Ждите ответа. 5. Затянувшаяся командировка...

Ирина Дыгас
                ГЛАВА 5.
                ЗАТЯНУВШАЯСЯ КОМАНДИРОВКА.

      Потянулись странные, удивительные дни.

      Гость проводил свою делегацию домой, а сам, кажется, решил продлить пребывание в Союзе на неопределённый срок. Платил из личных средств, всё куда-то ездил: то в Ленинград, то в область, то в архивы, то с инспекцией. И не заикался о дате выезда.

      С некоторых пор, засел за пишущую машинку, принесённую ему из посольства, и стал писать, но, плохо справляясь с русской клавиатурой, попросил дежурную Оленьку, в свои выходные дни, поработать у него секретарём-машинисткой. Что писал, Оля сотрудницам не рассказывала, делая такое таинственное лицо, что было даже смешно!


      Нездоровое оживление и любопытство по отношению к иностранцу схлынуло, выровнявшись до простого и привычного ощущения добрососедства.

      Его спокойное, ровное, корректное отношение к Марине утихомирило слухи и домыслы, вспыхнувшие в начале визита. Теперь, если постоялец просил зайти горничную в номер на минутку, посещение не вызывало такого ажиотажа, как раньше. Сотрудницы не бросали дела, стараясь подглядеть и подслушать, что происходит за дверьми заветного номера? Не потому ли, что дверь всегда оставалась приоткрытой?

      Лишь «надзорные» от Конторы, по долгу службы, неустанно и неусыпно, постоянно, не ослабляя внимания к их персонам ни на мгновенье, ни на минуту, заставляли пару невольно всегда быть настороже, держать «ухо востро». Тотальное внимание, присмотр, «недремлющее око» Системы было на страже Родины и её интересов, пристально наблюдая – «хвост» следовал повсюду и за девушкой, и за гостем, и за обоими, когда удавалось выбраться на прогулку по столице.

      Как же они мешали!

      Постоялец иногда уговаривал Марину, после ночных дежурств, показать красавицу-Москву, микрорайоны-новостройки, лесопарки и музеи-заповедники, но не парадные, а простые, полузаброшенные, покрытые сорняками и мусором, не посещаемые привычными толпами иностранных туристов.

      Ей стоило немалых усилий, чтобы оторваться от глобальной «слежки» и присмотра «чекистов».

      «Товарищи», видимо, забыли, что сами девочку всему обучили на спецкурсах для персонала по обслуживания ВИП-персон: не было такого случая, чтобы «топтун» не потерял «объект».

      «Бедняга, как же он отчитается?» – язвительно хмыкала про себя озорница, но его профессиональные проблемы её касались в последнюю очередь. Мари хотелось показать «бывшему русскому», что же это такое – СССР, и как это – жить в 90-м году в Союзе, едва очнувшемся от «застойных» правителей?

      Не водила по пустым магазинам – это ему было известно.

      Пользуясь возможностью, понравилось вводить мужчину в семейный круг знакомых и друзей, выдавая австралийца за далёкого родственника, впервые приехавшего из глухой сибирской провинции в столицу.

      Друзья были только рады воспитанному, скромному, интеллигентному, тактичному и удивляющемуся всему и вся гостю в их доме. С удовольствием рассказывали о себе и родных, показывая тяжёлые семейные фотоальбомы, о работе, о том, как оказались в столице, съехавшись сюда со всех концов огромной страны и республик!

      Сколько забавных и грустных историй выслушал, сколько романтики и студенческого духа впитал этот зрелый серьёзный мужчина. Как к нему тянулись дети: облепляли сразу, словно только и ждали этого!

      Сидя на коленях у «нового дедушки», малыши забавными коверканьями слов доводили до слёз от смеха! А когда устраивали домашние концерты, стараясь рассказать стихи и спеть песни из репертуара советской эстрады – он зачастую просто сползал с дивана и на полу дослушивал маленьких артистов, внимая им сквозь смешливые слёзы.

      Взрослые же, по-дружески добивая удивительного «родственника-таёжника», хитро сверкая озорными заговорщическими глазами, начинали рассказывать советские официальные анекдоты, а потом, шёпотом, и опальные, «кухонные».

      Бедный постоялец!

      Марине приходилось на ушко терпеливо объяснять двойной смысл этих народных перлов – уж очень были специфичны: чтобы понять в полной мере, нужно было здесь родиться, вырасти и жить постоянно, зная историю досконально, изнутри семьи.

      Как был удивлён бытом, скромностью и достоинством людей, живущих в стеснительных и ограниченных строем и цензурой условиях, сохранивших не только человеческое лицо, но и находящих в этой жизни свои положительные стороны. Обучаясь в высших учебных заведениях, уча детей суровой советской жизни, продолжали радоваться малому и испытывали настоящее счастье в свободе и открывающихся с Перестройкой безграничных перспективах!

      После несанкционированных «подпольных» посещений грустнел, задумывался и несколько отстранялся от отчаянной девушки. Пытался уложить неудобную, угловатую, занозистую информацию на свои отполированные, идеально ровные полки капиталистического сознания.

      Почувствовав «дистанцирование», деликатно спрашивала:

      – Господин Межерис, притормозим с посещениями? Сменим программу на официальные маршруты? Могу предложить «Коломенское» или «Царицыно».

      Странно смотря в зелень, помолчав, неизменно отвечал:

      – Ни в коем случае – это намного интересней и поучительней, нежели мёртвые музеи и выхолощенные театры.

      Понимающе вздыхала: «Словно ребёнок на новом аттракционе в парке! Страшась и замирая сердцем, просит родителей: “Ещё!” Опять пугается, но наслаждается минутой непознанного, сильного, будоражащего тело и душу чувства, когда садится в кресло неизвестной игрушки».

      Прекрасно сознавала и то, что сама играет с огнём.

      «Контора промахов не прощает. Знаю это очень хорошо – “вхожа” в кулуары. Но, вкусив отравы несанкционированной свободы, не могу остановиться, вот и вся правда. Веду двойную игру: и вашим и нашим – до поры, до времени».


      …Марине по рабочей необходимости приходилось часто убирать и в их служебных номерах, и «родном» номере-офисе, где был постоянный пост. Зная всех «оперов» не один год, могла запросто сказать, открыто, не боясь обязательной и повсеместной «прослушки». Это даже было на руку – пусть сразу слышат и принимают меры.


      – …Сергеич, а чего это ты всё за мной присматриваешь, как за новенькой и неопытной, а? Или не доверяешь? Сомневаешься в благонадёжности? Напрасно, сам понимаешь: я настоящий ребёнок эпохи, советский продукт времени и пропаганды. Преданнее и глупее меня нет никого, – прибавляла с кривой улыбкой. – Своя я!

      – Не в тебе, Маринчик, а в госте. Чувствуешь разницу? – делая таинственное и важное лицо, ЮС смотрел поверх тяжёлых роговых старомодных «рабочих» очков. – Почему задержался? Уже всех навестил, кого планировал навестить, ко всем съездил и расспросил, кого нашли по его просьбе, даже простых людей представили, и он в Чертаново к ним в гости ездил сам, – криво улыбнулся, хитро сверкнув стёклами очков. – Почти без нашего надзора, честно! Вот я тебя и спрашиваю: что ему, гостю нашему заморскому, забугорному, на твой взгляд, ещё нужно здесь? Ну-ка, девочка, давай, пораскинь мозгами, а я прекрасно знаю: они у тебя есть! Можешь не делать глупую и невинную мордашку! Знаю-знаю: талантлива до безобразия и восхищения, плутовка наша! – смеясь, прищуривался, впивался серым взглядом в девичье тонкое мраморное личико немилосердно и беспощадно. – Сколько раз предлагали: переходи в Систему. Ты – стопроцентно «наш» кадр: умный, изворотливый, находчивый, трезвомыслящий и хладнокровный. Говорю же: «наш» человек. Утверждаю и буду утверждать это на всех уровнях, как профессионал своего дела! Так нет, всё отшучиваешься, увиливаешь, выкручиваешься и спускаешь на тормозах с милой улыбкой. Говорю же: наш «кадр»!

    Ухмыляясь, не мигая, смотрели друг на друга, как равные по силе воли партнёры, уважающие личные границы и территорию: двадцатисемилетняя девушка-обывательница и матёрый бывший «спец», ныне пенсионер-наставник, «опер», опекун и соглядатай от «цербера» – КГБ.


      Это правда: с первого дня знакомства её начали «обрабатывать» ненавязчиво, тактично и интеллигентно. Позже оценила уловки и приёмы, стало даже приятно: с ней «работали» такие «спецы»! Но все усилия были напрасны. Не на ту нарвались. Против этой Системы у неё был стойкий врождённый иммунитет, привитый отцом и его генами: сам дважды попадал в поле зрения «органов», и дважды был репрессирован. А его отец-пан, прямой потомок Потоцких, проживающих в Умани, так и сгинул где-то в застенках НКВД в середине двадцатых.

      Не раз говорила мысленно «спасибо» отцу и деду: после их опыта общения с «чекистами», у неё не было ни малейшего желания официально сотрудничать, тем паче, влиться «в прайд» как полноправный и уважаемый член советской «Коза Ностры».

      Использовала интерес в корыстных целях совершенно откровенно, без зазрения совести, когда добивалась реабилитации отца, доставки личного «Дела» из украинского отдела КГБ, когда читала ещё не полностью снятые с грифа «Секретно», не разрешённые к постороннему просмотру документы.

      «Особисты» шли потенциальной коллеге во всём навстречу, надеясь на дальнейшее взаимовыгодное сотрудничество. Просчитались. Ей удалось невозможное: попасть в узкий зазор времени, который позволил остаться безнаказанной и… неприкосновенной. Видимо, были абсолютно уверены, что сама придёт к ним, в силу своих способностей и особенностей характера, рано или поздно. Вот и не торопили. Умные. Терпеливо выжидали. Надеялись.

      Времена стали стремительно меняться, и её вольность не возымела негативных последствий. Наоборот, зауважали «чёрные вороны», признали ровню, даже стали друзьями: осторожными, внимательными, преданными и… опасными.

      Мари же любила отчаянный риск, легко ввязывалась в авантюры, шла на откровенный блеф, чем и привлекла внимание «органов». Потом случилось то, что случилось, и пришлось поневоле влиться в «семью», что совсем не радовало, но давало «охранную грамоту» от других, не менее опасных структур.

      «Счастливое стечение обстоятельств оградило от спецшколы. Позволило не стать официальной сотрудницей, а быть на особом положении, под уникальной опекой негласного покровителя “из верхов”. Если бы ни последнее – силой забрали бы в “школу”. Повезло с “крышей”, блин», – усмехалась лишь грустно.


      Сейчас спрашивал-допрашивал Сергеич, совсем «забыв», что она не на службе!

      Подумав, взвесив все «за» и «против», решила ответить старику с пользой и… тайной мыслью.

      – Может, пособить надо чем, в чём вы ему не помощники? Давайте так: я деликатно поспрашиваю, постараюсь узнать, в чём загвоздка, а потом мы подумаем, что с этим делать. Идёт? Только уговор: перестаньте «ходить» за мной. Гость не дурак, заметил, сказал. Видел, как за мной шёл парень. Переживает, что стал виновником «слежки». Думает, что следите, потому что общается со мной. Нервничает, бедняга, что «подводит под монастырь», – вздохнула, строго взглянула. – Положитесь на меня: что смогу, узнаю, но если замечу «хвост», конец дружбе. Ты меня знаешь, ЮС, опозорю «хвостанта» прилюдно!

      – Ой, не поминай ты мне того недотёпу! – простонал, краснея до лысины и смущённо смеясь. – Молодой ещё, считай, первое «полевое» задание. Не знал он, чья ты дочь и подопечная, и что ты его «ведёшь», а не он тебя! – расхохотался во всё горло. – Погорел салага тогда с треском! – утих и как-то странно посмотрел. – А ты в курсе, что?.. – замялся.

      – …тот случай теперь рассматривается, как классический провал начинающего «особиста»? – закончила фразу. – Да, в курсе. Спасибо. Услужил. Ещё и с ребятами это на курсе разбирают! Твоя работа, Сергеич?

      – Откуда ты знаешь об этом?.. – совершенно обалдел. – Вот ведь чертовка! Когда только успела узнать? – ошарашенно и недоуменно всматривался в хитрющее лицо девчонки, давно ставшей притчей во языцех в кулуарах «школы». – Аааа… Догадываюсь… Ну, да – Съезд. «Режимный патруль». Ребята там совсем молодые, «зелёные». Вот трепачи! Разнесу всех! – вошёл в раж. Опешил. – Но… постой. Ты в Съезд была на «больничном» с дочкой… – чесал задумчиво лысину, искоса посматривая на ухмыляющуюся паршивку. – Хотя… была у тебя одна ночная смена… Поразительно! Всего одна ночь, и всё у них выпытала! – хлопнул себя по лбу, ещё пуще рассмеявшись. – Приходи к нам, а? Христом Богом прошу! – сложил молитвенно руки, рухнув на колени, хохоча до слёз. – Не дай пропасть такому таланту по быстрому раскалыванию парней! Чем ты их берёшь? Измором, лаской или чем поинтересней? – захлёбывался от смеха.

      – Поверь: у них просто не осталось выбора… – ухмылялась, свысока посматривая на коротышку-«опера».

      Утихла, шагнула вплотную, наклонилась к самому уху, едва уловимо шепнула: «Тебе этого лучше не знать. Предупреждаю, любя».

      Отступив, выпрямилась и продолжила хихикать, внимательно смотря затаившимися глазами.

      – Угорели элементарно… Дышать со мной рядом надо через три раза… Не учли, не совладали с чувствами…

      Не прервал смеха, даже не дрогнул голосом – настоящий «профи». Лишь в смеющихся глазах на миг промелькнул то ли животный страх, то ли мистический ужас. Справился мгновенно, не уронив планки профессии.

      – Вот за что мы и любим – как на пороховой бочке чувствуем себя: никогда не знаешь, где рванёт, когда и отчего! И главное, невозможно догадаться, есть ли там порох вообще? И в какой момент… он там появится…

      Медленно встав с колен, утирал слёзы, обессилено бормотал. Подойдя к столу, рухнул на стул в полном изнеможении. Нервно ослабил ставший вдруг необъяснимо тугим узел на галстуке, промокнул обильно взмокшую лысину, лоб, шею, протёр запотевшие очки. Взгромоздил на нос, посмотрел поверх оправы, бросая испытующие взгляды на Мари. «Удивила девочка до дрожи. Чёрт! Её опекуны хоть сознают, что за “птица” им попала в руки? Скорее всего, она и сама своих способностей до конца не осознаёт. Да уж… холод в сердце так и не оттаивает – заморозила голосом, ведьма зеленоглазая!» Едва взял себя в руки.

      – Подумай. По сей день скучают по своей «Пани» наставники, постоянно меня просят уговорить тебя. Может, решишься пройти «школу»? Там и твои «штурмовики» из пятой группы уже имеются. Все четверо.

      Косился, зыркал исподлобья: «Хороша, девчонка! Ох, и заноза! Такая соблазнительная! Чистая отрава!» Осмелев, коварно усмехнулся.

      – Вот все обрадуются! Да и куратор с тренером затосковали. Так и говорят, что совсем закисли в строгих стенах, что нет того смеха и воздуха, который был вокруг тебя, когда у них стажировалась!

      – Ладно-ладно, не подлизывайся, старый лис! Нашли вентилятор. Пусть на улице почаще бывают, вот и надышатся! И без меня там не тошно – некогда скучать, – ухмылялась.

      Понимающе глядела на покрасневшего мужчину: «Борется с желанием обнять и полапать, кобелина замшелая кагэбэшная. Но знает, что дам отпор нешуточный». Прекратила смех, жёстко посмотрела в серые глаза.

      – Дашь честное слово, что ослабишь за мной и гостем контроль – помогу. Надо выяснить, почему у австралийца так затянулась командировка? Или совсем не заинтересованы в разгадке этой тайны?

      – Нет, ты только посмотри на неё… – притворно возмущенно проворчал.

      Поёжился от её взора: «Опять этот взгляд! Хочется провалиться сквозь пол, и всё тут! Да… уникум и есть. Слухи правдивы: взглядом может убить или свести с ума».

      – Она дразнит меня тайной, как морковкой, а я у неё за того осла, который тянется за приманкой и тащит воз вперёд…

      Услышав сравнение, с ней приключилась форменная смешливая истерика!

      Сергеич, ничего не понимая, смотрел на катающуюся по дивану девушку и с неподдельным удивлением взирал на корчи. Потом до него стало медленно доходить, открывая двойной смысл его же собственных слов. Как же тогда захохотал!.. «Это ж надо: сопливая гражданская девчонка спровоцировала умудрённого опытом “чекиста”, прошедшего… ну, не важно что, сравнить себя с ослом, и не просто сравнить – уподобить! Дал я маху… Старею, точно…»

      Отсмеявшись, сдался: дал-таки честное слово коммуниста о снятии надзора с Марины и её постояльца.


      Провожая из кабинета, заломив воображаемую шапку набекрень, посматривал задиристо и даже нахально на красотку.

      – Эх, где мои тридцать-сорок лет? Женился бы, не задумываясь, на тебе! Клянусь! Отдам полжизни за такую возможность!

      – Да я б не пошла за тебя, коротышка! – по-доброму шутя, меряясь с ним ростом, ответила таким же бесстыжим смехом. – Мне нравятся крепкие высокие парни.

      – Так ведь и высоко «отшила»! Кто тебе этой весной такого красавца подослал? А? Два метра ростом, коренной москвич, мама-папа интеллигенты в десятом поколении, элита московская! А какой красавец!.. Да и Веточке твоей сразу понравился, а ты его прогнала. Как же расстроился, бедненький – «поплыл» от твоих изумрудных глазок! А уж как ты его донимала одесско-еврейским и кацапско-польским чувством юмора… Сработало: пробила-таки сдержанность и невозмутимость солдафонскую, умница ты наша! Мне ребята из его группы потом говорили, что, только пообщавшись с тобой, он научился улыбаться. Не видели его улыбки за два совместных года обучения, представляешь? Всё строил из себя Исаева… Штирлиц нашёлся…

      Грустно смотрел, умоляя глазами, не словами. Понял, они бессильны: «Глухой номер: “Пани” встала в позу!»

      – Давай, я его опять сюда на «режим» запишу. Скучает до сих пор, сохнет, бедолага! Ответь, пожалей нашего Ромео! – взмолился. – Довёл за полгода всех до исступления тоскливыми вздохами и бессонницей! Вся группа слёзно просит и преподаватели! Клянусь! Сжалься над людьми, Мариш! Честное слово. Поверь, так всё и есть. Пропадает офицер… Теряем кадры…

      – Издеваешься? На восемь лет моложе! Пацан совсем! Кашку ему варить, что ли, прикажешь? – остановилась, обернулась, посерьёзнела, смотря прямо в глаза. – Золушкой не хотела быть в их элитной семье в шестикомнатном дворце на проспекте Вернадского. Только царицей. Не пообещали даже в будущем. Осталась при своём. Не жалею.

      – Вот привереда какая: я – стар и беден, он – молод и слишком богат…

      Криво ухмылялся, провожая к двери, старательно прятал серые глаза. Понял: «Не поспоришь – веский аргумент. Либо трон, либо свобода. Но не плен. Княжна и есть». Не осудил. Знал хорошо. Свой.

      Прощались, смеясь, подшучивали.


      …Шла в горничную, облегчённо вздыхая: «Дело сделано: не будет больше “хвоста”. Так раздражал! Пора действовать и понять, почему постоялец продлил командировку?»


      На этаже продолжалась обычная жизнь: выезд, уборка, заезд, услуги, расставание, выходные.


      Закончились секретарские подработки у дежурной Оленьки.

      Книга, которую писал гость, ушла куда-то в издательство, а он так и не назначал даты отъезда. Всё чаще стал задумчиво смотреть вслед, когда Марина с рабочей тележкой проезжала мимо его номера по коридору. Создавалось ощущение, что решает для себя что-то важное и судьбоносное, и это скоро всплывёт на поверхность. Вот-вот.

      Нервозность ощутимо нарастала.

      Замерев, сотрудницы девушки работали, казалось, вполсилы.

      Время серьёзных решений близилось. Осталось терпеливо подождать развязки.

                Февраль 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/02/12/610