Так часто вздымается шерсть, будто ее изнутри кто-то толкает пальцами. Мне хочется сказать, поделись со мной, моя шкура потрепалась, а твоя согреет меня. Мне бы только маленький кусочек, лоскуток накинуть на плечи. Я не буду вязать из него носков или варежек - мне они ни к чему, у меня только плечи дрожат. Вздымаются так же часто, как ты дышишь, теплое ничейное существо.
У меня кожа от костей отслаивается, но и не отпадает. Прилепить - не прилепишь, обратно не пришьешь, и не сбросишь, потому что сезон линьки не начался еще, придется сдирать.
Молока бы. Но молока я не пью, губы желтеют от кофе, становятся фиолетовыми от вина. Я сетую на жидкости - это все они виноваты в моей никому не известной болезни. Если бы ты понимало, ты бы засмеялось, теплое ничейное существо.
Как легко тебе спится, уши только иногда дрожат, и что-то толкает, толкает изнутри. У тебя сердце либо слишком большое, либо крохотное и юркое: перекатывается внутри твоего тельца и бьется о стенки, пытается выскочить, чтобы вселиться в человека. Мое же сердце бьется где-то между лопаток, раздается в горле и вызывает сухой кашель. Я даже не представляю его размеров.
Тебе все равно сколько горит окон сквозь плотный иней. Ты их не считаешь, не греешься у людских домов, откуда выползает запах еды и тепла. Ты захаживаешь на порог, глядишь своими слепыми глазами на посеребренный снегом коврик, устраиваешься на нем на полчаса, а потом одним прыжком снова оказываешься на дороге. Кто-то увидел тебя через окно, вышел из дома, вынес молока и зовет, говорит, идем обратно, погреешься, поешь. Но у тебя хвост уже рассекает воздух и лапы подрагивают, но ступают уверенно.
И не снятся тебе сны во снах, где ты просыпаешься в чужой, но очень знакомой квартире, на чьей-то глубоко-дышащей груди, масштабов которой ты не ощущаешь. Так бы думалось тебе, я сейчас поймаю такт и снова усну, лишь бы это не заканчивалось, лишь бы это полупьяное дыхание продолжало ерошить волоски на затылке. Но этот кто-то так глубоко дышит, что ты, с твоими частыми вдохами, не можешь уловить ритм. Приходится сползать с груди и утыкаться теменем в ребра. И все думать, лишь бы это не заканчивалось, лишь бы не наступало утро, лишь бы не просыпаться, если это сон...
Как хорошо, что до твоей кожи не касается рука человека, не достает из-за слоя шерсти. Шерсть-то не обладает памятью, не впитывает в себя чьи-то пальцы, сколько ни бери тебя на руки, ни ласкай, ни прячь за пазуху.
Вот поэтому ты и ничейное. И теплое, потому, что никто не забирает себе часть твоего тепла.
Как же ты живешь? Как же ты не сгораешь заживо, теплое ничейное существо?