Внезапно сделал историческое открытие.
Я понял, почему Кук и некоторые другие исследователи закончили свою жизнь не в кресле-качалке и с честно заработанной пенсией в кармане, а в желудках аборигенов, приправленные лавровым листом и укропом.
Есть у меня сосед по даче. Зовут Палычем. Стоит мне только собраться что-нибудь делать, как он тут как тут - сидит на лавке в выгоревшей от солнца матерчатой кепке с пластмассовым козырьком и военных галифе.
В углу рта неизменно тлеет окурок. Говорит он быстро, будто на швейной машинке строчит. Суть его разговоров всегда одна - что бы я не делал, я делаю неправильно и не так.
Пилить я не умею, угол заточки топора не тот и крышу надо перекрывать по диагонали.
На все возражения он только дергает небритым кадыком и щурится. Как в прицел смотрит.
И только сегодня я вывел для себя истину - Палыч - это явно реинкарнация всех невинно убиенных мореплавателей и путешественников.
Как наяву вижу. Племя туземное. Все ковыряются потихоньку, кто как может. Кто с охоты тащится, не солоно хлебавши, кто палкой-копалкой картошку сажает. Дети там, пыль всякая и поросята в лужах лежат. Сон, благодать и душно.
И тут появляется Андрей Палыч Кук, смотрит на то, как абориген копье затачивает, подходит к нему, бьет по плечу и говорит что-то вроде: "Ну, кто так затачивает? Ты что? Первый раз каменный ножик в руках держишь?"
Туземец конечно сначала тушуется, мямлит что-то "А не пошли бы Вы, Конкистадор Иваныч, обратно по сходням на корабль?"
Палыча просто так не собьешь. Он улыбается и из самых просветительских побуждений выдает: "Да я в твои годы этих копий уже столько наточил...Все ваше племя, как ежей утыкать можно."
Вот тут-то каннибал и насаживает Палыча на копье, как на вертел и всей деревней они радостно жарят его, поливая соусом для барбекю.