Каждый человек сам выбирает себе дело всей жизни, чтобы потом регулярно откладывать его долгие годы. Кто-то мечтает увидеть Париж, кто-то -- написать книгу, кто-то -- покорить Эверест или хотя бы бросить курить. Михал Михалыч Горелов собирался навестить мать. Жила она не далеко. Часа два езды от того города где жил Михалыч, и близость эта создавала стойкую иллюзию что всегда можно запросто подскочить. Звонил Горелов тоже не часто. Дело в том, что говорить на самом деле особо не о чем. Чего спрашивается звонить? С хозяйством мать справлялась, как правило, сама, так что беспокоиться особой нужды не было.
Однажды в канун нового года Горелов решил поздравить маму. Долгое время аппарат молчал, наконец, чужой голос, не ответив на "добрый вечер" и не дожидаясь вопроса, устало сказал: "Умерла..." Раздались частые гудки. Горелов постоял в замешательстве несколько мгновений и набрал снова. Однако больше уже никто трубку не брал. Михалыч шёл по заснеженной улице, не замечая людей не отдавая себе отчёт куда направляется. Он пытался вспомнить, когда был последний раз у матери… Два, три года назад?… На шестидесяти пятилетие, да именно так… Горелов быстро высчитал – восемь лет…
Мысль эта больно обожгла его. И ещё Горелов неожиданно понял, почему решил позвонить матери. Сегодня Новый год, праздник. Сыновья в последний момент сообщили, что не смогут приехать. Жена работает во вторую смену и успеет только к бою курантов. Горелову было как-то неуютно, и попросту говоря плохо. Выходит, что Горелов вспомнил о том, что мама существует только тогда когда самому стало хреново, когда ему лично нужна была помощь… О том что матери тоже следует помочь, или хотя бы просто навестить он как-то не думал. То есть, конечно, думал, но всё время находилось что-то если не более важное, то более срочное. Работа, дети, какие дурацкие дела. А самое главное – она ведь не просила никогда… К тому же Галку, второю жену с двумя детьми, он взял против воли матери, и потому в гости не они друг к другу никогда не ездили… Ну и что? Он то и один мог приехать… Горелов пытался хоть как-то оправдать себя в собственных глазах и не сумел. Не было никакой причины за восемь лет ни разу не навестить мать. Чувствуя себя последней сволочью, Михаил ощутил почти физическую боль. Ему захотелось выпить, но домой идти он просто не мог. На улице -- шум, предпраздничное настроение, жизнь. А дома – одиночество и телевизор, который только подчёркивает его.
Горелов бесцельно брёл по улице. Перед взором проносилась его жизнь, довольно суетливая и однообразная. Казалось, что ещё совсем недавно у него было всё впереди. И вот, пожалуйста – впереди только воспоминания о прошлом. Он вдруг вспомнил, как пацаном прибежал домой показать огромного окуня, свой первый настоящий улов. А вот мать незаметно даёт деньги, тайком от отца. Вот собирает его в дорогу, отдавая всё самое лучшее. Она ведь отлично зная все его вкусы и пристрастия, всегда старалась побаловать сына… Собирала в дорогу… Горелову захотелось плакать, но он взрослый, суровый мужик то ли не знал, то ли забыл как это делается. Просто появился какой-то ком в горле, да так и застрял. Потом защипало глаза, и выкатилась одинокая слеза. Ему вдруг подумалось, что сыновья наверняка могли бы приехать просто предпочли компанию друзей. Нет, он вовсе не судил их. Напротив, прекрасно понимал и даже принимал такое решение. Просто с неожиданной остротой осознал, что у детей началась собственная жизнь. И, к огромному сожалению, она никак не связана с его жизнью. Если бы хлопцы жили материально похуже, нуждались бы в нём то возможно появлялись бы почаще. Но, слава богу, у них всё в порядке. Значит родители и не нужны вовсе?
Получается что так… Всё верно, всё правильно, и всё равно очень грустно. У его знакомых, пожалуй, тоже самое, или почти тоже самое. Тогда почему же так больно? Ведь если разобраться и он и Галка только для детей и жили? Они действительно любили и баловали детей как могли? В чём же дело? Где я ошибся? И если на то пошло, где ошиблась моя мать? В конце концов, мы оба совершили одну и ту же ошибку. Неожиданно Горелов обнаружил, что находится прямо перед собственным домом. Однако возвращаться по-прежнему не хотелось. Он достал сигарету, закурил и стал медленно прохаживаться под окнами многоэтажки. Люди суетливо мелькали перед глазами. Обычная предпраздничная спешка столь понятная и легко объяснимая.
Но тут его внимание привлёк мужчина с пацаном лет семи. Они о чём-то живо беседовали. Горелов удивился. Дело в том, что сам он никогда с детьми особо не разговаривал, даже когда они стали гораздо старше. Ну конечно же интересовался – "Как учёба? Как работа?" В ответ слышал – "Всё нормально, батя". На этом разговор, как правило, заканчивался. Он в свою очередь не рассказывал им о своих проблемах. А чего говорить? Разве они могут чем-то помочь, или посоветовать? Дети были приёмные но Горелов растил их почти с пелёнок, и действительно любил. Он переживал за неудачи хлопцев, радовался успехам, но подробностей никогда не знал. Да пожалуй, и не хотел знать. А вот теперь вдруг захотелось поговорить… Старею – подумал Михаил. Тут он снова вспомнил о матери. У меня хоть Галка есть… А каково ей было столько лет одной Новый год встречать?… Да что там новый год…
Горелов вдруг обнаружил, что сильно замёрз и решил вернуться домой. Ещё не раздевшись, он, как обычно не задумываясь, включил телик. Транслировали предновогодний концерт, и зал просто стонал от хохота. Однако Михаил и так не сумел понять, что так рассмешило публику. Мысли его снова и снова возвращались к матери. Что же это такое, получается? – рассуждал Горелов. Все прекрасно знают что рано или поздно родители уходят… Все понимают что вернуть ничего нельзя и… упорно не замечают родителей пока те живы… А потом, после смерти самых родных людей начинать жалеть и убиваться. Если позволяют средства ставят дорогие памятники… Да только поздно… И самое главное бесполезно.
Телевизор начал раздражать по-настоящему. Горелов нетерпеливым нервным нажатием выключил его. Стало тихо. Непонятно что лучше тишина или шум телевизора – подумал Горелов и медленно словно смертельно устал, пошёл на кухню. Потом достал из холодильника бутылку водки, тарелку холодца и солёные огурцы. Налил стопку и сказав вслух: "Пусть земля тебе будет пухом, мама…" -- выпил залпом и закусил огурцом. Не смотря на то, что ничего не ел с утра, кушать совершенно не хотелось. Он налил ещё, и тут в дверь постучали.
Это был новый сосед. Бомжеватого вида хлопец, лет тридцати--тридцати пяти. Они даже не были толком знакомы. В любой другой день Горелов ни за что не пригласил его выпить. Но только не сегодня. Однако на удивление Михаила сосед категорически отказался поддержать компанию.
-- Я только пару стульев хотел попросить, там куча дел… --извинился парень, и кивнул в сторону отрытой настежь двери.
-- Как тебя звать-то?—спросил Горелов.
-- Олег…
-- А меня Михал Михалыч, Миша… он поколебался мгновенье и, не узнавая собственного голоса, добавил. -- У меня мать умерла, Олег… --
Сосед ничего не сказал, однако закрыл дверь и присел к столу. Горелов быстро достал вторую рюмку, и тут же налил до краёв.
-- Пусть земля ей будет пухом – сказал Олег традиционные слова и, не чокаясь, выпил. Помолчав деликатно спросил:
-- Когда похороны? У Горелова задрожали губы, но он сдержался:
-- Были похороны, да только меня там не было…
-- Что так? – вежливо поинтересовался сосед.
-- А меня нигде не было… -- Михаил опустил взгляд, ему было тяжело говорить, но держать в себе эту боль и стыд он больше не мог. Рассказывал Горелов сбивчиво, волнуясь и торопясь, так как опасался, что Олега позовёт жена. И та действительно вскоре пришла. Но тот шепнул ей что-то на ухо, и она, понимающее кивнув бесшумно удалилась. Горелов немного успокоился, и кое-как завершил свою нехитрую историю.
-- Вот видишь, какая я свинья. А ещё хочу, чтоб меня поняли и вошли в положение. Он тяжело вздохнул и добавил—Нет мне оправдания… Единственное, что меня немного утешает, что дети, похоже, вернут должок той же монеткой…
Олег, однако, абсолютно не собирался входить в положение, а только сказал:
-- Понимаешь, человек так устроен, что думает, что время есть, что всё успею.… И откладывает свои самые важные дела на понедельник, потом на месяцы, на годы… Пока не наступит момент прозрения – откладывать нечего и некуда. Уже последний вагон скрылся из виду…
Горелов покачал головой в знак согласия. Говорить стало не о чем.
Тут Олег оглянулся и, увидев компьютер, по-хозяйски подошёл к нему. Набрал что-то в адресной строке и сказал:
Михалыч, прочти на досуге…--
Тот подошёл и увидел на экране стихи.
-- Лучше завтра, почитай это завтра… -- сказал Олег и направился к выходу. Уже, будучи почти за дверью обернулся и добавил. -- Легче тебе от этого не станет, но, по крайней мере, будешь знать, что ты не один такой…
Горелов, естественно не стал ждать завтрашнего утра и уселся за компьютер как только закрылась за соседом дверь.
И ты опоздал, как всегда опоздал…
На кладбище слёзы и боль и печаль
Там люди мудреют в миг
Отдали бы всё, ничего не жаль…
Но всё же ушёл старик…
И ты опоздал, как всегда опоздал
Казалось время -- полнО
Но только себя самого наказал--
Ему ведь теперь всё равно…
Себе обещаешь, что будешь всегда
Родных навещать, звонить
Но завтра нахлынет волны суета
И рвётся канат как нить
Канат такой связи сплести не легко
Он держит тебя на плаву
И кажется очень надёжным, но
Вдруг тонешь, идя ко дну…
Он рвётся внезапно и поздно жалеть
Что близких ты не сберёг
И совесть жестоко сечёт как плеть--
Где же ты был сынок?…
Как нитка рвётся толстый канат
Для смерти пределов нет
И ждёт тебя сожалений ад--
Ты был далёк в тот момент…
А он так ждал, и увидеть хотел
И звал тебя, как в бреду
Ему соврали - твой друг в пути
И он прошептал - я жду…
Но ты опоздал, не к нему-- к себе
Старик-то -- давно простил.
Теперь поживи в оправданьях-дерьме
Терпеть пока хватит сил…
И может, когда-то закончив путь
Ты будешь лежать и ждать
Чтоб кто-то родной пришёл взглянуть
И просто сказал - прощай…
Ты вспомнишь о долге, что не вернул,
И сразу поймёшь старика
Но ты опоздал—так неси свой груз
И ноша твоя не легка...
Горелов чувствовал, что каждая строчка, каждое слово вонзались прямо в сердце. Невыразимое страдание сотрясло всё тело. В какой-то момент Михаилу показалось, что он сейчас просто умрёт. Он буквально сполз со стула и растянулся на ковре. Сколько времени прошло, Горелов не знал. Очнулся он от того что Галка тормошила его за плечо и встревоженно спрашивала:
-- Миша, что с тобой? Ты жив?
Он перевернулся на спину медленно и сел.
-- Что случилось? Тебе плохо?—снова спросила жена.
-- Мама умерла…-- выдохнул он.
Галя, позабыв прежние обиды, опустилась на ковёр рядом с мужем и неожиданно заплакала. Немного успокоившись, они пошла накрывать на стол. А Горелов сел к компьютеру и стал читать другие стихи Олега. Не все были ему так же близки как первое, тем не менее, через открытую рану души они легко входили и задевали её струны. Он читал до тех пор, пока Галя не позвала его к столу. Праздновать Новый год естественно не стали, выпили за упокой души, немного посидели и пошли спать.
Горелов не мог сомкнуть глаз. Он вспоминал мать, своё детство, итожил жизнь. С одной стороны всё не хуже чем у других. А только не так себе Михалыч рисовал её в юности. Ни романтики, ни приключений, ни риска. Миша, как и все мальчишки мечтал о том, чтобы стать героем, но почему-то всегда осторожничал, старательно избегая ситуаций с элементом неизвестности. Благополучная серая жизнь… Нет, сегодня он ни о чём не жалеть не станет. И не потому что считает что поступал не правильно, а потому что -- жалей не жалей ничего вернуть нельзя. К нему медленно, но уверенно возвращалось его обычное спокойствие и невозмутимость. А ещё Горелов с нетерпением ожидал завтрашнего дня. Хотелось поговорить с соседом, расспросить его. Кто он по жизни? На поэта он совершенно не похож, во всяком случае, Михалыч не так себе представлял поэта.
На следующий день, часов в двенадцать, услышав как хлопнула дверь, Горелов нетерпеливо выскочил на лестничную площадку. Он увидел Олега, уже сделал шаг и вдруг почувствовал сильную неловкость. Однако сосед сам подошёл к нему и спросил:
-- Михалыч, ну как ты?
-- В порядке… Горелов колебался. Я вот спросить хотел – ты поэт? Олег пожал плечами, потом улыбнулся одними глазами и сказал:
-- Все мы в душе немного поэты… Я работаю таксистом. Михаил с удивлением смотрел на соседа.
Выяснилось, что Олег пишет просто для удовольствия, никогда не издавал свои стихи и даже не собирается. Михаил горячо воскликнул:
-- Ты обязан сделать книгу!
Олег пожал плечами и сказал:
-- Я посылал в редакцию, мне сказали неплохо, но стихи надо хорошенько отредактировать.
--Зачем редактировать? – искренне удивился Михаил. – отличные стихи.
--Это для тебя отличные, а специалист когда читает, сильно нервничает—объяснил Олег. Есть целая наука стихосложения…
-- Ну, так отредактируй—предложил Михаил.
-- Легко сказать… Это как будто суп сварил, а потом кто-то говорит перевари ка по-другому. Мне легче новый стих написать, чем переделывать. Да к тому же новый снова получается по старому рецепту.
Горелов помолчал немного и деликатно спросил:
-- А не жалко тебе тратить время, писать и взамен ничего не получить?
-- Ты футбол смотришь? Бесплатно или за деньги? Ты получаешь удовольствие? Ну, тогда ты должен понять. Просто тебя вставляет футбол, а меня стихи. Я когда писал – свой кайф уже получил. Ты когда читал – кстати, тоже. Что ещё надо? Моё дело написать, а тот, кому надо дорогу к стиху найдёт…
Горелов начал говорить, что если бы Олег был профессиональным поэтом, то написал бы больше…
Но тот нетерпеливо перебил его и сказал:
-- Я профессиональный графоман. Вот мой официальный диагноз. Да только лечиться не желаю.
Он энергично пожал Горелову руку и побежал вниз по лестнице. Михаил постоял немного и вернулся домой. Галка суетилась на кухне, тихо гудел телевизор, за окном медленно кружа, падал снег.
На душе стало не то чтобы радостно, но как-то хорошо и уютно. И Горелов неожиданно понял, что футбол смотреть больше не сможет. Он сел к компьютеру и начал читать…