Я едва не сшиб женщину в инвалидном кресле, впопыхах заскакивая в лифт. Она была высокой, широкоплечей, с длинными руками, и мне пришло в голову, что она профессионально занималась спортом до тех пор, как болезнь или травма не приковали ее к креслу. Ссутулившись и поникнув головой, женщина смотрела куда-то внутрь себя и не обращала на меня никакого внимания. Казалось, даже не заметила, как я вошел.
Определенно мы виделись не впервые. Помнится, прошлой весной я натолкнулся на нее у подъезда. Крупные капли барабанили по зонту, а изо рта шел пар. Рука, держащая зонт, зябла без перчаток, и приходилось все время чередовать ее с другой. Туфли безнадежно промокли. Женщина сидела в своем инвалидном кресле под козырьком, плотно укутавшись в сиреневую куртку. Кажется, такие носят горнолыжники. Черные, с редкой проседью волосы почти доставали до лопаток, некоторые пряди постоянно колыхало ветром. Сложив и отряхнув зонт, я прошел мимо нее и открыл дверь в подъезд. Почему-то мне показалось, что она тоже хочет зайти, поэтому несколько мгновений я придерживал дверь. Женщина не двигалась и смотрела, как чахлые желто-синие цветочки в клумбе прибивает дождем к земле. Уже на лестнице я услышал, как автодоводчик закрыл парадную.
Двумя или тремя месяцами позже, когда спальный район сдался под натиском зелени и солнца, я выгуливал вместе с девушкой свою кошку. Идея – дрянь, но разве это важно, когда вы в обнимку плывете по августовской дымке? Представители человечества в нашем трио несомненно упивались происходящим, чего не скажешь о кошке, которая беспрестанно прижималась к земле и опасливо озиралась по сторонам. Мы же держались за руки и подставляли лица солнцу. Веселье переполняло нас, выплескиваясь наружу искристым смехом. В душном воздухе пахло пылью и сладковатыми духами моей половинки. Мороженное таяло прямо в руках, оставляя их липкими и маслянистыми. Мы говорили о самых глупых и никчемных вещах, а значит, были по-настоящему счастливы. Верили, что касательные никогда не перестанут касаться. Что каждый август мимо нас будут проезжать дети на велосипедах, сверкая локтями и коленками, измазанными зеленкой. Что дышать всегда будет так же легко, а любимые песни никогда не смогут надоесть. Краем глаза я видел, как женщина в инвалидном кресле мало чем отличилась от нас: сидела на солнечной стороне, зажмурив глаза, и улыбалась. Она впитывала весь свет, всю зелень и синеву вокруг, всю жизнь, что била ключом. В правой руке женщина вертела желто-синий цветок.
На циферблате лифта загорелась красная единица. Попутчица повернула голову в мою сторону и устало спросила: "Не поможете выйти из подъезда?". Двери лифта услужливо открылись, и мы стали пробираться сквозь барьеры ступенек и узких дверей. В моей квартире уже давно не живет кошка, а плейлист сменился чуть более, чем полностью. Я перестал читать старые книги и следить за новостями. А эта женщина по-прежнему выходит на улицу, все так же ловит редкие солнечные деньки или любуется цветами. Радуется толстому английскому бульдогу, ведомому своей хозяйкой совершать ежедневный моцион; тройне, которая подолгу протискивается через входную дверь на своей коляске-шаттле; улыбчивому дворнику-гастарбайтеру и сердитой председательнице управления ТСЖ. Мир для нее чертовски хорош, даже если он ограничен десятью шагами от подъезда.
Октябрьская изморось оставила ее под козырьком. Массивный шерстяной шарф, словно зоб, обвивает шею, ладони спрятаны в карманах, а куртка расстегнута. Мне захотелось пожелать ей самого доброго, что только может случиться с человеком.
– Часто вы выходите на улицу?
– Бывает иногда.
– Одной сложно спускаться, да?
– И это тоже. А зачастую нет настроения.
– Зато если выйти, оно появляется.
– Точно. А если повезет, то какое-то время не думаешь о смерти. Но это, конечно, редкость...
Свернув за угол и скрывшись из ее вида, я раскрыл зонт. Пройдя несколько шагов, наступил в лужу.