ГЛАВА 4.
ТРУДНЫЕ ШАГИ.
Отработав смену, которая оказалась к утру довольно хлопотной и маетной, Мари ехала домой в вагоне метро, прокручивая в уме события последних часов: встреча, работа, оклейка, разговоры с австралийцем, шок и его искреннее смущение.
Пережив потрясение, австралиец оставил свою чопорность и надменность, став спокойным, заботливым, внимательным и приветливым.
Видя, что у неё опять начались выезды номеров, вышел из комнаты и куда-то исчез.
Очень удивил, когда появился у дверей горничной с полной тарелкой пирожных! Деликатно постучав в дверь, не переступил порога, а отдал подарок в коридоре.
– Увидел, что у Вас полно работы и подумал, что Вы, должно быть, так и не поужинали, – смущаясь, продолжил. – Правда, в буфете почти ничего приличного не осталось, только вот это…
– Вот спасибо! Мои любимые «Штафетки»! Дочь Иветта любит «Буше», шоколадные бисквиты.
Зардевшись нежным румянцем, Марина стыдливо опустила густые ресницы под пристальным мужским взглядом. Опомнилась, скромно пожала плечиками, омыла зеленью глаз.
– Благодарю Вас.
Улыбнувшись открыто и искренне, помолодел на пару десятков лет! Теперь нельзя было дать и пятидесяти, а сначала показалось, что ему лет семьдесят.
– Искренне рад, что Вам понравилось, – смутившись, покраснел, как мальчик. – Давно не покупал сладости…
Не договорил, осекнувшись.
Поняла, что хотел сказать: «…для девушки».
Любуясь смущённым, красивым, мужественным, покрасневшим лицом, радовалась его чистым чувствам, которые, вероятно, давно не испытывал. Помолчав, с теплом заглянула в синие глаза.
– Не выпьете с нами чаю? Я отнесу сладости на пост, и мы устроим маленькое дружеское московское чаепитие. С самоваром! – мягко смеясь, смотрела с вызовом.
– Пожалуй, откажусь. Устал. Ещё не привык к вашему часовому поясу. Сейчас в Австралии… – посмотрел на часы, – утро следующего дня. Скоро ланч. Надо поспать, простите!
Засмеялся негромким бархатным смехом, удивив очередной раз: на щеках появились очаровательные детские ямочки! Задержавшись ещё на минутку, спросил:
– Когда Вы придёте с выходных?..
– Через два дня, – вполголоса, немного удивившись вопросу. – Сегодня – отсыпной, завтра – выходной.
Зачем-то пояснила подробно, подняла навстречу морской синеве весенний взгляд, растерявшись и вспыхнув узким личиком и ушками.
Заглянул глубоко в глаза, как-то по-особенному зацепившись, словно нырнул в изумруд с головой безоглядно, как с обрыва, с разбегу, по-мальчишечьи: «Будь что будет!»
– Я Вас дождусь.
У Марины отчего-то сбилось дыхание, схлынул румянец со щёк. Нашла в себе силы стыдливо кивнуть, не сумев отвести глаз от сапфира, чем порадовала его.
Ещё раз окунувшись в зелень, с загадочной улыбкой ушёл, учтиво поклонившись на прощанье и поцеловав ей руку.
Замерла, глубоко задумавшись: «Странно всё это! Сказали, что делегация приехала только на три-четыре дня, а он… Изменились планы? Что задержало? Чем заинтересовался австралийский гость?»
Задумчиво провожала взглядом уходящего по длинному коридору этажа высокого, стройного, пожилого красавца-военного.
«Хорош, чёрт побери! Зрелость лишь придала шарма».
Так и доехала до дома, переживая снова и снова события минувшей ночи.
В этот раз выходные прошли быстрее.
Не успела оглянуться, и вот тебе – вновь работа.
…Стоило появиться на этаже, как тут же, в лифтовом холле, её перехватила коридорная горничная, Милена Дмитриевна. Буквально кинулась навстречу с таким таинственным видом, что Мари испугалась.
«Не случилось ли что в моё отсутствие? Что-то с сотрудницей, с гостем, пожар, потоп?..»
Милена же решительно подхватила под руку и пошла рядом, явно не собираясь расставаться.
«Чудеса! Сколько вместе работаем, столь пылкой дружбы с её стороны ране не наблюдалось», – саркастически хмыкнула Мари под нос.
Проводив девушку до стойки дежурной, пожилая женщина осталась ждать. Делая вид, что убирает в углу коридора, шептала в её сторону странные слова:
– А тебя с самого утра кое-кто дожидается, волнуется, придёшь ли? Даже дверь в свой номер открыл, чтобы не пропустить твой приход…
– И Вам здравствуйте, уважаемая Милена Дмитриевна! – смеясь, возвела глаза горе. – Слава богу! Уж думала, не стряслось ли что ужасное на этаже, пока меня не было? – вздохнула с облегчением, лукаво улыбаясь. – А по мне всего лишь соскучился гость! Предупреждать надо – чуть Кондратий не хватил с испугу-то, – рассмеялась, хитро поглядывая на зрелую интеллигентную сотрудницу. – Мне на ум пришло самое непоправимое и страшное! Нет? Ничего подобного? Тогда, остальное – лишь рабочие моменты. Семечки! Полузгаем! Готовьте совок и веник!
– Шутница! Эк вывернула! Ладно, иди уж. Ждёт ведь. Выглядывает, бедняга.
Посмеиваясь над неугомонной и любопытной натурой коллеги, Марина решила немного помучить, проучить, наказать «любопытную Варвару» за излишнюю тягу к «жареным фактам». Нарочно стала затягивать поход по коридору в комнату горничных: долго беседовала с дежурной по этажу, расписывалась в журнале приходов, делилась с сотрудницей планами на день, выписывала срочные работы по номерам из текущего рабочего расписания; решала какой-то вопрос с заведующей секцией, когда она поднялась с пятого этажа на пост, услышав её звонкий радостный голосок и заразительный игривый смех; здоровалась с уходящими по делам гостями, отвечая на их приветствия, вопросы о самочувствии, о делах на день, давая советы, куда пойти в Москве прикупить, посмотреть, погулять…
Бедная Мила по третьему разу, на одном и том же месте, тёрла полы, протирала подоконники и кресла, пока не привлекла подозрительно вялой и странной вознёй внимание начальницы. Только тогда, подхватив рабочий инвентарь, вмиг растворилась, ретировавшись в горничную, и дала, наконец, девушке возможность спокойно пройти длинным коридором этажа без лишних глаз и ушей.
Мари любила эти мгновения по утрам: идёшь по ковровой шерстяной дорожке красного цвета, приглушающей стук каблучков, встречаешь гостей, выходящих из номеров, здороваешься, отвечаешь на заботливые вопросы о здоровье домочадцев, о столичном транспорте и ожидаемой погоде, о новостях и сплетнях столичной богемы, вычитанных из вчерашней «Вечерней Москвы».
Мужчины, в отсутствие своих женщин, флиртуют и строят глазки, рассыпаются комплиментами и безобидными замечаниями, стараясь поцеловать ручку, приобнять. Всё в рамках приличий и морали – шутливый ни к чему не обязывающий московский трёп.
Да и с уходящей с ночной смены сотрудницей всегда приятно поговорить, поинтересоваться о прошедшей ночи, гостях и новостях гостиницы. Вот, почему не хотела, чтобы Дмитриевна помешала всё это испытать сполна.
– …Вижу, у Вас все мужчины в поклонниках значатся, – услышала у себя за спиной знакомый голос. – Доброе утро, Марина!
Она как раз прощалась с пожилым южным гостем: остановил для привычного долгого ритуала приветствия с извечными вопросами и вздохами, пожеланиями здоровья родне до седьмого колена, заботы о ней и самочувствии дочери; с добрым ворчанием и сочувствующими сетованиями на погоду, что ухудшается, сыро, на переполненный транспорт и долгую дорогу на работу и т. д. и т. п. Попыталась деликатно ускорить трогательное действо.
Старик-грузин стоял, пожимая её пальцы пухлыми натруженными руками, заглядывал в лицо, прикасаясь к спине тёплой ладонью. Никак не отпускал, радуясь молодой свеженькой девочке с такими красивыми, ясными зелёными глазами, похожими на новые побеги виноградной лозы, любовался невинной и чистой весной в их глубинах…
Услышав голос австралийца, Мари тепло улыбнулась грузину извинительной улыбкой, обняла худыми ручками, позволила на миг прижать себя к плотному крепкому телу, легко и нежно поцеловала в заросшую недельной щетиной круглую щеку.
Только тогда с шумным вздохом отпустил, прослезившись от дочерней невинной ласки: деликатно привела в чувство, напомнив, кто она и кто он. Прошептав слова благодарности, гость неторопливо двинулся к стойке дежурной.
Лишь тогда медленно обернулась к иностранцу, старательно следя за лицом.
– Здравствуйте, господин Межерис! Это не поклонники, а многолетние почитатели, – отшутившись, посерьёзнела, посмотрела вслед медленно уходящему старику. – Они бывают здесь столь часто, что воспринимают нас, горничных и дежурных, как членов их семей. Потому так встречают, обо всём спрашивают, всем интересуются, по-настоящему переживают, стараются помочь и поддержать. Все свои. Как одна большая семья! Неравнодушные мы все, советские…
– У нас такого не встречается, – с грустью проговорил, потемнев синью глаз. – Запад держится совсем на иной культуре и правилах. Австралия не исключение. Там живут обособленно, не знакомятся слишком близко, не позволяют вмешиваться в частную жизнь, держатся на отдалении не то, что руки или ноги – зачастую это стометровка безопасности, – настоящая печаль мелькнула во взоре. – Этому ещё способствуют огромные расстояния, которые подчас разделяют поселения. Нет… там не стали бы люди вот так, запросто, разговаривать с малознакомыми людьми, и уж тем более, отвечать на личные вопросы! – поражённо смотрел, пристально рассматривая спокойное и внимательное лицо девушки. – Они всё у Вас спрашивают, а Вы отвечаете без заминки, не задумываясь над ответом, открыто и не стесняясь! И Вы им задаёте провокационные вопросы, а гости, не думая, не скрывая ничего, отвечают со всей откровенностью. Поразительно! И нет совсем запретных тем? Не испытываете неловкости от их, подчас интимных, излияний? Или раздражения, что ждут подобного от Вас? Не хочется, просто отвернуться и уйти от нескромных расспросов и таких оценивающих взглядов? Не в тягость такое бесцеремонное панибратство?
– Вовсе нет! Мы не считаем такие отношения тягостными и называем их немного иначе: братство народов. Братья и сёстры. Мы от души и чистого сердца интересуемся их жизнью и зачастую в курсе всех семейных дел. Вот Вам яркий тому пример…
Сияя изумрудными глазами и лукавой мягкой улыбкой, протянула руки проходящему мимо степенному пожилому азербайджанскому депутату.
Остановился, уважительно кивнул австралийцу, обернулся к девушке. Поцеловав ей ручки, приобнял за плечи, шепнул на ушко: «Пэрсик! Так би и съел…»
Со смехом ответила:
– И Вам доброе утро, Карим! Как Салема?
Кавказский гость сильно погрустнел:
– Дэвочка родился…
Покачала с укоризной головой, зыркнула на иностранца.
– Вот, слышите? У его дочери родился первенец, девочка, а он в трауре, бессовестный!
Звонко засмеялась, шлёпнула по шаловливой руке горячего южанина, когда сделал шутливый жест «дам по попе»!
Смеясь от души, покачал крупной седой головой:
– Шалунья ти! Хулиганка!
Покраснел полным лицом, неспешно ушёл, кивнув на прощание австралийцу.
Повернулась вновь к гостю, смотря проницательно и серьёзно.
– Так мы и живём – всё общее: симпатии, дети, болезни, печали, радости, невинный флирт, рождения, тризны…
Он следил за южным постояльцем: сдав ключ на пост дежурной, обернулся и помахал Марине рукой.
– До свидания, дочка! Принэсти фрукти тибе с ринка? Пэрсик? Гранат? – крикнул, медленно уходя к лифтам.
Махнула в ответ:
– Спасибо! Не нужно! Ещё не съели прошлые подарки!
Смеялась, отрицательно качала головой в кокетливой фетровой шляпке цвета кофе, придерживая её рукой.
Понял, помахал над головой двумя руками: «Пока!», ушёл.
– Нет. Мне не понять этого никогда, наверное, – протяжно выдохнул Межерис, покачивая растерянно головой. – У нас всё иначе. Кардинально! И… холоднее, что ли? – поражённо выдавил, провожая «квадратными» глазами степенного, убелённого сединами, депутата.
Следуя в лифтовой холл, он останавливался, уважительно здоровался с постояльцами, пожимал всем руки с почтительным поклоном и неизменными вопросами и улыбками.
– Поразительно. Эти даже не мусульмане! Обнимает, дам в щёку целует…
– Это и есть – дружба народов. Коммунизм в действии. Эдем в отдельно взятом государстве, – усмехнулась, прикусила острый язычок, широко улыбнулась. – Не стесняйтесь и Вы, пока Вы в Союзе. Приглашаем Вас, господин Межерис, в нашу большую и дружную, многонациональную и шумную семью. В наше настоящее, сердечное, семейное тепло. Будьте и Вы её членом!
Широко развела руки, приглашая в объятия, шагнула навстречу.
Ошалело сделал шаг и склонился немного.
Она деликатно и невесомо обняла, тут же отпустила и отступила.
– Добро пожаловать домой, родной! – трогательно дрогнула голоском, потеплела взором. – С возвращением на Родину! Рады, что Вы, наконец, с нами! – мило смутившись, быстро опомнилась. – До встречи! Увидимся.
Коснувшись правой брови, отсалютовала двумя пальчиками под поля шляпки, щегольски щёлкнула каблучками осенних коричневых сапожек. Выразительно полыхнув зрелым изумрудом из-под нешироких полей, кивнула, повернулась на пятках и споро пошла по коридору, чувствуя на спине пристальный мужской взгляд.
– …Он всё смотрит на тебя! Прямо, не сводит глаз! Ты посмотри только, что она вытворяет… Ну, Маринка, ты и зараза! Уже свернула мужику мозги напрочь! Всё: голова набок и язык на плечо у бедняги! Готов…
Люся-бригадир стояла в проёме двери горничной и, смотря вдаль коридора, за спину молоденькой сотрудницы, заходилась в тихом озорном хулиганском смехе.
– Так и не заходит в свой номер. Волосы теребит на макушке… Ой, как пить дать, лысым домой уедет!
Подходя к комнате горничных, Мари делала ей «страшными» глазами знаки, заставляя уйти со своего наблюдательного пункта и прекратить шпионить за гостем!
Бригадир, показав язык, не сдвинулась с места!
Рассмеялись лишь:
– Два сапога пара.
…Австралиец всё стоял перед приоткрытой дверью номера в коридоре шестого основного этажа и, казалось, никак не мог переварить ту информацию, которую только что рассказала советская русская девочка с искрящимися, волшебными, зелёными глазами. Старался во всём разобраться, докопаться до истинного глубинного смысла её предложения, дойти до самого донышка правды, достигнуть границы души: и девушки, и всех советских, тех, кто называет себя с такой гордостью: «Я русский! Я советский! Я из СССР!»
Марина видела это и понимала прекрасно все его трудности и терзания.
«Сейчас он похож на потерянного мальчика, которого строгая мама вытолкнула в новый незнакомый двор, и теперь предстоит там познакомиться с местными заводилами и драчунами. Так страшно сделать первые шаги навстречу неизвестности! Туда, где всё чужое.
Отчасти, так и есть.
Австралия – совсем другая страна, отдельная и далёкая часть света, где сам уклад жизни – полная противоположность нашему!
Вот гостю и показалось здесь всё удивительным, возмутительным, шокирующим и… таким сложным для понимания. Оттого и стоит сейчас на виду у всех, гладит непокорный седой «ёжик» волос на голове и выглядит беззащитным и ранимым… ребёнком!
Для него я только что широко распахнула двери большого дома и пригласила войти запросто, без церемоний.
Он же, истинный австралиец, прожжённый западник, иностранец до мозга костей, привыкший долго согласовывать и договариваться заранее о встрече, прежде чем войти куда-то, подолгу стучащий в двери, растерялся по-настоящему:
– Можно войти? Без предварительной договорённости? Без рекомендаций? Не будучи иметь честь быть Вам представленным? Без заблаговременного звонка по телефону? Просто так, по-семейному? А я не причиню неудобств? Не нарушу Ваших личных планов?
Долгая ему предстоит дорога – познания и понимания. Примет ли душа? А сердце?»
Стояла на пороге горничной, прислонившись руками к косяку, опустив на них подбородок, тихо наблюдала из-за угла за гостем, осторожно глядя сквозь стеклянные двери коридора. Прогнала любопытных сотрудниц в раздевалку, попросив позволить побыть наедине с мыслями несколько минут. Было, о чём поразмыслить.
«Что-то происходит между нами, доселе неведомое. И донельзя трепетное! Он это тоже почувствовал. Не зря же настолько заволновался, что плохо стал владеть ситуацией и эмоциями.
Я его не просто удивила, а ударила в поддых буквально всем: внешним и внутренним миром, неизведанной неожиданной глубиной и невероятной полнотой чувств!
Думал, видимо, что мы более примитивны. Понял теперь ошибку. Вот и дышит взрослый, умудрённый и искушённый мужчина, как рыба, выброшенная сильной волной обстоятельств на берег чужой реальности. Сейчас он не “профи”-вояка, и даже не высококвалифицированный разведчик. Нет. От него остался лишь бедный потерянный и растерянный русский мальчишка».
Ей вдруг стало так жаль человека!..
«Не переиграла? Ужель перегнула палку по глупости девичьей? Наверное. Напрасно. Не учла возраста. Ну и что, что военный! Возраст-то какой… Жаль старика, – вздохнув, виновато улыбнулась. – Не переживайте, господин хороший. Я не сержусь на Вас за первые минуты знакомства. Больше не буду мстить. От “солдафона” в Вас, сегодняшнем, не осталось ничего: “деревянные” плечи опустились, подбородок больше не задирается выше носа, синие глаза совсем потеряли металлический блеск, показав, что в них есть, оказывается, живое и чистое дно. Вот теперь, когда из надменного, высокомерного, презирающего всех и вся забугорного солдата Вы превратились в растерянного ребёнка – нравитесь мне по-настоящему, до волнения и “мурашек” на коже, – хихикнула, покраснев. – Обожаю детей! С удовольствием помогу пройти самые трудные и сложные, такие для Вас опасные, первые шаги по моей любимой Родине.
С приездом, родной! Наш, русский. Настоящий. Истинный. Исконный. Чистый, как сама древняя Русь».
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/12/722