ГЛАВА 16.
РЕШЕНИЕ СВЫШЕ.
Повезло: в коридоре не оказалось ни души, что позволило Мари пробежать до горничной без свидетелей, не показывая никому горя и слёз. Брать себя в руки в ту минуту была просто не способна.
Рухнув на диван в комнате отдыха, зажимала рот руками, стараясь сдержать рвущийся наружу дикий, животный, истерический крик отчаяния от безвыходности положения, сознания ускользающего счастья и страстного желания быть с этим мужчиной не только сию минуту, но и всю жизнь! Голова загорелась, закружилась, носом пошла кровь…
Спас обморок. Без такого перерыва в эмоциях, скорее всего, сошла бы с ума.
Очнувшись через несколько минут, стиснула зубы, сдерживая теперь другой крик – от дикой боли! По каждой мышце, сосуду, клетке истерзанного тела били миллионы острых тончайших игл!
«Значит, не просто потеряла сознание, а перестала дышать на некоторое время. Маленькая кома – подарок от ангела-хранителя».
Нескоро опомнилась.
Во рту была кровь – прикусила щеку. Солёно-кислый вкус кое-что напомнил, и мысли отвлеклись от сегодняшней трагедии, вспомнив другую, произошедшую совсем недавно, в прошлом году. Целый ряд трагедий последнего отпуска дома. «Кровь и облепиха. Нурка!» Странное видение поплыло перед глазами, пугая отчётливостью и реалистичностью!* Оно отвлекло на время от страданий нынешних…
Всё когда-нибудь заканчивается, время тоже.
Через пятнадцать минут была прежней. Чувства вернулись. Изо всех сил старалась сдержать порыв вернуться и остаться с Алексом навсегда, пыталась успокоить нервы и плач, вновь вернувшийся.
Реальность отрезвила: «С минуты на минуту придут на дневную смену сотрудницы. Кому-кому, а им ничего не следует знать ни под каким видом! Ещё с ними работать – не хватало насмешек в спину. Чёрта с два!»
Звонок телефона встряхнул.
– Мариш, твои идут, – Галя взволнованно прошептала в трубку.
Только шагнула от телефона, услышала издалека голоса.
Последним рывком воли задавила истерику, быстро переоделась, навела макияж гуще, ярче дневного, «надела» беззаботную маску.
– О, привет, Мариш!
– Как смена?
– Что нового?
– Какая-то ты бледноватая сегодня…
– Простыла? Хреново выглядишь.
Вопросы сыпались со всех сторон, любопытные жадные взгляды вцепились в лицо.
– Поговорили с гостем из 621-го номера?
– Что решили?
– Привет и вам, дорогие! – с улыбкой отвечала, держа эмоции в железных тисках характера, не позволяя голосу дрожать. – Смена прошла, слава богу, тихо и скучно: только два номера выехали. Новостей нет. Всё как всегда. Заезд гостей ожидается сегодня после обеда – едут группы путешественников. Не заскучаете! А с 621-м не торопите: всему своё время! Какие наши годы?
– Вот шутница! Твои-то годы – тьфу, по сравнению с его. Ты хоть знаешь, сколько ему лет?.. – Люся-бригадир накинулась птицей. – Да ему скоро семьдесят! Подсмотрела вчера в документах. А ты – годы. Поджимает его срок: не мальчик, чай. Не тяни с ответом, Маринка! Время для него не терпит, – вздохнула, пригляделась пристальнее. – Понятно. Не решили ничего путного, да?
– Люська! Ну, ты и репей! Отстань от девчонки! – Женечка вскинулась на старшую, как разъярённая кошка! – Не лезь не в своё дело! Идём, Мариш, провожу тебя до лифта, – обратилась к напрягшейся девушке. – Пошепчемся по-сестрински… – зыркнула через плечо. – Цыц все! Ша!
Попрощавшись с любопытными, но притихшими коллегами, Мари пошла с подругой. Молила лишь об одной милости Господа: «Только бы не встретить Александра! Мне просто не вынести ещё одного свидания на сегодня. Если откроет дверь, когда окажусь рядом, мне конец: не смогу пройти мимо! Не сумею».
Сжалился, проявил милосердие – коридор был тих и пуст, дверь не открылась.
Женя безмолвствовала, даже краем глаза не косилась на её застывшее лицо. Находясь рядом, поддерживала дружеским участием, жалела истерзанную в клочья душу, истекающую кровью. Догадалась обо всём. Не осудила.
Проводила до лифтового холла, нажала кнопку вызова и, дождавшись кабину, кивнула на прощание, понимающе и сочувственно улыбнувшись: «Выспись». Ушла. Оставила наедине с горем.
Мари благодарно выдохнула: «Умница. Поняла верно. Спасибо».
– Стой! – рука вклинилась в закрывающиеся створки лифта. – Ты кое-что забыла, Марин, – Галя поставила увесистый пластиковый пакет на пол кабины, смотря не выше сумки. – Пока! – исчезла.
Проходя мимо швейцара, увидела его у стойки портье.
Учтиво кивнув, быстро показал глазами на улицу.
«Ясно: догонит, как тогда», – поняла, вышла на тротуар.
Подождав на углу здания, заметила, что старик несёт увесистую клетчатую сумку и нервно оглядывается по сторонам, не находя её взглядом. Вышла, чтобы не волновался и не искал, не привлекал странным суетливым поведением ненужного постороннего внимания.
– Вот, девочка моя, твоя ноша… – запыхавшись, поставил сумку за гранитный выступ облицовки гостиницы, выпрямился, с трудом проговорил. – Тяжела работа… Еле дотащил. Не волнуйся: тебе-то, молодой, не тяжко будет! Это я расслабился, изнежился, – рассмеялся.
Утирал пот с крупного красного лица большим носовым платком. Убрав его, присмотрелся к девушке, посерьёзнел.
– Устала, Мариночка? Смена нелёгкая вышла? Понимаю. А тут я, старый болтун, задерживаю. Держи, золотко, – кивнул на сумку. – Последняя передачка, сказал. Жалко гостя: добрый, спокойный, культурный и не жадный. Ладно, Марина, пойду. Смену надо сдать. Счастливо! – махнул рукой и торопливо пошёл обратно на пост.
Как доехала домой, не помнила.
В сумке оказались продукты и игрушки для дочери.
Как она тогда радовалась заграничным карандашам, раскраскам и ярким журналам с красивыми куклами, которых надо было одевать вырезанными нарядами!
Мари же ещё долго не могла их видеть! Руки тряслись и закипали слёзы.
То, что пережила за последний месяц, обернулось трагедией, крахом судьбы. Впереди зияла яма, которую никогда не перешагнуть – последние душевные силы сгорели в прах в том карьере.
Сидя на больничном, который вынуждена была взять, с болью наблюдала, как Вета раскрашивала платьица для вырезанных и подклеенных на картонку бумажных куколок.
Когда те одёжки истрепались, Мари пришлось рисовать новые, поневоле касаясь вещей, подаренных Алексом.
Пережив, перестрадав, помаявшись бессонницей, чем очень досаждала матери, вернулась через две недели на работу: бледная, с сине-лиловыми подглазниками, сильно, до истощения похудевшая, осунувшаяся, с умершими неподвижными, будто стеклянными глазами.
Гости первое время от неё шарахались, не узнавая!
С трудом вошла в привычный трудовой ритм: заезд, проживание, обслуживание, проводы, выезд; привычные предсказуемые шутки, «бородатые» анекдоты, флирт, неловкие заигрывания, откровенное хамство случайно оказавшихся в приличной гостинице людишек – всё вернулось на круг.
Жизнь продолжалась: кипела, шумела, любила, ругалась, напивалась, праздновала… Только для одной юной женщины она остановилась.
В душе Марины Риманс отныне царили леденящее ощущение пустоты и безвоздушное мёртвое пространство – вакуум одиночества. Больше ничему и никому не удавалось с того рокового дня зажечь лукавый и беззаботный огонь в потухших глазах. В них стояла лишь неизбывная печаль, словно уже потеряла любимых детей. Сама же осталась жить для того, чтобы оплакивать, скорбеть по ним, и ещё по тем, другим, потерянным навсегда, оставшуюся жизнь: никчемную, пустую, бессмысленную, беспросветную, безнадёжную. Жить жизнью нищей матери-одиночки, отвергнутой полусироты, мрачной полувдовы, полуженщины, получеловека, полусущества, ничтожества, имярека, изгоя…
Мать Варвара, пожив с такой печальной и молчаливой дочерью, не выдержала и к весне уехала в деревню.
Марине стало легче в определённом смысле. Не нужно контролировать лицо и эмоции каждое мгновение, даже ночью. Никто не мешал рыдать ночь напролёт в подушку, не есть сутками. Можно сидеть, уставившись в одну точку, и ничего не делать неделями. Ничто не мешает быть собой: несостоявшейся невестой, брошенной женой, никчемной матерью.
Стала той, кем была фактически до встречи с австралийцем: разведенкой, никому ненужной, нежеланной, нищей, несчастной, стремительно стареющей в неполные тридцать лет – хронической неудачницей.
Грустная правда прорвалась через условности и двуличие, необходимые для создания имиджа самодостаточной, состоятельной, современной и красивой москвички: независимой, гордой и эмансипированной. Из сильной, волевой, неординарной личности молодая женщина медленно превращалась в серое, блёклое, неопределённое, невразумительное существо «женскаго полу». Освободившись от рамок общества, стала обычной среднестатистической единицей: убитой, растерянной, раздавленной, потерянной и отчаявшейся, полностью махнувшей на себя рукой.
«Всё. Кончилась жизнь. Началось существование. Ему и соответствую».
Летом, отправив дочку в ведомственный пионерский лагерь под Звенигородом, задумалась: «Стоит ли дальше оставаться в гостинице? Решили сносить, чтобы отстроить заново. Ждать до конца? Чего? Полного развала и неразберихи?»
Решение нашлось само: мать освобождала подвал от старого картофеля и, нагрузив большую корзину до упора, стала подниматься по ветхой гнилой лесенке наверх… Результат: три сломанных ребра, компрессионный перелом позвоночника, трещина в бедре. После длительного лечения стало понятно: без сиделки не обойтись.
Пришлось Мари уйти из гостиницы и ухаживать за пострадавшей. Работа в гостинице «Москва» закончилась внезапно и бесповоротно.
Шёл 91-й год. Политическая чехарда. «Павловская» экономическая реформа. Инфляция. Безработица. Талоны. Нищета. Стихийные рынки. Криминал. Проститутки на улицах столицы. Поголовное пьянство. Неуверенность в завтрашнем дне. Ваучеры.
Повезло – приватизировала квартиру быстро. Появилась собственность, кою можно было сдать, продать, в крайнем случае.
Мари с братом Виком, покупая на Даниловском рынке картофель, разговорилась с продавцом.
Бойкий мужчина с подростком-сыном наперебой рассказали о крепком совхозе-миллионере на Орловщине, о толковом и пробивном хозяине, о хорошем жилом фонде предприятия, и о том, что в новых мастерских катастрофически не хватает токаря-слесаря, а местные забулдыги ничего сами делать не умеют, что был там хороший токарь, да переманил его кто-то!
Эта встреча для семьи Марины стала ответом на все чаяния и запросы в Небесную Канцелярию.
– Ответили быстро! Спасибо, не томили долгими и нудными словами: «Ждите ответа… Ждите ответа…» Напротив: «Спрашивали? На ваш запрос отвечаем…» Вот уж поистине: «Просите, и дано будет вам. Стучитесь, и да отворится вам. Спрашивайте, и да ответят вам». Спасибо, ответом остались довольны! – радовалась за брата. – Нашли ему работу! В Москве это сделать невозможно – развал везде, разруха начинается.
Уже в апреле Вик устроился работать в совхозе. Тут же дали однокомнатную квартиру в новеньких трёхэтажках, построенных по «Программе 100» – Строев в столице подсуетился. Дом пообещали подыскать в течение года – много хлынуло переселенцев и беженцев из республик, готовых отколоться от Союза.
Жизнь медленно налаживалась.
Для семьи Риманс в конце тёмного тоннеля забрезжил слабый свет надежды…
* Странное видение… пугая отчётливостью и реалистичностью… – история описана в романе «История одной свадьбы». http://proza.ru/2013/02/09/384
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/12/703