Ему хотелось спать. Казалось бы, для этого есть все условия. И лёгкая усталость, тянущая мышцы рук, и тихая обстановка вокруг, и палатка, чьи брезентовые стенки ограждали от света разрозненных костерков и одной тусклой лампочки, и грязный, продавленный, но всё же мягче, чем холодный бетонный пол, матрас. А сон не шёл, хоть ты расшибись об этот самый пол.
Удавалось лишь балансировать на грани реальности и мира грёз, всплывая то по одну сторону невидимой черты из-за резких звуков с платформы, то по другую, уходя из земных глубин в глубины своего подсознания. И нигде по своей воле задержаться не получалось. Будто кому-то или чему-то было неугодно, чтобы человек заснул, и он старательно вытягивал его, сидя где-нибудь в тёмном туннеле, своими ментальными щупальцами обратно на станцию.
Тяжело вздохнув, Фёдор Шмелёв по прозвищу Шмель сел и растёр лицо руками.
- Блин, да что это такое, - пробормотал он, угрюмо глядя через гнилую материю палатки на пляшущее пламя костра, разведённого на противоположном краю платформы между пилонами. – Никогда ведь бессонницы не было.
И действительно, за всю жизнь в организме Фёдора не случалось каких-либо серьёзных сбоев. Фёдор, можно сказать, дружил с ним, не изматывал длительными физическими нагрузками, нервными напряжениями, а если таковые и случались, после давал вволю отдохнуть. А организм, в свою очередь, отвечал хозяину взаимной благодарностью. Захотел – поспал, наоборот, бодрствовать надо – пожалуйста, усталости ни в одном глазу. Этакий симбиоз.
Способность Шмеля сохранять свои силы и энергию объяснялась его флегматичным темпераментом консервативного типа. Он не видел смысла переживать, если есть своё тёплое местечко в огромной подземной системе. Есть палатка на станции, пусть и забытой, полумёртвой, куда можно прийти поспать, расслабиться, подумать, почитать. Есть пусть и не лёгкая, не благодарная, но всё же работа, которая кормит и даёт возможность пару раз в месяц оторваться на ближайшей «ганзейской» станции, побаловать себя всякими сластями, книгами, старыми газетами, фотокарточками и прочими вещами, которые можно купить у торгашей на Красной линии. А что ещё нужно человеку в метро для счастья?
Фёдор попытался найти бессоннице хоть мало-мальски разумное объяснение, но, немного подумав, не пришёл ни к одному нормальному выводу, кроме того, что это сигнал приближения старости. Можно было, конечно, на этом остановиться, мол, а вдруг это знак – и нужно задуматься о том, чего не успел сделать, понять, что надо поторопиться. Но Шмель не любил подобные пространные размышления, да не то, что не любил, считал их бессмысленными. Ты жив – и это хорошо.
Фёдор зажёг восковую свечу, достал из своего рюкзака купленную два дня назад на «Кировской» книгу и приготовился к интересному времяпрепровождению. Прежде чем открыть разворот, Шмель хорошенько рассмотрел обложку. На ней был изображён мужчина, спускающийся в тёмное подземелье по заваленной штукатуркой с осыпавшихся стен лестнице. Он был облачён в бронежилет с множеством кармашков, из-за плеча выглядывал чёрный ствол автомата, в одной руке пистолет, в другой – фонарь. Лицо человека изображало крайнюю степень суровости и полную готовность прикончить любого врага. А за его спиной, на фоне залитого светом дверного проёма, стояла тёмная фигура страшного монстра…
«Лёгкое чтиво, – определил Шмель, раскрывая книгу. – Ну, это даже лучше. Не сводится к философским размышлениям, не над чем подумать, авось, сон придёт».
И только он прочитал первый абзац, как по палатке проползла тень. Фёдор нехотя отвёл взгляд от страницы. Через стену палатки явно угадывался силуэт, подсвеченный сзади пламенем костра. Судя по его размеру и неслышному крадущемуся способу передвижения, это был ребёнок. Взрослые тут обычно так шаркают при ходьбе, что их в тоннелях за сто метров от станции слышно.
Фигурка быстро перемещалась, и вскоре замерла возле входа в палатку, не решаясь заглянуть внутрь.
- Кто там? – спросил Фёдор. Полог приподнялся. На Шмеля глядел Сергунька. Мальчишка лет девяти, живущий на южном конце станции с мамой и бабушкой. Он был тут почтальоном, то есть через мальчугана передавали разные просьбы и небольшие посылки, а тот их исправно доставлял, за что получатель обязательно благодарил его сладкой мелочью или какой-нибудь безделушкой вроде гильзы.
- Дядь Федь, - почему-то шёпотом произнёс Сергуня, - вас там зовут.
- Кто меня зовёт?
Мальчонка захлопал ресницами.
- Не знаю. Женщина какая-то. Мамка говорит, что с Ганзы она. Такая важная, богатая… палатку у нас сняла.
- Это которая с поверхности вчера пришла, что ли? – вспомнил Фёдор. – Меня ещё не было.
- Да. Вчера пришла.
- Ясно. Где она?
- В своей палатке, там. – Сергуня махнул рукой в сторону северного конца станции.
- Спасибо. Иди.
Однако мальчуган и не подумал уходить. Он застенчиво улыбался и смотрел на хозяина жилища.
- Ах, извини, конечно. – Шмель порыскал по карманам рюкзака и положил мальчику на ладонь угощение.
Сергуня недоумённо повертел в руках странный сморщенный предмет жёлтого цвета, потом удивлённо посмотрел на Фёдора и выдохнул:
- Что это?
- А ты разве не ел никогда? Груша это сушёная. – Видя непонимание в глазах «почтальона», мужчина попытался исправиться и стал подбирать слова, чтобы вызвать ассоциацию. – Ну, фрукт. То есть, блин, засушенный плод. В общем, грибы знаешь, как сушат? Вот это типа того.
- А, я понял! – воскликнул Сергуня. – Спасибо, дядь Федь! Я побежал.
Отложив книгу, Шмель потушил свечу и выбрался на платформу вслед за мальчиком, которого уже и след простыл.
* * *
Сергуня ошибся, сказав, что незнакомка – женщина. Ошибся, разумеется, не в поле, а в возрасте. Это оказалась девушка примерно двадцати пяти – тридцати лет. Не сказать, что богато одетая, скорее опрятно. «Сталкерские» ботинки, тёмные камуфлированные брюки, серая, явно на размер больше, спортивная кофта. Кожа бледная, как и у всех жителей метро. Она сидела на корточках возле своей палатки, прислонившись спиной к пилону. Изучая девушку ползущим взглядом снизу вверх, Фёдор обомлел, когда дошёл до головы. У незнакомки были такие же огненно-рыжие волосы, только они спадали почти до самых плеч. Причём не грязные, как у большинства людей, в основном бедняков, а лоснящиеся, ухоженные, расчёсанные.
Девушка настолько контрастировала с обстановкой мрачной станции, что Шмель поначалу подумал, будто ему на самом деле удалось заснуть, и сейчас он видит сон.
Прекрасно зная о присутствии Фёдора благодаря звуку его шагов, девушка, однако, не спешила переключать на него своё внимание. Оно было полностью сосредоточено на тонувшем в полумраке северном конце станции. Что там может быть интересного? Гермозатворы, покрытые трещинами стены и пилоны. Там даже не живёт никто. Стоит только пройти последнюю палатку, как сразу становится неуютно на душе. Может, причина в том, что дальше нет станций, только полуразрушенный недостроенный тоннель и грунт. Чернота. На юге хоть всё остальное метро, какое-то ощущение человеческого присутствия.
Наконец, незнакомка удостоила Шмеля своим вниманием. Она повернулась и без приветствия тихим бархатным голосом спросила:
- Ты машинист?
Взгляд её больших изумрудных глаз словно пригвоздил Фёдора к месту. Много за жизнь он повидал людей, многим заглянул в глаза. Так вот у большинства они были мёртвыми, цветом похожие на опалённую атомным огнём землю, на которой потом ничего не растёт. Не зря говорят, что глаза – зеркало души. В глазах девушки отражалось нежелание мириться с существующей реальностью, с постоянным ощущением обречённости, пропитавшим стены станций и туннелей. Стремление двигаться, стараться делать всё возможное, чтобы будущие поколения увидели солнце. Нет, эта мысль была далеко не самой частой, посещавшей Фёдора. Просто подобные разговоры очень популярны среди жителей подземного каменного царства.
Но именно эти глаза, в которых ясно отражалось душевное горение, желание что-то изменить, вмиг заставили проникнуться к девушке симпатией.
- Не, ну какой я машинист, - пробубнил Шмель, словно завороженный, безотрывно глядя в глаза незнакомки. – У меня и поезда-то нет.
- Ой, не надо дурковать. Дрезину водишь?
- Вожу.
Наступила пауза. Девушка не спешила продолжать разговор, ибо без труда заметила повышенное к своей персоне внимание. Её это обескураживало. Фёдор был благодарен Создателю за то, что он наделил его умением быстро брать себя в руки, то есть взывать разум на борьбу с чувствами.
- А что, собственно, от меня требуется? – спокойным голосом спросил он. Внешние волнения-то он убрал, а сердце продолжало бухать.
Теперь девушка неотрывно смотрела на Фёдора. В её взгляде читался некий профессиональный интерес. Как коллекционер, раздумывающий, пополнят ли какие-то предметы его коллекцию либо же повторят уже имеющиеся, стоит ли их брать.
- Довезти до ближайшей станции Красной линии.
- Когда?
- Что когда?
- Отчаливать когда?
- Хоть сейчас. Точнее и надо прямо сейчас.
Фёдор ухмыльнулся.
- Не пойдёт. Я только утром оттуда, устал, не спал ещё. Не поеду. По крайней мере, сегодня.
- Мне срочно надо. Я хорошо заплачу.
- Это принципиальный вопрос, а не вопрос денег, - важно сказал Шмель.
- Двадцать «пулек» пойдёт?
- Двадцать? – с напущенным расстроенным видом переспросил Фёдор. Не то чтобы ему хотелось торговаться с этой девушкой, просто появился реальный шанс подзаработать. Как говорят торговцы, деньги превыше симпатий. Не дословно, но смысл такой. Фёдор не был жадным, зато он понимал простую истину: чем денег больше, тем жизнь лучше. Можно больше себе позволить. – Мало двадцать.
- Мало?! – вспыхнула девушка. – Да это две трети магазина, а на приличных станциях хватит не раз вкусно и сытно поесть.
- Не надо меня лечить. Если я живу на забытой всеми станции, это ещё не значит, что ничего о мире не знаю. Два раза поесть, ага. За двадцатник пусть тебе пацаны грибочки срезают, - он указал рукой в сторону северных туннелей. – А мне, между прочим, не один перегон дрезину гнать.
- Ладно, - вздохнула незнакомка. – Двадцать пять.
- Горячее.
- Слушай, если ты такой умный, то должен знать, что на бедных станциях пропитание на день стоит один патрон. Сравни. Это вообще-то много, двадцать пять.
- Минимум тридцать. Не хочешь – оставайся и жди до утра. Или иди пешком. Но сразу говорю: кроме меня, тебя никто не отвезёт. Людей-то нормальных почти нет.
- Хорошо. Двадцать семь.
- Ну, по рукам. Жду через полчаса на перроне. Мне ещё дрезину выкатить надо и поправить в ней кое-что.
Сказав это, Фёдор в последний раз окинул девушку оценивающим взглядом, развернулся и пошёл назад.
- А ты коварный, рыжий! – долетело сзади.
- Вряд ли коварнее тебя, - проворчал Шмель.
* * *
Ровно через полчаса он, вытянув ноги, сидел в ручной дрезине, читал книгу и жевал какое-то липкое тягучее вещество, именуемое ганзейскими купцами, у которых можно его купить, «жвачкой». Большинство дизельных дрезин давно ржавеет в отстойниках из-за дефицита топлива. Всё-таки тридцать шесть лет минуло с ухода людей под землю, многие вещи наверху пришли в негодность. Не исключение и топливо. За пять лет бензин теряет октановое число, выпадает осадок, и некогда бесценная жидкость превращается в бесполезное желе. Протухли те запасы, что в огромных количествах хранились на различных складах. Теперь запускать моторизованные дрезины могут только самые богатые союзы и содружества метрополитена. Ганза, коммунисты, содружество ВДНХ.
Книжка была не очень интересной, поэтому Фёдор не углублялся в текст. Время от времени он посматривал на перрон, ожидая девушку. Завидев её, он убрал книгу под сиденье и махнул рукой:
- Добро пожаловать на борт.
Единственная пассажирка была одета так же, как полчаса назад, только на спине у неё висел средних размеров рюкзак, а на плече незнакомый Шмелю автомат с «дырявой» ствольной коробкой.
- Это что? – поинтересовался он, когда девушка села напротив и положила рюкзак к ногам. – Немцовщина какая-то?
- Советский пистолет-пулемёт системы Судаева, - ответила она.
- Ух ты. Мало смыслю в оружии, но полагаю, что раритет.
- Ты прав. Плюс в том, что можно без особого риска стрелять в тесных помещениях. За счёт низкого темпа стрельбы достигается высокая кучность. А ещё он тише «калаша».
- Внешне немного смахивает на «Ублюдка».
- Ну-ну. Поехали уже.
- Деньги вперёд, - Фёдор подмигнул девушке.
Та покачала головой, вынула из брюк маленький мешочек и передала его водителю.
- Я не пойму, это фраза из того мира, или её здесь впервые сказали?
- А я-то почём знаю? – хмыкнул Федор, взявшись за рычаги. – Мне пяти лет не было, когда бахнуло.
- А я тогда даже ещё не родилась, - грустно сказала девушка.
* * *
- Давай знакомиться, - предложил Шмель. – А то ехать-то больше часа – успеем поговорить. Как вас величать?
- Рита.
Шум крови в висках от усилий, прикладываемых к движению дрезины, и стук колёс намекнули Фёдору, что он мог ослышаться.
- Как-как?
- Маргарита.
Нет, не ослышался. Что же, пожалуй, это необычное имя вполне подходит необычной девушке. Люди обычно стараются не давать детям сложных и заковыристых имён, чтобы не забывать их самим или другие не путались. Хотя некоторые кроме Лены и Пети вовсе ничего больше не знают. Как бы того не хотелось, а жизнь в условиях постоянной борьбы, на которую уходят все силы, и установленные в новом обществе суровые законы, не способствуют умственному развитию. Школы имелись только в Полисе да на Калужско-Рижской линии.
- Ну, а меня по-простому. Федя я.
- Однако внешность у тебя непростая, - заметила Рита.
Шмель на секунду задумался, что в нём такого необычного, потом вспомнил. А девушка тем временем продолжала:
- Как думаешь, вдруг мы последние два рыжих человека на Земле?
Фёдору даже потребовалось отпустить рычаги и сесть, чтобы успокоиться. От длительного смеха выступили слёзы, и он вытирал их наружной стороной ладони, продолжая изредка посмеиваться.
- Что в этом такого смешного? – улыбаясь, спросила Рита.
- Да в принципе ничего, просто странно слышать это тут, - он сделал круговое движение рукой. – Где всё последнее. Последнее обычно быстро съедают. Как того жирафа из анекдота. Вот и нас сожрут.
- Типун тебе…
Разговор ненадолго прервался.
Дрезина натужно катила по туннелю, тьму которого разбавляла лишь керосиновая лампа, болтающаяся из стороны в сторону.
Девушка явно была разговорчивой, так что молчать в пути им придётся немного. Шмель с детства не умел сдерживать поток речи, так и рвущийся из его уст. Надо же, эмоции усмирить мог, а язык, этот отросток без костей, нет.
- Я не понимаю, как там можно жить, - сказала вскоре Рита, посмотрев на Фёдора.
- Где?
- На «Роще». Там же, сам сказал, нет нормальных людей. Мрачные, страшные, больные все. И человек пятьдесят от силы. Поблизости больше нет очагов жизни. Тьма одна.
- Там живут так называемые отбросы общества. Люди никому не нужные и всеми забытые. Они основали свой мирок, где их никто не трогает.
- Но как ты туда попал? На изгоя ты не похож.
- Это долгая и нудная история, я не хочу ворошить своё отнюдь не радужное прошлое. Просто рос на параллельной ветке, тоже недалеко от Ганзы, много скитался, много видел плохого и очень плохого. Сейчас, как видишь, живу на «Роще». Мне на ней нравится, спокойно как-то. Не то, что суета на Красной и кольцевой линиях. Вожу грибы, которыми славится наша станция. Мы их в северных туннелях выращиваем, сами же измельчаем и грузим на дрезину. Один профессор с Красной линии нашёл свойства грибов необычными. Говорит, объясняется это местом, где они растут. Мол, от почвы какое-то излучение исходит. Не радиация, нет, что-то наоборот полезное. Не знаю, не интересно как-то. В общем, он этот грибной порошок смешивает с какими-то веществами и получает обезболивающее лекарство. Типа морфия.
- Да знаю я, - фыркнула Рита. – Его всё метро знает, везде его применяют.
- Есть такое. Ну, а ты-то чего в нашу глухомань забралась? И почему по поверхности?
- Надо было, - буркнула девушка, скрестив руки на груди. – А по туннелям не сподручно. Не сподножно то есть.
- Ладно, не хочешь – не говори.
Шмель обернулся в сторону, куда мчалась дрезина, и оценил пройденное ей расстояние. Повернулся и посмотрел на пассажирку.
- Так, скоро станция «Достоевская». Краткая справа. Её забросили лет восемь назад из-за сломавшейся фильтрационной установки. Починить из местных жителей никто не смог, детали нужно было заменить, а денег ни на них, ни на тем более толкового техника, сама понимаешь… Люди разбрелись кто куда. Многие, конечно, пошли на север, хотя были и такие, кто на юг. Их там, правда, никто особо не ждал.
- А «Достоевская» такая же была, как «Роща»? Мрачная, малозаселённая…
- Нет, не такая. Беднее.
На этом вопросы у девушки, видимо, закончились. Она настороженно осматривалась вокруг, цепляясь взглядом за боковые двери и сбойки. Ей явно было неуютно в перегоне. То, что произошло минутой позже, вовсе заставило её испуганно дёрнуться и изумлённо уставиться на Фёдора.
- Эй, водила, я что-то не поняла… - девушка продолжала всматриваться в летящую навстречу ленту туннеля, словно не веря своим глазам. – Это туман?
Действительно, дрезину начала окутывать белая пелена. Вначале жидкая, как дым, но без запаха, она всё больше сгущалась.
- А ты не слышала про знаменитый достоевский туман? – усмехнулся Шмель. Видя, что Рита его не разыгрывает, он сказал: - Ладно, так уж и быть, расскажу. Только «слон» понадобится. Фильтра-то на станции нет.
Порывшись в своём рюкзаке, девушка извлекла из него чёрный респиратор и надела. Он нисколько не скрыл её красоты, наоборот, даже подчеркнул; в сочетании с рыжими волосами и зелёными глазами лицо Риты стало фантастически-таинственным, хоть сейчас на обложку. Шмель надел свой противогаз, вновь взялся за рычаги и начал рассказ:
- Станция названа в честь великого русского писателя Фёдора Михайловича Достоевского, на её стенах в виде мозаики изображены иллюстрации из его романов, а в центральном зале висит огромный портрет писателя. Кстати, ты читала его произведения?
- «Идиота» читала.
- А «Белые ночи»?
Рита мотнула головой.
- Жаль. Хотя, с другой стороны, интереснее будет меня послушать. В общем, дело обстоит так. Названная в честь писателя, станция каким-то непостижимым образом переняла некую его сущность… крупинку смысла, которую писатель закладывал в свои произведения. И вот что удивительно: она «считала» не те иллюстрации, а совсем другое творение Достоевского. Повесть «Белые ночи». Там повествуется об отношениях молодого человека, мечтателя, как он сам себя называл, и простой девушки, заложницы своей больной бабушки. За год до знакомства с мечтателем эта девушка, Настенька, влюбилась в мужчину, который снимал часть их с бабушкой дома; на плату за аренду они, собственно, и существовали. Он уехал тогда, сославшись на бедность, и обещал вернуться более обеспеченным человеком. Но вот подошла условленная дата – а его всё нет. Настенька отчаялась. И встретила мечтателя. Начала в него влюбляться, подсознательно меняя на того мужчину.
- Не рассказывай, - попросила Рита, поморщившись. – А то неинтересно будет читать.
- Боюсь, иначе ты не поймёшь историю «Достоевской». Так вот. После второй встречи с Настенькой, или, как мечтатель называл эти встречи белыми ночами, поднялся туман. Сюжетная линия после этого виделась читателю катящейся по скользкому рельсу, готовой упасть на любую сторону. Но ведь история «Достоевской», в отличие от повести, не дописана. Когда люди ушли с неё, тут быстро образовался постоянный туман. Станция ждёт финального аккорда в своей судьбе. Или люди вернутся и вновь заселят её, или она станет одной из заброшенных станций, затапливаемых грунтовыми водами, облюбованных крысами и медленно разрушающихся под давлением земной толщи и зданий на поверхности.
- Ух ты, - произнесла Рита, явно потрясённая рассказом. – Я думала, в метро не осталось тех, кто способен сочинять такие легенды.
- А это не легенда, это жизнь. Кстати, мы приближаемся к «Достоевской», - предупредил Фёдор. – Смотри внимательней. У неё есть ещё один секрет, о котором я не упомянул.
Через пару минут, разбив на мелкие осколки ватную тишину, дрезина въехала на станцию. Как всегда, видимость здесь сильно ухудшал плотный туман. Но он не портил общего впечатления. Он не мешал увидеть через колонны, затянутый белой пеленой, что центральный зал «Достоевской» освещён каким-то странным, неописуемым светом. Он словно возник сам по себе, исходил даже не с потолка, а прямо из пространства над платформой, «зажигая» собою колонны и стены станции, облицованные светлым мрамором и гранитом. И дрезина, подобно лодке, плавно скользила через туман, разрезая его плотный слой измятой металлической пластиной, приделанной спереди.
- Что это?! – вскрикнула Рита, когда дрезина была уже на полпути к тёмному жерлу туннеля, уводящего в большое метро. – Почему здесь включен свет? Ты сказал, она заброшена!
- Так и есть, - хитро улыбнулся Шмель, не отрывая взгляда от центрального зала, с обеих сторон окружённого туманом, придающим всей этой картине атмосферу сказки.
- Но и генератор с лампочками должны были убрать!
- Убрали.
Глаза девушки стали ещё шире, и, казалось, занимали теперь чуть ли не половину лица. Она провожала станцию взглядом вплоть до того момента, пока её свет не исчез из виду за поворотом.
- Это явление мы называем «белые ночи», - сказал Шмель. – Как в Петербурге. И ещё кое-что. Плохих людей, надменно относящихся к окружающим, и людей животного уровня, у которых желудок превыше сердца, от ядовитого тумана не спасает никакой противогаз. Он впитывается в их тела через кожу. Не убивает, но вызывает недомогание.
- Почему ты не остановился? – с завороженным видом спросила девушка.
- Нельзя просто так останавливаться. Есть поверье, что если прогулять по центральной аллее влюблённой паре, у них обязательно всё будет хорошо. Станция любит, когда её навещают, и благодарит за это, но не любит зевак.
* * *
- А когда мы под Ганзой будем проезжать? – спросила Рита, глядя в потолок туннеля.
- Метров пятьсот назад проезжали, - ответил Фёдор, глядя на девушку. – А что?
- Да ничего. Просто это же так интересно. Ветка под веткой…
- Интересно будет, когда нашу ветку в том месте затапливать начнёт. Странно, что этого до сих пор не произошло. Там ведь задел под станцию метров на тридцать выше, но весь затопленный. Метро ветшает. Станции рушатся. Не только заброшенные, но и населённые.
- Да, знаю. Сама видела прогнувшийся свод «Тургеневской».
- Что ты там делала, на «Тургеневской», - удивился Фёдор. А про себя подумал, что
Рита всё-таки девушка весьма непростая. Точнее она кажется простой из-за открытости и общительности, но это внешняя оболочка. Мысли у неё крутятся странные, это по глазам видно. С учётом её таинственного появления на «Марьиной роще» и того, что она бывала на заброшенной сгоревшей станции, можно предположить, что она что-то ищет. Нет, не Метро-2 или Невидимых Наблюдателей. Об этом многие говорят, мол, насколько жизнь бы стала лучше, если бы! – но никто не отправляется на поиски. Рита тоже это не ищет, хоть и её заковыристый маршрут, который Фёдору хочется узнать; этим же способом, исследуя метро, она хочет найти нечто другое, более простое и земное, нежели секретные бункера, туннели, станции и склады, зарытые на сотни метров.
- Не важно. Просто я там была. Этого тебе недостаточно слышать, чтобы поверить, что свод вот-вот рухнет?
- В самый раз, - равнодушно отозвался Шмель, попытавшись заглянуть девушке в глаза. Но она мгновенно поняла его намерение и отвернулась.
Примерно четверть часа ехали молча. Потом Шмель опустил рычаги и устало опустился на скамью, смахнул пот со лба.
- Вынужденная стоянка. Я устал. И пить хочу. – Он полез в рюкзак и достал из него флягу с водой.
- Долго стоять будем? – нахмурилась Рита.
- А ты сильно торопишься?
- Я заплатила баснословную сумму. Можно и поскорее.
- Ну, дайте хотя пару минут, блестящая Маргарита.
- Почему блестящая? – девушка с интересом посмотрела на Шмеля.
- С греческого так твоё имя переводится. Жемчужина-а-а, - протянул он, смакуя красивое таинственное слово, и поднял взгляд, уткнувшись в мрачный серый бетон. – Мда.
Дрезина продолжала по инерции катиться по рельсам, но быстро замедляла ход. Уже почти ползла.
- А почему тут остановились, а не на станции? – спросила девушка, оглянувшись.
Транспортное средство остановилось, коротко взвыв составными частями, и в тоннеле установилась тишина. Казалось, пространство сгустилось, и замерли все движения. Только от лампы поднимался дымок, прыгая тенью по стенам.
- На «Трубной»-то? Нет, спасибо. Эта тоже еле держится. Некоторые колонны вообще обрушились, другие трещинами покрылись. Да ты не бойся, этот туннель чистый, я через него сотню раз ездил.
Больше они не разговаривали. Минуты тянулись медленно и казались бесконечными, как эти рельсы, убегающие в обе стороны на многие километры, связывающие жилые и нежилые станции, плохих и хороших людей, отчаяние и надежду. И всё равно, что б ты не делал, они сходятся в одной точке.
И вдруг в этой тишине появился резонанс. Нарастая, покатился по бетонной кишке и достиг дрезины. Её водитель и пассажир завертели головами. Фёдор потянулся под сиденье за дробовиком, Рита сняла с плеча автомат, разложила металлический приклад, упёрла его в плечо, звонко щёлкнула планкой предохранителя и нацелилась в противоположную движению дрезины сторону.
Снова стало тихо. Нехорошо как-то тихо.
- Поехали, что ли, потихоньку, - не оборачиваясь, шёпотом произнесла девушка.
Шмель был с ней полностью согласен.
Дрезина дёрнулась, словно очнувшись, заскрежетала и тронулась, медленно набирая скорость.
Но даже через отчаянные металлические стоны старой передвижной телеги отчётливо пробивался приближающийся звук на высокой ноте.
- Быстрее! – нервничала девушка.
- Куда быстрее! «Трубная» всего в двухстах метрах, я же сказал, она на соплях держится! Лишнюю вибрацию – и рухнет на фиг! А эта хрень так трясётся…
Преследователи словно понимали тупиковость положения своих жертв, и ускорили темп бега.
Вот уже в слабом, дрожащем свете видны их силуэты. Большие, чёрные, страшные. Существ было двое.
Откуда они могли появиться здесь? Все служебные туннели, ненужные вентиляционные шахты и межлинейники наглухо закрыты либо заварены. Из-за тех дверей даже пыль не просочится. Видимо, обрушение какого-то туннеля помогло мутантам пробраться с поверхности в метро. Хотя здешняя глубина залегания никак не позволила бы прорыться через десятки метров грунта, даже если что-то и обвалилось. Значит, место проникновения не тут, дальше. Но как такое возможно? «Ганза» тщательно контролирует свои территории и прилегающие к ним, в случае, если они заброшены.
Эти мысли, однако, занимали Фёдора не дольше пары секунд. Потом он начал лихорадочно соображать, как сделать так, чтобы, не заезжая на «Трубную», убить монстров и заодно не положить самих себя. Пули, говорят, неплохо от твёрдых поверхностей рикошетят.
Единственный шанс, считал Шмель, успеть добраться до технического коридора, там пространства больше. Поближе будет, чем станция, но не намного.
И вот, когда он сжал зубы и с удвоенной силой налёг на рычаги, до его слуха донёсся мерный стрёкот автомата. Девушка стреляла очередями по пять-шесть патронов, с короткими паузами, стараясь, чтобы все выпущенные пули вошли только в безобразные тела. Раненые мутанты взревели и из последних сил бросились за дрезиной, в слепой яростной надежде успеть догнать. Но им было суждено лишь замертво свалиться на окроплённые собственной кровью шпалы, так и не утолив голода.
Фёдор распрямился, опустив рычаги, ошарашено осмотрел результаты работы оружейного раритета и почесал затылок.
- Фига се. Вот это игрушка. А я и забыл о его необычном свойстве.
Рита развернула Шмелю автомат в профиль, чтобы он мог полюбоваться им со стороны, и с превосходством прокричала:
- Ну, похож он на «Ублюдка»?!
- А ты чего орёшь-то?
- Что?! Не слышу. Всё равно глушит, как бы тихо ни стрелял.
- А. Ну да.
Не сказать, чтобы он сильно чувствовал себя оскорблённым и униженным, но обида была. Как же так, она – девушка, я – мужик, и не смог, а она… да просто не успел ничего сделать. Впрочем, какая разница, главное, отбились.
* * *
Станция тонула в абсолютной тьме. Тут не было ни одного источника света. Оно и понятно – «Сретенский бульвар» давно заброшен. Дрезина остановилась, Фёдор взобрался на перрон и помог Рите. С довольно тяжёлым рюкзаком и почти четырёх килограммовым автоматом сделать ей это было не легко. Или, что тоже возможно, она просто-напросто притворилась. Девушка вынула из кармана маленький ручной фонарик и включила. Тот вначале заморгал, потом разгорелся. Тускло, но лучше, чем ничего.
«Где она только батарейки взяла», - отстранённо подумал Шмель.
- Ну, до «Кировки» провожать не надо? – спросил он, усмехнувшись.
- Сама уж. Спасибо за увлекательное путешествие. И за рассказ. Приятно было пообщаться.
- Мне тоже, - пробормотал Фёдор, чувствуя, что ему хотелось бы ещё остаться с девушкой. Странно, раньше с представителями противоположного пола ему хотелось общаться лишь телесно. Он смотрел им не в глаза, не в лицо, а на грудь, на ноги… а сейчас… как бы не впервые это спряталось куда-то очень далеко. Хотелось общения именно душевного.
- Скажи хоть, где ты живёшь? – спросил он.
- Зачем тебе?
- Ну, мало ли. Хорошие люди должны держать связь.
Девушка рассеянно улыбнулась, печальным взглядом, словно пронзая Фёдора.
- Знаешь, ты меня так заинтересовал «Достоевской», что я обязательно хочу там сойти. Разорвать полосу тумана и ступить в центральный зал. Мне кажется, у каждого человека должна быть хоть одна Белая ночь. Иначе эта и так серая унылая жизнь совсем бессмысленна. Хоть одна ночь. Если буду там, обязательно пересечёмся.
- А я-то тут при чём? – недоумённо спросил Шмель.
- Ну, как. Рядом ведь. Все линии сходятся в одной точке. Кто же это сказал?.. Кажется, какой-то старик лет пятнадцать назад. Философ. Ну, ладно. До встречи, Федя.
Он провожал её взглядом, пока она не скрылась на эскалаторе. Постоял ещё немного, обозревая заброшенную станцию и рассеянно вслушиваясь в окружающие звуки. Вой ветра да писк крыс. Затем забрался в дрезину и поехал назад. Подумать.