Не пойму, то-ли проснулся, то-ли очнулся. Лежу. Вроде, ничего не болит, голова ясная, правда ощущение пустоты в ней имеется. Ночь сейчас или вечер, а может утро? В палате и не светло, но и темнотой это не назовёшь. Хотя это не важно. Здесь иные критерии – жив или нет. Вот я, оказывается, жив. Это радует.
Медленно поворачиваю голову. Ещё две кровати вижу. Обе заняты. На них вроде спят, но вполне может быть, что без сознания. Обычное дело. Просто так сюда не попадают. Меня, как помнится, «скорая» привезла, потом куда-то на каталке возили, что-то вводили прямо в сердце. Из всего услышанного понял одно: «Вроде, обошлось». Это доктор сказал, который у экранов сидел, вертел какой-то жгут, что в мою руку входил и не понятно где выходил. Но, судя по разговорам, выходил прямо в сердце.
Вот ведь до чего дожили. Ремонт сердца теперь не проблема. Говорят, главное успеть в первые три часа. Со мной почти успели. Всего двадцать минут перебрали. Так медсестра сказала. А потом я уснул. Или потерял сознание? Как тут разобраться! Теперь вот осматриваюсь, к себе прислушиваюсь.
Кровать удобная, широкая. Изголовье в меру приподнято. Укрыт лёгким одеялом. Но не холодно. Вполне комфортно, но, чувствую, что-то не так… Одна рука у меня так туго перебинтована, что даже посинела, из второй трубка идёт к капельнице. На груди пяток датчиков, и от них провода уходят куда-то за голову.
А …! Вот оно что! Я, оказывается, голый. Полностью. Только и есть на мне одеяло, да эти датчики.
Сразу неуютно стало. Невольно глянул на соседей. Те лежат, не шевелятся. Спят наверное. Забинтованной рукой подоткнул, на всякий случай, одеяло. Затих. Изучаю потолок, хотя изучать там нечего – белый и всё…
– Доброе утро Александр Петрович (всё-таки, утро), – медсестра осматривает трубку капельницы, поправляет провода и, дежурно улыбаясь, интересуется: – Как самочувствие? Жалобы есть?
– Как не быть. Очень даже есть! – Медсестра удивлённо замерла.
– Что-то беспокоит?
– Конечно! Я же голый совсем. Дайте хоть трусы одеть.
– Не положено. В реанимации все без одежды лежат. – заулыбалась девчушка. И то верно, разве это беспокойство, когда вопрос жизни и смерти решается.
«Реанимация». Слово какое-то не симпатичное. Даже страшное в чём-то. Вроде бы не оно для тебя, а ты для него. Как окончательный приговор – «Вас в реанимацию направляют», значит всё, допрыгался. Дальше голым лежать будешь.
Ладно. Переживу. Хотя это как-то не правильно. Вот она одетая, а я голый, значит у неё преимущество передо мной. Конечно, это, так сказать, фигурально выражаясь. Вот попробуйте с кем-нибудь поспорить, если вы голый, а он одетый. Все ваши аргументы будут вызывать только смех, мол, какие аргументы могут быть у голого! Нет. Спорить я ни с кем не собираюсь. Не до споров. Но чисто теоретически.
Рассвело. Опять глянул на соседей. Мать честная! Женщины! Обе. А я голый! Это ж ни в какие ворота! Заёрзал я под одеялом своим. Тут врач заходит. Одетый, конечно.
– Ну, Александр Петрович, судя по вашим вопросам, дело на поправку идёт, – улыбается, а сам на приборы поглядывает. Я ему шёпотом:
– Доктор, здесь же женщины! Может меня по ошибке в эту палату завезли, да ещё и голого.
Посмеялся доктор, рукой махнул:
– В реанимации нет ни мужчин, ни женщин, есть только пациенты, причём тяжело больные. И нет дела, кто тут лежит, мужчина или женщина. Им выжить надо – вот главная задача. Ну, а мы им лишь помогаем. Вот завтра вас в общую палату переведём, именно в мужскую. Там и одежду получите. А пока уж потерпите.
Вот и весь сказ. Лежу голый, рядом с женщинами. И они тоже, видать, голые. Какое же это лечение, это мучение сплошное. Отвернулся от соседок, вроде бы и не знаю о них. Только не помогает. Мысли в голове так и бродят. Вот проснутся они, а тут мужик лежит, да ещё и голый. Это ж какое неудобство. А если мне или им по нужде захочется?
Только подумал, и вот оно! Захотелось. Сглазил будто. Нет уж. Буду терпеть до завтра. До палаты.
Лежу. Скосил глазом – вот она «утка». Или по больничному «судно». Стоит руку протянуть. Для удобства, значит. Нет! Не дождётесь. А может наоборот, пока соседки спят… Правильно! Протянул руку. Хорошо, что голый, ничего снимать не надо. Быстро всё произвёл, «судно» на место поставил. Лежу, размышляю.
И тут осенило: что это я заладил – голый-не голый. Живой я! Вот главное. Хоть и в реанимации. И сразу спокойнее стало. Опять глянул на соседок. Дышат. Это хорошо, что дышат, живые значит. А как же, ведь не зря здесь реанимация.