19.1
Пара носков
http://www.proza.ru/2013/02/09/400
На полке в шкафу жила-была пара носков. И вечно они теряли друг друга.
- Где же моя пара, – все спрашивал один носок, протискиваясь между завалов трусов да маек, – куда она опять запропастилась?
- Вечно его не доищешься, – сетовала его пара, – уже весь дом перевернули.
Вообще-то рядом валялось много таких носков, потерявших пару, и все они грустно смотрели друг на друга, понимая, что никто другой им, конечно, не подойдет. Бывали попытки собрать пару из похожих носков, но они выглядели как-то нелепо друг с другом и скоро понимали, что без своей пары они ничего не стоят.
И вот лежит носок на полке и думает: «Куда же девалась моя пара? Только вчера мы были на короткой ноге. Помню, вечером нас бросили в стиральную машину. Я долго мялся да крутился вокруг нее – все боялся потерять. А потом как пошла эта пена, глаз и замылился. Больше я ее не видел. Но, может быть, она еще на сушилке. Подожду».
И он подождал, но его пара не явилась ни вечером, ни через неделю. Со временем он привык к обществу таких же одиноких носков, как он. Они лежали грудой в углу полки, потеряв всякий интерес к жизни. Каждый знал, что он, по сути, просто тряпка.
Каждый вечер, когда на полку клали новые свежие вещи, носки без пары тревожно вглядывались во вкусно пахнувшие сорочки, не торчит ли из них хотя бы краешек его пары. Некоторым везло, и тогда счастливчик нередко скатывался без чувств прямо на середину полки, и пару тут же замечали и брали в дело. Остальные завистливо глядели им вслед и вздыхали.
Но счастливые воссоединения длились недолго. Вернувшись с прогулки и повертевшись в барабане стиральной машины, пары частенько снова распадались, и счастливчик снова оказывался в груде носков-одиночек.
- Может, всему виной стиральная машина? – подумал однажды наш носок. – Или сушилка, с которой мало кто возвращается? Где же, в каком месте я ее теряю?
- Вечно вы, носки, места себе найти не можете, – прокряхтела как-то раз старая клетчатая рубашка с полуоборванными пуговицами.
- И то верно, – вздохнул носок. – А что это ты делаешь, – спросил он, увидев, как рубашка методично обматывает свои полуоборванные пуговицы нитками, которые распустились у нее вокруг петель.
- Привязываю к себе то, что все время норовит оторваться. Они, пуговицы, такие – упустишь и не поймаешь. А что я без пуговиц? Тряпка.
Носок задумался.
- Так вот оно что! – вдруг воскликнул он радостно. – Когда-то и мы с моей парой были связаны нитью, но эту нить оборвали! И теперь нас ничего не связывает. Вот почему мы теряемся. Как же нам снова привязаться друг к другу?
- Ясно как, – бросила рубашка, продолжая обматывать пуговицы бахромой, обильно свисавшей вокруг петель, – ты же весь состоишь из нитей. Надо только, чтобы они не вокруг тебя крутились, а протягивались к другому. Потом эти нити сплетаются в крепкие связи. Чем крепче объятья, тем меньше шансов оторваться друг от друга во время большой стирки.
- А что это за стирка?
- Это особо длинная программа, которую выдержать могут лишь те, кто крепко связан между собой.
Носок попробовал оторвать от себя одну ниточку и поморщился:
- Не очень-то приятно.
- Это поначалу. Как только начнешь, войдешь во вкус. А уж когда возникнет между вами связь, поймешь, что лучше этого ничего и нет на всем белом свете.
И стал наш носок понемногу отдирать от себя ниточки. Сначала одну, потом другую. Встретившись со своей парой, он то и дело протягивал к ней эти ниточки, но нитей было слишком мало, и поначалу они все время рвались. Но он не оставлял дела. И вот, наконец, вокруг него уже висела пышная бахрома. Его паре сначала не очень-то нравился его патлатый вид, но уж больно настойчиво протягивал он к ней свои нити, что она решила тоже протянуть к нему свои и через некоторое время они уже так переплелись, что были не разлей вода.
И вода их действительно больше не могла разлить. Когда, наконец, настал час большой стирки, они протянули друг к другу все свои нити, сплелись в тесных объятьях и стиральная машина, сколько ни билась, сколько ни пенилась, только крепче затягивала их многочисленные связи.
Помятые, пообтрепанные, они, наконец, выбрались с сушилки и довольные хлопнулись на полку в полном изнеможении – бок о бок.
- Эх, старая уже пара, – сказала хозяйка, перебирая носки, – выбросить что-ли?
Но с минуту поколебавшись, она бережно положила их обратно на полку:
- Нет, оставлю. Эти – особенные, они почему-то никогда не теряются.
19.2
Небесная утварь
http://www.proza.ru/2013/02/01/473
Кухонная утварь все никак не могла понять, почему ее называют утварь. У всех имена как имена, а она вдруг утварь. Что за название? Да еще прибавляют «всякая там». Всякая там утварь.
- Никакая я не всякая, – горько думала утварь, – а вполне даже конкретная.
- Да уж, не повезло тебе с именем, – прогудел стоявший рядом холодильник, громко хлопнув дверью.
- Вот бы встретить того, кто меня так назвал, – горевала утварь. Уж я б его спросила почему. – И она звякнула двумя висевшими рядом сковородками. –
- Да что ты расстраиваешься, – успокоил ее как-то противень, – у меня вообще имя противное. Но ничего, живу. Пользу приношу. Хотя многие хозяйки уже видеть меня не могут, до того я им противен.
- Это несправедливо, – ответила утварь, – у порядочных вещей и названия должны быть порядочные.
- А как бы ты хотела, чтобы тебя называли? – поинтересовался противень.
Утварь задумалась.
- Не знаю даже, только от этого имени все внутри должно звенеть, как звенит хрустальный бокал, когда его тронешь ложкой.
- Ну не могу, щас умру от смеха, – зашипела вдруг стоявшая в углу плита, – утварь не хочет быть утварью. Да ты посмотри на себя хорошенько. Утварь ты и есть. Вся старая, донышки закопченные, ручки переломанные, а все в облаках витаешь. Спустись на землю. Пользы б больше приносила, вот и называли бы тебя по-другому. Я вот, например, раньше была просто печкой, а теперь я стеклокерамическая плита с сенсорными переключателями и конвекцией. У королей и то такие длинные титулы не всегда бывают, а меня эвон как чествуют. А все почему? Пользу во мне видят. А ты кто такая? Тьфу.
- И правда, кто же я? – с ужасом подумала утварь, – неужто просто утварь? – И так стало ей невыносимо от этой мысли, что ее сковородки вдруг стали нещадно подгорать, а вода в кастрюлях проливаться на полпути к плите.
- Что-то у меня кухонная утварь совсем пришла в негодность, – жаловалась хозяйка соседке.
- Да выбрось ты ее, новую купишь, – утешила ее соседка. – Только продукты переводишь.
А плита все шипела да подтрунивала над кастрюлями и сковородками:
- Ну что, даже яичницу сжарить не можешь, ууу-тварь.
Слушать это было невыносимо. Только по ночам могла утварь прийти в себя и немного забыться. Подолгу смотрела она в окно на звезды и думала, какие они красивые и яркие. И имена у них небесные – звезды. С таким именем разве можно не сиять.
И вот как-то раз смотрела она в окно на одну маленькую звездочку, которая висела прямо напротив месяца.
- Здравствуйте, – вдруг сказала звезда.
Утварь вздрогнула всеми своими кастрюлями, которые, звякнув, издали характерный хрустальный звон.
- Скажите, кто вы и как вас зовут?
Что-то сжалось внутри утвари, и она тихо произнесла с дрожью в голосе:
- Утварь.
- Как?
- Утварь. – Она была готова провалиться сквозь землю.
- О Божественная утварь, – произнесла вдруг звезда, – в сияющих недрах которой отражается небо, не могла бы ты выполнить одну мою просьбу? Ибо воистину только Божественное творение может производить такое чудесное благоухание, какое восходит к небесам каждый день из этого окна. Ты смиренно принимаешь в себя все, что кладут в твои сияющие сосуды, и своей кипучей, бурлящей и клокочущей энергией неприметно преображаешь все это в восхитительные яства. Все звезды на небе хотели бы носить твое имя, ведь оно источает дивный аромат. Позволь мне называться небесной утварью.
- Но… - заикаясь, пробормотала утварь, – утварь это вовсе не красивое имя. И потом вы же – звезды, вы так сияете.
- На небе главное не сияние, а благоухание. Здесь и так все сияет. А когда на земле кто-то смиренно принимает в свои недра все, что посылает ему небо, от него вдруг начинает восходить к небу дивное благоухание. Все звезды на небе тогда приклоняются к земле, чтобы насладиться этим дивным ароматом, который так редко достигает небес. Ох как бы и нам хотелось благоухать так же, но для этого нужно спуститься на землю. Ведь благоухать может лишь тот, кто оставил небеса, спустился на землю, испачкался в саже и копоти, а потом, превратил все ниспосланное в небесный пир. Мы же звезды слишком привязаны к небу. Поэтому наш удел – холодное сияние. Но если у меня будет твое имя, быть может, и я когда-нибудь спущусь на землю.
- Ну…хорошо, – пробормотала утварь, – не совсем понимая, что происходит.
- Ура! Теперь я небесная утварь! – заблестела от счастья звезда и вдруг задрожала, закачалась на небе и в следующее мгновение яркой серебряной лентой скатилась на землю.
- И я, и я небесная утварь, – завопили другие звезды, – и вдруг начался такой звездопад, какого еще никто никогда на небе не видел. Миллионы звезд одна за другой падали на землю и кричали: «Я – небесная утварь!»
Засмотревшись на это зрелище, утварь не заметила, как пришло утро, на кухню вошла хозяйка и принялась жарить яичницу.
- Пшшш, – насмешливо зашипела плита, – что, щас опять активированный уголь произведешь? Ууу-тварь.
- Я – небесная утварь, – вдруг раздалось где-то за окном, и плита, дернувшись всем телом, с изумлением уставилась в небеса.
А утварь лишь улыбнулась и принялась тихонько поджаривать то, что попало в ее сияющие недра. По всей кухне стал распространяться чудесный аппетитный запах жареной глазуньи.
- Ух ты, как сегодня пахнет, – улыбнулась хозяйка и, подойдя, бросила в яичницу немного свежего укропа.
- А плиту-то надо менять, – сказала она вслух, – что-то дергаться стала.