ХАРАКТЕРЫ
Возвращался я тогда, в Россию, в апреле месяце, из Дубаи. В Москве сел на самый неспешный и самый демократичный пассажирский поезд в России - это, на мой взгляд, бывают и другие взгляды - идущий из Москвы в Соликамск. Идет этот поезд, не торопясь, останавливается на всех станциях и полустанках. Подбирает по пути от столицы: ярославцев, костромичей, вятичей и пермяков. Ездит на этом поезде народ разный, в основном спокойный.
Однажды, подъезжая к Котельничам, я услышал старую вятскую присказку. Готовился к выходу пожилой человек в валенках с галошами, в полушубке, шапке-ушанке из искусственного крашенного меха, сверкающего на свету. И проехал-то он всего три-четыре перегона, но, видно, соскучился по своему домашнему гнезду и так ласково, задушевно ни для кого бормотал: «Ах, мои Котельничи четыре мельничи: электрича, ветренича, водянича..., ах, ты грех, четвертую-то забыл», - сокрушался дед. «Боровича», - подсказал ему идущий следом модный парень. «Вот-вот, она - боровича, - забыл старый, чаще ездить надо, чаще рассказывать, так оно надежней будет».
Ушел дед в снежную пыль, ушел, а образ остался.
Проехали Вятку, в вагоне просторней стало, апрельский день светом заполнил пространство. На боковом месте сидит девушка, читает, ее молодой человек, с которым она делит обеденный стол, чаще валяется на второй полке и меньше всего говорит со своей попутчицей. Хотя едут они вместе уже вторые сутки.
Девушка чихает. Чихает редко, раз - в час в полчаса, и все держит у носа платочек, трет нос или прикладывает к носу цветастую тряпочку. Делает это все так жеманно, картинно - на публику - невестится.
«Что за птица, - думаю я, - дай-ко задам вопрос». В очередной раз, когда девушка чихнула, я спросил:
- Где вы успели простудиться?
Ответ последовал незамедлительно, как будто она ждала этого обращения:
- Там, откуда я еду, - произнесла девушка, скосив на меня голубые глаза, с таким ударением на каждом слове, с такой брезгливостью к окружающей обстановке и с такой значимостью своего я, что можно было представить - это великая артистка возвращающаяся с каннского кинофестиваля, - было плюс тридцать пять. А здесь...
Дальше она не продолжила фразу, считая, что и так много сказала. Отвернулась к окну.
Я улыбнулся своему открытию, - какое ребячество.
Но удовлетворил свое любопытство.
Иногда быть в одном и том же месте несколько раз бывает интересно, появляются «знакомые» лица, смотришь на них с большим вниманием, и, не говоря ни слова, узнаешь их. Два случая приходят на память.
...В Москве всегда толчея, спешишь сделать все дела за один день, мотаешься на метро из одной стороны города в другую, и когда почувствуешь, что успеваешь, наступает расслабление. Смотришь на часы, думаешь: «что еще предпринять и, махнув рукой на все свои проблемы, принимаешь решение - надо ехать на вокзал». Но до отравления поезда еще час, полтора. Я в таких случаях иду на метро и, не доезжая пару остановок до площади трех вокзалов, сажусь где-нибудь на скамейку, отдыхаю. Вокзал не далеко, в метро поезда ходят, ситуация, что называется, под контролем. И как-то так получилось, что я дважды оказался на одной и той же станции метро в одно и то же время, но в разные дни. Народ спешит пересесть с одного направления на другое, спешат на эскалатор, а ты сидишь, отдыхаешь. Но обязательно найдутся люди, которые то же никуда не спешат. И я заметил двух мужчин, скромно сидящих на скамейке, отодвинувшись, друг от друга так, что колени их были соединены, а между ними на скамейке образовалось свободное пространство. На этом месте лежали деньги. Лица мужчин были покорно просящие, натуральные новогодние маски. Головы были низко опущены, почти соприкасались, но руки работали ловко.
Мужчины считали деньги с профессиональностью кассира центрального банка. Они складывали купюры по знаковому достоинству, тщательно разглаживали их и, набрав определенное количество, перехватывали пачки черной резинкой. Каждый из них по очереди убирал в карман отсортированные деньги, при этом они поднимали глаза. И в этот короткий момент времени, как через дверной глазок, я заглянул в глубину характера этих людей. Неподдельная жадность, презрение к куда-то мчащейся толпе, которая их рефлексивно кормит, не задумываясь над перевернутой шапкой, бросает в неё мелочь, где-то в переходе в метро или лежащей на земле у магазина. Послать яркую, как молния, мысль, проходящему «ПОМОГИ», выманить у сострадательных людей небольшую сумму - вот их победа.
Я наблюдал эту картину дважды в течение двух месяцев.
Мужчины еще считали мелочь, раскладывая ее столбиками.
Закончив приятную работу, согбенные и покорные,поднялись, шагнули и слились с бегущей толпой, мелькнули еще раз, и как пена на реке - исчезли.
...Свердловский железнодорожный вокзал, пожалуй, один из самых многонаселенных пунктов на всех российских железных дорогах. Здесь можно встретить людей, спешащих с севера на юг и с юга на север, с запада на восток и с востока на запад. Семь нитей железных дорог ежедневно, ежечасно поставляют на этот вокзал разных людей.
Я ждал прибытия своего поезда, прогуливаясь по многочисленным залам ожидания, искал свободное место. Наконец я нашел одно кресло в глубине зала, у стенки. Сел и начал читать книгу. В ровном гуле людских голосов и шарканий ног по центральному проходу было что-то мирное, располагающее ко сну. Я задремал. В этой полудреме вдруг раздался громкий, хорошо поставленный голос:
- Граждане, выручите, еду с отпуска, только расположились на вокзале, я отошел к киоску, баба рот разила и ... обворовали.
Перед народом стоял крепкий здоровый мужчина в унтах, в теплой зимней куртке, большой лохматой из собачьей шкуры шапке. Северянин, свой человек. Позади его стояла женщина понурая и виноватая с грудным ребенком на руках, а рядом еще мальчик лет десяти. Мужчина не просил подачки и не протягивал шапку для сбора денег, он обрисовал ситуацию, в которой мог оказаться каждый. К нему потянулся такой же крепкий, по-зимнему одетый мужской народ. Подходили, подавали деньги, похлопывали по плечу, сочувствовали: мол, держись, бывает.
Затем мужчина громко всех поблагодарил и удалился со всем семейством. Я подумал: «Какой же у нас добрый и отзывчивый народ, в такое трудное время отрывают от своей семьи, но выручают другого попавшего в беду».
Прошло, может быть, с месяц, я вновь сидел на том же вокзале и вновь читал книгу в ожидании своего поезда. Со спины от меня раздался знакомый голос, те же интонации голоса, то же существо выступления, та же «легенда». Но когда я повернул голову на знакомый голос, то увидел того же крепкого мужчину, но одетого в черное длинное пальто, без шапки, с ровно подстриженной шевелюрой и черными перчатками в руках, - прямо такой «новый русский». За ним стояло его семейство. Он не просил, он обрисовывал ситуацию. Весь его внешний вид должен был показать, что он солидный случайно попавший в сложную ситуацию человек.
Этот попрошайка не скрывал своего презрения к людскому доверию, как те в московском метро, а действовал открыто. Я подумал: «Какой же у нас добрый и доверчивый народ».
1998 г.