Мама

               
                Зулкар Хасанов

                Мемуары

                М а м а

               
               
                Посвящаю моей доброй и дорогой
                маме
                Маргии Хайрулловне Хасановой.

                «Женщина – ангел – хранитель мужчины на ступенях
                Его жизни.               
                Она представительница на земле грации,
                Жрица любви и самоотвержения; она утешительница
                В бедствиях и горестях жизни, радость и гордость
                Мужчины»
                Виссарион Белинский



            Какое же  емкое и  священное для всех людей слово мама! Первое слово, которое произносит в жизни ребенок – «Мама». Каждый из нас уверен, что лучше мамы никого нет на свете. И это правильно. Все мы дети своих мам. Великая честь быть мамой, но и великая ответственность. Каждый из нас может сказать много теплых слов о маме. Я расскажу о своей Маме.
         Моя мама родилась в крестьянской семье в деревне  Кадыргулово Давлекановского района  Башкортостана. Я тогда маленький мальчишка не спрашивал у мамы, откуда она родом. На эту деревню указали мои близкие родственники позже. Так ли это - я утверждать не могу. По образованию она - самоучка. Знала то, чему учили родители, их друзья и  близкие. Она не заканчивала  медресе, но достаточно хорошо знала азы «Шараитуль-иман», устные предания и изречения пророка Мухаммеда. В Мекку она не ездила по бедности. Она была воспитана по обычаям своих предков. Поэтому   доброта и сердечность сопровождали её всю жизнь. С великим прилежанием относилась к приглашаемым  гостям, да и вообще окружающим. Любому человеку, будь он свой или чужой. Помню, как мой отец, мама и я бывали довольно часто в гостях у папиного сына от первого брака. Сколько теплых воспоминаний осталось от этой поездки.
    Моя добрая и великодушная мама искренне сострадала человеку, попавшему в беду.  Детей у моей мамы четверо - самая старшая девочка и три мальчика, я самый младший в семье. Жили бедно, каждого из нас надо одеть, накормить, напоить.
Ой, нелегко приходилось ей сводить концы с концами, нести такое бремя. Да еще как-то отец рубил дрова и отхватил топором два пальца. Мама не могла найти себе места. Перевязав руку папе,  в тот же час побежала на колхозный двор запрягать лошадь, чтобы отвезти его в больницу. Но папа, стряхнув пот со лба и упрямо улыбнувшись, отказался ехать в больницу, сославшись на то, что рана не серьёзная. В лице мамы тогда застыл крик боли и страха за любимого человека.
Мама -  натура чувствительная и всегда готова  прийти на помощь людям, причем иной раз не задумываясь о последствиях. Самоотверженность, самопожертвование – вот что отличало ее в первую очередь.
Лицо у мамы немного смуглое, глаза большие зеленые, а белозубая улыбка восхитительна. Одевалась просто, носила белые бусы, которые были очень ей к лицу. На дорогие платья и обувь денег не было, обшивала себя и всю наше семейство сама. Носила густые темные длинные волосы, которые аккуратно сплетала в две косы и выглядела обаятельной.
Помню, когда мама пекла хлеб, она становилась бойкой, заводной и радостной, улыбка не сходила с лица. Она говорила: дети сейчас испеку блинов и приглашу вас откушать - с парным молоком, а потом посажу хлеба в печку и испеку красивые караваи.
И, правда, у нее это получалось восхитительно. Мы с нетерпением ждали, когда закончится это чудодействие мамы.
     Была у нас такая традиция - мыть пшено на речке или на роднике, тогда оно превращалось в золотые зернышки.
Обычно ходили мыть пшено компанией – несколько женщин с малыми детьми. Было весело, и мы, мальчишки, выделывали по дороге всякие сюрпризы. Если по пути попадался репейник, то мы набирали «собачек» и цепляли их на девчонок. Мама взволнованно и с укоризной говорила: «Ребята, не бросайтесь репьями, можете поранить глаза и ослепить друг друга».
Слова мамы действовали магически, и мы переставали бросаться. Зато возле речки мы зачастую бросали камушки в речку, камушки подпрыгивали на воде: один, два, три, четыре... А мама с улыбкой потаенной тревоги мотала головой: «Что же вы, дети, пугаете рыбок».
Папа, будучи намного старше, удивлялся её прозорливости, если хотите предусмотрительности, как она умело выстраивала отношения в семье. Добрая жена, подруга, советчица папы, но впереди его никогда себя не выставляла – великая скромница.
Наверно и ее родители, которые по традиции с малых лет её учили состраданию, трудолюбию, доброте и любви, были таковы. Не знаю, я только помню, что её глаза всегда излучали тепло и свет.
Сколько себя помню, я 6-7 летним мальчишкой, немало создавал ей проблем, о чём сожалею до сих пор. Частенько капризничал, и, обидевшись, прятался от нее. Пусть помучается! И она долго искала меня повсюду, и, обнаружив в самом неожиданном месте, никогда не ругала. Говорила: «Мальчик, ты, мой добрый, что же ты меня заставляешь волноваться, я же тебя люблю и учу добру».   
Ее озорные глаза, добрый взгляд заряжали нас, детишек, словно электрическим током: «Что же вы дети, носитесь, как сумасшедшие», - влюбленным голосом укоряла детей.
Начало 30-х… Только закончилась коллективизация в деревне. Беднота со своим небогатым скарбом влилась в коллективное хозяйство, уповая на то, что теперь жизнь сложится более удачно. Трудовой пафос и вера в лучшее будущее окрыляли людей, они шли на невиданные трудовые подвиги. Мама работала без устали в овощеводческой бригаде. Это тяжелый физический труд. Надо выращивать рассаду, потом сажать, поливать, полоть до седьмого пота. Мама всегда гордилась своей работой. И урожай никогда себя не заставлял ждать. 
По вечерам, когда на небо наползали сумерки,  мы просили маму зажечь керосиновую лампу. Это был целый ритуал. Мы никак не могли дождаться, когда же мама зажжет керосиновую лампу, чтобы можно было почитать.
Мама всячески на наш взгляд тянула время, говорила, что еще рано зажигать лампу, будет ругаться папа, что переводим керосин почем зря. Для мамы папа был наивысший авторитет в семье. А мы, канючили, умоляя маму зажечь лампу. И мама уступала, чистила закопченное ламповое стекло от сажи и зажигала фитиль семилинейной лампы.
Да будет свет! Свет керосинки вызывал радость и бурное оживление, и мы приступали к чтению. Мама встречала, как и многие другие родители, нас из школы, радовалась успехам своих детей.
Однажды, в 1-м классе, спускаясь с крыльца школы, пером ручки, которую держал в руке, нечаянно проткнул угол глазной щели правого глаза. Брызнула кровь. Дети помчались ко мне домой,  и сообщили маме.
Вы бы видели ее волнение, она стремглав прибежала к школе и перевязала глаз. А сколько ей пришлось пережить, пока мой глаз лечили!
Близилась осень. Пришла пора  сенокоса. И мы вместе поехали копнить сено…
Незабвенное время отдыха после работы.
Во время отдыха мамы,  её граблями я сгребал сено. Потом она на меня смотрела с умилением и радостью и  гладила мою голову. «Ты еще мал, сынок, для такой работы, вырасти немного, тогда и будешь моим помощником», - говорила она.
Она любила крестьянский труд, была легка на подъем. Глядя на нее, и я приобретал некоторые трудовые навыки, узнавая, что такое труд, какова его цена.
Особенно четко запомнился мне один случай, когда,  я чуть было не утонул в речке во время полоскания белья. Пробовал развернуть ручную тележку на берегу реки, она меня столкнула по склону в речку, и я стал тонуть. Мама закричала: «Сынок тонет! Господи помоги! Она кинулась меня спасать, хотя сама не умела плавать.
Мы – лапотники - ходили в школу в одежде взрослых, так как детскую одежду ни на что было купить. Рубашки ситцевые мама шила вручную. Из льняной нити   ткала материал, из которого  шила брюки. Этот труд тяжелый, во многом требует полной самоотдачи. Она ткала при свете керосиновой лампы ночами.
Ранней весной, только что появлялись проталины, а мы уже босиком выбегали на улицу. На ногах появлялись  цыпки, которые мама лечила яичным желтком. Мы кричали: «Больно, больно!» Мама, говорила: «Потерпи, сынок, немного, сейчас боль пройдет», а потом продолжала: «Учись, сынок,  может быть, тебе повезет в жизни больше, чем нам».
По весне у нас всегда были проблемы с едой. Питались съедобными травами и ели похлебку, слегка побеленную мукой. Болели малярией и куриной слепотой.
Были у нас и небольшие развлечения. Кино тогда было немое. Смотрели кинофильм «Броненосец Потемкин», и крутили динамо-машину вручную  за бесплатный пропуск в кино.
Однажды, после сеанса фильма «Путевка в жизнь» шли домой ночью. Мы, ребята, из клуба шли на ощупь, по голосам взрослых, так как часто болели куриной слепотой. Как же мама тяжело переживала, когда я, отстав от группы ребят в сумерках,  заплакал. Каково было на душе у моей мамы, когда дитё не вернулось из кино!
Искала она меня долго, но услышав мой голос в заброшенном овраге, все же нашла. 
Болели мы не редко. Доставала нас малярия. Приступы малярии вызывали сильнейший озноб и высокую температуру. Тогда мама меня  кутала в одеяло и, сидела тихо что-то, нашептывая, возможно молилась. Озноб проходил и я засыпал.
А иногда мама возила меня в амбулаторию деревни Степановка, тогда эффективных средств от малярии не было, лечили хиной. Сколько же нужно любви, терпения и мудрости, чтобы быть до конца своей жизни хранителем очага, своих детей, своей семьи. 
        В начале весны 1940 года моя мама серьезно заболела. В первые дни болезни мы заходили за ширму к маме, приносили ей еду, попить, спрашивали, когда она выздоровеет.
«Бог даст, дети мои, скоро встану». - Говорила она.
    Сколько боли всколыхнула в ее душе мысль о том, что она не может ухаживать за детьми?
Но она продолжала лечиться, ездила в Уфу, к республиканским докторам, к разным целителям и знахарям, но - никакого результата.
Не  помогли ей ни гомеопаты, ни аллопаты. Мама лежала за зашторенной ширмой в доме и угасала. Но она была очень терпелива, никогда я не слышал её стона.
Лицо стало покрываться желтизной. От взрослых я слышал, что у неё какая-то опухоль.
В последние дни папа просил нас не беспокоить ее. Она умерла летом 1940 года. Ей исполнилось только 45 лет. Её смерть явилась для нас великим горем и печалью, но мы ещё не совсем понимали, какая эта утрата.
Мою мать похоронили  на деревенском кладбище. Хоронили в белом одеянии с ног до головы. После смерти матери в наш дом вселились тоска и печаль. Папа долго потом ходил молча с опущенной головой. Мне показалось, что он сделался каким-то маленьким, приземистым и немощным. Горе, наверно,  никого не украшает.
Я любовь мамы пронес через всю мою жизнь, сквозь печали и радости, помня о том, что однажды она мне даровала жизнь. Мама – эта моя любовь на все времена.