Подземный переход метро выплюнул Пашку с Таней прямо в густой июньский полдень. Они повернули с людного Московского проспекта на Алтайскую. Мимо старого фотоателье, где Пашка фотографировался с папой перед "первым звонком", мимо арки бабушкиного дома, вдоль пустыря, где Пашка с друзьями искали клад, все дальше углублялись они в забытые Пашкой дворы. Наконец, уже у самой Варшавской, они вошли в серое кирпичное здание.
Строгий мужчина проверил номер записи, и сказал, что все займет не более полутора часов и беспокоиться не надо. Таня прошла с ним, а Пашка побрел ждать на улицу.
Неподалеку по-летнему пустел детсадовский дворик. За его оградой шелестели остриженные тополя, и ветер небрежно гонял белый пух, прилипавший к оставшимся после ночной грозы лужам. Пашка перелез через невысокий забор и уселся на скрипучую красную качель. Невдалеке перед собою увидел он серые крыши гаражей, по которым в детстве бегал с приятелями. Мысленно перескочив через гаражи, Пашка представил пустой школьный двор, футбольную площадку, кусты сирени, окаймлявшие центральную дорожку и широкие желтые ступени лестницы, ведущей к главному входу.
Неожиданно погода начала портиться, тучи прикрыли солнце, и ветер нервными рывками погнал пух по дорожкам. Стало холоднее. "Все будет хорошо" - бодрился Пашка. Он попытался вздремнуть, но цепкий, холодный ветер дергал за струнки натянутых нервов, будил сотни сдерживаемых тревожных мыслей. Нависала гроза. Блеснула молния, потом другая, грянули тяжелые выстрелы грома. Хлесткий ливень погнал Пашку с качели, под козырек входа в детский сад.
Таня вышла из серого здания через час, когда дождь уже закончился. Пашка взял из ее рук сумку. Они молча пошли обратно к метро. Еще можно было успеть на третью пару в институт.