ГЛАВА 14.
СКВОРЕЧНИК НА АБРИКОСОВОМ ДЕРЕВЕ.
С завода вскоре ушла.
Смогла оторвать от себя Бычкова Петра, объяснив, как смогла, почему всё разладилось.
Трудно пришлось. Разговор получился мучительным для обоих.
Как ни старалась быть деликатной, сохранить трепетное чувство дружбы – рана оказалась слишком болезненной для мужчины.
Он, в молчаливом упрямстве и желании отомстить непокорной, уже в ноябре того же года скоропалительно женился на молодой женщине из главной бухгалтерии: красивой, образованной, интеллигентной, стройной, темноволосой, с настоящей косой через плечо; на коренной элитной обеспеченной москвичке с квартирой, положением и нужными связями.
Пару раз вновь «потерявшись» на несколько дней, в конце декабря Мари вдруг вспомнила тот самый номер телефона! Тот, из-за которого произошло столько событий за последние два года.
Пока её не убил обещанный Зеленцовым инсульт, не медля ни минуты, тотчас, с прослушиваемого «спецами» заводского телефона, прямо из отдела, при всех сотрудниках и Бычкове, вызвонила «человека в чёрном».
– Контора.
– Это Марина Риманс. Нам надо встретиться.
– В этом нет необходимости.
– Есть! Если Вы через час не встретите меня в сквере у метро, я тут же, слышите, направлюсь прямиком на Лубянку! Я всё сказала! Через час!
Опустила трубку и только сейчас поразилась гробовой тишине обычно галдящего разговорами, телефонными звонками и стрёкотом печатных машинок отдела.
Положив телефон на место, безмолвно помолилась богу, чтобы Он дал время дойти до той Лубянки, чтобы не перехватили её по пути к ней «чужие» или забугорные.
Поражённые коллеги с ужасом смотрели на молоденькую отчаянную девушку с мертвенно бледным лицом, стиснутыми в отчаянной решительности губами, полыхающими изумрудом непреклонными глазами, прекрасно всё расслышав из разговора.
Два десятка пар разноцветных глаз неотрывно следили за коллегой, принёсшей в их устоявшийся затхлый мирок столько потрясений, скандалов и столько свежего воздуха, что даже злобные сплетницы и завистницы притихли, втайне уважая чертовку с дьявольскими омутами.
Похолодев, стиснув руки и губы, молодые, зрелые и престарелые сотрудники онемели и застыли от страха.
– Я уезжаю. Не знаю, вернусь ли? – спокойно сказала, обернувшись к опешившему начальнику. – Если пропаду – не поминайте лихом, – подняла руки, останавливая возражения. – Пора расставить все точки в этой истории. Так не может дальше продолжаться. Они опять похищали меня. Неделя жизни под хвост! Я вся в следах инъекций! Хватит! Устала бороться с неизвестностью и провалами памяти. Поймите и прощайте, – осмотрела притихших коллег. – Спасибо всем за чуткость и долготерпение. Рада была работать с вами. Вы стали мне настоящей семьёй. Да… Надеждиной передайте: дочь привезти от матери в Москву. Доверяю Наде воспитание. Мать не справится, нездорова. Адрес она знает. Телефоны друзей в записной книжке в серванте. Пусть всех оповестит, если я пропаду: помогут. Всё. Пора.
Сложив документы, подписав необходимые на сегодня, выложила на внушительную стопку ключи от отдела и корпуса, отцепив от своей связки, достала заводской пропуск и, раскрыв, накрыла ключи.
Собрала личные вещи в пакет, положив на кресло для передачи Надежде, сложив туда туфли, содержимое сумочки, оставив лишь лекарства, горсть монет на метро и паспорт.
Управившись, заметила, что Пётр, сильно сжав губы, стоит рядом, держит её зимнее серое пальто, ожидая, когда переобуется в сапоги и станет одеваться.
Молча, смотря потрясённо, помог одеться, заправил за песцовый воротник шерстяное кашне бордового цвета, подал кашемировый серый берет. Подержав на ладонях, сам надел Марине на пепельные локоны, задержав руки на висках, последний раз глядя в глубину решительных непреклонных глаз.
Почувствовав, что у Петра начали дрожать руки, сбиваться дыхание и затуманиваться глаза, что вот-вот притянет в поцелуе прилюдно, быстро перехватила мужскую руку с обручальным кольцом, мягко, но настойчиво отвела от лица и, тепло по-сестрински улыбнувшись, пожала: крепко, уважительно, признательно. Наклонившись, поцеловала её так же, как он тогда, в первую встречу, когда утешал убитую и раздавленную горем после бесследного исчезновения Алексея Стрельникова.
Вспомнил, понял, склонился и прижался лбом к её берету, не в силах ни сказать хоть слово, ни просто отпустить любимую, расстаться, сознавая, что это, скорее всего, будет разлука навечно. Сорвался, задрожал, застонал, заскрипел зубами, теряя контроль над чувствами.
Ласково боднула, деликатно высвободилась, с пониманием заглянула в почерневший взор, сделала шаг в сторону, отвлекая жадные взгляды сотрудников: проверила пуговицы, карманы, положила в них носовые платки, поправила берет, закинула на плечо ремешок пустой бордовой сумочки…
– Я подвезу тебя до места!
Решительно хлопнув рукой по крышке стола, встал со своего места справа от входной двери отдела замначальника Сергей Михалёв, статный усатый красавец-вдовец, папа двух очаровательных мальчиков-близнецов.
– И подожду тебя там столько, сколько будет нужно.
– Нет, Сергей Михалыч. Тебе есть, кого терять. Даже не думай, – строго сверкнула в его сторону глазищами.
Увидев непреклонность и упрямство в мужских глазах, гневно прикрикнула, заставив нервно вздрогнуть застывших коллег от неожиданности и той свирепости, которую никогда не знали и не подозревали в этой тощей полутораметровой девочке:
– Отставить, майор! Сидеть! Ни с места! Я приказываю! Шутки закончены!
Держа цепким парализующим сумрачным взглядом, заставляла оставаться на месте, заговаривая и отвлекая, пока приближалась через большой отдел к его столу.
– Всё слишком серьёзно, пойми, Серёж. Спасибо, но категорическое «нет», прости, – подойдя, заговорила тише.
Смотрела в глубину синего, как море, взгляда, тревожного, понимающего всю серьёзность её поступка. Положила на крупные мужские плечи худые руки, сильно сжала пальцами, с неженским усилием усадила тридцатипятилетнего майора в отставке на место.
– Расти сыновей спокойно. Ты только у них и остался, папочка. Счастья вам, мальчишки! – тепло по-матерински улыбнулась.
Заглядывая в отчаявшийся ей помочь взгляд, отрицательно непримиримо покачала головой, давая понять: «Не отступлюсь!»
– Живите и радуйтесь. Ты это право заслужил в Афгане, завоевал с оружием в руках, – склонилась, утопила в бездонном зелёном море, особенным низковатым голосом произнесла: – Твоя война закончена, шурави. Возвращайся на базу. Тебя ждут сыновья на Большой Земле.
Дёрнулся в мистическом ужасе: «Эти слова произнёс комэск, когда пришло сообщение о смерти моей жены! Откуда узнала? Читает мысли?! Так вот чем “этих” зацепила? Теперь от неё не отстанут. Пропала…» Потрясённо распахнул взгляд, признательный и кричащий от осознания, что удивительная девочка-солдат лишает его надежды вновь почувствовать себя героем и воином.
Поняла, посерьёзнела, сурово окунулась в синь, ещё больше понизила тон голоса, отчего у него больно встрепенулось сердце, едва не вонзившись в грудину!
– Это моя война. Они убили моего Алексея и нашу нерождённую дочь – пора с этим разобраться раз и навсегда. «Омерта»* закончена. Я объявляю им собственный «Джихад»** – настало время кое-кому платить по счетам. Они мои «кровники», а не твои, офицер Михалёв. Благодарю за дружбу и службу, солдат, – выпрямилась, протянула руку в приветствии.
Сердечно улыбнулась, когда вместо пожатия, снял её руки и стал целовать.
Посмотрев сверху на склонившуюся темноволосую голову, решила мягкой провокацией разрядить нервозную обстановку.
– Сергей Михалыч, прошу, не тяни долго с Иринкой – она тебя любит!
Лукаво рассмеялась, забавляясь вспыхнувшим румянцем на миловидном личике влюблённой коллеги, сидящей справа за соседним столом.
– Пора вам впрячься в одну семейную упряжку, дорогие. Благословляю, дети мои! Любви и лада! Плодитесь и размножайтесь!
Но веселья не вышло.
Сотрудники следили в полнейшем молчании, затихнув, словно только сейчас до них стал доходить весь трагический смысл действий Риманс. И их жутких последствий.
Отойдя к двери, обвела всех спокойными глазами, медленно поклонилась в пояс по-русски, сняв берет и коснувшись им пола. Отдала честь сотрудникам, прожившим и пережившим с нею это нелёгкое время. Безмолвно вышла прочь, беззвучно прикрыв за собой дверь отдела.
Так и ушла под гробовое молчание не только людей и печатных машинок, но и почему-то безмолвствующих всё это время десятка телефонов!
Хмыкнула с горькой улыбкой: «Понятно: отключили весь отдел, чтобы ничто не мешало “прослушке” в такой важный момент. Не успею спуститься в метро, как доложат о разговоре “куда следует”! Вопрос, кому? Своим или “чужим”?»
Шла по длинному гулкому коридору, стуча шпильками зимних сапог бордового цвета, с силой впечатывая в пол, покрытый толстым линолеумом, навсегда оставляя метки, вбивая память о себе и прожитой здесь самой трагической странице жизни. Чувствовала, что коллеги, все шестнадцать человек, вышли вслед и, поражённо молча, смотрят в спину.
Вздохнула: «Какие мысли сейчас всех мучают или радуют? О чём думают? Что останется в их памяти обо мне и этой страшной минуте? Что, вообще, поняли? Или только страх властвует в душах? Если так – жаль – остались рабами».
…Их взгляды, теперь в огромных окнах отдела, чувствовала до самого сквера возле метро «Автозаводская», куда спустилась, махнув рукой напоследок и показав знак «!No pasaran!»***
…«Человек в чёрном» ждал на той самой скамье, где почти два года назад Мари и очнулась.
Села тихо рядом и молчала некоторое время. Повернулась.
Опять «уплывающий» взгляд.
– Рассказывайте.
В ответ молчание.
– Тогда расскажу я.
Вывалила всё, что знала и почувствовала, сообразила, о чём догадался Стрельников.
– …Как «чужие» вышли на меня – тоже уже в курсе. Они тогда прямо из Ваших рук меня вырвали. Так? Я всё вспомнила, – отчаянно блефовала, как умел любимый. – В тот момент, когда схватила Вас за пальто, они подошли сзади. Это их фигуры видела в отражении зрачков Ваших глаз. Укололи в спину. Подхватили со словами: «Она наша!» и сунули Вам в нос корочки.
Посмотрела в лицо – сжал губы. «На верном пути».
– Почему не воспротивились, тоже понимаю – «смежники».
Упрямый подбородок расслабился. «Понятно, ошибка».
– Даже не «смежники» – другая структура. Потому не могли сопротивляться – Вам бы досталось.
«Ага: дёрнулся глаз!»
– У Лёши тоже были Вы на площадке. Голос позже вспомнила. Когда Вы его предупреждали, что игры уже закончились…
– Стоп. Ни слова больше, – одними губами.
С содроганием ахнула: «Конечно – весь в “жучках”!»
– Вы ошиблись, Марина, – громко и чётко, глаза настороженные.
«Призывает выслушать и поддержать версию».
– Мы были только коллегами, но не близкими друзьями. Я Вас понимаю: Вам всё ещё больно. Но это обычная автомобильная авария: серпантин, туман, скользкая дорога, ночь. Смиритесь и просто живите.
На доли секунды его прямой взгляд в глубину изумруда: «Я понимаю, за что он Вас так любил!»
– Вы всё ещё работаете на заводе? Сменить место не желаете? Могу поспособствовать. Не хотите в нашей системе – подыщу другую, – пальцы тонко задрожали, но мгновенно взял себя в руки.
«Поняла – личный интерес».
– Есть возможность устроиться в правительственную гостиницу «Москва». Можно простой горничной. Можно, пройдя ускоренные спецкурсы… – на этих словах палец шевельнулся.
«Ясно, желательно именно туда».
– …пойти выше. Работа интереснее, сложнее и в разы ответственнее, но Вас ведь это не испугает, верно? Подумайте, Марина Владимировна.
– Я согласна.
– Тогда, прошу Вас следовать за мной, – встал.
На секунду метнул в душу говорящий взгляд: «Умница, девочка! Он так гордился бы тобой!..»
– Паспорт у Вас с собой?
Как только переступила порог Лубянки, поняла – «чужие» больше не посмеют к ней сунуться! Теперь за своё будущее была спокойна. И за будущее дочери. И за спокойную жизнь родных и знакомых.
Отныне все они оказались под эгидой самой мощной в мире Системы – ГБ.
Марина Риманс всё же стала «своей» там, где так не хотела оказаться поначалу. Жизнь решила иначе.
Всякий раз, входя в грозное здание, вздыхала:
«Ты победил, Лёшка мой. Поневоле и по стечению обстоятельств, влилась в большую семью “этих”. Теперь и я в стае».
…На завод не вернулась.
Всеми делами по увольнению занимались «компетентные органы», напугав до смерти бывших сотрудников, которые теперь были абсолютно уверены, что девочки уже нет в живых.
Полгода спустя, вернувшись с базы спецподготовки, куда её отправили прямо после собеседования, по завершении операции «Аравия»****, дала сотрудникам знать, что с нею всё в порядке: живёт и работает под «конторской» защитой.
Квартирным вопросом тоже занялись «они», да так результативно, что к весне Марина с дочерью въехали в маленькую хрущёвку-однушку на Борисовских прудах.
Вету же всё это время растила Надежда Надеждина, и ей самоотверженно помогали мужчины Мари, тут же откликнувшись и не оставляя отныне ни на день без внимания: обеспечивали, лечили, поддерживали и Надю, и её двух детишек, и девочку. Даже едва не перессорились вдрызг, решая, кто заберёт на воспитание, если станет окончательно понятно, что с Мариной стряслась непоправимая беда. У Александра был убойный аргумент – семья. Только не знали, что в их споре никто бы не выиграл – Иветту забрал бы бездетный покровитель «оттуда», тайный друг Алексея, и, досрочно выйдя на пенсию, увёз бы за границу…
Дела пошли на лад.
Пройдя трёхмесячные ускоренные курсы по спецподготовке персонала для обслуживания контингента правительства, вынужденно поучаствовав в спецоперации, закончив кое-какие неотложные дела по этой «программе», Мари устроилась в гостиницу «Москва».
Освоившись, перетянула с завода двух бывших сотрудниц из отдела, Светлану Фомину и Ольгу Зубову, на должность простых горничных.
Теперь и они убедились, что с ней всё в порядке, что «не так страшен чёрт, как его малюют», что Система не только наносит вред, но и приносит пользу своим гражданам, когда видит в них хоть какой-то прок.
…Как-то, выскочив на обеденный перерыв из гостиницы, Мари бежала в ГУМ, чтобы прикупить что-то особенное из косметики. Быстро пробегая по подземному переходу в сторону Музея Революции, намётанным профессиональным глазом вдруг выхватила знакомую мужскую фигуру из суетливой толпы.
– Петя! Пётр Владимирович! Бычков!
Он очнулся от грустной задумчивости, осмотрел тоннель перехода, вздрогнул, не доверяя своим ушам. Услышал повторный зов, нервно задышал и медленно, через силу, обернулся. Несколько мгновений просто не верил глазам. Всё смотрел, ощутимо волнуясь.
– Марина Владимировна? Вы?! – поражённо выдохнул.
– Здравствуйте, Пётр Владимирович. Рада вновь видеть Вас. Как поживаете. Как семья? Дети?
Спокойно вела светскую беседу и… кричала в душе от горя! Перед ней стоял сломленный, потерянный и махнувший на всё рукой мужчина, старше себя реального на пару десятков лет!
– Как дела на заводе? Какие новости о наших общих знакомых?
– Я ушёл оттуда вскоре после Вас, Марина, – голос ломающийся, сиплый.
Тайком вздохнула: «На последнем порыве силы воли говорит».
– С женой не сложилось. Есть сын, – взял себя в руки, улыбнулся, повеселел. – Рад Вас видеть такой молодой и успешной. Всегда сознавал, что Вы не задержитесь на заводе. Как Вы? Где?
– Работаю наверху, – показала глазами на потолок перехода, на котором стояла громада гостиницы. – ОП. Члены партии и правительства. Всё в порядке. Страшное позади. Не замужем. Дочь уже во втором классе. Живём на Борисовских. А Вы где?
– Уехал из Москвы. Надоела. Вернулся домой в Подмосковье. Работаю рядовым инженером в простом КБ, – улыбнулся с грустью. – Быть начальником – не моё, как оказалось. Рад, что вовремя это осознал.
Шагнула вплотную, не давая прохожим их развести. Посмотрела в серые глаза, смотря снизу широко распахнутым омутом. Старалась не моргать, давая насмотреться, запомнить навсегда, набраться впрок, вобрать живительный цвет всеми порами ослабевшего и постаревшего тела.
Медленно положила ладонь на его затылок, мягко и настойчиво притянула и поцеловала, как тогда, в тёмном отделе незадолго до потери её малышки.
Смотря в закричавшие от безысходности и дикого одиночества глаза, безмолвно проговорила: «Ты сильный, Петька! Справишься, родной! Держись!»
Мягко оторвалась от горьких, грустных, ледяных губ: «Они так не похожи на Лёшины! И никогда не были. Чужие».
Отвела взор, отступила на пару шагов.
– Прошу прощения. Мне пора. Ждёт работа. Рада была повидать Вас. Всего доброго. До скорой встречи, Пётр Владимирович.
Резко развернулась, ушла скорым шагом в гостиницу – настроение ходить по переполненному магазину пропало. Покинула несчастного Петра, которого так поломала жизнь.
«Алексей бы не сломался! Нет! Зубами бы вгрызался, упрямо идя к своей цели, даже если платой за неё была его жизнь! Поплатился, а на сделку с совестью не пошёл, до конца остался чистым и прямолинейным. Личностью. Теперь мёртв. Только память и неугасимая любовь жива. И будет жить, пока я дышу».
…Прошло несколько лет.
Однажды, на грани просыпания, скользя по тонкой бровке сна и бодрствования, увидела Петра во сне. Или нет? В видении?
…Дорога была извилиста, и всё время виражи скрывали молодого счастливого и влюблённого Петьку, который убегал от неё на сильных длинных ногах.
– Петя! Так нечестно! Мне не догнать! Остановись, бессовестный… – смеялась и задыхалась от счастья, пытаясь настигнуть любимого.
Выбежав на полянку у самого взгорья, поняла, что ему удалось спрятаться.
Хохотнула, закусив губу: «Ну, шельмец! Меня такими проделками не возьмёшь. Найду и зацелую. Назначу такой штраф, что до утра не заснёшь! – смеясь, трепетала от чувственного предвкушения. – Ох, и ласков мой любимый и неутомим…»
– Маринка! Смотри, где я! Огогооо, любимая! – родной голос звучал отовсюду, отражаясь от невысоких гор и холмов. – Подними глаза! Смотри, что я нашёл!
Посмотрела, солнце ослепило на время, приложила руку ко лбу.
«Забрался на холм и сидит на дереве, – подошла к изножью горки. – Так и есть: цветущее абрикосовое дерево стоит на самой вершине, облитое нежно-розовым обильным цветом. Весна! Моя душа и тело поёт, и тоже хочет зацвести и запахнуть так, чтобы вскружить голову и без того влюблённому Петьке!»
– Ты чего там застрял? Слезай. Давай!
– Посмотри, что я нашёл – скворешник! Самый настоящий! Старый, но ещё прочный. Скоро и хозяева прилетят и устроят тут такой ор!..
Смеялся, захлёбываясь от восторга, переполняющего юную душу, утих, долго смотрел на девичью фигурку внизу, словно решаясь на что-то важное.
– Маринка! Я так тебя люблю! Выходи за меня замуж! Стань, наконец, моей женой! Согласна? – улыбается, радуется, понимая, каков будет ответ.
– Я согласна, любимый! Как я счастлива, Петька!.. Лети ко мне! Ты птица! Давай, оттолкнись и взлетай! А я за тобой следом!
Весь подобрался и, обернувшись в птицу, стремительно взлетел ввысь неба.
– Догоняааййй… – затихло в вышине…
Марина же не могла сдвинуться с места – ноги превратились в корни дерева, сама – цветущее миндальное деревце. Стоит и качается на лёгком весеннем ветерке.
– Я не смогу догнать тебя, Петенька, – шелестя листвой, шептала вслед. – Ты прилетай ко мне, поселишься в соседнем скворечнике, а я тебя буду качать на своих веточках… – листья всё тише нашёптывали. – Я буду тебя ждать, любимый…
Проснулась в слезах, рыдая от невосполнимой потери и одиночества, охватившие застывшую от ужаса душу.
Обратилась к Конторским «операм», теперь ставшим своими, как и мечтал её неистовый мальчик Алексей.
«Пробили», узнали, отчитались: «Пётр Бычков, сильно переволновавшись во время сложного нервного директорского совещания на заводе, вдруг встал из-за стола, сделал несколько неверных шагов в сторону двери и… потерял сознание. “Скорая”, больница, приговор: сахарный диабет. Инсулинозависимый. Тяжёлая форма».
Когда Мари увидела его в переходе и так поразилась постаревшему лицу, то даже не подумала о том, что он серьёзно нездоров!
Это ещё были не все новости: «Был женат. Когда попросил жену прописать его в Москве, чтобы не жить в общежитии, а встать в очередь на кооператив; проживать с ней и сыном в своей квартире, а не со сварливой, неуживчивой и надменной тёщей, то натолкнулся на такую стену непонимания! Его обвинили в корысти и злонамеренности помыслов и побуждений. Всё закончилось разводом с женой-москвичкой и полным “отлучением” от единственного сына. Нервный стресс и затяжная депрессия спровоцировали тяжёлое заболевание».
Пётр прожил после той встречи с Мариной ещё полтора года и умер в одночасье от гипогликемической комы. Ему было только 36 лет.
«…Лети, мой стриж, мой скворец, моя ласточка, моя иволга! Прилетай на мои ветки, когда и я уйду и вернусь на землю деревцем, цветущим и благоуханным. Буду тебя на холме ждать, возле скворечника на абрикосовом дереве…»
* …«Омерта» закончена, – закон круговой поруки и взаимного молчания в итальянской мафии «Коза Ностра».
** …объявляю… «Джихад», – «священная война» правоверных мусульман в защиту веры против иноверцев. В переносном смысле – противостояние против несправедливости, попирающей веру и права человека.
*** …показав знак «!No pasaran!» (исп.) – «Они не пройдут!», знак испанских коммунистов в виде полусогнутой и поднятой на уровень плеча правой руки со сжатым кулаком. Знак антифашистов.
**** …операция «Аравия» – описана в приключенческой повести «Аравийский изумруд».
КОНЕЦ.
Май, 2008 г. И. Д.
Продолжение следует (Эпилог к роману «Скворечник…»).
Февраль 2013 г.
http://www.proza.ru/2017/06/04/1261