Сергею Виноградову посвящается
Тихая зимняя ночь. Тихая... Сонно стукнет колокол на колокольне. Поскрипывает, покачиваясь на ветру, бельё. И шуршит по бумаге карандаш.
Я сижу на крыльце учительской библиотеки (небольшой резной домик) и должен писать сочинение про Есенина. А в нашем доме горят всего три окна.
Устало протарахтел автобус. В ответ где-то за домами пропел трудяга-автобус. Жалко Есенина. Не вовремя он родился. Оттого и стихи у него какие-то грустные, обречённые.
Странно, но мне почему-то кажется, что сзади из-под крыльца высовывается голова маленького снежного старичка. Когда я оборачиваюсь, он прячется. Вот и сейчас так.
Хорошо, что я пишу на улице - мозги свежие. Эх, как мне хочется писать просто про ночь! А приходится писать про Есенина, которого я толком-то и не знаю.
Так на чём я там остановился? А! На том, что он не вовремя родился. Пожалуй, я был не прав. Родись он позже или раньше, писать ему всё равно не дали бы. Таков закон природы. (Ух ты, какая красивая сосулька висит! В лучах фонаря она кажется бело-голубой на фоне фиолетового неба, да ещё прозрачная). Всё новое, неожиданное и потому не всем понятное воспринимается людьми как насмешка над ними - и, стало быть, враждебно. (Ой! Рядом со мной упал, страшно загрохотав, сухой лист. Я аж вздрогнул!) Хорошо, если это новое сразу авторитетно - например, перестройка. А когда вы услышите, стоя в толпе и глядя на занимающего у вас время неизвестного человека «что-то не такое»... Да даже если вы подумаете: а ведь он в чём-то прав! - и тогда останетесь молча стоять в толпе, боясь, как бы злоба, адресованная поэту, не попала бы и на вас. А зря! Не стойте, прошу вас! Ведь если, кто так думает, все скажут...
Но пока бьются несчастные Есенины с толпой и, выигрывая одну ступеньку в попытке расшевелить эту толпу, проигрывают жизнь. А что начинается потом! Кого убили - расхваливают на все лады, издают миллионными тиражами, цитируют где надо и где не надо. И кто? Да те же, кто вчера, стоя в толпе и боясь, морально убили его.
Почему же, почему поэты получают признание только после смерти? Всё из-за того, что при жизни поэта можно сравнить с бездонным мешком, из которого в любую минуту может появиться любая вещь, будь то острый нож или мягкий хлеб. Пугает неизвестность (а вдруг?!..). Когда же поэт умирает, у мешка появляется дно. Теперь мягкий хлеб можно взять, а острый нож оставить.
Ух, руки замёрзли! Я, как всегда, не подумал взять перчатки. А как же всё-таки здорово вокруг! Падают редкие снежинки. Влетая в полосу света, они вспыхивают белыми точками.
Сейчас встал и прошёлся. Хрустел снег под ногами, перебегали тихими, серыми тенями бездомные коты. А вокруг - ни одного светящегося окна! Все спят. Даже фонарь погас, хотя ему строго запрещено спать в это время.
Январь, 16 лет.
(Сочинение осталось в черновой тетради)
Т А К Б Ы Л О
В десять лет Гриша подбирал на пианино «Пасакалию» и фугу «До-минор» Баха; подбирал минорные гаммы от любого звука. Тогда же его перевели в концертный хор. В тот день он подъехал ко мне на работу и ожидал на троллейбусной остановке. Сказал: «Я всё боялся, как это два часа стоять буду. Но с ТАКИМИ песнями я готов целый день стоять!» (В тот день разучивали церковное, без слов).
Музыкальная школа находилась от дома далеко, и чтобы Гриша не скучал в переполненном троллейбусе, мы придумывали сказки. Например, такая:
Один солнечный зайчик полетел на землю посмотреть, как живут люди. Но в троллейбусе ему так отдавили лапы, что он улетел обратно на солнце и больше никогда не возвращался. Тут и сказка кончилась.
Сочиняли загадки: 3+3+3 – дырка; 5+5+5 – отличник; кол+кол+кол – забор; 2+2+2 – просто шесть; 6+6+6 – три паучка Анансика; Павлик придумал: 4+4+4 – стулья в комнате.