В семье Лапиных поминальный обед в годовщину смерти Анны Елизарьевны. Ждали только Тоню. Все близкие уже сидели за столом и вспоминали разные события, связанные с покойной. Была она женщиной не очень общительной, все значительные её интересы уходили корнями своими в семейные дела. Анна Елизарьевна, какой её знали родственники, никогда не бралась за дела, которые не обещали дохода. Если её вдруг начинали интересовать какие – то люди, все понимали, что это не простое любопытство. Благодаря этому, в квартире Лапиных появлялось много интересных вещей, в основном антикварных. Одни появлялись надолго, другие исчезали через неделю – другую, а то и на следующий день. В вещах женщину занимали не красота и изящество или практическая польза, а та цена, которую она сможет запросить за них у любителей старины. А таковых находилось немало, и с годами сложился особый круг знакомых Анны Елизарьевны, в котором она была своеобразным очень авторитетным центром. Сама Анна Елизарьевна после замужества нигде официально не работала, но вклад её в семейный бюджет был настолько значителен, что муж очень скоро признал её главной в доме. А через четыре года совместной жизни он скоропостижно скончался, оставив на руках вдовы двух детей – сына Алёшу трёх лет и годовалую Наташу. Во время похорон мужа Анна Елизарьевна не проронила ни слезинки. Её уговаривали не сдерживаться, дать волю чувствам и выплакаться, на что она в конце концов ответила, что сейчас ей некогда плакать, надо думать о том, как достойно проводить мужа в последний путь, а плакать она будет потом, когда придётся в одиночку поднимать двоих детей. При этом от какой – либо помощи со стороны родственников покойного мужа женщина отказалась. Но это был не единственный повод для удивления. Через восемь месяцев Анна Елизарьевна родила своего третьего ребёнка – дочку Тоню. Девочка получила отчество по имени покойного мужа. Анна Елизарьевна по – прежнему занималась предметами искусства, антиквариатом. Семья жила не в роскоши, но в достатке. Дети росли, и скоро стало заметно, что они очень разные.
Лёша рос физически слабым, пугливым, и бойкие сестрёнки постоянно вступались за него. Он никогда ни в чём не был уверен твёрдо. Анна Елизарьевна настояла на том, чтобы он получил «тихую» профессию фармацевта и буквально женила его на дочери своих деловых партнёров, девушке крепкой и энергичной, определив ему «в приданое» изрядную сумму денег, которая была положена на его банковский счёт. Обзаведясь своей семьёй и удалясь от матушки, Алексей несколько осмелел, нежно привязался к своей жене, считал себя счастливым человеком и очень боялся это счастье потерять. Жена отвечала Алексею взаимностью, хотя и относилась к нему несколько покровительственно. К вечно занятой делами матушке его семейство наведывалось нечасто.
Наталья уже в детстве обещала стать красавицей, так оно и вышло. Единственным недостатком дочери Анна Елизарьевна считала некий налёт романтичности. Девушке хотелось необыкновенных приключений, страстной, как в книжках, любви, когда вместе - до самой смерти. На последнем курсе она даже влюбилась в одного из своих институтских преподавателей и считала, что это первая и последняя любовь. Хорошо, что предмет её увлечённости оказался человеком крайне порядочным и не воспользовался чувствами девушки, готовой отправиться с ним или за ним хоть на край света. Анна Елизарьевна, которой дочь восторженно поведала о своей любви, пригласила преподавателя в дом, и за чаем они вдвоём очень деликатно раскрыли Наталье возможные перспективы увлечений, подобных тому, какое переживала она. Наташа поплакала, а матушка её не стала ждать нового романтического увлечения дочери и подыскала ей жениха, опять же из «своих». Сделано это было настолько мудро, что девушке и в голову не пришло, какую роль в её браке сыграла родительница. Жених только что закончил образование за границей, говорили, будто чуть не женился там на девице из варьете, что явно помешало бы его карьере, и, перед тем как начать практику в престижной заграничной клинике, прибыл на несколько недель к родителям. Две семьи как бы случайно оказались на премьере одного спектакля, причём билеты им «достались» в одной ложе. Красота Натальи не осталась незамеченной. Дальше всё пошло как по маслу, молодые были уверены, что их свела сама судьба. Со свадьбой тянуть не стали, и вскоре Наталья уехала вслед за мужем за границу, получив такое приданое, что новые родственники долго не могли прийти в себя и рассуждали о том, что уж кто – кто, а Анна Елизарьевна безумно любит своих чад и всю жизнь посвятила им.
Младшенькая, Тоня, тоже ни в чём не знала нужды, хотя матушка и её интересы умела мудро направить в «нужную» сторону. Внешне Тоня как будто бы походила на Анну Елизарьевну, но, присмотревшись, можно было почувствовать, что сходство это происходит не за счёт черт лица, а скорее, за счёт постоянно сосредоточенного выражения лица, на котором ни в каком случае нельзя было уловить беглую игру мыслей или чувств, хотя Тоня была чрезвычайно чутка ко всему происходящему вокруг неё и необыкновенно умна. Больше других детей общаясь с матерью, она переняла её манеру воспринимать всё с внешней невозмутимостью. Поэтому даже для Анны Елизарьевны движения её души иногда оставались незамеченными. Однажды, почувствовав себя крайне нездоровой, она, боясь скорой кончины, призвала всех своих детей. С каждым из них разговор вела тет-а-тет, то есть попросту с глазу на глаз. Алексей вышел от матери со слезами, но явно чем – то довольный. Наталья после беседы с матерью неуёмно рыдала. С Тоней мать в тот раз не разговаривала, сказав детям, что силы совсем покинули её. И дети со страхом стали ждать того страшного мига, когда так много сделавшая для них матушка отправится в мир иной. Наверное, это и произошло бы, не случись непредвиденное.
Однажды Наталья и Тоня, оставшись в гостиной вдвоём, заговорили о том, что в жизни их матери не было ничего, кроме заботы о них, детях. И тут Наталья, не сдержавшись, со слезами поведала младшей сестре, что даже на смертном одре мать думает только о них и просила её, Наталью, позаботиться о достойном муже для Тони. Всегда очень сдержанная, Тоня вспыхнула густым румянцем:
- Мне никто не нужен, я уже сама выбрала того, кого хочу себе в мужья. Если не он, то и никто.
- И мама этого не знает?!
- Конечно, нет. Она больна, разве можно сейчас с ней говорить о таком?
- А мне…Тоня, мне – то ты можешь назвать его?
На лице Тони опять воцарилась сосредоточенность. Она смотрела на Наташу и думала. Думала долго. Потом твёрдо сказала:
- Да, тебе я, Наташа, скажу. Мне просто уже невыносимо переживать свою радость в одиночестве, но я не хочу оскорбить этой радостью вас всех. Я же вижу, как вы переживаете из – за болезни мамы. А тут я, которая без ума от Игоря Кумраева. Он такой!...
- Тоня, девочка моя дорогая, а он? Он хоть знает о твоём чувстве?
- Думаю, что да. Он уже два раза приглашал меня в кафе, и нам было очень хорошо вместе. Бармен даже сделал нам комплимент – сказал, что мы очень красивая пара.
- Ну уж и не знаю, Тонечка, что тебе присоветовать: у него такие родители! Ты знаешь, что его отец из бывших «крутых»? Что он человек не нашего круга?
-Да знаю я всё! Только чем мы – то хуже?
- Да не хуже мы, мы- другие! Он навряд ли одобрит ваш брак, если до этого только дойдёт!
Наталья разволновалась, а Тоня опять ушла в свою «скорлупу».
На другой день, утром, Анне Елизарьевне стало совсем худо. Она снова начала с Натальей разговор о Тоне, о её браке. И тут Наталья, не сдержавшись, рассказала о Тонином увлечении. Анна Елизарьевна закрыла глаза, и Наташе показалось, что так мать старается скрыть слёзы. Слёзы досады или слёзы радости?
Через несколько минут Анна Елизарьевна молча, кивком головы показала Наталье: выйди. Дочь вышла из спальни. Весь день больная никого не звала к себе, а к ужину сама вышла в столовую. В халате, плохо причёсанная, но сама. Ела мало, но старательно всё пережёвывала. Потом молча вернулась в спальню. Когда старшая дочь заглянула туда, чтобы узнать, не надо ли чего матери, та попросила позвать Тоню.
- Как это вдруг маме стало лучше! Я так рада. Наташа, ты не знаешь, зачем мама хочет видеть меня?
- Мне стыдно, Тоня, перед тобой, но я проболталась маме про Игоря Кумраева.
Наташа прятала глаза, а Тоня даже обрадовалась:
- Ну что же, так, может, и лучше. А то мне как – то не по себе было, что мама не знает.
Анна Елизарьевна сидела на постели по – прежнему одетая. На столике перед ней стоял набор чайной посуды – шесть изящных кружечек с блюдцами. Чайные пары были расписаны одинаковыми красками, но рисунки были разные. Тоня помнила эту посуду с детства, но на её памяти кружками ни разу не пользовались.
- Садись вот сюда, рядышком со мной, - сказала Анна Елизарьевна.- Я расскажу тебе одну историю. Мне надо было рассказать её тебе раньше, а то я чуть было не умерла вместе с ней,- голос матери был твёрд.
Тоня присела на кровать.
- Дорогая моя доченька! Я так сильно боюсь, что ты совершишь ошибку… Я даже решила не умирать,- Анне Елизарьевне хватило сил на шутку.- Знаешь, Тонечка, сейчас я открою тебе то, чего никто никогда не должен узнать, даже Алёша с Наташей. Незачем им: я не уверена, что они легко переживут это и не изменят своего отношения к тебе. А ты…ты твёрже их, ты – другая, да тебе теперь и нельзя не знать это… Тонечка, это у Лёши с Наташей нет отца, он давно умер. А твой отец… жив. Я запретила ему общаться с тобой, но он никогда не отказывался от тебя и очень, слышишь, оч-чень чувствительно помогал нашей семье. Я почти не тратила его денег: знала, что они в любой момент могут понадобиться нам. Твой отец очень сердился, но потом согласился с тем, что я поступаю правильно. И даже уважал меня за это. Ты не знала, что он – твой отец, но вся наша жизнь, и твоя в том числе, проходила на его глазах. Твой отец – Иван Петрович Кумраев.
Ни один мускул на лице Тони не дрогнул, только один раз шире обычного раскрылись её глаза.
- Кумраев, отец Игоря, – это и мой отец? – тихо, как будто сама себе сказала Тоня. – Мама, мамулечка, это не может быть правдой, не должно быть такой правды… - последние слова сошли на шёпот. И Тоня замолчала.
-Ты не веришь мне, дочка? Видишь эту чайную посуду? Так вот, в полном наборе было двенадцать чайных пар. Шесть Иван Петрович оставил себе, они и сейчас в его доме. А остальные были в моём доме. Это очень дорогая японская посуда, но для меня она вообще бесценна. Среди вещей, которые я по случаю приобретала и истинной ценности которых хозяева чаще всего и не подозревали, не было ничего такого, с чем я не была бы готова расстаться ради выгоды. А это вот я не могла продать ни за какие деньги. Я очень сильно была влюблена в твоего отца, и когда ты находилась рядом со мной, мне было особенно хорошо.
- А сейчас? Мама, сейчас ты его не любишь?
- В моём возрасте, Тонечка, о любви неловко говорить… Я помню о нём в любую минуту, желаю ему здоровья, дорожу малейшим его вниманием… Может, это тоже любовь… А может, даже и больше, чем любовь.
-Мама, подожди… Ведь Иван Петрович…Ну он же давно вдовец! Вы могли быть вместе!
-Вместе? Нет, солнышко моё, не могли. В своей жизни я, может, и хотела бы что – нибудь поменять, но я ничего не хотела менять в вашей жизни. Вам было хорошо со мной, и неведомо, как было бы в ином случае.
- Ты ради нас? Ты даже не встречалась потом с моим отцом?
- Ну как не встречалась! Коротко или мимоходом, где- нибудь на улице, когда случайно пересекались наши пути, мы перебрасывались несколькими фразами. А по – другому… нет, не встречались. Мы даже по чашке чая за одним столом ни разу не выпили. Когда я умру, пригласи своего отца на поминальный обед.
- Мама, знаешь, что самое страшное в этой истории? Конечно, знаешь… Я ведь не могу выйти замуж за Игоря!
- Это так. Зато теперь у тебя есть отец. И ты знаешь его, дочка.
Болезнь отступила то ли под натиском заботы родных людей, то ли лекарства помогли, а может, страх за судьбу младшей дочери поднял Анну Елизарьевну на ноги, только в тот раз она не умерла. Это случилось, спустя три года и внезапно. И вот теперь, через год после ухода Анны Елизарьевны из жизни, трое её детей и невестка с зятем собрались впятером в старой родительской квартире на поминальный обед. Тоня задерживалась. Она куда – то ушла, сказав, что ненадолго и чтобы подождали. И вот она вернулась, теперь собрались все. Тоня принесла из кухни поднос, на котором стояли кружки с традиционным в таких случаях киселём. Шесть фарфоровых кружек удивительной по изяществу работы: шестая – как бы для матери. Все уже устроились за столом, и вдруг раздался звонок. Тоня сорвалась с места. Такое явное проявление энергии было не свойственно ей – сидящие за столом переглянулись. В следующую минуту Тоня ввела в комнату знакомого им всем Ивана Петровича Кумраева. Она почему – то очень смущалась, усаживая гостя за стол. А тот был уверенно- спокоен. Поздоровался со всеми, сел на предложенный ему стул, окинул каждого взглядом, словно ждал какого – то вопроса. Но вопросов не было. Тогда Иван Петрович, удивив всех, достал из бокового кармана пиджака кружку – точно такую же, какие стояли на столе перед всеми. Подул в неё, словно выдувая изнутри невидимые пылинки, и протянул Тоне:
- Налей и мне, Тонечка, киселька. При жизни мы с вашей матерью даже и кружки чаю за одним столом не выпили, так сегодня хоть поминальным киселём скрепим наше знакомство. Царство ей небесное! Удивительнейшая была женщина – любому мужчине пример.
- Да, это так,- подтвердил Алексей.
- Маму нельзя было не уважать, – сказала Наталья.
Зять с невесткой согласно кивали головами.
- Царство ей небесное! – пожелал Иван Петрович. Его поддержали.
…Поминальный обед заканчивался, когда гость встал и попросил минуточку внимания.
- Не знаю, как вы отнесётесь к тому, что я сейчас скажу, но мне кажется, что ваша матушка была бы рада. Эта мысль и подвигла меня на сегодняшний поступок. Я ведь пришёл не только помянуть Анну Елизарьевну, я ещё и сестру вашу, Тоню, пришёл сватать.
За столом все насторожились. Иван Петрович, почувствовав возникшее напряжение, пошутил:
- Да не пугайтесь, не за себя. Мне уже о таком и думать грех; я за сына, за Игоря, хочу её посватать. Он на днях приезжает, просил меня, так сказать, почву прозондировать. А я подумал, что нечего тут зондировать, надо сразу и напрямую всё выяснить. Ну что, отдадите нам Тоню.
За столом заулыбались, минутное смущение развеялось.
- Я хорошо знаю вашего сына, и лично я был бы спокоен за судьбу Тони, - сказал Алексей.
- Мне нечего добавить, - поддержала его Наталья. – Только вот как сама - то Тоня решит?
А Тоня молчала, опустив голову.
- Ну что же ты, Тонечка, молчишь? – спросил Иван Петрович. – Тебе надо подумать?
Тоня обвела всех взглядом, остановилась на Иване Петровиче.
- Нет, Иван Петрович, думать мне не надо, для себя я всё решила четыре года назад.
- И за Игоря – тоже?
- За всех. Есть причина.
- А если причина ложная?
Все внимательно слушали, о чём говорят Тоня и Иван Петрович, но смысл разговора был понятен только им двоим.
- Ложная? То есть её нет?
- Нет, Тонечка, нет, дорогая!
- А как же так? Тогда я ничего не понимаю…
- А и не надо понимать. В каждой семье свои заморочки. Ты просто должна поверить мне. Кажется, у тебя есть основания для того, чтобы верить.
Никто ничего не понимал.
- О чём вы спорите? – не выдержала Наталья.
- Да мы не спорим. Это так у нас сватовство проходит, - отшутился Иван Петрович. – Ну что, Тоня, передать Игорю?
- Скажите ему, что я его очень люблю и жду. Всегда ждала, даже когда ждать нельзя было.
- О Господи! Да о чём они толкуют?! – не выдержал и Алексей.
- О чём? – Иван Петрович рассмеялся. – Перевожу вам с языка взволнованной невесты: она согласна стать женой моего сына! Благодарю её за это и вас – за поддержку. А теперь я откланяюсь.
До двери Ивана Петровича провожали толпой. Потом поздравляли Тоню и радовались за неё.
… Свадьба была красивой, но нешумной, немноголюдной. Вскоре после неё Иван Петрович всё имущество и деньги переписал на Тоню. Игорю сказал просто:
- Я верю в ваш брак, и ты верь в его прочность так же, как я.
Вскоре Иван Петрович скончался. Молодые купили квартиру в новом доме. Когда свезли туда имущество из двух прежних квартир, Игорь долго удивлялся:
- Надо же так: у тебя и у меня одинаковые чайные пары. Заметь: редкие по красоте! Это не случайность, это знак судьбы!
Тоня с улыбкой смотрела на мужа.