Глава 64.
А было так. В середине августа похолодало, и для людей психологически лето кончилось, но оно об этом не знало и в двадцатых числах вернулось молодым бабьим летом. Как раз началась новая неделя. Заступив на вахту, рдело солнце, прогревая воздух. Над городом простиралось мирное небо с белыми островами в синем океане. Дожив до понедельника, люди наслаждались теплом, теша себя тем, что они преждевременно поспешили похоронить погожую пору. Народу на улицах было полно, однако светлый день уже постепенно тускнел. Горожане, улучив удобную возможность, задирали головы, подставляя лица под усталые солнечные лучи, невольно глядя поверх домов и дальше. Кто-то при этом рассматривал одинокую заводскую трубу, что выдавливала в синеву густой дым, как тюбик ваксу. А кто-то видел только черную ленту дыма из трубы, отменявшую солнце, перечеркивая его красный диск наискосок темной полоской. Каждый человек шел по своим делам – возвращались с работы, шли в магазин и выходили из магазинов. Молодежь догуливала каникулы. Одеты были разношерстно, как всегда при смене погоды. Вот прохожий уже в демисезонном облачении – с голыми ушами из-под кепки и в легком пальто, одна фалда которого при каждом шаге приоткрывалась как не запертая дверка. А навстречу ему валила вновь разнагишавшаяся молодежь – один парень вообще в одной майке с желтой надписью на груди, как ряд медалей. За ним другой молодой человек куда-то нес в руках перед собой цветочный горшок с длинными стеблями, которые при ходьбе загибались и веяли сзади у головы как зеленые волосы по ветру. Навстречу им и попутно плыли девушки, неся свою красоту так, будто опасались уронить её, если её не будут подпирать взгляды со стороны. Женщины постарше отличались лицами, озабоченными бытом, но и они были не прочь отвлечься. Вот, на углу встретились две знакомые, разговорившись, остановились надолго, причем говорили они друг другу одновременно. Мимо катили машины, автобусы. Троллейбус, объезжая припаркованные автомобили, натягивал дугу, как собака поводок. В общем, обычная жизнь обычного города в спокойное время, похожая на себя изо дня в день уже не одну сотню лет. Может быть, поэтому снующие автомобили с крутящимися колесами хочется назвать самодвижущимися колясками, а на проезжей части улицы кучка дорожных рабочих в оранжевых накидках невольно напоминала заставу пеших мушкетеров. А по тротуару мимо них шла молодая женщина, как в ботфортах, в сапогах с высокими голенищами, и шла так понуро, будто лошадь потеряла. На автобусной остановке она наткнулась на автобус и с горя уехала на нем. Отошедший автобус поддал ветру, и через дорогу рывками зашагал пустой черный пакет, как ботинок одноногого невидимки. Но тут его сбила промчавшаяся легковушка, как в фуражке, с лодкой на крыше. Теперь, переждав её проезд, с противоположной стороны поспешал к остановке пожилой голенастый мальчик с бородой и с загорелой лысиной, в шортах и тоже в майке. Встал у павильона, поглядывая сначала туда, откуда должен был появиться следующий автобус, а потом – неодобрительно на двух молодых людей, присоединившихся к нему в ожидании автобуса. Старый физкультурник поморщился и отодвинулся от них – на него дунуло вонючим пОтом. Молодые люди не обращали внимания на него, они были довольны собой и весело пили бутылочное пиво из горлышка, закидывая головы как трубачи, иногда просматривая бутылку на просвет: сколько осталось. Допив, они поставили бутылки на попа около скамейки и вытерли руки о штаны – один о свои черные шаровары, другой о свои джинсы, которые топорщились пустым задом. Подошедший автобус вздохнул и увез этих молодых пассажиров, а ветеран замешкался, не сел в автобус, махнул на него рукой и побежал туда, куда ему надо, рысцой, дальше по пути спугнув стайку птиц, которые запрыгали от него, как уроненные мячики. Один смелый птах через некоторое время все-таки вернулся и принялся вновь трясти клювом туда-сюда за шкирку корку хлеба. И казалось не будет конца этой мирной текучей жизни – без землетрясений, без наводнений, без пожаров, без преступлений. Только вот как раз и обдумывали преступление недалеко от остановки два человека, неприлично, будто испражняясь, сидя на корточках. Это были Бурят и Костяной, или в миру – Андрей Бурятов и Костя Горячев.
Следует признаться, что каким бы подробным ни был художественный текст, он
не в состоянии вместить все мелкие житейские обстоятельства, сопутствующие большой жизни. И многое можно опустить, потому что и сам Бурят мало чего видел вокруг себя. Вот на опустевшей остановке появилась молодая женщина с детской коляской. Ребенок сидел
в коляске, гулил и махал рукой, как вождь с трибуны мавзолея, пока не подошел следующий автобус и мать не выхватила его из коляски, сунула его себе под мышку, как плюшевого медвежонка, и полезла в открывшиеся дверцы, с трудом втаскивая коляску за собой. Костяной “испражнялся” задом к остановке, Бурят же во все глаза смотрел на мучившуюся молодую мать, но не пошевелился, не бросился помочь ей, и не потому что он уголовник и ему это не пришло в голову, а потому что он – не видел её. Да что там! Он не слышал, что ему сообщает собеседник, с которым он как раз обсуждал, как лучше сделать "куклу". Костя, почмокав губами, говорил: "Не знаю... Это ведь не у сберкассы - сунул и, пока развертывают, за угол, и нет тебя... Что они дураки что ли? Конечно, если с картинками сделать... Но это, как говорит Вася, другая статья и другой срок... Ха, ха, ха!" Не дождавшись ответа Бурята, Костяной сам ответил себе: "Или ты думаешь, пока они возятся с пачкой, рассматривают её, в это время грохнуть их?... Вот это правильно! Отвлечь!... А зачем тогда кукла? Чтобы купюры не запачкать? Ха-ха!..." Но Андрей как смотрел слепо, так и слышал глухо. Он был всецело во власти одной идефикс. Если бы сейчас мудрец сказал Буряту, что тот, вырвавшись на свободу, ныне был еще более несвободным, чем в лагере,потому что он теперь стал рабом своей той самой идеи-фикс, Бурят бы не поверил мудрецу. А, между тем, наслаждавшийся свободой Бурят был настоящим невольником одной мысли,и из-за этого был не свободнее, чем в заключении. Это не тот случай, когда у человека в голове больше одной мысли не бывает. Нет, мыслей было много, но одна руководила всеми остальными. Не Бурят управлял своим решением, а решение управляло Бурятом. Оно так подчинило Бурята, что даже заставило изменить его исконное поведение. Кстати, он это косвенно заметил за собой и одернул себя, когда, появившись в Чебокссарах и остро нуждаясь в связях и информации, он, ища помощи с любой стороны, начал старательно здороваться и с теми полузнакомыми, к кому раньше бы он и близко не подошел.
Идея, возникнув в Питере, набирала силу постепенно, прежде чем поработить Бурята целиком и стать панидеей. Еще на подъезде к Чебокссарам, у Бурята в голове крутились, можно сказать, квазиделовые мысли, потому что где-то на задворках еще студила попятная мыслишка: не, ничего не получится; денег не хватит, ствол зевнул, новый - под вопросом, два дня на всё про всё - мало. И вдруг начало фартить!
Они ехали уже по Чебокссарам, как неожиданно Николаев свернул к обочине, остановился, заглушил мотор, вылезая из машины, сказал: "Я сейчас" и ушел во двор между
домами. Андрей даже испугался, потому что свежи были в памяти николаевские "Я сейчас" в Спасске-на-Оке, после которых Виктор исчезал на несколько часов. Однако Николаев тут вернулся быстро, но позвал Бурята: "Андрюш, помоги коробки донести". Виктор открыл багажник, едва вместивший две огромные картонные коробки. Они взяли по коробке, и Андрей понес свою за Виктором, удивляясь легкости объемной ноши. "Чего это там?" - думал он. Они вошли в торцовый подъезд, поднялись по деревянной лестнице, шагая по ступенькам наугад, вошли в жилую вонючую каморку без окон, где встал из-за стола какой-то отрок. "Я их заберу завтра", - сказал ему Виктор. Тот согласно кивнул, показав на пустой угол. Они поставили коробки одна на другую, Виктор поправил сооружение и спрсил: "Лёнь, утром ты здесь будешь или у матери?" И вот только тут мозг Бурята будто проснулся от дрёмы. Стержень в нем распрямился, что-то подспудное прорвалось так, что Андрей не поспевал за своими мыслями. Он выпалил: "Я здесь переночую!" Николаев, шагнувший к выходу, обернулся и распахнул глаза. Бурят стал торопливо объяснять ему: "Знаешь, если я дома сейчас появлюсь, начнутся охи и ахи, застолье - не вырвешься, а мне надо успеть провернуть ого-го!... А потом я заявлюсь на коне!" Николаев вопросительно посмотрел на Леонида. Тому не хотелось пускать Бурята на ночевку, он увлеченно только что рисовал и ему хотелось еще порисовать, он уж чуть не промолвил: "Мне мать не велит...", но не успел - мозг переключился на согласие, когда гость не только пообещал заплатить, но тут же извлек из кармана купюру. Николаев пожал плечами и шагнул за порог. "Ты пока никому не говори, что я здесь... Если уж только сам нарвусь на своих", - сказал ему Андрей вдогонку. "Да тебя и не опознают в бомже", - уже с лестницы ответил ему Виктор, не скрывая раздражения. Бурят на самом деле выглядел неважно. Лицо осунулось, обросло щетиной. Одежда была какой-то ношеной. Смотрелся он старше своих лет. Еще и из-за того что на голове через волосы уже проглядывала, как дно, лысая кожа.Силы тоже были на исходе. Но Буряту было жалко времени на сон. Он договорился с Леонидом, что придет попозже, и вышел на улицу, где огляделся, соображая, где он находится. Хренов же, оставшись один, как очарованный, смотрел на долларовую банкноту, которую держал в руках первый раз в жизни. Отодвинув незаконченный рисунок на столе, он достал белый лист бумаги, сел за стол и стал срисовывать пятибакс, начав с изображения Линкольна. Постояльца он еле дождался. Уже мать приходила. Зыркнув, спросила: "Ты чего тут торчишь - ужинать не идешь?" - "Не хочу", - буркнул Леонид. "А это что за коробки?" - спросила она. "Надо", - ответил сын. "Малахольный!" - обозвала мать и ушла. Лишь поздно вечером пьяненького Бурята привел Мосол, спросив его: "Сюда?" Бурят мотнул головой. Мосол весело объяснил: "Заплутался". Он подвел Бурята к колченогой кушетке, тот подкосился и сразу завалился на неё. Как потом рассказывал Мосол: "Бухнулся на станок, спросил у Хрена: Слышь, у тебя плавки есть? - и отключился". Сам он потоптался, пошутил: "Да, жалко - к тебе сегодня баруху не приведешь", - и ушел, тоже покосившись на коробки в углу. Леонид подсунул думку под голову гостя, потушил свет, вышел, подумал: запирать - не запирать, оставил дверь не запертой и ушел с ключом. Утром Лёня не спешил к себе в каморку, надеясь, что пришлый уйдет и исчезнет бесследно. Однако тот встретил его, сидя на кушетке в смурном состоянии. Вскинув глаза на вошедшего, ночевавший спросил: "Сколько времени?" И хотя Леонид ответил примерно, с точностью плюс-минус час, сидевший закрыл глаза, сжал ладонями виски и проговорил: "Опоздал, едри их мать!". Лёня стоял, не зная, что делать дальше, и, припомнив вечернюю просьбу, сказал: "Мои плавки вам не налезут". - "К черту плавки! Лодка у вас есть?" - воскликнул незваный гость, приведенный Виктором Андреевичем и знакомый Мослу. "Нет", - ошарашено ответил Леонид, а человек начал рассказывать то ли ему, то ли себе: "Эх, бывало переплывал. Нет проблем. С одеждой в одной руке... А сейчас даже не помню: умею я плавать или нет". - "У меня у друга - у них есть лодка", - вдруг сказал Леонид. Бурят вскочил и заорал: "Будь другом! Пошли! Не пожалеешь!"
В тот вечер накануне Бурят первым долгом направил свои стопы к Должку. Всё шло как по маслу. Тот был дома и сам открыл дверь. Посмотрел, насупив брови, но тут же вскинул их: "Андрей, ты что ли? Заходи!" Бурят не пошел. "Перетереть бы надо один на один", - попросил он. Они спустились на площадку ниже у окна и там прошептались битый час. Величкина хватились - наверху открылась дверь и женский голос спросил: "Валер, ты куда пропал?" - "Сейчас", - ответил Должок. Но "сейчас" не получилось - снизу по лестнице пешком, шаркая подошвами, поднимался Костя Горячев. Увидев их, он обрадовался встрече, с Бурятом поздоровался, будто только вчера расстались. Бурят тоже обрадовался: Костяного искать не надо! Костя был навеселе и, показав бутылку, пригласил: "Пошли к Сашке - у меня день рождения!" - "Он у тебя в четверг, ты говорил", - усмехнулся Должок. "А я уже начал!" - похвастался Костяной. Они поднялись на марш, Костя позвонил. Брат открыл дверь и сказал: "Опять ты!" Костя оправдался: "Ты смотри: какие люди!" Саша Горячев, улыбнувшись, пригласил компанию внутрь, пропуская, дотронувшись до каждого, будто пересчитывал. Выгнав хозяйку с кухни, уединились там, быстро уговорив бутылку. Буряту в знак уважения налили побольше, но он спьянился не оттого что много выпил, а оттого что пил на пустой желудок, который и остался пустым - пили под скудную закуску. Разливая, Костяной балагурил: "Как там? Нам Миша водку отменил, нас Боря закуси лишил". Но на первых порах голова у Бурята даже прояснилась, у него всё успело разложиться по полочкам, всё стало реально возможным, хотя оставалось по-прежнему где-то впереди.
С Горячевыми Должок и Бурят держали язык за зубами, но Должку Бурят уже успел рассказать почти всё о своем замысле и не пожалел об этом, хотя тот уклонился от прямого участия в деле, упирая на то, что из дома на целый день он никак отлучиться не может, потому что у тестя криз, и в семье все надежды на зятя, который бегает по врачам и больницам, чтобы пристроить больного получше. Зато Бурят нутром почувствовал пытливый интерес и умелую помощь, исходившие от старшего друга, который живо вникал в детали, будто согласился стать напарником. И советы его были дельные, сразу ставившие всё на свои места. Должок пожалел, что его автомашина в ремонте, но твердо указал, что автотранспорт должен быть свой, не зависимый ни от кого, и тут же предложил: "Так у тебя же Вовка на машине по городу катает". Бурят даже удивился, почему он сам не подумал о брате, хотя тот писал ему, что его тесть доверяет ему машину. Должок не подпевал напропалую, а и сомневался в некоторых планах Бурята. Так, когда Андрей сказал, что после клёвого дела уйдет на нелегалку, Должок возразил: хитрее отсидеться в лагере, а сейчас выиграть время - послать туда больничный от верного уролога, с которым он его сведет. Андрею возвращаться в лагерь было нож острый, и Должок почувствовал и уступил: "Тогда линять надо отсюда подальше, может, за кордон - сейчас и Украина заграница, а больничный всё равно не помешает, кипеж отсрочит". Дельно, подумал Бурят. Но самое главное, за что Бурят был искренне благодарен Должку и готов был его расцеловать, - легко и просто решился вопрос с оружием. Должок сказал, что завтра повезет одного кавказца на остров представлять братве, чтобы они через него взаимовыгодно решали все вопросы с черножопыми без заварух, выходивших всегда боком. Так вот этот дагестанец мимоходом предлагал оружие, автомат и пистоль, только вкупе, а не по отдельности, и Должок как раз обдумывал, кому бы стволы толкнуть. Еще до появления Костяного, Должок и Бурят договорились, что Андрей без опозданий подойдет к десяти утра - ждать некогда, время в обрез.
С лодки Бурят сначала издали видел только зеленый берег мыса с узкой песчаной каймой у воды и неподвижную баржу, загораживающую остров, к которому они приближались. Бурят уже различил следы чаек на влажном песке берега, усеянного черточками, как рассыпанными спичками, когда скомандовал: "Правее!" и помахал правой рукой, потому что у Леонида и его друга Ивана, сидевших лицом перед Бурятом на одной скамейке и гребших каждый своим веслом, правая сторона была другой. И лишь за баржой показался пляж, по которому слонялись люди. Их было немного, человек двадцать, самое большее. И среди них даже собака бегала. Псина выискивала жующих, подбегала к тем, виляя хвостом, и смотрела в рот. Бурят тоже проглотил слюну. Оглядев пляж, он понял, что доедают шашлык и повторного не будет. Было понятно, что и выпито тут изрядно, - мат стоял гуще, чем на перегоне "Серп и молот - Карачарово". Особенно старались синетелые, из-за сплошной татуировки похожие на чешуйчатых животных. Кроме загорелых водились и белотелые. Бурят удовлетворенно подумал, что не будет белой вороной, если разденется. Но он всматривался в тех, кто не был раздет и даже не снимали ботинок. Эти несколько человек как раз группировались, чтобы сфотографироваться, и поджидали еще одного. Тот отошел к мелколесью и помогал ему расти, орошая струей, которую держал в опущенных сцепленных руках. Издали он был похож на мужчину с прутиком. Тем временем к компании старался примазаться парень из раздетых - этот был не по годам жирным и с голой круглой головой, как булыжник. У него и кличка была "Булыжник", как припомнил Бурят, последний раз видевший его, когда тот был пацаном, таким же жирным, но активным. Сейчас его отгоняли: "Не порти картину... Вон, лучше шантрапу отгони... А потом щелкнешь нас всех". Булыжник побежал на цирлах исполнять приказ. "А ну уёбывайте отсюда! Здесь занято!" - закричал он, подбежав к лодке, с носа которой Бурят, разувшись, прыгнул на песок. "Свои", - спокойно сказал Бурят и спросил: "А где Должок?" Булыжник оторопел, но ответил: "А его нет... Ждем-ждем... а его нет и нет". Но тут на пляже возникло оживление. Раздались возгласы: "Вон, тарахтят..", "Явились - не запылились...". Бурят повернул голову и увидел быстро приближающуюся лодку с подвесным мотором. В ней было трое. Двоих Андрей так и не различил, а того, кто рулил лодкой опознал - это был Костяной. Костя, запрокинув голову, смотрел ноздрями на пляж. Там все подошли ближе к воде и сгрудились. Когда Костя уже начал глушить мотор, один из одетых на берегу во все горло сказал: "Вас надо ждать не с часами, а с календарем". В ответ ему Костяной тоже громко объяснил: "У Должка тестя кондрашка хватила... Но вот Царек в курсе, и Юса я привез", - указал Костяной на пассажиров.Потом,несмотря на перепалку, началось ритуальное братание. Многие только сейчас разглядели Бурята, обступили его. Затем все двинулись к месту, где была разбросана одежда и чернело кострище. Когда обескураженный Бурят почапал вместе со всеми, к нему приблизился Костяной, который зашептал, дыша винным перегаром в лицо Буряту: "Ты чего?... Мы на самом деле тебя ждали". Андрей не успел открыть рот, как Костя добавил: "Я даже твоим позвонил - они не поверили, что ты здесь". У Бурята не было места в мозгу думать и переживать еще и об этом, и он смог только сказать: "Должок мне обещал". - "Насчет волын что ли? Валера при мне всё наказал Юсу", - продолжил Костяной и крикнул: "Юс!" Высокий стройный человек, один из тех, кого доставил Костяной, остановился впереди, оборотился и вернулся к ним. "Юс, это тот, о ком твердил Должок", - представил Костяной Бурята. Юс остро посмотрел на Андрея, сказал: "Хорошо" и глянул через плечо. Предупреждая его уход, Андрей быстро выговорил: "Мне нужно сегодня! Щас!" Юс вернул свой взгляд, еще раз оглядел Бурята и, согнув руку, потер палец о палец. "Разумеется! Баш на баш", - заверил Андрей. "Баш?" - спросил Юс, приставив указательный палец к виску. "Я хочу сказать, так на так, из рук в руки, ты - мне, я - тебе. В зеленых", - заторопился объяснить Андрей. Юс слушал. "Вон моя лодка", - указал Андрей на лодку, в которую в этот момент забирались искупавшиеся Леонид и Иван. Юс посмотрел туда и сказал: "Хорошо. Жди. Я быстро, думаю". - "Да чего вы! На моей с мотором...", - вмешался Костяной. "Нет, - пресек Юс, - Мы одни. Тихо. Без кого", - и пошел к сборищу. Костяной поплелся за ним.
Бурят не пошел за ними. Он потерял всякий интерес к братве. Он пошел к лодке, в которой на скамье сидели Иван с Леней и уплетали за обе щеки пирожки из пакета, которым, оказывается, Ивана снабдили родители. Бурят без спроса достал из пакета пирожок и стал его с отменным аппетитом жевать, прохаживаясь около лодки. Сердце его прыгало от радости, настроение было, будто он сто грамм выпил, и он только старался подсчитать: сколько времени продлится сходка? сколько времени уйдет на дорогу? сколько ему придется отстегнуть за покупку и сколько время она займет? Рядом шумели ребята - Леня и Иван купались, кричали что-то друг другу. Андрей позавидовал им. Он посмотрел на лодку - его взгляд привлек лежащий на носовой доске пирожок, подосланный пустым целлофановым пакетом. Яство было деликатно оставлено друзьями явно ему. Он подошел, взял пирожок, быстро смёл его и опять взглянул на купающихся. Иван уже вылезал из воды, но Леня еще плескался в реке, фыркал, отплевывался, частыми движениями головы или руки откидывал со лба мокрые длинные волосы. Бурят посмотрел на сходку. Слышались голоса, все сидели, один Юс, выпрямившись, стоял, как Наполеон, скрестив руки на груди, иногда тоже что-то коротко говорил или кивал. Бурят решился. Он разделся, аккуратно и плотно свернул одежду, положил её так, чтобы её было видно ему издали, и пошел в воду. Вода была прохладной. "Бр-р!" - сказал он, разминуясь с Иваном. "Ништяк!" - подбодрил Иван. Погрузившись до пояса, Андрей бросился в воду и поплыл, быстро согревшись. Нет, плавать он не разучился, тело сразу всё вспомнило. Он плыл легко, бодрости прибавлялось, душу наполнял драйв, он "тащился", хотелось плыть и плыть! Но он одернул себя: хватит! Кувыркнувшись в воде, Андрей поплыл к берегу.
Ждать пришлось недолго. Для Андрея, который настроился дожидаться дольше, сходка кончилась даже неожиданно - вдруг голоса усилились, все заговорили разом, потом большинство встало и вразброд направилось к берегу. Несколько человек остались сидеть, о чем-то горячо споря. Юс быстрым шагом шел к их лодке. Андрей не успел одеться, когда он уже подошел. Погодив, пока Иван, Леонид и Юс рассядутся по местам, Андрей почему-то торопливо сдвинул лодку, запрыгнул в неё сам, и они отчалили. Оказывается, торопился он не зря. Раздался крик: "Постой!" - шлепая ногами по воде, к лодке бежал с одеждой в руках Булыжник. "Куда ты? Вон сколько лодок!" - пытался урезонить его Бурят, но утямистый Булыжник уже догнал их по мелководью, бросил в лодку свою одежду и, как через забор, полез в неё. Андрей смирился и безнадежно махнул рукой. Они уже заплыли за баржу, а Булыжник все еще пьяно возился со своей одеждой, раскачивая лодку. Бурят не выдержал и заорал: "Ну, что ты мудохаешься? Лодку качаешь - того гляди, воды черпнем. Пацанам и так трудно грести". Лучше бы он этого не говорил! Булыжник поднял голову, разинув рот, молча посмотрел на Бурята и вдруг заявил: "Так давай я буду гресть". Не дожидаясь ответа, он встал во весь рост и полез между "пацанами", чтобы сесть между ними. Лодка заходила ходуном с боку на бок. Туша Булыжника повалилась на Ивана, и лодка сильно накренилась. Булыжник шарахнулся в другую сторону, навалившись на Леню, а лодка еще сильнее накренилась теперь на правый борт. Ребята держались за весла, Андрей вцепился в сидение, а испуганный Юс наоборот отцепился и привстал, удерживая равновесие на ногах, и его швырнуло за борт, только ноги мелькнули и круги по воде разошлись. Все замерли и уставились глазами в одно место. Покачивающуюся лодку тихонько относило течением. "Табань" - крикнул Андрей ребятам, обеспокоенный тем, что Юс долго не выныривает.
Юс в воду канул. Андрей был в ступоре, когда раздался виноватый голос Булыжника: "Его, наверное, под баржу затянуло?" Андреем овладел ужас: как же так? всё же было на мази! И всё исчезло перед носом! Неужели конец? У Андрея сердце застучало в груди так, будто требовало выпустить его наружу. Надо что-то делать! Он плохо соображал, но кто-то в нем за него решил. Он вскочил, шагнул повыше, глубоко вздохнул и нырнул. В последний момент в голове мелькнула дурацкая мысль: если по борту баржи над водой идет красная полоса, то и дно баржи что ли красное? Не теряя ориентировки, набрав глубину, он открыл глаза. За рябившей темнотой мерцал свет, на фоне которого вертикальный силуэт человека колебался вокруг своей оси. "Доплыву", - уже сознательно решил он и мощными движениями поплыл по-лягушачьи в направлении света, который быстро увеличивался. Мимоходом, не останавливаясь, схватил за руку утопленника и теперь боком поплыл дальше. Свет стал гораздо ярче, как вдруг, точно по команде, выключилось терпение. Спертое дыхание разрывало горло, екнул внутри глоток, перед лицом забурлили поднимавшиеся пузырьки. Нахлынула жуть. Он бросил руку Юса. Спасение было только наверху, но он отчетливо понимал, что здесь спасительного верха нет, что он сейчас стукнется головой о днище баржи, но ничего другого не дано. Он взмахивал руками, поднимаясь, успевая обозвать себя: дурак! неужели хана? И... вынырнул в тени баржи, недалеко от берега. Он вздохнул так глубоко, что стало даже больно в груди. Его бултыхавшиеся ноги за что-то задели. Рядом виднелось плавучее тело Юса. Он опять схватил его за попавшуюся одежду и легко повлек к берегу. Когда Андрей поискал ногами дно, было уже мелко. Вода оказалась ему по пояс. Андрей подтянул Юса, взял его подмышки, попятился на берег, но тело грузнело с каждым шагом и стало уже неподъемно тяжелым. Он тащил его из последних сил и наконец бросил на песок, оставив его ноги в воде. Набежавшая братва перетащила Юса подальше на берег, обступила его. Снулое тело тормошили, нажимали на грудь, переворачивали, давили на спину, опять переворачивали, махали его руками, один грамотный даже дунул ему в рот. Юс не подавал признаков жизни. Бурят обессилено опустился на колени, сел на пятки, смотрел на мельтешение перед собой, думал: зачем я это сделал? Раздался голос: "Всё! Труп! Надо сматывать удочки...". Царек, стоявший неподалеку и тоже наблюдавший за бестолковым оживлением, изрек: "Карманы у него посмотрите - и в воду! Мало ли где он утонул!" Бурят к этому времени, перебирая коленями по песку, приблизился к Юсу и всматривался в его мертвое лицо, и вдруг, срывая злость из-за краха своих планов, со всей горечью от утраты такой блестящей перспективы, размахнувшись, - звезданул кулаком по грудине Юса. Там что-то хрустнуло и булькнуло, а Буряту, сдерживавшему слезы, сильно захотелось домой, чтобы там напиться со встречей, а уж потом думать, что делать дальше. Он еще раз перевел взгляд с мокрой, мятой, всей в песке, одежды Юса на его лицо - тот смотрел на него осмысленными глазами. Бурят перестал дышать, а Юс, встрепенувшись, сам перевернулся на живот и содрогнулся всем телом - из-под него потекла вода. Потом Юс, опираясь руками, с трудом сел и опять уставился взглядом на Бурята. Братва тоже пришла в движение, теснее обступила их. "Ну, ты живой? Как себя чувствуешь?" - спросил кто-то. Юс опустил шею, помотал головой и хрипло пожаловался: "Голова болеет". Братва загалдела еще громче, а к Юсу прорвался Костяной и стал ему объяснять, показывая пальцем на Бурята: "Ты чуть не утонул! Тебя Андрюха спас!" Юс слабо улыбнулся и согласно кивнул. "Он теперь твой кунак!" - лыбился Костя. Юс отрицательно покачал головой и внятно сказал: "Нет... Он - моя вторая мама". Эти слова окончательно развеселили братву. Юс же сидел грустный, искал что-то у себя на запястьях, потом застыл - считал пульс, после чего тоже немного повеселел. Ему со всех сторон помогли встать. Когда двинулись к лодкам, Бурят тут же увидел и свою с испуганными ребятами. Он наморщился, будто что-то вспомнил, быстро подошел к лодке и ощупал свою одежду, лежавшую на кормовом сидении, убедился, что всё на месте, и тогда поискал глазами Булыжника - хотелось отвесить тому ****юлей. Булыжник как сквозь землю провалился - где-то прятался.
Теперь здесь, около автобусной остановки, где они с Костяным сидели орлами, Буряту нет-нет да и вспоминалось всё, что с ним было за длинный день, и Андрею казалось, что это было не с ним. Будто он просматривал кадры кинофильма, которому не верит из-за плохой игры актеров и неправдоподобности ситуаций. Тогда он мотал головою, прогоняя наваждение, и чуть ли не вслух убеждал себя: да вот же оно, оружие! В сумке рядом, вот, между ним и Костяным... А сейчас подъедет Вовка - и всё закрутится дальше! И Бурят переходил на другие мысли: сначала нужно одно маленькое дельце мимоходом провернуть - Костяной надоумил: "Андрюх, тебе надо бронежилет пододеть - у них ведь тоже волыны могут быть. Мало ли как сложится!... А делов-то всего - заехать и взять. У одного малого есть - он даст беспрекословно". Бурят согласился, хотя подумал дальше, что Костяной теперь уж точно в деле; подкупил он его тем, что Костя - тридцатилетний мужик, а смотрит ему в рот, подчиняется любому слову, расшибается в лепешку, лишь бы угодить; а автомат мне ни на ***, а Костя с автоматом в засаде годится, действительно, мали ли как там выйдет! И Бурят продолжал думать еще дальше о том, что вот только Костяной бухой - не просыхает, да и с умыслом может пальнуть, чтобы рыжье одному ему досталось; правда, их Вовка будет на машине поджидать, но он и Вовку может хлопнуть; да, пожалуй, нужен бронежилет; бронежилет лучше, чем деревянный бушлат. Мысли не закончились, как тут к автобусной остановке, прошуршав, подъехал зеленый жигуль-зубило, из которого вышел молодой человек. "Здесь нельзя парковать!" - громко сказал ему очкастый фраер с остановки. Водитель, пропустив мимо ушей сказанное, обогнул машину сзади, заранее распахивая руки, - Андрей шел к нему навсречу. Братья обнялись. Костяной тоже поднялся, подхватив сумку. Потом трое сели в машину и укуатили, не помешав автобусу подъехать к остановке.
(продолжение следует)