11
Каникулы. Помня неудачную прошлогоднюю поездку в пионерский лагерь, больше мне этого не предлагали. Поэтому всё лето вместе с друзьями я носился по обвалам, купался, играл в войну, индейцев, в футбол, катался на велосипеде. Брателе за успешное окончание первого курса купили мотоцикл «Восход-2», и теперь я катался на его велосипеде. Серёга вообще, счастливчик. Перед этим ему на шестнадцать лет подарили переносной четырёхдорожечный магнитофон «Орбита 303». Вот тогда-то я и услышал впервые об ансамблях «Битлз» и «Ролинг Стоунз».
В общем, каникулы мои были очень насыщенными. А когда пришла пора идти в школу, я вдруг вспомнил о боксе. Хотелось бы возобновить занятия. Но я не посещал тренировки целых три месяца и теперь, конечно, не было смысла туда соваться. Тренер мне такое не простит. Он выгонял и за три дня отсутствия без причины, а тут… Но на днях, болтаясь с родителями по городу, я встретился с Вовкой Жуковым. Он был, наверное, ровесником брателе, жил в городе и был дружелюбным и общительным парнем. Увидев меня, он обрадовался.
- А ты чего на тренировки не приходишь? – поинтересовался он у меня, после того, как мы поздоровались.
- Так я всё лето туда не ходил, - ответил я.
- Ну и что? Меня тоже месяц не было. Я сказал, что вместе с родителями уезжал в отпуск, и Леонтьич меня оставил.
- А я что скажу?
- Да скажи, что тебя родителя на всё лето к бабушке отправили, да и всё, - предложил он. – У тебя бабушка с дедушкой есть?
- Да. В Новокузнецке и в Пензе.
- Ну, вот. Скажешь, что в Пензе был. Леонтьич поверит. Приходи, Санёк, не меньжуйся.
- Хорошо, я подумаю, - ответил я, и мы разошлись.
Так у меня появился шанс реабилитироваться. И я обрадовался. Может, и вправду, Владимир Леонтьевич поверит и оставит. Но тут выяснилось, что ходить на бокс мне с кем. Брателу вместе со всем вторым курсом отправили на месяц в Бормотово на помощь местному совхозу копать картошку. Сеньку Горбашову, учившегося в нашем горном техникуме, постигла та же участь. Костя Белов, которого можно было попытаться уговорить заняться боксом заново, неожиданно взял и уехал среди лета в Бачаты и остался там жить. Остальные друзья меня не поддержали. Ваську Кутий бокс не прельщал. Ну, а Санька Маликов из-за своего косоглазия попросту не мог этого сделать. А ходить одному в такую даль, рискуя по дороге своим здоровьем, я больше не захотел. Пришлось с боксом распрощаться.
Но чтобы совсем не бросать спорт, я усиленно взялся за гантели. А чуть позже одна из подружек матери, тётя Рая Насырова, подарила мне одну из «игрушек» своих сыновей. Их у неё было трое. Самый младший из них, мой тёзка, был старше моего брата года на три. То есть, они были все уже взрослыми, и эти «игрушки» просто пылились у неё в квартире. Так в моём арсенале появилась шестнадцатикилограммовая гиря.
А в середине сентября у нас случилось радостное событие: отец купил автомобиль. Новенький, красный, как пожарная машина, ВАЗ 2101 «Жигули» - детище недавно построенного итальянцами Тольятинского автозавода.
Отец был профессиональным водителем, но до этого водил только многотонные самосвалы: МАЗы, потом КрАЗы, а последние лет семь - двадцатисемитонные БелАЗы. И чтобы научиться управлять легковушкой попросил помощи у нашего соседа, своего друга и партнёра по преферансу дядю Борю, который уже года как четыре раскатывал на «горбатом» «Запорожце». И вот на этом «Запоре» под присмотром дяди Бори отец начал обучаться азам вождения малолитражки. А недели через две дядя Боря доверил ему вести автомобиль самостоятельно.
Это было в выходной день, так что на дороге около магазина, откуда должен был стартовать отец, собралась вся наша семья. Братела, которому не терпелось оседлать своего железного коня и уехать к друзьям, и тот пришёл попереживать за отца. А Танюха, уже первоклассница, дёргала его за руку и всё допытывалась:
- Серёжка, а чего это мы тут собрались? Что сейчас будет?
- Отец сейчас покажет, как он умеет управлять машиной.
- Какой? Вот этой зелёной, да?
- Этой, да, - ответил братела с интонацией, которую можно было понять как «отвали!», внимательно следя за тем, как отец неумело запихивал своё крупное тело в небольшой салон «Запорожца».
Вот он, наконец-то, разместился на водительском месте. Дядя Боря сказал ему напоследок наставления и закрыл за ним дверцу. Отец завёл двигатель и, не умело работая сцеплением и газом, рывками тронулся с места. «Запор» покатил по дороге по направлению выхода из посёлка, медленно так, осторожно. Но проехав метров тридцать, вдруг сорвался с места и помчался вперёд, всё больше увеличивая скорость. Вскоре он исчез из вида.
Его не было минут тридцать. Мы уже стали волноваться. А мать от долгого и томительного ожидания стала выдвигать самые мрачные предположения. Дядя Боря, хотя и сам был на измене, но всё же успокаивал мать как мог. А Танюха всё доставала брателу своими глупыми вопросами.
- Серёжка, а папка куда уехал?
- А он приедет? А когда он приедет?
- Серёжка, а папка насовсем уехал, что ли?
Вообще-то, у брателы характер взрывной, психованный. Если бы я к нему так приставал, сейчас тут бы такое было! Но сестру, которую он был старше на девять лет, он любил, и при разговоре с ней всегда себя сдерживал. А когда она его уже конкретно доставала, он тогда быстро собирался и уходил из дома. Без всякого крика и ора. Или брал в руки книгу и садился читать. Тогда Танюха от него отставала. Вот и сейчас, не сводя глаз с горизонта, за которым скрылся автомобиль, он сдержанно отвечал на все её вопросы. Правда, с каждым разом интонация его становилась всё резче и резче, но Танюха этого не замечала. А я бы давно послал бы её куда подальше.
- Серёжка, – спустя некоторое время снова заканючила она, - ну, где папка-то?
- Серёжка! – окликнула она брата, не дождавшись ответа, и сердито дёрнула того за руку.
- Сейчас узнаем, - ответил тот и, вырвав руку из её рук, собрался, было, идти в стайку за мотоциклом, как в конце улицы появился «Запорожец».
Отец возвращался, спокойно и уверенно управляя машиной. Это напомнило мне сцену из книги Майн Рида «Всадник без головы», когда Морис Джеральд, оседлав дикого необузданного мустанга, умчался с ним в прерии, а потом вернулся оттуда на укрощённом коне. «Запорожец» подкатил к дяде Боре и остановился. Из него вылез довольный отец.
- Кажется, у меня получилось, - сказал он, и рот его вовсю ширь растянулся в счастливой улыбке.
- Поздравляю, - сказал ему дядя Боря, довольный тем, что машина не разбита и даже не помята, и пожал ему руку. – Молодец, Коля.
А потом мы втроём – отец, я и Серёга, - неделю строили гараж. Отец договорился с тётей Дусей, которая жила в своём доме рядом с магазином и почти напротив нашего барака, и та разрешила нам поставить гараж на углу её огорода. Сначала мы из бруса построили каркас, а потом обшили его листовым трёхмиллиметровым листовым железом.
Нередко к нам на стройку приходил дядя Боря. У него было больное сердце. В январе он собирался лечь в областную клинику на запланированную операцию: ему собирались поменять клапан на сердце. Поэтому помощник из него был никакой. Он просто подбодрял нас и развлекал разговорами. Иногда давал советы, как и что лучше сделать, и, как ни странно, отец, всегда имевший своё мнение на любой счёт, его слушался.
И вот в начале сентября к нам пришла долгожданная открытка, которая извещала, что там-то и там-то, в такой-то день мы можем забрать свой автомобиль. Наша радость была безмерна. Но она стала ещё больше, когда отец пригнал машину и поставил её во дворе напротив наших окон. Мы всей семьёй залезли в «Жигулёнка». Я, разумеется, уселся на переднее сидение. Серёга в это время учил совхозников, как надо собирать картошку, поэтому сейчас я мог себе такое позволить. Мать с Танюхой устроились на заднем, и отец повёз нас кататься по городу.
На следующий день я похвастался об этом Светке. Та обрадовалась так, словно это её родители купили автомобиль.
- Поздравляю! - сказала она, а потом, немного подумав, вдруг спросила. – А когда тебе можно будет рулить на ней?
- Не скоро, - ответил я. – Разрешается только с восемнадцати лет. И то, если у тебя права есть.
- Но ты же выучишься на эти права?
- Ну, конечно, - ответил я, не понимая, куда она клонит.
- Значит, когда-нибудь мы с тобой будем кататься на машине, - сказала она и, посмотрев на меня своими ясными зелёными глазами, спросила. – Даже?
- Наверное, - неуверенно ответил я.
- Боишься, что отец не доверит тебе машину? – улыбнулась она.
Я пожал плечам: мол, и такое может быть.
- Что же, придётся ходить пешком, - сказала она тогда. – Нам ведь не привыкать.
- А так даже интереснее, - поддержал я её.
- Но когда мы с тобой поженимся, он разрешит тебе на ней ездить, - заявила она вдруг решительно.
- Когда мы с тобой поженимся, мы купим себе свою машину, - поправил я её.
- Верно, - согласилась она. – Зачем у кого-то просить, если мы сможем купить сами?
Вечером, забравшись под одеяло, я вспомнил этот разговор, и тут только до меня дошло: мы же со Светкой говорили о нашей свадьбе. И говорили как о нечто обыденном, словно наша с ней свадьба – это что-то само разу-меющееся и давно решённое дело. А мы ведь даже ни разу не заговаривали об этом, и сегодня впервые затронули эту тему. Значит, Светка в будущем собирается выйти за меня замуж. А я?.. Хочу ли я этого? Глупый вопрос! Ко-нечно, хочу! И с этой счастливой мыслью я уснул.
А потом случилась беда. И даже не одна, а две. Как говорится: пришла беда – открывая ворота. Первая – меня оговорили, а потом наказали за то, чего я не делал. Этот случай разрушил все мои мечты, поставив жирный крест на моих планах на будущее. Тогда я впервые ощутил на себе, что такое несправедливость.
В седьмом классе у нас сменился классный руководитель. Анну Михайловну со всеми почестями торжественно препроводили на пенсию, а её место заняла молодая преподавательница математики Валентина Михайловна. Как потом выяснилось, она была тёткой Вовке Сокину. Она только что вышла из декретного отпуска и горела желанием научить нас любить математику, родную школу, родной город, родной край и, разумеется, Родину. Её кабинет находился на третьем этаже. Когда мы пришли туда на классный час, я увидел над доской эпиграф, склеенный из отдельных букв, выпиленных из пенопласта: «Математика – гимнастика ума. М.В. Ломоносов». Очень умное высказывание, и я был с ним полностью согласен. А главное, это было очень красиво сделано.
И вот на новогоднем празднике какой-то вандал сломал эти буквы. Я ещё обратил внимание, что на первом этаже девчонки и мальчишки стояли около окон и водили чем-то по стеклу, отчего раздавался противный писк, вызывающий мурашки на коже.
Возвращаясь из туалета, который находился на первом этаже, в том крыле, где учились первоклашки, я увидел на подоконнике что-то белое. У окна никого не было, и я, любопытства ради, решил посмотреть, что же это такое. Это оказался кусок пенопласта. Я провёл им по стеклу, и раздался знакомый мерзкий писк. Так вот кто издаёт такой противный звук!
Я напряг память, стараясь вспомнить, где у нас в школе можно было достать пенопласт, и тут страшная догадка резанула меня, как бритва. Что есть духу, я помчался на третий этаж. Кабинет математики был открыт. Вле-тев в класс, я сразу посмотрел на изречение Ломоносова и увидел, что оно было практически уничтожено.
Сам праздник проводился на втором этаже в спортзале, посреди которого стояла красочно наряженная ёлка. Я спустился туда, нашёл Светку и рассказал ей о своём открытии.
- Вот сволочи! – со злостью высказалась на это она. – Руки бы им всем за это поотрывать!
После каникул на первом же уроке меня вызвали к директору. Галина Петровна была суровым и прямым человеком, солдафоном, которому полком командовать, а не школой. Она не любила сюсюкаться, а поэтому не успел я закрыть за собой дверь её кабинета, как она мне тут же объявила, зачем меня вызвала:
- Чебышев, мне сказали, что ты на новогоднем празднике разломал буквы в кабинете математики.
- Кто сказал? – это была моя первая реакция на такое чудовищное обвинение.
- А какая разница?
- Как это - какая? – возмутился я, а потом категорично заявил. – Я этого не делал!
- А кто тогда?
- Откуда мне знать?
- Выходит, что ты.
- Почему я-то?
- Потому что сказали, что ты.
- А кто сказал-то? Назовите фамилию!
- Тебе не обязательно это знать.
- Как это не обязательно? – я едва сдерживался, чтобы не закричать от обиды во всё горло. – Кто-то обвиняет меня в том, чего я не делал, а я не должен знать – кто?
- В общем, так, Чебышев, - отрезала Галина Петровна, - завтра чтобы твои родители были у меня!
- Если вы не забыли, то один из моих родителей работает у вас за стенкой! – дерзко ответил я на это и пулей выскочил из кабинета весь красный от негодования.
Школу №3 закрыли в прошлом году, и работающих в ней учителей распределили по другим учебным заведениям. И моя мать с несколькими своими подругами вот уже второй год работали в «пятнашке».
Вернувшись в класс, я, не глядя на Светку, молча вопрошавшую меня, зачем вызывали, схватил свой портфель и под изумлённым взглядом преподавателя направился к выходу. Когда я открыл дверь в спину мне запоздало донеслось разгневанное:
- Чебышев, это ещё что такое? А ну вернись на место! Немедленно!
В ответ я лишь хлопнул дверью.
Домой я пошёл через Дальние Горы. Прошёлся по магазинам. Задержался дольше обычного в книжном. Обида и злость переполняли меня в эту минуту и плескались через край. Надо же, как всё просто! Кто-то сказал, и ты уже виновен! Но почему я? Десятки человек тёрли этим пенопластом стёкла, а крайним почему-то выбрали меня. А ведь я всего лишь один раз провёл им по стеклу и то для того, чтобы узнать, он ли издаёт при трении такой противный звук. Хотя всё правильно! Зачем искать настоящего виновника, голову себе ломать?! Ведь кто-то сказал, что это Чебышев, и всё, этого вполне достаточно, чтобы объявить меня негодяем и подонком!
С этого дня я решил в школу не ходить. Но потом, поостыв немного, понял, что погорячился. Во-первых, учиться всё равно надо. Не ходить же теперь из-за этого необразованным. А во-вторых, родители мне этого не по-зволят. Отец всыплет ремня по первое число, и это сразу заставит меня любить эту чёртову школу, как самого себя. Так что в школу ходить придётся, но после восьмого класса я её сразу брошу. И до этих пор здороваться с директрисой принципиально не буду. И никто меня этому не заставит!
Приняв такое решение, я успокоился и отправился домой.
Мать была уже дома и ввела отца в курс дела.
- Я этого не делал, - сразу, ещё с порога сказал я им, – и не знаю, кто это сделал.
- Сынок, но ведь сказали, что это ты, - напомнила мать.
- А кто сказал-то, ты его знаешь? Ты с ним разговаривала? Может, он меня с кем-то перепутал.
- Ты чего разорался?! – прикрикнул на меня отец.
- Да потому что меня это уже достало! – продолжал я кипятиться. – Кто-то сказал, а кто сказал – ни кто не знает. А я сейчас должен всем доказывать, что я не верблюд!
Больше всего меня разозлило то, что родители безропотно поверили в то, что их сын способен на такой поступок. Конечно, я не был пай-мальчиком. Как и все мои сверстники, я шалил, озорничал, в меру хулиганил. Но чтобы взять и сломать чужое добро да ещё в школе – до такой степени я никогда не опускался.
В общем, ремня я избежал, но переубедить родителей, что это свинство не моих рук дело, так и не смог.
На следующий день первым уроком была математика. Когда наша классная зашла в класс, я встал и сказал:
- Валентина Михайловна, я не ломал ваши буквы. Кто-то оклеветал меня, не знаю почему. Поэтому я не считаю себя виноватым и извиняться и просить у вас прощения я не буду.
Та долго с удивлением смотрела на меня, не зная, что сказать. И тут встала Светка.
- Валентина Михайловна, я могу подтвердить, что это не он, - заявила она. – Мы весь праздник были вместе.
- Но ведь его видели, как он заходил в кабинет, - растеряно сказала она.
- Скажите – кто, Валентина Михайловна, - попросил я её, на что она развела руками.
- Я не знаю – кто.
- В том-то и дело, - сказал я. – Ни кто, ни чего не знает, зато почему-то все уверены, что это сделал я.
Не знаю, чем бы закончился этот разговор, но тут в класс заглянула секретарь директора и сообщила, что Галина Петровна меня ожидает в своём кабинете. Разумеется, меня отпустили беспрекословно.
В кабинете директора, кроме Галины Петровны, я застал отца.
- Вот, Николай Степанович, - сходу начала директриса, как только я появился на пороге, - ваш сын сломал…
- Я ничего не ломал, - сразу прервал я её. – Назовите хоть одну фамилию, кто видел, как я это делал.
- Вот видите, Николай Степанович, он ещё и грубит.
- А вы бы что делали, если бы вас обвиняли в том, чего вы не делали?
- Помолчи! – одёрнул мен отец.
- А почему я должен молчать, если меня… - я уже завёлся и останавливаться не собирался.
- А давайте его отпустим, - предложила Галина Петровна отцу, перебив меня. – Пусть идёт, учится. Мы с вами и без него теперь можем поговорить.
- Давайте, - согласился он.
- Всё, Чебышев, иди в класс, - приказала тогда она мне.
- Я не ломал эти буквы, - сказал я на прощание и вышел.
Позже от матери я узнал, что их разговор закончился обещанием отца изготовить школе какой-нибудь стенд. Получается, что меня всё-таки признали виновным. Даже не разбираясь. Ведь кто-то сказал, что это я, и это оказалось достаточным для обвинения и вынесения приговора. И что самое обидное, родители с этим согласились. Это разозлило меня ещё сильнее.
С тех пор учёбу я забросил. К чему было напрягаться, если с институтом было всё покончено, а, следовательно, и с моей мечтой? Впереди меня ждал какой-нибудь техникум. Какой – я об этом ещё не думал. В любом слу-чае, это уже не то, не моя мечта. Но теперь мне было на это уже глубоко плевать. Зачем горевать о том, чему не суждено сбыться?
Вторая беда стряслась в конце января. Дядя Боря, друг отца, уехал в область на запланированную операцию, но что-то там у докторов не получилось, и он умер. Отец привёз его оттуда в гробу. Когда дядю Борю хоронили, тётя Лида, его жена, рыдала на всю улицу от горя. Моя мать и другие женщины тоже плакали. Я сам едва сдерживал слёзы, глядя на восковое лицо покойника. Отец стоял рядом со мной. Мог ли он тогда предположить, стоя у гроба друга, что спустя двадцать один год, его постигнет та же участь: придёт в больницу на своих двоих, а через три недели мы с брателой заберём его из морга? Уверен, что нет. Он был не из тех людей, что думают о смерти.
Конечно, смерть дяди Бори и его похороны отодвинули на второй план мою обиду за незаслуженное наказание, но только на некоторое время. Мёртвым – наша память, а живым нужно продолжать жить. И я продолжал.
Я по-прежнему ходил в ненавистную школу, потому что так было нужно. Ведь, чтобы поступить в техникум необходимо получить свидетельство о восьмилетнем образовании. Для этого я выполнял домашние задания, но делал это наспех и кое-как. На уроках отвечал нехотя и всегда пререкался с педагогами, если они были предвзяты ко мне. Но, несмотря на это, я на удивление всем и, в первую очередь, самому себе, получал неплохие отметки. Учебный год я снова закончил хорошистом, но по поведению у меня был неуд. И Галина Петровна со мной беседовала, и Валентина Михайловна – тоже, и мать уговаривала, и отец ремнём трёс для острастки – бесполезно. В меня словно бес вселился. Даже Светка ничего не могла со мной поделать.
Так что на летние каникулы я ушёл твёрдым хорошистом, но с паршивым поведением.
12
Лето, как обычно, пролетело быстро и незаметно.
Первого сентября, когда мы снова собрались на торжественной линейке, чтобы поприветствовать первоклашек, я, увидев своих одноклассников, с удивлением констатировал, как они изменились и повзрослели за те три месяца, что мы не виделись. Особенно, девчонки. Вернее, теперь уже правильнее было называть их девушками. Они округлились, стали фигуристыми, так сказать, «вошли в тело», и, глядя на них, сроду не скажешь, что им по четыр-надцать-пятнадцать лет.
Светка – так вообще выглядела потрясающе. Я её даже не сразу узнал, когда она, по обыкновению, последней зашла в класс. Подумал, что какая-то новенькая к нам заявилась. Только когда её зелёные выразительные глаза зыркнули в мою сторону и при виде меня в них запрыгали бесята, я понял, кто это появился в дверях.
А всё дело было в прическе. На этот раз её светло-русые волосы не были схвачены в обычные косички-хвостики, а были распущены и подстрижены до плеч. Чёлка доходила до бровей, которые почему-то были темнее её - чего я раньше не замечал, - и вот этот контраст придавал ей непередаваемый шарм. Она выглядела обалденно, и произвела впечатление не только на меня, но и на остальных, присутствующих в классе.
А Светка поздоровалась и довольная тем, что произвела своим появлением такой фурор – или, может от того, что увидела меня? – направилась к своему месту. Я не отрываясь, следил за тем, как она движется, как легко и уверенно переставляет свои сильные ноги, как колышутся волосы в такт шагам. А та, нисколько не смущаясь десяткам устремлённых на нее восхищённых взоров, улыбаясь, смотрела на меня.
Когда она подошла к нашей парте, улыбка её стала ещё шире.
- Рот закрой, - не громко сказала она мне, поставив портфель на парту.
- Чего? – не понял я.
- Рот закрой, - весело повторила она, - а то проглотишь меня ещё ненароком.
Я спохватился и захлопнул рот. Надо же, он и в самом деле был открытым! Я так был поражен, что не заметил, как у меня отвисла челюсть.
- Вот так-то лучше, - удовлетворённо заметила она, усаживаясь рядом со мной. Улыбка не сходила с её лица, и она была просто неотразима. – Ну, что, Сашка, привет, что ли?
- Привет, Свет, - откликнулся я, сияя как начищенный никелированный чайник.
- Ну, и как я тебе с новой причёской? – спросила она затем и тряхнула головой; волосы послушно, словно волны, колыхнулись в одну сторону, потом в другую.
- Умопомрачительно! – не сдержался я, но тут же спохватился, вспомнив, что мы не одни, и, наклонившись к её уху, прошептал. – Ты самая красивая в этом классе, кроме одного человека.
- Какого? – искренне изумилась Светка.
- Меня.
- Тебя? – Она рассмеялась, потом лукаво глянула на меня и сказала. – Неправда.
- Это почему? – притворно насупился я, ожидая от неё подвоха.
Теперь она прильнула к моему уху, чтобы никто, кроме меня, её не услышал, и горячо зашептала:
- Ты красивее всех среди мальчишек, - а я среди девчонок.
Затем она отклонилась от меня, чтобы посмотреть на мою реакцию. А я расцвёл от удовольствия и одними губами произнёс:
- Согласен.
Светка снова наклонилась к моему уху, намереваясь ещё что-то сказать, но тут в кабинет вошла Валентина Михайловна. Она осмотрела класс и, увидев, что мы все в сборе, не дожидаясь звонка, начала классный час. И на-чала с того, что восьмой класс для кого-то будет выпускным, поэтому нужно подтянуться, чтобы окончить школу с хорошими оценками. Затем она попросила поднять руки тех, кто собирался после восьмого класса покинуть школу. Нас оказалось больше половины и, в основном, пацаны. Увидев среди поднятых рук мою, она искренне удивилась.
- Чебышев, ты же хорошо учишься. Тебе непременно надо закончить десять классов и поступить в институт.
- А я так и собирался сделать, - встав, ответил я и, после секундной паузы добавил, - когда-то.
- А что сейчас тебе мешает это сделать?
- Я не могу учиться в школе, где директор наугад ткнув пальцем в ко-го-нибудь из учеников, может объявить его виновным, а чтобы это было якобы обоснованно, сказать, что ей об этом кто-то сказал. И главное, неважно кто. С таким правосудием к концу десятого класса я, наверное, переломаю всю школу. А мне бы хотелось выйти отсюда чистым и с незапятнанной репутацией.
Валентина Михайловна не нашлась, что ответить на это, а лишь взмахнула руками, говоря этим, мол, хозяин – барин, и перешла на школьные темы. Но в конце урока снова вернулась ко мне.
- И всё же, Чебышев, - сказала она, - после школы ты всё равно пойдёшь учиться дальше. С твоими способностями тебе обязательно нужно это сделать. И если с оценками у тебя всё в порядке, то с дисциплиной просто беда. Вряд ли ты сможешь поступить куда-нибудь с таким поведением. Так что успокойся и соберись. Если ты окончишь школу с двойкой по поведению, ты этим всё равно ничего никому не докажешь, а только навредишь самому себе. Так что подумай.
Что ж, в этом было зерно истины. Зачем вредить самому себе? И я решил взять себя в руки. В этот день, на удивление учителей, я не получил от них ни одного замечания. И что интересно, никто из них не удивился, словно, я вёл себя так всегда. Только Любовь Владимировна, преподаватель химии, которая почему-то меня недолюбливала, из-за чего я постоянно с ней конфликтовал, не выдержала и где-то на середине урока осторожно поинтересо-валась.
- Чебышев, ты случаем не заболел?
- Нет, Любовь Владимировна, - ответил я с места, - я просто взялся за ум.
- Это хорошо, - одобрила она, но при этом почему-то с сожалением вздохнув, и продолжила объяснять прерванную тему.
После уроков, когда я выскочил из школы, Светка ждала меня на нашем условленном месте. Я подошёл к ней, любуясь её радостной улыбкой, взял, как обычно, за руку и собрался, было, идти, как она неожиданно вырвала свою руку.
- Ты чего? – опешил я.
- Больше мы так ходить не будем, - заявила она и, глядя на моё растерянное лицо, пояснила. - Отныне будем ходить так.
Она взяла меня под руку и пошла. Я за ней, чувствуя, как мой локоть соприкасается с её молодым крепким телом.
- Мы уже не маленькие, - пояснила она мне на ходу, - пора взрослеть.
У меня в памяти тут же всплыл подковыристый вопрос Сеньки Горбашова: «А чего вы ходите, взявшись за руки, как пионеры?» Вспомнив это, я улыбнулся. Да, мы уже выросли из пионерского возраста. Впереди нас ждал комсомол. Меня, за моё отвратительное поведение, вряд ли, но Светку - точно. Так что она была права, пора взрослеть. Я прижал её руку к своему боку и повернул в сторону Дальних Гор. Светка с любопытством глянула на меня.
- Так длиннее, - пояснил я, - мы же так долго не виделись.
- А я разве против? – улыбнулась она в ответ.
- Тогда я слушаю вас, моя принцесса.
- И что вы желаете услышать, мой принц? – подхватила Светка мой шутливый тон.
- Уверен, вам есть, что мне рассказать.
- А, может, лучше вы что-нибудь…
- Не нужно пререкаться, моя принцесса, - оборвал я её строго, нахмурившись при этом. - Через Дальние Горы путь длинный, но не бесконечный. Поэтому, прежде чем мы дойдём до вашего дома, я бы хотел вас послушать.
- И с чего же мне начать, мой принц? – Светка покорно потупила взгляд.
- Начните с самого интересного, - подсказал я, - и не тяните резину, пожалуйста.
- Тогда слушайте, принц мой… - сказала она и, не выдержав, рассмеялась.
Я рассмеялся вместе с ней.
Дорога через Дальние Горы была длиннее обычной раз в десять, наверное, но, когда мы подошли к Светкиному дому, Светка так ничего путём и не рассказала. Весь путь мы шутили, подкалывали друг друга и смеялись. По-жалуй, это было наше самое весёлое путешествие.
После этого мы стали ходить только через Дальние Горы. Лишь после Нового года, когда стали учиться во вторую стену, мы вернулись к прежнему маршруту. В тёмное время по Дальним Горам карламарксовским ходить было небезопасно, и мы решили не рисковать моим здоровьем.
Памятуя о том, что для поступления в техникум мне нужна положительная характеристика и хорошее поведение, я старался сдерживать себя. Не разговаривал на уроках, не хамил и не грубил учителям, чем немало радовал свою классную Валентину Михайловну. Учился я, по-прежнему, ровно, на твёрдые четверки, несмотря на пренебрежительное отношение к учёбе.
Но если я был хорошистом, то Светка - круглой отличницей. Краса и гордость нашей школы. Она не раз блистала на школьных городских и областных конкурсах, и все учителя пророчили ей большее будущее.
- Не понимаю, и что она в тебе нашла? – как-то раз спросила меня мать, заглядывая в мой дневник.
- Кто? – переспросил я, хотя догадался, о ком идёт речь.
- Да Светка Казанцева. Красивая, умная девчонка.
- Я тоже красивый и умный, - ответил я и, вспомнив Светкино изречение, процитировал его. – «Самый умный и красивый среди пацанов нашего класса».
- С кривыми зубами-то? – улыбнулась мать.
- Зубы – это не главное в человеке, - парировал я. – У мужчин главное – ум.
- Если бы ты был умным, то учился бы на пятёрки, закончил бы десять классов и поступил бы в институт.
- В этой школе я больше учиться не буду! – решительно заявил я, забирая у неё дневник, и на этом наш разговор закончился.
Разумеется, кроме нас со Светкой в нашем классе было немало ребят, учившихся на четвёрки и пятёрки. Танька Каркавина была отличница, правда, четвёрки по английскому и черчению не давали ей право называться «круглой», как Светка. Ирка Викунова и Маринка Андронова - хорошистками. Фотография нашей четвёрки с четвёртого класса, как мы перешли в «пятнашку», постоянно висела на доске почёта школы. Временами, меняя друг друга, словно договорившись между собой, к нам присоединялись то Ольга Бакаляева, то Юлька Харченко. Человек шесть, имевшие в своём арсенале по две-три, а то и всего одну тройку, как Серёга Селистархов, были кандидатами в хорошисты. Так что по успеваемости наш класс, несмотря на наличие тупиц, таких, как Локтя, Гафоня и Кирей с Губайдуловой, среди восьмых классов, а их в школе было четыре, считался самым сильным. А при завершении учебного года мы вообще выдали рекордный результат: два отличника и семь хорошистов. К нашей традиционной четвёрке присоединились сразу и Юлька, и Ольга, и ещё подтянулся Серёга Селистархов, всё-таки осиливший английский и получивший по нему годовую оценку «четыре».
К концу восьмого класса я здорово подтянулся. В смысле роста. Теперь на уроках физкультуры я стоял уже шестым от головы шеренги, которую по-прежнему возглавлял Локтя, ставшим настоящей дылдой. Вторым стоял Вовка Сокин, из-за своей худобы походивший на оглоблю. За ним - Гребешкова. У неё было странное имя – Марианна, но мы все звали её Маринка, а за глаза - Марьиванна. Она выглядела настолько зрелой, что ей запросто можно было дать лет двадцать, а то и больше. Дальше шёл Борька Вальчек, мой друг Санька Маликов, ну, а потом – я. Видно, ежедневные силовые упражнения, которые я выполнял последние три года, дали положительный результат. Я вырос, возмужал и из первоклашки-шибздика превратился в выпускника среднего роста с крепким телосложением.
Школу я закончил на одни четвёрки. Даже по своим любимым предметам – математика, русский, черчение и английский, - по которым я был традиционно силён, я не получил высшей оценки. Сказалось пренебрежительное отношение к учёбе. Но это меня не сильно тронуло. Главное, по решительному настоянию Валентины Михайловны мне по поведению тоже поставили четвёрку. Это был уже победа! Значит, я всё-таки не зря старался и сдерживал себя. Теперь оставалось только забрать документы. Но когда я за ними заявился, наша директриса заартачилась. Вернее, сначала она попыталась уговорить меня не бросать школу.
- Ты же умный парень, Чебышев. Зачем дался тебе этот техникум? – горячо убеждала она меня. – Если перестанешь валять дурака, ты сможешь окончить школу с золотой медалью. Потом пойдёшь в институт. А с ним у тебя откроются перспективы.
- Я не буду у вас учиться, - сказал я ей на это, - а то вы ещё какую-нибудь пакость мне припишите.
Галина Петровна чуть не задохнулась от гнева.
- Я не отдам тебе документы до тех пор, пока ты не восстановишь надпись в кабинете математики! – заявила она, указав мне на дверь.
- Я же говорил, я ничего не ломал, и поэтому ничего делать не собираюсь! – ответил я, повысив голос от раздражения.
- Тогда не получишь документы!
- Да по фигу! – выпалил я в запальчивости и пулей выскочил из кабинета.
Этот наш разговор Галина Петровна передала матери, а та, разумеется, отцу. На следующее утро отец пришёл к директору. Понятия не имею, о чём они там разговаривали, только после обеда отец вернулся в школу на бортовом Газ – 52. В его кузове он привёз длиннющий транспарант с каким-то слоганом. И мне пришлось помогать ему затаскивать его на третий этаж. Только после этого Галина Петровна отдала мои документы: свидетельство о восьмилетнем образовании и характеристику, оказавшейся положительной.
Теперь оставалось только определиться, куда подать эти документы.
Впрочем, я недолго мучился в выборе. Да и не мучился, вообще. Раньше я мечтал окончить десять классов и поступить в литинститут, но раз так вышло, что всё пошло наперекосяк, я решил тогда посвятить себя архитекту-ре. Проектировать и строить красивые дома и здания. А что? Рисовал я хорошо, чертил тоже. На уроках черчения я специально выбирал самые сложные предметы, чтобы изобразить их в трёх проекциях, в разрезе и ещё в развёрнутом виде. Так что экзамены по рисованию и черчению при поступление в архитектурно-строительный техникум, который я выбрал, меня не пугали.
Родители одобрили мой выбор. И как-то ранним утром мы с отцом сели в нашу «копеечку» и поехали в областной город, где находился этот техникум. Дорога была дальняя – двести пятьдесят километров, - но одолели мы её быстро. Дольше искали сам техникум, мотаясь по незнакомому городу.
В приёмную комиссию мы попали после обеда. Как раз освободилось одно место с краю стола, и мы поспешили к нему. Там сидела молодая тётка. Она то ли не выспалась, то ли встала не стой ноги, то ли с мужем поругалась, а, может, просто родилась такой, но встретила нас недружелюбно. Как всё же порой многое зависит от одного человека. И хотя власти-то у него с Гулькин нос, но если гонору выше крыши, то считайте, что вам не повезло. И нам не повезло. Глянув на нас исподлобья, она быстро просмотрела мои документы и сказала недовольным тоном:
- А, иногородние. Имейте в виду, общежития у нас нет, так что квартиру снимайте сами.
- А вы не дадите нам какой-нибудь адрес? – поинтересовался отец.
- Нет, - отрезала та, возвращая мне документы, словно точно знала, что мы передумаем сюда поступать. – Я же сказала, ищите сами.
А как искать-то, если мы впервые в этом городе? Даже не знаем с чего начать и помочь, судя по всему, нам никто не собирался.
Я забрал документы, а тётка эта, змея подколодная, бросила равнодушно мне в спину: «Следующий!»
- А может, вы нам всё-таки подскажите… - начал, было, отец, но она его перебила.
- Это уже ваша забота, - сказала она, не скрывая раздражения, словно мы уже успели ей надоесть, как назойливые мухи.
- Пойдём, пап, - позвал я отца, растерявшегося от такого «радушного» приёма. Глядя на эту мымру, я уже расхотел здесь учиться.
- И что будем делать делать? – спросил он меня, когда мы сели в машину.
- Поехали домой, - предложил я.
- А как же учёба?
- А ну её! – в сердцах сказал я. – Работать пойду.
- Ладно, - сказал отец, заводя мотор, - вернёмся домой, там подумаем.
Дома состоялся семейный совет. Но как мы не старались вспомнить о существовании каких-либо учебных технических заведений, на ум нам пришло только четыре. Первый – наш горный, где учились Васёк Кутий и Сенька Горбашов. Второй – в Прокопьевске, где учился наш Серёга, третий – где-то в Мысках, где Лёвка Зуин с Витькой Берниковым осваивали профессию геолога-разведчика, и четвёртый – в Топках, где Серёга Жбан, одноклассник Васька Кутий и наш сосед по бараку, изучал тепловозы или что-то в этом роде. Но меня не прельщали тепловозы с паровозами, тем более шахта. Не было у меня к ним ни тяги, ни желания, ни стремления. Геологоразведка – это, конечно, путешествия, романтика, но моя душа жаждала творчества и созидания.
Так что пришлось бы мне, наверное, с позором возвращаться в школу или устраиваться на работу. Но тут меня спас наш новый сосед по площадке Лёха Сложакин. Раньше в этой квартире жил его старший брат. Но тот недавно справил новоселье в новом микрорайоне, и каким-то образом ему удалось передать эту квартиру Лёхе. Лет пять назад Лёха окончил электромашиностроительный техникум факультет «электромашиностроение». Вот он и посоветовал отцу это заведение. А что? Машинист экскаватора, кем теперь работал Лёха, - вполне престижная профессия, и заработок у него неплохой. Отца это заинтересовало, я тоже не стал кочевряжиться – это всё же лучше, чем возвращение в школу. И уже на следующий день мы были там.
В приёмной комиссии нас встретила девушка. Такая же молодая, как та мымра в архитектурно-строительном, но приветливая и доброжелательная. Узнав, что я нездешний, она тоже заявила, что общежития у них нет.
- Но у нас имеются квартиры, которые мы предоставляем иногородним студентам, - успокоила она нас. – Эти квартиры техникум оплачивает. Кстати, одна освободилась. Это здесь, недалеко. Если хотите, я дам вам адрес.
Мы, разумеется, захотели. Хотя от нашего дома до техникума добираться всего полтора часа. Полчаса пешком до остановки, затем час езды на автобусе и пять минут на трамвае. Но чтобы не ездить каждый день туда-сюда, конечно, было лучше жить здесь, тем более рядом с техникумом, а домой приезжать на выходные.
Из-за такого гостеприимства технарь мне понравился. Я с удовольствием отдал свои документы и стал ждать начала вступительных экзаменов…
Я посмотрел на Светку. Она только что поправила сползшие с носа очки и снова уткнулась в книгу. Я вздохнул, вспоминая студенческие годы. Хотя это было и не моё, но я ни разу за всё время не пожалел о том времени, которое потратил на учебу в этом техникуме. Наоборот, вспоминаю только с теплом и радостью. Иногда, правда, нет-нет, да и подумаю о том, кем бы я сейчас был, если бы в архитектурно-строительном нас встретил не цербер в женском обличье, а добродушная девушка из ПЭМСТа, как сокращённо назывался наш технарь. Наверное, известным архитектором или хорошим строителем. Вот так из-за кого-то, вставшего не с той ноги, моя жизнь во второй раз сделала крутой поворот и пошла не в ту сторону, куда я планировал.