С той поры я знаю, как пахнет сумасшедший...
Много тысяч лет ярко светило солнце,опаляя текущие по барханам пески в пустыне Куржун-куль.
В песках вообще всё более ярче, контрастнее, чем дома.
И ослепительное солнце, и раскаленный мелкий белоснежный песок.
И ночное небо в огромных, как фонари звездах.
По ночам, глядя на громадную, на пол неба Луну,осознаешь мизерный размер человечества на этой планете.
Нас было человек 20-ть, затерянных где-то глубоко в песках, в самый разгар лета.
До ближайшего жилья – шесть часов езды на вездеходе по пескам. До моря – как до Китая.
Самое дорогое в песках – это вода. Вода у нас была. Она была солёной и напиться ею было не возможно. Пробитая давным-давно скважина, глубиной 200 метров,
выдавала наверх мутноватую жидкость, которая была не только солёной, но и давала на пол-банки осадок в виде песка.
В первый день решили поставить мачту с флагом. Кто-то выдолбил ножом лунку возле казармы и налил туда воды. Вода так и не ушла. Стояла в лунке, пока не испарилась. Пришлось отказаться от идеи с мачтой.
За три года, однажды пошёл дождь. Сначало небо затянуло темными облаками,
загромыхало, подуло горячими струями воздуха с песком. И разразилась
гроза. С неба летели струи дождя и, не долетая метра три до земли,
высыхали. Даже подпрыгнув, не было возможности поймать ни
одной капли влаги.
...
С той поры я знаю, как пахнет сумасшедший. Запах этот не объяснить
словами, но если я встречаю где-нибудь человека с таким запахом, то
точно знаю – его надо опасаться.
Наш Командир был всегда немного сумасшедшим. Сказать, что он пил,
это ни о чем не сказать.Но других за пьянство карал очень жестко.
В паре километров от лагеря стоял сгоревший лес. Назвать его лесом язык не поворачивается. Черные, сгоревшие на солнце ветви карагача царапали кожу до крови. Тропинки через лес не было вовсе. Вот по этому лесу Командир и заставлял бегать провинившегося на самом солнцепеке.
А ещё он любил кидать свой нож в стену сарая. Нож был очень красивый, с наборной цветной ручкой. Метать свой нож он начинал, когда его что-нибудь раздражало, а подозрительность Командира порой была невыносима.
Широкие скулы и узкий разрез глаз выдавали в нём метиса в первом поколении. Всё это дополняли крепкие мускулы на широченных плечах. За стеной того сарая стояли наши топчаны, мы обживали свои ночёвки как могли. За несколько месяцев такой жизни все порядком отупели и устали.
У нас были повара – два маленького роста брата-корейца, с простой народной фамилией Ким, которые
готовили для всех только свою, национальную кухню, от которой жгло не только на входе, но и на выходе.
Видимо другое ничего не умели. Похожи они были, друг на друга, как две ложки.
Командир, как и все, молча ел их стряпню. А потом шел кидать свой нож.
Но в ту ночь кое-что случилось.
Началось всё очень банально – днём, один из поваров, молодой парень,
приколол к стене палатки фото своих родных.
А так как родни было много, то на фотографии, в два ряда, сидели и стояли
многочисленные сёстры, братья и двоюродные тёти и дяди. И все как на одно лицо.
Когда это фото увидел Командир, он рассвирепел. Подскочив к Киму, он схватил его
за шею, сдавил и стал обвинять его в том, что тот его преследует и хочет убить.
Фото родни корейца чем-то напугало его. Мы бросились их разнимать и тут впервые я почувствовал _этот_запах_.
Огромный метис содрал фотографию со стены, вышел и начал кидать свой нож в фото,
приколов его к стене сарая.
Ким сидел на кровати, прямо за этой стеной.
Парень приехал с нами впервые и плохо говорил по русски.Просто сидел молча.
Но и без того узкий разрез корейских глаз стал совсем, как лезвие бритвы.
Ночь прошла тихо. Утро встретило нас палящим солнцем и отсутствием завтрака.
Наших поваров нигде не было. Котлы стояли пустые, плиты холодные.
Мы вышли во двор и всё стало ясно.
На стене сарая висела голова Командира, приколотая к стене
красивым ножом, с наборной цветной ручкой. Тело лежало рядом.
***
С той поры утекло много дел.
Нас отвезли в город на вездеходе оперативники, которых кто-то вызвал.
Так как никто ничего не видел, дело закрыли, как несчастный случай.
Но для порядка заперли в камеру, где я отсидел 15 суток в КПЗ,
как и вся наша бригада. Там я поклялся никогда не возвращаться в пески.
Но вот что интересно. Как-то вечером, проходя мимо лагманной, я столкнулся
с тем самым невысоким пареньком, одним из братьев Ким. Он нарезал лапшу для лагмана.
И снова узнал тот самый запах. Как-будто опять вернулся в пески.
Это шизофрения беззвучно кричала – не трогай, он мой.