Мягко качнулся вагон, перрон с провожающими медленно поплыл за окном.
Не совсем хороший день для отъезда. Промозглый, зябкий и бесцветный как черно-белое кино. Сентябрь в этом году выдался хмурый, дожди льют через день, и холода наступили слишком уж рано. Но именно в это время душевнее всего путешествовать, когда уютное теплое купе приятно контрастирует с холодной сырой непогодью и оголяющимися перелесками, проносящимися мимо по очереди с лысеющими полями.
Максим любит ездить поездом даже больше, чем летать самолетом. Что дает самолет, кроме скорости? Нет этого волшебного чувства дороги. Только поезд в своей полусонной неспешности вносит в заторможенное сознание истинное ощущение путешествия. Только в поезде чувствуется необъятная ширь России, когда сутками наблюдаешь ползущие за окном желто-зеленые просторы без единого домишки на горизонте.
Максима всегда поражает, насколько бестолково распределились люди-человеки по земле. Спрессованные людские скопища в загазованных городах, распиханные в многоэтажной тесноте железобетонных ульев, и пугающие сотни километров абсолютно безлюдных территорий.
Абсурд, парадокс…
Почему не наделить каждого вменяемого россиянина куском нашего природного великолепия? Живи на своей земле, строй дом, веди хозяйство. Заводи семью, расти детишек. Чувствуй себя хозяином, гордись страной. Эх, ребята, всё не так…
– Ну что, сынки, призадумались? – прорезал созерцательную тишину веселый голос Юрия Сергеича. – Начнем, что ли, пока нам никто не мешает? Ну-ка, потрясите свои сумчонки! У вас-то жены молодые, наверняка чего-нибудь вкусненького в дорожку приготовили! А, Колюнь? Чего стесняешься? Доставай, не робей! Я вот пузырь припас, какая же компания без пузыря!
Довольно хмыкнув, Сергеич установил посреди столика поллитровку «пшеничной» и высыпал из полиэтиленового мешочка несколько яблок. Максим потянулся к сумке, извлекая объемистый пакет с дорожными харчами. Вика как всегда постаралась, молодец. Половинка курицы, картошка в мундире, вареные яички. Помидорчики, огурчики, соль, черный хлебушек. Даже сала кусочек положила, это тещина продукция. Сергеич обрадовано кивнул и перевел вопросительный взгляд на Колюню. Смущенный Коля аккуратно положил рядом с бутылкой скромный газетный сверток.
– Чего там у тебя? – Сергеич по-хозяйски распотрошил кулек, вываливая содержимое на стол. – Бутерброды? А чего маленькие такие, как котенку? Тебя жена не любит, что ли? Вон, смотри, как Макса экипировали в дорогу! Сразу видно, в доме совет да любовь!
– Холостой я, Юрий Сергеевич, – оправдательно пожал худыми плечами Коля. – Сам себе готовлю.
– Понятно! – Сергеич принялся ловко сервировать стол. – Ничего, это дело наживное. Не торопись хомут на шею одевать. С родителями живешь? Девка есть?
– Родители в Челябинске остались, – грустно ответил Коля. – И девушка тоже. Я по распределению на завод приехал. Живу в общежитии.
– Эх, молодежь, – вздохнул Сергеич, кромсая овощи швейцарским походным ножом. – Кто же так делает? Надо было жениться до диплома, и ехать сюда с молодой женой. Глядишь, комнатенку бы вам дали в малосемейке. Теперь тебе долго ждать придется. Таких как ты пруд пруди, и с жильем стало хреновенько. В этом году на всю ремонтную службу только три квартирки и выделили. На сто с лишним человек!
– Я не знал, – Колюня устремил ясный взгляд в окно. – Да и рано мне жениться, надо денег подкопить. К тому же, я родителям отсылаю с каждой зарплаты. Они у меня старенькие, на пенсию не сильно разгуляешься.
– Это верно, не разгуляешься, – Сергеич откупорил бутылку и профессионально плеснул водки в свою эмалированную кружку. – Посуду давайте, чего ждете?
Максим, зная, что сопротивление бессмысленно, молча извлек дорожную кружку из сумки, и поставил перед Сергеичем, который нетерпеливо взирал на Колюню.
– Я не буду, – тихо молвил Коля, опустив грустные глаза.
– Чего так? – удивился Сергеич.
– Я не пью.
– А кто пьет? – рассмеялся Сергеич. – Я тоже не пью! Максим, ты пьешь? Давай, давай, Колюнь, посуду, не ломайся!
– Я совсем не пью, – еще ниже опустил голову Коля. – У нас в семье не принято.
Но, подчиняясь требовательному взгляду Юрия Сергеича, достал из сумки пластмассовую кружечку.
– Совсем? Во дела! Как же ты жить будешь? – удивился Юрий Сергеич. – Здоровье-то позволяет? Ладно, мое дело предложить. Я тебе грамульку плесну, сухая посуда на столе не к добру. Не хочешь – дело твое. Нам с Максимом больше достанется. Давай, Макс, хряпнем за удачную командировку. Эх, давненько я не ездил в столицу! А было время…
Чокнувшись, они опорожнили кружки. Сергеич удовлетворенно крякнул, прижимая к волосатым ноздрям горбушку черного хлеба. Мечтательно вдохнув, посыпал солью огурец, отломил нескромный кусок курятины и с удовольствием налег на мясо.
Максим почувствовал, как противная вонькая горечь пролилась по пищеводу, наполняя нутро разлагающим теплом. Наблюдая за аппетитно урчащим механиком, он сообразил, что с закуской медлить нельзя. В большой семье клювом не щелкают. Он разломил остаток курицы надвое, разделил между собой и Колей, жующим свой тонюсенький бутерброд. Затем пододвинул ему пару картофелин и яйцо. Жестом предложил не стесняться. В голове уже приятно шумело.
Колюня потупился, медля в нерешительности с угощением, и неожиданно схватил свою кружечку. Обреченно поднес к лицу, неумело выдохнул в сторону. Зажмурившись, вылил водку в себя, тут же зашелся кашлем, таращась вмиг заслезившимися глазами. Сергеич прекратил жевать, уставившись на покрасневшего Колю. Неопределенно усмехнувшись, зыркнул на бутылку, снова плеснул водки всем троим. Себе и Максиму побольше, Коле – на донышко.
– Ну вот, а говорил, не пью, – удовлетворенно заключил он, поднимая кружку. – Теперь у нас всё, как положено. Нельзя, Колян, быть в компании и не пить. Не по-людски это, не по-нашему. Но ты молодой, тебе простительно. Еще исправишься, вон, как лихо дерябнул. Молодец! Ну, давайте, теперь можно и за встречу!
– Куда торопишься, Сергеич? – Максим с сомнением посмотрел на свою порцию. – Только отъехали, еще полдня впереди. Давай сначала поедим.
– Это не еда, это закуска. – Сергеич по-прежнему держал кружку над столом. – А торопиться надо, пока четвертый не подоспел. Мало ли, кого подселить могут. Компанию испортить – много ума не надо. Пейте, давайте, пейте!
Вторая пошла со скрипом. Сергеич продолжал уплетать ставшую общественной закуской Максимову еду, недвусмысленно поглядывая на кусок курицы, лежащий в неприкосновенности перед Колей. А Коле, судя по розовеющему довольному лицу, стало хорошо, может быть, даже очень хорошо. Он грыз огурец, неторопливо очищая от скорлупы куриное яйцо. Максим старался есть не торопясь, чтобы не выглядеть жмотом. Под водку надо бы щей наваристых тарелочку, а не эти семечки. Потому и говорят, что не еда, что улетает со свистом. Не рассчитано на встречу со спиртным. Под чаек – это да, самое то. И вообще, не любитель он дорожных застолий, даже с друзьями-коллегами.
Дорога – дело серьезное.
В дороге расслабляться нельзя. По вагонам без конца шастают сомнительные личности, предлагают всякий хлам на продажу. А глазенками так и шарят по купе, кто едет, чего везут. И замечено давно – одной бутылкой не обходится, начинаются сходы-поиски на станциях, когда стоянка не дольше десяти минут. Недальновидно это и глупо – в дороге водку хлестать. Но сегодня случай особый. Сергеич – уважаемый коллега, норму знает, и отказов не приемлет. Только если болен, по другому никак. Придется это дело пережить.
Не теряя набранного темпа, Юрий Сергеич споро заканчивал совместное употребление спиртного напитка. При этом заметно уменьшая порции Колюни и Максима и, соответственно, одаривая с каждым розливом себя несколькими лишними граммами горячительной влаги. Не осталось и закуски, не считая пары яблок.
Максим знал, что на очереди разговоры за жизнь и перекуры в задымленной душегубке тамбура. Это в лучшем случае. В худшем Сергеич может пуститься на поиски очередной бутылки. Скорее всего, это у него не выгорит. Со спиртным сейчас большая напряженка, а найти его по сходной цене на полустанках – вообще из области фантастики. Даже в родном процветающем городе его нет в продаже. В стране идет беспощадная борьба с зеленым змием. И пузырь Сергеича однозначно из заводского пайка, видно за версту. Дома у Максима таких на шифоньере стоит почти два ящика. Это немыслимо – выпить все, что выдают ежемесячно по заводским талончикам.
– Ну, что, молодежь? – несколько захмелевший Сергеич воззрился на сидящих рядом Максима и Колю. – Я так понимаю, вы с собой водочки взять не удосужились? И у меня как на грех последний пузырь в заначке оставался. Знал бы, сменял у мужиков на курево. У нас многие в отделе отдают пойло за табак. Эх вы, молодо-зелено! Три пузыря нам до Москвы было бы в самый раз.
– Три пузыря? – переспросил Максим. – Сергеич, побойся бога, нам завтра с утра с инофирмой работать. Чего мы наработаем после трех пузырей?
– Да ладно! – Юрий Сергеич беззаботно возлег на полке, подперев довольную физиономию кулаком. – Чать, не детей с ними крестить. Чего там работать? Бумаги всучим, пусть думают. Попросим пивка, поправим здоровье и вперед, здравствуй столица! Я хочу к однокласснику в Зеленоград сгонять, пять годков не виделись. Его баба такие манты готовит, о-о-о! А за такую зарплату пусть мой портфель в гостинице работает, ха-ха! Вы домой-то когда, молодежь? Я предлагаю скооперироваться.
Максим молчал, Коля тоже не спешил с ответом. Колюню заметно накрыло. Его глаза блуждали по купе. Похоже, он не слушал Сергеича.
– Я, Сергеич, не знаю пока, – осторожно ответил Максим. – У меня есть еще несколько вопросов в других местах. Посмотрю по ситуации. Как закончу, так и поеду.
– А у меня нет ни х… никаких вопросов, кроме швейцарской мумии! – радостно воскликнул механик, воссев на полке в позе перезрелого лотоса. – Вручу торгпреду дефектовку и кранты! Конец – делу венец! А вы пашите, если нравится! Я свое отпахал! Слушай Макс, может, проводницу пощупать? На предмет водочки. Или винца, какая разница?
– Я пас, Сергеич.
– Эх вы, тоже мне, компания! – Сергеич ненадолго задумался. – С другой стороны, действительно, с какой стати вам бухать-то? Времечко сейчас какое, а? Я, если честно, завидую вам, мужики. Белой завистью завидую. Вы точно успеете пожить как люди, э-х-х…
– Чего это ты о грустном, Сергеич? – Максим почему-то насторожился, внутри екнуло. – И ты еще поживешь как человек. И почему ты решил, что нас ожидает не в пример светлое будущее?
– Да ты что, Макс? – воодушевился Сергеич, указывая широким жестом за окно. – Ты что, по сторонам не глядишь, газет не читаешь? Я ж говорю, время сейчас какое?
– Какое?
– Для вас молодых самое время! – распалялся Юрий Сергеич. – Перестройку скоро закончат, в стране свобода, гласность и демократия! Кругом кооперативы и хозрасчет! Коммуняк от власти отстранили, контру гекачепешную в зародыше удавили! К старому возврата нет! Живи, не хочу! Делай, что хошь!
– Так уж прямо, что хошь?
– Эх, мне бы годков двадцать скинуть, а лучше тридцать, – погрустнел механик, задумчиво почесывая сальную лысеющую макушку. – Я б таких делов наворотил! Ни дня не задержался бы на заводе. Теперь-то уж поздно мне, дураку старому…
– Каких делов, Сергеич? – задал Максим наводящий вопрос. – Куда бы ты направил свои стопы, если не секрет?
– Куда угодно, Макс! – Юрий Сергеич лег на спину, заложив ладони за затылок. – Куда угодно, ёкарный бабай! Открыл бы мастерскую по ремонту обуви. Это вечный бизнес. Или шашлычницу поставил у дороги, да мало ли, Максим! Мне ж много не надо. Я хочу домик небольшой в деревне купить перед пенсией. Не дело это, старикам в городе гнить. Я уже отложил кое-что. Только мало этого, и машинёшка моя на ладан дышит, отбегала свое «троечка». Я ее на итальянские деньги покупал, когда из Турина вернулся.
– Ну вот, а ты плачешься! – подзадорил его Максим. – Пожить он не успел! Все бы так не успевали. Сколько за границей-то просидел? Не меньше годика, поди? И не только в Италии, а, Сергеич?
– Да уж, – хитро ухмыльнулся краснолицый механик. – Полтора годка в Италии, и восемь месяцев в ФРГ.
– Ну и не прибедняйся тогда.
– Это дело прошлое, Макс. – Сергеич глубокомысленно рассматривал верхнюю полку. – Как говорится, было давно и неправда. Всё одно, без балды клянусь – сменял бы свое славное прошлое на твое настоящее. А будущее сам бы устроил, тут уж мне на х… не нужны помощники и компаньоны. Еще и приплатил бы за такой бартер, только платить-то уж нечем. Не осталось ни хрена. Зубы себе со старухой справить не можем, какой уж тут домик в деревне. Э-х-х, жизнь моя жестянка…
– Ну, хватит тоску-то нагонять, – Максим постарался отвлечь механика. – Зачем же все в темных красках представлять? Радуйся, что застал перемены. Другие и этого не увидели.
– И то верно! – Юрий Сергеич привстал с полки. – Айда, покурим, что ли! Колюнь, ты куришь? Пить мы тебя научили, осталось цигарку засмолить! Мы из тебя сделаем настоящего мужика, правда, Макс? Эй, Колян, ты чего? Ты чего-о-о, Колян?!
Максим резко развернулся к молодому специалисту. Коля жалобно взирал мутными глазами на старших товарищей, обнимая дрожащими руками живот. Его синюшные губы выдавали нечленораздельные звуки, лицо приобрело землистый оттенок.
– Сергеич, бл...! – Максим вскочил с места. – Хреново ему! Отравился пацан, мать его! Он же говорил, что не пьет!
– Я что, силком ему заливал? – Сергеич засуетился с кружкой. – Водички ему надо, водички!
– Да не водички ему надо! – Максим подхватил ватного Колю под мышки, толкнул к двери. – Коля! Быстро со мной в толчок, ты понял?
Коля что-то промычал в ответ, медленно вывалился в коридор. Максим, рывками направляя мотающегося по проходу Колюню, тащил его к тамбуру. Дотолкав до туалета, открыл дверь, втолкнул парня внутрь и прокричал в ухо:
– Коля! Два пальца в рот, и блюй, пока можешь! Иначе до Москвы не доедешь, понял?! Я снаружи покараулю! Давай, блюй! Мужик настоящий, мать твою!
Максим прикрыл дверь, окидывая взглядом коридор. К счастью, пока пустой. Пассажиры, скорее всего, обедали. Или пили в компаниях. Скоро потянутся на перекуры и отлить-отложить. Надо бы заканчивать с Колей поскорей.
Отворилась дверь туалета, обнажая мученическое лицо Коли. Максим понял, что у бедняги ничего не вышло. Ясен пень, в первый раз мало у кого получается. Он снова втиснулся в сортир, оглашая новую инструкцию:
– Коля! Это надо сделать обязательно, или помрешь! Ты меня понял?
Колюня обреченно мотнул головой.
– Пей из крана, сколько войдет! – возобновил Максим инструктаж по очистке молодого пьяного организма. – Понял? И всё по новой – два пальца в рот! Лучше сделать это два-три раза! Не сможешь – вызываем врача на ближайшей станции, усек?!
Коля издал протестующее мычание и прильнул к крану, вихляясь в такт качающемуся вагону. Максим повторно покинул его, прислушиваясь к звукам, исходящим из-за закрытой двери. Через некоторое время он облегченно вздохнул – процесс пошел. Можно возвращаться в купе.
– Эх-х, салажня, – встретил Максима сокрушенным вздохом Юрий Сергеич. – Только добро переводят, трезвенники хреновы! Как он там?
– Нормально. – Максим сел к окну, доставая из сумки пакет ряженки. – Жить будет. А пока унитаз пугает.
– Пугает, говоришь? – К Сергеичу возвращалось хмельное приподнятое настроение. – Получается? Ничего, ему полезно горшок попугать. В следующий раз будет думать, прежде чем лакать наравне со старшими. Эх-х, измельчал народ. Он даже стольничка не употребил, я ему чуть капал, как чувствовал. Слабая пошла молодежь, совсем хилая. Я в вашу пору литру мог уговорить, как два пальца обоссать! И плясал чуть не до утра! И на бабу влезал, как не х… делать! Да не на одну! А вы… Дай и мне глоточек. Люблю ряженку, чтоб меня…
– Видать, силен ты был в молодости, Сергеич, – Максим недоверчиво покосился на механика. – А не заливаешь про литру, случайно? Неужели и женщину мог удовлетворить после литра? Может, это ряженки был литр, а, Сергеич? Ты ничего не путаешь?
– О-х-х, Максим, не говори под руку, кх-ха, кх-ха! – заржал Юрий Сергеич, расплескивая ряженку. – Ну ты сказанул, молодец! Я так и представил, как парни перед танцами ряженку хлещут литрами, да огурцом заедают! А потом девок по стогам растаскивают! А знаешь, что бывает-то, когда молочное с овощами вместе?!
– Знаю, Сергеич! – Максим озорно подмигнул. – Громко и страшно пугают задними проходами горшки, да? Прямо в стогах, не отходя от девок! Ты это имел в виду?
– Ох-ха-ха, Макс! Ну ты юморист, ну затейник! – повалился набок Юрий Сергеич, вытирая простыней слезы. – Ха-ха, ну выдал, ну потешил старика, спасибо! Кстати, и такой секс бывает. В жизни, Макс, все бывает, да-а…
– Потому что она прекрасна и удивительна.
– Это ты о чем?
– Так, Сергеич, ни о чем. Сам с собой бухтю.
Дверь в купе медленно отъехала, вошел мертвенно бледный Колюня. Сев, тщательно вытер мокрое лицо полотенцем. Виновато оглядел компаньонов. Встал, покачиваясь, попытался расстелить на верхней полке посеревший от времени полосато-голубой матрас.
– Максим, его внизу надо уложить, – Юрий Сергеич помог Коле стянуть вниз матрасный валик. – Не дай бог, навернется спьяну – хлопот не оберемся.
Максим встал, уступая место на нижней полке. Сергеич, возможно желая искупить вину, завозился с комплектом постельного белья для Коли. Коля же, раскатав матрас, бросил сверху бурую пыльную подушку и, как был в одежде и ботинках, увалился на полку лицом вниз. Несколько минут в купе раздавались страдальческие охи-вздохи, затем Коля забылся тяжелым сном.
До Москвы оставалось ехать семнадцать часов, включая ночь.
Остаток дня и вечер Максим с Сергеичем провели, болтая за жизнь. К ним так и не подселили ни четвертого, ни четвертую. И это было правильно. Они периодически выходили покурить в заплеванный тамбур, где Сергеич продолжал свои пьяные нравоучения, пытаясь перекричать шум грохочущей сцепки. Подолгу стояли у окна в коридоре, сравнивая проносящиеся мимо пейзажи с видами из окна купе.
Возвращаясь в отсек, пили чай. Опять же свой, из заводского пайка, лишь заимствуя крутой железнодорожный кипяток, за который не надо платить. Пить вагонную бурду невозможно, тем более за деньги.
«Когда-то, вот так же, мы изрядно поездили с Лукичом, – вдруг нахлынула на Максима блеклая череда воспоминаний. – Как славно все начиналось, Максим Батькович…» Какое пронзительно красивое будущее открывалось в далеких поездках с авторитетным созидательным шефом. Без всякой водки, одними лишь проговоренными мечтами упоительно кружило голову в тех незабываемых командировках.
Но все течет, все изменяется, господин Бобров. Уже нет рядом уважаемого гуру Федора Лукича. Рядом с вами валяется на полке в похмельном бреду молоденький технолог Колюня, периодически издавая полудетские всхлипы-стоны, да покачивается напротив в хмурой сидячей задумчивости завтрашний пенсионер Юрий Сергеич, готовый махнуть с вами не глядя. Махнуть свою старую совдеповскую жизнь на вашу молодую и демократическую с доплатой.
Эх, господин Бобров…
Если бы молодость знала, если бы старость могла.
Все правильно говорит Юрий Сергеич. Опыт не пропьешь. И говорит-то почти слово в слово с Данилой Шелестом, как будто сговорились.
Кто же, если не вы, господин Бобров?
Вы молоды, образованны, начитаны, умеете подать товар лицом. Потрудились в различных ипостасях, и рабочим, и инженером. Вы не глупы, и способны производить благоприятное впечатление на людей. Метла у вас подвязана, а это очень немаловажное качество во все времена. Хоть и немного, но вы знакомы с цивилизованной заграницей. Вы несколько лет вращаетесь в капиталистических торговых кругах, а этим сегодня мало кто может похвастаться из простого народа. Иностранные языки вам доступны. Работать, в конце концов, умеете.
Чего вы еще ждете?
Каких полезных качеств вам не хватает, чтобы поверить в себя? Ах да, извините, вы же не такой как все. Как же мы забыли? Прощенья просим. Конечно, этакому самородку как вы не пристало заниматься ремонтом стоптанной народной обуви или жарить шашлыки для голодных водителей. Вы же у нас птица высокого полета. Сэр Бобров, как любит вас кольнуть злопыхатель Степа.
Сэр Бобров любит делать только то, что ему нравится, так ведь? Сэр не может, вернее, патологически не способен выполнять работу, которая не греет его тонкую сэрную душу. Еще он любит расти по жизни, применяя и умножая ВСЕ полученные ранее знания, умения и навыки. Как будто взбираться на пирамидку, выкладывая слой за слоем крепкое жизненное основание. Чем выше поднялся, тем меньше надо материала на следующий слой. Медленно, но верно продвигаясь к заветной вершинке. Ничего не теряя по пути.
Все верно.
Только господину Боброву от этого не легче.
Все верно и понятно, кроме одной мелочи. Каким же уникальным образом использовать далее это бесценное добро? Все ваши знания и умения, ваш опыт и личные качества? Все то, что за последний год наросло огромным комом душевных терзаний-сомнений, который продолжает расти день ото дня. Отчетливо отделяя вас от вашей прошлой жизни, жестко тесня к обочине, приказывая остановиться и тщательно проверить маршрут. Не пропустил ли ты свой поворот, не жжешь ли напрасно топливо судьбы? Еще не поздно внимательно осмыслить карту пути и поискать перекресток выбора.
– Знаешь, Максим, в чем твоя беда? – голос Сергеича оборвал самокопания. – До меня только сейчас дошло.
Внутри опять екнуло. Сергеич словно читал мысли. Максим молча ждал.
– Ты поторопился в жизни. – Сергеич молвил серьезным трезвым тоном. – Наверное, слишком хотел состояться. Слишком многого захотел, вот и гнал коней.
– Разве это плохо? – Максим понял, что Юрий Сергеич созрел для разговора по душам. – Но вообще-то мне кажется, что я наоборот кое-где потерял время. Я бы сейчас все по-другому выстроил.
– Я и говорю, гонишь ты коней, Максим, – продолжил механик. – Мы так не работали. И сейчас проще быть надо. Увидел – хапнул. Беги дальше. Опять увидел – опять хапнул. Не надо заморачиваться лишнего. А ты заморочился на высоких материях, вот и запутался вконец. Твои плюсы оказались твоими минусами. Ты посмотри, что молодняк вытворяет, который после институтов подтягивается на завод!
– Знаю, Сергеич, – ответил Максим. – Работают три-четыре месяца и открепляются на все четыре стороны. Куда-то убегают, но им терять нечего.
– А тебе есть, что терять? – Сергеич насмешливо смотрел на Максима. – Что тебе терять с твоим потенциалом, Макс? Грязный халат? Кусачки-отвертки? Железки наши сыпучие? Или начальников-долдонов? За что держаться-то? Ты же не глупее пацанвы этой бесшабашной! Я бы на твоем месте давно слинял. Нехрен ждать с моря погоды. У тебя жилье есть?
– Да, однокомнатная.
– Квартира? Отдельная?
– Да.
– Да ты вправду уникум! – оживился Юрий Сергеич. – Дети есть? Устроены?
– Сын. В садик ходит. На следующий год в школу.
– Жена работает? Где? Кем?
– Тоже на заводе. Инженерная должность. Устраивались вместе после ВУЗа.
Юрий Сергеич изумленно рассматривал Максима. Отхлебнув из кружки остатки холодного чая, жестом пригласил выйти на перекур. Максим покачал головой. Спиртное и табак сделали голову пустой и тяжелой, а мысли тупыми и короткими.
– Слушай сюда, Макс! – Юрий Сергеич воодушевленно заерзал, усаживаясь удобнее. – Да ты лопух! Тут даже думать нечего. Срочно переоформляй все очереди на бабу свою – квартиру там, машину, гараж, участок дачный, короче – всё! Ты ж ничего не потеряешь, если она на заводе останется, понимаешь! А тебе валить с завода надо срочно, понял? Жизнь не вечная! Ну, ты лопух! Что, сам не мог догадаться, меня ждал?
Повисла пауза. Максим думал.
Неужели все так просто? Слишком даже просто. Кроме одного.
Куда валить? Где найти такую работу, чтобы не начинать жизнь заново? И что это должна быть за работа, чтобы не грызть потом локти? Чтобы не оказаться безрассудным придурком, не выглядеть авантюристичным идиотом в глазах близких. Да и своих собственных тоже.
– Я бы, Максим, на твоем месте поискал какое-нибудь СП, – Сергеич снова читал мысли. – Их сейчас полно. Там таким как ты самое место. Никаких цехов грязных, станков гремящих. Компьютеры, телефоны, бумажки. Работенка чистая, деньги хорошие. Одноклассник-то мой зеленоградский в таком СП как раз трудится. Российско-финское совместное предприятие. Торгуют лесом и бумагой.
– То столица, Сергеич, – с сомнением произнес Максим. – Там их как грязи. А у нас – раз два и обчелся.
– А ты хоть разок куда наведался? Разговаривал? Предлагал?
– Нет, Сергеич, не удосужился пока.
– Ну, так подними задницу, сбегай в гости. – Юрий Сергеич поднялся с места. – Всё одно, начинать с чего-то надо. Пока волчишка дрыхнет в норе, ни одна дурная тварь на обед ему себя не предложит. Подумай об этом. А я все же курну на сон грядущий.
Той ночью Максиму спалось плохо.
Через каждые полчаса-час поезд тормозил на глухих полустанках или пропускал встречные составы. Мешал покрикивающий во сне Колюня. Богатырский храп механика перекрывал стук колес. Разговор с Сергеичем не шел из головы. Со стороны, конечно, легко давать мудрые советы, но в одном он прав, старый алкаш. С чего-то начинать надо, под лежачий камень вода не потечет.
И начинать следует очень тихо, без огласки замыслов. Ведь вполне возможно, что ничего из этого не выйдет, а репутацию перебежчика снискать проще пареной репы. Даже не перебежчика, мистер Боброфф. Вы же не перевод задумали. Вы замыслили криминал – побег с завода, окончательный и безвозвратный побег. Таких именуют предателями. Квартирку оттяпал, детсадик получил, в загранку съездил. Жену для подстраховки оставил на предприятии. А сам – на вольные хлеба. Учитесь, господа, как жить надо. Самый умный, да?
Домашним тоже ни гу-гу, пока не высветится достойный вариант. Среди родных случится однозначная паника. Как это так – покинуть родной завод в самом расцвете сил? Никто не поймет, ни отец, ни матушка. Ведь они всю жизнь работают на заводе и другого просто не мыслят.
А Вика?
Ой, Максим Батькович, что будет… Вика правильная девочка, она любит ясность. Она потребует полного отчета. Куда, зачем и сколько это будет стоить. Не дай бог, почувствует, что Максим авантюру затеял – скандал неизбежен. Заводские очереди на нее переоформить – тоже не просто так задачка. Не понравится ей это, ой, не понравится. Мужикам-то быстрее выделяют материальные блага, нежели мамкам, которые с детских больничных не вылазят. Лёнька, конечно, подрос и окреп, болеет редко, но все равно – женщина есть женщина. Значит, должен быть суперотличный вариант ухода, чтобы эту чашу весов перевесить. Солидная фирма, престижная работа, большая зарплата и умопомрачительные перспективы.
А что вы можете предложить солидной фирме, мистер Боброфф?
Что вы умеете? Чинить промышленное оборудование с программным управлением? Это всё? Английский знаете? Но в СП его должны знать поголовно все, потому что это СП. Что еще? Ничего? Маловато будет, мистер Боброфф. Вы способный симпатичный мужчина, но вы нам не подходите. Будьте здоровы. Следующий, please.
Уже под утро Максиму приснился сон.
Будто сидит он на краю огромной привокзальной площади. Сидит прямо на грязном асфальте, привалившись спиной к теплой гранитной стене какого-то солидного учреждения. А с другой стороны примыкает к площади… Не вокзал, нет. Там высится храм православный, высокий и белый, увенчанный пятью куполами золотыми. Один большой по центру, и четыре луковки поменьше по углам красуются. Бормочет что-то Максим и осеняет себя беспрестанно крестным знамением, на храм этот великолепный глядя. А купола блестят нестерпимо на солнце, аж глаза слезятся.
Вокруг шум, суета, народ спешит, машины сигналят, проносясь мимо. И никто не обращает на него внимания. Как будто нет его совсем. Удивляется Максим сам себе, и вроде как хочет встать и уйти со странной шумной площади. Да только не выходит ничего, ноги не слушаются, а в руках силы нет, чтоб с земли подняться.
Неожиданно видит он, как рядом, тихо шурша шинами, останавливается длинный предлинный лаково-белый лимузин с черными стеклами. Чудеса! Он их только в Америке и видел, откуда у нас такие взялись? Из лимузина неспешно появляется богато одетый красавец, подавая руку выходящей следом даме. А дама вся в белом и в фате нескончаемой, исчезающей за ней во мраке лимузина.
Да это ж свадьба!
Пара степенно следует мимо сидящего на земле Максима. Статный красавец жених в белоснежной бабочке и угольно-черном смокинге, попыхивающий дорогой сигарой. Стройная фигурка невесты, точеная прелестная головка с неземной красоты прической, и крошечные белые туфельки, цокающие каблучками по асфальту. Нежно колышущийся волан длинного свадебного платья. Тоненькая ручка в капроновой перчатке по локоток доверчиво покоится на сильной руке будущего мужа. В другой руке огромный букет кремовых роз. Сзади пажонок скачет в атласном расшитом камзольчике и башмачках кожаных с серебряными пряжечками. Маленький такой пацаненок ангельской наружности, словно из сказки. Он заботливо подхватывает конец бесконечной фаты.
Вот это пара!
А он сидит на земле как бродяга!
Встать, быстрее встать, стыд-то какой! Вот пара поравнялась с ним. Невеста равнодушно скользит по нему взглядом огромных карих глаз, и что-то шепчет на ушко возлюбленному. Он надменно смотрит куда-то сквозь Максима, снисходительно улыбаясь. Холеные пальцы ныряют в карман жилетки, извлекая свернутую денежку. Денежка падает перед Максимом на асфальт, норовя подхватиться ветерком и улететь прочь. Он жадно хватает ее, разворачивает, поднося к слезящимся глазам.
Да за что же это ему?
Сотенную купюру бросил жених! А купюра-то настоящая, хрусткая, с приятным коричневым отливом, буквами СССР и барельефным ликом вождя. Не чета этим фантикам нынешним. Разве можно такими деньгами сорить, напутал чего-то жених, ошибся в суете свадебной. Не может Максим Бобров чужие сотни за здорово живешь присваивать. Отдать! Вернуть! Но пара уж удаляется неспешно, держа путь через площадь к храму.
Силится Максим крикнуть вслед, да ни звука из перекошенного рта исторгнуть не может.
И вдруг…
Господи, Иисусе Христе!
Холодный пот прошибает Максима. Жених-то – вылитый Колюня, только возмужавший, да благородной статью заматеревший. Словно граф какой, не ниже. Одни манеры чего стоят. Деньги свои забери, Колюня!
А невеста?.. Да что же это такое?!
Как же такое возможно!!! Это ж… Вика моя!!!
Со свадебных фотографий словно сошедшая! Она это, она! И платье то самое, на заказ пошитое. И туфельки импортные, в салоне для новобрачных по спецталонам выстоянные. И прическа как у принцессы, которой затмила любимая всех остальных невест в ЗАГСе в день свадьбы. Даже фата ее великолепная, в сельмаге за городом случайно обнаруженная. Не могли они взять в толк тогда – как могли прошляпить деревенские красотки такое свадебное убранство? Никогда после не видел Максим такой фаты сказочной. Вон как тянется следом, даже пажонка наняли. А пажонок на кого похож?..
На Лёньку, сыночка родимого! Как две капли воды!
Ой, горе тебе, Максим, ой горе! Вернитесь, дорогие мои, вернитесь!
Как же я без вас? Коля!!! Что же ты делаешь, Колюня!! Зачем они тебе, зачем?! Отдай, ирод! Подавись своей сотней, из грязи в князи, мать твою!
Кричит Максим во весь голос, катается по земле, пытаясь хоть до пажонка рукой дотянуться. Но пажонок корчит любимую Лёнькину гримаску-несогласку, ловко увиливая от крючковатой отцовской руки, и весело скачет вслед Вике с Колюней, бережно поддерживая конец фаты. Вика на мгновение оборачивается, загадочно усмехаясь бывшему мужу, и кладет прелестную головку на жлобское накаченное плечо Коляна. Пажонок Лёнька показывает на прощание язык и швыряет отцу красную бархатную коробочку, на портсигар похожую. По верху коробочки золотыми буквами вытиснено «Made in USSR».
Открывает ее Максим, а внутри зеркальце вклеено, как в пудренице. Смотрит он в зеркальце, да не видит ничего, слезы мешают. И вдруг из зеркальца глянул на него, скалясь злорадно, мужик старый и безобразный. Лысина, пигментными пятнами покрытая, остатки волос жиденьких свисают, да рот беззубый шамкает чего-то. Чего тебе надобно, старче?
– А я тебя предупреждал, Максимушка, – слышится из зеркальца как из радиоприемника голос пропитый. – Предупреждал! Зря ты меня не послушал, ой, зря!
А голос-то чей? Знакомый больно говор! Уж не Сергеича ли это голос?! Ах ты, старый козел! Чему ты радуешься? Не твоих ли это рук дело?
Подносит Максим зеркальце к глазам, и словно гром разражает его. Не Сергеич это вовсе… Себя узнал Максим в старце том отвратительном. Ай, худо дело, совсем худо. Не узнали его Вика с Лёнькой, не могли узнать. Оттого и ушли с Колей. Разве нужен кому урод такой, вконец опустившийся?
Пусть идут себе с Богом…
Не видать процессии, должно быть в храме они уже.
Народ столпился вокруг, смотрят на Максима насмешливо, пальцами показывают. Оглядел себя Максим и диву дался. Картонка на груди его висит, оказывается. Хватает он картонку, к себе разворачивая, а там…
Господи, это откуда? Надпись буквами крупными: «Люди добрые! Помогите Христа ради, кто сколько сможет. Подайте бывшему советскому инженеру…»
А что за коробка рядом приставлена? Ящичек, вроде как, с прорезью… А на ящичке что выцарапано? Что, что? Какой фонд?
«Фонд помощи безвинным жертвам перестройки».
Вот почему Колюня денежку бросил…
Максим разлепил глаза. Светает.
Бр-р-р. Вот черт. Приснится же такая жуть. Ух, хорошо-то как… Пить надо меньше, милостивый государь. Тогда и сон будет нормальный.
Который час? Около пяти утра.
Он свесил голову. Колюня, умудрившись свернуться на узкой полке калачиком, спит в одежде, ботинки валяются на полу. Сергеич похрапывает, укрывшись одеялом с головой. Из-под его подушки выглядывает плоская фляжка из нержавейки. Так-так. Ай да Сергеич! Одного пузыря ему мало, видите ли!
Максим выудил из стоявшей в ногах сумки туалетные принадлежности, тихонько спустился вниз. Натянул тренировочные штаны, перекинул через плечо полотенце. Аккуратно отворил купейную дверь, выскользнул, оглядевшись, в коридор. Он всегда совершает поездной моцион в это время, пока все спят. Даже будильничек выставляет в электронных наручных часах, приобретенных когда-то в Нью-Йорке. Уже через час у туалета начнется столпотворение, а через два его закроют. Санитарная зона города Москвы. Интересно, а что делать тому, кто не успеет испражниться до санитарной зоны? А если всерьез приспичит? Кишкам ведь не прикажешь, как и сердцу.
Максиму нравится приводить себя в порядок не торопясь, не прислушиваясь тревожно к чьей-то очередной попытке срочно ворваться в сортир.
Извините, господа, занято. Кто рано встает, тому бог дает.
То, что имеет скверное начало, не может иметь благополучного продолжения. Та командировка, начавшись с легкой руки Сергеича дорожной попойкой, продолжилась цепочкой событий, не менее заскорузлых и малоприятных.
Сойдя с поезда, они вынуждены были изменить план, согласно которому хотели сразу рвануть в представительство фирмы-изготовителя расчлененного швейцарца. Это дало бы возможность отстреляться пораньше и высвободить время для личных дел. В конце дня – обустройство в гостинице и заслуженный отдых.
Но являться в солидное торгпредство в комплекте с зеленым небритым Колей равносильно самоубийству. Коля был абсолютно неспособен работать. Его едва стащили с постели за полчаса до выхода из поезда. И одежонка его имела совершенно непотребный бомжовый вид. Такое обязательно вылезет боком. Буржуи этого не понимают. Сольют при случае какому-нибудь начальнику. Тогда не сносить головы, и прощай навеки, дорогая моя столица. И не только она.
Пришлось ехать через полгорода до гостиницы, где в этот час никто не горел желанием срочно заселить ранних приезжих, хоть гостиница и была сугубо ведомственной. Пока селились, пока инструктировали Колю, – в гостинице тоже надо уши востро держать, – пока уложили его баиньки и добрались до торгпредства, все поезда ушли. Нужного человека не оказалось, им назначили на следующий день с утра. Хитрый Сергеич попытался всуропить свои бумаги Максиму для передачи уполномоченному лицу, чтобы улизнуть в Зеленоград к другу. Максим мягко, но решительно отказал. Сергеич обиделся.
Бобров решил переиграть план и закрыть несколько мелких вопросов, что называется, с колес. Для этого надо найти телефон-автомат и провести перекрестный обзвон нескольких контор, испрашивая разрешения на посещение, внятно объясняя цель визита. Работа скучная и неблагодарная. Кому-то что-то передать – письма, контракты, спецификации. Где-то что-то получить для коллег – документы, каталоги, инструкции.
Тем не менее, в паре мест согласились без видимой охоты принять и посодействовать. Еще в одном сообщили, что нужное лицо скоро должно вернуться с обеда. К великому удивлению Максима, помятый, но жизнерадостный Юрий Сергеич изъявил твердое желание всюду сопровождать его.
– А мне все равно делать нехрен! – доверительно сообщил он. – И тебе, глядишь, не будет одному скучно. Айда, поехали!
Это совершенно не входило в планы Боброва. Более того, это в корне ломает атмосферу московского пребывания. Такого редкого в последнее время пребывания. Но сбросить Сергеича с хвоста не просто. Механик вел себя так, словно Максим обязан ему по гроб жизни.
Вероятно, за это компанейское хамство он и был наказан. Его надеждам охладить горящие трубы дармовым импортным пивом не суждено было сбыться.
В первой конторе чекистского вида дедок-вахтер, узнав о цели визита – передача писем – справедливо рассудил, что для подобной важной миссии одного визитера будет достаточно. Пока Сергеич драл в задумчивости макушку, Максим согласно кивнул дедку и прошмыгнул внутрь. Пока разносил по кабинетам письма и получал аналогичные встречные послания, минуло почти час. Все это время понурый Сергеич слонялся неподалеку, не имея возможности присесть. Ближайшие лавочки маячили метрах в двухстах.
В следующем месте – торговом представительстве некой чешской фирмы – он заметно воспрянул. Их беспрепятственно пропустили вдвоем. Уж у чехов-то пиво должно быть! Не тут-то было. Их встретил вполне русифицированный молодой человек с резиново-улыбчивым лицом, облаченный в дорогой костюм. Он жестом пригласил в переговорную, бросив мимоходом секретарше:
– Мариночка, три чая, пожалуйста.
Сергеич вопросительно стрельнул глазами в Максима, но тот уже задавал вопросы торговому представителю, вежливо кивающему в ответ. Его предельно участливое лицо наглядно давало понять, что долго задерживать двух нежданных гостей он не намерен. Мариночка принесла поднос с тремя чашечками.
– Вам с сахаром? – вопросила она.
– Спасибо, нет. – Максим с удовольствием отпил терпкой горячей влаги.
– Не надо, – буркнул насупленный Сергеич, в два глотка осушив чашку.
Молодой человек непонятной национальной принадлежности – вроде наш, но признаки какой-то ненашести тоже проступают – с интересом посмотрел на скучающего механика. Юрий Сергеич, не участвующий в разговоре, вдруг извлек из кармана пиджака зажигалку. Молодой человек понятливо усмехнулся, но ничего не предпринял. Помедлив, Сергеич опять запустил руку в карман.
Максим похолодел. Неужели вытащит свою «приму»?
Сергеич подчеркнуто долго рылся в кармане, кидая недвусмысленные взгляды на торгового представителя. Тот обреченно вздохнул, выглядывая из переговорной и попросил Мариночку принести пепельницу. Сергеич понял намек, прекратив шарить в кармане. На стол легла запечатанная пачка «родопи». А ведь он не курит с фильтром.
В течение двадцати минут все вопросы были исчерпаны. Молодой человек красноречиво захлопнул блокнот. Встал с места, давая понять, что дальнейшее пребывание господ технических специалистов на торговой территории дружественного социалистического государства не уместно. Максим бросил бумаги в «дипломат», пожал руку торгпреду. Сергеич сунул «родопи» в карман, неловко потянулся рукой через стол, но молодой человек уже двинулся к выходу, якобы не заметив этикетных потуг механика.
– Уже уходите? – радостно воскликнула с места Мариночка. – А я вам чаю хотела еще предложить.
– Спасибо, – кисло парировал Сергеич, – В другой раз.
Третий офис располагался на противоположном конце города. Пришлось тащиться с пересадками на метро, а потом шлепать полчаса пешком. Сергеич несколько раз звонил из встречных автоматов в Зеленоград, но фортуна в этот день упорно обходила его стороной. Максим страстно желал ему удачи, но догадывался, что нормальным людям днем делать дома нечего, если, конечно, они не в отпуске.
– Сергеич, не трать монеты, – посоветовал он механику. – На работе они.
– Может, детишки дома? – с надеждой вопрошал Сергеич, прижимая трубку к уху.
– Он что – отец-герой, одноклассник твой? – удивился Максим. – Какие детишки в вашем возрасте? Твоим детям сколько лет?
– Третий брак у него, – бурчал в ответ Юрий Сергеич.
– Детишки в школе. – Максим нажал на рычаг трубки. – Пошли, Сергеич, пошли. Времени нет. Надо заканчивать это грязное дело. Нам еще жратвы надо найти. Скоро москвичи по домам двинут, не протолкнуться будет.
Добравшись до отдаленного офиса, они узнали гадкую весть. Искомое торговое лицо с обеда не вернулось, и вряд ли уже вернется. Наверное, это обедающее лицо нечаянно превратилось в ужинающее. Это означало, что заход придется повторять.
Такого безрезультатного дня Максим не мог припомнить за всю свою командировочную практику.
Утром следующего дня они выдвинулись из гостиницы к метро втроем. Колюня отоспался и посвежел, но моральное его состояние оставляло желать лучшего. Коля мучительно переживал свое падение в глазах старших товарищей. Он собрал нехитрые пожитки и известил Максима, что после переговоров по швейцарцу двигает на вокзал, поскольку на этом его столичная миссия заканчивается. Максим понимал Колю. Он намекнул ему, что терзаться по известному поводу не стоит, и вообще – с кем не бывает. Отъезд Колюни вполне устраивал Максима.
Но оставался Юрий Сергеич. Механик тоже упал духом, так как с зеленоградскими мантами выходил стопроцентный облом. Предыдущим вечером он все-таки дозвонился до квартиры друга. Трубку взяла третья жена одноклассника и без особой радости известила Сергеича, что ее законный муж пребывает в командировке.
Но не это расстроило механика. Он готов был побожиться, что слышал приглушенный мужской голос, интересовавшийся персоной звонящего.
Теперь же он пребывал в глубоком раздумье. То ли одноклассник не захотел его видеть, то ли жена одноклассника предотвратила его дружественный визит. О том, что это мог быть брат, отец, дед или любовник жены друга он почему-то не думал. Зажатый утренним метрошно-пассажирским месивом, он размышлял, как поступить. Вариантов виделось немного. Накануне Максим посоветовал ему для очистки совести позвонить однокласснику на работу, но он не знает рабочего телефона. Название фирмы тоже помнит приблизительно, но если порыться в деловом справочнике, есть вероятность вспомнить. Или обзвонить все созвучные. Совместных российско-финских предприятий не может быть слишком много.
Теперь же он катал в голове варианты развития событий. Если одноклассник в командировке, надо уезжать домой. Но так рано покидать столицу в его планы не входило. Значит, опять набиваться к Максиму в компанию, чтобы иметь повод для якобы совместной работы. Но Бобров недвусмысленно дает понять, что его тяготит такое общество, пацан неблагодарный. Да и самому Юрию Сергеичу просто так по Москве хвостом за молодыми таскаться не пристало. Годы уже не те. Себя тоже надо уважать. Как же поступить, чтобы и рыбку съесть и… Дилемма.
Если одноклассник обнаружится по месту трудовой деятельности, то выползает вторая дилемма, еще более скверная. Это значит, что вчерашним обладателем мужского голоса, вопрошавшего жену одноклассника, был именно он – одноклассник. Не пожелавший выйти на связь со старым школьным товарищем. Здесь как поступить? Включить дурака? Привет, земеля, я в Москве! Ужасно хочется к тебе!
В глубине души он очень надеялся, что дружок был просто подавлен властной супругой, не горящей большим желанием встречать и потчевать залетного гостя. На это можно наплевать, поставив ее перед фактом вечернего появления в компании с муженьком. Извините, старая дружба лучше новых двух. Манты готовить не обязательно, лишь бы горючее в доме нашлось.
Эти мысли обуревали его катастрофически трезвую голову – второй день без капли спиртного! – вплоть до окончания переговоров по швейцарцу, которые протекли на удивление быстро и скучно. Не только без пива, но даже без кофе, чая, соков и минеральной воды. Их принял хорошо говорящий по-русски щеголеватый набриолиненный торгпред, колко напомнив, что ждал делегацию днем раньше.
Колюня глупо улыбнулся, махая коровьими ресницами. Сергеич безразлично пожал плечами. Максим извинился, испытывая противное чувство коллективной безответственности. Торгпред с видимым сожалением разбросал по столу три дорогих визитки, не получив взамен ни одной. Излучающий благополучие абориген сказочной горной страны банков, гномов и наручных часов, полистал со скучающим видом дефектные ведомости, пробежал глазами письма и огласил вердикт. Все бумаги он отправит в Швейцарию с ближайшей экспресс почтой. О реакции фирмы-изготовителя ходоки узнают после обработки запроса таким же образом – по почте. Под занавес он глубокомысленно задал в воздух вопрос: отчего бы такой солидной организации просто не приобрести нормальный живой станок у изготовителя? Вопрос остался без ответа. Торгпред понимающе усмехнулся, мельком глянув на часы.
Это означало одно – тема закрыта, извольте откланяться. На выходе Максим молча указал Сергеичу на толстый телефонный справочник, лежащий на столе секретарши. Юрий Сергеич все понял, но никаких действий не предпринял, медленно протаптываясь к выходу. Пришлось Максиму взять инициативу на себя. На редкость приветливая рыженькая девушка милостиво предложила свои услуги по поиску искомой фирмы. Совместных предприятий с красивым окончанием «импекс» в Москве оказалось несколько десятков, но российско-финское, к счастью, только одно.
Сергеич облегченно вздохнул, бурча слова благодарности, и неуклюже ринулся к выходу. Бобров же, понимая, что человеческую доброту надо использовать по максимуму, виновато улыбнулся секретарше и попросил разрешения сделать один звоночек с ее телефона. Девушка поняла, что гости садятся на шею, но отказывать не стала, красноречиво постучав лакированным ноготком по крошечным часикам на грациозной ручке. Вероятно, швейцарским часикам.
Максим кивнул, знаком подзывая Сергеича к трубке. Через две минуты механика поставили в известность, что его одноклассник Паша ненадолго отъехал из офиса по делам, но скоро вернется. И что ему можно оставить сообщение. Несколько секунд Сергеич напряженно думал, хмуря лоб. Спасибо, нет. Он перезвонит.
Они опять продвигались нелепой троицей к метро. Каждый думал о своем.
– Колюнь, – Сергеич первым решил прояснить диспозицию. – Домой не передумал ехать?
– Нет, Юрий Сергеевич, – твердо ответил Коля. – Не передумал. Чего мне тут делать?
– А если билетов не будет? – попытался сбить его с толку механик.
– Поеду на любом проходящем, – спокойно отреагировал Коля.
– Охота тебе в плацкарте маяться? – наседал Сергеич.
– Мне не привыкать, – коротко отрезал Коля, заканчивая разговор.
Максим понимал истинные причины отеческой заботы Юрия Сергеича о молодежи. Тот почему-то страстно желал отчалить из Москвы той же компанией, пытаясь организовать молодых коллег на совместный отъезд. С другой стороны, с демаскированным одноклассником ему тоже хочется что-то предпринять не мешкая.
Спустившись в метро, они посадили неопытного Колю на нужную ветку и указали станцию пересадки, чтобы тот смог беспрепятственно доехать до Казанского. Максим разглядывал карту подземки, вспоминая незакрытые рабочие вопросы и задачи личного характера. В голове стоял сумбур. Более всего ему не хотелось ехать в дальнее советское торгпредство, пустым визитом в которое завершился предыдущий день.
Внезапно он ощутил острый приступ тоски по дому. Ему отчаянно захотелось увидеть Вику и Лёньку. Как будто он расстался с ними несколько недель назад. Наверное, сон этот дурацкий тоску навеял. Точно он.
– Ну что, Сергеич, – наигранно веселым тоном обратился он к механику. – Дубль два? Не желаешь повторно прокатиться со мной?
– Куда? – насторожился Юрий Сергеич.
– На кудыкину гору! – подзадорил его Бобров. – Где нас вчера обломали вечером. Поехали?
Сергеич наморщил лоб.
Максим понял, что попал в точку. Именно это и требовалось.
– Ты, Максим, это, – поспешно забормотал Юрий Сергеич, – Ты один съезди. У меня ноги чего-то болят. Я лучше к Пашке наведаюсь на работу, тут недалеко. Если в гости не позовет, так хоть погутарим. Ты не против?
– Абсолютно, – Максим почувствовал, как настроение заметно улучшилось. – Отличная мысль, Сергеич. Конечно, езжай, какой базар? Одноклассника повидать – святое дело.
– Ты домой-то когда, завтра что ли? – Сергеич опять затронул щекотливую тему. Да, не любит старый хрыч в одиночку разъезжать.
«Неужели я в его возрасте буду таким же тупорылым занудой? – мелькнула у Максима мысль. – Откуда это патологическое стремление сбиваться в стаи?»
– Не знаю, Юрий Сергеич, – безразлично ответил он. – Как закончу, так и поеду.
– А делов много осталось? – выпытывал хитрый старик. – За сегодня управишься? Или на завтра осталось чего?
– Делов не много, – Максим глянул на часы. – Но сам видишь, как у них тут все запущено. Предсказать сложно.
– Сегодня-то точно не уедешь? – предположил Юрий Сергеич. – Вещи-то в гостинице. Не раньше завтра, я думаю. Так ведь?
– Все возможно в этом мире, – усмехнулся Максим. – Слушай, Сергеич, время – деньги. Давай так. Езжай к своему Паше, и не пудри мозги себе и людям. Пригласит в гости – дуй в гости. Не пригласит – увидимся в гостинице. Чего загадывать? Война план покажет. Давай работать, пока народ обедать не двинул. Опять день впустую пролетит.
– Увидимся? Вечером? – с сомнением произнес Юрий Сергеич. – А вдруг Пашка пригласит? Слушай, Макс, я позвоню вечером дежурной по этажу, если что. Ладно? У Пашки машина, попрошу подбросить утром до гостиницы. Ты не уезжай без меня, хорошо? Я позвоню. Хорошо?
– Хорошо, Сергеич, хорошо, – успокоил его Максим. – Всё, давай, по коням.
Этот день за небольшими исключениями также прошел в нелепой беготне. Рыская по осенней хмурой столице, Максим отчетливо ощутил, как внутри нарастает стойкое отвращение к громадному мегаполису. Враждебный город-монстр, кишащий своими и чужими, бегущими по делам и от дел. Расплескавшийся огромной бетонно-машинно-человечьей кляксой, запустивший суетливые щупальца под землю, где люди становятся похожими на бесстрастных зомби, пребывающих в анабиозе бесконечных раздумий.
Это непостижимо, но он не помнит, чтобы в метро встречались улыбчивые лица. Особенно на эскалаторах. Все висят в коллективном трансе медитативной отрешенности как компьютеры, в которые еще не загружены программы поведения. Иногда ему становится жутко, когда он наблюдает эти медленно ползущие вверх и вниз вереницы полулюдей-полуроботов. Сколько времени они проводят под землей в этой виртуальной нереальности? Интересно, снится ли москвичам метро? И какие это могут быть сны?
Его нестерпимо тянуло домой.
В небольшой, абсолютно осязаемый городок, который легко укладывается в голове в понятном двухмерном измерении. Где от подъезда до соснового леса пятнадцать минут ходьбы. Где с балкона маленькой уютной квартиры видна великая русская река, в которой можно купаться в летнюю жару. А еще видны красивейшие горы на другом берегу, поросшие зеленым мхом деревьев и кустарников. Низенькие, но почему-то горы, давшие название любимому народному пиву. Которого невозможно встретить в свободной продаже. Ни в родном городе, ни в Москве. Но о нем знает все мужское население страны. А еще эти горы поделились своим именем с первым народным автомобилем.
Он никогда не смог бы жить в Москве. Своим необъятным масштабом и гигантской давящей энергетикой она просто плющит его как букашку. Чтобы здесь жить, надо родиться в этом городе. Или в чем-то похожем, в таком же плавильном котле. Привыкнуть здесь чужому невозможно, хотя и говорят, что человек ко всему привыкает.
Максим наблюдал, как вокруг кипятильника медленно образуется белая взвесь пузырьков. Сейчас он заварит чаю – прямо в поллитровой банке – и приступит к нехитрому ужину. На кухню идти не хотелось, там возбужденно судачила очередная сборная компания командированных заводчан. Телевизоров гостиница не предусматривала, поскольку представляла собой подъезд жилого пятиэтажного дома на юго-восточной окраине Москвы.
Оставались книги, которые он всегда возит с собой. В сумке лежит «Перегрузка» Хейли. Интересная вещь, но сегодня читать не хочется. Захвачен из дома плеер с ушками и пара кассет с разговорной английской речью, но это занятие тоже не прельщает. Этим хорошо заниматься в поезде или самолете.
Максим думал, глядя сквозь стекло банки, где заварка медленно пускала ко дну густую коричневую взвесь. Он составлял в голове план действий на завтра. Осталось одно неприятное поручение от группы закупок – посетить дальнее советское торгпредство. Нужный товарищ упорно избегает встречи с Максимом. Он неуловим как народный мститель. Опыт подсказывал, что проблему надо решать в лоб – ехать с утра и ставить наличный персонал перед фактом. Вот он я, извольте войти в положение. Ехать не хотелось. Но как объяснить закупщикам, что ему не хватило трех дней, чтобы выполнить простейшую просьбу? Сочтут лентяем и балаболом.
По приоритету выходило, что день следует начать с другого важного дела. Завтра он едет домой. Поэтому ранним утречком предстоит съездить на вокзал за билетом на поезд. С вещами, чтобы не тратить время на возврат в гостиницу. Лишнее можно бросить в камеру хранения. А уж потом дорабатывать остатки командировочного задания. Попутно решая личные вопросы – подарки домой, покупка случайно подвернувшихся мелких материальных и духовных ценностей, и просто очередное исследование незнакомых московских закоулков. Поезд отходит вечером, времени будет навалом. Он съездит в дальний торговый курмыш после того, как определится с билетом. Даже если опять отфутболят, совесть будет чиста. Отрицательный результат тоже результат. Значит, так сложились звезды. Такова воля бога Меркурия, покровителя купцов и торговцев.
Выходило неплохо.
Кроме одного нюанса. Весь складный план и перспектива построить день по своему разумению, без оглядок на какой-либо людской балласт, могут накрыться медным тазом, если вдруг вернется Сергеич. И хорошо, если он объявится вечером. Скорее всего, в трезвом уме и добром здравии. И крайне удручающе, если его доставят завтрашним утром в состоянии тяжкого бодуна. Тогда Максиму обеспечен тяжелый перегарный хвост в виде ноющего Сергеича на весь день. И, как следствие, замечательный попутчик на обратную дорогу. Максим внутренне содрогнулся. Нет уж, умерла, так умерла… Что же предпринять?
Эх, Максим, сегодня надо было рвать когти из Москвы, сегодня…
И почему ты всегда так долго соображаешь? Когда-нибудь твоя обстоятельность подведет тебя. Наплевал бы на неуловимого торгаша, закрыл сегодня свои делишки и вперед, на вокзал. Пусть на авось, без гарантии, но еще ни разу такого не было, чтобы не подвернулся какой-нибудь шальной скорый или пассажирский. Чего не сообразил-то? Сэкономил бы время и нервы. Одному захотелось пошататься по столице, привести себя в порядок? Ох уж эти поиски гармонии в отдельно взятом внутреннем мире…
Максим убрал со стола остатки еды, сполоснул в ванной посуду. Закрыл комнату, чтобы не мешал кухонный шум и приступил к сборам. Собирать особо нечего – «дипломат» для бумаг и небольшая сумка для дорожно-гостиничных принадлежностей. Он повертел в руках книгу – без нее сумка была бы совсем легкой – и снова бросил томик на дно. Ведь знал, что в командировках не тянет читать, но все-таки прихватил книжку.
Сколько же лишних движений ты делаешь в жизни, Максим Батькович? Не пора ли научиться понимать себя без глупых экивоков самосовершенствования? Книги хорошо читаются на работе, ты отлично это знаешь. Потому что запретный плод сладок. А одинокое командировочное бытие лучше всего располагает к творческому самоизучению и осмысливанию всего того, что не удается домыслить в компаниях ближних и дальних. Именно по этой причине ты делаешь все, чтобы в поездках не оказаться в сборной толпе коллег.
Ты слишком ценишь свое драгоценное одиночество.
Ты слишком любишь это загадочное непонятное царство – свой внутренний мир. Неспешно кочующие из прошлого в настоящее табуны мыслей. Опять табуны мыслей, но уже несущиеся вскачь в неизвестном мысленном направлении. Мысли-молнии, мысли-призраки, мысли-тени…
Всполохи несмелых мечтаний, наложенные на стопы беспорядочных воспоминаний. Стайками и порознь человеко-образы, свои и чужие, молчаливые и говорящие, приветливо улыбающиеся и корчащие противные рожи.
Калейдоскоп ситуаций, сопровождаемый комментариями внутреннего голоса и бесконечная череда эмоциональных оценок. Это хорошо. Это плохо. Так можно. Так нельзя.
Непрожеванные детские обиды и внезапные взрослые озарения, шепотки проказницы-интуиции и тяжелая поступь осмысленных решений.
И так всю жизнь. Потому что у меня есть я.
И этого меня никто – даже самые близкие люди – никто этого меня, кроме меня не знает. Потому что никому во вселенной ни дано видеть, слышать и чувствовать этот мир так, как это делаю я.
В сознании каждого человека, вступающего со мной в контакт, появляется некий клон Максима Боброва, некий слепок с матрицы, но это не я.
В сознании мамы живет один слепок Максима. Наверное, самый лучший из всех возможных. В сознании отца, вероятно, совсем другой. Ведь я сын своего отца. А отцам очень хочется видеть в сыновьях продолженное развитие собственного начала. Не зря говорят – мужчина есть продолжатель рода. А женщина как будто не участвует в этом вовсе.
Смешно. Именно мать вынашивает в себе будущую жизнь. Ей доверила природа рождение нового внутреннего мира. И только она слышит свое чадо на любом расстоянии всю жизнь. Ощущает через пуповину. Потому что она мама.
Есть слепок-муж, который слепила Вика. Неплохо бы стать таким суперменом на самом деле. Есть слепок-папа, который живет внутри Лёньки. Интересно, какой он? Добрый товарищ или злобный тиран? Всем хочется быть добрыми, хотя бы в глазах своих детей. Слепок-брат, слепок-зять, слепок-свояк…
Слепок-подчиненный №1, шагающий в строю полка аналогичных слепков. Этот бьется насмерть во внутреннем мире Медведкина. Слепок-подчиненный №2 – маврик, бродящий по просторам умирающей империи Федора Лукича, покорно ожидающий очередного изъявления его мавританской воли.
Слепок-коллега. Слепок-конкурент. Слепок-никто. Слепок – тире – хороший человек. Слепок (в скобках) редкостная сволочь.
И ни один, даже самый похожий по форме и близкий по содержанию – не я. Потому что я – это я. Потому что даже я сам себя до конца не знаю.
Почему? Возможно, потому что я непрерывно меняюсь. Накапливаю опыт, становлюсь старше, периодически перетряхивая душевные кладовые. Суммируя плюсы побед и достижений, регистрируя минусы обломов и неудач. Постоянно и всегда.
Еще почему? Не знаю, потому что не хочу знать. Но делаю вид, что я себя знаю. Так проще и легче. Ведь ничего не изменится, узнай я себя лучше. Внешний мир не станет относится ко мне более уважительно или понимающе. Чего зря стараться?
Еще почему? Боюсь узнать то, что не смогу пристыковать к уже узнанному о себе? А вдруг не пристыкуется? Пусть уж лучше покоится где-нибудь там, на дальней пыльной полке моего подсознания. Являясь ко мне в дурных снах или измененных состояниях моего правильного сознания. В конце концов, сны забываются, а состояние сознания мы меняем не так уж часто. Кто-то в дни рождения. Кто-то в дни рождения и по праздникам. Кто-то…
Максим рывком застегнул «молнию» сумки, щелкнул замками кейса.
Всё. Сбор закончен. Однако провозились вы, мистер Боброфф. Даже с кухни уже не доносится ни звука. Пора отходить ко сну. Завтра ранний подъем.
Ночью Максиму опять снился сон.
Скорее, это было продолжение дорожного сна. Короткое и яркое. Та же площадь, та же церковь напротив. Тот же снующий люд вокруг. Только нет ни лимузина, ни свадьбы. Сам же Максим медленно бредет к храму, зажимая в трясущейся старческой ладони бумажку сотенную. Ни к чему она ему. Отдать чужое, отдать…
С трудом добрел он до храма, крестясь попутно, да только нет на том месте ничего подобного. Стоит там киосочек странный, на газетный похожий сильно. Но побольше и покрасивше будет, словно теремок с большими стеклами-витринами. Стенки добротные железом обиты шиферным. Крышей крыт красною черепичною, как домик швейцарский. В витринах по полкам напитки расставлены заморские в бутылках диковинных. Глянцевые разноцветные коробочки и красивые пакеты-шуршалки взор ласкают. И много всякого другого добра по полкам разбросано, аж глаза разбегаются. Что ж за теремок такой, кто хозяин-то? Аль постучать в окошечко?
Тук, тук, раздается сверху. Тук-тук, словно молоточком постукивают. С трудом задирает Максим голову – не гнется шея от старости – а на крыше…
Мать честная! Данила Шелест восседает верхом на теремке, молоточком по черепицам постукивая. Смотрит Данила сверху, улыбаясь снисходительно.
– Чего хотел, отец? За пивком пожаловал? – вопрошает якобы уважительно. – Подожди чуть-чуть, сейчас закончу с крышей. Деньги-то есть у тебя?
Разжимает Максим ладонь свою, сотенную гордо демонстрируя. Есть у нас деньги, конечно есть. Не обязательно тебе, Шелест, знать, что это Колина денежка. Вслед не будешь вопросов задавать унизительных.
– Чего там у тебя? – свесился Данила, купюру разглядывая. – Штука? И всё?
Какая такая штука? Ты про что, Даня? Расправляет Максим купюру Колину, к глазам подслеповатым подносит. Что за наваждение! Подменили ее будто. И цвет другой, и бумага незнакомая. Застиранная она, что ли?
И не сотня это! Три нуля красуются на бумажке! Да это ж тыща, боже ты мой! Тысяча рублей?!
Чья это тысяча? А вдруг спросит кто – откуда, дед, такие деньжищи у тебя? Что ж делать-то? Сраму не оберешься… А Коле чего теперь отдавать?
– Извини, отец, – сочувственно заключает сверху Данила. – Придется тебе еще посидеть с протянутой рукой. Этого даже на пачку сигарет не хватит.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/02/18/1358