Я-то родом из Приморья. Из небольшой таёжной деревни. У меня дед и отец охотой себе копейку на жизнь зарабатывали. И мне сам Бог велел. Угодья богатые, кедра обильно растёт. А вокруг этого «хлебного» дерева вся жизнь в южной тайге завязывается. Кедровым орешком птица разная кормится, и белка с бурундуком, и также мышь, а уж для кабана и медведя-белогрудки лучше корма не найдёшь. А раз раздолье для мирного зверья, сюда и хищник подтягивается – соболь, куница, рысь…
Но а самый главный обитатель – тигр. Зверь серьёзный и гордый, требует к себе уважения. Коренные жители Приморья считают тигра святым животным и никогда на него не охотятся. С массовым заселением Дальнего Востока, со строительством городов и сёл человек значительно потеснил тигра. Одно время дикая кошка вообще была на грани исчезновения, но с открытием заповедников и занесения животного в Красную книгу положение немного поправилось. Хоть и немало тигра полегло от людских рук, но как был он хозяином тайги, так и остался – владычества человека над собой не признал. Считает человека на равных. Если тигра не трогать, агрессию излишнюю не проявляет, но и нанесённых обид не прощает.
Мы с тигром в договоре были, следами по тайге расчерченным: не лезть в дела друг друга. Я его охоте не мешаю, он - моей. Взрослый тигр никогда больше положенного не берёт, а волка, который ненасытен до беззащитных животных и зараз бессмысленно может вырезать табунок кабанов, всегда прочь из своих владений гонит.
Соседи по участкам неплохие подобрались, наши мужики, деревенские. А с другой стороны граничили мои угодья с заповедником, с сотрудниками которого я всегда был в хороших отношениях. Директор заповедника даже звал к себе работать инспектором в отдел охраны. Я не согласился, но если просили в делах заповедника подсобить – не отказывал. Часто учёные ко мне заезжали узнать о повадках зверей.
Один профессор целый месяц жил. Человек тогда в два раза был меня старше, а как ребёнок. Ветку не сломает, на мурашку боится наступить. Воронёнка к себе приручил, прямо с рук кормил. По первому снегу провели они сравнительный учёт зверей в заповеднике и на моём участке. Разбили на условные квадраты территорию и, одновременно разделившись на небольшие группы, считали входные и выходные следы зверя. Контрольные замеры сделали, и всё никак не мог профессор уразуметь, почему на единицу площади на моём охотничьем участке зверя больше, чем в заповеднике. Он человек мудрый, но в городе вырос и некоторые лесные тонкости не понимает. Я ему про охотничью этику толкую, объясняю, что по-иному и быть не может. Ведь за охотником участок закреплён на долгие годы, он с него кормится и семью свою кормит. Он не враг себе. Подорвёт запас какого зверя, потом и зубы на полку. А если участок ещё и по наследству перешел от отца или деда, то как бы родовое гнездо получается, как у птицы какой, что из года в год там птенцов выводит, тут уже всё родное, близкое, от маленькой травинки до неприступной скалы, всё оно отпечаталось в твоей памяти и душе. Хороший охотник в бескормицу и мясца добудет - соболя подкормит. В большой снег и деревья где старые подрубит на кормёжку зайцам и копытным. А уж из местных кто если и балует браконьерством, в охотничьи угодья точно не сунется – суровых таёжных законов побоится.
А сотрудник заповедника, он на голом окладе. Есть ли зверь, нет ли, государство одни деньги платит. Потому кто и без совести ловчить ещё начинает, поиметь чего с заповедной земли пытается. Говорил так, а вовсе не про наш заповедник думал, но как в воду смотрел.
Пошли мои беды, откуда и ждать не предполагал. В тот год со снегом большая задержка вышла, зверю по тайге проще ходить и корм находить. Я же по чернотропу время зря не терял, заглянул с ловушками в самые дальние уголки своего участка. Что не ночевка, то на новом месте. Охота удачно складывался, однако обратил я внимание, что приноровился кто-то вынимать из моих ловушек зверя, имитируя холостую работу капкана. Но хоть вор по подушке опавшего листа старался незаметно подойти, а след всё равно оставил – человечий.
И как-то под самый вечер усталый после обхода капканов еле дотащился я до зимовья у гольцового ключа, смотрю: дымок из трубы вьётся. В избушке гость. Человек как человек, о двух руках и двух ногах, и клыки из - за рта не выпирают. Но, правда, ранее с ним не встречался. Объяснил он, что сотрудник заповедника, недавно работает, места ещё плохо знает и, возвращаясь на центральную усадьбу, хотел срезать петлю и малость заплутал. Толиком назвался. Ну что ж, в тайге люди всегда друг другу помощь должны оказывать. Накормил я гостя, лучшее место на высоком топчане у печки уступил. Переночевали, а на утро проводил Толика до заповедной территории, показал ориентиры, как идти, чтобы с дороги больше не сбиться.
С той поры зачастил ко мне Толик. Я его и не звал, а он навязывался со своей дружбой – вроде благодарен за своё спасение. Не могу объяснить почему, но не вызвал новый знакомый у меня к себе расположения. Ходишь, ну и ходи, дорога тебе не заказана. Но стал проявлять Толик повышенный интерес к моим капканам и ловушкам. Напросился путики посмотреть, всё расспрашивал охотничьи секреты, как ловить да на что. Я ему поначалу всё бесхитростно рассказывал.
Месяца через два пурга застала меня прямо в тайге. Утром, когда выходил, лёгкие снежинки лишь кружили, а к обеду такая круговерть разыгралась, что залепило всё кругом, до избушки ближайшей не дойти, хоть под ёлкой ночуй. И вспомнил я, что недалеко заповедный кордон. Решил: «Загляну туда, пережду непогоду». А как в соседний распадок зашёл, на капканы наткнулся. Непорядок, думаю. Как же так, вроде охраняемая земля. Но никому об этом говорить не стал. Ваши дела – сами и разбирайтесь. Сомнение только у меня закралось: несколько ловушек по-моему настроены, так в округе никто не ставил.
А тогда каждый год рубль в цене падал. Кто-то богател, а простой народ нищал и охотники, конечно же, тоже. Закупочные цены на пушнину остались на уровне прежних, а цены в магазинах в несколько раз поднялись. Сдашь по государственным расценкам добытые шкурки, и сам без штанов останешься. А ещё же у меня жена, две дочери, их кормить, обувать, в школу собирать надо. И подсказал мне знакомый охотник другой вариант – адресок дал, где можно сбыть пушнину по выгодной цене. И, виноват, нарушил я закон – сдал часть пушнины заезжему перекупщику. Хоть и у него цена несправедливая, но несравненно большая, чем охотпромовская. И вот у этого самого приёмщика нос к носу столкнулся я с Толиком. В тот самый момент, когда я зашёл в помещение, он соболей сдавал. От неожиданности он даже на месте столбом встал, но быстро в себя пришёл, заулыбался, руку тянет. Рассчитался со мной перекупщик, вышел я на улицу, а Толик меня у крыльца дожидается: «Все мы не без греха, - говорит мне.– Отметим, что ли, окончание сезона?»
«Нет, - думаю, - мой грех с твоим никак не сравнить». И отказался от назойливого предложения, сославшись на неотложные дела. С того времени всеми правдами и неправдами стал отваживать я Толика от желания заглядывать ко мне в гости, избегал его навязчивой дружбы.
А к следующей зиме в наших местах тигр осерчал: лесника покалечил и подрал корову. Наши мужики посовещались между собой – кабана много, снег на щиколотку лишь землю прикрыл, здоровый зверь всегда в таких условиях пищу себе добудет, не озлобится, по всему выходит, стрельнул кто-то тигра, да только ранил. А кто стрельнул, непонятно, наши не балуют. Районные власти подняли всех местных охотников, разрешили в случае необходимости для отстрела зверя заходить на территорию заповедника.
Тигр границ не знает, свободно гуляет по тайге. Обходил я свои угодья и возле дальнего ключа обнаружил тигриный след.. Правда, несколько дней назад прошёл зверь и направлялся в сторону заповедника. Немного тянул одну лапу по снегу тигр – видно, раненый. «Тот самый», - решил я и заехал в зимовьё, приготовился к преследованию зверя, а на следующее утро пошёл по следу. Тигр шёл по прямой, никуда не отклоняясь, словно была у него точная цель. Если ушёл далеко, сообщу о тигре в заповедник, пусть поднимают егерей. Но не пришлось долго идти, привёл след прямо к избушке возле того заповедного распадка, где я раньше браконьерские капканы находил. Издалека заметил: возле избушки лыжи в снег воткнуты. Значит, человек рядом, жив ли, думаю, может, уже и от зверя пострадал. И тигр таиться не стал, вышел к избушке, кончиком хвоста по снегу бьёт, предупреждает меня рыком, что его здесь добыча. Пришлось стрелять...
Дверь избы еле открыл - изнутри была подпёрта. Пустой и безлюдной она мне сначала показалась. Потом присмотрелся: вроде в углу слабое движение обнаружилось. Под горой тряпья, точно, человек, нога одна торчит. Разгрёб я кучу - Толик там в углу. Всё из одёжи, из тёплых вещей на себя собрал. Нары, стол пожог, чтоб как-то согреться. Уже бы и спичку сам не зажёг. Не подоспел бы я, точно через несколько часов околел бы. Слова тянет, не разберёшь, что хочет сказать, безумными глазами на меня смотрит. Давай его растирать и чаем отпаивать. Как немного отошёл, под влиянием только что перенесённого стресса признался он, что соблазнился он лёгким заработком и стрельнул тигра. Зверь сначала ушёл, где-то отлежался, а потом вернулся. Два дня тигр его в осаде держал, а на третий я подоспел.
Как мог, пробовал объяснить я Толику, что неслучайно так всё сложилось, тигр этот - наказание его. Предлагал одуматься, пока не поздно. Толик тогда в избушке на коленях поклялся, что всё, завязал он с браконьерством, просил никому не рассказывать, обещал мне до скончания века быть обязанным.
Но, видно, как опасность миновала, вскоре забыл он о своих пустых словах, вернулся к незаконному промыслу. Но сколько ниточке не виться… Обнаружили капканы в заповеднике, стали искать, кто из сотрудников незаконным промыслом занимается - взялись за Толика. Вот тут он и отблагодарил своего спасителя, на меня всё и свалил – дал показания, что браконьерничает в заповеднике охотник. Он, мол, и сам его выслеживает, только с поличным никак поймать не может.
Начальник зверопромхоза, уважаемый человек, ещё с дедом моим когда-то вместе охотился, ловушки, что в заповеднике расставлены, посмотрел, на меня чуть ли не с кулаками набросился: «Ах, ты, сучий потрох, для чего тебя родичи учили? Вот как ты дедовскую науку постиг?»
Меня проверками замучили, вызывали в милицию, в прокуратуру, разрешение на охоту в следующий сезон не выдали. Знаю, что не виноват, но как оправдаешься. Да и не стал я прощение отмаливать. А в селе какая работа – две организации: зверопромхоз и леспромхоз. В первом мне отворот поворот, а к заготовке древесины у меня душа не лежит. Не мною кедр сажен, не мне и пилить. В заповедник, понятное дело, мне как браконьеру путь заказан. Пришлось уезжать из родного села. Собрал семью, и переехали к тёще в Николаевск…
А с Толиком вот что случилось, мне потом друг в письме написал. Да, как-то необычно всё вышло. Возле избы здоровущая ель росла, и посреди ночи в безветрие скинуло дерево с одной из мохнатых веток снежную шапку. Тем снегом и забило плотно печную трубу. И Толик не пил-то шибко. И печь дровами топилась – вроде должен бы проснуться, выскочить на воздух, а не смог, не успел. Угорел он в избушке, заснул и не проснулся.
* * *
Утратившие былую остроту и упругость хвоинки отмеривших не одно столетие лиственниц жёлтой пудрой осыпались на остывшую землю. Будто кто-то открывал дверь, посаженую на кованные древним кузнецом и никогда не смазываемые петли, скрежетал на покореженной от ветров вершине дерева одинокий лесной ворон. Голосами детёнышей различных диких зверей, прощаясь с осенью, стонали на песчаной косе чайки. Последние высокие клинья гусей и лебедей покидали любимый Северный Край. Россыпями бус таёжной княжны алела на вечернем солнце по берегам больших и малых ледниковых озёр и кочкастых торфяных болот бруснично-клюквенная окрошка.
Талантливый осенний художник, всё время беспокойно ищущий совершенство, без устали наносил всё новые и новые мазки на свои холсты. Видно, в его работе настал особенно важный момент, и до этого беснующееся Охотское море, боясь помешать мастеру, лишь слегка шевелило волнами, позволяя сличить подлинник с отражением в студеной воде.
Мы шли вдоль реки Коль, затем по прибрежной полосе моря, жадно впитывая в себя всё природные краски и звуки, зная, что обязательно будет у нас ещё охота, а проникнется нашими просьбами небо, то будет и удача, а наше охотничье слово и песню обязательно хоть кто-нибудь услышит и подхватит.