Глава третья.
Пробиваясь мимо скользких камней, сбегал в ладонь земли ручей, несущий прохладу снежных вершин и запахи летних трав. Перекликались в вечерней тишине щебетание птиц с торопливым журчанием родниковой воды. С горного склона, где одна над другой возвышались сакли, доносилось ленивое мычание коров, лай собак и отрывистый крик осла.
Еще с древних времен строили люди свои дома по берегам рек, там, где горы, расступаясь, образуют долину. Удобное место, чтобы растить хлеба, ловить рыбу, пасти овец на склонах гор. И камень, чтобы строить дома, тут же, под рукой, от тех же самых скал, что защищают и от резкого холодного ветра, и от гостей непрошенных. Тонкой тканью зацепился за острый гребень скалы закатный шлейф, а над ним словно клинок, закаленный в огне, - багровая полоска уходящего солнца.
По извилистой тропе спускались к роднику горянки с кувшинами на плечах. Юность тем и прекрасна, что в ней нет ощущения усталости. Улыбка, движение руки, поправляющей платок, который в этом и не нуждается, зато теперь отчетливее видна изогнутая линия бровей, и взгляд из-под них скользнет как будто случайно по дороге, ведущей в село и приметит всадника, что появился за дальним поворотом.
А сколько грациозной утонченности в походке девичьей. Это потом, через годы, ссутулятся плечи под тяжелой вязанкой хвороста, потускнеет взгляд, время сплетет паутинки морщинок на лице и натянет на пальцы рук шершавые сухие перчатки, которые уже никогда не снять.
Все это потом, через годы, а сейчас нет седых волос в их косах, нет печали в глазах и шея девичья, вполне может соперничать с изогнутой шеей кувшина . Вот что значит молодость, посмотришь, и взгляд трудно отвести. Идут девушки, о чем-то говорят между собой, и голос их подобен журчанию родника, такой же звонкий и наполненный свежестью. Только Патимат не участвует в беседе, черный платок подчеркивает бледность лица, густые брови сошлись, как два изогнутых крыла, в глазах, словно углем нарисованных, нет беспечной веселости, нет и безысходной печали, задумчиво смотрят они на вечернее небо, на седые скалы, на плоские крыши над которыми стелется легкий дымок. Видя, что подруги не спешат набрать воды, Патимат молча подставляет свой кувшин под торопливую струйку, наполнив его, наклонилась, чтобы поднять на плечо.
- Ты что, уже уходишь? – обратилась к ней Хадижат, - куда спешить, давай посидим, не так уж часто удается вырваться из дома.
- Не могу, - ответила Патимат, - мать одна осталась, все плачет и плачет, вспоминая Курбана.
Солнце ниже и ниже опускалось за горизонт, легкая прохладная тень упала на землю. Коснулась она и девичьих лиц, ещё мгновение назад смотревших на мир восторженным и ясным взглядом. Но не оттого, что солнце скрылось, легла тень на лица. Вспомнилось, как недавно хоронили всем селом молодых парней.
- Жаль, сколько погибло, нет сакли в ауле, где не оплакивали бы их смерть, - произнесла Хадижат.
Патимат резко повернулась: - Не плакать, врагу отомстить мы должны.
- Страшно подумать, - поднося к пылающим щекам холодные ладони, вздохнула Зухра, - а что, если и сюда нагрянут войска Тимура?
- Стыдись, Зухра, ведь вместе с другими погиб и твой брат не робость, а ненависть к врагу должна быть в твоем сердце, - голос Патимат звучал, как тугая тетива натянутого лука.
- Что можем мы… - возразила ей Зухра, - волей Аллаха назначено нам, быть слабее мужчин.
Поднимая кувшин, Патимат нашла, что ответить: - А я бы померилась силой с любым из парней. - Эх, - глядя вслед уходящей подруге, пожала плечами Хадижат, - и что за время, раньше, бывало, о чем говорили у родника, а теперь… И она поставила под струю воды свой кувшин.
- Послушай, Хадижат, в это правда, что Ахмед… - Зухра замялась на полуслове.
-Что Ахмед?- спросила у внезапно замолчавшей девушки Хадижат
- Как бы это сказать… В общем, влюблен он…
- Ой, правда? – в глазах Хадижат сверкнули любопытные искорки, - И в кого?
- Как будто ты не знаешь, - Зухра отвела взгляд в сторону.
- Откуда мне знать. Так в кого он влюблен? - допытывалась Хадижат
- В подружку твою, Патимат, - выпалила одним дыханием Зухра.
- Так уж и влюблен, - разочарованно сказала Хадижат, поднимая свой кувшин. И, уже стоя с ним на плече, произнесла: - Будто не знаешь, что Патимат совсем не такая, как мы с тобой. Она ведь не просто так сказала, что может сравниться силой с любым. Я сама видела у нее саблю в руке.
Слова Хадижат Зухру не переубедили.
- По правде сказать, - говорила она с обидой, - что нашел в ней Ахмед? Коса? Так и моя не короче. Лицо? Моё, не темнее, а брови, пожалуй, будут и длиннее.
Хадижат, успев пройти несколько шагов вверх по склону, остановилась, укоризненно посмотрела на Зухру и, махнув рукой в сторону аула, сказала: - А это ты у нее спроси. Может, крикнуть ей?
- Ой, что ты, - всерьез приняла ее слова Зухра, - не нужно, уж больно Патимат остра на язык, заденешь её и рада не будешь.
Солнце уже совсем исчезло, когда прибыл в аул гонец. Поравнявшись с девушкой, несущей кувшин на плече, он на всем скаку осадил коня. И потому, как прерывисто дышали губы, по взгляду, обращенному к ней, она все поняла и протянула наполненный водой кувшин всаднику.
Большими глотками пил он живительную влагу, тонкими струйками стекала вода с подбородка, оставляя влажные извилистые полоски на покрытой пылью одежде. Возвращая кувшин, поблагодарил он горянку и, тронув повод, произнес: - В двух днях пути отсюда гяуры Тимура, нужно людей поднимать.
Патимат, а это была она, так и застыла от этих слов. А всадник уже подъехал к дому старосты, о чем-то перекинулся словом со стоящим у ворот горцем, и тот, тут же побежал по узкой улице, стуча в ворота каждого дома. Патимат бросилась к себе, не отвечая на вопросы матери, вошла в комнату, где на стене висела сабля её младшего брата. Когда она надевала поверх платья кольчугу, мать всплеснула руками и запричитала во весь голос, сразу поняв, что происходит. Затем встала у двери: - Не пущу, где это видано, чтобы девушка появлялась в мужском наряде, что люди скажут. Нет, не пущу. Снимай железную рубашку - единственное, что осталось от сына.
Слезы, горькие материнские слезы текли по ее лицу.
Дрогнуло сердце у Патимат, обняла она её за плечи и ласково сказала: - Не нужно тебе прятать глаза от людей и стыдиться не нужно. Не для потехи надеваю я брата кольчугу. Клятву я дала над его могилой, что отомщу за его смерть. И клятву эту сдержу.
- Нашла, чем обрадовать старую мать, - сказала горянка, вытирая ладонью слезы, которые текли из её глаз.
Женский плач и причитания доносились из каждого дома. Общая беда пришла в древний аул, стены которого многое помнят – и набеги врагов, и пожары, не раз выжигавшие все дотла, помнят, как провожали старики на смертельный бой молодых. Сколько их осталось лежать под каменными плитами на сельском кладбище, а сколько не вернулось назад, обретя вечный покой вдали от родных мест. Но никогда не была угроза порабощения столь великой, как в дни нашествия Тимура. И поэтому все жители дальних и близких аулов спешили на помощь друг к другу.