Заголовок этого замечательного произведения уходит корнями в библейскую тематику, заставляя читателя настроится на серьёзную и возвышенную беседу. Серафимы…ангелы о шести крылах, при упоминании о них в названии создаётся светлое ощущение того, что сейчас текст посвящён будет небесному, лёгкому и торжественному.
Однако, когда мы приступаем к чтению, то тут же в ужасе замечаем тот контраст, вклинившийся в повествование с самых первых строк. Образ Серафима вовсе не соответствует чему-то светлому, ангельскому, а совсем наоборот тёмному, тяжёлому. Если прочесть первые слова главного героя, то можно заметить, как автор ясно передаёт нам его «чёрную душу» с помощью звукописи. Его слова переполнены шипящими согласными, глухими, и невольно напрашивается ассоциация с шипением змея, который в Библии олицетворял Лукавого, а иначе говоря Дьявола, что совершенно отдаляет образ Серафима от образов посланников Бога – ангелов.
Символична так же происходящая на площадке ситуации, ведь он «воюет» с белой собачкой, словно отталкивает от себя свет, что снова наталкивает на мысль о том, что он имеет отнюдь не ангельскую душу и помыслы.
Само повествование построено достаточно странно, и лично меня очень удивило: события описываются то от третьего лица, от лица самого автора, то от лица самого Серафима. И переход с одного лица на другое в тексте совершенно не выделяется абзацем, кавычками или прямой речью, такое смешение даёт нам более широкий ракурс в обзоре ситуации, мы видим происходящее «изнутри» и «снаружи», убеждаясь с каждым словом, что Серафим вовсе не ангел, невольно кажется даже, что название – некий обман, на который мы попались, а теперь сполна получаем горькую правду о людях, которых по всему миру, наверняка, тысячи и даже больше…
Но даже несмотря на всю «адскую» сущность главного героя, он любит небо, любит высоту, даже живёт он на шестнадцатом этаже, что заставляет усомниться в правильности наших сомнений. Возможно, именно этого и хотела автор, чтобы мы сомневались, задумывались, искали ответ в себе и в том, что нас окружает, просто чтобы мы лишний раз обратили внимание на многообразие сущностей в одном человеке.
События поначалу идут достаточно степенно, мы переключаемся со взглядов автора на взгляды главного героя и обратно, а потом начинается спешка, некоторая суета/суматоха, появляется стремительность…и всё это благодаря такой маленькой, но очень значимой детали, как повторение глагола. Это заставляет быстрее читать тот момент, на котором хотят акцентировать наше внимание.
Снова «шипение змея» в словосочетании «исчадие ада», что заставляет склониться всё таки в сторону мнения о том, что наш герой совсем не из «белых». Он очень эгоистичен, в любой его мысли всегда есть «Я» в главной роли, ему кажется, что он совершенен, идеален, что он самый. Почему-то невольно вспоминается миф о Нарциссе, который влюбился в собственное отражение, и этот миф, как мне кажется, находит отражение в этом рассказе. Странно, что автор решает «смешать» библейскую тематику и тематику мифологии, ведь они имеют отношение к совершенно разным религиям. Хотя, в произведение эта «гремучая смесь» входит достаточно мягко и в глаза так явно и сильно не бросается. Но всё же, эгоизм его заставляет лишь подивиться самолюбию людей, похожих на него. Когда повествование ведётся от его лица, он называет мир мерзостным, а живое создание тварью, от чего хочется поморщиться, словно от дурного запаха, словно сам человек этим негативом и отношением к окружающему заставляет свою душу иметь столь противный запах, что даже при простом упоминании о ней хочется спрятаться куда-нибудь, чтобы не задохнуться от этого величия, которым герой наградил себя.
Когда Серафим встаёт перед зеркалом со свечками, он оговаривает ясно, что в зеркале он видит «лик», что наталкивает на мысль о том, что самолюбие его перетекает в самопоклонение, он даже не хочет, чтобы кто-то ещё лицезрел его красоту, отгоняет от себя всё живое, ставит себя выше мирского.
Вернёмся от предположений далее к тексту. А дальше мне в глаза бросилась маленькая деталь в оформлении текста, которая показалась мне интересной: это многоточие перед новым абзацем.
Возможно, это означает, что действия, которые будут описаны ниже, повседневные, рутинные, кажутся бесконечными для нашего «многострадального» героя, который устал от этого несовершенного мира.
И действительно. От портрета самомнения, заключающимся в полнейшей идеальности, идёт резкое приземление. Но это не просто прихоть или чьё-то желание, это вынужденная необходимость, Серафим вынужден был добираться до работы на автобусе, что совершенно не вяжется с образом библейского крылатого ангела – ведь если есть крылья, и можно полететь, зачем же использовать общественный транспорт?.. В автобусе он снова ставит себя выше всех, сравнивает каждого пассажира с животным, а когда люди улыбаются его красоте и свету, описанном на лице, то подтверждает мысленно их восхищения, разделяя их с собой и с ними, но испытывая к ним жуткую неприязнь.
Но…можно обратить так же внимание на то, что мы не видим чёткого портрета главного героя, а лишь некоторые его черты, по которым мало что можно сказать о его внешности, кроме того, что она восхищает людей и идеальна, по-мнению самого Серафима. Но мы тогда не можем утверждать наверняка, а действительно ли он имеет хоть какое-то отношение к чему-то библейскому? Возможно, у него и крыльев то нет, хотя по характеру он очень похож на беса.
Это особенно явственно преподносится нам, когда он варил двух голубей в кипятке. Если снова обратиться к библейской тематике, то можно вспомнить, что голубь – символ Святого Духа. А теперь представьте ангела, который так жестоко обошёлся бы с Божьими созданиями и вообще посягнул бы на что-то святое…что, не получается?
Учитывая так же, что «голуби булькали», появляется странное ощущение, становится неуютно, потому что автор представляет вниманию достаточно низкое описание, даже в некотором роде противное.
Но всё же, вывод напрашивается один: либо он сошёл с ума, либо он просто имеет в себе бесовскую сущность.
Но вот автор оговорила нам так же о том, что Серафим собирается участвовать в мероприятии, посвящённому братьям Монгольфьерам, которые создали первый летательный аппарат, мотивируя себя тем, что он поднимется над всеми ещё выше, словно птица будет зреть ничтожных людей под собой и…
Снова принижение. Автор чередует высокое с приземлённым, меняя их резкими скачками.
Неожиданно.
Анализы, документы…но даже в столь низкую атмосферу смогло внедриться его самолюбие, когда он оговаривал, что медсестра отсасывает трубочкой его нежную голубую кровь, в этот момент Серафим словно сравнивает себя с царями и знатными людьми, о которых говорили обычно, что они «голубых кровей». Он называет себя дитя Эфира, чем снова подтверждает силу своего эгоизма.
Он небрежен во многих своих действиях, словно выполняет земную рутину с большой неохотой, словно ему противна любая деятельность в этом мерзком мире. Когда автор пишет нам, что он «толкнул дверь», то мне представилось почему-то, что он сделал это действие ногой, даже ясно увидела его лицо, на котором описано всё это недовольство и отвращение ко всему происходящему вокруг него, потом он «хлопает дверью», снова считая, что Его Величество не может заниматься столь мелкими делишками, как выслушивание Антипасхальных лекций.
Вот на этом моменте христианство из него вычёркивается окончательно, пусть он даже и не остаётся на эти лекции, всё равно он читает себя выше всех, возможно, даже выше самого Бога…
Есть так же кусочек, где идёт упорная парцелляция предложения. Это приковывает взгляд, заставляет слова чётче отпечатываться в сознании, даже кажется, что сердце подстраивается под ритм, которые задают нам те точки.
И снова Серафим видит во всём приземлённое и противное. Всё, что кажется нам святым, то, что мы должны оберегать, вызывает у него отвращение. Я говорю о его ненависти к старикам, женщинам и детям. Хотя старики – наше прошлое, женщины – продолжательницы нашего рода, а дети – наше будущее. Хотя, если брать во внимание всю его неприязнь к земному существованию, к его законам и порядкам, его отношение к людям вокруг него, то можно сказать, что для него подобная ненависть - норма, с которой он свыкся.
Смотря в небо, он думает не о Боге, а об алмазах, звёзды напоминают ему алмазы. Значит, от земных благ он всё же не отказывается. Он думает о высоком, почти философствует, но…
Снова вниз. Из мечты в суровую реальность.
И возле дома он снова видит собачку. Уже другую. Но снова белую.
И это маленькое создание настроено к нему очень дружелюбно, проявляет свою любовь и симпатию к незнакомцу, даже не предполагая, чем всё для неё кончится, что человек, к которому она тянется, лишь на первый взгляд кажется «светлым», а на самом деле имеет душу «дьявольскую».
Если присмотреться, то повествование замкнулось.
Оно начиналось со встречи Серафима с собачкой и кончилось подобной встречей. Образовался некий цикл.
Стоило это заметить и осмыслить, как вдруг взгляд цепляет новая деталь. Главному герою показалось, что собачка «засмеялась». Как собака может смеяться? Возможно, он слишком озлоблен, чтобы принят этот «смех», как насмешку и как истинное оскорбление в свой адрес.
И снова повторы. Снова идёт ускорение действий. Но здесь, как мне показалось, смысл повторов немного иной, здесь автор хочет подчеркнуть нам, что делает он это осознанно, что он осознанно идёт на убийство собаки…
В нём нет ни капли жалости или раскаяния, только слепые ненависть и отвращение к миру и всем его обитателям. Хотя, возможно, что после того, как он убил, в нём что-то перевернулось, его сознание окончательно склонилось в сторону тьмы…
И вот на следующее утро вместо своего прелестного «лика», на него из зеркала смотрит «кто-то», вместо носа – клюв, словно у птицы…а что, он же так мечтал летать! С его телом произошли метаморфозы, теперь оно полностью соответствовало его внутреннему миру. Возможно, сам он понял и определил раз и навсегда своё место, сознание нарисовало для него подходящую внешность, он понял, что не хочет больше скрываться…
«Цап-цап», как когти, «Змей Горыныч», ключевое слово «змей» - полное соответствие, теперь у читателя не возникает путаницы в голове, внешность и душа сроднились друг с другом.
В конце возвышенное описание широких и чёрных крыльев, уже не белых, что были до этого.
А потом снова летим камнем вниз…
Автобус.