Позавтракали быстро. Большей частью всухомятку. После завтрака пришёл Марьин, как всегда плотно набивший своё брюшко. Построил в ряд свой «товар» и дружественно указал следовать за ним. Все пошли в класс политзанятий смотреть кино. Помещение, где проходили политзанятия, по сути дела был и агитационным залом. Здесь всё осталось нетронутым с советских времён. Обычная аудитория, немногим больше школьного класса. Одним словом школа, но с военным уклоном. Только портрет нового президента напоминал, что наступила эпоха величайших перемен.
Солдатик, что демонстрировал фильм, был низенького роста в очках, очевидно студент, отчисленный с института. Показали призывникам сначала киножурнал о боевой силе советской армии и флота, почему то десятилетней давности. Когда шли кадры о чётких взаимодействиях авиации и флота, Владимир Марьин не скрывал смеха. Это была его тема.
Настоящий офицер российской армии не должен был бы этого делать. Но Марьин, не был не боевым офицером, ни кадровым, ни штабным; он был непонятно кем в непонятном ему мире.
Дальше начался художественный патриотический фильм, который все присутствующие смотрели много раз. Но ничего не оставалось делать, как смотреть эту картину опережая её события, а память сама по себе воспроизводила диалоги героев с заученной чёткостью.
Через полтора часа фильм закончился. Поглядывали на часы у кого они были. Всем уже не терпелось вырваться наружу и приехать поскорей в аэропорт. Солдатик положил плёнку в металлическую коробку, поставил её на полку стеллажа и бесшумно ушёл. Ждали командира части, который должен был прийти и дать дальнейшие распоряжения, относительно гостивших у него в части призывников. Марьину тоже надоело томиться в душной казарме с решётками на окнах. С самого начала либерального морского офицера приняли как то холодно, не гостеприимно. Конечно, сапоги ботинкам не товарищи и «зелёные» как он называл сухопутных, даже не ровня ребятам в чёрном. Но здесь он был не по своей воле, а стало быть, должны были их принять, как следует. Подумал он ещё про эту часть. Странная, какая - то она ему показалась, за время своих разъездов по стране, никогда не видел таких молчаливых и не пьющих офицеров. После долгого ожидания пришёл, наконец, подполковник.
- Как прошла ночь моряки? – весело спросил он – Вижу бодрые вы все, отдохнувшие. Такие бойцы нужны родине. Орлы прямо! Нет, буревестники морские, гордо веющие по просторам! Жаль, что не ко мне попали. Эх, жаль! Ладно, автобус вас ждёт…. Счастливого плавания «караси»!
Последняя фраза у многих вызвала волну злости. Сказал подполковник её не искренне, издевательски, как – будто только, что проигрался им по крупному в карты. Вышли из здания. Вновь свобода. Она встретила призывников чистым холодным воздухом и хрустящим под ногами искрящимся на солнце свежим снегом. Дружно закурили. На свежем воздухе курилось в кайф. Можно было затягиваться не торопясь и наблюдать красивые пейзажи после выпавшего снега. Шофер застрял где – то в части, видно оформлял документы на рейс. Вдруг к призывникам подбежали двое солдат с лопатами. Увидев, что никого из их офицеров поблизости нет, они принялись жалостно клянчить сигареты.
- Да, что пацаны, у вас сигарет что – ли своих нет? – возмутился, Димка Одинаков.
- У нас тут вообще ничего нет!– ответил курносый парнишка, озираясь по сторонам.
- А дедовщина есть? – поинтересовался Парамонов.
- Не а, нет её! Папаша вам верно сказал.
- А что тогда? – удивился Витёк.
- Уставщина на…. Конкретная! Нас так дрючат по уставу, что капец всему, курить даже запрещают!
- Как это? У вас, что, особая часть?
- Ага. «Особисты» мы. К каждому из нас папаша особый подход имеет. Ни дедов, ни духов нет. Все мы для него одинаковые.
- Крутой командир то у вас!
- Круче сволочи, нет! Ну, дайте пацаны ещё сигарет. Вот спасибо братки, выручили. Мы с Лёхой дня три уже не курим - Лещёв протянул им две пачки «Примы» - Бычки не бросайте пацаны! Дайте добить!
Два бедных солдатика судорожно в спешке «допинывали» окурки. Ребята смотрели на них с долей сострадания и всё же не до конца верили, что такое может быть.
- Шухер, смываемся быстро – крикнул его молчаливый товарищ Лёха.
В мгновение они уже были на своей территории и кричали оттуда.
- Спасибо мужики! Вы куда едите?
- На флот – крикнул Парамонов.
- Ладно! Счастливо! Удачи! – и начали во всю силу размахивать лопатами.
Вышел офицер, шофер и два солдата сопровождения. Сели в тот же автобус, на котором приехали поздно вечером.
- Ну, что печку починили? – воскликнул Марьин – Вижу, что починили, ведь зима пришла, как без неё.
- Новую поставил – отозвался шофёр – А то, перед флотскими как то стыдно…. У нас ведь образцовая часть, вот и техника тоже должна быть в исправности!
- Привыкшие мы брат ко всему и без печки бы стерпели - пошутил Марьин.
Спустя пару минут автобус проскочил ворота части и уже несся по заснеженной дороге в сторону аэропорта. Славка Юдинов достал гитару и начал настраивать лады. Все были рады, что опять в дороге. Дорога отвлекала ребят от тяжёлых раздумий. Шум мотора, бегущие и меняющиеся за окном кадры природы, накинувшей белый зимний халат, разбавляли мальчишескую грусть.
«Как хочется порой просто, куда - то ехать, чувствовать эти пройденные расстояния, не раз думать о пережитых событиях, воссоздавать в памяти картины и образы людей, случайно повстречавшихся тебе и тех, которых ты ещё встретишь на своём пути и, возможно, кого - то из них будешь помнить долго, долго. Пока ты едешь, ты счастлив! И был бы ещё более счастливым, если бы твой транспорт ехал без остановок. Но в жизни всё не так! Будет путь долгим или коротким, не важно, всё равно ты сойдёшь на конечной остановке и услышишь: «Конечная станция, поезд дальше не идёт». Но у тебя и нет билета, чтобы скоротать время на вокзале и поехать обратно. Тебе свыше заказан билет в один конец, который может стать для тебя настоящим концом». Так рассуждал Виктор Шумков, вспоминал первые две ночи армейской жизни и ужасался. Что будет дальше, он даже не хотел представлять. «Что же – это судьба, и ещё не поздно плюнуть ей в глаза»? Но тут раздумья Виктора прервал Славка Юдинов, он ударил по струнам и запел популярную дворовую песню. Пассажиры повеселели, салон автобуса наполнился праздничным духом. Даже солдаты сменили свои скучные физиономии на светящиеся улыбками лица. Марьин пристально всматривался в этих парней, на офицера и догадывался, что ехали они с ними не для сопровождения его группы. Где – то на полпути автобус съехал с трассы на просёлочную дорогу и, проехав километров, пять остановился. Офицер сказал что – то прапорщику, тот кивнул головой, и открыл двери. Три человека вышли, а водитель принялся разворачивать автобус на узкой дороге, рискуя застрять на ухабах.
- Куда это они в лес то пошли? – поинтересовался заинтригованный Марьин.
- Говорить мне не положено! – отозвался старый шофер.
- Тайна военная что – ли? – усмехнулся ст. лейтенант, чувствуя, что прапорщик хочет выговориться – Странная у вас часть как я заметил.
- Да уж… - обмолвился прапорщик - Скорее личная тайна то. Сейчас военных тайн и не осталось наверно.
- Добро шеф, вопросов больше не будет!
Выехали на трассу, шофёр прибавил газу. Казалось, он был чем – то озабочен, в его взгляде готово было вспыхнуть пламя ущемлённого и униженного в своих правах и достоинствах человека. Марьин сидел у кабины водителя и, облокотившись на перегородку, всматривался вдаль, сквозь начинающуюся метель.
- Эка метель, какая снова разыгралась – заговорил прапорщик – Опять огребаться предстоит долго.
- Поди ещё, рейс из–за этой беды отменят? – заметил Марьин.
- Не отменят! Сейчас полчасика пометёт хорошенько и пройдёт. Дороги снегом завалит правда. Водителям тяжелее будет, чем пилотам.
Марьин сочувствующе кивнул на слова прапорщика и доверчиво взглянул на него.
- Знаешь лейтенант, я уже как пять лет в отставке, но за все свои годы службы не видел такого.
- Чего такого? – удивился Марьин.
- Беззакония такого и наглости, какая у нас в части происходит. Друг он большой говорят, какого - то там генерала из министерства. С его помощью эксперименты в части проводит. Вот дедовщину поборол. Офицеров всех к порядку и дисциплине приучил. Часть нашу, в «образцовую» вывел в округе. Все по уставу, всё строго, порядок нужен…. только по его личному уставу, который он сам придумал. И никто против ничего не скажет. Все знают, какой у него там покровитель наверху. Боятся и глаза закрывают на всё, что он делает. Вот коттедж возводит, куда я сейчас бойцов привёз, силами солдат. Бесплатная, безотказная рабсила. Да и на жалование своё такую домину не построить. Видели вы бы домик нашего командира – настоящий дворец в три этажа; земли, тоже отхватил себе слихвой. С криминалом связан наш подполковник то люди поговаривают. Да и без их молвы так ясно, что не честно живёт. А у вас на флоте, тоже, поди, подворовывают?
- Конечно отец – тяжело вздохнул ст. лейтенант – Не без этого.
- Вот и я говорю не без этого. Страну развалили, теперь до армии и флота очередь дошла. Технику, оружие и всё что устарело, требует ремонта, плохо состоит на учёте – всё продать можно. Горючее, танк, самолёт, да что там крейсер и подлодки продают за бесценок. Скоро нечем совсем родину защищать будет. Ведь врагами мы ей сами стали. А теперь вот защищать её от тех, кто её сам должен защищать надо. Что – то непонятное и страшное творится у нас. Непонятно откуда приходит, и непонятно почему мы к этому привыкаем? Сживаемся и принимаем как должное. Что скажешь лейтенант? – обернулся в сторону Марьина шофер.
- А мне нечего сказать! Прав ты товарищ прапорщик. Вот только интересно мне. Кто такие были эти пятеро? Их к моим кентам в кубрик на ночь подбросили?
- Точно не знаю, но слышал, что с колонии их сюда пригнали перекантоваться на ночь. Под конвоем они прибыли, под конвоем и уехали. Сроки у них у всех приличные: кто за разбой, кто за убийство. Из разговора понял, что заменяют им оставшийся срок на альтернативную службу в армии. Отбывать её будут то ли на рудниках урановых, то ли какой - то склад с химическим оружием ликвидировать. Им год службы за два года отсидки в колонии пообещали, вот они и согласились невежды. Радиация их живо выкосит! Хотя я бы сразу таких отморозков в такие места отправлял или ещё, куда подальше. Вот эти два года, а то и больше там прослужат, совсем здоровье своё оставят. Где год за два, там и стареешь, и слабеешь в два раза быстрее. Жалко конечно их. Ну, а кто тогда работу эту выполнять будет? Честных то людей - совсем дело последнее на верную гибель отправлять. Хотя раньше отправляли и сейчас отправляют: кого долг исполнить перед родиной, кого обманом, кого большими деньгами сманивают. Потом все калеками становятся ненужными, ни родным своим, ни государству. Ну, а то, что к твоим призывникам их кинули, не в карцер же их сажать! Они теперь люди служивые - солдаты, через пару дней форму оденут. Вот с твоими хлопцами то их и поселили, комендант приказал не оставлять их в казарме, дабы, что не случилось с его солдатами. Комендант же для них отец родной, заботиться и охранять своих должен.
- Но ведь они зэки…. А значит к моим кентам добро дал? – возмутился Марьин.
- Просто другого выхода не было – спокойно ответил прапорщик – Изолированная у нас служба здесь. Что у рядового солдата, что у офицеров. Любые контакты с внешним миром для солдат пресекаются, чтобы слухи всякие не пошли, какая здесь жизнь. Бывает, что напишет солдат домой письмо, а оно, прежде чем дойти у офицеров побывает, цензуру пройдёт. Если нет там ничего компрометирующего часть, то домой дойдет, а если есть что порочащее честное имя части, то не читать его на гражданке. А бойца того, что письмецо такое написал, профилактика ждёт суровая. И вдолбят ему в следующий раз, что писать нужно только самое хорошее. Ну да ладно, я не про это. Если ты лейтенант человек не трепливый, то расскажу тебе, то, что сам случайно услышал.
- Не томи отец морскую душу – взволновано и с любопытством ответил Марьин – Валяй скорее! Не всплывёт из меня ни слова.
Старый шофер почти не оборачивался в сторону Марьина, всё смотрел на дорогу и говорил.
- Значит, поспорил наш подполковник, только, не знаю на что, с капитаном ВВ. Что если мол, какая потасовка произойдёт ночью, то капитан значит, на своих зэков ставит, а командир наш на твоих морячков. Вот такое развлечение они себе нашли, ведь веселья никакого больше нет. Да ты не расстраивайся лейтенант, всё ведь гладко прошло без трагедии. Ну, некуда было ему этих отморозков девать? К «своим» - нельзя! К твоим призывникам только оставалось. Инцидент этот никому неизвестен останется. Мало ли что, не поделили те и другие между собой, может по землячеству не сошлись или ещё почему? Причин много всяких нарыть можно. Ну, если бы, что серьёзное ЧП произошло? Всё равно бы он выкрутился. У него столько знакомых; правда за ним будет. Правда – вообще, хитрая штука, она всегда на стороне тех, кто не прав! Сейчас - то он очень доволен, что морячки твои не робкого десятка оказались, спор помогли ему выиграть. Теперь капитан в долгу оказался. Честно говоря, умеет подполковник всякие провокации устраивать и других на них сподвигать и убеждать, причём всегда в прибыли остаётся. Где и с кем угодно спор выиграет. Но, здесь видно особый случай был! Нужен, этот капитан ему оказался, зачем то? Чёрт его знает, что на уме то у нашего командира?
- Вот уж взаправду чёрт сидит в нём настоящий – воскликнул Марьин, сам того не ожидая и тотчас добавил.
- Образцовая часть, да образцовая часть – образцовое место для нечистых делишек. Всё блестит, всё в порядке, всё гладко – придраться не к чему, только пример остаётся брать. Вопрос только, какой пример?
- Ага, лейтенант ты бы смог такие махинации проворачивать? Делишки всякие нечистые делать? Дело хоть и опасное, но при поддержке, ой даже какое выгодное! Ведь хлопотно это и не престижно ребятишек в армию сопровождать, словно осуждённых! Неприбыльно и скучно наверно. Ездишь по России – матушке и выматываешься. Не то, что бизнес какой-нибудь там закрутить! Только родина ни кола, ни двора тебе не даст за твою усердную службу! Но, она брат намёк даёт недвусмысленный, что если сама не может тебе отдать, то будь по хитрей сам возьми, что хочешь, «ведь я как бы виновата» - говорит она – «перед тобой». Только тихо, незаметно и я не замечу и в долгу этим самым не останусь.
Владимир Марьин недовольно призадумался. Он понимал, что старик ждёт от него одобрительного ответа или, по крайней мере, ноты сочувствия. Но ему не хотелось отвечать. Речь прапорщика нисколько, ни всколыхнула, ни удивила его. Эта речь была для него лишним подтверждением, того, что он не раз видел. Подтверждением того беспорядка и бесчестия, которое вызывало в его груди тошнотворную боль. Глаза Марьина озабочено всматривались в дорожную заснеженную даль; можно было заметить в них таинственную блуждающую скорбь. В мыслях просквозило холодным, дробящим кости ветерком одно – «лучше бы замело эту родину, тогда бы чище и свежее она показалась». За этой мыслью пришла новая дума, такая безнадёжная как смерть. «Красота и богатство российских просторов порождают уродов, которые мучают, обманывают, насилуют и грабят свою родину».
Шофёр не дождался ответа, его собеседник затих. Наступило молчание между двумя военными лицами. Они не смотрели друг на друга, но между ними был связующий их принципы мост. И молчание это передавало понимание глубоких проблем нынешнего мира. Снегопад между тем усиливался. Призывники были заняты своими разговорами: травили анекдоты, вспоминали забавные эпизоды гражданки, в паузах соглашались поддержать Славку Юдинова песней, которую он долго не мог подобрать под общее настроение. А настроение было, что называется боевое, ведь они уже приняли и не раз первые удары армейской доли.