14
По субботам у нас банный день. Арендовали баньку у деда с бабкой, живущих на отшибе деревни. Хотя слова «арендовать» тогда в обиходе не было, просто «договаривались»: за разумную плату – деду «чекушку» тайком от бабки, бабке денежку. Дед натаскивал с речки воды и основательно протапливал старую кособокую банёшку. Мылись семейными парами. Как только на горизонте появлялась одна помывшаяся пара, навстречу шла другая. Дед за это время добавив в чан воды, подтапливал ещё, не давая остыть каменьям.
Как описать то сложное чувство, которое испытывала я, когда мы впервые шли с Лёней из бани? Тогда не было принято афишировать интимные отношения. Не секрет, что мы все получили пуританское воспитание и не зря много лет спустя с экрана телевизора на смех всему миру прозвучали слова: «В СССР секса нет». Дети откуда-то брались, но в нынешнем понимании и в таких масштабах секса действительно не было.
Деревенскую баню не сравнишь ни с чем, на обратном пути мы шагали, ощущая необыкновенную лёгкость во всём теле. Навстречу шли Григорьевы. Когда мы поравнялись, я отвела глаза от Аркадия: было неловко перед ним, казалось, он представлял меня нагую, догадывался, чем мы могли заниматься кроме мытья. Но на Валентину я могла смотреть с эгоистичным торжеством: вряд ли её, плоскую и совсем не женственную Аркадий мог любить так, как меня мой Лёня.
Но когда мы подошли к лагерю, встретившись глазами с Антиповым, я заполыхала малиновым стыдом. Со временем, немного привыкнув, я могла заглушить в себе это чувство, но каждый раз в голове напевно стучало и стучало молоточком: «Весь мир – театр, весь мир – театр, а люди в нём – актёры».
А над Рафаэлем и Маргаритой ещё долго подтрунивали: не жирно ли им поодиночке шириться в бане? Убыточно. Дедовых сил не жалеют. Ритка краснела, но, похоже, не обижалась.
15
Скоро у меня день рождения. И мне впервые придётся встретить его не среди родственников. И, наверное, это здорово отметить такой день среди друзей. Но я подумала, что праздника не будет: маршруты ради меня никто не отменит, вернутся все уставшие. Как обычно, после «макаронного» ужина посидим у костра. Может быть, сначала поздравят. Произнесут обязательный тост, потом разговоры перетекут в другое русло, мужчины будут пережёвывать новости из старых газет: Антипов иногда привозит с буровой несвежие газеты, и мы вычерпываем из них «новости». В такой день хочется чего-то необычного, ведь он бывает раз в году. А что может быть необычным в каждодневной рабочей обстановке?
На душе тоскливо.
Накануне моего дня все разбрелись по своим палаткам раньше обычного. Лёня, изменив своему ритуалу – чтению при свече, приказал: «Малыш, спим!». И тут же, загасив свечу, повернулся спиной.
А мне не спалось. Думала о доме и незаметно из тоскливого состояния перелетела на облако мечтаний. Мама любила отмечать день моего рождения. Это был повод снова собраться вместе её сёстрам и братьям – моим тёткам и дядюшкам. В конце лета с угощением проще: разнообразие овощей, свежая картошка, зелень, грибы, ягоды. Даже свежую капусту можно было раздобыть на базаре. В магазинах она появлялась лишь в сентябре-октябре. Зимой и в магазины, и на базар завозили только квашеную капусту в больших деревянных бочках. Всевозможная тара занимала почти всю полезную площадь за прилавком: ведь даже растительное масло поступало в огромных железных коричневых бочках, его накачивали насосом в тару покупателя, картошка – в деревянных ящиках, составленных друг на друга, мука и сахар – в огромных крапивных мешках. Я всегда страдала плохим аппетитом, даже в голодное послевоенное время не помню, чтобы, как другие дети, мечтала досыта поесть. Деликатес для того времени – оладушки из картофельных очисток на рыбьем жире до сих пор вспоминаю с отвращением. Но когда после голодных военных и послевоенных лет появились пироги со свежей капустой и яичком, меня не надо было уговаривать есть: уплетала за обе щёки. И до сих пор из стряпни предпочитаю именно их.
Стряпать в нашей семье любили. Когда стала налаживаться послевоенная жизнь, к праздникам у нас стряпнёй были заставлены все возможные плоскости, которые выше пола: столы – кухонный и обеденный, и комод, и ножная швейная машина и даже самый верх «горки». Были пышные пироги, присыпанные золотистыми панировочными сухарями, и мудрёно украшенные шаньги с клюквой, и румяные шанежки с картошкой, обильно смазанные сливочным маслом. Бабушка частенько отмечала свою причастность к «простонародью», потому такой стряпнёй – пирогами да шаньгами занималась она. Мама же пекла торт «Наполеон» и хворост. Этот хворост – красивые крупные золотисто-кремовые розы, осыпанные сахарной пудрой, с изюминкой посередине – самое вожделенное лакомство и лучшее украшение стола: большая старинная ваза с этими розами – в центре. Вычурные букеты живых цветов ещё не вошли в моду. Бедность пытались «смазать» красивостью: селёдка – без кожи и костей, нарезанная на тонкие пластики, выкладывалась на селёдочницу в виде целой рыбины, с головой – «щёки» в стороны и хвостом, по краям – обрамление из тончайших луковых колец. Салаты тоже непременно украшались: всевозможные «розы», крупные и мелкие – из луковиц, из свёклы, из моркови, морковные звёздочки, разные фигурки из яичного белка, крошка из желтка – всё это делалось обычным кухонным ножом с заострённым концом, никаких приспособлений не было. Нравились мне «мухоморы»: на вертикально поставленное яйцо надевалась «шляпка» из половины помидора – шляпку украшали капельками взбитой сметаны, майонез тогда ещё не научились делать. Опаздывать к застолью не полагалось: каждый гость должен был видеть накрытый стол во всей красе. В подарок приносили чайную пару, наполненную конфетами в блестящих фантиках и перевязанную бантом из атласной ленты, или отрез ситца на платье – или чулки – простые, в резинку, мужчинам – носки. Про атласную ленту я малость переборщила. Атласные ленты появились в середине пятидесятых, а в младших классах мы вплетали в косы бинты, к празднику белые, в будни крашеные чернилами или чёрной тушью. Каждое утро перед школой гладили эти «ленты» о горячий самовар. Однажды дядя Вася, муж моей старшей тётушки – коммунист, скромнейший и добрейший человек подарил мне – и сам повязал – пионерский галстук. Шёлковый! Огненно красный, у него не скручивались концы, как у ситцевых или сатиновых. Это был бесценный подарок. В нашем классе только у одной девочки – Виры Макаровой был такой галстук. Но на ней и форма шерстяная, потому что у них в семье был папа, он не погиб на фронте, как почти у всех остальных, и работал он директором ресторана. За Макаровой никому было не угнаться. Воспоминание об этом подарке многие годы грело душу, и сейчас вспоминаю о нём с нежностью.
Я тешила себя грёзами о доме, и мне так захотелось туда, где непременно был бы устроен в мою честь праздник, что я не могла удержать слёз.
Когда треугольник палатки, обращённый к востоку, заметно посветлел, сон всё-таки сморил меня. Мне ничего не снилось, что бывало редко. Видимо все возможные чувства были выплаканы. Проснулась, ощутив на губах лёгкое прикосновение, но не в силах открыть глаза, повернулась на другой бок и снова провалилась в сон. Через мгновение, а может, мне показалось, что это было мгновение, оторвав голову от подушки, я села: ложе наше было далеко не пуховая перина, казённого матраца нам не досталось, а сено быстро сваливалось и превращалось в труху, долго на нём не пободрствуешь, уснуть можно было лишь тогда, когда сон сваливал с ног.
Лёни рядом не было, а на его подушке лежала маленькая вишнёвая коробочка. Подарок! – обрадовалась я. Когда открыла этот сюрприз, невольно вскрикнула от восторга: в прорези бархатной картонки золотом сияло колечко с сиреневато-розовым аметистом. Моя мама назвала бы это колечко супериком. О, какое это было чудо! Настоящее золотое колечко? В голову не пришло рассматривать пробу, я и не знала, что на золотых изделиях она должна быть. У меня никогда не было ничего подобного. И вдруг такой сюрприз! Я тут же надела суперик на безымянный палец, мне захотелось кружиться и петь. Выскочив из палатки, я чуть не упала от изумления: прямо передо мной радугой на зелёной траве было выложено слово «поздравляем». Каждая буква размером в газетный разворот. А я-то думала, что все прочитанные газеты Тётьнат использует на растопку.
День начинался сногсшибательно. На душе было светло и радостно, казалось всю жизнь меня будут сопровождать приятные сюрпризы. Но погода, я знала, сменится на дню не раз. В день моего рождения всегда так: то дождь, то солнце. Бабушка моя говорила по этому поводу: «Гляди, жись твоя не больно ровная будет». Но разве она может быть у кого-то ровной? – думала я. И погода здесь не при чём.
А праздник получился такой, о каком я и мечтать не смела. Оказывается, к нему готовились. Антипов загодя отправил машину в Магнитогорск – за провизией. С Паниковским поехали Григорьев и Фёдоров. Командировка была не рядовая, задачей её было «обеспечить праздник» – выражение Антипова. И «обеспечили»: было море шампанского, правда, Паниковский посвоевольничал и вёз для себя в кармане брюк «чекушку» водки. Но самое главное, что вызвало всеобщий восторг – салют. Настоящий! Под громогласный ор в ночное небо взметались разноцветные огни. Правильно Лёня внушал мне – никогда не паниковать заранее: такого прекрасного дня рождения в моей жизни никогда не было. В подарок мне привезли книгу художника И. Репина «Далёкое близкое» под редакцией Корнея Чуковского и духи «Элладу», видимо, Лёня проговорился, что это мои любимые духи, мне нравилась этикетка на флаконе – статуя Афродиты. А Тётьнатин Петя подарил мне многорядное ожерелье из малюсеньких сушёных грибочков, сказав: «На счастье». Как на счастье? – подумала я, грибы же рано или поздно съедятся. Выходит, я собственное счастье съем? Петя понял мою растерянность и сказал: «Перед тем, как есть, загадай желание, оно обязательно сбудется». Я задумалась, что же мне загадать? Слишком многого хотелось. Потом решила: пусть у меня родится сын, и пусть он будет похож на Лёню.
http: http://www.proza.ru/2013/02/11/2192