Наконец, весна, а с ней разговоры – маме дали путёвку в санаторий. Он находится в городе со странным названием – Туапсе, прямо на самом берегу Чёрного моря. О Чёрном море я знала по песне - «Тот, кто рождён был у моря». Я любила эту песню и знала её всю, но с цветом была путаница. Чёрный цвет у моря, или синий? Мама сказала, что - синий. Тогда почему же оно называется – Чёрное, а не Синее? И, вот - сама всё увижу и разберусь. Путёвку-то маме дали одну, но она нисколько не колебалась – брать или не брать меня с собой. Конечно, брать. А там… всё как-нибудь устроится.
Нам шьют новые платья. Укладываем вещи в новый, пахнущий путешествием, чемодан. У мамы новая сумка, застёжка на сумке сделана из кремово - розового камешка, в форме розочки. Я знаю, что это камешек, но как он похож на кремовую розочку пирожного. И, всякий раз, оставаясь в комнате наедине с сумкой, я облизываю застёжку, в надежде почувствовать, тающий во рту вкус пирожного. Вместо этого язык касается холодной, безвкусной гладкости камня.
Наконец, вся суматоха позади. Мы - в дороге. Папа остался один - не на кого оставить кур и кроликов, поэтому все вместе не можем ехать. На машине, которая называется грузтакси, едем в Сталинград. В Сталинграде садимся в поезд и едем очень долго. Долго и скучно.
Первую встречу с морем я не помню. Её затмили хлопоты с моим устройством на квартиру. Мама осталась в санатории, а меня, против воли, увели, пообещав, что за детиной будет самый лучший уход и досмотр. Долго поднимаемся в гору. Жарко. Сначала скучно, а потом накатывает тоска по маме. Не хочу есть. Потихоньку начинаю плакать, потом – рыдать. Укладывают спать. Первый раз в своей жизни не смогла заснуть. Я опухла от слёз, чесалась и ворочалась беспрерывно с бока на бок. Вместе со мной не спали все в доме. Мы не могли дождаться рассвета и, едва он наступил, женщина взяла меня за руку и повела к маме. Она долго ей что-то рассказывала о капризной детине, но мне это не интересно. Мама пошла к главврачу и всё устроилось. Нам разрешили быть вместе.
Маме показалось подозрительным, что я чешусь, не опуская рук. Она так, на всякий случай, раздвинула косы и побледнела. Моя голова кишела вшами. Слово было стыдное и гадкое. А потом появилось ещё худшее – гниды. Это была катастрофа. Про гнид была песенка-дразнилка: «Я живу на Дар-Горе, говорю на букву - гэ. Гришка, гад, подай гребёнку, гниды голову грызут». Меня так дразнили на улице, когда я, забывшись, начинала говорить - как дома. Я исправлялась, г – менялось на мягкое хе, как говорили все в селе. Песенка мигом забывалась, и я снова становилась своей среди своих. А теперь? Исправляйся, не исправляйся, а гниды – вот они. Значит, куда бы я ни пошла, что бы ни делала, а мне вслед - эта дразнилка? Несколько дней отпуска у мамы и женщин из нашей палаты ушли на борьбу с насекомыми, заселившими мою несчастную голову. Сначала маме посоветовали меня остричь, но она не согласилась с советчиками. И моё сердце, ушедшее было в пятки, вернулось на своё место и забилось ровно и уверенно. Я терпела и вонючий дуст, и едкое мыло, каждый день разъедавшее мои глаза. Новые подруги мамы, сменяя друг друга, разбирали мои волосы на пряди и с каждого волоска снимали гнид. И вот долгожданный миг – общими усилиями мою голову привели в порядок. Теперь можно заняться и приятными делами. Не вшей же и гнид мы сюда приехали разводить, а потом выводить? Каждый день купаемся в море, которое начинается сразу за парком. Оно на самом деле, оказалось синим, а иногда – серым или зелёным. Мама учит меня плавать, но у нас ничего не получается. Я боюсь воды и дальше, чем по щиколотки не захожу. Очень понравилась игра с морем – я рисую на песке, а оно накатывает волны и смывает рисунок. Снова рисую, снова смывает. Отодвигаюсь подальше от кромки воды и наблюдаю, как волна изо всех сил старается дотянуться до моих домиков. Если у одной не получается, приходит вторая, третья и, всё таки… приходится рисовать снова. Ходим на рынок, где мама покупает, невиданные мной досель, фрукты. Ещё там продают раковины и шкатулки из открыток. Я упросила маму купить одну большую раковину и красивую шкатулку для моих «секретиков». Но любимое занятие у нас с мамой – искать на берегу камешки необычной формы. Мама увлечена этим не меньше моего, каждая находка рассматривается, мы наперебой фантазируем истории, связанные с очередным сокровищем. Завели специальный мешочек, и он уже довольно тяжёлый. Одну находку помню до сих пор – самый настоящий башмачок с цветными разводами. Не могу поверить маме, что это вода так обтачивает камни.
По утрам я гуляла в парке одна - мама была на процедурах. В такое утро я познакомилась с настоящими моряками в бескозырках с золотыми ленточками. Восхищённая, любовалась ими издали. Наверное, мой глуповато-изумлённый вид привлёк их внимание. Мы познакомились и долго беседовали. Я задавала им вопросы о морях и странах. Бывали ли они в Африке, встречались ли с пиратами? Когда вопросы кончились, задаю самый глупый - есть ли у них мамы. Знаю же, что мамы есть у всех, но мне так хотелось продлить эту встречу. Они долго рассказывают о своих мамах. Оказывается, не только моя мама красивая и добрая. Морякам-то я верю. Не знаю почему, но не похвасталась маме новым знакомством сразу. Только потом, вечером, когда мы пришли на концерт, и я увидела на сцене моих утренних знакомых. Мне показалось, что они улыбались мне. Мою грудь распирало от гордости, что никто из пришедших на концерт не знаком так близко с моряками – артистами, а я – то знаю о них всё. Да и они – обо мне. А когда один из них объявил, что песню «Летят белокрылые чайки» они посвящают девочке Юле, я, наверное, стала похожа на лягушку-путешественницу, так мне хотелось объявить всему залу, что это я – та самая девочка Юля.
http://www.proza.ru/2013/02/15/715