БЕСПРИЗОРНИКИ
Беспризорность в девятнадцатом годе
Будет проклята даже сейчас.
Дремлет ярость и ныне в народе
За позор, что Россию потряс.
Впервые с детской беспризорностью автору этих строк довелось столкнуться в2002 году на площадке близ Курского вокзала г. Москвы, куда я из области подвозил в центральный офис австрийского инженера. В ожидании своего работодателя я простаивал на площадке довольно продолжительное время.
Были тёплые летние дни, и моё внимание привлекли не совсем обычные ребята 11-12 лет, появлялись среди них и девчонки. Сразу бросалось в глаза какая-то оторванность этих ребят от бурлящей вокруг жизни. Создавалось впечатление, что существуют как бы два мира: один наш бурлящий, другой – спокойно-обречённый с некоторыми неестественными взрывами детской шалости. Располагались ребята на лужайке, обнесённой с трёх сторон бетонным парапетом, один из которых являлся пограничной территорией нашей площадки. Я стал наблюдать за этими ребятами, ещё не предполагая и не зная, с кем мне пришлось столкнуться. Одежда их была настолько разношёрстной по цвету и по размеру, что наводило на мысль созерцания какого-то комического детского спектакля. Заинтересовавшись, я спросил у прохожего:
– А что это за ребята?
Прохожий недоумённо посмотрел на меня с выражением, уж, не с луны ли я свалился, и с горьким юмором ответил:
– Это беспризорники, так сказать, жертвы очередного нашего светлого будущего.
В силу любознательности я стал наблюдать за этими ребятами, не теряя надежды, с кем-то из них поговорить по душам. Здесь же на лужайке ребята ели, спали и нюхали какую-то гадость из предварительно надутых шариков. Спали они, как и все дети, причмокивая оттопыренными губами, раскинув руки и ноги, а из наполовину съехавшей с ног обуви большего размера выглядывал грязноватый носочек с протёртой пяточкой. Спали они либо вдвоём, либо по одному. Контингент ребят время от времени менялся. Одни куда-то исчезали, другие появлялись. Иногда появлялись ребята постарше, и сразу чувствовалась их власть над малолетками. Часто малолетки подходили к кому-то из прохожих и что-то просили. Я стал ожидать, когда ко мне кто-либо из них подойдёт, но не дождался и поманил пальчиком одного из них, который особенно меня заинтересовал. Это был белобрысый мальчик лет одиннадцати, двенадцати. Он криво улыбнулся и отвернулся от меня. Во второй свой приезд я «своего мальчика» не увидел. И только в третий раз наши взгляды встретились. Мальчик явно узнал меня, но не подходил и ничего не просил. Тогда я демонстративно раскрыл пачку печенья, приготовленную заранее, и стал, медленно есть, краем глаза наблюдая за пацаном. Неожиданно он отделился от своих сверстников и направился в мою сторону. Подойдя ко мне, он попросил:
– Дядя, дай печенку.
Меня поразила интонация его голоса. Это была ни просьба и не приказ, а что-то среднее между тем и другим. Я ему отдал всю пачку. Он просто взял пачку и ушёл к ребятам, не поблагодарив. Там они сообща мигом всё съели, не обращая на меня никакого внимания. Тогда я решил повторить приём. Вынул из сумочки термос, чашечку, налил кофе и стал пить маленькими глоточками. Мой знакомый скосил глаза в мою сторону и вновь двинулся ко мне.
– Дядь, дай попить, – попросил он.
Я, выдержав паузу, ответил.
– А куда я тебе налью, у тебя есть стакан?
– Это мы мигом.
Минуту спустя, он появился с отрезанным днищем пластмассовой бутылки.
– А как тебя звать? – спросил я, ещё не наливая кофе.
– Петя.
– Сколько тебе лет?
- Одиннадцать, – сказал он, настойчиво протягивая руку со своим стаканом от бутылки.
Я налил ему кофе, и он, обжигаясь, стал пить. Вторую половину своего стакана отнёс ребятам. Через некоторое время я поманил его пальчиком, как старого знакомого и предложил посидеть в машине. Он согласился. Однако разговорить его оказалось далеко не простым делом. Первый вопрос, который я задал ему, был:
– Петя, а как ты попал сюда?
– Куда, сюда, на лужайку что ли?
- Петя, ты прекрасно понимаешь, о чём я спрашиваю. Если не хочешь рассказывать, не рассказывай, только врать не надо, я ведь всё равно пойму, что говоришь неправду.
Мальчик уставился в одну точку и не меньше минуты молчал. Я ждал. Наконец он сказал, посмотрев на меня такими глазами, таким полным тоски и отчаянья взглядом, что у меня невольно подкатил комок к горлу.
– Дядя, я потом расскажу, сейчас меня ребята ждут.
Я посмотрел направо. Трое ребят уже отделились от группы и явно поджидали его. Вскоре они куда-то ушли и часа через два появились вновь с целлофановым пакетом. Петя сам подошёл, сел в машину и сразу приступил к рассказу, как будто и не было перерыва после моего вопроса.
– У меня умерли родители, меня определили в детский дом. Я сбежал, вот и езжу по стране, - вполне по-взрослому закончил он.
– Петя, мы же договорились с тобой, что враньё лучше не сочиняй.
– Ладно, расскажу потом - сказал он, открыл дверцу машины и, смеясь, выскочил.
Некоторое время «мой мальчик» не появлялся на лужайке, не было видно и некоторых ребят, с которыми, как мне казалось, он поддерживал наиболее доверительные отношения. Затем он появился и сам направился в мою сторону, вовсе не потому, что питал ко мне какие-то чувства, а как к завсегдатаю на этой площадке. Он подошёл, по-взрослому протянул руку, что было впервые, и сказал:
– Здорово.
Я поздоровался и обратил внимание на его лицо. Чуть выше левой брови, наискось к виску протянулся свежий шрам. Я заинтересовался и спросил:
– Петь, откуда у тебя эта отметина?
Он засмеялся и махнул рукой. Я терпеливо и дипломатично старался направить разговор в нужное для меня русло. Наконец что-то детское взяло в нём верх, и он мне поведал свою историю со шрамом:
– Прохаживаюсь я, значит, по залам казанского вокзала, – начал он, – и вижу: сидит один сильно подвыпивший мужчина, рядом стоит сумка, из которой выглядывает колбаса и ещё что-то. Я подумал, а не прихватить ли мне эту сумку? Стал наблюдать и ждать, когда мужик задремлет. Вдруг рядом со мной садится ещё один толи уставший, толи пьяный, не поймёшь, и ставит почти вплотную ко мне тоже сумку. Через некоторое время он задремал. Я подумал, подумал, а не взять ли мне эту сумку, наверняка, там найдётся, что-то съестное, да и деньги не повредят. Сумку в руки и, не оглядываясь, ходу. Уже в другом зале кто-то сзади положил мне руку на плечо и спросил:
– Пацан, тебе не тяжело?
Оглянулся, а это – «мой мужик». Он стал меня стыдить, а потом говорит:
– Ладно, на первый раз я тебя прощаю, но ты мне окажешь одну услугу. Я в квартире захлопнул дверь, а ключи оставил дома. Пацан ты щуплый, я тебя подсажу, и ты залезешь в форточку, откроешь мне дверь. Потом чеши на все четыре стороны.
Доехали мы две или три остановки в сторону Богоявленского собора и поднялись вверх по улице. В одном из домов он показал на окно, подсадил меня на подоконник, и я открыл форточку. Просунул в неё руку и только сунулся туда мордой, как кто-то огрел меня чем-то, вскользь по лбу. Я, как пробка, вылетел назад. Мой мужик быстрым ходом удалялся в одну сторону, я в другую. В здравпунктах на вокзалах нас знают, и мне обработали отметину.
Я с улыбкой посмотрел на него и спросил:
– Петя, бутерброд с кофе будешь?
– Буду.
Мы поели, и больше я его вопросами не докучал, зная, что сейчас он уже больше ничего не скажет. Перед его уходом, я, как бы невзначай, спросил:
– Петь, в следующий раз ты мне о своём прошлом расскажешь?
После последних двух слов глаза мальчика затуманились, и он тихо сказал:
– Посмотрю, - и добавил, - а ты, дядь, не бойся, можешь отходить, твою машину никто не тронет.
Он ушёл, и мы встретились с ним только через две недели и, как мне показалось, повзрослевшим на добрых полгода. С величайшим трудом мне удалось разговорить его. После довольно продолжительного молчания он начал:
– Откуда я и где мой дом, я тебе не скажу, а вот как мы с сестрёнкой ушли из дома расскажу. Папа у нас сильно болел и умер. Мы жили с мамой. Мама сильно переживала из-за смерти папы и стала понемногу выпивать, а потом появился у нас дядя Жора. Он сильно пил, часто бил маму и нас. Мама стала больше выпивать. Дом они продали, и мы переехали жить в посёлок в небольшую комнату. Пока были деньги, мама с дядей Жорой хоть и пили, но жить было можно, а когда деньги кончились, стало совсем плохо. Мама с дядей Жорой часто ругались, дрались, били и нас. Однажды я пришёл с улицы, дверь была не заперта. Пьяный дядя Жора избил сестрёнку и навалился на неё. Меня он не заметил. Я схватил тяжёлую сковородку с ручкой и сильно ударил его два раза по голове. Мы быстро собрались и убежали. Сначала у нас было немного денег. Когда мама с дядей Жорой дом продали и были пьяными, мы у них немного денег взяли.
– Петь, а где твоя сестрёнка сейчас?
– Не знаю, мы потерялись. Вообще девчонок ребята постарше берут в свою компанию.
– Петь, а тебя тянет сейчас домой?
– Дома-то у нас нет, а к маме тенет.
– А где она и что с ней, ты знаешь?
– Нет. Знаю, что дядя Жора очухался и куда-то уехал. Мама продала комнату и тоже куда-то уехала, наверное, к дяде Жоре.
Я посмотрел в глаза мальчика и ужаснулся во второй раз, увидев, безнадёжно глубокую тоску. Однако мальчик быстро совладал с собой и уже с наигранной бравадой сказал:
– Ну, ладно, я пошёл по своим делам.
–Через некоторое время я расстался со своим работодателем и о дальнейшей судьбе Пети ничего не знаю, но в качестве послесловия расскажу вот что. Автора этих строк совсем недавно судьба свела с человеком, который продолжительное время работал с беспризорниками.
– Николай, - спросил я его, - как эти ребята попадают к вам в это специальное училище?
– Исключительно либо по суду, либо через специальные комиссии.
– А что же напрямую с вокзалов, площадей, улиц не попадают?
– Нет.
– Что же получается. Сначала ребёнку даём возможность совершать преступление, а затем пытаемся воспитывать.
– Получается так, а взрослые преступники не дремлют и раньше государства берут под своё крыло созревающий плод.