ГЛАВА 11.
ВЕЩИЙ СОН, или
УБИЙСТВЕННЫЕ АРГУМЕНТЫ И ФАКТЫ.
По просьбе гостя, стала рассказывать подробно обо всём, что происходило вчерашним вечером, вплоть до сна.
Сам сон, по мере повествования, вспомнился весь, с самого начала:
– …Приземистое одноэтажное здание, казалось, прижалось к раскалённой красной земле в поисках прохлады и тени. Жара не отступала, дождей не предвиделось.
Эвкалиптовая роща за усадьбой, издавая одуряющий смолистый запах, посерела от пыли, скрутив тонкие длинные серые листья в жгутики, в попытке спасти ту самую малую толику влаги, ещё сочащуюся по ним.
Выйдя из прохлады веранды на оглушающий зной, прищурилась от ослепляющего, яростного, белого солнца: «Жарко! Пора съездить в городок, развеять детишек».
Прошла по тропинке изумрудного газона, где круглые сутки щедро разбрызгивали влагу несколько дождевателей. Шла по шелковистой траве, распугивая соломенной шляпой кузнечиков и бабочек, паучков и букашек, ящериц и пчёл, пьющих драгоценную воду.
Январь, самое пекло, макушка лета.
Возле гаража ждал Том, высокий мощный старик – наш механик, дворник, садовник и огородник. На нём был потёртый комбинезон с закатанными брючинами, так выцветший на сильном австралийском солнце, что невозможно было угадать цвет. На голове – неизменная соломенная шляпа с большими полями, но без верхнего донца. Как объяснял малышне, «чтобы голова не скучала по солнечным лучам».
Он молча отдал мне ключи от «Range Rover P38a» и пошёл открывать ворота.
На лужайку перед домом с криками, визгами и смехом выкатились мои младшенькие: Майкл и Стейси. Так они просят себя называть вне дома. А для нас они – Миша и Настя.
Майкл стянул у сестрёнки шляпку с головы, и та побежала жаловаться на брата не ко мне, а… к Тому!
Старик, наклонившись к ней, что-то тихо говорил, а потом посмотрел на сына.
Майкл, как сомнамбула, подошёл к садовнику и… отдал шляпу сестрёнки без единого звука протеста!
Я звонко рассмеялась, поймав озорной взгляд мужчины в свою сторону, когда сверкнул ярко-голубыми глазами, как бы говоря: «А, что я сказал? Отдаст, куда он денется?»
«Как ему это только удаётся? Один взгляд, и дело в шляпе! Мой сынишка, должно быть, преклоняется перед этим великаном, надеясь вырасти таким же могучим. Пусть надеется».
Гордая и успокоенная таким бодигардом Стейси приняла свой головной убор с видом королевы, которой надоевшая служанка подала корону.
«Том её избаловал! Стоит перед девчушкой в глубоком почтительном поклоне и держит в огромных мозолистых лапищах, как на подносе, маленькую соломенную шляпочку маленькой капризули-принцессы. А та, слегка подбоченясь, словно нехотя, сдёрнула убор: “Ладно уж, давайте вашу противную шляпу…”! Вот распоясалась прынцесса, блин! Пора жаловаться папе.
Смешные они у нас!
Стейси пять, и она уже полностью сформировалась, как личность – копия папа Александр. В кого пойдет четырёхлетний Майкл – загадка. Дочь похожа на папу, а вот сын не знаем, в кого он выдался? Оба светленькие, синеглазые, рослые, с тонкой аристократической костью.
Да… мною здесь и не пахнет! Ни польской спеси и заносчивости, ни узких покатых плеч, ни пепельных локонов, ни изумрудных глаз-омутов, ни музыкальности и артистичности – ничего! Ну и ладно. Зато, мои младшие – самые забавные!»
Стояла в сторонке и посмеивалась, пока следовала традиционная процедура посадки в машину.
Том всегда сам руководил парадом, беседуя, наставляя и смеша детей. Он замещал папу, когда тот бывал в отъезде.
Вспомнив мужа, вздохнула: «Куда опять поехал? Зачем? Всё загадки какие-то… Разведчик хренов! Psa krew! Ох! Простите! Excuse me. Pardon. Не гнівайтесь, панове! Bardzie proszе pani! Не буду ругаться, привычка. Была не права, вспылила… Ладно, не моё то дело! Business, блин! Ох, Алекс, где тебя чёрт носит, а, родной?..»
Встряхнулась, опомнилась, подошла к джипу.
Поблагодарив Тома, перекинулась с ним несколькими фразами, и он пошёл впереди машины, чтобы придержать лёгкие сетчатые ворота, закрывающиеся от ветра.
Потом ещё долго нам махал соломенной шляпой без верха и, закрыв створки ворот, пошёл к дому. Настала пора освежиться из графина ледяным чаем со льдом, приготовленным для него и ожидающим в холодильнике.
…Пристёгнутые широкими и жёсткими ремнями безопасности, малыши с начала поездки сидели тихо, не в состоянии свободно двигаться. Но это приказ папы. Джип открытый, а дети очень подвижны: мало ли что им придёт в голову во время движения! Вот и грустили, только крутили по сторонам головами и разглядывали окрестности.
Проехав часть пути по новой дороге, решила сократить путь по старой, через заброшенный карьер: «Уж очень сегодня жарко. Быстрее в город приедем».
Увидев, куда свернула, малыши обрадовались и приготовились к отменной забаве, ставшей для них традицией.
Дорога по мере приближения к нагорью становилась всё ухабистее и каменистее, и нам с детьми приходилось подпрыгивать на мягких сиденьях дорогой и крепкой машины. Этого-то и ждали ребятишки. Для них начиналась главная потеха!
Я, как всегда, забыла пристегнуться, и стоило подскочить на сиденье повыше, как моя шляпа тут же слетала с головы и сдувалась ветром за спину. Наученная прошлым опытом, заранее привязывала её шнурок за петельку верхней пуговицы рубашки, но тогда она начинала колотить по спине.
Это очень смешило малышню – хохотали в два горла, засранцы!
Не смотря в зеркало заднего вида, спокойно доставала непослушную шляпу из-за спины и водружала на законное место на голове, пришлёпнув кулаком. Это вызывало у детей истерический приступ смеха!
Так и ехали до следующего крупного камня на дороге, который не успевала объехать. А поскольку камней была целая пропасть – умора козявкам была гарантирована. За это они и любили ездить со мной в городок.
Пока сражалась со шляпой, автоматически вела машину в гору. Прислушалась к работе мотора, нахмурилась: «Что-то мне не нравится сегодня твой звук: стучишь, звенишь, дребезжишь. Чёрт! Надеюсь, дотянем до города и до сервиса, а, парень?.. Осталось самая малость – три мили с хвостиком. Давай, паря! Поднатужься, мальчик мой!»
Разогнав джип в гору, перевалили её, и теперь уже по инерции мчались всё быстрее и быстрее под уклон.
Камни сыпались из-под колёс, ветер давно сдул шляпу с головы, дети притихли, заворожённые быстрой ездой.
«Так… сейчас мы притормозим тебя… Тормозим. Чёрт! Ну, давай же!»
Но, сколько ни вжимала педаль в пол салона, всё было напрасно. Тормоза не реагировали на мои потуги. Отказали.
«Так. Не паниковать! Следить за лицом. На тебя смотрят дети. Smile! Господи, только не здесь! Скоро скала и поворот. Если не притормозить – вылечу, на хрен, в пропасть. Боже!..»
В последней попытке спасти хотя бы детей, сильно вывернула руль машины, прекрасно понимая, что от такого резкого манёвра, на такой сумасшедшей скорости, она неизбежно перевернётся и не раз, а я… не пристёгнута.
«Ну и пусть – дети в креслицах и ремнях, им повезёт больше».
Видимо, Ангелу-Хранителю мы стали уже не интересны.
Руль, странно хрустнув и зазвенев в стойке, перестал слушаться моих онемевших от натуги рук: вырвался и завертелся с такой скоростью, что удерживать дальше не было никакой возможности. Всё. Теперь у меня не было и руля – джип полностью неуправляем.
Смотря в зеркало заднего обзора на своего малолетнего сына и крошку-дочь, только и успела подумать: «Так малы!»
Они, поймав мой тихий обречённый взгляд в зеркале, словно всё поняли сами. Не кричали, а только смотрели расширенными сапфировыми глазами, будто смиряясь и прощаясь навсегда.
Попав на большой валун правым колесом, джип кинуло на скалу слева, резко отбросило…
…Я погибла первой. Меня, непристёгнутую ремнём безопасности, бросило на стену скалы, снесло полголовы, закинуло вновь в салон джипа. Рука попала в крутящийся руль, хрустнув, намоталась на стойку, и, будучи надёжно «привязанной» так к машине, я разделила судьбу и с ней, и с моими детьми, за которыми наблюдала теперь сверху.
Дальнейшее видела со стороны: машина, ударившись о скалу, высоко подлетела в воздух, перевернувшись, перелетела через отбойник и, покувыркавшись, рухнула в расщелину бывшего карьера. Упав на дно колёсами вверх, задымилась и сразу же взорвалась.
Она горела, а я, паря над полыхающей грудой, всё ещё слышала полные ужаса, дикой боли и смертельного страха, истерические крики наших детей, горящих заживо.
Дым, пожар, крики.
Дождавшись обожаемых малышек, приняв их в свои любящие руки, плачущих и обезумевших от страданий, успокоила, поцеловав, прижала к груди и уже с улыбкой смотрела, как догорают наши тела там, на земле.
Нам больше не было больно. Мы были счастливы. Мы были вместе.
Замолчав, Марина крепко сжала зубы и губы, рассуждая дальше только в уме, понимая, что такое Алексу нельзя говорить и знать: «Нам не дали ни единого шанса на выживание, и тот, кто это сделал, точно всё рассчитал. Испорченные тормоза и подпиленный руль – полная гарантия того, что человек, который сядет за руль этой машины, не вернётся из поездки живым и невредимым. То, что авария была подстроена, теперь точно знаю, и кто это всё сделал – тоже. Знала уже тогда, когда моя душа висела над пожарищем, смотря, как горят мои дети».
Рассказывая семейное будущее, в которое ей почему-то позволил заглянуть бог, не рассказала только о догадках, вернее, о точных сведениях, кто подстроил катастрофу.
«Не сейчас. Возможно, никогда не расскажу: нужно кое-что выяснить, прежде чем обвинить в столь тяжком преступлении кого-либо. Думаю, и потом не расскажу. Да. Буду молчать».
Слушая жуткую историю гибели молодой жены и маленьких детей в автокатастрофе, он вжался в кресло, глаза остановились в неопределённой точке, словно не рассказ слушал, а смотрел фильм-хронику, страшный и притягательный: и сил нет смотреть, и оторваться невозможно.
Молчала, закончив рассказ, сдерживала изо всех сил рвущиеся наружу рыдания. Залитого слезами мертвенно-бледного лица, с неподвижными, немигающими, широко распахнутыми глазами, не вытирала, хотя и держала в стиснутом кулачке кружевной носовой платочек. Бесполезен – такая трагедия… Тут и метром ткани не обойдёшься. Сидела, повернувшись вполоборота к письменному столу, где горела каплями рябина, и не могла отвести от неё глаз, как заворожённая.
«Красная, как кровь. Кровь моих детей. Будущих, ещё нерождённых… Кровь невинных младенцев… Как ты жесток, божечка…»
Алекс сидел в полной прострации и, вероятно, прокручивал ленту катастрофы в голове вновь и вновь. По мере просмотра хроники, всё страшнее становилось лицо: судорожно сжатый рот, прищуренные глаза, вздувшиеся желваки скул, мрачный ледяной взгляд…
Ахнула: «Демон мщения Аластор, не меньше!» При взгляде на мужское лицо у неё поползли «мурашки» по спине.
«Как он ужасающ в своих мстительных мыслях! Только и остаётся понадеяться, что столь шокирующие аргументы, как гибель его семьи во сне, не толкнут на преступление в реальной жизни, когда отец начнёт мстить собственным детям. Старшим. От первого брака».
Опомнилась, взяла эмоции под контроль, начала трудную беседу.
– …Вот такой вещий сон мне привиделся нынче ночью, – тихо заговорила дрожащим голосом.
Старалась разговором вытянуть его из омута страшных мыслей, сдёрнуть с карусели самогипноза, развеять пелену жуткого наваждения, вернуть в безоблачную и безопасную действительность.
– Мама сказала, что теперь за мной решение: верить или принять за простой кошмар. Хотя… о каком решении тут рассуждать? Всё показали. Просто и понятно. Нечего обсуждать. Как говорят на Западе: без комментариев.
– Вы не всё рассказали, Марина. Я прав? – очнувшись, вдруг воинственно вскинулся. – Конечно, прав. Так прячете глаза! Это относится к аварии? Говорите! Я имею право знать! Это мои дети! Немедленно! Я приказываю Вам!
Изумившись, обалдев, взбеленившись, вмиг прекратила слёзы. Замерла телом и дыханием, лишь мысли бились в голове больно, громко: «Приказываете? Мне?! Нет. Не надейтесь! Коль так, к этой части разговора я не буду готова никогда, Mr. Alex. Ничем меня не заставить, господин хороший. Кричать? Ну-ну…» Упрямо и гордо выпрямившись на стуле, отерев остатки слёз голубым платком, твёрдо и непреклонно посмотрела прямо в глаза.
– Думали, струхну, испугаюсь, растеряюсь? Дам слабину? Задрожу листиком осиновым? Рухну в обморок, аки барышня кисейная? Пссс… – прикрыла левый глаз. – Посмотрим, у кого сильнее воля и выдержка, господин Межерицкий. И благороднее порода. Вам меня не подавить, не согнуть и не сломать, и, тем паче, не запугать. От грубости и напора становлюсь сильнее и… злее. Клянусь честью, или я не правнучка Потоцкого! Ха! Jeszcze Polska nie zginela!* На меня кричать изволите, господин поручик?.. – злорадно усмехнулась, зыркнув опасно и тягуче. – Напрасно. Крупно просчитались. Непростительная ошибка, сударь. Не на ту нарвались, милейший! Стена! Нет, гора! Наскоком не взять! Кавалергард нашёлся…
Высокомерно и надменно фыркнув, изогнула заносчиво правую бровь, сжала губки бантиком, выдвинула упрямый подбородок, возмущённо затрепетала раздувающимися крыльями носика, негодующе и презрительно засверкала глазами. Хищно прищурив их, свысока окинула застывшим изумрудом зарвавшегося мужлана.
– Парвеню!
Ошарашенно вглядываясь в её новое, совершенно изменившееся лицо, изумился до предела, до немоты. Поражённо выпрямился, хотел что-то сказать, но, наткнувшись на ледяной взгляд, застыл, побледнел, а потом… сдался под невыносимым гнётом парализующей зелени.
Поражённо выдохнул: «Сердце словно рукой стиснула!»
Постарался оградиться от такой бешеной энергетики и воли, справился с мерзкой паникой. Покрывшись пятнами нервного румянца на худых впалых щеках, медленно встал с кресла, обошёл вокруг Марины.
Сидела на самом кончике стула строго, неприступно, с идеально ровной спинкой, со стиснутыми на коленках кулачками, где всё ещё голубел мокрый от слёз кружевной платочек.
Постоял рядом, задумчиво смотря на гордо вздёрнутую головку в пепельных локонах, в которых был утоплен тонкий кожаный ободок с искусственной шёлковой голубой розой, на пылающий, негодующий румянец щёк, шеи и ушек, на возмущённо вздымающуюся грудь и… усмехнулся в тонкие усики. Смущенно потёр щеку рукой, сдерживая тёплую, одобрительную и горделивую улыбку. Покачал седой головой: «Да… вот тебе и гордая полячка. Истинная Марина Мнишек! Порода. Вне сомнений. Доказала. Делом».
Походил по номеру бесцельно и рассеянно несколько минут, остановился.
– Пожалуй, требуется перерыв в переговорах. Вы не против, г-жа Марина? – увидев отрицательное покачивание женской головы, предложил: – Кофе?
В ответ – царственный кивок.
– Сейчас принесу.
Стремительно покинул ристалище.
* Jeszcze Polska nie zginela! (пол.) – Ещё Польша не сгинула! (Девиз польской шляхты.)
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/12/638