ПРОЛОГ.
НАЗИДАНЬЕ.
Судьбы причудливой извивы
Порою шлют нам в назиданье
Столь удивительные испытанья,
Что выжить может терпеливый.
* * *
В песках Аравии столкнулись,
Сошлись два пленника судьбы
И, изумившись, улыбнулись:
«Как тесен мир стал для двоих!»
Один – тюльпан был горный красный,
Другая – пленница царя,
Но, приглядевшись, растерялись:
«У нас ведь Родина одна!»
Наложница цветок полила,
Прикрыв никабом от жары,
Слезою горькой оросила,
Признав посланника горы,
Той, столь далёкой и любимой,
Где шапки ледника блестят
И в беспощадный зной июля
Прохладу гор в долины доносят.
«Тюльпан прекрасный и волшебный,
Ты отцветёшь, засохнешь и умрёшь.
Умру и я, став пленницею вечной
Того, кто сладость девушкину пьёт.
Не видеть Родины чудесной,
В Аравию заброшена судьбой,
Надежды нет на избавленье,
И молодость завянет под чадрой!»
«Зеленоглазая красавица, не плачь!
Спасут тебя твои собратья,
Пройдёт три дня, и запылает падь,
И вертолёта тень падет на платье!
Поверь ты мне, прекрасная рабыня,
Взметнёт песок огромной тучей пыли,
Доверишься, и сказка станет былью,
И убедишься: тебя там не забыли!»
В обещанный тюльпаном срок,
Вдруг засвистел и загудел восток,
И серебристая стрела в песок упала
И девушку-рабыню вмиг украла!
* * *
И стоило лишь проявить терпенье,
Дождаться от неволи избавленья.
Март 2013 г.
Дыгас Ирина. Сборник стихов «Дыхание весны».
ГЛАВА 1.
НЕОЖИДАННЫЙ ВЫЛЕТ.
…Белый песок слепил и резал глаза. Как его яркость была непривычна после московской, серой и слякотной, мартовской весны! Там снег едва начал таять, образуя безобразную чёрную кашу, проникая в обувь и портя её солью-реагентом, а здесь, будто другая планета: жара, солнце, бездонное бледно-голубое, словно выгоревшее, сухой раскалённый воздух и разогретый до звона песок. Почти белый. Желтизна еле угадывается под таким неистовым натиском света. Всё и вся выгорело: и песок, и стены строений, и шатры, и палатки, и чахлые кустики то ли тамариска, то ли саксаула, и даже шерсть животных. Весь пейзаж, что мог охватить взор, имел оттенок старой слоновой кости: желтовато-серый.
…Гул реактивного мотора самолёта звучал глухо и надрывно, и уже начал раздражать.
Марина Риманс приоткрыла глаза. Вздохнула:
«Ещё в воздухе. Куда мы летим? Зачем им я, без знания языка, с минимальными способностями к самообороне и полнейший ноль в переговорах? Что куратор задумал? А, плевать – не выпрыгнешь из лайнера. Расслабиться и попытаться разобраться в имеющейся информации.
Итак. На базу неожиданно приехал куратор с неизвестным серьёзным мужчиной. Посмотрели со стороны на мои занятия с тренером по борьбе, потом заметила краем глаза на стрельбище. Наставник что-то говорил, уважительно склонившись к гостю, а тот внимательно слушал, изредка бросая взгляды. Заметив, что поразила все цели, хмыкнул и что-то сказал инструктору. Он лишь отрицательно покачал головой и проговорил: “Наотрез отказывается”.
Понятно: предложили работу, на которую никогда не соглашусь – им придётся либо программировать, либо “убрать”.
Что было потом? А ничего. Не успело случиться: приехали парни из отдела выше этажом, кивнули, зовя в павильон за ангаром, и… всё понеслось со скоростью этого реактивного самолёта. Через полчаса он взлетел с закрытого аэродрома под Москвой. Меня, простую гражданскую единицу, обычную москвичку-обывательницу, растерявшуюся и недоумевающую, засунули в салон и… ага! Куда летим, зачем, почему я? На базе в тот день были и другие девушки с курсов спецподготовки персонала гостиниц!
Завозилась на ложе, недовольно посопев, притихла, продолжая рассуждать:
– Старший наставник в первом салоне, к нему особо не сунешься за разъяснениями – летит не один, а сопровождающие крепкие парни лишь пожимают плечами: “Куда прикажут, туда и прилетим – служба”.
Смирившись с неизбежным, потянулась на разложенном большом кресле и огляделась.
– Небольшой самолёт, человек на пятнадцать, представительский, но способный лететь хоть в Штаты. Кабина пилотов приоткрыта и видны двое за штурвалом: командир – плотный мужчина лет сорока с серьёзными строгими глазами, и бортинженер, он же штурман – моложе, голубоглаз и явно любитель посмеяться. Видно, этот раз приказа веселиться не поступало – даже не оборачивается в салон, не косится смешливыми глазами, а упорно следит за приборами и командиром. Понятно: трафик серьёзный, коридор незнаком, возможно, впервые идут по маршруту. Оттого так часто ведут переговоры с землёй, практически постоянно на связи, какой там флирт с хорошенькой пассажиркой? – капризно надула губки, захандрив. – Жаль, скучно просто валяться, – оглянулась назад. – Ага, поймала!»
Взгляд дежурного-стюарда остановился на девушке.
Поманила пальчиком.
– Давно летим? – смотрела снизу, серьёзно хмуря бровки. – Сколько проспала?
– Три часа в воздухе. Сразу уснула – молодец. Нас болтанка прихватила – даже не проснулась.
Крупный для маленького салона молодой мужчина слегка горбился, придерживаясь за спинку её кресла.
– Не голодна? Или воды?
– Кофе бы выпила.
– Не советую – посадка будет проблемная. Испачкаешься, – ухмыльнулся.
Внимательно посмотрел на покрасневшее лицо юной девочки с бесподобными глазами то ли оленёнка, то ли пришелицы с иной планеты, то ли эльфины из лесов Поморья, то ли русалки, сбежавшей из вотчины Нептуна.
– Препарат принесу за час до посадки – чтобы не растрясло. Ты нужна бодрая, умная и очень красивая. Просто неотразимая!
– Эээ! Постой-ка! Куда летим? Кому нужна? Почему «бодрая и красивая»? Причём здесь мой ум? Вы ошиблись – я круглая дура! – расстреливая очередью вопросов, попыталась хоть что-то разузнать, но тщетно.
Рассмеявшись, офицер ушёл за водой, а, принеся, отрицательно покачал головой, отводя лукавые мальчишечьи серые глаза.
Зарычала: «Блиинн, ну что за тайны?!»
– Расскажи хоть немного. Чего ждать? Намекни, к чему быть готовой?
– Быть очаровательной, обольстительной и… язвительной в меру – самой собой! – откровенно расхохотался, метнул радостно-восторженный взгляд и ушёл.
Опешила.
«Ни чего себе ответ! Алиса в стране чудес, точно! Ох, Игорёк, тебя б сейчас под бочок, может, отвлёк бы от вопросов, полного отсутствия ответов на них и кипящих уже мозгов? – задумалась, вспомнив друга. – Где ты, мой страстный врач-реаниматолог? Кто сегодня радует тебя юным телом? Когда женишься, наконец? Хотя, зачем? Тогда придётся напрягаться, блюсти верность или старательно заметать следы измен, а ты такой наивный! Нет, лучше не мучь девушку, живи свободно. Возможно, к сорока годам и надоест карусель любовниц и временных подруг? Возможно, созреешь для простой семейной жизни?
Метались мысли в светловолосой головке, пока глазела в иллюминатор, попивая любимую холодную минералку с лимоном. Допив, поймала пальчиком кусок льда, съела с лимоном, повеселела, приободрилась.
– Опять судьба причудливо выгибает спинку. Ну-ну, кошечка, ещё посмотрим, кто кого поцарапает! Рррр-мяууу!»
Вполголоса зарычав и томно мяукнув по-кошачьи, сладко потянулась наискосок, подняв руки, выгибая спинку и оттопыривая попу, пока никто не видит.
– …Ух, так бы и укусил нежно! – притворно страстно сказал кто-то за спиной.
Оглянулась – куратор-наставник Александр Михайлович, он же «Андропов», прозванный так «за глаза» за поразительное внешнее сходство с оригиналом.
Мари не удивилась бы, если б шепнули, что был «двойником» бывшего Генсека.
– Как ты рыкнула и мяукнула – аж «мурашки» пробежали! – смеялся, сверкая стёклами очков в тонкой золотой оправе, которые ещё больше делали похожим на Владимировича. – Можно к тебе под бочок, киска?
– Валяйте, – рассмеялась маняще и хрипло, – если не боитесь моих коготков! – согнула пальцы, имитируя когти кошки, нацелив в мужское лицо маникюр с бледно-розовым лаком. – Рррр… Поцарапаю! И если попросите, даже покусаю! – засмеялась в полную силу, заметив краем глаза, что ребята «вывесились» в проходе из первого салона. – Кто первый желает изведать неземного пушисто-волосатого наслаждения?
– Э нет, киса, это мы уже проходили – больше не хотим! – пацаны хохотали, смущаясь красивыми молодыми лицами, переглядывались. – Близко не подойдём, пока ты в образе кошки. Скажи, это у тебя надолго?..
Перевели с её красивого, вызывающе дерзкого лица взгляды, с надеждой посмотрели на… куратора.
– Почему на меня-то смотрите, парни? – расхохотался басовито и открыто, поражаясь искренне. – Вы серьёзно полагаете, что «Марыля» кому-то подчиняется? Наивные! Ею руководит только один мужчина, и имя ему Разум! Потому и забрал её из общей группы. Она не простая женщина – это «Пани», та, которую так давно искал! Ей не место среди обычных курсисток-горничных. Она по-настоящему «наша».
Протянул руку и помог встать тепло улыбающейся воспитаннице с кресла, которое ребята быстро собрали.
– Бока целы? Выспалась? Пора собраться с мыслями. У тебя будет своя «программа», моя злата пани.
Притянул её тонкую руку к своим губам и, хитро поглядывая, поцеловал. Увидев, что спокойно наблюдает и никак не реагирует на провокацию, посерьёзнел, напрягся: «Что с ней такое? Каприз? Ладно, разберёмся». Обернулся к парням.
– Вас ждут в первом салоне на инструктаж. Брысь!
Шутя, прикрикнул на засмеявшихся пацанов, замерших от увиденного и настроившихся на увлекательный спектакль: девушка славилась взбалмошным и непредсказуемым характером.
Им не повезло: юная озорница презрительно хмыкнула, брызнув ароматной весенней свежестью взора:
– Кина не будет, лектричества не дали.
Была спокойна, собранна и внимательна, даже чудные зелёные глаза потемнели.
«Готова к труду и обороне, одним словом. Браво, умница», – наставник облегчённо вздохнул. Порадовавшись, надеялся, что безумная затея с выездом за границу, приказом навязанная начальством, не обернётся для любимицы проблемами. Глубоко окунулся в таинственный омут Дюймовочки.
– Поговорим, панна моя?
Когда остались наедине, провёл вглубь салона.
– Присядь, Мариш. Вижу, давно мучаешься вопросами. Было не время, – сел наискосок на диване-уголке и непонятно посмотрел. – Не моя идея сорвать тебя с базы. Нет. Я считаю, что ты ещё не готова, но приказ поступил персонально на тебя – не обсуждал, – подумал некоторое время, погрустнел и как-то опасливо глянул искоса. – Нет, я в тебе нисколько не сомневаюсь, родная, говорю от чистого сердца, но тут дело такое… Никогда не знаешь, как повернёт ситуация… Заграница… Ты – истинно домашнее дитя, дальше Ленинграда не выезжала…
Смолк внезапно, заметив, что она как-то слишком спокойно пытается выслушать и не прерывает, насторожился до холодного пота на затылке: «Нетерпелива и горяча обычно! Порох настоящий! Что происходит? Утечка? Кто? Где?» Решил выяснить сразу.
– Почему так спокойна, пани Марыля? Что, кто-то уже проболтался? Имя. Скрывать не имеешь права, знаешь законы Семьи. Кто?..
– Нет. Никаких сведений со стороны, все – могила. И никаких предчувствий и видений – чисто. Сама поражаюсь. Душа, как апрельское весеннее небо в горах: лёгкое, ясное, невесомое и недосягаемое. Вот это и удивляет: почему так дышится свободно? Словно в детство далёкое лечу, где ждёт только радость и родные руки…
Отвлекая болтовнёй, пристально посмотрела вглубь серого взгляда мужчины, стараясь там что-то поймать. «Глухо! – тайком вздохнула. – Либо на сильной “защите”, либо используют “в тёмную”! Хреново. Два слепых в тёмной комнате – жди беды». Продолжала сканировать и хотя бы что-нибудь «услышать». Тщетно.
– Что-то пугающе-странное происходит: внезапно сорвали, везут куда-то. Я без единого языка и подготовки, без приблизительной осведомлённости! Аки агнец на заклание! – отвела бесполезный и беспомощный взгляд, покачала головой. – Мне это не нравится, знай, Михалыч. Должна иметь хотя бы малую толику информации! Базу, платформу, отчего смогу отталкиваться в нужный момент, – подняла вновь пытливые, умные, неженские глаза. – Ну?..
– У самого крохи! – отмахнулся лишь. – Только и понял: летим в пустыню к арабам. Что-то не заладилось с переговорами по поставкам. Даже не ведаю чего и в каком виде: то ли фиников, то ли оружия, – поднял руки, смущённо смеясь и сдаваясь. – Это всё, клянусь, Маришка!
– А я здесь причём? Не владею ни языком, ни историей страны, ни приёмами переговоров, ни дипломатией, – покачала головой, недоумевая. – Но меня не зря учили лучшие наставники, что-то вкладывали в мозги. Попытаемся извлечь накопленное и рассмотреть ситуацию с разных сторон. Коль в переговорах напрямую не задействуют, значит, всё просто. Версия только одна – отводить глаза. Отвлекать и туманить мозги. Вывести из делового русла на переговорах. Шокировать черноглазых. Сбить с толку. Создать мощную «дымовую завесу». Не давать сосредоточиться. Делать всё, чтобы забыли, зачем собрались вместе и в чём проблема.
– Беру свои слова обратно! – расхохотался, похлопывая руками по коленям. – Ты не только готова, но, кажется, взяла лишнего на курсах! Ай да «Пани»! Ай да «Марыля»! Я-то ломал голову, зачем тебя, такую «сырую», берут?..
Утёр слёзы после смешливой вспышки, посерьёзнел, в глазах загорелся тревожный сигнал.
– Справишься? Подробностей не знаю. Даже где и в каких условиях будем работать, не поделились. Как ты, милая? Ничего не мучает? Голова? Нервы? Сны?
Увидев отрицательное покачивание головы, успокоился, но что-то в нём было непонятное, недосказанное, двухслойное.
Внимательно наблюдала, пытаясь раскусить хитреца Лубянского, поймать на оговорке, провести на мякине.
– Я в порядке. Последний сеанс закрыл проблему. Стало легче, спасибо. Конечно, лучше б Александр Зеленцов со мною поработал, но вы его так впрягли, что и не видимся больше. Даже не звонил. Не в курсе?..
– Не информирован, клянусь! Ему не запрещены с тобой контакты и звонки. Занят, наверное. На выезде или за рубежом опять, – явно что-то недоговаривал. – За свою не волнуйся, в больнице под надзором, выздоравливает. Грипп осложнение дал на почки, но, кажется, обошлось всё. Травы будете пить, а там возраст поможет.
– Спасибо, мне сообщили. Фото показывали. Похудела. В апреле освобожусь, надо её к матери отвезти на юг…
Не успела договорить, поняла, что как-то напрягся и старается не смотреть в глаза. Так стало муторно на душе!
– Вы что задумали? Вы же обещали – три месяца курсы!
– Ты уже не на курсах, моя девочка, а на собственной «программе», – тихо прошептал.
Грустно и сочувственно посмотрел на побледневшее худенькое нежное личико, вмиг ставшее мраморно-синим, как у статуэтки из дельфтского фарфора.
– Основное обучение завершено экстерном. Далее – ориентировка по направлениям. Это – пробный шар. Подробности по прилёте, коллега, – погладил похолодевшие шелковистые щёки девочки-крошки тёплой рукой. – Добро пожаловать в Семью, родная! Теперь мы для тебя свои до смерти. Вся Система отныне на твоей стороне. Защита и опора.
Выпрямила спину, застыла в поражённом молчании, голова закипела от мыслей.
«Дела… Это что же получается? Так всё схватывала и усваивала, что решили завершить обучение? Куда кривая выведет? Во что вовлёк, Лёшка? Такую жизнь хотел для меня? Или не представлял подобного поворота дела? Как хочется посмотреть в твои глаза и узнать, что об этом думаешь, любимый. Но тебя теперь не достать. Ты там, откуда нет возврата и вестей… Мне всё труднее идти в одиночку по пустой дороге жизни, лишь изредка украшенной мгновениями обманчивого призрачного счастья. Истинным оно было только с тобой, суженый мой… Единственный… Моё дыхание…»
– …Мариш, разве ты это не закрыла?
Деликатно глядя в наполненные слезами зелёные глаза, мужчина пересел ближе, обнял ласковыми руками надёжно и сильно, заглядывая в душу серым дымом по-отечески тёплых глаз.
– Не прошла полный курс у психолога? И йога не помогла?
– Прошла. Помогло, но полностью это не уйдёт, и не надейтесь… – вытерла глаза кружевным платком и вздохнула. – Это выше меня. Даже выше снов. Это в сердце и душе. И в крови. Выход один – слить всю кровь. Убить…
– Да я не выговариваю тебе – не палач же бездушный! Всё знаю. В курсе твоей истории. Но это может сейчас очень сильно помешать, пойми, потерянная моя девочка.
Поцеловал в горячий висок, потёрся носом о душистые волнистые локоны, замер на минуту. Тяжело вздохнув, опомнился, отпустил, поднялся и помог встать с дивана.
– Ладно, забудем пока грустное… Пойдём на инструктаж: как быть хорошим арабом и мусульманином и не опростоволоситься на мелочах. Вытри красивые глазки и открой чуткие ушки, Мариша.
Повернул к себе, прямо в упор по-мужски посмотрел в мокрые глаза, медленно провёл рукой по её щеке, отерев запоздавшую слезу. Отчего-то у самого дёрнулся левый глаз. Выдохнул: «Красавица даже в слезах!», мысленно ругнулся, нервно метнул взгляд в сторону кабины пилотов, потом на дверной проём в салон – никого. Виновато улыбнулся, словно извиняясь за несвоевременные мысли и эмоции, совсем ему не присущие. «Стареешь, должно быть, чудишь. Выбрал момент! Волнуешься за неё до дрожи, чувствуешь попой, что назревает нехорошее. Не проворонить бы… Как предупредить опасность?»
Остановил мысли безмолвным окриком, прекратил терзать душу предчувствием беды.
– Время пришло, «Пани».
Перед посадкой всем выдали новую лёгкую одежду взамен униформы и развели на группы по назначению.
Марина осталась с куратором и серьёзным полноватым импозантным мужчиной-незнакомцем с базы, который наблюдал там за ней полдня.
Посадка была жестковатой из-за сильного восходящего потока раскалённого воздуха аравийской пустыни и короткой посадочной полосы.
Пустыня сразу ослепила, придушила, прижгла и оглушила тишиной. После гула самолёта показалось, что оглохли! Как только их делегацию встретили и отзвучали приветствия и команды караулу, стало тихо.
Мари прислушалась чутким ухом: «Лишь замирающий гул остывающего мотора лайнера, тонкий звон разогретого песка и обжигающий жар от него. Шелест ветра, шорох пересыпающихся песчинок. Шёпот вечности. Забвение. Покой. Здесь хочется остаться навечно…»
…Мужчины неожиданно вышли из шатра, оставив Марину абсолютно одну.
Расслабившись, внимательно осмотрела свою одежду: кремовый брючный костюм из лёгкой льняной ткани, поверх него туника светло-бирюзового цвета, доходящая до середины бёдер, на голове тонкий серо-голубой шифоновый шарф под цвет почти пепельных волос.
«Да, одёжка ещё та. Надюшка б сморозила что-нибудь смешное: спецодежда обитательницы гарема или униформа одалиски, а то и покруче на родном и кудрявом. Жаль, не подходила Конторе ни по одному параметру. Ух, и зажгли бы с ней тогда!»
Посмеиваясь, подошла к низкому дивану, присела. Только собралась снять кожаные туфли, больше похожие на сандалии, как что-то насторожило. Какой-то звук, донёсшийся из-за тканевой перегородки шатра, привлёк внимание. Подошла тихо, едва шелестя одеждами и кожаными туфельками, посмотрела в узкую щель между занавесями и… засмеялась! В следующем отсеке на подушке спала кошка: серая, почти дымчатая, с чудесной длинной шерстью и красивой изящной мордочкой.
«Ура, не одна я тут!»
Прошла внутрь и встала коленями на ковёр перед кисой.
Она лениво открыла глаз, второй и, словно удивившись, распахнула оба, широко раскрыв.
– Ого, вот это глазищи! – посмеиваясь, поглаживала нежно и невесомо маленькую головку. – Да у тебя они, пожалуй, ещё больше моих! И зеленее.
Мягко взяла на руки, села, ласково положила на колени. Продолжая сидеть на пятках, рассматривала красавицу и протяжно, томно, с любовью гладила чудесное гибкое тёплое тельце.
– Так-так… И как же тебя могут звать? По мордочке – ты самочка. Может, Гюльчатай? Или Фатима? Или Марал? Юлдуз? Гюзаль? Неужели Фирюза?.. Ой, только не говори, что ты Мириам! Не поверю!
– Её зовут Аиша, – на ломаном русском кто-то тихо произнёс за спиной.
Резко привстав, невольно прижала кошку к животу. Полуобернувшись, оглянулась со скромной улыбкой и потупленными глазами.
В проходе, ещё не до конца раздвинув занавески, стоял высокий, статный, стройный, очень красивый мужчина лет тридцати. Араб. В национальной одежде: платок-куфия на голове, светлое одеяние, похожее на платье – ждалабия, или, как говорят в Египте – галабея, и в кожаных сандалиях. В правой руке – чемоданчик-«дипломат».
«Это явно хозяин дома, который только что прибыл! Не его ли ждут мои мужчины из делегации? – пронеслось в голове.
Кровь кинулась в лицо, потом отхлынула. Отчего-то резко побледнела, в ушах зашумело, словно открылось нечто гулкое и бурлящее, как горный водопад по весне: говорливый, неугомонный, кипящий, звонкий.
– Что твориться? Ей, сердце, подлый трус, а ну, вернись из пяток на место!»
Усилием воли взяла себя в руки, медленно грациозно встала с колен, плавно выпрямилась, с уважением и почтением склонила голову, не поднимая глаз выше талии хозяина, продолжая держать на руках его кошку.
– Красивое имя. Нежное и ласковое. Как пушинка на ладони. Очень ей подходит.
Вспыхнула обжигающим румянцем, ещё ниже склонила голову, чтобы не зыркать на незнакомца глазами.
– Простите меня, пожалуйста, что проникла сюда без разрешения. Услышала её мурлыканье, не удержалась. До слёз люблю кошек, – сдержанно улыбнулась, поклонилась, мельком стрельнув глазами на мужчину. – Здравствуйте, господин…
– …Аль Зуфийя. А Вы кто?
– Меня зовут Марина. Прилетела с советской делегацией в Вашу страну, – автоматически отвечала, а сама была в панике: «Куда все пропали, блин?»
– Марина. Это с греческого, кажется, «морская». Так?
Ощупывал чёрными, необычайно красивыми крупными миндалевидными глазами её тонкое мраморное личико, худые пунцовые щёки, пухлые губы, покрытые бледно-розовой помадой, высокие скулы и выбившиеся из-под шарфика светлые волнистые локоны. Вдруг резко вздохнул, словно, поперхнулся! Осип.
– Мы с Вами раньше не могли встретиться, Марина?
– Простите. Это вряд ли возможно, – быстро окинула взглядом, стараясь не раскрывать полноты цвета глаз. – Никогда не бывала в Вашей стране. Вы не приезжали в Ленинград или Москву?
– Вы из Москвы?
Сильно заволновался, резко шагнул в угол шатра, почти бросил «дипломат» на пуфик и обернулся.
– Всё может быть. Я учился в МИРЭА с 80-го по 85-й год. Не там ли?..
– Извините. Не была студенткой, а жаль. Всегда хотелось стать грамотной, успешной и уверенной…
Резко покраснела, молча ругнулась: «Разболталась, дура!»
– Прошу прощения, господин Аль Зуфийя, за невоздержанность в речах. Люблю поговорить, как всякая женщина, – не сдержавшись, усмехнулась и невольно показала «фирменные» ямочки на щеках.
– Почему я Вас знаю? – задумчиво произнёс.
Всё всматривался, не сводя взора, но ему не дали возможности договорить.
Предупредительно кашлянув, в шатёр вошли помощники и что-то тихо сказали, склонив головы в почтении.
Выслушав, кивнул, ответил, отпустил секретарей и странно посмотрел на гостью.
– Оставайтесь пока здесь, пожалуйста. Меня уже ждут. Мы с Вами ещё не закончили беседу, Марина. Я Вас прошу. Как хозяин дома, – видимо что-то личное вспомнив, лукаво улыбнулся и добавил другим, особым голосом: высоковатым и хрипловатым: – Я – араб!
Повернулся и величаво, до смешного нелепо выступая и раскачиваясь телом, слегка раскидывая острые локти, пошёл прочь!
– Я – индюк, – тихо тут же вырвалось у Мари!
В ужасе закрыла-заткнула ладошками рот, выпустив, наконец, кошку, которая уснула на руках.
«Господи… Не дай бог, он услышал! Ну, Нумба, так тебя сейчас и убила бы! Это твоя жёсткая шутка сорвалась с моих невоздержанных на острое словцо губ!»
Но Нумба был далеко, и Господь, кажется, тоже.
Хозяин резко развернулся на пятках, в пару стремительных шагов оказался рядом, и ей показалось, что пришла последняя минута сумасбродной никчемной бестолковой жизни.
«Погорела на чужой злой высказке! Дура ты, Машук. Ею и подохнешь…»
Аль Зуфийя, которого ждала иностранная делегация, вожди, послы и советники, вернулся и крепко схватил тоненькую миниатюрную девочку за худые предплечья.
Сильно зажмурившись, она безмолвно взмолилась перед смертью: «Приими в руце защищения Твоего и избави от всякаго зла… Конец!»
– …Откройте глаза, Марина, – странным дрогнувшим голосом проговорил, нервно дыша, стискивая в мощных руках детские плечики. – Пожалуйста. Я Вас очень прошу!
Поняв, что убийство пока откладывается, отняла от губ пальцы, тихо вздохнула и, решившись, распахнула во всю ширь изумрудные глазищи, оттенённые бирюзовой туникой и серо-голубым шифоновым кашне на голове. Знала, что сейчас произойдёт. Это бывало со всеми мужчинами, всегда и везде, когда так раскрывала взор.
Араб потрясённо посмотрел в глубину девичьих глаз, потом как-то разом охватил цепким, жадным, мужским взглядом лицо, волосы, руки и тело, и только хотел что-то сказать, сжав сильнее предплечья, притягивая ближе, как за тканевой перегородкой деликатно, но настойчиво кашлянули.
– Ожидайте меня здесь, Марина. Пожалуйста! Мне кажется, я знаю, где мы виделись, – нежно выпустил и отступил на шаг.
Пристально смотря в лицо, порывисто и радостно вздохнул, словно поцеловал зазвеневшим, задрожавшим, загоревшимся воздухом и… стремительно вышел из шатра.
У неё же просто подкосились ноги. Кулем рухнула на ковёр с потемневшим взглядом, словно огромная туча пробежала над головой.
«Нет, Михалыч прав: я ещё не только “сырая”, а вообще “жидкая”. Идиотка! Дура! Тупица! – сидела и ругала себя последними словами. – Вот опозорилась! Обозвала индюком хозяина дома в его собственном шатре, на его земле, в его собственной стране! Если не убьют меня, я убью всех наставников, что так плохо воспитали и подготовили! Я к такому не была готова! Лёшка, мальчик мой неистовый, что же ты натворил? Где ты? Найди меня душой… Дотянись из небытия… Ты мне так нужен…»
– «Пани», – кто-то тихо позвал из-за перегородки, – почему хозяин тебя не пригласил в зал?
– Влюбился на смерть! Боится, что украдут! – взбеленившись, рявкнула в ответ, даже не позаботившись встать и посмотреть, кому сказала.
– Порядок! – радостно ответил и… исчез!
– Алиса в стране чудес, – только и вымолвила, повалилась навзничь на мягкий ковёр в полном изнеможении.
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/11/547