Полтора года между Югом и Севером
После первого «поля» в моей жизни был камеральный период в Челябинском геологическом управлении, где я так же корпела над синьками. Вся наша партия уместилась в одной комнате, нельзя сказать, чтобы просторной. Столы стояли впритык друг к другу. Жилья у нас с Лёней не было и поначалу нас приютили Григорьевы в своём частном доме. Потом Управление «расщедрилось», выделили нам махонькую – размером три на три метра угловую комнатушку в деревянном бараке в посёлке геологоразведчиков Синеглазово под Челябинском. Комнатушка эта для жилья была не пригодна: бывший склад, без какого-либо отопления, с двумя глухими, без форточек зарешёченными окнами по разным стенам. Но радости нашей не было предела. Антипов выдал напрокат казённую раскладушку, казённый металлический складной стол и два алюминиевых складных стула. На раскладушку мы сделали широкий настил из досок, на окна повесили красивые длинные штапельные шторы, в единственном свободном углу соорудили полку для электроплитки, на которой я готовила и потом переворачивала её на бок для обогрева помещения; чтобы плитка горела жарче, сделали мы двойную спираль. Рядом с входной дверью на ящике было место для эмалированного ведра с водой, колонка не близко. А Григорьевы подарили половичок. Стало уютно, красиво. Самое главное достоинство этой комнатушки – было подполье, где уместились не только пять эмалированных вёдер наших припасов с полевыми соленьями и вареньями, но и картошка на зиму.
Там же, в Синеглазово жили и Фёдоровы, и я, наконец, познакомилась с женой Виктора Верочкой Мы подружились и дружим до сих пор.
На работу в Челябинск нас возили служебным автобусом. Большинство пассажиров – мужчины, и всю дорогу разговоры – на производственные темы или о положении в мире. Женщины в разговорах почти не участвовали. Началась размеренная однообразная жизнь: работа, дом, опять работа. Иногда выбирались в кинотеатр, а это не близко: посёлок Новосинеглазово с его Домом культуры, больницей и магазином находился километрах в четырёх от нас.Тогда я поняла, что у геологов самый интересный период – полевой. Камералка – банальное хождение на службу. Возможно, это моё субъективное мнение, потому что в поле я жила с ощущением единства со всеми, не была перегружена работой, не ходила в маршруты. Мы все жили одной семьёй, все вечера были наши. Возможно и другое, в Синеглазово мы оказались оторванными от городской жизни, служебным автобусом утром нас увозили на работу, а вечером привозили домой. Общаться с друзьями стало проблематично, потому встречи стали редкими. У Фёдоровых родился сынок, и, разумеется, их мир сосредоточился на новорожденном. Верочка иногда забегала ко мне, проверяя, как протекает моя беременность, она медик, каких мало. Другой медицины для меня не могло быть: прописка у нас с Лёней была свердловская.
Приближалась пора родиться и моему сыну, и «прозевав» часть декретного отпуска, я поехала в Свердловск. Одиннадцатого марта ранним солнечным утром сынок мой изволил появиться на свет. Лёня примчался в роддом на другой день: заросший, бородатый, исхудавший, но с букетом и роскошной коляской. Телеграмма от него опоздала. «Малыш держи хвост пистолетом радуемся пьём всей партией», телеграмму с таким содержанием телеграфные работники Челябинска принимать не решались, лишь на третьем пункте рискнули. Что и как эстеты пили, не знаю, но что радовались – уверена.
Погода, наверное, тоже радовалась рождению моего сына: ко времени выписки из роддома снегу навалило столько, что расстояние, которое в обычных условиях можно было преодолеть минут за двадцать, такси осилило почти за два с половиной часа. Хорошо, что сын был на руках у Лёни, я в своих замшевых зимних туфельках тридцать третьего размера, на высокой «шпильке», выходя из машины, провалилась по колено в свежевыпавшем рыхлом снегу.
Вскоре Лёня уехал обратно в Челябинск, а я окунулась в новые заботы: пелёнки, распашонки, купания, гуляния. Особенно любила я гулять. Ещё бы! Таких колясок, как наша, я ни до, ни после ни у кого не видела. Мама моя сшила своему первому внуку конверт из бордового атласа с атласными же рюшами и большими золотистыми чешскими пуговицами, отпоротыми от моего модного пальто. Гордо катала я сына, отмечая заинтересованные взгляды прохожих.
Но я тосковала по мужу и, едва сыну исполнилось четыре месяца, дав телеграмму, я понеслась с ребёнком в «поле». Базировалась наша партия в то лето тоже на Южном Урале в Бредах. На мою беду телеграмма пришла на два дня позже. Почта опять подвела, и Лёня не смог нас встретить. От станции я добиралась на попутке и еле нашла своих. На месте застала лишь красавицу с тёмнорусой «гривой» до пояса – Нину Пильщикову: Рафаэль успел жениться. Лихо! Когда я уезжала, даже намёка на это не было. Познакомились, она сразу очаровала меня. Со вкусом у Рафки всё в порядке, подумала я. Вечером все вернулись из маршрутов. Надо ли говорить о том, как я удивила всех своим приездом? И как я могла удержаться, не похвастать самым главным подарком судьбы? Все дружно отметили, что по моей комплекции сын у меня богатырь, в папу. Лёня пыжился от гордости. Сняли нам отдельный домик и на радостях устроили пир. Ребёнок мой переходил с рук на руки, всем хотелось подержать его. Даже Антипов попытался показать на пальцах «козу рогатую».
В это лето народ был «расквартирован», условия жизни более цивилизованные, чем в палатках, а от «нашего» с Лёней дома я пришла в неописуемый восторг: просторно, светло, чисто. Мебели никакой, но мы неприхотливы, обойдёмся. Сыну досталась Лёнина казённая раскладушка, а нам и на полу хорошо. Главное, мы вместе. Ради этого Лёня устроил два «медовых» дня: не ходил в маршрут.
Но однажды… Случаются в жизни такие «однажды», с которыми невозможно смириться. На улице было жарко, и я пыталась усыпить сына в доме, укачивая его на руках и расхаживая взад-вперёд по комнате. Вдруг у меня под ногами что-то хрустнуло. Оказалось, я наступила на большого чёрного жука. Благо, была в какой-то обувке, иначе история, наверное, закончилась бы обмороком. Но, странно: от того чёрного, как сажа, блестящего жука в разные стороны быстро побежали мизерные прозрачно-белые жучата. Это зрелище настолько поразило меня, что я не успела испытать ужас. Но после этого спать на полу было выше моих сил. Лёня, естесственно, сначала поднял меня на смех за мои страхи, потом добавил: «Что-то не припомню, чтобы год назад в палатке у тебя было ложе с балдахином».
«Нужда настигнет, и обух плетью перешибёшь». Сколько я не упорствовала, пришлось смириться с тем, что кровать с периной мне никто не предоставит.
Прошёл почти месяц с тех пор, как я с четырёхмесячным малышом неожиданно нагрянула к людям, занятым серьёзным делом. По вечерам мы по-прежнему собирались вместе в большом дворе «камералки» – избы, в которой обосновался Антипов, и где днём мучилась над «синьками» Нина Пильщикова. Крохе Журавлёву был пожертвован «манеж» – Антиповская раскладушка. Поставили её рядом с брёвнами, которые служили народу «креслами», и сынок мой нежился на свежем воздухе. Костров не разводили, видимо, из противопожарной предосторожности: деревня всё-таки. Песен не было, гитару Аркадий оставил в Челябинске. У меня не выходила из головы мысль, что мне необыкновенно повезло, что первое в моей жизни «поле» в прошлом году прошло на «дикой природе» – в палатках, на берегу реки. Но и здесь было ощущение, что собралась дружная семья, разговоров хватало и всем было хорошо.
Как-то сынок мой раскапризничался. Кричал требовательно, истошно. Мы все ничем не могли успокоить. Что надо ребёнку, ведь сыт, ползунки сухие? Я готова была заголосить сама. Нина взяла его на руки и он враз успокоился, затих. Восемнадцатилетняя девчонка! Только после школы. Ей самой до материнства ещё далеко. Что в ней было такого чудодейственного? Что за сила притяжения? Наверное, всё просто, – решила я, – Нина больше и пышнее телом, ребёнку мягко, уютно у неё на руках. Или в ней природой заложен тот особый дар материнства, которому можно позавидовать.
В сентябре сыночку моему исполнилось полгода, пора было прикармливать. Надо было возвращаться в цивилизацию. Лёня купил билет до Свердловска, посадил в поезд, уверенный, что я благополучно прибуду к маме. Я же, не сказав Лёне, чтобы не расстраивать его, знала, что в Челябинске сойду с поезда. Мне хотелось домой не к маме, а в своё гнёздышко, в Синеглазово.
Но что я там застала! Всю казённую мебель изъяли, она была нужна в поле. Видимо Лёня собирался в спешке, потому что на полу кучей свалена грязная посуда, связанный толстой верёвкой тюк с постелью, в углу скомканный половичок, на ящике – ведро, на дне которого, распластав лапы, сидел такой же страшный полосатый паук с оранжевыми глазищами, какого в прошлом году в поле парни принесли в гостинец нашему приёмышу, подранку Филе. Среди такого безобразия чужеродно, дико смотрелись нарядные штапельные шторы. Сердечко моё упало: что мне здесь делать с маленьким ребёнком?
Мир не без добрых людей, выручили соседи: кто-то дал на прокат раскладушку, кто-то табуретку, соседка Саша согласилась приютить ненадолго моего Володиньку, хотя у самой тоже был маленький ребёнок. Я успела съездить в Челябинск, чтобы получить денежку за декретный отпуск, на обратной дороге, проходя мимо помойки увидела сломанный детский манеж-кроватку. Как было не подобрать его? Починила, промыла с хозяйственным мылом и немного успокоилась: ребёнку было место. Потом из магазинных ящиков соорудила стол, где-то нашла лист фанеры, скрепила мой «стол», чтобы не развалился, накрыла его скатертью, постирав, постелила половичок и успокоилась окончательно. В доме моём снова стало красиво. Много ли человеку надо?
Мои друзья не перестают удивляться моей мастеровитости и умению находить выход в любой ситуации. А эти качества не возникают на пустом месте. Моё поколение в большинстве своём не было избаловано благами цивилизации. В нашей безмужчинной семье мне с малых лет приходилось участвовать в семейных потугах обустроить быт, носить на коромысле воду с далёкой колонки, пилить и колоть дрова, заготавливать на зиму шишки для самовара. Сбор ягод и грибов в пригородных лесах «за пивзаводом» – тоже не без нашего с моей почти ровесницей тётушкой детского участия. Никто нам не организовывал, не устраивал каких-то особых детских площадок для игр, мы сами что-то сажали, строили «балаганы», зимой сооружали снежные горки для катания на «фанерках», а то и без них. Мы были активны, фантазия наша работала бурно, потому и умения приходили сами собой. Никто нас специально не воспитывал, воспитывали условия жизни. Корни мои с маминой стороны среди староверов, а это почти патологическая любовь к труду, к порядку, к чистоте, почитание традиций, желание создавать всё своими руками без надежды на чью-то помощь. В нашем детстве книга Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» зачитывалась до дыр, естесственной была страсть к совершению добрых, бескорыстных – «тимуровских» поступков. Это было сродни «потайной милостыне»: по бабушкиным рассказам в её семье к праздникам собирали узелок с разной снедью и рано поутру, пока все спят, тайно вешали его на скобу ворот бедных людей.
Моё решение жить самостоятельно с полугодовалым ребёнком в Синеглазово было опрометчивым. Больно вспоминать, как сложно было ходить за продуктами в поселковый магазин. Четыре километра невелико расстояние, если идти налегке, но сынок мой не хотел признавать коляску, поднимал крик. Долго нести его – тяжёлого, не было сил, руки «отваливались» и я часто устраивала «привал», усаживаясь прямо на землю.
Прожили мы вдвоём до «белых мух» в конце октября. За это время Володенька успел поболеть: плохо перенёс прививку КДС. Удивительно, как дети переносят высокую температуру: тридцать девять, щёки горят, а ребёнок, держась за перегородку кроватки, едва научившись вставать, будто прыгает, быстро-быстро приседая, и весело хохочет. А я места себе не нахожу: никаких телефонов в округе, наша медицина в лице Верочки Фёдоровой в Свердловске. В два часа ночи сосед на грузовой машине повёз нас в больницу, в Новосинеглазово. Нас не только не приняли, но ещё и отчитали: зачем ночью тревожим? Не помню как, но всё-таки обошлось, выздоровели мы.
К ноябрю приехал Лёня, и кое-как перекантовавшись зиму в Синеглазово, мы, наконец, собрались на Север.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/02/12/2276