Это было удивительное время – лето пятьдесят девятого. Я любовалась и разбросавшей над домом свои руки цветущей черёмухой и прекрасными благоухающими алыми розами в нашем саду, которые с любовью посадил отец, и восходом солнца над бушевавшей невдалеке горной речкой, которая набирала силу от талых вод. Всё было удивительно прекрасно и гармонично в мире, который меня окружал.
Мы с папой собирались в то воскресенье на рыбалку, и я долго выбирала платье, в котором собиралась идти на речку. Дело было в том, что с нами собирался идти Миша, приехавший к нам в посёлок не так давно со своей многочисленной армянской семьёй. Миша был младше моего папы, но намного старше меня. Они часто сидели в беседке нашего сада и наслаждались ароматом домашнего вина из изабеллы, которым была обвита вся беседка.
Миша всегда с обаятельной улыбкой приносил мне плитки шоколада «Алёнка», а я каждый раз краснела потому, что считала себя взрослой, и, начитавшись рано книг, которые мне запрещали в моём возрасте, представляла себя тургеневской барышней… Красивый, стройный, высокий Миша в клетчатой голубой с жёлтым рубашке казался мне прекрасным царевичем на вороном коне… Из окна нашего дома я часто любовалась его смоляными кудрями, разбросанными по плечам. Его заметный акцент дополнял его мужскую прелесть…
Мы с папой ожидали прихода папиного друга, но он почему-то задерживался…
Неожиданно в калитку постучали. Какой–то милиционер принёс папе записку от нашего участкового. Он часто в те времена обращался к отцу что-либо сфотографировать. Я обиженно поджала губы, но, увидев растерянное лицо папы, быстро собралась и пошла вместе с ним.
А в местном парке буйствовало цветение акаций. Молодые ветви склонялись до земли, создавая причудливые проходы между ветвями. Их аромат пленял не только моё детское воображение. В то воскресное утро на летней площадке шла репетиция духового оркестра, и вальс «Амурские волны» подчеркивал сказочность лета… Папа, увидев в моих руках несколько душистых гроздьев, вдруг остановился: «Ты погуляй, дочура, здесь, пока я не приду. Думаю, что ухожу не надолго. Короче, жди!» Решительный голос отца не давал возможности ослушаться. Я долго провожала его взглядом и видела, что он открыл калитку Мишиного дома.
Семью Михаила поселили во второй половине большого деревянного старого строения, где раньше был радиоузел. В первой половине теперь располагался цех по ремонту обуви, во второй – жили все четыре брата с жёнами и детьми разного возраста. В основном это были маленькие дети. «Наверно, завернул узнать, почему Миша не пришёл на рыбалку», - подумала я и тут же вспомнила фотографии всей их семьи, которые делал недавно мой отец. На фотографиях были удивительно красивые молодые люди в национальных костюмах вместе с детьми. Папа увлекался фотографией с детских лет, ещё до войны, которую ненавидел до сих пор. Его самолёт был сбит, а немцы расстреливали лётчиков, спускающихся на парашютах. Папа остался живым один. Он долго лежал без сознания в лесу, пока его не нашли партизаны, соединившиеся с частями советской армии. Потом были госпиталя…Об этом он часто рассказывал Михаилу.
Я долго бродила по парку, вдыхая аромат цветущих акаций…
Уже закончилась репетиция оркестра, уже прошли с рынка местные старушки, а папы всё не было… Я сама приняла решение и отправилась к дому Миши…
В большом дворе было много милиционеров. Спросив первого встречного, не видел ли он папу и, получив отрицательный ответ, я шагнула в открытую настежь дверь. В коридоре была разбросана детская обувь. Какой- то неприятный запах стоял повсюду … Люди в милицейской форме сновали туда-сюда. Услышав голос отца, я вошла в большую комнату… То, что я увидела детскими глазами, осталось в памяти на всю жизнь…
На столе и под столом лежали окровавленные люди. Среди них были дети. Все они были без голов. От ужаса я буквально влипла в стенку. Последнее, что я увидела, это обезглавленное тело Миши, распластанное на полу, в голубой рубашке в клетку. Рядом валялись отрезанные детские пальчики…
Что было потом, я смутно помню. Долго я не могла засыпать без мамы или отца. Они должны были гладить мою руку. В моём десятилетнем сознании перепутались цветущие ветви акаций и обезглавленные тела. Их не хоронили в нашем посёлке… За ними приехали родственники из Баку. Трагедия касалась всего армянского народа. Уже потом, прижимая меня к себе у нас в садовой беседке, красивая старая армянка с глубокой скорбью сказала: «А беда на вечный срок задержалась…» Спустя годы я многое узнала о кровной мести и об ужасах, которые творили гордые и красивые народы на земле, не желая в приступах зла видеть и чувствовать прелесть мира, жизни и цветущих гроздьев белых акаций…
14.02.2013