ГЛАВА 3.
МИЛОСЕРДИЕ.
http://proza.ru/2013/02/11/444
…Хрип привёл Марину в чувство: Зеленцов начал захлёбываться кровью, хлынувшей изо рта. Похолодела: «Это конец».
– Саша, Сашка, Сашенькааа! – затормошила, взвилась в крике. – Посмотри на меня, родной! – закричала дико, истошно и страшно, ужасным чужим голосом.
Этим привела его в чувство на краткое мгновенье. Открыл мутные глаза и посмотрел прямо на неё.
– Я не сержусь на тебя, ты слышишь? Я тебя прощаю! – истерически вопила, держа его торс в онемевших от тяжести руках, укачивая своего большого неразумного ребёнка. – Ты меня слышишь? Ответь мне, моргни!
Медленно смежил веки. Когда вновь открыл взор цвета стремительно темнеющего мёда, покатились слёзы. Так просил прощения за запретную любовь.
– Я тебя прощаю, Сашка… – хрипела, всеми силами удерживая его здесь, на краю жизни, с ней. – Спасибо за любовь, Сашенька!
Увидев в угасающем взгляде безмолвную последнюю просьбу, затрепетала в крупной дрожи и проговорила через силу:
– Я отпускаю тебя, любимый. Иди туда с миром…
Рыдая в голос по-деревенски, смотрела в глубину тёмного спокойного взгляда. Вдруг увидела там тоннель! И… сошла с ума!
– Забери меня с собой, ты меня слышишь?! Туда, в тоннель, Сашааа! Я с тобой!..
Случилось невероятное: время замедлило ход, пропали звуки.
Уже «уходя» невесомо и легко, Александр «вернулся», с последним просветом угасающего интеллекта, неслыханной силой воли плеснул-ошпарил Мари остатками могучего медового гипноза и «повернул»-таки тоннель в её сознании поперёк!
Как ни пыталась проникнуть, натыкалась на выпуклую, гладкую, серую боковую стену бесконечной в обе стороны металлической трубы.
Сумел навсегда «закрыть» её для любимой. Навечно. «Развернул» вход в сторону своего сознания, унося сейчас за грань бытия, куда ей отныне не добраться лишь по желанию.
Закрыв, заставил жить силой! Без него. Ради себя самой. Жить. Через боль и потери.
– Нееет! Нет! Саша, открой, ты слышишь?! Пусти меня за тобой! Верни его мне! Сашенькааа…
Не в слабых девичьих силах оказалось удержать его на земле, в изрешечённом автоматной очередью человеческом теле.
Смотря только внутрь себя, Александр Евгеньевич тяжелел, придавливая Марину всё сильнее телом, больше полутора сотен килограммов веса, впечатывая в жёсткий асфальт женские тощие бёдра, расплющивая тонкие щиколотки и маленькие ступни.
Дико кричала от боли и горя, мотая головой, исходя каким-то совершенно звериным рыком, так похожим на рёв обезумевшей медведицы, потерявшей своего единственного медвежонка.
Он ушёл в иной мир на её руках: чувствовала последние судороги, сотрясаясь вместе с ним избитым и онемевшим телом, умирала, оседала и тяжелела, переставала слышать и дышать, остывала, но так и не увидела вожделенного коридора свободы и освобождения. Её любимого и ненавистного тоннеля, ведущего в вечность и радость. В свет. К Алексею и дочери. В воздух и…
…Время давно шло по земным законам, перестав течь медленно, словно густой мёд. Оно свистело, мчалось и тикало, и уже было не догнать!
Замедлилось и остановилось только для них двоих. Тех, кто так потряс район и столицу – телевидение в криминальных новостях объявит о двух жертвах: бизнесмена-отца с дочерью, расстрелянных возле модного ресторана. Страшное время, что назовут позже «лихие 90-е».
Покушение и смерть Александра Зеленцова произошли за три-четыре минуты, как показали свидетели.
Они и утверждали, все до единого, что стреляли не в погибшего, а в девушку, стараясь стрелять ниже мужского торса, между его ног достать цель. Медленно оседая, он им не давал возможности довести дело до конца, закрывал мощным телом до последнего, просто завалившись на спутницу живым щитом, надёжным и непробиваемым.
– …Старался, несчастный, собою пожертвовал. Жаль, пули всё же прошили бедную. Судьба у них такая страшная.
Вокруг была милиция, врачи, «опера-особисты» в тёмных строгих костюмах.
Они подъехали на «Фольксвагене»-микроавтобусе с сильно тонированными стёклами, предъявили красные «корочки», завернули тела Риманс и Зеленцова в непромокаемую ткань и, погрузив в салон, увезли на базу.
Больше, кроме тёмных окон, несчастная девушка, находящаяся в состоянии каталепсии, ничего не помнила…
Вспоминая позже эти события, Мари поняла, что убийцы добились бы своего непременно. Лишь вовремя подоспевшие Конторские ребята спасли.
Они всю неделю «водили» её по Москве. Если бы ни пустая дорога и спецсигналы – не успели б тогда нагнать быстро умело «оторвавшегося» от них таксиста. Сообразили, куда Риманс так летит. Спугнули убийц и спасли её, но не врача.
«Шестёре» не удалось далеко уйти.
Конторские загнали в её тупик и расстреляли всех, кто там находился: таких же молодых, троих «оперов», только из «теневой», уже отколовшейся от Большого Брата, структуры.
Пожалела их, обладая справедливой и милосердной натурой:
«Парни стали разменной монетой в противостоянии отделов и непонятных организаций, образовавшихся тогда в изобилии. “У семи нянек…” Это и было страшно: нет единоначалия – жди неразберихи».
…Офицер Госбезопасности московского отдела особого назначения Марат Галиев захлопнул досье, встал из-за стола. Подошёл к встроенному шкафу, открыл створку, помедлив, раскрыл «Дело» на второй странице, несколько мгновений смотрел на крупное цветное фото и, нервно вздохнув, словно не желая расставаться с бумагами, с сожалением положил папку в сейф.
Сев вновь за стол, потёр усталое лицо руками, посидел с закрытыми глазами…
Вздрогнул от резкого звонка внутреннего телефона на столе.
– Слушаю, – сняв трубку, нахмурился, но ответил сдержанно – выучка. – Буду через три минуты. Отбой.
Через час служебная «Ауди» подъехала к многоэтажному дому в старом пригороде столицы, относительно недавно ставшим частью Москвы.
Марат вышел, с удовольствием вдохнул густой хвойный аромат реликтовой сосновой рощи, гордости района. Закрыл на миг глаза, прислушался: «Тишина, мало машин, лишь редкие переклички гудков поездов и электричек где-то там, возле платформы. Рай, да и только! Дача».
– Может, лучше я? – Ольга, коллега, напарница и соглядатай; хладнокровна, компетентна, опасна. – По-женски поговорю.
– Сам. Моя подопечная с первого дня. Мне ли не знать подробностей и особенностей? Спасибо.
Неспешно покинул пятачок площадки и направился к подъезду, остро чувствуя на спине женский холодный синий взгляд.
– Достала, – едва слышно прошептал, борясь с диким желанием ускорить шаг, сбежать, укрыться. – Змея…
Заходя в подъезд и сворачивая на лестницу, вспомнил сведения о подопечной:
«Гражданская, случайная жертва, но у меня такое ощущение, что “спецы” с головного чего-то недоговаривают. Не стали бы с гражданской столько возиться, задействовав такие силы и средства! Да сам уже догадался, что “внештатная” на консервации. Ладно, не отвлекайся, офицер.
Дальше: пережила покушение, прошла процедуру по особой коррекции памяти.
Цель визита: убедиться, что “блок” психокоррекции стоит, проследить за физическим, психологическим и психическим состоянием».
Тяжело вздохнул, остановился на площадке между этажами, напрягся, помрачнев лицом.
«Пора навестить ту, которую увидел неделю назад, всю в крови и в совершенно невменяемом состоянии. Надо думать: на её глазах расстреляли коллегу и, вероятнее всего, любовника! Бедная девочка. Едва уцелела. Сейчас и посмотрю, во что её превратили наши Конторские умельцы-эскулапы, гении копаться в телах и мозгах.
Хорошо, что её сестра оказалась сговорчива и покорна. Теперь всё разыграем, как по нотам, девочка и не опомнится. К лучшему.
Ей невероятно повезло, что мы рядом и смогли подарить новую жизнь с иной памятью: подкорректированной, запрограммированной.
Всем бы так! Сам был бы не против – не помнить плохое, лишь смутные тени от прошлого и невнятные сны. Новая реальность».
…Марина открыла глаза и увидела, что лежит дома у сестры Ванды на диване в большой комнате. Перед глазами мелькали кадры включённого видеомагнитофона – фильм с Гибсоном.
Скосила глаза на табурет рядом и на коробке от кассеты прочла: «Вечно молодой».
Поразилась: «Заснула, что ли? Не помню, когда его включила?»
Попыталась встать и… вскрикнула от боли в лодыжке. Осмотрела и онемела до оторопи.
«Господи, а это что? Гипс! Ничего не понимаю. Где так треснулась? Когда? Ничего не помню».
Во входную дверь неожиданно позвонили.
– Ванда! Звонят! Открой!
В ответ – тишина.
Заволновавшись, засуетилась, оглядываясь: «О, чёрт… И что теперь делать? Ладно, надо скакать – люди ждут».
– Минуточку! Сейчас открою! – прокричала и поскакала, цепляясь за мебель, стены, двери. – Подождите, пожалуйста!
– Здравствуйте! Ванда дома? – за порогом незнакомец.
Придерживая дверь, окинула взором с головы до ног, хмыкнула безмолвно: «Красавец какой! Молодец сестрёнка. Как “конторские”: высок, строен, поджар, глаза серые, внимательные, цепкие».
– Она скоро придёт? – гость с улыбкой рассматривал её, но что-то было в его глазах непонятное.
Оно и отрезвило «любопытную Варвару».
– Позволите войти?
– Простите, что уставилась на Вас – ещё не совсем проснулась, – усмехнувшись, постаралась половчее подпрыгнуть и повернуться на одной ноге. – Проходите, пожалуйста. Сама не знаю, где она. Проснулась – пусто.
Он аккуратно придержал хозяйку за тоненькую талию, пока доскакала до дивана.
– Перелом?
– Будете смеяться над глупой – не помню! – усмехнулась.
Не спускала с парня изучающий взгляд: «Похож на «опера», точно! Да и чутье предупреждает: “Будь осторожна!” И холодок под ложечкой…» Цыкнула на себя, включилась в беседу.
– Странные ощущения такие! Мысли словно масло: скользкие и гладкие, не ухвачу никак.
– Что удивляться? Очевидно, сильный наркоз Вам не пожалели дать, коль до сих пор в тумане и мало помните. Всем бы так и подольше! – мягко рассмеялся, внимательно обводя глазами комнату. – Ванды нет, значит, она ещё не вернулась из Питера. Что-то её задержало в командировке, – пожал плечами.
Отметила, что визитёр не очень опечалился этому факту. Затаилась душой: «Что с ним не так?»
– Вы одна? Кто ухаживает за Вами, эээ?..
– …Марина, – представилась, пожав его руку. – А Вы кто? Не помню, мы не встречались с Вами раньше?
Насторожилась: «Что-то неуловимое. Где-то видела. Предчувствие пинками толкает: “Он не тот, за кого себя выдаёт!” Так, Машук, держи ухо востро».
Засыпала вопросами:
– Где? Давно? Общие друзья? Лично знакомы? В компании виделись? У Ванды на торжестве?
– Сожалею. Нет. Не знакомы.
Взгляд отводил мягко, словно соскальзывал с лица, стекал с её взора, так же неуловимо возвращался, чтобы не насторожить прозорливую умницу: «Наслышан и проинформирован про неординарные способности. Сейчас они в ней придавлены, об этом можно не переживать». Окунувшись в топь чудных глаз, тактично переводил серый взор на гипс, отвлекал разговором.
– С Вашей сестрой недавно познакомился по работе, но о Вас я наслышан, Марина, – подняв, больше взгляда не сводил.
Заглядывая в глаза, изучая лицо, дотошно подмечая интонации голоса и нюансы настроения, наблюдая за мимикой, движениями тела, рук и ног: «Порядок: спокойна, уверенна, кокетлива, обыденно адаптирована, никаких признаков страха или паники; навязчивых слов и жестов нет, тремор и неосознанные движения отсутствуют. Отлично: “блок” держится. Ну-ка, проверю кое-что…»
– Ванда рассказывала, что Вы всё в Москве бросили и уехали в провинцию. Отважная! – заразительно засмеялся, глаза засияли.
Мари пушинкой подхватила смех, восхитилась молча: «Как хорош! Ванда, да ты проказница. Если удержишь его, зауважаю, сестрёнка».
– Не жалеете? Не скучаете? Не знаю, сам бы смог так поступить? Что чаще всего вспоминается? Что помните о последних днях? Ностальгия? Не захотелось вернуться?
– Нет. Не жалею, не скучаю, не вспоминается, не захотелось! Честно-честно: ни капли! Надоела столица до чёртиков! – хохотала от души, алея ярким румянцем на бархатных щеках, сияя бесподобным изумрудом.
Марат едва сдержал жаркую волну, не позволив ей вылиться на лицо. Стиснув зубы, тепло улыбался девушке-отраве. Ругнулся про себя: «Знал же всё про неё! Держи эмоции, офицер! Лучше отметь в отчёте: отвечает на все вопросы и предположения адекватно, чётко, мысли не теряет и в малом».
– …А последние дни, судя по лодыжке, провела у видика, – кивнула на стопку кассет на табурете.
Маняще, хрипловато смеясь, заиграла глазами, показывая очаровательные ямочки на щёчках, выгибая тонкую красивую спинку и соблазнительные плавные округлые формы ниже. Кокетничая, заметила, что не среагировал на флирт, стоит с застывшим лицом, словно глухой и слепой.
«Жаль. Наверное, несвободен. Бедная Ванда! Не везёт. Вот и этот “мимо кассы”, – попыталась задержать красавца с такими потрясающими формами тела. – За рюмкой чая, пожалуй, смогу его прощупать тщательнее».
– Может, чай? С липовым мёдом!
– Пожалуй, откажусь. Хотел переговорить по делу с Вандой, да подождёт оно.
Прикрыл вспыхнувшие удовольствием глаза: «Отлично “спецы” поработали! Хвала эскулапам! Удалось всё негативное в удивительной головке “стереть”, не навредив. Браво! С подменой воспоминаний выяснится позже. Не наша боль, а местных наблюдателей. Отбой».
– На работе и решим. Пойду, дела не будут ждать.
Дружелюбно попрощавшись, тайком вздохнул и ушёл, попросив закрыть за собой дверь.
Спускаясь к машине, загрустил: «Жаль, больше не увижу эту сказочную Наяду лично. Только на фото в отчётах и понаблюдаю, как она и что происходит в жизни».
Открывая дверцу автомобиля, бросил украдкой взгляд на подъезд, пожалев, что окна её квартиры сюда не выходят. Погрустнев, прошептал напоследок: «Прощай, обаяшка. Может, свидимся ещё?..»
– Как объект? – сотрудница встретила прохладным настороженным взглядом.
– Порядок. Двигай. Работы по горло. Ещё отчёт писать да к старику идти «на ковёр». Забодает вопросами и придирками, – спокойно посмотрел в холодные голубые глаза напарницы.
«Только бы не привязалась с расспросами!»
Слава богу, не стала.
Скользнув взглядом, лишь поджала тонкие губы и тронула машину с места.
Закрыл глаза, отгородившись от неуютных подглядываний.
«Лучше видеть воздушную, живительную, весеннюю и тёплую зелень, чем эту губительную, космическую, мертвящую синь…»
– …Маринка, ты чего тут скачешь?
Соседка Валентина высунулась из смежной квартиры, пошла за девушкой.
– Тебе ещё рано скакать, только позавчера гипс наложили… – ворчала, ведя к креслу, подкладывая под ногу подушку на невысоком табурете. – Резвая ты наша: то она с электрички прыгает, то она гостя уже встречает и глазки ему строит…
– С какой электрички, Валюш? Я на пассажирском поезде в Москву приехала! – расхохоталась, пытаясь вспомнить хоть что-то.
– Ну, с поезда – не один лад? – не унималась. – Лень ей было доехать до Курского вокзала! Нет, сиганула в Москворечье, как только на семафоре притормозил поезд! Ну, ты артистка, Маринка! Совсем отчаянная.
Принесла чай, поставив чашку рядом, выключила видик.
– Теперь сиди целую неделю, а то и две, попу плющи на диване, да до одури видики смотри, – наклонилась над табуретом со стопкой видеокассет. – Эти уже посмотрела все?
– Не уверена. Оставь, ещё разок гляну.
– Хорошо, что видеосалон рядом в универсаме – всегда поменяю, новые принесу, выбор хороший. Мои тоже подсели на эту заразу! – смеялась, осматривая её ногу с ужасом. – Как ты, торопыга?
– Не помню ничего. Мне такой сильный наркоз, что ли, забацали – всё в тумане! Пусто в башке. Ничего не помню. Что вообще стряслось?
– А хрен его знает! – расхохоталась, хлопнув себя по полным ляжкам. – Я ж на смене на сутках была, когда тебя какие-то молодые ребята-супруги привезли на своей машине. Позвонили к нам, им Володька мой и открыл. Так они и рассказали, что как раз стояли на Москворечьенском мосту, воду в машину заливали и увидели, как ты из поезда вывалилась. Они тебя и в травмпункт возили и оттуда сюда привезли! Вот есть же люди – золото! Денег ни за что не взяли! Мой-то пытался хоть чем-то отплатить – такое дело сделали! Так куда там, отмахнулись! Сказали, что на их месте так любой поступил бы. Держи карман шире! Щас люди страшнее вчерашних… – странно посмотрела, тревожно и взволнованно. – Ты вся в синяках, ободранная до мяса! Нет, девка, ты точно с ума сошла! Чуть не угробилась! – покачала головой, недоумевая. – Как себе шею-то ещё не свернула?..
Сколько ни рылась в памяти Мари – пусто. Только и осталось, что едет в Москву на поезде и держит сумку с документами на квартиру в подмышке.
– Постой… Где мои документы? На квартиру! – дёрнулась с кресла, взвыла от боли в лодыжке.
– Эт ты о них? – подала толстый незнакомый пакет. – Так Ванда уже всё сделала – подключила Марата. Того, который только что отсюда вышел. Он то ли маклер, то ли агент по продажам. Не поняла. Всё, Мариш, теперь ты полностью не москвичка. Не будешь жалеть?
– Нет, не буду. Да и поздно кулаками махать – продано! – стукнула кулачком по коленке. – Вот только не помню, когда я сестре документы отдавала?..
Стоило подумать об этом, дико разболелась голова, буквально взорвавшись от боли! Стало не до обсуждений тонкостей продажи квартиры.
Через два дня приехала Ванда, и Мари не стала спрашивать ничего. Едва начинала думать о прошлом, случался судорожный приступ мигренной боли. С документами был полный порядок, деньги лежали в банковской ячейке в ближайшем отделении – повода для беспокойства не было. И для разговора тоже. Смирилась с провалом памяти.
Удивлялась: «Что заставило меня спрыгнуть с поезда? Загадка, – смущённо посмеивалась. – Вот это отколола! Самой смешно и неловко. Называется, отчебучила…»
…Домой в село вернулась через десять дней на своих двоих, хоть и хромых.
Всё вошло в привычную колею.
Головные боли не давали расслабиться ни на миг, стоило вспомнить о поездке в Москву. И она перестала вспоминать, покорно подчинившись велению разума и мигрени. Постепенно поездка совсем изгладилась из девичьей памяти, а новые жизненные обстоятельства смыли боли.
Жизнь продолжалась.
. КОНЕЦ.
Октябрь 2011 г. Продолжение следует (Заключение к послесловию романа «Скворечник на…»).
Февраль 2013 г.
http://www.proza.ru/2016/02/01/1563