ГЛАВА 1.
ПОКУШЕНИЕ.
http://www.proza.ru/2017/06/04/1261
…Что такое «блок», та стена, что держала психику Марины столько лет в узде?
Куда деваться от ощущения, что вход информации за стену свободный, а обратно – похож на игольное ушко, сквозь которое очень трудно протащить верблюда правды?
Как получилось: прожив годы, абсолютно не помнила событий, о которых рассказывала последние пять лет? В памяти были лишь невнятные разрозненные наброски, больше похожие на неловкие акварели её «бармалейчиков», когда впервые знакомились с техникой размывки, растушёвки рисунка; по ним невозможно судить о полноте и трагизме страшных событий в полном объёме. Почему прошлое не тревожило долгие десятилетия?
Понимала, что должна сказать «спасибо» тем структурам, которые и установили специфический фильтр информации, чтобы уберечь её неординарный мозг от превратностей судьбы, но с этой суперзащитой будто не жила вовсе! Или жила, летя с одним крылом: неловко, кособоко и порывисто. Не было того плавного течения жизненной реки и ощущения связанности, законченности, полной логичности и завершённости всех начинаний и помыслов, что происходит у обычного обывателя, среднестатистического жителя.
Годы шли, менялась не только страна, Система и её методы.
Менялась и сама Мари, взрослея, выравниваясь в психике и здоровье.
Став сильнее, научилась неторопливо, слой за слоем, усилием мысли истачивать штукатурку «блока», видеть «кирпичики» и понимать, где надо приложить усилия, чтобы «вынуть» один из них.
…Многие годы мучила загадка внезапного отдаления Александра Зеленцова, потом полного исчезновения из её жизни.
Мучила и пытала год за годом, пока в одном из болезненных полубредовых снов, когда сильно прихворнула, искрой не мелькнуло видение: знакомое кафе, кованая ограда какого-то серьёзного учреждения рядом, Мари, сидящая на земле, прислонившись спиной к прутьям, и придавленная чем-то тяжёлым.
Сон не отпускал, всё повторяясь и повторяясь.
Тогда, шаг за шагом, постепенно, по кадру расшатывая рамки жёсткого «блока», собирая воедино разрозненные фрагменты, начала складывать мозаику полноценной картинки, которую можно было рассмотреть в подробностях.
Вот уже видна развёрнутая картина: широкая улица, проспект на севере Москвы, приземистое кафе, ставшее модным ресторанчиком, кованая ограда, тротуар, где произошла памятная встреча с Наталией Стрельниковой. На тротуаре, на асфальте, опершись спиной на железные прутья забора, сидит Мари и держит в объятиях окровавленного крупного мужчину. Вокруг них крики, визг тормозов машин и… звуки выстрелов. Девушке не до них: с ужасом смотрит в лицо… Александра! Смотрит в глаза умирающего друга, что-то «снимая» с них психометрией, пока ещё живут и могут отдавать информацию.
Дальше этой картинки видения никак не вырывались, словно блок из последних сил старался не пускать дальше, за опасную грань. И так целых два года – только эта повторяющаяся картина, ни шага вперёд или в сторону!
…Однажды поехала в областной центр по делам здоровья сына и стала невольной свидетельницей полицейской погони за вооружёнными преступниками, которые отстреливались, высунувшись в окна машины светлого цвета.
Её, опешившую и стоящую с раскрытым от испуга ртом, резко толкнул на широкую дорожку тротуара высокий крепкий мужчина средних лет.
Буквально покатившись от неожиданно мощного толчка по асфальту, раздирая руки и колени о неровности дорожки, слыша визг тормозов машин, крики людей и звуки выстрелов, со страхом поняла: «Вот оно!» В голове что-то взорвалось, и за долгие годы впервые потеряла сознание, ударившись о… кованую ограду платной клиники, откуда только что вышла.
Очнувшись, окружённая людьми, врачами, выскочившими из клиники и склонившимися над ней, слыша низкий рокочущий голос крупного незнакомца сквозь дурноту, смотрела перед собой расширенными остановившимися глазами на орловскую улицу, а видела… Москву.
Картинка, будучи столько лет неподвижной, статичной, вдруг ожила и зажила собственной жизнью. Всё открылось! Ключ к скрытой ячейки памяти был подобран безжалостной жизнью.
Врачи, суетящиеся вокруг, обрабатывали её раны и отчаянно ругали человека за то, что попытался женщину спасти от шальных пуль.
Подошли полицейские, справляясь, не ранена ли, но отвечать пришлось медикам и спасителю – у Марины был глубокий шок.
Домой доехала «на автомате».
То, что увидела в новом видении, никак не укладывалось в голове, выпирая страшными углами неприглядной правды, кровавя приглаженные годами полки сознания, раня немилосердно душу.
Разум не желал это знать! Кричал и сопротивлялся, восставал против организма, мучил несчастную дикими мигренными болями и головными судорогами, рвал и лопал в приступах тонкие нитевидные сосуды носа и глаз, сопротивляясь из последних сил, не принимал истины категорически, на-от-рез!
Зная склад ума и особенности своей психики, понимала: коль пришла информация, нужно принять такой, какая она есть, без экивоков и договорённостей, недомолвок и полуправды, условий и торга – просто зачислить на баланс памяти.
Приняла, смирилась, а, узнав во всех подробностях, учтя нюансы, смогла трезво осмыслить и разложить факты по полочкам.
Стало не так страшно: ушёл внутренний раздрай между душой и телом, а с ним и проблемы с головой и сосудами – организм сдался. Осталось открывшуюся истину оприходовать и хладнокровно скрупулёзно проанализировать.
…Это случилось в 93-м году, в августе месяце.
Марина приехала из провинции, куда скрылась два года назад от всех и вся: от Конторы, тотальной «слежки» своих и чужих, от «оперов» и опостылевшей гостиницы, дурных вестей и… любви. Уехала, чтобы залечить очередную душевную рану*.
Вернулась, чтобы продать крошечную хрущёвку-однушку на Борисовских прудах и окончательно разорвать путы, держащие в столице, в городе, ставшем для неё истинным Чистилищем ещё здесь, на Земле.
Мари прошла все круги ада в чудесной, красивейшей, доброй, но такой жестокой Москве. Пройдя ад, поняла, что большего не вынести! В одночасье покинула, решила порвать навсегда, забыть, похоронить под толстым слоем похоронного пепла даже память о тех, кому прах принадлежал, пока сама не превратилась в него.
По приезде жила у сестры Ванды в Бутово.
Всё металась по делам продажи квартирки в центр, часто приходила в их с Александром кафе.
Быстро подружилась с новым персоналом, который сменился, как и сам статус заведения. Теперь это был милый дорогущий ресторанчик!
Зав, а теперь старший менеджер, Армен, Марину вспомнил. Из уважения всегда держал для неё столик в уголке, вдали от чистейших красивых окон с лёгкой тонировкой – не хотела, чтобы «эти» её увидели первыми: им придётся зайти внутрь зала, а она их вычислит сразу, всегда это умела.
Как-то зашла выпить фирменный кофе, и Армен, предупредительно встретив на пороге, как-то странно посмотрев в глаза, быстро метнул взгляд на улицу: «Шла бы ты…»
«Понятно: “они” здесь и ждут, – вздохнула тяжело. – Опять придётся уходить дворами».
Бесполезно было бежать – увидели сразу.
Спокойно вошла, тепло улыбнувшись персоналу:
– Доброго дня, трудяжки!
– Рад Вам, Мариночка!
Обрадовавшись, Армен, пожилой, грузный, приземистый мужчина с весёлыми глазами, по-кавказски галантно поцеловал девушке руку.
– Ваш столик свободен.
Проводил в уголок, поправил букетик ромашек в вазочке на столе, убрал меню – всегда обслуживал её сам.
– Как Ваши дела с квартирой? Хлопотно? Понимаю. Столько времени где-то пропадали! Ваш «большой товарищ» тоже стал редким гостем, давно не было, – смахнул крошку со стола салфеткой, ненароком наклонился к уху, неуловимо прошептал: – Зайдёт завтра.
Выпрямился, продолжил громче, чтобы «эти» услышали, если не успели поставить «прослушку»:
– Как жаль – такой был клиент! И щедрый! – хитро улыбнулся, сверкнул чёрными армянскими глазами в густых ресницах, положил руку на спинку её стула. – Ну, как всегда: «Цезарь» и двойной кофе со сливками? Я мигом, – метнув молнией взгляд влево, на молодую пару через несколько столиков, насторожённо заглянул в зелёные глаза гостьи. – А Вы всё хорошеете, Мариночка! Время дружит с Вами! И счастье – светитесь! – изысканно поцеловав руку, ушёл за заказом мягкой поступью.
Делая вид, что любуется милой обстановкой, заметила краем глаза, что пара пересела ближе.
«Понятно: “ушки” не успели поставить. Или Армен спугнул, заметив меня издали. Что ж, их ждёт разочарование – останутся с носом. Я многому научилась у Лёши и на курсах».
Посидев с полчаса, ушла так, что «хвост» и не кинулся!
Сделав вид, что пошла в дамскую, оставила на столике сумочку, чтобы соглядатаи не сунулись следом: придёт, куда денется.
Армен тут же, накрыв вещь полотенцем, вынес на подносе с убранной посудой, оставив хлопотать вокруг столика пару сообразительных официантов: перестилали скатерть, притворно громко ворча, что неосторожная клиентка залила всё кофе, отстирай теперь…
Марину в этот миг вывозила продуктовая «Газель» с чёрного хода ресторана.
Спасибо армянину – ненавидел Контору всей душой, обеспечил путь отхода с подсказки зеленоглазой гостьи.
Оставила номер телефона сестры прямо на купюре, которой и расплатилась за заказ.
Пообещал дать знать, когда «большой товарищ» объявится в заведении.
Позвонил в районе трёх часов дня.
– Он здесь. Один. Их нет.
– Задержите его, Армен! – закричала, стремительно обуваясь, хватая сумочку. – Хоть анекдоты рассказывайте, хоть пляшите, хоть в любви ему признавайтесь всем персоналом по очереди!..
Бросив трубку, заполошно выскочила на улицу, разыскивая такси.
Повезло – таксист был из северного района и возвращался «домой на базу».
Через сорок-пятьдесят минут стремглав выскочила из салона и полетела ласточкой в заведение!
Вовремя: Армен уже на улице, на тротуаре перед рестораном, «нарезал круги» вокруг хохочущего Александра, находясь в полной панике, не зная, чем ещё задержать гиганта? Уж, и впрямь, собрался становиться на колени, признаваясь в любви и верности до гроба, но, издали увидев молодую клиентку, радостно вздохнул и решил не рисковать своим лицом и репутацией.
– Ох, Александр! – с чувством облегчения произнёс хитрец. – Я только что хотел признаться Вам в искреннем почтении и верности, привязанности и глубокой душевной симпатии, но вижу, что, признаваться Вам в дружбе и чистой любви, будет кому и без меня.
Озорно и ловко крутанувшись круглым телом, мастерски увернулся от огромного кулачища русского медведя и убежал в ресторан, величаво взмахнув на пороге полной короткой рукой:
– Счастливо, моя Большая Мечта! Адью!
Зеленцов, ещё не видя Марину за своей спиной, стоял, поражённый словами, мотал крупной головой, громогласно хохоча во всё горло, уперев руки в бока и расставив длинные ноги на ширину плеч.
– Я тебе покажу «большая мечта»! Я так сейчас объяснюсь в любви! Такой «адью» получишь!.. Вот ведь, плут армянский, сбежал! Ну, погоди у меня, подлый трус! – качал головой, вздрагивал от смеха большим телом. – Будет, кому признаваться?.. О чём он там прокричал напоследок?
– Не «о чём», а «о ком». Обо мне, Саша.
Марина стояла за плечами московского увальня-врача после стольких лет разлуки.
– Здравствуй, родной!
Александр впал в ступор.
Как-то захлебнулся воздухом с придавленным вмиг смехом, весь напрягся и замер, превратился в молчаливое изваяние, словно услышал карающий Глас Божий!
Подошла к нему, мягко обняла сзади, просунув руки в его подмышки, вынув уже на груди. Стояла молча, прижавшись к напряжённой широкой спине горячим от быстрого бега тонким телом. Вздымающаяся грудь и частое дыхание мешали плотнее прижаться, но и этого касания было достаточно, чтобы почувствовать, как вздрогнул, словно его обняла не молодая девушка двадцати девяти лет, а неумолимая и неизбежная Смерть собственной персоной – прямиком из Аида.
Всё стоял и стоял, и был просто не в силах повернуться к ней и посмотреть, наконец, в лицо.
Пришлось это сделать самой.
Ловко вывернувшись из-под руки, пока не очнулся, встала перед ним и наклонила мужскую голову, обняв за мощную шею.
Врач смотрел упрямо мимо, стараясь не заглянуть ненароком в девичьи глаза.
Тогда совершила то, чего и сама от себя не ожидала: резко подтянулась на руках, повиснув на его шее, и обвила ногами талию!
Днём. При всех. На тротуаре большого столичного проспекта. На оживлённой улице. В коротком изумрудном шёлковом платьице с пышной юбочкой и белым кожаным пояском. Мощный, стареющий, с сединой в волосах импозантный красавец-мужчина и тоненькая девушка на талии – это надо было видеть своими глазами.
Но, пытаясь хоть как-то сдвинуть с места, потрясти, вывести из затяжного ступора обычно шебутного и громогласного Сашу, Мари была способна и на большее.
– Вот бесстыдница! – презрительно фыркнула бабуля, проходящая мимо них.
– Мой муж, что хочу, то и делаю! – расхохоталась нахалка ей в ответ.
– Тьфу! Женятся на молодых вертихвостках и позорятся потом! А сам-то, седой уж! – смолкнув, старушка, на всякий случай, ретировалась быстро.
– Так и будем здесь стоять, на глазах у всего района, и развлекать пуритан-обывателей? – прошептала на ухо, прижавшись горячей щекой к крупному бледному лицу.
Видя, что и эта сцена не растормошила, прильнула к чувственным красивым губам в нежном поцелуе, ласкаясь, прижимаясь к телу бёдрами всё сильнее. А вот это сработало!
Зеленцов охнул, вздрогнул, подскочил, как ужаленный, в полной панике попытался отцепить, словно намереваясь забросить тщедушное тельце за высокую кованую ограду, возле которой стояли.
Хоть руки у неё и были с тонкими слабыми запястьями, то уж бёдра таковыми точно не являлись – едва не задушила однажды немаленького и не хилого Алексея, когда довёл до безумия запретными ласками: потеряла сознание, придушив! Едва успел нажать на особые точки крестца, чтобы снять смертельный клинч бёдер. Убила б ненароком – сонную артерию сжала случайно.
– Саша, даже не пытайся – не выйдет, – задрожав от сильных прикосновений мужских рук к талии и бёдрам, прошептала хриплым голосом на ухо. – Лучше посмотри на меня и скажи: «Привет, Маришка моя! Маленькая…» Я не слышала этих слов от тебя больше пяти лет!
Передёрнулся телом, замер, странно посмотрел искоса, словно шёл по минному полю: «Наступлю сюда: ага, держит. А здесь?.. Нет, тут опасно».
Увидев на женских губах мягкую, нежную и немного печальную улыбку, вздохнул облегчённо, с осторожностью выдохнул, словно боялся сделать это раньше.
– Маринка…
Медленно опустил её на тротуар, заглядывая с высоты огромного роста в зелёные озёра, будто знакомясь заново, купаясь в свете и цвете, причащаясь невинностью, чистотой и святостью, что была в них всегда, что бы ни пережила.
– Ты!
Закрыл веки, дёрнулся, распахнул медовый омут широко, будто проснулся окончательно.
– Откуда? Господи… – застонав, притиснул так, что свет чуть не померк в девичьих глазах! – Я не сплю? Ты? Не верю, что ты…
– Попробуй ущипнуть – услышишь, – проворчала, хмыкнула, погладила огромную спину, насколько хватило рук. – Или укуси нежно, проверь реакцию… Только отскочить не забудь!
– А вот это точно не сон! – сдержанно засмеялся, сияя светло-карими глазами, но по-прежнему содрогаясь в тонкой дрожи всем телом почему-то. – Только у моей маленькой девочки Маришки всегда был такой острый язычок. Ящерка моя зеленоглазая… Моя маленькая хулиганка… Эльф…
Немного расслабившись, посмотрел свободно и прямо, словно взял какой-то слишком высокий, непреодолимый ранее, барьер в душе. Почти осилил.
«Почему моё появление так потрясло его? Что насторожило? Неожиданность? Этого добра в нашей жизни хватало. В чём дело? Почему такой страх, настоящая оторопь? Чем напуган? За кого испугался? Что-то важное пропустила? Когда?» – ошалела.
Спросить и получить ответов из его уст так и не удалось. Случилось такое!
Дальнейшие события видела, как в замедленной киносъёмке…
…С перекрёстка улицы медленно стала выворачивать неприметная старенькая «шестёрка» светлого цвета и, выехав на бульвар, продолжила двигаться в их сторону.
Зеленцов обнимал девушку в тот момент, потом подхватил за талию и стал кружиться, смеясь и сияя счастливыми глазами.
Он первым заметил подозрительно медленно идущую машину, которая прижималась всё ближе к тротуару, на котором кружился. Весь напрягся от предчувствия чего-то страшного, резко выпустил Мари из рук и, перехватив за запястье, сильно забросил за свою мощную фигуру, толкая не столько за спину, сколько на землю и кованую ограду сзади.
От такого мощного, сильного рывка и толчка, она буквально покатилась по асфальту широкого тротуара, сдирая в кровь руки, локти, колени, щиколотки и икры ног, раня и садня их, отбивая бёдра о неровности дорожки. Мало того, что вся изранилась, так ещё и ударилась головой о металлические прутья забора! Но боли не было в тот момент, потому что её заслонила страшная картина, развернувшаяся перед помутневшими от потрясения глазами.
В опущенном боковом окне проезжающей машины показались руки, в которых увидела автомат! Резкий звук очереди разорвал мягкий гул столичной суеты и вызвал панику и переполох на тротуаре и на трассе.
Люди закричали и стали падать на землю, прикрывая головы руками, а машины, не желая попасть в сектор обстрела, резко сворачивали и сталкивались. Крики, визг тормозов, звон разбитых стёкол и фар, лязг и скрежет железа и… выстрелы.
Автоматная очередь была выпущена в сторону пары на тротуаре и нашла свою цель.
Закрывая подругу широкой фигурой, приняв в верхнюю часть бёдер первые пули, Зеленцов стал медленно оседать, но, борясь с болью, продолжал служить живым щитом своей Зеленоглазой ящерке, которую до последнего вздоха решил защищать и ограждать. Опускаясь, всё принимал и принимал в живот и мощную грудь горячие смертельные капли, но не сдавался, будто на этой земле не было у него иной цели, важнее предназначения кроме этого: сохранить жизнь той, которую уже спасал не единожды. Пятился, спускаясь всё ниже, практически накрывая Марину грузным, большим, мускулистым телом.
Из-за поворота следом, визжа шинами на резком вираже, вылетели две Конторские чёрные тонированные «Волги» и ринулись в погоню за «шестёрой», стреляя вслед уходящему от преследования автомобилю.
Крепкие ребята в чёрном, с короткими стрижками, высунулись по пояс из раскрытых окон мощных «воронков» и стреляли с двух рук, по-македонски, держа в руках ПМы и «Стечкины», знакомые Марине по курсам спецподготовки на тренировочной базе.
«Шестёрка» поразительно резво уходила, ловко виляя и грубо сталкивая с пути машины, мастерски уворачиваясь от огня, умело ныряя в проходные дворы старого района севера столицы.
Девушка сидела на горячем асфальте, прислонившись к кованой ограде, и держала у себя на груди торс Александра, приподнимая, насколько хватало сил. Подтащив к себе своего медведя и взяв на руки его голову и плечи, со страхом смотрела на окровавленную грудь, живот и верх бёдер, понимая и замирая душой: «Не жилец, счёт идёт на минуты!»
– Сашенька… Ты только не шевелись, родной… Помощь уже близко!
Старалась держать эмоции в жёсткой узде, не позволяя себе потерять сознание в такой страшный момент. Даже не плакала, только смотрела расширенными страшными глазищами в медовую глубину, стараясь всеми силами удержать его в сознании до приезда «Скорой».
– Маришка… Прости меня… Я виноват… Очень… Прост… Мар…
Невнятно сипел, смотря жуткими глазами, распахнутыми и открытыми, словно приглашая в них. Понимая, что речь отказывает, старался «сдать информацию по назначению» её умелым глазам, помня о психометрии и редком «даре»: «видеть» и «слышать» эфир, проникать в мир за гранью.
Собрав душевные силы, погрузилась в мужской взгляд, взяв голову Александра в дрожащие руки, обагрённые его тёплой кровью.
В глубинах зрачков появилась светлая точка, которая мгновенно раскрылась в полноценный экран – торопился, боясь не успеть всё отдать!
Марине только осталось смотреть «глазное кино»…
* …залечить очередную душевную рану – история в романе «Ждите ответа».
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/11/444