1.
Ольга
Нет, нет... не так: слишком быстро. Вдруг не подействуют? Но и не слишком медленно – вдруг передумает? Не передумает. Ей не хочется больше жить. Зачем? Hикому она не нужна. Да и была ли кому-то нужна? Разве что в детстве: маме, папе и бабушке. А потом никому не нужна. Всё исчезло, лучше не вспоминать. Ещё таблетку... уже седьмая. Голова кружится. Как люди пьют эту гадость? Но она слышала, что это лекарство действует только с водкой: один яд убьет тело, другой – мозг. Главное, чтобы не было боли. И крови.
Она всегда боялась крови, еще с тех пор, как увидела на дороге сбитого велосипедиста. Она возвращалась тогда из школы, а впереди стояла толпа. Зачем она подошла? Потом ей долго снился несчастный парень в луже собственной крови и преследовал тот особенный запах. Вспомнилось же... Что ей тот парень? Отвезли его в морг – и всё. Вот и ее отвезут. Положат на холодный каменный стол. Позвонят Мише: «Ваша мать умерла». «Как умерла?» - спросит он. «Отравилась», - ответят ему. Он позвонит отцу, и они приедут. Увидят ее – спокойную, равнодушную... Может, даже заплачут. Глеб-то точно заплачет. А может, и сын. Это какая по счёту? Восьмая? Кажется, да. Только восьмая. Еще много. Дверь она не заперла. Утром соседка принесет молоко и найдет ее. Неживую.
Сегодня ей сорок лет. Круглая дата. Никто не поздравил: ни Глеб, ни Мишка.
Уже девять вечера. Она ждала весь день. Напрасно ждала. Коллеги звонили, подруги, даже тетя Вера из Винницы. А те, кто ей дорог, забыли.
Неужели и у нее были когда-то счастливые дни? Наверное, были. Когда Мишка был маленьким. Она забирала его из садика, и они шли домой пешком – чтобы как можно позже вернуться туда, где ждет Глеб. Ему всё было не так. И Мишка избалован, и она – плохая хозяйка, и носки не умеет заштопать, и пыль по углам. Ну, вот, теперь – девятую. Мишка приходил из школы, в глазах – вопрос: «Папа дома?» «Нет!» - отвечала она, и они садились обедать. Он рассказывал о школьных делах, а она подкладывала ему еды и радовалась, какой славный у нее сын. А потом приходил отец, и начиналось: «Ты руки мыл? Какие сегодня отметки? Почему снова тройка? Ну-ка, марш в свою комнату! И не выходи, пока не сделаешь все уроки!»
Голова кружится... Говорят, нужно выпить не меньше двадцати, а еще только десятая. Ничего, она выдержит. Только бы не тошнило.
Теперь она понимает, что трудно было не только ей: сыну было труднее. Он старался быть таким, каким хотел его видеть отец – и не мог. Не умел. А потом не хотел. Она помнит, как Глеб договорился со знакомым тренером, чтобы тот взял Мишку к себе. Раза три сын сходил – и каждый раз потом плакал у себя в комнате. Она гладила его по голове, утешала, говорила, что он привыкнет, что баскетбол – хорошая игра, а он неожиданно вытер слёзы и сказал: «Как я вас всех ненавижу!» Она замерла: «Миша! А меня-то за что?» А он ответил: «За то, что ты с ним живёшь».
Одиннадцатая...
И всё покатилось кувырком.
А потом сын вообще перестал с ними разговаривать. Приходил из института и запирался в своей комнате. Только ужинать выходил, и то не всегда.
«Это ты виноват! – сказала она мужу. – Ты довёл его своими придирками. И меня довёл. Не могу больше».
Она думала, после развода все будет, как раньше, ведь папы не было дома, но стало хуже. Миша закончил второй курс и ушел в общежитие. Она пыталась поговорить с ним, но услышала: «Не приходи сюда больше. Я только здесь понял, что что-то собой представляю». И деньги не брал, даже подарок ко дню рождения не взял.
В голове – туман. Она плохо помнит, что было дальше. Она старалась бежать от одиночества. Как его звали? Не помнит. Мамочка, что же она с собой делает? Как болит голова! Кто это говорил: «Родителей сначала любят, потом судят, потом жалеют»? Вот и она... вот и её... Мишка её любил, она знает. Но почему же так долго он ее судит? И когда же будет жалеть?
Двенадцатая... Тринадцатая...
2.
Глеб
Куда исчезла та трогательная девочка, которую он когда-то полюбил?
Почему на каждое самое невинное замечание она ощетинивалась, как ёж? Разве он требовал чего-то особенного? Всего лишь порядка и тишины. Поработала бы, как он, не только тишины бы просила. И сына против него настроила. Ничего парня не интересовало: ни учёба, ни шахматы, ни рыбалка, ни спорт. Как ему было тогда стыдно: договорился, что сына возьмут в баскетбольную секцию, а он... Можно подумать, было так просто договориться! Но разве о нем кто-то думал? Жена собой занималась, сыну вообще ничего не было интересно. Разве это семья?
После развода он всё им оставил, ушел, в чем был. Не пропал. Мишку иногда встречает: курить стал, паршивец. Но хоть в институте учится. Даже не ожидал от него. Говорит, мать одна живет. Вот-вот, ей только одной и жить: ни варить не надо, ни убирать... красота! Сегодня у нее день рождения. Сорок лет. Круглая дата. Надо бы позвонить. Уже полдесятого, должна быть дома.
Не отвечает.
Конечно, не отвечает. Разве умеет она думать о ком-то, кроме себя? Разве могло ей прийти в голову, что бывший муж позвонит? Она и с сыном-то не ужилась: ушёл в общежитие.
Не отвечает.
3.
Миша
Сегодня матери сорок лет. Круглая дата. Нужно поздравить. Вот закончится фильм, проводит Наташку – и позвонит. Мать у него неплохая. Может, зря он из дома ушёл? Да нет, не зря. Когда-то нужно стать взрослым. Он из своего детства помнит мало хорошего. Всё время меж двух огней. Почему они не могли жить нормально, его родители? Что они доказывали друг другу? И зачем втянули в эту игру его? Он не знал, что сказать, где сесть, что сделать – чтобы и маме понравилось, и отцу. Помнит, как до пятого класса спал с рыжим пушистым мишкой – мама когда-то давно подарила, сказала: «Мишеньке – мишку». А потом отец выбросил его в мусоропровод: стыдно, мол, взрослому парню спать с игрушкой. А мама молчала, не заступилась. Потом пришла к нему в комнату – знала, что он не спал, - и пообещала купить маленького медвежонка, но чтобы отец не знал. Купила. И он его прятал, этого медвежонка, и всё время боялся, что отец найдёт. Ерунда, конечно, но запомнилось. Нет, они с Наташкой не будут так жить. А если будут дети, он их будет любить. И не станет давить, давить, давить... даже не давить - выдавливать. Любовь выдавливать, уверенность в себе, достоинство, что ли... Не знает он, как сказать, но знает, что только в общаге почувствовал себя человеком.
Не отвечает.
Странно: уже почти десять. А впрочем, что странного? Свободная женщина: мало ли, где проводит свой день рождения? Откуда ей знать, что сын будет звонить?
Не отвечает.
4.
Утром в приемном покое больницы стояли двое: измученный бессонницей Глеб и не отходящий от него ни на минуту, как будто только энергия отца и держит его на ногах, Михаил.
- Всё хорошо, - вышел к ним доктор. – Она вовремя остановилась. Можете к ней пройти.