Угол падения, или Странный Эм и его Нейтрино

Часть  вторая

ПУСТОТА:  НЕЧТО ИЛИ  НИЧТО?

Конец. Конец? Нелёгкое словцо!
Чему конец? Что, собственно, случилось?
Раз нечто и ничто остановилось,
То было ль вправду что-то налицо?
Зачем же созидать? Один ответ:
Чтоб созданное вновь сводить на нет.
«Всё кончено». А было ли начало?
Могло ли быть? Лишь видимость мелькала,
Зато в понятье вечной пустоты
Двусмысленности нет и темноты.

Г ё т е. Фауст.

Нечто должно находиться в нас, это производит
наши мысли. Нечто весьма тонкое, это есть ды-
хание; это – огонь; это – эфир; это – квинтэссен-
ция; это – тонкое подобие; это – разумение; это-
число; это есть гармония.

 В о л ь т е р. Избранное.


Глава одиннадцатая

АМЕРИКА И АМЕРИКАНЦЫ

Национальная игра американца – покер –
построена на безжалостном обмане, а её
цель – куча монет. В драке типичный
американец бьёт не просто, как приходится
 бить, а изо всех сил. Он почти лишён
 гордости созидателя. Созидатель
для него не тот, кто создаёт прекрасные
вещи, а делец, скопивший большие
деньги.

Г.У э л л с. Неприглядная сторона Америки.
 
Юрий Котлов и Эммануил Рожнов прибыли в Нью-Йорк в годовщину убийства Джона Кеннеди. По этому поводу вся Америка, прильнувшая к экранам телевизоров, слушала очередные разоблачения самодеятельных энтузиастов-журналистов, жаждавших сенсаций и денег. У пропускного пункта в аэропорту гостей из России уже ожидали агенты  внешней разведки Центрального Разведывательного Управления. Прибывших в Штаты гостей пригласили в кабинет на втором этаже здания аэровокзала и попросили подождать. Ждать пришлось долго. Что-то около трёх часов. Эммануил Рожнов уже был предупреждён в Москве о подобных церемониях. Психологическая атака! Котлов не выдержал и вышел в вестибюль.
Только в пятом часу пополудни в кабинет вошёл военный человек в чине полковника американских ВВС, а с ним двое в штатском: молодой  и постарше – оба в чёрных костюмах. Тот, который был помоложе,  придвинул полковнику стул, а его штатский напарник подошёл к столу, уселся в кресло и незаметно нажал кнопку диктофона.
-Как вы себя чувствуете, коллега? – спросил он по-английски и, не дожидаясь ответа, продолжил: - С вами разговаривает сотрудник секретной службы Иллинойского университета Фред Стивенс, доктор психологии. Есть ли у вас какие претензии к обслуживающему персоналу аэропорта?
-Нет, - ответил Рожнов, не дождавшись, пока молодой человек в чёрном костюме сообразит, как перевести эту вступительную фразу своего шефа  на русский язык. – Не трудитесь, прошу вас, мы будем беседовать на английском.
-Хорошо. Так будьте, как дома. Надеюсь, вы понимаете, что вы прибыли в самую свободную страну, и здесь вы можете чувствовать себя совершенно свободно… Мы, американцы, очень гостеприимные люди. Дружелюбные и открытые для гостей, которые ценят и уважают нашу дружбу. Мы имеем о вас достаточно полную информацию. И по работе в вашей секретной лаборатории, и по вашим выездам в Афганистан. Но хотелось бы иметь более точные сведения. Предлагаю вам в обмен на наше покровительство поделиться некоторым своим опытом по разработке и использованию вакуумных систем. Разумеется, мы вас ни к чему не принуждаем, мы свободная и демократическая страна, но, если вы согласитесь с нами сотрудничать, как с друзьями, я лично обещаю вам и вашему коллеге Юргену Коотлеку оказать всяческое содействие в получении американского гражданства.
- Значит, это вы заставили меня и моего друга три битых часа прождать в этом кабинете? Если я вас правильно понял, вы предлагаете нам сделку…
-Ну, зачем же так… Бизнес – он и в политике есть бизнес. Мы на это смотрим, как трезвые люди. Кстати, не хотите ли стаканчик виски?
-Нет, благодарю вас.
-Коньяк?
-Я не пью спиртных напитков.
-А зря. Не помешало бы. Впрочем, о своём спутнике вы не беспокойтесь. Он, кажется, из сибирских индейцев?
-Он русский. И зовут его Юрий Алексеевич Котлов. Эвенк по происхождению.
-Нет, нет. Он может не беспокоиться. Цветных в наше ведомство мы не берём.
-Ну, и слава Богу! Мы с ним не за тем сюда прибыли. У нас частный  вызов профессора Полоньяка из штата Иллинойс. Из Иллинойского университета.
-Ну, ну… И отлично! Мы рады за вас. Надеюсь, ещё встретимся. А сейчас вы свободны. У входа в аэропорт вас ждёт «Мерседес». Нет, не подумайте, что это наше ведомство… Машину прислал за вами мой друг и коллега, тот самый профессор, о котором вы уже упомянули. Не подумайте дурного. Но должен вас предупредить: профессор Полоньяк выполняет и часть наших программ в своей лаборатории. Так что, коллега, до встречи!
Водитель «Мерседеса» говорил по-русски свободно и охотно делился новостями.
-Всё это я понимаю, - заметил Эммануил, вспоминая свою беседу с сотрудниками американских секретных служб, - у них такая работа. Но зачем посылать за нами машину?
-А затем, - охотно отвечал водитель, - чтобы вы, как говорит в таких случаях мой босс, лучше узнали страну. Попривыкли бы к ней за эти несколько часов. Блеск больших городов – это ещё не Америка. Средний человек в Штатах живёт совсем иной жизнью.
-Какой это «иной»?
-А вот посмотрите…
Но посмотреть не удалось. Другой часовой пояс давал о себе знать, глаза слипались, клонило ко сну обоих пассажиров, и они почти всю дорогу спали, сидя на заднем сиденье. Водитель не случайно выбрал тёмное время суток – на дорогах в это время меньше автомобилей и меньше пробок в тех городах, через которые пролегал их путь. Рожнову снился сон. Будто он стоял на берегу широкой реки, а с противоположного берега к нему в лодке переправлялась ты. Долго во сне он наблюдал за твоей борьбой с бурлящим потоком; лодку то поворачивало боком к течению, то поднимало на волну, неизвестно откуда взявшуюся. Ты орудовала сначала веслом, потом это весло вдруг превратилось в длиннющий шест, торчащий над твоей головой, и ты этим шестом изо всех сил пыталась подтолкнуть лодку ближе к берегу и удержать её на плаву. Но разбушевавшаяся  волна завертела утлую посудину, лодка накренилась и ты, не удержавшись, свалилась за борт. «Как же так! – подумал во сне Эммануил. – Мы ведь только начали жить вместе. Всего каких-то несколько месяцев» И, не раздеваясь, в чём был, он бросился в воду спасать тебя...
  Проснулись они от толчка. Это водитель на всём ходу резко затормозил и съехал на обочину. Автомобиль остановился.
-Всё! – громко сказал водитель, хлопнув себя по коленям. – Приехали! А теперь будем спать. До рассвета.
 До восхода солнца оставалось не больше двух-трёх часов. Этого было вполне достаточно, чтобы отдохнуть и отправиться затем в путь. Поспать… Это по американским меркам. А гости уже выспались, у них на родине сейчас около одиннадцати дня, и им пришлось всё это время, пока отдыхал водитель, сидеть тихо в машине и смотреть в темноту, изредка прорезаемую фарами проезжавших мимо автомобилей.
  С восходом солнца продолжили путь. В дороге раза два останавливались, чтобы перекусить в придорожных ресторанчиках и заправить машину. Наконец, приехали в какой-то глухой посёлок, с редко поставленными друг от друга одноэтажными домиками и двухэтажными коттеджами. Около одного из них остановились, когда день клонился к вечеру. Водитель связался по мобильному телефону с хозяином коттеджа, переговорил с ним на польском языке, попросил гостей подождать, а сам поехал ставить машину в гараж, расположенный в нескольких десятках метров от коттеджа. Как догадались приехавшие сюда гости, коттедж был загородным домом профессора, где и предстояло провести свободное время гостям. Юзеф Полоньяк дал им на отдых и акклиматизацию целых две недели.
 Первое, что приехавших страшно удивило в самом доме, так это огромный, во всю стену и встроенный в неё аквариум с множеством всяких экзотических рыбок, земноводных, рептилий, с автоматическим подогревом воды, включением и отключением света и подачей корма. Аквариум этот, занимавший почти треть первого этажа, как выяснилось потом, остался в память от первой жены профессора, ихтиолога по образованию, Линды Ганич, трагически погибшей в озере Мичиган при испытании  подводного аппарата её собственной конструкции. За аквариумом следил с большой тщательностью брат Линды, тот самый водитель «Мерседеса», который привёз сюда гостей. Он постоянно проживал здесь, заменяя и сторожа, и прислугу, и повара. Поставив машину в гараж, он вернулся в дом, пригласил гостей на второй этаж, который служил и спальней и гостиной, а сам остался ночевать на просторной кухне, бросив на пол большой надувной матрас.
   Профессор приехал сюда через пару дней. Ему не надо было представляться – он хорошо сам знал приезжих, и они его знали не меньше. Только теперь Полоньяк потолстел, немного осунулся, и на лбу появились залысины. А раньше, лет десять назад, будучи студентом-стажёром института ядерной физики и однокурсником Юрия, он слыл самым общительным и галантным кавалером из всех иностранных учащихся. Здесь он и подружился с Линдой, тогда тоже иностранной студенткой биолого-почвенного факультета МГУ. По возвращении в Иллинойс они поженились. От Линды остались две дочери, одной было восемь, а другой пять лет, и жили они постоянно у его матери, изредка навещая отца, женившегося во второй раз на сотруднице лаборатории земного магнетизма Иллинойского университета.
-Вы меня извините, друзья, но я скоро должен вас покинуть. – Профессор Полоньяк посмотрел на часы. – Дела! Но часа два в резерве у меня есть. Рассказывайте, как добрались.
  Эммануил не мог не рассказать о том случае в аэропорту, показавшемся ему довольно странным.
-Ах, этот Стивенс! Да никакой он мне не коллега. Так, однажды на симпозиуме посидели за одним столиком. Мелкий чиновник с большими амбициями. Куратор военного ведомства в нашем университете. Любит себя показать. Между прочим, не без поддержки верхов защитил докторскую по аналитической психологии. Ярый поклонник учения Фрейда и ученик Эрна Бёрнса. Да вас, как я полагаю, уже проинструктировали, как себя вести. И вам забили головы.
-Ничего подобного! Всё сходится. С первых шагов на этой свободной земле.
-А что такое? Что там ещё могут о нас, американцах, в России придумать?
-Есть одно «но»… - сказал мрачно Эм. – Выступление одного из основателей ЦРУ Алена Даллеса. Ну, это, я тебе скажу, и фрукт! Как там у него, Юра, я кое-чего не припомню.
-Ну, выкладывай, человек с феноменальной памятью. Таким мы тебя тут помним. Что там выдал теоретик нашего разведывательного управления? Какую важную идею?
-Да, ты только послушай. Дрожь берёт!  «Окончится война, всё кое-как утрясётся, устроится, и мы бросим всё, что имеем, всё золото, всю материальную помощь на оболванивание и одурачивание советских людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его сознания»…
-Чушь какая-то. Да я вообще никогда не поверю, чтобы Ален Даллес, умный руководитель политической разведки США в Европе, разговаривал таким дубовым канцелярским языком. А что касается самого непокорного народа, то согласитесь, во всей Европе в старые времена был такой народ в имперской России – это поляки.
-Да ты слушай дальше! «Из литературы и искусства мы, например, вытравим постепенно их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театр, кино  - все будут изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать таких художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников и взяточников»
-Фальшивка! Ну, братцы, ну, настоящая фальшивка. Тот, кто её писал, не только не понимает образа мысли человека, воспитанного на учении Зигмунда Фрейда и Альфреда Адлера, но и не разбирается в психологии собственного народа! А ну, что там дальше, это уже становится занятным.
-«Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов – всё это мы будем ловко и незаметно культивировать, всё расцветёт махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Мы будем растлевать таким образом поколение за поколением. Мы будем браться за людей с детских и юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодёжь, мы станем разлагать, развращать и растлевать её».
-Да, это похоже на провокацию. Но ведь чего доброго такой сценарий ведь и вправду может осуществиться. И без нашей помощи и нашего вмешательства. Я опасаюсь даже, что это может осуществиться и у нас в стране, если уже не осуществляется. Пророчество трагичное действительно, но как пророчество. И что страшнее всего, оно ведь может и сбыться: придут такие бесовские, сатанинские силы, которым действительно трудно будет противопоставить здравый смысл.
-Ты полагаешь, что это возможно? – задал вопрос Рожнов, совершенно не уверенный в том, что  его американский коллега не станет сейчас пропагандировать антиамериканские идеи и ценности.
-Вы  совсем закоснели от идеологического промывания мозгов. Это какое-то наваждение! Какое-то помрачение умов! Вы совершенно неверно представляете и Америку, и американцев. Да, подавляющая часть населения Штатов не хочет снижения своего жизненного уровня.
-А кому этого хочется?! – вставил свое слово Котлов в эмоциональную речь Полоньяка.
-Вот именно! Средний американец будет горой стоять за своё правительство,
 каким бы оно ни было - республиканским или демократическим. Но он устал. Как это ни парадоксально для вас может прозвучать, устал от скуки. Особенно это касается молодых американцев, у которых после нашумевшей в мире «сексуальной революции» не осталось больше никаких взбадривающих психику перспектив. Они, при всём общем чувстве вины за прошлое рабское угнетение цветных и местных аборигенов, порочны и агрессивны. У вас ведь до сих пор в ходу идеологическая утка, будто всё это культивируется Голливудом. Насилие, жестокость, порнография… Всё это не более как выполненный обществом заказ, причём в обязательной нашей американской упаковке.
-А что ты имеешь в виду, Юзеф, под этой упаковкой? – спросил его Рожнов.
-Коммерциализацию искусства. Бизнес! Американец так натаскан, чтобы из всего, из чего возможно и даже невозможно, выколотить деньги. А секс и порно в искусстве очень прибыльная вещь, к тому же востребованная именно этой скукой, я бы сказал, немножко зажравшихся молодых людей. Верные слова приходят на ум: «Когда придёт время, они не остановятся перед тем, чтобы стрелять. Все они узколобы, свирепы и энергичны. В Америке ещё сияет свет либерализма, но вы не увидите его в кабинетах банков, в деловых конторах и помещениях редакций. И куда бы я ни заходил, у меня было такое чувство, будто шторы готовы в любой момент задёрнуться, двери захлопнуться».  Юра должен знать, кому эти слова принадлежат.
-Герберту Уэллсу. «Сорок первый год»!
-Вот именно! Сорок первый, а сказано как будто о нашем времени. Но не надо думать, что относится мой пессимизм ко всей американской молодёжи. В её среде есть здоровые силы, им просто не дают развернуться. Наша жадная до денег и власти администрация не любит прикладывать усилий и тратиться – она предпочитает покупать «мозги», покупать мастерство, покупать всё. Это дешевле обходится: не надо вкладывать в созидание личностей лишних денег, если таковые талантливые, уже сформировавшиеся кадры можно приобрести и сделать их уже поэтому рабами Системы… Деньги они делают сами, а Нобелевских лауреатов просто покупают за эти деньги, иногда фабрикуют их намеренно по политическим мотивам.
-Может быть, эта страна и есть та самая  «империя зла», чувствующая себя наследницей цезарианского Рима? – предположил Рожнов.
-Ну, какая там «империя»! Да, могучая в военном и экономическом отношении держава, тут спорить не с чем. Но это всего лишь старая политика навешивания идеологических ярлыков или их перебрасывания друг на друга в этой общей так называемой «холодной войне». На самом же деле, такое выгодное нынешнее положение Америки вовсе не заключается в каких-то особых свойствах и качествах американской нации, почти сплошь состоящей из таких вот, как мы, поляки, безродных, порвавших со своими народами связь, людей…
-А в чём?
-В обстоятельствах истории. В традициях. В психологии. Между прочим, в том самом индивидуализме, которого Восток не знает и который разъедает душу западного человека. Западный человек, особенно американец, любит показать себя добрым, только доброта эта лицемерна. Штаты никогда никому не помогали за просто так. После второй мировой войны, например, они вложили массу политической и финансовой энергии в восстановление Европы. Цели этих инициатив, известных в мире под названием «плана Маршалла», были предельно ясны: заново отстроить промышленность и всю инфраструктуру, запустить в действие рыночные механизмы с устойчивыми валютами и прочной интеграцией в мировую  экономику, где тон уже задавали Штаты. Разумеется, это не было чистым альтруизмом. Америка нуждалась во внешних рынках, а самым ёмким рынком для возросшей за годы войны продукции США должны были стать именно западноевропейские страны. На других надежды было мало. В том числе и на Россию, и на бедный, почти нищий Китай. Они могли и ещё могут стать важными для сбыта залежавшихся товаров, но в отдалённой перспективе, когда почва для этого окончательно будет подготовлена. Со временем планировалось создать из стран, послушных Штатам, так называемый «Великий Американский мир», где будут распоряжаться американцы, беспрепятственно проводя свою волю, насаждая свои принципы и ценности.
-Как видите, -  продолжил после некоторого молчания профессор, - Алену Даллесу не надо было готовить своё выступление в духе истеричной идеологической пропаганды самого примитивного толка. Вступала в свои права большая политика, связанная с большими, очень большими деньгами. Сразу после окончания войны Черчилль прочертил линию на карте от Штеттина до Триеста, и Сталин  согласился с этим: с того момента вся Восточная и Центральная Европа уже не могла просить помощи у Запада или принимать такую помощь. Это было первым приложением к меморандуму Черчилля. Второе приложение касалось идеологической сферы. Каждой стороне было позволено, и это даже поощрялось, нагнетать враждебную обстановку между социалистическим и капиталистическим миром – началась «холодная война». Третье дополнение к меморандуму предполагало, что никакие столкновения во внеевропейском мире не должны были ставить под удар безопасность и благосостояние Америки. Штаты усиленно помогали развалу колониальных европейских империй и созданию на этой основе свободных государств, верных своих союзников и сателлитов. Америка вовсе не ожидала, проводя такую политику, что многие страны, особенно в Африке и Юго-Восточной Азии начнут глухую борьбу против нас.
   После этого откровения профессора установилось недолгое, но тягостное молчание. Беспощадная откровенность и убедительность поразили гостей. Потом Полоньяк быстро встал с дивана, словно вспомнил, что опаздывает на важное совещание, и сказал обычным своим дружеским тоном:
-Время, время, - и он посмотрел на часы. – Для нас, американцев, хотя мы и бывшие эмигранты, время – это деньги. А деньги тут решают всё. Прошу меня извинить! Я вас, друзья мои и дорогие гости, вынужден покинуть - продолжим этот разговор, если вам будет угодно, в другой раз. Отдыхайте, наслаждайтесь чистым воздухом, набирайтесь физических и творческих сил. К работе приступим не раньше как через месяц, когда в лабораторию поставят новое оборудование для проведения опытов и подготовки подрастающей смены. Вам ведь ещё придётся вести и спецкурсы  по теории высоких энергий, космогонии и метеоритной астрономии. Я пригласил вас и за этим тоже. А пока мой автомобиль «порше» - в вашем распоряжении. Можете  поездить по стране. Кстати, вас ждут в гости мои родители. Сейчас они проживают в Питсбурге. Навестите их обязательно. Очень меня просили!
   Профессор Полоньяк выехал в обратный путь на  «Мерседесе», предварительно переговорив о чём-то со своим шурином, видимо, давая ему советы по уходу за живностью в гигантском аквариуме, в том аквариуме, что располагался на первом этаже. Эммануил Рожнов с Юрием Котловым вышли за порог, чтобы проводить хозяина и прогуляться по окрестностям. Но им не дали это сделать две уже не молодые особы, которые появились через некоторое время у ворот коттеджа с большой алюминиевой банкой из-под пива и оранжевой лентой на груди с надписью: «Общество по охране домашних животных». Члены общества, - а по существу обычные провинциальные вымогатели, - сразу же  учуяли добычу: гости из России всегда клевали на эту приманку.
-Наше Общество проводит акцию по защите домашних животных, - сразу же начала женщина, державшая в руках алюминиевую посуду из-под пива с широкой дыркой в крышке, для пожертвований.
-Мы это видим, - сказал Ыерген-ган на чистом английском языке, что немало удивило обеих женщин, посчитавших, что смуглый молодой человек, похожий скорее на китайца, чем на индейца, был слугой вот этого респектабельного господина со шрамом на лице.
-Пожертвуйте на бедных зверушек, - обратилась уже вторая женщина с оранжевой  лентой, бросив умоляющий взгляд на Эммануила.
   Тот не стал спорить, чтобы не прослыть в глазах этих женщин скрягой, но на всякий случай осведомился:
-А какое именно домашнее животное вы опекаете в эту вашу акцию?
-Домашних кошек, которые по вине нерадивых наших соотечественников стали бездомными. Сказать точнее, - произнесла женщина еще более жалобно, - бедных маленьких котят, голодных и погибающих  на помойках.
«Да, - подумал Эм, - на это спасение бедной и несчастной живности стоит отстегнуть из скудного бюджета», хотя, честно признаться, "помоек" он ещё тут не видел. Он вынул из бумажника пятидесятидолларовую купюру и, предварительно быстро пересчитав оставшуюся сумму, торжественно вручил бумажку той женщине, которая была пошустрее и вызывала больше симпатии и доверия. Но она вдруг воспротивилась такому жесту, вернула купюру её владельцу и пояснила:
-Прошу вас, господин. Мы не для себя,  мы не нищие. Опустите, пожалуйста, своё скудное пожертвование  в этот сосуд.
  Женщина сделала ударение на слове «скудное», как бы давая понять гостям из России, что для среднего американца такие деньги – это не деньги, и что их американский приятель, хозяин виллы и роскошного домашнего аквариума, регулярно жертвует «обществу», опекающему котят и щенят, сумму, в два или три раза большую. Вот и сейчас, заметив его «порше»  у гаража, они спешно собрались и вышли на охоту. Но опоздали. Хозяин уже уехал, и догнать его было невозможно.
Не получив того, что они надеялись получить, женщины с кислыми физиономиями поспешно удалились туда, откуда пришли. Для Эммануила Рожнова и его друга Ыерген-гана Коотлека эта встреча с американскими обывателями была первой, но не последней. Впереди их ожидали приятные и неприятные свидания с рядовыми американцами, молчаливыми и разговорчивыми, доброжелательными и надменными, богатыми и нищими…



Глава двенадцатая

ПОТЕРЯННОЕ  ПОКОЛЕНИЕ

Я знаю, что женщины обычно скрывают
готовность отдаться, даже если втайне
горят желанием, разыгрывают испуг или
возмущение и уступают только после
настойчивых просьб, клятв и ложных
обещаний.. Я знаю, что, может быть, для
кого любовь ремесло, только проститутки
отвечают немедленным полным согласием
на подобное приглашение или же очень
юные, совсем неопытные девушки.

      Ст. Ц в е й г. Письмо незнакомки.

Прошло с тех пор несколько месяцев. Для Эммануила Рожнова и Ыерген-гана Коотлека они пролетели незаметно. Друзья не раз выезжали на предоставленном в их распоряжение серебристом «порше» в кратковременные путешествия по центральной части Штатов. При этом не обходилось и без курьёзов, когда их задерживала дорожная полиция за неправильно припаркованный автомобиль, за неуплату дорожных пошлин при пересечении границ штатов или за неряшливый внешний вид машины после проливного дождя. Посетили они родных Полоньяка в Питсбурге и гостили там чуть ли не две недели.
  Неоднократно звонила ты из Селенограда в штат Пенсильвания, в Питсбург, по мобильной спутниковой связи и спешила сообщить своему Эммику различные малозначащие для него новости, а то и просто сплетни. Ты просила его приезжать домой чаще, как будто находился он не за океаном, а где-то рядом, в соседней области, в командировке. Ты жаловалась, что нанятый вами садовник плохо справляется со своими обязанностями; что он даже не может починить сломавшийся водопроводный кран, а Ефим, Безрукий, дачный сторож, запил и вот уже как неделю не протапливает дачу. В другой раз, позвонив, ты просила привезти тебе из-за границы модный джинсовый костюм и косметику. Попутно ты сообщала, что Тоська, твоя охабинская подруга, недавно умерла от чахотки, а заведующий фармацевтическим центром в институте Жан Дильмар предлагает тебе новую, более выгодную работу, неизвестно за какие заслуги… Ты-то знала, какие это были «заслуги», но предпочла умолчать об этом. Потом ты начала рассказывать о каких-то вечеринках, куда приглашали тебя твои друзья и подруги. Часто они приходили к тебе домой. Но это так, для проведения времени. Пусть приходят, по крайней мере, с ними не скучно, а так ведь и с ума можно сойти. Эммик терпеливо выслушивал твою болтовню и посматривал с опаской на часы: ничего, собственно, не сказала, а наговорила не меньше чем на сто пятьдесят долларов. Он разговаривал с тобой без особой нежности, хотя понимал, что за эти месяцы успел привязаться к тебе, как привязываются дети к домашним животным, которых хочется погладить по гладкой шёрстке или посадить на колени. Он начинал чувствовать, что здесь тебя ему не хватает…
   При первой встрече с мало знакомой молодой американкой в Штатах, как он понял, «ночной бабочкой», между ним и ею произошёл однажды довольно странный разговор. С этой американкой, которая назвалась Эльзой Браун, Эммануил Рожнов встретился у одного из придорожных кафе. Разговорились сначала у бензоколонки, и пока молодой негр заправлял машину, женщина обратилась к Эммику и попросила подвезти её до штата Пенсильвания. Рожнов в роскошном «порше» c откидным верхом возвращался тогда из Силиконовой Долины, где проходили первые испытания его вакуумной установки. На улицах городов царила предрождественская суета. До дома оставалось не более двухсот миль, и он решил не только заправить автомобиль, но и подкрепиться.
-Ты не пьёшь, случайно? – спросила «ночная бабочка», скорее, шутя, чем серьёзно, полагая при этом, что на холоде стоять опасно для здоровья и потому пора бы зайти в кафе, согреться хотя бы чашечкой кофе.
-Если речь идёт о спиртном, то нет,- сказал он сухо.
-И не куришь? – уже с большей иронией уколола она его глупым вопросом.
-Нет.
-Ты аппетитно выглядишь, парень. Давай вместе пообедаем, и я тебя обслужу бесплатно. Но, может, ты и баб не любишь? - совсем  осмелев, игриво подступила к нему она.
   Упоминание американки о "бабах" на мгновение вернуло его в  прошлое, в  незабываемый колорит деревенской разговорной речи. А в голову закралось подозрение: не имеет ли эта "американка" недавних русских или украинских корней? Уж очень похожа была она по обличью на соотечественницу...
-Не люблю, - откровенно признался Эм и поверг её тем самым в глубочайшее изумление. – Я женат.
В своей сексуальной практике эта молодая, круглолицая особа, наверняка, встречала таких "христосиков", которые не курили и не пили, в основном по болезни, но чтобы вот так человек стоял перед опытной молодой и симпатичной женщиной и заявлял всерьёз, что он "не любит баб", - это уже было выше её понимания…
Эммануил Рожнов, действительно, презирал таких женщин и старался, по возможности, их избегать. Но сейчас ему надо было заправить автомобиль, зайти в кафе перекусить, прилично отдохнуть, и поэтому времени для пустой болтовни хватало.
-Не люблю! – в тон ей повторил Эм, захлопывая дверцу «порше».
-Какой же ты тогда мужик?!
-А я и не мужик,- с ещё большим спокойствием произнёс Эм, подмигнув настырной женщине.
-Не мужик!? - ошалело выпучила глаза «ночная бабочка», пытавшаяся своими прелестями соблазнить, по её предположению, состоятельного господина; в своих модных джинсах, лёгкой курточке и белой бейсболке, сдвинутой на затылок, он был обаятелен и неотразим. - А кто же ты?
-Муж.
-Му-у-у-ж!? – с ещё большим удивлением произнесла она. – Муж. А что это такое, скажи, пожалуйста? Чем же это  мужик отличается от мужа?
-Тем, чем обыкновенный мужчина отличается от мужика.
-Ну?..- уже совсем изумилась она, совершенно не подозревавшая, что их фривольный разговор может принять такой философский характер. - Ну, и чем же?
-Мужчина не пьёт.
-А что же он тогда за столом делает?
-Выпивает. Пьют алкоголики. И ещё верблюды.
-Но ведь курить-то хотя бы ты должен, чтоб мужицким духом пахло?
-От мужика ничем не пахнет. От него обычно воняет.
-Курят, чтоб получать кайф! – не сдавалась она.
-Мужчина не наркоман, чтоб гоняться за кайфом.
-Ну, а тогда, как же у него с любовью? Как, если он не любит баб?
-Под любовью ты ведь понимаешь…  секс? Не правда ли? Так вот, секс этот, на стороне, ему вовсе не нужен.
-Сомневаюсь…
-Если он настоящий мужчина, то ему нужна не баба, а жена. Для  э т о г о  ему достаточно одной женщины, его жены. Зачем мужчине посторонние женщины, если ему хватает собственной жены!? Мужик на такое не способен, он даже не мужчина, он – похотливый козёл.
-А кто же тогда муж?
-Муж это м у ж. Не алкоголик, не наркоман и не козёл.
-Та-а-ак… И ты, значит, категорически против разнообразия в интимной жизни?
-Да, против.
-Но почему, чёрт возьми!? Ведь это так интересно!
-Потому, что твоё разнообразие на простом житейском языке с древнейших времён именуется развратом. Вот потому я и против. Разнообразие – это измены, которые, как правило, ведут к развалу семьи. А измены - это большой грех. Я бы сказал, не столько грех, сколько самая обыкновенная подлость.
-Ну, уж я бы так не сказала! И среди изменщиц есть хорошие женщины. Одни это делают с умыслом, себе на пользу, а другие, - за просто так. Лучше уж быть умышленной и расчётливой, чем глупой.
-Верно подмечено… Как говорят американцы, если ты приобретаешь дом для себя, позаботься о том, чтобы твоё жильё было с удобствами не во дворе. Делай, что тебе нравится, но не подличай – в этом и состоит истинная свобода.
-Ну, нынешняя молодёжь плевала на все эти приличия и условности. Молодёжь выбирает секс. Безопасный секс.
-Неважно, какой секс выбирает молодёжь: опасный или безопасный. Важно то, что современная молодёжь из-за своего безразличия к жизни выбрала вульгарный эрос, скотство. Я им, нынешним молодым людям, не судья. Я не могу ни обвинять их в этом выборе, ни осуждать. Это их выбор. И вызван он не ими, а велением времени, когда разврат постепенно входит в норму и становится модой. Когда чистота и верность подвергаются всеобщему глумлению и осмеянию. Деградирующее общество рождает деградирующих молодых людей, потерянных для общества.
- Ого-го! Вот даже как! – изумилась женщина, не подозревавшая даже, что её потенциальный партнёр способен  так яростно защищать нормы морали. - А может быть, это их судьба, может быть, в этом их счастье?
-Сделавшим такой выбор, не надо сетовать на судьбу, если в жизни ничего путного не получается. В собственных несчастьях не надо обвинять других людей. Все наши беды и несчастья – от нашего слабоумия и нашей лени. Из двух великих начал в семейной жизни они выбирают то, которое им ближе и доступнее. И получают, соответственно, то, что получают…
-А какие это начала? – всерьёз заинтересовалась она.
-Или отказ от своей личной жизни во имя жизни и счастья обоих супругов, или произвол каждого во имя сладкой жизни. Нынешняя американская молодёжь, в подавляющем большинстве, выбирает второе. Выбирает ещё до вступления в брак, не живя ни с кем постоянно и не заботясь о чистоте будущих супружеских отношений. Зачем? И так хорошо. Тепло и уютно. На что же тогда жаловаться?
    Разговор с этой назойливой, как муха,  женщиной продолжился в кафе за столиком; в зале почти никого не было. Лишь спешившие водители забегали сюда, расплачивались прямо у стойки за банку дешёвого безалкогольного пива и сигареты и тут же исчезали. Последняя реплика Эммануила, видимо, остро уколола женщину. Её округлое лицо чуть вытянулось, помрачнело, и только после некоторого молчания она решилась на исповедь: ей крайне хотелось излить душу этому почти незнакомому человеку и облегчить тем самым затаённую боль.
-Мой первый муж, занятый собой и своей работой, - призналась она, и по её лицу было видно, как дорого стоило ей это признание, - не видел во мне человека с первых дней нашей совместной жизни.Я прибыла сюда к нему по вызову. Из Киева.  Брачный контракт он разорвал на куски сразу же после свадьбы. Может быть, потому, что до него у меня было много любовников, и он это знал. Он был богат и красив. Но женился он на мне не по любви. Я нужна была ему как вещь, как приложение к его особе во время приёмов, как предмет утоления жажды и то лишь тогда, когда эта жажда у него возникала. А возникнуть она могла в любое время дня и ночи. Он никогда не дарил мне подарков, вообще не проявлял никаких знаков внимания, однако не был безразличен в постели. Взамен я обязана была быть благосклонной и  давать понять, что мне всё это дело  нравится. Я вынуждена была скрывать своё безразличие. Всё это происходило не так, как с моими любовниками, а было обыденным делом, словно мы садились за стол выпить чашечку кофе. Да, кстати, ты забыл про кофе. Пожалуйста! Ты же обещал.
   Эммануил постучал костяшками пальцев по столу:
-Кофе. Со сливками и с сахаром! – и он поднял кверху два пальца, что должно было означать: две чашечки…
-Спасибо. Так вот, слушай дальше. Мой первый муж брал меня в свой роскошный дом, полный прислуги, готовой по его первому требованию исполнить все его желания. Брал, как я потом поняла, в качестве живой резиновой игрушки, в качестве мягкой куколки, которая иногда помогала ему расслабиться и отвлечься. Но на большее я и не была способна, а потому терпела всё это, как и  положено было терпеть любой другой женщине, окажись она на моём месте. Потом было много мужей. Скажи, почему так сложилась судьба?
-Потому что такой ты уродилась, - полушутя, полусерьёзно, с ободряющей улыбкой произнёс Эм. – Муж в тебе не видел человека, потому что человеком в полном смысле этого слова ты для него не была. У женщины на первом месте должна стоять любовь. У жены это – любовь к мужу. Видимо, твои родители не дали тебе этого понимания.
-Мои родители рано развелись. И им было на меня наплевать. Каждый из них использовал меня в качестве шантажа, чтобы отсудить друг у друга по контракту свой денежный барыш.
-Вот видишь, я отчасти прав. Прочитай Зигмунда Фрейда. По-моему, американские подростки совсем не то вычитали у этого мудрого человека, а потому скатились к своей  «сексуальной революции», принесшей молодёжи одни разочарования.
-А разве причина в этой революции? По-моему, она тут не причём. Любовь везде одинакова.
-Пожалуй, верно. Но всё же там, где присутствует обычный, с   американской точки зрения, секс, там нет любви,  и её быть не может.
-Странно, я как-то об этом не подумала. А ведь в колледже у меня всегда были отличные оценки по  психоанализу. Мы всегда считали, что между девочками и мальчиками  должны быть равноправные и раскованные отношения.
-Да, это так. Однако это скорее следствие эгоизма, а не любви и уважения друг другу. Не так ли?
-  О любви ничего не могу сказать. Но вот уважение… По-моему, женщине это ни к чему. Она хочет быть любимой и желанной, а если возлюбленный её только уважает, а любит другую, это оборачивается для неё пыткой.
-Отчасти это так. Но лишь отчасти. Уважение необходимо. Только оно приводит любовь к её логическому концу и к вершинам любви – к счастливому браку. Можно, конечно, любить, не уважая. Можно, наконец, любить, проникаясь испепеляющей ненавистью к предмету любви. Но это уже будет не брак в истинном смысле слова, а  сожительство.
-Что, что? Как ты сказал? Не расслышала...
- Сожительство пар.
 -Да-а, ты странный и опасный для нас человек, - подытожила она и отказалась ехать в штат  Пенсильвания.




Глава тринадцатая

РАЗОЧАРОВАНИЕ

И стал я следовать,
мешаяся с толпой,
Без устали, всегда повсюду за тобой,
Всё узнавал – и наконец
Пришёл трудам моим конец.
Послушай, я узнал и – и – открою
Тебе я истину одну…

М.Ю.Л е р м о н т о в. Маскарад.

Наслаждайся жизнию с женою,
которую любишь, во все дни
суетной жизни твоей, и которую
дал тебе Бог под солнцем на все
суетные дни твои; потому что это
доля твоя в жизни и в трудах твоих,
какими ты трудишься под солнцем…
Суета сует, сказал Екклесиаст,
всё  -  суета!

Б и б л и я. Книга Екклесиаста.
 
Двум совокупно идущим,
один пред другим вымышляет,
что для успеха полезно;
Один же хотя бы и мыслил,-
медленней дума его
и слабее решительность духа.

Г о м е р. Илиада.

Со второго полугодия в Иллинойском университете возобновились занятия, и Эммануил Рожнов начал читать лекционный курс  студентам-выпускникам, которых профессор  Полоньяк готовил, как опытных специалистов   для  своей физической лаборатории. Предстояла в будущем большая работа по выполнению заказа особо секретного ведомства Пентагона. К осуществлению того заказа приглашённые из России специалисты не могли быть допущены, но с общими, эскизными, намётками плана этого грандиозного проекта их познакомил с разрешения Фреда Стивенса профессор Полоньяк. Под эту программу, которая имела официальное название «Управление протон-протонной реакцией в сверхсильных магнитных полях», военное ведомство выделило университету два миллиарда долларов – цифра по российским меркам прямо-таки фантастическая.
Лаборатория должна была заняться исследованиями в этом направлении, конечной целью которых должно было стать в некотором отдалённом будущем  создание над Антарктидой искусственного Солнца, способного своей температурой в десятки тысяч градусов растопить вековые льды и обнажить материк. Предполагалось, что вода в Мировом Океане вследствие этого должна будет подняться на несколько десятков метров, а средняя температура планеты  - на полтора-два градуса. О последствиях такого грандиозного эксперимента пока никто не задумывался, и общественность не била тревогу, поскольку проект хранился в глубочайшей тайне. Что касается Рожнова, то он, как только узнал о проекте от профессора Полоньяка, сразу же заявил, что это очередная пентагоновская авантюра, точно такая же, как тот пресловутый «зонтик» противоракетной обороны, с которым носилась американская администрация. И это «искусственное Солнце», как источник безопасной и неисчерпаемой энергии, и этот противоракетный «зонтик» были очередной аферой финансовых кругов, аферой, направленной на приглашение американского обывателя раскошелиться и завязать на своём поясе ремни потуже во имя ещё более блистательного будущего страны. И доверчивый американский налогоплательщик вынужден был раскошеливаться, тем более, если речь шла о «коммунистической угрозе»…
    Привыкание к американской системе образования давалось с большим трудом. Особенно трудно приходилось Юрию Котлову – он не мог без ущерба для своей психики вынести того бешеного ритма, в который его, как преподавателя, поставила администрация университета. Скрупулёзная регламентация при строжайшей секретности изматывала его до изнеможения, а индивидуалистическая психология студентов, привыкших к меркантилизму и обычному для Запада широчайшему разбросу мнений, не давала ему никаких возможностей сосредоточиться на одной, широкомасштабной, проблеме. Чтобы хоть как-то приспособиться к такому ритму и особенностям  американской высшей школы, ему пришлось засесть за справочники и специальную социологическую и психологическую литературу.
   В отличие от гуманитарного образования, где имеет место большая свобода выбора, физические и технические науки такой свободы ни студенту, ни преподавателю не предоставляют. Выбрав курсы, в том числе и специальные, студент заполняет соответствующую форму, что является предварительной регистрацией. Студент допускается до экзаменов только по тем курсам, на которые он зарегистрировался, то есть за которые он полностью заплатил. Если количество студентов на курсе сокращалось на шесть человек, курс отменялся. Соответственно, уменьшалась заработная плата преподавателя. Личность преподавателя, - и это Котлов испытал на самом себе, - имеет для студентов не меньшее значение, чем содержание курса. Котлову повезло в том, что он пришёл к студентам с уже сложившимся у них и устоявшимся образом мыслей. Для многих из них уже было гарантировано место работы в лаборатории Полоньяка, авторитетного руководителя и талантливого учёного. Но читать ему, как преподавателю, приехавшему по приглашению из другой страны, Полоньяк доверил только вводный курс.  Вводные курсы по другим предметам, не основного профиля, читались бакалаврами. Такое положение дел унижало Котлова, и когда он спросил, почему по отношению к нему имеет место такая дискриминация, тот уклончиво сказал:
-Потом поймёшь, что к чему. Но, уверяю тебя, дорогой друг, это не то, о чём ты думаешь! Америка уже давно освободилась от недоверия к цветному населению и даже в среднем своём классе испытывает какое-то странное чувство вины. Но такой вот порядок и такая традиция университета.
-Я бы хотел знать об этом чуть больше.
-Если тебя так это задевает, ну что ж, я готов дать более полную информацию. Дело в том, что в Штатах, особенно в высшей школе, не как у вас на родине, студент ищет преподавателя, а не преподаватель ищет студента, и мы все зависим от его капризов, иногда совершенно обоснованных. Наш учебный план представляет собой своеобразный договор между преподавателем и студентом. Преподаватель берёт на себя обязательство за уплаченные студентом деньги дать ему необходимые знания, нужные для его практической работы. Во всё остальное он вникает постольку-поскольку. Студент же со своей стороны берёт обязательство вовремя платить за обучение, выполнять все задания руководителя проекта и соответствовать его заранее оговоренным требованиям. По нашим канонам, максимальная концентрация внимания студентов во время лекции не превышает пятнадцати минут, поэтому опытный преподаватель иногда прерывает лекцию и проводит краткий обмен мнениями. Порой в этих же целях, в целях стимулирования мозговой деятельности, он в конце лекции предлагает студентам письменный тест по теме занятия.
-Как я понял, возможны на лекциях и дискуссии?
-Не только возможны, но и необходимы. И особенно на семинарах. Дискуссия, как форма занятия, в наибольшей степени отвечает как традициям американской системы образования, так и американскому менталитету. Привычка свободно выражать свои мысли заложена у каждого с детства. Не забывайте, что наши студенты воспитаны на Фрейде и весьма болезненно воспринимают всякое давление со стороны преподавателя. Во время дискуссии и преподаватель, и студент стараются соблюсти доброжелательный тон, при этом какая-либо негативная оценка знаний со стороны преподавателя не допускается.
-Индивидуализм в его крайнем выражении.
-Если хочешь знать, да! Это тот самый индивидуализм, о котором известный психолог Карл Густав Юнг…
-Знаю, знаю! «Индивидуализм есть преднамеренное выпячивание и подчёркивание мнимого своеобразия в противовес респекту и обязательствам в отношении коллектива». Карл Юнг «Психология бессознательного»…
-Вот именно. В Европе, особенно в Восточной Европе, вы не увидите такого индивидуализма, доведённого почти до абсурда.
  Эта короткая беседа окончательно убедила Ыерген-гана Коотлека, специалиста по метеоритной астрономии Юрия Алексеевича Котлова, в том, что в Штатах ему больше делать нечего. С трудом он довёл свой курс до летних каникул, а к концу лета получил разрешение на расторжение контракта и вылет из страны. Формальной причиной, - да и не только для него формальной, а, во всяком случае, довольно убедительным доводом, - было полученное по международному телеграфу долгожданное известие. В Сибири, в его племени, произошло неординарное событие: у него родился сын, и Эрдэнэт назвала его Александром. Сын Александр – будущий шаман, сын шамана. Через несколько дней после получения телеграммы Юрий Котлов вылетел из чикагского аэропорта в Москву, откуда, не задерживаясь в Домодедово, сел на очередной рейс, и уже через несколько часов его самолёт приземлился в Красноярске...
   Эммануил Рожнов со смешанными чувствами проводил друга, но с ним вместе не возвратился на родину даже на летние каникулы, даже на побывку, хотя получил такое разрешение. Он остался ещё на год. Дело в том, что вторая часть проекта по исследованию на новейшем оборудовании поведения частиц во вращающемся сверхсильном магнитном поле обещала дать крупные прорывы в науке. К тому же Эм таил надежду на допуск его к подземным испытаниям, где возможно было зарегистрировать поток летящих от Солнца нейтрино.



Глава четырнадцатая

МИСТИФИКАЦИЯ

Наиболее частая причина, в силу которой
люди желают вреда друг другу, состоит в
том, что многие одновременно хотят
обладать одной и той же вещью, которой,
однако, они чаще всего не могут пользоваться
сообща и которую невозможно поделить
между ними.

     Т.Г о б б с. О гражданине.

Всякие бывают истории. И каждому, кто с ними сталкивается случайно, и тому, кто их слушает внимательно, всегда хочется получить ответ на извечный вопрос: а почему, собственно, то, что происходит в жизни, происходит? Почему происходит именно сейчас и вот в этом самом месте, а не пять-шесть лет назад и не в другом месте и с другими людьми? В конце концов, почему это происходит с нами, именно с нами, и, как правило, самым неожиданным и гнусным образом? Эммануил Рожнов, после того, как вернулся из Штатов, часто задавал себе эти вопросы. Задавал их и вернувшемуся в Академгородок вместе с Эрдэнэт своему старому другу Юрию Котлову. Тот лишь покачивал головой и сочувственно улыбался. Он тоже не знал ответа на все эти вопросы. Но, в отличие от Рожнова, любившего докапываться до корней истины, он этих вопросов себе не задавал. У него был свой круг общения – дети и жена: Эрдэнэт, как и обещала, родила второго мальчика, которого назвали, в честь покойного Мельниченко,  Иваном.
   Юрий Алексеевич Котлов, или эвенкийский шаман Ыерген-ган Коотлек, попал в большую науку не случайно. Мало того, что его с детства интересовала тайна «тунгусского метеорита», из-за чего он выбрал себе в институте ядерной физики  соответствующую специальность, писал дипломную и защищал кандидатскую по метеоритной астрономии. Но в ещё большей степени его привлекала селенология. Он и в Штаты поехал по вызову своего бывшего однокурсника, иностранного студента-стажёра Юзефа Полоньяка, с одной единственной целью: разыскать первых лунопроходцев, побеседовать лично с ними, получить информацию о Луне, что называется, из первых рук.
   Был момент, когда ему разрешили встретиться с Армстронгом, но в последний час объявили, что один из первых астронавтов, посетивший спутник Земли, впал в депрессию и долгое время никого принимать не будет. Тогда Котлов предпринял попытку ознакомиться с образцами лунного грунта в Чикагском минералогическом музее. Однако на это надо было иметь особое разрешение Пентагона. В результате получилось так, что он попал под негласное наблюдение со стороны служб безопасности, и агент координирующего центра военной разведки специально прибыл в Иллинойский университет, чтобы на месте выяснить  причину настойчивых попыток «русского индейца» Коотлека проникнуть в святая святых секретного ведомства.
-Почему вас всё это интересует? – поставил он вопрос прямо, без обиняков, как человек, которому государство доверило охранять свои тайны.
   «Русский  индеец» шаман Ыерген-ган Коотлек, а по документам Юрий Алексеевич Котлов, старший научный сотрудник института ядерной физики Селенограда, решил тогда подшутить над «янки», прекрасно зная, что американцы любую его ересь могут принять за чистую монету.  Ему сразу же  пришло на ум использовать подходящий к этому моменту отрывок  из приключенческого романа Жюля Верна  «Таинственный Остров». Это был рассказ Сайреса,  врезавшийся с детства в память и надолго определивший интерес эвенка к тайнам движения Луны.
-Вот в чём дело, - сделав серьёзное лицо, начал Котлов слово в слово пересказывать речь  Сайреса, - большинство учёных сходятся во мнении, что земной шар когда-нибудь погибнет, или, вернее, что из-за его охлаждения всякая жизнь на Земле окажется невозможной.
-О, да! – со знающим видом согласился агент безопасности. – Нам это известно.
-Не согласны они лишь в объяснении причин такого охлаждения. Одни считают, что оно произойдёт из-за понижения температуры Солнца, которое наступит через многие миллионы лет, другие говорят, что постепенно угаснет тот огонь, что горит в недрах Земли. Влияние его, на мой взгляд, гораздо значительнее, чем это обычно предполагают…
-О, да,да! – снова блеснул познаниями американец и поднял кверху указательный палец. - Наши учёные даже открыли, что Земля может погибнуть от повышения температуры на каких-то полградуса. Надо же! Всего полградуса – и нет жизни!
-Я лично, - присвоил себе Ыерген-ган слова Сайреса, героя романа Ж. Верна, - придерживаюсь этой последней гипотезы и вот почему. Возьмём, например, Луну. Это совершенно остывшее светило и на ней уже невозможна никакая жизнь…
-Мы знаем. Наши космонавты уже побывали там.
-…хотя количество тепла, которое изливает Солнце на её поверхность, не изменилось. Остыла же Луна из-за того, что в её недрах совершенно угасли огненные вихри, которым она обязана своим возникновением, как и все тела звёздного мира. Короче говоря, какая бы ни была причина, но Земля наша когда-нибудь остынет. Остывание произойдёт не сразу, конечно, а постепенно. Что же тогда случится? В более или менее далёком будущем зона умеренного климата станет такой же необитаемой, как теперь необитаемы полярные области.
   Похоже было на то, что Котлова начала захватывать эта словесная и пустая игра с высокопоставленным чиновником, который с жадностью ловил каждое слово «русского шамана». И потому Юрий захотел до конца довести якобы собственную исповедь. Возможно, это было его последнее интервью за океаном.
- Населяющие её люди и животные отхлынут к широтам, получающим больше солнечного тепла. Совершится великое переселение. Растительность последует за переселением человечества. Флора, а вместе с нею и фауна передвинутся к экватору, жизнь сосредоточится, главным образом, в Центральных частях Южной Америки и Африки.
-И в Соединённых Штатах, - вставил своё слово гость из Пентагона. – Это уже доказали наши ученые.
  Юрий Котлов не стал с ним спорить и продолжал:
-Я часто размышлял над всеми этими вопросами и серьёзно думаю, что когда-нибудь облик нашей планеты совершенно изменится. Поднимутся из бездн морских новые континенты, а старые опустятся в пучину океанов.
-О, да! Атлантида… Она же ведь тоже потонула в пучине океана, как говорят наши исследователи!
-А потом и новые материки станут необитаемы, угаснет тепло Земли так же, как угасает оно в бездыханном теле, исчезнет жизнь на планете, если не на веки веков, то на какое-то долгое время. И может быть, тогда наш сфероид, казалось, почивший смертным сном, возродится к жизни в каких-то новых, лучших условиях!
  Беседа вполне удовлетворила секретного агента. Но вот что было дальше, повергло Котлова и его друга Эммануила Рожнова в истинное веселье. На страницах одной из провинциальных газет вскоре появилось «интервью» некоего журналиста под сенсационным заголовком: «Мрачные пророчества сибирского шамана». Агент тайно записывал на диктофон всё то, о чём говорил Ыерген-ган, и предложил всю эту «липу» жадным до сенсаций американским журналистам.
Но самого «сибирского шамана» уже к тому времени не было в Америке: он был вызван срочной телеграммой на родину и вылетел на другой же день в Москву. В Москве его ожидал печальный сюрприз. Как обычно, Юрий накупил в дорогу в киоске аэропорта свежих газет и, только садясь в самолёт, вылетавший рейсом на Красноярск, он  раскрыл газету. В глаза ему бросилась большая чёрная рамка некролога: умер учёный с мировым именем, изобретатель водородной бомбы Андрей Сахаров, в прошлом однокурсник и товарищ Ивана Степановича Мельниченко.
 В последние годы после возвращения из горьковской ссылки, Сахаров продолжал работать в институте ядерной физики над проблемами высоких энергий. Котлов тщетно пытался найти среди лиц, подписавших некролог, имя Ивана Степановича Мельниченко. Там была почти вся Академия Наук. Но имени академика Мельниченко в этом списке не оказалось. Что бы это могло значить? Котлов ещё раз прочитал некролог:
«14 декабря 1989 г. скончался крупнейший учёный современности… В 1945 году А.Д.Сахаров был принят в аспирантуру Физического института Академии Наук. Здесь он провёл ряд важнейших исследований и пришёл к идее осуществления термоядерного синтеза как в управляемом варианте, так и в оборонном (водородная бомба)… Много сил отняло у А.Д.Сахарова политическое противостояние. Но и в трудное для него время он продолжал плодотворно заниматься наукой. Появились его выдающиеся работы по физике элементарных частиц и космологии. Одно из замечательных его достижений – идея о нестабильности одной из основных элементарных частиц – протона. Эта идея поначалу казалась нереальной, но через несколько лет мировая наука провозгласила поиски распада протона «экспериментом века». В равной мере оригинальные идеи он выдвинул и в космологии… Он предложил метод создания сверхсильных магнитных полей».
  Памяти Сахарова была посвящена опубликованная тут же под некрологом небольшая заметка академика Виталия Гинзбурга: «В области высокой теории он внёс вклад в физику высоких энергий и космологию. Сюда же относится его предложение создать сверхсильные магнитные поля путём быстрого сжатия». Вот и всё…
  Касалось вся эта информация и работ Эммануила Рожнова, однако он тогда был в Америке, продолжая свою погоню за нейтрино. Но где Мельниченко? Только через месяц Котлов узнал, что Иван Степанович умер от сердечного приступа ещё полгода назад. Сообщить об этом Юрию и Эммануилу, - они в то время находились в штате Южная Каролина, - никто не посчитал нужным.




Глава пятнадцатая

ДУРНАЯ  НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ

Женщины убеждены в душе своей,
что назначение мужчин – зарабатывать
деньги, а их – тратить.

А.Ш о п е н г а у э р. Афоризмы и максимы.

Возвратившийся на родину Эммануил Рожнов не сразу приступил к своим научным занятиям. Теперь он работал в крупном научно-исследовательском центре, где было всегда много второстепенных бумажных дел, пустой заседательской  суетни,  но мало времени для настоящего творческого общения. А самое главное – и общаться-то было, по существу, не с кем. Разве что с ведущим специалистом отдела высоких энергий Максом Нойманом, младшим научным сотрудником, успешно работавшим над проблемами вакуумного магнетизма. Да ещё с его неизменной помощницей Оксаной Кушнир, тоже младшим научным сотрудником. Другие,
 за редким исключением, поражали Рожнова своим прагматическим примитивизмом настолько, что находиться вместе с ними за одним столиком в часы отдыха или обеденного перерыва он считал чрезвычайно тягостным и не всегда выдерживал их циничную и болтливую компанию. Тут были разные люди. Тут были и солидные, в возрасте мужчины, потерявшие смысл в жизни из-за семейных неурядиц; тут были и моложавые женщины, ещё не вышедшие из возраста, но уже поставившие на своей творческой работе  крест. По крайней мере, так казалось Рожнову. Из их среды выделялась только Оксана Кушнир, всегда подтянутая, остроумная и привлекательная. Как эти качества только сочетались в ней! Быть умной и одновременно красивой женщиной – такое сочетание человеческих качеств выпадает на женскую долю не так часто.
  Нет, все они не шли ни в какое сравнение с Оксаной, хотя, присмотревшись и призадумавшись, Рожнов, собственно, мог бы и засомневаться, не находя в её образе жизни ничего особенного. Из всех, кто окружал его в этом разношерстном научном муравейнике, он был едва ли не единственным женатым мужчиной. И всё-таки, он не мог позволить себе, в отличие от разведённых или не успевших завести семью сотрудников, высказать своё особое мнение по проблемам семейной жизни. Никаких особых мыслей на этот счёт у него не возникало. Ему некогда было раздумывать над своим будущим. Он должен был тогда жениться и ехать в Штаты. Должен! Иначе вся его многолетняя работа по раскрытию тайн нейтрино пошла бы насмарку. Другого пути у него, попавшего в цейтнот, не было.
Рожнов серьёзно рассчитывал на то, что его совместная жизнь с тобой не доставит ему особых хлопот, по крайней мере, тех, которые могли его отвлечь от всего дела его жизни, от большой творческой работы. Напротив, в ней, в этой совместной жизни, он ожидал приобрести и кое-какие житейские выгоды: всё-таки холостяцкая жизнь забирала много нужного времени, а это время, - при ожидаемой распорядительности и заботливости с твоей стороны, - было ему,  ох!  как нужно… Но Эм не только по этим причинам предложил тебе выйти за него замуж. Он по-мужски, серьёзно и крепко привязался к тебе. Привязался так, что сам не мог себе объяснить, откуда у него появилось чувство, так внезапно его сразившее…
  Неожиданное замужество не принесло и тебе ничего утешительного. Мужа тебе удавалось видеть не часто. Ты вообще не понимала распорядка в его приходах с работы или возвращениях из дальних командировок. Часто это случалось в твоё отсутствие, глубокой ночью, а когда ты приходила домой, не было его. Привычка приучила Рожнова за последние годы совместной жизни с тобой смотреть на все эти вещи с олимпийским спокойствием. Он был по горло занят своей работой и потому легко переносил твоё отсутствие. Ты знала, что у него была  странная, как и он сам, любовница, таинственная и неуловимая, и звал он её всегда ласково – Нейтрино.
  Для тебя так и осталось тайной, и, если не тайной, то, во всяком случае, загадкой, была ли эта любовница на самом деле, и действительно ли её звали Нейтрино, или это была всего лишь глупая шутка с его стороны. Но когда  вы всё-таки оказывались лицом к лицу в постели в тот самый час, который ты ждала с нетерпением, а может быть, делала вид, что ждала, ты без тени ревности спрашивала его, не ожидая ответа:
-Опять ты со своей  Нейтриной прогулял?
-Эля, дорогая, - он всегда так обращался к тебе, когда был не в духе, - ты можешь, в конце концов, помолчать?
-Да я уж и так молчу. Три года молчу, - обиженным тоном говорила ты. – Сколько можно!
  Ты уже знала, что муж пришёл недовольный, и больше не лезла к нему с расспросами. В эти минуты он был не просто расстроен и взвинчен. Он был с тобой, особенно с тобой, неоправданно груб и жесток. Раньше, в юности, насколько ты его помнила,  он не был таким. Резкие перемены в его психике - это необратимые последствия «афганского синдрома». Неуместный вопрос мог взбесить его, и ты уже знала, к каким последствиям это могло привести: ты ещё не понимала за собой никакой вины, но уже чуяла, что Эм, возможно, знает о тебе всё и презирает тебя,  как женщину. Презирает!
   Но об этом ты могла только догадываться. Порой тебя подмывало завести с ним откровенный разговор о его и своей совместной жизни на уровне банальной повседневности. Порой ты решалась, но в последнюю минуту откладывала. Наедине с тобой Рожнов был молчалив, хотя  мог часами разговаривать со своими друзьями о том, что его непосредственно интересовало. И ты никак не могла понять, почему рядом с тобой он чувствовал себя таким одиноким. Тебе не хватало смелости спросить его об этом, а у него недоставало мужества заговорить с тобой о том, что его, действительно, волновало.
  По складу своего характера ты не была расположена к откровенности и считала вполне резонно, что другим, посторонним лицам, не должно быть дела до твоей личной жизни, и совсем ни к чему им подглядывать за тобой в замочную скважину. Твоя скрытность, как, впрочем, и у большинства женщин подобного склада ума и образа жизни, мешала ему налаживать с тобой отношения, когда они неожиданно, по всяким пустякам, временно прерывались. Но эта скрытность порой давала трещину…  Закон существования тайны как будто  противоречит закону правды. «Но почему существует личная тайна? – спрашивал  себя Эм. - Почему существуют такие  мысли  и чувства, такое отношение к событиям  и  людям,  которые  нельзя  разглашать?» Получается так, что в глубоко  личных  переживаниях  и  отношениях  критерии хорошего и плохого, доброго и злого иные, чем в  группе  людей;  что  закон, формирующий  мнение  группы,  отличен  от  того,  который  формирует  мнение человека самого по себе.
   Ты так и не призналась в том, почему  у тебя не могло быть детей. И он, так думалось тебе, не должен был об этом знать. Ты молчала, видимо, собираясь унести свою тайну в могилу, а незаданный вопрос всё сверлил и сверлил душу и обливал горечью его открытое сердце. То, о чём он хотел узнать, произошло давно, в твоей юности, произошло, как во сне, и ты уже стала забывать об этом. Но забыть не смогла. Может быть, потому, что он тебе был ещё дорог. Это был всего лишь мимолётный эпизод в твоей легкомысленной жизни, всего лишь мелкий пустяк, всего лишь маленькое и почти выветрившееся из головы лёгкое приключение, всего лишь минутное развлечение. Он, этот случайный эпизод, был, конечно, не единственным и далеко не последним, так что всех не упомнишь, да и запоминать не к чему. Но ты его запомнила. Потому что именно тогда ты ощутила в себе женскую силу, которая делала мужчин твоими рабами,  и женскую страсть, которая определила твоё поведение на долгие годы.
   Рожнову порой хотелось выступить в роли твоего  духовника, выслушивающего исповедь новой Магдалины, но постепенно он свыкся с мыслью,что это невозможно и что вряд ли ему когда-нибудь удастся вызвать тебя на откровенный разговор. Да и не зачем. Ты всё равно солгала бы, придумала бы что-то правдоподобное или вообще отделалась, как всегда, дикой взрывной истерикой.     Как бы он ни приставал к тебе с расспросами, ты всё равно не сказала бы ему правды. Ни при каких обстоятельствах, ни при каких пытках! Не потому, что это была какая-то страшная тайна, - Боже, упаси! так делают все, - а потому, что у женщин не принято плевать себе в лицо.
   Впрочем, твоя ложь тебе самой ложью не кажется. Всё-таки ложь есть ложь, умышленное введение в заблуждение близкого человека. А это… Это не ложь. Это то, что  е м у  и знать не надо, потому что всё, что произошло когда-то, уже не вернёшь – это уже произошло. Надо просто заставить его поверить в выдумку, повесить лапшу на уши, оставить в дураках, как в карточной игре. Какое это теперь может иметь для него значение, если  э т о  уже произошло! Для тебя всё это давно стало  будничным делом, так что и разговаривать-то не о чем…
   Эммануил поднялся на второй этаж, принёс оттуда какую-то толстую книгу и долго вчитывался в мелкие строчки, разглядывая нарисованные на её страницах геометрические фигуры и извилистые линии, изображающие волны. Не выпуская книги из рук, он зашёл в ванную комнату. Ты уже знала, что вот сейчас он разденется, предварительно пустив горячую воду,  войдёт  в неё, пританцовывая от жара, присядет на корточки, ляжет и будет ждать, когда вода  покроет его тело до самой шеи. А затем возьмёт книгу и будет читать её и думать, думать над прочитанным и пялить глаза на рисунки, что-то для него значащие.
    Тоже занятая своими мыслями, ты ждала, когда Эммик выйдет из ванны... Наконец, он вышел, легким движением плеч сбросил с себя влажный и ещё пахнущий мылом халат и прошёл через весь зал к зеркалу, стоявшему в углу. Всё, о чём ты так мечтала весь этот вечер, меланхолично и лениво пронеслось мимо твоего носа, не вздрогнув ни одной жилкой. «Неужели  я так надоела ему? – подумалось тебе. – Когда я успела ему так опротиветь?»
-Будем спать? – всё еще надеясь на что-то, неуверенно спросила ты.
-Да.
Эм легко скользнул под одеяло и так застыл, словно пытаясь ещё раз что-то вспомнить, и, не вспомнив, повторил более решительно:
-Спать!
Вы выключили свет, придвинулись друг к другу и так молча лежали несколько минут. Он прижался к тебе, и ты впервые за последний месяц почувствовала его тепло. Прежние мысли, омрачившие на миг твою душу, улетучились и забылись, и в мозгу отложилось: «А всё-таки он меня любит. Любит! Любит! Пусть не так, как все, но всё же любит».  И этого тебе было достаточно, чтобы пойти навстречу его желанию. Твои движения и жесты, продиктованные и долгом, и привычкой, были уже не столько способом выразить остатки привязанности, сколько выражением ещё не вполне угасшего чувства, некогда наполнявшего всё твоё существо. Наконец, это было знаком, посредством которого каждый из вас мог, не говоря ни слова, сообщить друг другу о своём желании, а для этого-то всего и надо-то было обняться покрепче.
-Ты меня любишь? Ты всё еще меня любишь, скажи! – придвинувшись совсем близко к его уху, спросила ты и замерла, ожидая ответа.
-Люблю, - как-то спокойно и безразлично, без всяких эмоций,  будто речь шла о чашечке кофе, вдруг сказал он. – Как писал поэт, люблю, но странною любовью. Мы с тобой ведь совсем разные люди, Эля. А порой мне кажется даже, что во мне к тебе больше жалости, чем любви.
-Странный ты какой-то, Эммик. Вот уж и любовь у тебя какая-то странная. Мне кажется, что ты меня просто выдумал. Выдумал, выдумал! Не спорь. А я-то обыкновенная женщина, пойми! Да, я плохая, глупая. Все такие! Пойми… Мы все, женщины, от природы такие, и с этим ничего нельзя поделать – мы так научены.
 – Да? И кто же тебя  этому  научил? - спросил Эммик, делая вид, что ему всё равно, о чём ты болтала.
-Никто. Женский инстинкт, - сказала ты и потом добавила: – А если говорить начистоту, то всё это перешло ко мне  от моей мамочки. Дурная наследственность. Ты ведь знаешь, какой она была. Бедная моя мамочка! Это она учила меня, когда была не вполне трезвой: «Хочешь жить, умей вертеться! Мы, женщины, такими созданы Богом, чтобы служить мужчинам. Мы без них ничто, а они без нас никто. Судьба разводит нас по обе стороны, чтобы дать нам возможность соединиться и насладиться друг другом. Мужчины жалкие существа, когда они страдают, а страдают они почти всегда, если только не чокнутые. И мы, только мы призваны избавить их от страданий».
-Очень похоже на правду. Хотелось бы верить. Та-а-к… Значит, мужчина – страдающее существо, а женщина  нет?
-Конечно. Она, если любит, то больше страдает от того, как страдает   её  мужчина.
-Та-а-к…- забыв про сон, с ещё большим удивлением произнёс Эм. - Очень интересно. И что же  ещё говорила тебе твоя мать?
-Любить надо всех мужчин, говорила мне она, но кого-то одного – особенно. Это должен быть особенный мужчина.
-И я, по-твоему, такой, особенный?
-Да.
«Только не сбылись мои мечты, - хотелось тебе продолжить и уточнить свой ответ. - Видно, такая моя планида. Отец нас с матерью бросил. Мать стала пьяницей и гулящей женщиной. Как я ни старалась, чтобы не повторить её судьбу, мне этого сделать не удалось. Словно дьявол толкал меня в яму, где мне виделся от моего безумия рай. А ведь выбрала-то я тебя». Но ты этого не сказала, промолчала, и, ещё ближе прижавшись к размякшему от водных процедур мужскому телу, притянула его к себе руками.
    Это вошло в привычку, с которой ты и не думала расставаться. Но однажды он вдруг почувствовал в тебе какое-то странное отчуждение, поразившее его самолюбие. Эм не привык ещё к твоим физиологическим циклам и посчитал всё это пустым капризом. Может быть, ничего бы и не было. Но так произошло, что ты раздражённо и резко дала ему понять, что в жизни женщины бывает не всё так гладко, как это может показаться мужчине, охваченному желанием. Эммануил воспринял твою выходку, - а именно так он и представил тогда себе этот жест: как выходку! – без особых переживаний, но с тех пор в нём из тяги к тебе больше ничего не осталось, кроме такой же, как у тебя, привычки, обыкновенной привычки.
   А что, собственно, произошло? Ты просто не выдержала его сухих, бесчувственных ласк, и утомлённая обыденным постоянством любовных игр, вдруг отвергла его домогательства, чем привела в страшное изумление и раздражение. Такое произошло в первый раз. Ты резко отвела его руку, чем озадачила и оскорбила его, на что Эм,  не долго думая, ответил грубостью. Он обозвал тебя непристойным  словом, чего ты от него, интеллигентного человека, никогда не ожидала услышать. Именно тогда, с тем неприятным инцидентом, пришло к тебе, наконец, будничное протрезвление, и ты поняла, что медовый месяц только в сказках длится годами.
-За что же ты меня так? За что? Разве я …
   В ответ он потёр ладонью лоб и сказал:
-Ну, не злись. И я не всегда себя понимаю…
   Ты почувствовала, что  с ним что-то случилось,  и чтобы успокоить и вернуть его расположение, сама обвила его мягкой тёплой ногой и прильнула округлой щекой к его взбудораженной груди. Но под впечатлением  муторного дня  или  каких-то   неприятностей по работе, Эммик не отозвался на твоё движение, рассеянно чмокнул тебя в лоб, и ты, пожелав ему недовольно спокойной ночи, отвернулась и почти сразу же уснула. Ночью он ёрзал под одеялом, переворачиваясь с боку на бок, вставал, уходил на второй этаж в библиотеку, а тебя мучили кошмары.
  Во сне ты убегала от двух чёрных собак, которые вот-вот готовы были разодрать полы твоего плаща и вцепиться в голые икры ног, и от их дикого оскала, от их настойчивого преследования ты проснулась в страхе, и долго потом не могла уснуть, пытаясь истолковать зловещее предзнаменование этого страшного сна. Что тебя ожидало завтра? Это должно было быть воскресенье, а праздничный сон, - воскресенье, как-никак тоже праздник! – праздничный сон, как говорят люди, до обеда. Какие ждут тебя неприятности, и что это за чёрные собаки, которые жаждут твоей крови?
   Мало-помалу твои волнения улеглись, ты обрела, наконец, душевное равновесие и к утру, - только к утру! - заснула безмятежным сном, сном глубоким, без всяких кошмаров и надуманных страхов.



Глава шестнадцатая

ТАЙНО ВИНОВНА: СТЫД И БЕССТЫДСТВО

Стыдом можно назвать печальное размышление
 о нашей собственной недостойности,
 вытекающее из опасения, что другие
либо заслуженно презирают нас,
либо могли бы презирать, если бы всё знали.
Из того, что бесстыдство – порок,
вовсе не следует, что скромность – добродетель.

Б.М а н д е в и л ь. Басня о пчёлах.

Когда мы срываем покров стыдливости и двое становятся одним, то мужчина с женщиной суть уже не мужчина и женщина.

К.Г.Ю н г. Таинство воссоединения.

  Начиналась  вторая полоса твоей жизни. Ты приняла её, как неизбежное зло, которое, впрочем, лишь в минуты плохого настроения и осознания тупой безысходности казалось неизбежным. И когда на твоём пути появлялся новый мужчина, ты забывала обо всём, словно ничего этого злого и доброго не было в прошлом, а была просторная и прямая дорога к настоящему, влекущему тебя ожиданием мимолётного счастья. Всё твоё существо тогда растворялось в этом настоящем, чтобы со следующей минуты вновь стать тем самым прошлым, с которым у тебя были особые счёты. Эта вторая полоса твоей жизни ничего тебе хорошего не сулила, но ты и не думала её оставлять. 
  Придя домой, ты юркнула в ванную комнату, медленно разделась, сняла нижнее бельё и брезгливо бросила его в коробку; затем стала под душ и долго недвижимо стояла под ним, обливая себя горячей водой, почти кипятком. В ванной стоял пар. Ты взяла грубую мочалку и принялась неистово оттирать тело, пока кожа окончательно не размякла и не стала бесчувственной, пока твои налившиеся теплом ладони и подушечки пальцев не ощутили приятный хруст – кожа хрустела, как надутый резиновый шар под пальцами детских рук. Ты продолжала тереть и тереть так же неистово, но всё ещё казалось, что от тебя несёт отвратительной вонью, которая ещё не так давно была и ощущалась запахом козлиного мужского пота, смешанного с запахом дешёвого одеколона.
  Выйдя из-под душа, ты закрутила наглухо все краны, собрала в пучок мокрые волосы и, не вытирая их, укрыла мягким длинным полотенцем, завязанным в чалму. И так, не одевая ночной рубашки, скользнула под пуховое воздушное одеяло и попыталась себе представить, как оправдывалась бы перед ним, своим мужем, если бы вдруг явилась домой на несколько часов позже. Самолёт из Берлина, где проходил международный симпозиум по астрофизике, теперь уже прибыл в аэропорт, и Эммануил Рожнов, твой Эммик, уже, наверное, катит в такси к Селенограду. Что бы ты сказала ему, если бы он приехал домой на час раньше? Правду?
   При этой крамольной мысли, если бы так в действительности и случилось, тебе стало почему-то так весело, что ты хихикнула в натянутое на нос одеяло и попыталась представить себе его выражение лица. Ну, нет! Ни за что!  Впрочем, а что тут особенного, если принять во внимание какое-то странное поведение Эммика в отношении  этих  дел, его непонятную странность, выражающуюся в некотором равнодушии к фривольному женскому поведению. Была бы это чужая женщина, но ты ведь его жена!
   Ты так думала и, наверно, правильно думала, руководствуясь своим неистребимым женским инстинктом, своей проверенной на опыте железной логикой: да, ты виновна перед мужем, пусть тайно, но виновна. Ты жила всё это время, нарушая священные принципы брака, однако это ещё  не значит, что ты можешь и должна считать себя виноватой. В конце концов, принципы эти придуманы не женщинами, а тебя не убыло, и сама ты осталась прежней, такой же красивой и доброй. Хорошо, что он ничего не подозревает, пусть тешит себя пустым самомнением, это ему на пользу…
  Виновна ты или виновата? Нет, нет и нет,- уже обращалась ты к себе, пытаясь найти хоть какое-то оправдание своему беспутному поведению. В твои руки попался томик французского просветителя -  одна из тех книжек, которые всегда лежали на тумбочке и служили тебе не столько для развития ума и возвышения чувств, сколько для приятного отдыха и скорого засыпания. «Девушка, имеющая любовника, да и женщина, у которой он есть, - перечитала ты ещё раз подчёркнутые тобой слова, - ещё далеки от того, чтобы быть погибшими созданиями, если они руководствуются любовью и неподдельной нежностью. Испорченность женщины, строго говоря, состоит в том, что у неё нет иной причины её слабостей, кроме любви к наслаждениям и поисков их безотносительно к личной склонности».
   «Далеки, далеки!» - соглашалась ты с автором книги. Смущало только то обстоятельство, - а оно в данной ситуации было весьма существенным, - что любви-то у тебя к этому случайному знакомому никакой не было. Но ведь и стремления к наслаждению, - какое тут, к бесу, наслаждение, если он тебя просто использовал и вышвырнул вон, как грязную тряпку! – не было. Не было и самого наслаждения, которое ты хотела бы получить от приятного, хотя и полупьяного, общения.
   Но вот дальше в этой древней, почти что древней, учёной книжке следуют строчки, совсем-совсем тебя разочаровавшие. «Та, которая была увлечена потоком чувств к предмету своей любви, та, которая долго любила, прежде чем помыслить о цели любви, та, которая уступила желаниям своего возлюбленного лишь потому, что любовь овладела её душой, прежде чем воздействовать на её чувства, может быть виноватой, но она отнюдь не является погибшей; она нарушила законы общества, но нисколько не нарушила законы стыдливости; конечно, она очень далека от публичной невоздержанности».
   Как, право, приятно сознавать, что твоё  бесстыдное поведение никем не замечено, что не обернётся оно позором и не заставит пылать щёки в красном румянце! Эммик ничего не знает...
    Но он и не хочет ничего знать, ему это не выгодно – знать. При одной только мысли об этом ему становилось не по себе; боясь именно этого, боясь страшного для него разоблачения, он наступал решительно и твёрдо на своё самолюбие. Он жил странной, призрачной жизнью, продолжая, как страус, прятать голову в песок и уверять себя, что в целом мире нет скромнее женщины, чем его жена, нет чище помыслов ни у одной из жеманных девственниц, чем у неё. Рожнов продолжал думать так, потому что раскрывшаяся тайна твоих грязных любовных похождений в один миг лишила бы его самообладания и сбросила бы на дно кромешной и жуткой пропасти.
    Если бы тебе было не известно, - а женская интуиция никогда тебя не подводила, - если бы ты доподлинно не чуяла движений души своего легковерного супруга, -  ты не стала бы так беспечно рисковать, флиртуя с незнакомыми мужчинами под самым его носом. Но нет, ты не так уж и рискуешь. Теперь всё позади, и в очередной раз, а это уже не первый и даже не сотый, ты так вот, привычно, входишь в свою ванну и становишься под душ. И каждый раз с ещё большим остервенением пытаешься смыть со своего грешного тела этот отвратительный пот совершенно случайного человека, пришедшего к тебе, возможно, от только что затоптанной им в грязь распутной женщины.
Каждый раз, и десятый и сотый, и тысячный, - наверно, будет и тысячный! -  ты будешь становиться с такими мыслями под струю горячей воды, и каждый раз с тем же рвением будешь чистить себя, чтобы снова и снова лечь тёплой и распаренной в постель… Лечь и наполниться утешительными мыслями, что твой муж, по крайней мере, не так грязен и вонюч дешёвыми духами, не так отвратительно льстив и, конечно, заслуживает лучшей участи, когда, проснувшись утром и  почувствовав в себе разгорячённую долгой разлукой страсть, обнаружит рядом тебя – пышущую свежестью, женской теплотой и пахнущую модным шампунем жену.
    Иногда тебе даже кажется, что ты его любишь. Что это не просто твоё настроение, приводящее в расположение неподвластную разуму душу, а любовь. Настоящая любовь. Но эти грёзы и эти фантазии о несбыточном счастье сразу же улетучиваются, как только между вами, между тобой, двадцатипятилетней, томящейся от недостатка мужских ласк молодой женщиной, и им, зрелым, тридцатишестилетним мужчиной, не становится тень прошлого. Да, видно, правильно подметили люди: не может любить по-настоящему женщина, вышедшая замуж не за того мужчину, с кем начинала свою половую жизнь. Кто знает, может быть, потому и противится его душа, не пускающая тебя на свою половину и по каким-то своим, тайным, законам не дающая вам полностью воссоединиться и почувствовать друг друга одним человеком.
    Иногда тебе кажется, что ты и твой Эммик, действительно, соединены в одно целое не только брачными узами, а и самой судьбой. Иногда ты даже думаешь так, но думы эти постоянно обволакиваются какой-то рыхлой пустотой, и эта пустота, наподобие мягкой невесомой ваты, растворяет их в себе и не даёт проявиться с полной силой. Всякий раз, когда тебя вдруг, посещают эти беспокойные думы, совершенно не свойственные твоему разумению, они почему-то тонут в этом ватном тумане и быстро исчезают, не оставляя в душе никакого следа. Да, разумеется, ты была как-то привязана к мужу, хотя сама не могла разобраться, в чём именно состояла твоя привязанность, но это, конечно, была не любовь. Ты испытывала, всё ещё испытывала к нему чувство благодарности за то, что он, случайно подвернувшийся на твоём пути человек, так безоглядно взял тебя под своё крыло и спас от неминуемого позора и нищеты.
Любовь была… Но это уже было твоё тайное, запрятанное в глубину души и лелеемое чувство, вспыхнувшее когда-то, как молния, на миг, на один только миг. Вспыхнула и так же мгновенно ушла, испарилась, оставив в сердце ноющую рану. Кто он, кто так бесцеремонно расправился с тобой, лишив того, о чём ты не очень-то и жалела, но что наложило судьбоносную печать на всю твою дальнейшую жизнь? Ты даже не знала толком его, ты даже не спросила тогда  его имени. Всё это теперь выплыло наружу и стало иным состоянием. Оно  было, и ничего нового вслед за этим незабвенным мигом уже не будет, сколько бы раз и какое бы бесчисленное количество людей разного возраста, разных профессий не прикасались к твоему телу. Ничего этого больше не будет.
    Тебе вспомнился неприятный, исполненный великим стыдом и горечью разговор с мужем через многие месяцы после первой брачной ночи. Оказывается, он знал. Не всё, но знал…
-Эля, дорогая моя! Что заставило тебя так легкомысленно и беспечно распорядиться собой? – спросил Эммик тогда почти безразличным и безучастным тоном, словно перед ним была не его новоиспечённая жена, а случайный объект психологического анализа.
    Больше всего тебя обидел не вопрос, - ты тайно ждала его, ждала со страхом и неопределённостью, - а этот отстранённый тон. И ты мгновенно поняла причину внезапного отчуждения: Эм разговаривал с тобой, как с чужой, мало знакомой женщиной, потому что вдруг, по вполне понятным причинам, понял, что ты  -  не  е г о   женщина,  что волею случая, а, может быть, злой судьбы, он отобрал тебя у того, с кем ты, пусть и не совсем неосознанно, мечтала пройти по жизни.
-Кто он был за человек? – спросил Эм, не столько ради любопытства, сколько для определения своего места в твоей судьбе.
-Это не то, о чём ты думаешь. Мало ли что могло быть в молодости! - попробовала стать в позу ты, оскорблённая вопросом.
-Ты любила его или он тебе только нравился?
-Не знаю. Не помню! И какое это имеет теперь значение?!– вдруг забилась ты в истерике, и слёзы сами собой брызнули из твоих глаз.
    Это были, конечно, «крокодиловы слёзы», обычная женская уловка, слёзы не стыда и не обиды, а великого унижения.
-Это был Бугай? – почему-то предположил он, вспомнив тебя сидящей с твоим одноклассником за первой партой.
-Бугай? А почему ты спросил о нём? Нет. Бугай заходил ко мне потом, когда ты уезжал первый раз в Германию.
-Всё-таки заходил?
Тебе показалось, что он тебя неправильно понял, и ты пояснила:
-Чинить кран.
-Починил?
-Почини-и-ил, - протянула ты. – Куда ему деться!
-Просил что… за работу?
   Намёк показался тебе грязным, но не обидным, и ты в тон мужу ответила:
-А то как же!
   Как ни странно, но ты говорила почти полную правду. Действительно, по твоему вызову Лёшка пришёл рано утром, когда ты встала с постели. «Ты, Бугай?» - «Не бугай, а Леонид Никанорыч, техник из домоуправления и, в некотором роде, сан. А ты кучеряво живёшь! Где же твой прохвесор?»- «В командировке» - Лёшка быстро справился с краном.- «Всё» –«Спасибо.  Можешь идти. Дверь открыта» - «За спасибо не работаю. Отдавай мою зарплату». - «Обойдёсси» - сказала ты громко, прилаживая покрывало к низкой кровати. «Иди, иди. Что стоишь!» - говорила ты ему, не оборачиваясь. Пока ты возилась с покрывалом, Бугай быстро расстегнул ремень и подошёл к тебе вплотную. Он так и понял это «иди» - буквально. Этот случай отчётливо вспомнился тебе, но разве ты позволила бы себе рассказать о нём всю правду?!
    Разговор на эту больную тему больше не возникал. Во всяком случае, Эммик больше никогда к этой теме не возвращался. Но в твоей душе осталась заноза, и кто знает, была ли то заноза от того разговора, или она мучила твою опустошённую душу с того времени, когда тот, первый в твоей жизни мужчина, воспламенивший девичью страсть, женатый человек, скрылся в неизвестном направлении. Каждый день и каждую ночь ты ждала возобновления того разговора, можно сказать, что ты жаждала этого разговора, чтобы с напускной гордостью бросить под ноги мужу его подарки и уйти. Но Эм и не пытался подать тебе повода, словно издевался над тобою, словно смеялся из-за угла: «Хочешь оправдаться перед собой? Не выйдет, не дождёшься».
    Перемены витали в воздухе, ты чувствовала их рядом, ты ощущала их запах в запахе прошедших через тебя мужчин. Но тщетно. При долгом и безнадёжном ожидании перемен в твою душу заползало и обволакивало её какое-то беспокойство, смешанное с неопределённостью, душевной усталостью и безразличием. Ты знала, что у тебя есть муж, которого тебе не хотелось терять, но в то же время чувствовала, что в жизни тебе не хватает настоящего партнёра, с кем было бы тебе легко везде: и в работе, и в минуты отдыха, и в постели, особенно в постели. Когда ты по вечерам ложилась к  мужу под бок и, стараясь прижаться поплотнее, чтобы он ощутил тепло твоего разгорячённого тела, ты думала, как всё это пошло, как всё это лживо, как всё это гадко! Никогда уже он не почувствует тебя как  с в о ю  женщину, и его благородные чувства, с которыми он шёл к тебе, уже никогда не тронут твоей души. Потому что всё, что теперь происходило между вами – между Эммиком и тобою – с его стороны происходило как бы автоматически, как бы рефлекторно, на уровне простых телесных движений. Ты и сама начинала понимать, что ваша связь была отравлена этим отвратительным диссонансом.  Понимала и  надеялась на прощение…
 В комнате становилось душно. Отчётливо слышно было, как тикают часы на стене, и каждый их звук отзывался  в груди биением сердца. Раз, два, три… Ровно шестьдесят ударов в минуту. Похоже было на то, что этот хитрый механизм был сработан по типу биологических ритмов – по биению человеческого пульса. Раз, два, три… Ровно шестьдесят в минуту! Отклонения в каждом конкретном случае возможны, но возможны только тогда, когда организм работает не как часы, когда нервное напряжение нарастает, убыстряя бег сердечного ритма. Или наоборот, оно ослабевает до полусонного, как вот сейчас, состояния, в котором реальное и фантастическое, сознательное и бессознательное настолько переплетаются друг с другом, что их уже невозможно разорвать. Раз, два, три… Ровно шестьдесят ударов в минуту. Сонное состояние постепенно овладевало всем твоим телом.






Глава семнадцатая

    НЕРАЗГАДАННЫЕ СНЫ

Какими тягостными снами
Томит, смущая наш покой,
Всё недосказанное нами
И недослушанное мной.

Я.П о л о н с к и й. Утрата.

Мне снилось, что я всё в горах ещё бродил.
Всечасно на пути мой шаг меж плит скользил.
Лопух, чертополох за платье мне цеплялись,
И точно духи в них дремавшие, взвивались
И били крыльями, как птицы. Грудь мою
Сжимал пустыни страх…

 А.М а й к о в. Сны.

Тень движется, изгибаясь подобно
выползающей змее. То тень от твоего
личного я  в н е  Пути, отбрасываемая
на темноту твоих пороков.

Е.Б л а в а т с к а я. Скрижали
астрального света.

Так, не снимая с головы тёплой и мягкой чалмы и не выключая света, ты погрузилась в сон, в мир, стянутый теперь для тебя в точку и лишённый пространства и времени. Все твои органы чувств, до того исправно работавшие и направленные на отражение внешнего мира, - зрение, слух, осязание, обоняние, разве лишь кроме собственного телесного ощущения, которое вместе с телом куда-то исчезло, - всё это провалилось в бездну.  Всё это теперь было повёрнуто в твой внутренний мир, где ты, как сторонний наблюдатель следила за возникшей в твоём сознании новой, субъективной реальностью, будучи в одно и то же время также и участником причудливо разворачивавшихся событий. Всё, о чём ты сейчас только что думала, и даже обрывки оставшихся от дневных впечатлений образных ассоциаций, всё это роилось, плыло, сменялось одно другим, мгновенно исчезая и возникая вновь. Над тобою нависла чудодейственная тишина и окутала тебя своим сказочным одеялом, как будто хотела спрятать подальше от людских глаз твои тайные пороки.
    Это было новое царство, царство субъективного вакуума с нулевым энергетическим потенциалом. Призраки и фантазии, химеры и тени обрели тут реальный смысл. Они стали для тебя именами собственными – Призраками, Тенями, Фантазиями и Химерами – с той лишь разницей, что эта мнимая реальность обладала иными свойствами, чем наружный, естественный, мир, который для тебя сейчас как бы исчез и растворился в небытие. И то, что для тебя было недавно чем-то, стало вдруг Ничем, превратилось в Ничто. Если бы тебя сейчас кто-то, ставший вдруг Никем, стал бить, терзать или резать на куски, не давая проснуться, то наверняка ты не почувствовала бы никакой боли, и не только боли, а вообще ничего не почувствовала бы.
    Сон… Сновидения. Что это на самом деле: биологически необходимая фаза развития живого организма, находящегося в особом, бессознательном состоянии, или это просто запланированный природой отдых? Нет, это совсем не отдых, предусмотренный развитием организма, а тоже активная деятельность. Разница в двух состояниях деятельности, – в состоянии бодрствования и в состоянии сна, – и заключается в том, что эта пассивная органическая жизнь связана с какими-то иными процессами, причём такими, которые по своей значимости мало чем отличаются от деятельности организма в состоянии бодрствования.
   Многие считают    сон равноправным нашей жизни наяву. Но что это такое -  наша явь? Это - наши  впечатления,  наши  чувства,  наши  желания, ничего больше. Все это есть и во сне. Сон столь же наполняет душу, как  явь, столь же нас волнует, радует, печалит. Поступки, совершаемые  нами  во  сне, оставляют в нашем духовном существе такой же след, как совершаемые наяву.  В конце концов,  вся разница между явью и сном лишь в том, что  сонная  жизнь  у каждого человека своя собственная, отдельная, а явь - для всех одна и та  же или считается одинаковой... Из этого следует,  что  для  каждого  отдельного человека сон - вторая реальность. Какую из двух реальностей, сон или явь, предпочесть, зависит от личной склонности.
     Это не часы обычного сна, когда дневное сознание, хотя и уснув, еще продолжает  руководить  нашим  сонным   "я";   это   и   не   дни   безумия, умопомешательства: тогда на смену  обычным  влияниям  приходят  другие,  еще более самовластные. Это - мгновения того  странного  состояния,  когда  наше  тело покоится во сне, а мысль, зная то,  тайно  объявляет  нашему  призраку, блуждающему в мире  грез:  ты  свободен!  Поняв,  что  наши  поступки  будут существовать лишь для нас самих, что  они  останутся  неведомыми  для  всего
мира, мы вольно  отдаемся  самобытным,  из  темных  глубин  воли  исходящим, побуждениям.
     Нам с детства сон нравится больше яви. Мы не только не считаем  потерянным время, проведенное во сне, но, напротив, жалеем часы,  отнятые  у  сна  для жизни наяву. Но, конечно, во сне  мы  ищем  жизни,  то  есть  сновидений.  Еще девочкой  ты привыкла считать ночь без сновидений тяжелым  лишением.  Если  тебе случалось проснуться, не помня своего сна,  ты  чувствовала себя  несчастной. Тогда весь день, дома и в школе, ты мучительно напрягала  память,  пока  в  ее глухом углу не находила осколка позабытых картин и, при новом  усилии,  вдруг не обретала всей яркости недавней сонной жизни. Ты  жадно  углублялась  в  этот воскресший  мир  и  восстанавливала  все  его  малейшие  подробности.   Таким воспитанием своей памяти ты достигла того, что уже не забывала своих  сновидений никогда. Ты всегда  ждала ночи и сна, как часа желанного свидания.
   Эта особая форма жизнедеятельности организма, где господствует иррациональное начало, область так называемого бессознательного. Действует только вегетативная нервная система, да часть, затронутая её краем центральной нервной системы, связанной целиком с мозгом. Мозг продолжает бодрствовать. Но, бодрствуя таким вот образом, он находится как бы  под внутренним гипнозом. Только кровоток сонной артерии, омывающий его, приносит ему животворные элементы. Там, где в эту артерию попадает кровь, которая, не должна туда попадать по другим каналам, она приходит к мозгу и приводит его в произвольное возбуждение, и тогда органы чувств, направленные вовнутрь организма, воспринимают образы, предметы, цвета, запахи в хаотическом состоянии.
 Сновидение – продукт деятельности мозга. И только. Но  без  сна  не  бывает   и  бодрствования, и, по существу, невозможна жизнь, в которой  всё  взаимосвязано. Сон - такой же неотъемлемый компонент бытия человеческого существа, как  и  явь. Бессмысленно спорить, что важней, тем более что этого никто не знает. Они как день и ночь, закономерно сменяющие друг друга.
Значительная часть того, что мы узнаём о происхождении образов во сне, можно было бы, согласно учению Фрейда, выразить в такой вот форме: каждый элемент сновидения определяется в основе своей скрытыми мыслями сновидения и обязан своим происхождением не одному элементу этих мыслей, а целому ряду их. Но они не тесно связаны между собой, а относятся к различным областям переплетения этих мыслей. В содержании сновидения каждый элемент является по существу выражением всего этого разнообразного материала. Сновидение, как писал Фрейд, никогда не интересуется тем, что не могло бы привлечь нашего внимания днём, и мелочи, не волнующие нас днём, не в состоянии преследовать нас и во сне. Формула этих сновидений проста: они представляют собой не что иное, как замаскированные исполнения вытесненных желаний, и в этом смысле их можно назвать хранителями сна.
    В оценке сновидения можно выделить три направления. Одни кладут в основу сновидения особенное состояние душевной деятельности, которое ими рассматривается порой даже как более высокая ступень в развитии человеческого духа. Они считают, что сон  будто бы освобождает дух от гнёта внешней природы и оков чувственного мира. В противоположность этому направлению, большинство врачей придерживается того взгляда, что сновидение вызвано исключительно чувственными и телесными раздражителями, либо приходящими к спящему человеку извне, либо случайно возникающими в нём самом. Содержание сновидения, следовательно, имеет не больше смысла и значения, чем, например, звуки, вызываемые десятью пальцами несведущего в музыке человека, когда они пробегают по клавишам фортепиано.
    В то же время, народная молва твёрдо верит в то, что сны всё-таки имеют смысл предзнаменования, сущность которого может быть раскрыта и разгадана посредством какого-либо толкования. Вот почему каждый суеверный человек, проснувшись, спешит истолковать увиденный сон, не интересуясь при этом ни мнением науки, ни источниками сновидений. Более того, многие верят в так называемые вещие сны. И люди пытаются их истолковать, и как это ни странно, предсказания толкователей таких снов по большей части сбываются. Как это объяснить? Наука не может дать по этому поводу каких-либо более или менее вразумительных разъяснений. Она ещё пока не в силах приоткрыть завесы тайн, связанных с той сферой человеческой жизни, которая относится ко сну и сновидениям. В конце концов, к нашему всеобщему изумлению, мы делаем для себя открытие, что ближе к истине как раз оказываются не врачи, а народная молва, впитавшая в себя вековую человеческую мудрость. Что поделать, диплом специалиста не всегда гарантирует от глупости, как не гарантирует от неё и возраст. Так сказал когда-то мудрец.
    Сегодня во сне к тебе пришла эротическая Фантазия, и её Тень отчётливо произнесла фразу, которая всё это время вертелась на языке во множестве различных смысловых красок и так, что действительный её реальный смысл терялся в дымке сознания.
-Чего же ты хочешь от своей любви? Неужели ты всё ещё хочешь иметь детей?
-Нет! Нет! Нет! – закричала ты во сне, срывая голос. - Я и сама не знаю, чего я хочу.
    И тогда за спиной твоей эротической Фантазии, рядом с Тенью, появился Призрак. В нём ты явственно рассмотрела человека, которого ждала в этот вечер со страхом и надеждой, человека, который по всем юридическим нормам числился твоим мужем. Призрак заслонил собой Тень, отодвинул в сторону властной рукой зыбкую Фантазию и начал говорить. Слова его больно кололи, они были не его словами, но в его устах приобретали ещё большую жёсткость и убедительность.
-В настоящей любви на первый план выходит единение двух лиц, - сказал Призрак.
-Однако любовь эгоистична, - попыталась ты возразить. – Желать любимому счастья с другой женщиной – на это способны только идиотки.
-Я бы так не сказал, - ответил Призрак. – Любовь не возникает сама собой. Её рождает красота.
-Значит, любить можно только красивых женщин?
-Нет, конечно, если ты имеешь в виду красоту женского тела.
-А что же еще? Я знаю по себе: женщины любят мужчин не за красоту. Во всяком случае, красота в мужчине для них не играет определяющей роли.
-Тут есть доля правды. Но не вся правда.  Желая скрытым образом выразить этот жизненный принцип, древние мудрецы говорили: "Бог создал любовь, вложив ребро Адама в грудь женщины и тело Евы в грудь Адама, так что основа сердца женщины - кость мужчины, и основа сердца мужчины - тело женщины".  Глубокая и прекрасная аллегория.
-Мне кажется, что в наше время уже никто по любви не выходит замуж и не женится. Может, я ошибаюсь?
-К сожалению, - ответил  на это Призрак, - ты права.
-И это уже нельзя изменить?
-Нельзя.
-Почему же?
-Слишком поздно.
-А что же тогда делать? Жить без надежды на любовь?
-Да.
-Как же быть тогда женщинам, которые разводятся и вступают в браки во второй, в третий, четвёртый раз? Что им делать? Продолжать обманывать себя и жить во лжи?
-Вот именно. Жить во лжи.
-Можно ли тогда такой союз считать  полноценной семьёй?
-Семья, - заметил Призрак, - не всегда возникает на основе индивидуальной половой любви. Чаще семья складывается на основе любви к тем жизненным благам, которые она с собой приносит. Не следует думать, что у индивидуальной половой любви есть какая-то цель и что эта цель сводится к тому, чтобы произвести на свет потомство.
-Да? Тогда, в чём же заключается её смысл?
-Непосредственный смысл её состоит в том, что муж и жена обычно удачно дополняют друг друга. И только тогда они  составляют единство.
-В жизни так не бывает.
-Бывает. Только очень редко. А для людей, смотрящих на  любовь, как на удовольствие,  рождение   детей не имеет никакого значения, и, вместо того  чтобы  быть  целью  и  оправданием   супружеских отношений, становится помехой для получения  удовольствий. 
    На этом разговор прекратился. И Призрак сразу же исчез. Исчез так же быстро, как и появился. Ты проснулась и уже хотела повернуться на другой бок, чтобы вновь заснуть и досмотреть прерванный сон. Ты верила, что это возможно, что если вот сейчас уткнуться в подушку и закрыть глаза, можно вновь вернуться к своему странному собеседнику, терзавшему тебя колючими словами. С тобой что-то происходило, но ты не могла понять, что это за состояние. Ты не хотела быть навечно привязанной к одному человеку. Однако обстоятельства складывались таким образом, что на горизонте у тебя пока никого не было, с кем можно было бы начать всё сначала.  Да и стоило ли это делать?





Глава  восемнадцатая

ВЕЧНЫЕ СПОРЫ О ГЛАВНОМ

   Мир держится законом равновесия
и гармонии, при помощи которого он
 был создан. В гармоничных круговращениях
 сфер центростремительная сила
 не может проявить себя без центробежной,
 и все формы являются продуктом
 этой двойственной природной силы.

       Е.Б л а в а т с к а я.  Скрижали
         астрального света.

   Часто у вас в доме и на даче бывали его, Эммануила Рожнова, друзья. И тогда начинались нескончаемые споры о каких-то вещах, тебе не понятных. Но ты упрямо присаживалась ко всем и даже подружилась со многими из них. Но интересовал тебя лишь один человек -  молодой сотрудник института Макс Нойман Ты усаживалась в уголке мягкого дивана с книгой в руках,  и когда споры становились уж исключительно жаркими и непримиримыми, спорщики начинали виновато смотреть на тебя, как на хозяйку дома, а ты отвечала им в обычном своём ключе:
-Ничего, ничего, кричите, вы мне не мешаете.
-Что значит, «не мешаете»? – распалялась Оксана Кушнир. – Не хочешь ли ты сказать, что ОТО тоже устарела?
-Устарела, устарела! - решительно, но с некоторой иронией, не понимая, о чём идет речь, в тон этой молодой особе говорила ты.
-Ну, вот, дорогой ниспровергатель фундаментальных теорий, - обращалась она уже к Эммануилу, - твоя благоверная супруга тебя поддерживает в этом вопросе. Пожалуй, вы уже сговорились и нашли тут общий язык!
-Сговорились, - не отрываясь от страниц романа, отозвалась ты и тут же спохватилась: «Кто это там у них устарел? Что за  кукла, надо проверить».
-Устарела, не устарела, - подвёл итог Рожнов, - однако она не решает многих важных проблем в науке, особенно в области вакуумного магнетизма. Как ты считаешь, Макс?
   Максим, до того дипломатично молчавший и внимательно наблюдавший за реакцией своей соседки по дивану, кивнул головой несколько раз: мол, о чём может идти речь? -  устарела и всё тут…
-А что ты читаешь, если не секрет, Эльвира Павловна? – поинтересовался тут же он и отвернул сам обложку книги. – Ага! Фантастика. Не разрешишь ли посмотреть и мне? Я как-нибудь занесу. Или вот Оксана вернёт тебе.
   С этого момента он, Максим Нойман, которого ребята в школе звали Максом, чем-то тебе приглянулся. Может быть, тем, что до сих пор никто из участников вечеринки, - а были тут и совсем молодые ребята, тебе не знакомые, - так галантно и участливо не обращался к тебе, совершенно игнорируя твою, какую ни на есть, а всё же ещё не увядшую красоту.
   И ты согласилась. Даже ничего не сказав, - как будто давно ждала этой просьбы, - ты молча закрыла книгу на непрочитанной странице и подала её Максу. Затем поднялась с дивана и, довольная, проследовала в другую комнату, размышляя, что из этого может теперь выйти. «Нет, уж я-то точно не устарела!» - подумалось тебе, когда пришли к вам ещё гости. Такие вечеринки в последнее время были не редки, они утомляли твой мозг, но ты уже к этому начинала привыкать.
    «Кто это пришёл?» - подумала ты. Не разобрав постели, - а кровать была широченная, - ты улеглась поверх покрывала на бочок, поджав колени и подложив ладонь к щеке, и стала прислушиваться к голосам. Так тебе хорошо дремалось. Ты ясно различала голоса, доносившиеся из зала. Это вот вошла первой и поздоровалась со всеми  обходительная и немногословная сотрудница Минералогического музея Кира Похостянская. Интересно, с кем она пришла? Не с Юрой ли Котловым? Не собирается ли она отбить его у этой «чучмечки» Эрдэнэт? Надо бы понаблюдать за её поведением, раскрыть её коварные замыслы. А это уже не молодой, но всё ещё кандидат наук «Климыч». Он дружит со Стасиком Оболешевым и Тимкой Провоторовым. Кажется, Максим тоже из их компании. Остальных, - а это были, видимо, студенты-выпускники и аспиранты, - ты припомнить не смогла, а, может быть, ещё и в глаза не видела. «Клуб дураков. Шибольных!» - подумала ты, вспомнив принца Флорезеля.
   Эммануил был доволен гостями – это чувствовалось по его настроению, по тону его воркующего, как у голубка, тихого голоса.
-А, Федяев! Кого это ты к нам притащил, признавайся сразу? – весело спросил Максим, всё ещё сидевший в дальнем углу комнаты на мягком диване.
И у тебя вновь ёкнуло внутри. Ёкнуло сердце и заныло. «С чего бы это?»- подумалось тебе
-Миша Кравцов, из Московского университета. Мой друг. Прошу любить и жаловать.
   Федяев представил новенького.
-Хорошо, что ты пришёл, Павел. Вовремя! Рассуди-ка наш спор Ты, говорят, большой специалист в области гравитации.
-Да, да, рассуди! - донёсся голос Оксаны.
- Пока мы к вам добирались, Павел Николаевич говорил совсем о других вещах. Он ещё не остыл. Дайте ему отдышаться, - вступилась  за Федяева  Кира Похостянская.
   «Ага! Теперь ясно, с кем она, поганка учёная, пришла, - сразу же оценила ты обстановку. – Ишь ты! «Па-а-авел  Никола- е- евич!» Молокосос, г…к  ср…й!»
-О каких вещах разговор шёл, Павлик? – спросил заинтересовавшийся темой Рожнов.
-Да, так… Пустое. К делу не относящееся.
-А всё же? – теперь уже настаивал Максим.
-Павел Николаевич считает, - опять раздался этот противный голос Похостянской, «И что ей неймётся?» подумала ты. - Павел Федяев считает, что у еврейского народа своя особая  и своеобразная культура. Поэтому-то, и он тут согласен с Гегелем, евреи не передали или не сумели передать своей культуры ни одному из живших с ними или окружавших народов за всю историю цивилизации. Почему, вот вопрос…
   «В самом деле, почему?» – подумала ты, оторвав себя от крамольных мыслей о коварных планах Киры.
-Три роли, которые могут выпасть на долю народа в истории, как я понимаю, - вступил в разговор новенький, Михаил Кравцов, по-видимому, студент истфака, - заключаются в следующем. Первая роль – это положительная деятельность, формирующая цивилизацию. Вторая - разрушительная роль, связанная с войнами, завоеваниями и грабежами. И третья – служить «этнографическим материалом» для формирования и роста культуры других народов. Последнее касается отставших в своём развитии этнографических групп и диких племён.
-Удобрением, что ли? – спросил Юрий Котлов с недовольством, задетый, как говорится, за живое. – Я уже где-то слышал об этом. Тут есть доля истины. Но не более того. «Этнографическим материалом» могут служить не только так называемые «дикие племена», - мне лично это словосочетание претит, - но достаточно развитые в культурном отношении нации. Примеров в истории достаточно. Возьмите, хотя бы древних римлян, культура которых до сих пор питает нас с вами. А нынешняя Америка? Разве эта «империя зла» не может служить достойным примером насильственного подчинения и использования других культур, в том числе и достаточно высоких?!
-Может. Вполне может, - поддержал друга Рожнов.
-А отчего это зависит? – до тебя донёсся какой-то незнакомый тонкий голосок, и ты так и не смогла понять, кто это спрашивал, студент или студентка.
-Что? - это был вопрос Павлика Федяева.
-А то, что народ в какой-то период своего существования переходит к созиданию. К положительной деятельности.
-Это может зависеть от многих причин.
-Ну, ну, мы слушаем. Выкладывай.
-Я думаю, что это зависит от врождённых наклонностей и заложенных в народе положительных свойств и качеств, иначе говоря, от его способности к самостоятельному историческому творчеству. Вот главное условие, - убеждённо произнёс историк. – Второе условие заключается в свободе этого творчества, в политической, экономической и нравственной независимости, исключающей насильственное навязывание любых культурных форм извне. Навязанная культура замещает куски самобытной, иногда очень высокой, культуры и, конечно, разрушает её.
-Культура неуничтожима, - ответственно заявил Котлов. – Её, конечно, можно привести в плачевное состояние, но полностью её уничтожить нельзя.
-Правильно, нельзя! Только это «нельзя» касается мировой культуры, а не культуры какого-то одного народа, - не сдавался оппонент «сибирского шамана» Ыерген-гана Коотлека.
-Послушайте, господа! – вдруг возвысил голос Климыч, и ты поморщилась от слова «господа», снова по-своему давая фразе не лестную оценку в уме: «То же мне господа, г…ки  ср…е!» - Послушайте же, сколько же нам терпеть этих заносчивых невежд, которые всё время поучают нас, как нам надо жить?!
-Но они тоже имеют опыт, неожиданно заступился за «этих заносчивых невежд» Юрий Котлов.
-Это ещё ни о чём не говорит. Ценность этого опыта пока в мире не доказана, а вред уже очевиден. К тому же социальный, культурный опыт, - не сдавался Климыч, - не усваивается, если он навязан насильно.
-Ты прав, Клим, - опять услышала ты голос Кравцова - Народы создают цивилизации не вотще. Результаты их положительной деятельности, так или иначе, становятся достоянием всех других цивилизованных народов.
-Вот именно, цивилизованных, - подтвердил Павел Федяев. – Только в этом случае им не нужно повторять пути, уже пройденные другими народами. Достаточно воспользоваться результатами старых идей, прежних открытий. Перенять их и усвоить.
-А нужно ли перенимать? – вдруг неожиданно засомневался Эм в истине, как будто всем абсолютно ясной. – Ведь каждый народ, вспомните наш с вами спор о еврейской культуре, каждый народ развивается самостоятельно, имеет свои старинные корни и свою самобытную культуру, которая, кстати сказать, собственно, и определяет, состоялся ли он как народ или стал вот этим самым «удобрением». Можно ли в таком случае надеяться на то, что воспринятые «ценности» хотя бы того же западного мира у нас дадут ростки, не говоря уже о плодах?
-А компас, который изобрели китайцы? А бумага? А печатные станки, которыми мы пользуемся? А компьютеры? – не согласился обладатель тонкого голоса.
-Дикому человеку, чтобы выйти из своего дикого состояния, - парировал Федяев, - печатные станки и компьютеры не нужны. И компасы не нужны, он и так прекрасно ориентируется на местности. Ни к чему все эти изобретения ему. А когда будет «к чему», он перестанет быть самим собой.
-Но тогда, простите, господа, - с жаром заговорил Климыч, - речь уже должна пойти о регрессе, об инволюции. При этом дикость, консервируясь, приведёт в конечном итоге к вырождению народов и к их гибели.
   «К гибели?» - вдруг встрепенулась ты, выйдя из дремотного состояния; последние слова Климыча тебя расстроили и напугали.
 – «Ой, как это всё-таки страшно знать, что мы все придем к вырождению и погибнем через тыщу лет!»
   К одиннадцати часам, когда уже перестали тобой восприниматься звуки голосов в соседней комнате, ты поняла, что гости начали расходиться. Однако сил, чтобы проводить их, у тебя уже не было. Не было и желания. У них шла своя жизнь, у тебя была своя. Но ушли не все. Остались ещё на некоторое время самые близкие друзья Эммануила. Споры, в которых ты ничего толком не понимала, продолжались. Это были споры о гравитации, земной и космической, о роли во Вселенной и на земле силы инерции, об элементарных частицах и их поведении в переменном  магнитном поле. «Ох, как мне надоели эти учёные ослы! - подумалось тебе. – Вот они где у меня сидят, в печёнках». Тогда ты снимала с книжной полки «Сказки» Андерсена и начинала рассматривать картинки.



Глава  девятнадцатая

НИСПРОВЕРГАТЕЛИ  ФИЗИЧЕСКИХ  ДОГМ

Если бы в Природе существовала
такая вещь, как пустота – вакуум в
Природе, то следовало бы найти её
воспроизведённой, согласно 
физическому закону в умах
неудачливых  поклонников «светил».

      Е.Б л а в а т с к а я. Тайная доктрина.

       Ч. 2.  Война Богов.


-Мы не принимаем во внимание движения Луны, - продолжая начатый ранее спор, заговорил Юрий Котлов. - Движение Луны является одним из самых трудных для исследования по двум причинам: возмущения в движении Луны очень велики;  Луна близка к Земле, и поэтому в ее движении заметны такие отклонения, которые ускользают при наблюдении более далеких небесных тел. Вследствие возмущений элементы лунной орбиты постоянно изменяются. Периодическим возмущениям подвержены все элементы лунной орбиты. Может быть, именно тут и удастся найти нам разгадки самых важных вопросов небесной механики. Особенно это касается проблемы лунных неравенств.
-Что ты имеешь в виду? – спросил Максим.
-Неравенство долготы перигея Луны – эвекции – с периодом 31,81 суток, который Долгоруков предложил назвать «птолемеевым месяцем». Почему оказывается возмущённой орбита Луны? Лунная орбита непрерывно изменяется именно под воздействием Солнца.
-Так что же у нас есть в наших планах по исследованию движения Луны? – обратился с вопросом к другу Эммануил Рожнов.
-Как что? Более точное вычисление лунных неравенств, лунных эфемерид. Только тогда многие загадки космоса отпадут сами собой. Это первая задача. Второе. Физическая либрация Луны – отклонение от равномерного движения в связи с тем, как предполагается, что Луна не есть идеальный шар, а сфероид. Это было замечено ещё Ньютоном. Лаплас же только через столетие, в 1798 году, разработал теорию маятниковых колебаний Луны относительно равновесного положения. Моменты инерции Луны не одинаковы. С чем это связано? Какое участие в этой неравномерности принимает Солнце, если рассматривать его не как звезду, а как центр масс?
-Однако следует заметить, - вновь вмешался в разговор Макс, - что пока не будет решен вопрос о достаточности формул, употребляемых ныне для вычисления возмущений, все другие предположения о причине ускорения среднего движения Луны преждевременны. Известно, что первоначальные вычисления движения линии апсид лунной орбиты заставили было Клеро усомниться в достаточности закона всемирного тяготения для объяснения этого движения, но дальнейшие его вычисления показали, что теория уже лучше согласуется с наблюдением и в настоящее время наблюдаемое движение перигея лунной орбиты вполне объясняется теоретически. Из множества возмущений в движении Луны важнейшими являются:  эвекция, вариация  и годичное неравенство, которое имеет периодом аномалистический год. Эти возмущения носят название больших лунных неравенств и были найдены из наблюдений долготы Луны уже давно, первое еще Птолемеем, а второе и третье Тихо Браге; объяснены же эти неравенства по теории тяготения в первый раз Ньютоном. Остальные меньшие возмущения в движении Луны . были выведены подробными исследованиями Лапласа, Ганзена,  Из них наиболее важные  наблюдения указывают на существование неравенств, которые предстоит еще вывести теоретически.
-Лаплас доказал, - сказал своё слово  Тимофей Провоторов,  давний друг Федяева, - что Луна подвержена одним и тем же вековым возмущениям. Это касается и обращения её вокруг Земли и её вращения вокруг оси. Значит, она всегда будет обращена к нам одной стороной.
-Павел, а как ты думаешь,  - вновь спросил Макс,- а какое участие в движении Луны принимают силы гравитации?
-Если принять во внимание, что гравитация есть порождение двух природных сил – центробежной и центростремительной, - то станет ясным её причастность к движению всех небесных тел, в том числе и  Луны. Движение Луны ещё в восемнадцатом веке исследовал Клеро. Было выяснено, что Луна дополнительно смещается на 16 секунд в столетие. Это такое смещение, которое нельзя объяснить возмущениями Луны со стороны Земли, Солнца и планет. Со времен Ньютона считают, что это возмущающее действие является так же и причиной такого явления природы, как приливы и отливы. На основании этой теории вычисляются таблицы Луны, которые служат для определения места ее на небесном своде в любой момент времени; такие таблицы, называемые лунными, были впервые составлены Галлеем и Эйлером; позднее Тобиас Майер дал таблицы, представлявшие движение Луны с точностью до 1. Однако теперь эти таблицы уже расходятся с наблюдениями.
-А может быть, вакуум это и есть гравитационная сила? Не связан ли Мировой Вакуум с инерцией?
-Всё может быть. И эту идею, как и множество других в физике, мы можем принять в качестве рабочей гипотезы. Ведь инерция это не что иное, как сообщенная телу сила, существующая в накопленном виде до момента столкновения этого тела со средой сопротивления.
-Хорошо. А вакуум? Что такое вакуум?
-Пока мы не можем с точностью определить это понятие. Но существует мнение, что вакуумно-взрывные системы в окружении «инертной массы», то есть обычного физического вещества, при воздействии на эту «инертную массу» взрывной волны сообщают ей силу, которая становится её инерцией. Все инерционные системы несут в себе от этого гравитационного взрыва накопленную, полученную извне, от взрывной волны, энергию, обратно направленную по отношению к самой этой системе. Инерция – это внутренняя сила. Если вакуум – это становящийся взрыв, то сам взрыв – это становящийся вакуум. Всё остальное в мире – инерция или её отклонения.
- Но  и Библия об этом тоже умалчивает!
- Эх, Библия! Суета сует! – попробовал перевести разговор на другую тему Нойман. – Наш мир возник из хаоса, можно сказать из Ничего, из Вечной Пустоты, из Мирового Вакуума. В хаос, именно в хаос, в Ничто он и превращается. Мы наблюдаем вечные переходы мира из одного состояния в другое. Происходит вечная и бесконечная смена форм и состояний мира при их превращениях. Мир никогда в точности себя не повторяет. Но существуют элементы подобия.
-Не говори чепухи, - возразил Провоторов. – Ещё Фрэнсис Бэкон заявлял, что Ничто не делается из Ничего, и Ничто не уничтожается.
-В природе нет «Ничто», - сказал ему на это Котлов. – Это не хаос, это мир. Но наш мир, физический мир, возник из хаоса. Но тогда ему и предшествовало это Нечто, именуемое Гегелем как Ничто. Ex nihilo nihil! Из Ничего рождается Ничто, подобие Пустоты, сведённой в точку.
-Это уже похоже на нейтрино. Нейтрино ведь тоже своего рода мир, представляющий собой Ничто. Как, Эм, я не прав? Ты в этом больше разбираешься, и тебя данная тема, пожалуй, волнует больше нас всех.
-В общем-то, меня волнует не само нейтрино, - заметил Рожнов, - а проникающая способность этой микрочастицы. Практически она не имеет границ. Нейтрино – это запредельный объект материального мира, Вселенной, о которой мы обычно говорим, и которая возникла в результате взрыва  около десяти миллиардов лет назад. Произошёл этот мир из атома, и взрыв его представлял собой нечто похожее на взрыв водородной бомбы. Центром его стало своеобразное пересечение силовых линий нескольких комет в одном месте. Нынешнее состояние теории относительности позволяет получить лишь чрезвычайно упрощённую картину рождения нашей Вселенной.
-Ты полагаешь, - спросил его Провоторов, - что нейтрино имеет какое-то отношение к генезису Метагалактики? Так это надо понимать?
-Да. Если моя гипотеза подтвердится, и я смогу доказать, что поведение нейтрино в вакууме подобно поведению комет, то страх выхода астрофизики на новые рубежи отпадёт. Альвен ведь не случайно высказал предположение о движении бесчисленного множества Галактик по параболическим орбитам. Причём Галактики эти приходят из любых точек мира. Не вся масса Галактик движется к центру Вселенной. Скорее всего, это турбулентное движение. Следовательно, Метагалактика не может стянуться в столь малый объём.
-А эффект Доплера? Не противоречит ли твой тезис идее «красного смещения»?
-Возможно, это красное смещение вызвано не разбеганием Галактик, а взаимодействием с вакуумом. Но у нынешних догматиков эти идеи почему-то вызывают страх. Не хотят расставаться с устоявшимися старыми догмами. А ведь в мире-то всё так не постоянно.  Даже, прошу прощения за каламбур, мировые постоянные в физике не постоянны. Мир, в котором мы живём,  далеко не идеален, и он не настолько математически строг, чтобы цепляться за догмы. Вот в чём вопрос. Я бы назвал всё это загадками Вселенной.
-А в чём, по-твоему, состоит суть этих загадок и сколько их?
-Учёные мужи насчитывают сорок таких мировых загадок. Но это образное выражение. На самом деле, таких загадок существует  бесчисленное множество. Когда-то, возможно, многие миллиарды лет тому назад, наша Вселенная, подверженная временным космическим циклам, взорвалась. Концентрация вещества в Мировом Вакууме достигла такой степени, что её критическая масса вошла в свою последнюю фазу, и маятник Вселенной начал двигаться в обратном направлении. Произошёл взрыв. На месте взрыва образовалась гигантская «воронка», «чёрная дыра» огромных размеров с состоянием среды, близким по своим характеристикам к абсолютному вакууму, вакууму с нулевым энергетическим потенциалом.
 - «Чёрные дыры», - сказал Рожнов, - это области пространства, в которых гравитационное притяжение настолько велико, что ни вещество, ни излучение не могут их покинуть. "Черная дыра" отделена от остального пространства «горизонтом событий» — поверхностью, на которой вторая космическая скорость равна скорости света. Поскольку в природе ничто не может двигаться с большей скоростью, никакой носитель информации не может выйти из-под горизонта событий.
- Часто его называют «поверхностью черной дыры», - заметил Провоторов и продолжил развивать свою мысль: -  Внутренняя часть "черной дыры" причинно не связана с остальной Вселенной; происходящие «под поверхностью» "черной дыры" физические процессы не могут влиять на процессы вне ее. В то же время, вещество и излучение, падающее снаружи на "черную дыру", может свободно проникать через горизонт событий. Проще говоря, "черная дыра" все поглощает, но ничего не выпускает.
-Вот это, по-моему, и есть то Ничто, о котором говорил Гегель. Но именно с этого момента и началось биение пульса нашей Вселенной, нашей, потому что таких Вселенных, как наша, в различных модификациях может существовать в бесконечном мире бесчисленное множество. С этого момента начался отсчёт нашего галактического времени. Как говорится, процесс пошёл! И видимый нами сейчас Млечный Путь – это как раз тот  путь  всасываемого в турбулентную воронку пространства, которое было когда-то догалактическим пространственно-временным состоянием мира. Оно могло быть по своим размерам неимоверно большим, но могло быть и точкой. Начальный путь этого турбулентного движения Вселенной стал началом создания множества звёздных миров, подобных Солнечной системе, которые вместе с нашей Галактикой движутся с бешеной скоростью, порядка 250 км в секунду, к центру этой беспрецедентной «чёрной дыры». При этом одни движутся по инерции, и тогда инерция определяет все их свойства; другие, встречая препятствия, преодолевая сопротивление более плотных состояний окружающей среды, приобретают собственное движение благодаря угловой скорости, третьи сваливаются «на обочину», то есть уклоняются от этого всеми выбранного пути и становятся кометами. Видимый хаос на этой дороге мира – на Млечном Пути – в конечном итоге обусловлен строжайшим порядком, который обеспечивается втягиванием полей и кусков материи в эту «чёрную дыру».
-Удастся ли нам когда-либо создать некоторое подобие «чёрной дыры» в нашей лаборатории? – задал вопрос Макс Нойман.
- Создать «черную дыру» в условиях лаборатории, по-видимому, никогда не удастся: при любых разумных массах  ее размер должен быть меньше, чем у протона или нейтрона. Поэтому свойства черных дыр пока изучаются теоретически. Однако расчеты показывают, что некоторые звезды в конце своей жизни могут очень сильно сжиматься  и превращаться в черные дыры.
- Удастся или не удастся нам самим создать «чёрную дыру», - сказал Рожнов, - не в этом дело. Сейчас одно из важнейших направлений физики — исследование «черных дыр», поскольку вблизи них проявляются скрытые свойства гравитации. Для поведения вещества и излучения в слабых гравитационных полях различные теории тяготения дают почти неразличимые прогнозы; однако в сильных полях, характерных для «черных дыр», предсказания различных теорий существенно расходятся, что дает нам ключ к выявлению лучшей среди них.. В последнее время выявились  любопытные особенности «черных дыр». К примеру, установлено, что вблизи «черной дыры» время течет медленнее, чем вдали от нее, и каким бы сложным не было исходное тело, после его сжатия в «черную дыру» внешний наблюдатель может определить только три его параметра: массу, момент импульса и электрический заряд. Все остальные особенности тела в ходе сжатия небесного тела «стираются». Например, если сжималось незаряженное и не вращающееся тело, то в результате получится сферически симметричная  «черная дыра» а все исходные неровности тела излучатся при коллапсе в форме гравитационных волн. Но если исходное тело вращалось, то вокруг «черной дыры» сохраняется «вихревое» гравитационное поле, увлекающее все соседние тела во вращательное движение вокруг нее. И хотя «черная дыра» «все съедает и ничего не отпускает», тем не менее,  возможен обмен энергией между ней и внешним пространством, например, пролетающие вблизи нее частицы или кванты могут уносить энергию ее вращения. Динамика этого процесса – притяжение, так называемое всемирное тяготение, гравитация, но в каждой отдельной независимой, самостоятельно действующей системе имеющая самостоятельное движение. Центростремительная сила уравновешивается силой центробежной, что придаёт процессу состояние относительного равновесия. Но меняются обстоятельства, и тогда тела могут изменить свой путь, преодолевая силу инерции, и выйти за рамки орбиты, турбулентной спирали, стать ненадолго светящейся точкой или звездой. Идёт образование, идёт синтез, идёт тогда организация систем, и инерция переходит в динамическую силу. Проявляется это на всех уровнях мироздания: от частичек вещества до звёздных скоплений и ассоциаций, от вспышки мысли до мышления и создания социума.
-Но откуда тогда берётся сама эта центробежная сила? – спросил Федяев, заинтересовавшийся гипотезой Рожнова.
-ЦБС и ЦСС, - сказал он, - единство противоположных сил, как воплощённое или воображаемое противостояние, имеет место на всех уровнях Вселенной. Это - следствие Большого взрыва. Это - своеобразное нейтрино, «чёрная дыра», мировое космическое Ничто. Космос - это и есть «чёрная дыра», пропасть, бездна, Вечная Тьма, абсолютный вакуум, притягивающий к себе всё, ненасытный Левиафан, самодовлеющий, неподвижный, как Вечный Покой, как инобытие.
-В прямом или переносном смысле? - поинтересовался Провоторов.
-В прямом. То есть бытие со знаком плюс, абсолютный протон мира, точечный мир и необъятная точка, не имеющая ни времени, ни пространства. Оно везде и нигде, оно всегда и никогда, оно есть, и его нет. Одним словом, оно и есть нейтрино. И как таковое, оно сопровождает бесчисленное множество процессов, происходящих за пределами инобытия, оно присутствует даже тут, оно находит себе место в каждом теле. Всё, что по эту сторону ино-бытия - это бытие, это представлено нам в свете, это мир в отражении инобытия, мир в свете, реакция на мир, мир вещей, организмов, это – реальность бытия.
-Как призрак, что ли?
-Если хотите, да. Как призрак. Вспомните пещеру теней Платона. Весь этот мир нам кажется, он предстает перед нами в отражении, в свете, как реальный призрак. Он отражён, он отражается в нашем сознании и, как отражённый, может быть воспроизведён в опыте с точностью до наоборот. Когда этот реальный призрак вдруг исчезает, внезапно пропадает, уходит в инобытие, то на этом месте, где он только что был, как реальный призрак, перед нами предстают мнимые призраки, привидения, миражи, чудовища, химеры. Сам предмет, уходя в область инобытия, в вакуум, во Тьму, становится воплощённым вакуумом, призраком. Отражение призрака в свете, то есть наблюдение его нами, есть мираж, самообман, но не иллюзия. Это – мнимая реальность, наблюдаемая человеком. Вечны только эти два состояния, два начала – Свет и Тьма. Борьба между ними создаёт физический мир, изменяющийся и преходящий, находящийся в вечном движении, возникновении и исчезновении. Исчезновение – уход в инобытие, возникновение – появление на свет и в свете, при свете, с помощью света, силою света. Вещество и свет – это наш мир, это мы сами; вещество – это отражённый в свете наш мир; тьма, покой, инобытие – это не наш мир, это уход во Тьму, в  Ничто. Всё, что связано с человеческой жизнью, с человеческим существованием, связано с этим светом, но то, что происходит «на том свете», мы не знаем, и знать не можем. Нам этого знать не дано. Таков мой вывод.  Но думаю, что мы ещё  вернёмся к нему.   А сейчас – пора по домам.
Друзья загремели стульями, зашумели  и, одевшись, стали постепенно расходиться.
    В спальню Эм вошёл только в третьем часу ночи. Вошёл не особенно довольный, так как, - и ты это чувствовала больше других, - все эти споры его не удовлетворили.


Глава двадцатая

ТЯЖКОЕ  ИСПЫТАНИЕ

Поэтому совершенно в натуре женщин
смотреть на всё, как на средство приобретения
 мужа, и интерес их к чему-либо
другому есть всегда только притворный
и кажущийся, простой подвох, то есть
 клонится к кокетству и обезьянству.

А.Ш о п е н га у э р. Афоризмы и максимы.

О, женщины! Кто вашу ложь измерит,
Тот весь песок на дне морском сочтёт.
И трижды проклят будет тот, кто вам поверит,
И гений будет тот, кто вас поймёт.

А. В е р т и н с к и й. К женщине.

  Сегодня большого разговора не получилось. Обычно переходы с общей теории относительности к слишком запутанной специальной теории относительности заканчивались такими же жаркими спорами о браках и семейной жизни или надобности для общества публичных домов. Как и все присутствовавшие на вечеринке, Эммануил тоже считал, что есть две вещи, достойные обсуждения: это – вакуумный магнетизм и стоящая в ряду с этим природным явлением притягивающая сила женской красоты. Ну, почему, спрашивал себя Эм, бывают так падки на разврат смазливые женщины?! Что их притягивает к мужчинам, причём к мужчинам самого разного пошиба? Что? Казалось бы, наоборот, самые симпатичные женщины, самые привлекательные должны быть и самыми чистыми в нравственном отношении. Ан, нет! В жизни такое случается, но случается, увы! как исключение, очень редко. Сердце красавицы… как ветер мая! От природы непостоянно и порочно. Рожнов не понимал и не принимал порока во всех его проявлениях. Он не видел никакого смысла в браках, где отношения между супругами строились на лжи и лицемерии. В его понимании – и тут он был почти в одиночестве! - падшие девицы, какими бы красивыми они ни были,и под каким бы углом их падение не происходило, не могут быть порядочными женщинами, верными и заботливыми жёнами, любящими матерями.
     Вот о чём хотел поговорить Эммануил в компании своих приятелей, но ему не дали возможности высказаться и утвердиться в своём мнении. Да кто бы услышал крик его души?! В конце концов, стоит ли жалеть об этом? Эм повернулся на другой бок, отвернулся, чтобы не тревожить тебя в эту ночь. Но сон не приходил. В голову лезли всякие мысли, одна другой глупее. Да, ты права. Живя с тобой вот уж столько лет, он ни разу не спросил себя, а знает ли он тебя, вообще? Оказывается, он ничего о тебе не знал, наверное, поэтому вы так долго жили вдвоём, без размолвок и семейных скандалов. Из обычной нимфетки ты скоро превратилась в самую настоящую хищницу, а потому к жизни с её суровыми законами относилась всегда легко и просто. Самое же главное для тебя состояло в том, что ты была абсолютно уверена, что ему «всё равно», потому что  так ведут себя «все», и этим  «всем» так же всё равно.
 С первых дней знакомства с Эммиком ты считала его неотразимым мужчиной, перед которым штабелями падают распутные,- именно распутные, а какие же ещё? – женщины, и ты перед ним, как пациент перед хирургом, должна быть тоже полностью раскованной, готовой и умеющей всё делать и не скрывающей этих своих женских достоинств. Ты его возлюбленная и ты его пациентка, и тебя, как и всех женщин, любивших его, он должен знать на зубок. И ты старалась не ударить лицом в грязь, не понимая, что приводишь Эммика в глубокое расстройство чувств и ума. Из одного только стремления понравиться ему в постели, ты брала уроки у самых распутных и опытных в этих делах мужчин, и, конечно, успела, в свои двадцать пять лет пройти хорошую школу.
    А что же Эммануил? Он был в этом своём качестве обыкновенным мужчиной,  не знавшим женщин, обыкновенным, но чистым  в делах и помыслах. Впрочем, как знать. Животный инстинкт иногда и в нём просыпался властно, и тогда он  хотел тебя,  хотел страстно, как хочет этого каждый изголодавшийся по женщине нормальный здоровый мужчина. Помыслы твои тогда, когда вы вместе совершали прогулки по территории «Соснового Бора», были  заняты тем же самым. Ты ждала его и тайно надеялась. Но он всё медлил и медлил, и эта нерешительность, которой ты не находила объяснения, приводила тебя в состояние внутреннего бешенства.
   Ты согласилась пойти с ним и за ним, хоть в пекло, как пошла бы тогда за любым другим, кто бы ни взял тебя за руку, потому что тебе уже было всё равно, потому что тебе уже было не страшно. Ты не боялась  э т о г о,  потому что тебе уже нечего было терять. Всё, что ты могла потерять, ты уже потеряла. Потеряла без любовного восторга и упоения, по глупости, а отчасти и по страстному любопытству и растущему в твоей душе неуёмному женскому тщеславию. А он? Почему он связался с тобой? Потому что ему уже некого было искать: поезд, на который он должен был вовремя запрыгнуть, давно ушёл, и билет, купленный на него заранее, так и остался не использованным.
    А годы шли. Шли мимо, как эти чужие поезда, шедшие в неизвестном направлении. В личной жизни ему уже ничего не светило. Он блестяще окончил престижный вуз и целиком отдался научной работе, но Афганистан вырвал его из обычной колеи, когда в качестве научного консультанта его откомандировали для испытания новых вакуумных установок. Пришлось находиться в самых опасных местах, в самом пекле войны. Домой он вернулся в коматозном состоянии и со шрамом на лице. Мать в живых он уже не застал...
   Эммануил Рожнов почувствовал, что опоздал. Опоздал, как говорили в таких случаях, к завтраку в то время, когда все его сверстники уже поужинали и пошли спать. Опоздал ко всем, кто ему когда-то просто нравился или к кому он чувствовал особое расположение. Опоздал он и к тебе. За эти несколько лет своего вынужденного отсутствия в твоей жизни многое изменилось. Всё, что он мог найти в тебе светлого, чистого и желанного, досталось не ему, а более смелым, более нахальным и удачливым твоим поклонникам.  Эля! Неужели ты была и раньше такой, Эля!? Он ждал тебя - с того памятного вечера, - целых шесть лет, а выяснилось, что ждать-то уже было некого.
  Но он сделал свой выбор и сделал его добровольно. Он нашёл тебя и откликнулся на твой внутренний, молчаливый зов. И после того, как на его фразу «выходи за меня замуж», ты прильнула к его груди, ему показалось, что он правильно сделал свой выбор. Но это ему только показалось. Как муж и как мужчина, Эммик и тогда не интересовал тебя. Он не был тебе нужен, как, впрочем, и другие, те, кто попадался у тебя на пути. Давая согласие на его предложение, ты не думала, что будешь привязана к нему узами брака, как цепями, ты и не рассчитывала с ним одним жить. Тебя привлекали в нём известность и положение в обществе, а ещё его готовность обеспечить тебе лёгкую и безоблачную жизнь. За это ты будешь продолжать обожать его и любить. Любить – в твоём понимании…
   Ты часто думала об этом, так и не определив собственного места в его жизни. Но всегда, когда обстоятельства возвращали тебя к этим мыслям,  ты не находила нужным объяснять себе, а что, собственно,  с тобой происходило и стоило ли, громко хлопнув дверью, уходить от Эма  «навсегда ». Нужно ли было делать это, чтобы через неделю или две придти вновь на старое место, как ни в чём не бывало, с тем же, как и прежде, набором ласк и нежностей. Нередко, оставаясь одна дома, ты брала со стола книги, раскрывала их наугад и вчитывалась в подчёркнутые красным карандашом строчки. Тебе очень хотелось по этим красным неровным линиям проследить настроение и ход мыслей Эммика. Что он о тебе думал? И думал ли он о тебе, вообще, когда брал в руки огрызок карандаша? Нет, не думал, решала ты. И в твою опустошённую душу, в твою тупую голову входили и поселялись там придуманные тобой оправдания своего беспутного поведения. Живёт же он с тобой? Значит, ты ему нужна.   И ты его не можешь бросить…
Тебе вспомнился недавний разговор с Эммиком. Вы возвращались тогда домой с работы на собственном «порше».
 - Ни одну женщину я так не любил, как тебя, - признался он.
   -  Зачем себя обманывать? – пробормотала ты. - Ты женился на мне, потому что так надо было. А раньше у тебя и в мыслях не было, чтобы на мне жениться. Разве я не права?
   - Эля, не шути с этим!  Если бы я захотел, то это произошло бы и раньше, -  заверил  тебя он совершенно серьёзно.
-И что же тебе помешало?
– Не что, а кто.
-Тогда, кто же?
- Я сам. Я себе этого не позволил. И ты это знаешь не хуже меня. 
Ошеломленная, ты сидела не двигаясь.
-И ты меня пожалел? Так?
   - Поговорим об этом позже, - заявил он категорично.  -  Так,  где же ты была, когда я звонил тебе из Штатов и не мог дозвониться?
   От этого прямого и неожиданного вопроса ты окаменела, а по коже  побежали мурашки. Ты боялась смотреть ему в глаза.
   - Я была в больнице. Это правда, - судорожно пробормотала ты,  пряча глаза. - Врачи говорили, что у меня пневмония. Мне был нужен  полный покой. Я провалялась там несколько недель, и это было так нудно...
   - Ты была больна? - Эммануил побледнел, и всю его строгость как  рукой сняло. – Прости, я не знал.
   - Но ты не очень-то меня и искал, - произнесла ты упавшим голосом.
   - Я тогда не имел ни малейшего желания тебя видеть, ведь я был уверен,  что ты ушла к своим друзьям, - со злостью произнес он.
   - К подругам, - уточнила ты.
   - У них было больше власти над тобой, чем у меня.
   - Неправда, - нетвердо возразила ты.
   Его выразительный взгляд стал холодным, как лед.
   - Прости. Я так и не смог переступить через самого себя.
      Ты криво усмехнулась.   «Для вас для всех я была просто игрушкой» - хотелось тебе сказать, но вместо этого ты пробормотала:
-Да, это на тебя похоже.
   - Как ты можешь так говорить!? – вскипел вдруг Эммик. – Что ты обо мне знаешь!
   - Знаю, - заверила его ты. - В некотором смысле ты был  даже  более эгоистичен, чем они, мои подруги. Ты нехотя сделал меня своей собственностью. У тебя было на меня законное право. У них этого права не было.
   - Эля, не играй с огнём!- угрожающе прорычал он.
   - Тебе никогда не хотелось знать, почему я была для них  на  этом свете? Или тебе было на это наплевать? Им просто нужно было моё присутствие. Без меня им просто не о чем было бы говорить.
      Глаза твои заблестели неподдельным превосходством,  и  даже  твои роскошные черные ресницы не смогли этого скрыть. Эм стиснул зубы.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - А  что ты на меня так смотришь? Для тебя это ново?
   -Не ново, но всё-таки…
   - Тебя это уже давно не должно интересовать.
   - Но меня это интересует, и еще как! Не забывай, что ты моя
жена.
   - Ты сейчас похож на капризного мальчишку. Не  собираешься ли ты устроить тут допрос с пристрастием?
      - Я пока не сошёл с ума.
   Ты игриво хохотнула:
   - Вот и хорошо. Мы, наконец-то, поняли друг друга.
И ты громко рассмеялась.
   - Эля, веди себя  приличней. Вокруг нас люди.
   - Мне на них  всех наплевать.
   Эммик нахмурился. Внутреннее взвинченное состояние  жены не сулило ничего хорошего.
   - Эльвира! - скрипнул он зубами.
   Ты изменила голос, входя в роль.
   -  Хочешь, я их всех… Вот будет умора!
     Его дыхание участилось.
   - Мне кажется, что ты просто решила нынче  вывести меня из себя.
   - А разве такое возможно?
   Он бросил на тебя быстрый испытующий взгляд, и ты, полностью истощив  свое красноречие, вышла из машины.
   На улице был ливень. Потоки воды, закипая, бились о пыльный  асфальт, и уже через минуту ты промокла до нитки. Тонкая блузка и юбка прилипли к телу. После такого неожиданного и из ряда вон  выходящего  взрыва     эмоций    ты
почувствовала себя совершенно разбитой. Находясь в состоянии чувственного замешательства, ты, как сквозь туман, подумала, что за  последние  дни совершила много поступков, которые никак не вписывались  в  обычную  для тебя линию поведения.
   Дождь  вскоре немного поутих, и ты вернулась в реальность. Мужская рука резко развернула  тебя за плечо.
- Ты насквозь промокла.
- Оставь меня в покое! – нервно дёрнулась ты, сбрасывая его руку со своего плеча.
 - Ни за что! - отрезал Эм решительно и заставил тебя вновь сесть в машину.
Ты успокоилась, и вы поехали домой.
 Всё больше и больше запутывался Эммануил в своих семейных делах, и ему совсем непонятно было, когда ты больше лгала ему: тогда, когда уходила от него «навсегда», или тогда, когда, возвращаясь, как ни в чём не бывало, и продолжала расточать, казавшиеся ему неподдельными, нежности и ласки. Так и остались вы друг для друга никем, живыми  призраками, и жизнь ваша в этом мире становилась нереальной, придуманной, призрачной.






Глава двадцать первая

ПРЕДЕЛЫ  ГЛУПОСТИ

    Глупый верит всякому слову,
 благоразумный же внимателен к путям своим.
Мудрый боится и удаляется от зла,
а глупый раздражителен и самонадеян.
Вспыльчивый может сделать глупость;
но человек, умышленно делающий зло,
ненавистен.

Б и б л и я.  Притчи Соломоновы.

Говорить девушкам надо не о счастье,
а о добродетели; надо научить их в мягкости быть твёрдыми; в терпении непоколебимыми; в преданности мудрыми и
благоразумными.

Ж. С а н  д.  Лелия.

Склонность заподозревать обман сильнее,
нежели сама склонность к обману.

Е. Б л а в а т с к а я. Тайная доктрина.

   В жизни, говорил швейцарский психолог Карл Густав Юнг, имеет место двоякого рода цель: первая – природная, родовая, то есть рождение потомства и всё связанное с заботой о нём. Если эта цель исчерпана, то начинается другая фаза – культурная. В достижении первой цели нам помогает природа, и, кроме того, воспитание, но совсем немногое или даже ничто не помогает нам в достижении второй цели. Сознание должно обладать разумом, чтобы впервые открывать порядок в массе хаотических, индивидуальных явлений мирового целого, а затем, по крайней мере, в пределах человеческих возможностей, создавать этот порядок. Мы имеем похвальное и полезное стремление к тому, чтобы по возможности искоренить в нас и вне нас хаос, иррациональное. Разум – это лишь одна из возможных функций. Всюду нас окружает иррациональное, то, что не согласуется с разумом. Но это иррациональное также является психологической функцией. Слабому и чувствительному разуму психологические проблемы кажутся неразрешимыми, и поэтому страсти человеческие кажутся непреодолимыми. Всякий, кто беспристрастно всматривается в себя, оценивая собственные поступки и мысли, знает, что внутри него существует Нечто, которое охотно затеняет и прячет всё что трудно и неприятно, облегчая тем самым себе дорогу. Безумие выпускает его на волю, и стоит этому Нечто обрести власть, на действительность – более или менее быстро - набрасывается покров. Реальность становится призрачным сном, а сновидение – реальностью, которая полностью или частично поглощает человека, зачастую на всю оставшуюся жизнь. Об этом Эммануил вспомнил, когда проснулся и хотел вновь лечь спать, но неотвязная идея Карла Густава Юнга не давала ему покоя.
  Материалистическое понимание мира, думал он, стараясь возразить швейцарскому психологу, заключается не в том, чтобы выбросить из жизни, выхолостить и обесценить силу идей и образов, как особую реальность, а в том, чтобы, подчеркнув их выдающуюся роль в становлении человеческого сознания, человека вообще, не абсолютизировать их, не выводить их из самих себя. Потому что сами эти образы и идеи суть продукт деятельности мозга, деятельности и во сне направленной на формирование человеческой психики и человеческого сознания. С этими мыслями он уснул и проспал еще часов десять. А когда проснулся, уже ничего не напоминало ему о дневных заботах. Проснувшись, Эм вдруг вспомнил, что ему надо было ещё вчера вечером позвонить Гортензии. Это была подруга Оксаны Кушнир, сотрудница отдела, с которой он сидел за обеденным столом в институтском буфете. Недавно она была принята на работу с испытательным сроком, и весь технический персонал называл её «курьершей». Разговор с нею был пустым и никчемным, но почему-то именно он не давал ему покоя.
-Я не стесню вас? – запросто  спросила она, пододвигая стул к столу и мило улыбаясь.
-Нет, нет! Что вы! – рассеянно ответил ей тогда Эм, думая о тех же вещах, которые занимали его в последнее время.
-А как насчёт воскресного обеда где-нибудь в кафе? – ещё более осмелев, спросила она, выпив свою чашку кофе. - У меня есть свободное время.
-Да, да, - отозвался Эм не совсем внятно, тщательно пережёвывая отварную говядину.
-Ну, вот и прекрасно! Честно говоря, я даже не ожидала от вас, что вы так легко согласитесь. Всё-таки, женатый мужчина.
-Да, да. Женатый. Ну, и что из того?
-Верно! Вот мой телефон. Позвоните вечером. Позвоните обязательно. Я буду ждать вашего звонка. Очень!
-Хорошо! – сказал Эм, даже не сумев толком сообразить, о чём шла речь.
  Этот мимолётный разговор смутно напомнил ему эпизод с американкой, «ночной бабочкой»,  и Рожнов, придя в себя, подумал, что это – всего лишь глупый институтский розыгрыш. Пообедав, он быстро встал из-за столика, так и не поняв до конца смысла только что состоявшегося, как в бреду, разговора между ним и этой милой лаборанткой. От этого разговора повеяло ароматом запретного плода. Новая сотрудница работала, как все говорили,  курьером; она была, как показалось Рожнову, мила и доверчива, и он, конечно, не мог отвязаться от навязчивой идеи, что заронил в её душу мысль о тайном грехе.
    Да, да, вот о чём думал он, зарывшись под одеяло и приготовившись ещё подремать минут десять. Эта девочка, - ты видела её, совсем не девочка, а вполне сформировавшаяся молодая женщина со стройными ножками, гибкой талией, соблазнительной грудью - и тебе не давала покоя. Сложившаяся новая ситуация говорила тебе о том, что в отделе, а,  может быть, даже и во всём институте у тебя появилась опасная соперница. Появление её в твоём сексуальном пространстве никак не входило в твои планы, и ты уже раздумывала над тем, каким образом,   какими правдами и неправдами оттеснить её от  него. Конечно,  ты имела в виду не Эммика. Ты имела в виду совсем другого человека, с которым познакомилась недавно.
   Он казался тебе безвольным и беспринципным выскочкой: вчерашний аспирант, оставленный в ответственной должности только потому, что его мать работала секретарём Ученого совета. Была ли это твоя «планида», ты ещё не решила. И вообще, как и все женщины твоего склада ума и характера, ты оставляла с этим делом распорядиться судьбе. Ты отлично понимала, что мужчина не должен входить в тайны женской души. Пусть твоё поведение для него  будет загадкой. И эту твою загадку он должен  отгадать сам, разбудив дремлющее желание. Но то, что Эммануил стал что-то замечать, тебя беспокоило и заставляло на всякий случай искать возможные пути отхода. Семь лет из двадцати пяти, конечно, это не те годы, которые могли сильно привязать тебя к Эммику, иногда ласковому до слёз, иногда отчаянно и тоже до слёз грубому, но всегда он оставался на расстоянии, как будто в любую секунду готов был объявить тебе о своём роковом решении.
   Пусть, что будет, то будет, думала ты. Настоящее покажет, поскольку прошлого и будущего для тебя не существовало, настоящее покажет, что для тебя необходимо. Где-то ты слышала, а может быть, прочитала в записной книжке Эммика, что древние так и понимали свою судьбу – как необходимость, как творящую суд карму, как закон воздаяния человеку за его добрые дела и за его грехи. Но какая это жестокая штука – судьба! Она безжалостна, она не оставляет никакого места для утешения. Каждый, идя своей дорогой, сам должен найти своё счастье. Бывает, что и находит! Это означает, что человек, думала ты, даже если он не ведал, что творил, всегда пожинал только собственные плоды. Судьба – это мистическая реальность, а надо ведь – вся целиком находится во власти человеческих законов. Отними их у неё, и не будет ничего похожего на рок, ничего, разве лишь какие-то жалкие остатки атавистического инстинктивного поведения.
   Мы всегда сетуем на судьбу, и наше противоположное этому воззрение заставляет нас в своё собственное оправдание взваливать вину за то, что нас постигает, на других людей, на неблагоприятные обстоятельства. Человек, живущий в раздоре с самим собой и своей судьбой, своей кармой, совершает много несуразных, недостойных поступков как раз благодаря этому ложному представлению, будто другие люди  всегда к нему несправедливы. И нет пределов этой человеческой глупости! В том, что постигло тебя в жизни, правда, было много и случайного, однако это случайное, - и тебя в том не раз убеждал твой собственный опыт, - есть продолжение твоих достоинств и что это случайное имеет свою собственную природу.
   Но что заставило Рожнова бегать по этажам с толстой книжкой в руках? Это была старая энциклопедия, в которой он пытался найти ответ на вопрос: куда деваются миры? Природа не терпит пустоты, природа не знает покоя. Так ли это? Правильно ли утверждение о том, что за пределами Вселенной ничего нет, никакого вакуума, никакой пустоты? Нет и двух Вселенных – Вселенная одна. Это, что? Глупость или истина? Снова в памяти возник вопрос: а есть ли пределы самой этой глупости? С древнейших времён существовали эти догмы в виде народной мудрости, основывавшей свои истины на вековом опыте. Но пустота, вакуум так называемых «чёрных дыр» как будто опровергали эти истины, старые, устоявшиеся истины, как догмы прошлых времён.
    Придёт время и вся окружающая нас и существующая в нас материя обратится в «чёрную дыру» и, в конце концов, самая последняя планета Солнечной системы упадёт на Солнце. Что это ещё за бред? Откуда взялась эта глупейшая идея падения миров – то Луны на Землю, то Земли и Марса на Солнце? Столкновение миров приведёт к гибели ныне существующего мира, писал в одной из своих работ профессор В.Мейер. Но это же столкновение, по его мнению, даст начало новому миру. Возможно, в этом есть доля истины, но глупость перевешивает её: сколько было таких столкновений и таких катастроф, но мир не погибал. Просто он переходил из одного состояния в другое, и это закономерно.
   Но вот рассуждение В.Мейера, над которым следовало бы подумать: «Все массы безостановочно движутся в пространстве. Угасшее Солнце также продолжает свой путь..  Сила нужна для изменения движения, а не продолжения его, как показывает закон о силе  и н е р ц и и, высший из законов, какие управляют Вселенной». О чём говорит здесь В.Мейер? Что это за тела? И что это за сила? Не является ли эта самая сила энергетическим потенциалом Мирового Вакуума, проявляющегося также и как необходимость? Необходимость прошлого доказывается фактом прошедших событий, самой историей.
   Вспоминая старый разговор с Мельниченко, Рожнов начинал рассуждать сам с собой. Ему уже чудилось, что в воздействии на космические тела Мирового Вакуума, энергетический потенциал которого теперь не давал ему покоя, и заложены все причины небесных вращений и превращений. Но тут же он отметал эту, как теперь ему казалось, сумасбродную мысль. Какой может быть «энергетический потенциал» там, где собственно ничего нет, ни времени, ни пространства, где отсутствуют причинно-следственные связи, где не только нет  времени, но не происходят даже сами  события?
   Значит, всё, о чём мы сейчас спорим до хрипоты, надрывая  голосовые связки, думал он, целиком относится к этому, нашему, видимому, чувственному миру, даже если этот мир микроскопически мал, и человек пока не обладает приборами с разрешающей способностью запечатлеть в нашем мозгу его отражение. И атом мал и невидим, и нейтрино неуловимо, но это ещё не дает нам права утверждать, что их в природе нет – нет ни атомов, ни протонов, ни электронов, ни позитронов, а всё это наши выдумки и глупости…
   Вот почему никто не хочет учиться на чужих ошибках, разумеется, кроме самых искушённых и умудрённых опытом людей – мудрецов. А потому ошибки как факт истории – это просто абсурд. Как прав был в этом Иван Степаныч! Каждый человек, каждый слой людей, каждый класс имеет своё видение мира и поступает в соответствии со своими представлениями об этом мире, в соответствии со своими интересами и целями. Если они не достигают целей, они вправе считать выбранный путь решения проблем ошибочным. Но они должны знать, что их противники думают совсем иначе и делают из поражения соперников совсем иные выводы, приписывая эти поражения своей победе, заявляя при этом, что именно они и поступали правильно, и именно они не совершали ошибок.
  Телефон зазвонил тихо, поставленный на ночной режим. Это был даже не звонок, а мелкий и хриплый клёкот, и такой, что ты даже не проснулась. Рожнов встал, нащупал в темноте корпус старого мобильника и вышел в ванную комнату. Он часто так делал, когда ему звонили с работы в ночное время, чтобы своим разговором не разбудить тебя. В трубке незнакомый голос, или показавшийся ему незнакомым, произнёс знакомую фразу, как пароль:
-Что не позвонил? Это же я просила, я!
-Кто это – «я»? – не понял  Эм.
-Я. Оксана Кушнир.
-Да, да, я помню.
   Но он врал, неосознанно врал. Он ничего не помнил и долго не мог придти в себя: почему Оксана, ведь на том конце мобильной связи должна была оказаться Гортензия. Долго он соображал, и, наконец, до него дошло: зачем в такой поздний час надо было ему звонить этой женщине, на что он ей нужен? Что ей надо? Что-то случилось с вакуумной установкой? Нет, ничего такого неординарного не предвиделось. Да и работала Оксана совсем в другой лаборатории, в отделе Максима Ноймана. И тут он вспомнил игривый намёк Гортензии, курьерши отдела, её приглашение на какую-то важную встречу, возможно, на обед в дорогом ресторане.
-Ты же обещал позвонить, Эм! Как же ты мог забыть? Ну, как тебе не стыдно, - чуть не плача сетовала Оксана. – Ты же обещал! Обещал, правда? Ну, скажи, ты же обещал? Я жду твоего звонка с девяти часов вечера. Боюсь даже отойти на кухню и что-либо себе приготовить. Хочу тебя видеть, вот и всё.
-Да, уж извини, однако же, это была не ты.
-Не я, не я! Ну что с того? То была наша Гортензия. Это я  попросила её передать тебе, чтобы ты мне обязательно позвонил вечером. Боже мой, какая же я была наивная, что доверилась этой легкомысленной девчонке!
   «Вот уж эти игруны и игруньи!» - с досадой подумал Эммануил. Осторожно, не включая света, он встал и на цыпочках вышел в прихожую. Мобильник вновь отозвался какой-то незнакомой и ласковой мелодией.
-Да, я тебя слушаю. Извини, замотался с этим проклятым коэффициентом потенциальной энергии вакуума. Ну,  слушаю..
Он всё еще до конца не был уверен в том, что его не разыгрывают. Но в трубке вновь раздался знакомый голос, и это был, конечно, не голос курьерши. Теперь он узнал этот голос. Он узнал бы его из тысячи других голосов, но сейчас этот телефонный звонок, да ещё ночью, когда ты могла проснуться, услышать разговор и по-своему истолковать его, сейчас этот разговор был совсем некстати.
-Ты меня слышишь? – донеслось из трубки. – Ну,  как же насчёт воскресного обеда?
-Честно говоря, я ни к кому не хочу идти на воскресный обед, Оксана. Позови кого-нибудь другого.
-Но я зову тебя.
-Мне моя семья не надоела, и дома меня хорошо кормят, - попробовал отшутиться Эммануил.
-И мне не надоела. Только не в жратве дело. Поверь…
-Ты знаешь, что сейчас уже около двенадцати, а на улице метель?
-Знаю, знаю. Но у меня метель в душе и в голове.
-Всё это твои глупости и блажь.
-Никакие не глупости, Эм. Мне нужно с тобою встретиться. Поговорить срочно. Вот и всё.
-О чём?
-О чём, о чём! Какая тебе разница! О чём угодно.
   Двадцатичетырёхлетняя Оксана Кушнир, младший научный сотрудник института ядерной физики, престижного, но уже разваливающегося научного заведения, - в стране начиналось  «смутное время» и многие сотрудники института валом повалили «за бугор», - имела право на этот разговор и на такой тон. Её жизнь становилась невмоготу двойственной, а будущее, наступая ей на пятки, напирало неодолимой стеной и заставляло делать безрассудные вещи, такие глупости, которым предела не было.
-Но я ведь уже сказал, - заявил более твёрдым голосом Эм, - что мне нельзя появляться ночью в обществе сослуживцев женского пола. Кажется, я это внятно сказал.
   Трубка на минуту замолчала. Похоже было, что сказал он это достаточно внятно, но для данного случая всё это не имело никакого значения. Трубка красноречиво молчала. Она ждала последнего ответа.
-Хорошо. Я сейчас приду. Только скажи, где тебя найти?
-В ночном баре «Золотой дождь».
-Многообещающее название. Где это твоё злачное место?
-И совсем оно не злачное. Бар, как бар, даже шелудивого стриптиза нет.
-Это мне подходит.
-Хватит ёрничать…
-Ну ладно, не буду. Где этот твой бар?
-Тут рядом. Почти в двух шагах. За углом.
-За каким ещё углом? Нет, в бар я не пойду. Я только вышел из ванны, и барская жизнь меня не очень устраивает. Давай сделаем так. Быстренько сворачивай свои дела и на выход. Через пять минут я буду ждать тебя у телефонной будки напротив парикмахерской.
-Какой парикмахерской? Тут их две…
-Той, что с широкими окнами и красно-зелёными витражами. Ты всё поняла? Мы поедем ко мне на дачу.
   Трубка пискнула. Это значило, что разговор полностью удовлетворил Оксану,  и что она вовремя будет на месте. И она, действительно, через несколько минут уже стояла у парикмахерской, одетая в белую, с чёрными крапинками, недорогую шубку. На голове её был роскошный пышный парик. Прежде чем выехать из гаража, Эммануил позвонил привратнику, служившему на даче и садовником, и сторожем и распорядителем. Он попросил его сделать только одно: к его приезду затопить камин и оставить на кухне чайник с кипячёной водой. Эм на цыпочках вернулся в комнату, тихо оделся и, выйдя из дому, направился к гаражу. Через несколько минут его серебристый «порше»  мчался  за город  по асфальтированной дороге, которую переметала позёмка




     Глава двадцать вторая
 
ПРОИСКИ  МЯТЕЖНЫХ АНГЕЛОВ

Душа женщины столь же естественно
становится вместилищем этих притязаний,
 из-за чего мужчина в выборе любимой
 частенько подвергается искушению
желать ту женщину, которая лучше
всего соответствовала бы  его собственной
 бессознательной женственности,
то есть женщину,  которая могла бы
по возможности безоговорочно
 принять проекцию его души.

К.Г.Ю н г. Психология бессознательного.
 

За мной, читатель! Кто сказал тебе, что
нет на свете настоящей, верной, вечной
любви? Да отрежут лгуну его гнусный
язык! За мной, читатель и только за мной, и я
покажу тебе такую любовь!

М.Б у л г а к о в. Мастер и Маргарита.

Дача была самая заурядная. Она располагалась от центра городка в десяти минутах езды и тем была удобна. Это был уютный домик с мансардой, со вкусом обставленный мягкой мебелью и увешанный дорогими коврами. Настоящие хозяева дачи, как, впрочем, и дома, в котором вот уже три года жил Эммануил Рожнов, приехав из Штатов, эмигрировали в Израиль и попросили Рожнова занять жильё без всякой платы, только ради того, чтобы следить за домом и дачей, куда изредка наведывался их сын Аркадий. Он учился в медицинском институте, в Москве, готовился стать хирургом и пока не спешил выезжать на свою историческую родину. В своём роскошном доме Аркадий появлялся редко, зато часто, особенно в летние каникулы, посещал дачу.
   Когда Эммануил и Оксана Кушнир оказались у ворот дачи, было уже около часа ночи. Если бы кто и пытался за ними в это время суток следить из чистого любопытства, всё равно бы потерпел неудачу: на улице бушевала сильная вьюга, и за город уже никто не захотел бы ехать по бездорожью. Дачный посёлок словно вымер – на улицах не было ни души.Не спал только молчаливый, пятидесятилетний сторож Ефим. Соседи звали его просто Фимкой Безруким: руку ему по локоть отрезала циркулярка в посёлковой мастерской, где он когда-то работал плотником. Теперь вот пристроился, как он говорил, у «господ» - всё лишний кусок хлеба и крыша над головой. Когда подъехала машина, он всё ещё возился у камина, подбрасывая поленья, пока Эммик, появившийся здесь, не отослал его прочь.
   Ефим не уходил, словно чувствовал за собой вину: дрова в камине плохо горели, и в комнате всё ещё было прохладно.
-Иди, Ефим. Отдыхай. Я сам справлюсь, - сказал Эм. – Когда нужен будешь, позову.
   Ефим грузно стал подниматься наверх, под его ногами скрипела лестница. Там, на втором этаже, у самого окна, стояла его кровать. Довольный тем, что ему тут больше нечего делать и теперь можно залечь спать, он прокашлялся нарочито громко, чтобы дать о себе знать, и лёг в постель, накрывшись тёплым ватным одеялом.
-Ну, вот, ушёл, а чайник принести забыл, - посетовал Эммануил.
-Поручи это дело мне, - сказала Оксана и принесла с кухни закипевший чайник вместе с горстью кускового сахара и баночкой кофе.
   Кофе был сейчас как раз кстати. Обсыпанные снегом дрова никак не разгорались, и от камина в комнате было больше тяжёлой испарины, чем тепла. Оксана подбросила в огонь берёзовой коры – кора вспыхнула, и дрова начали потрескивать, объятые пламенем.
-Ну, вот. Я справлюсь лучше, чем все твои  работнички.
-Это видно. Спасибо!
   На столике возле старого телевизора уже стояли две чашки чёрного кофе, а рядом на блюдечках – сахар в кусках. Оксана не притронулась к чашке, хотя от волнения у неё пересохло в горле, и она весь остаток ночи разговаривала не свойственным ей хриплым голоском.
   Они сидели друг против друга в мягких креслах, не снимая верхней одежды до тех пор, пока не стало тепло и пока не повеяло уютом. Когда же Оксана разделась, повесив шубку на спинку кресла, Рожнов сразу же почувствовал, что перед ним не просто коллега по работе,  а милая и несчастная женщина, раскрасневшаяся от нахлынувшего тепла и необычной обстановки. В этот миг она показалась ему ещё более привлекательной, по крайней мере, гораздо красивей той молодой особы, с которой он разговаривал за столиком накануне.
-Ты хотела меня видеть? Вот я, перед тобой. Ну, рассказывай, что стряслось… В чём дело?
-Я давно хотела встретиться с тобой наедине.
-Но учти, - не совсем тактично перебил её Эм - я женатый человек, Оксана Владимировна.
-Прошу тебя, не называй меня так..
-Женатый! - подчеркнул он, не слушая её. – Имею ли я  моральное право, быть с тобой вот так, наедине, да ещё на собственной даче?
-Имеешь, - тихо, но твёрдо произнесла Оксана хриплым голосом. – Больше, чем кто-либо.
  Она на секунду замялась, замолчала, затем, откашлявшись, глухо, как бы пытаясь уверить самоё себя, сказала:
-Потому что…Я люблю тебя.
Оксана прямо посмотрела Эммануилу  в  глаза:
-Люблю. Давно… В душе образовалась какая-то пустота. Мне становится страшно.  Больше не могу молчать. Нет сил.
 Эммануил опустил голову, сбитый с толку. Он совершенно не ожидал такого поворота событий. Всё что угодно можно было предположить: и просьбу о помощи в подготовке диссертации к защите, и желание просто провести время, и попытку выведать истинные стремления её нынешнего друга Макса Ноймана, с которым у Рожнова были достаточно добрые отношения. Всё! Но только не это. Что с нею происходит? Действительно ли она его любит? Любит как мужчину или как хорошего человека? Как понять её слова и что ответить, чтобы не обидеть?
-Но я, Оксана, как бы это тебе сказать… Я женатый человек.
-Спасибо за напоминание. Ты меня не совсем понял. Ты принял, видимо, меня за глупую и ветреную женщину? Я, что, подала тебе повод к этому?
-Нет, но…
-Знаю, что ты хочешь сказать. Есть законы. Да, есть. Только ведь законы эти созданы людьми! А мы…
   Она не договорила.
-Но есть ведь  и неписаные законы! - упорствовал Эммануил, всё ещё не понимая, к чему клонит эта упрямая молодая женщина. – Они нигде не обнародованы, но существуют для всех. Всё-таки никто их не отменял!
-Это тебе так кажется. Они существуют только для  женщин, которые считают себя собственностью мужчин. Я не могу этого принять.
-Вот как! – удивился Эм. – И ты… хотела бы уйти от этих законов?
-Что ты имеешь в виду?
-Ты хотела бы быть свободной от них? Или тебе всё равно?
  Разговор приобретал совсем не деловой, а скорее очень деликатный оттенок, но он, как и последнее, резкое замечание Рожнова, не смутил Оксану. И это её спокойствие ещё больше усилило его подозрения. В воздухе, в комнате, под сводами этого дачного потолка уже носился дух адюльтера; он, вопреки желанию ночных гостей, влезал во все поры строения, впитывался в эти мягкие диваны и кресла, в роскошные персидские ковры. Эммануил, как мог, усилиями своей воли, которая его никогда не подводила на крутых изломах судьбы, с трудом противостоял этому витавшему в воздухе духу сатаны. Он никак не хотел принимать его здесь, ни в каком обличье. Эм сделал над собой  усилие, чтобы не опуститься до пошлости. Он просто не мог себе позволить такую роскошь. Он ехал сюда на тайный, но всё-таки деловой разговор, чувствуя, что от этого разговора во многом зависит чья-то судьба. Но судьба распорядилась иначе, и насиловать её не было в его правилах. Сейчас в эту вот минуту, его собственная жена, - всё-таки жена, а не грязная тряпка из придорожной канавы! – ни о чём не догадывается, всецело, как ему казалось, доверяет мужу. А он, тайком от неё, в уединении с посторонней и опасной для этого дела женщиной, ведёт такой деликатный разговор.
-Чего ты от меня хочешь? – напрямик спросил он и вперил уже сонный взгляд в глаза испуганной Оксаны.
   Сейчас она была слаба и беззащитна, как никогда. В его глазах она перестала уже быть талантливым сотрудником престижного института.
-Ничего,- тихо отозвалась она.
  Но Эммануил уже не хотел отступать. Он интуитивно понимал, что этот разговор она завела не случайно, и дело было совсем не в том, о чём он сначала подумал. Дело было не в той пошлой любви, с которой он сталкивался постоянно, наблюдая жизнь окружавших его девиц лёгкого поведения, да и свою собственную. Как он мог подумать!
-Я не имею никакого морального права быть тут с тобой, - сказал Рожнов, пытаясь больше успокоить собственную совесть, чем свою собеседницу: она-то как раз была теперь абсолютно спокойна.
   Он старался овладеть собой, чтобы не допустить лишних жестов и не дать поводов, за которые ему было бы стыдно уже через два-три часа.
-Имеешь, - безучастно и твёрдо повторила Оксана. – И больше, чем кто-либо.
Эммануил понял, на кого намекала эта несносная женщина, но сделал вид, что не понял её намёка. Последние её слова окончательно смутили Рожнова.
-Да, я живу в  его  доме, - продолжила она, -  и ты это прекрасно знаешь. Живу на правах квартирантки. Мне ничего не остается, как согласиться с этим своим положением. Квартирантка! Я постоянно чувствую себя униженной, меня преследует мысль, что рано или поздно он начнёт ко мне приставать, и мне придётся делить с ним постель, придётся только за то, что эта семья просто приютила меня и дала возможность заниматься любимым делом. Но ты ведь ничего этого не знаешь. За всё это я расплачиваюсь, и платить приходится очень дорого – своей репутацией.
   Оксана старалась говорить спокойно, однако это у неё не получалось, потому что она прекрасно знала, что Рожнова провести было практически невозможно: тот человек, о котором она старалась не упоминать, был не кто иной, как Макс Нойман.
-Ты говоришь мне это о Максиме?
  Оксана не сразу ответила на его вопрос. После некоторой паузы она сказала:
- Да, именно о нём я и говорю.  Нас почему-то принимают за брачную пару, хотя мы просто коллеги, товарищи по работе.  Теперь ты знаешь, что и я тоже, как и многие наши сотрудницы, свободная, незамужняя женщина. Вот о чём я хотела тебе сказать. Однако я не за тем позвала тебя, чтобы исповедоваться.
-Та-а-ак…- протянул неопределённо Эммануил, делая вид, что раздумывает над только что сказанным. – Ну, и что же ты хочешь от меня?
  Задавая этот вопрос на всякий случай, с совершенно серьёзным видом, Эм не надеялся на откровенный ответ: по своему опыту он знал, что женщина в таких случаях обычно бессовестно лжёт. Но это был совсем не тот случай. Это не относилось к тому человеку, который теперь вот так, почти развязно, развалившись в кресле, сидел перед ним. «Странная логика! – думалось сейчас Рожнову. – Женщины  вправе считать свою цель достигнутой в результате якобы отсутствия в их действиях каких-либо ошибок, но они не в состоянии исправить ошибку, которую допустили – поезд уже ушёл, и мир столкнулся с новыми обстоятельствами, которые и эти мнимые ошибки ставит теперь на место новых обстоятельств. Исправить такую ошибку совсем не равносильно исправлению грамматической ошибки в тетради первоклассника…»
 Оксана Кушнир была из семьи, где обычный средний достаток считался большим богатством. Мать её была учительницей в украинском городке Конотопе. Вышла замуж за учителя и имела от него трёх дочерей. Оксана была средней и самой красивой; мать ей прочила большое будущее на подмостках сцены, но отнюдь не на поприще науки. Родители не предполагали, что у их любимицы будут свои планы.
  Мать Оксаны не перечила мужу, она терпеливо относилась и к его взглядам, хотя и не всегда разделяла их. Такая двойственность её натуры, конечно, не могла не оставить следа в душе средней дочери, самой красивой, считавшейся в семье к тому же и самой умной. Именно матери Оксана была обязана умению скрывать свои мысли и терпеть то, что ей было не по душе. Старшая дочь, более покладистая, пошла в отца. Она стала учительницей, вышла замуж и родила своему мужу пятерых детей. Отец гордился своей старшей дочерью  и ставил в пример остальным своим дочерям. Младшая ещё не окончила гимназии, но уже собралась замуж за состоятельного, пробивного коммерсанта. Всем им повезло, а вот Оксане, как считалось в семье, совсем не повезло в жизни: отец и мать всё знали о ней и всё ей прощали.
  Свои романтические идеалы отец старался передать  дочерям, но этого ему сделать не удалось. Не все дети пошли по его стопам. Не оправдала надежд и средняя дочь. После первого неудачного поступления в  институт Оксана почти год работала на электромеханическом заводе лаборанткой, а в год своего совершеннолетия отправилась вновь поступать в институт ядерной физики. Её отъезд из Конотопа совпал с Чернобыльской катастрофой. Смертоносной облако, что держалось в строжайшей тайне,  гналось за поездом до самой Москвы. Мать дала срочную телеграмму: «Домой не возвращайся!». Оксана так и поняла смысл телеграммы – буквально. Училась она прилежно, и первые два года проживала в студенческом общежитии.
   Здесь она и встретилась с Максимом Нойманом. К тому времени студент выпускного курса Нойман успел жениться на своей однокурснице и прожил с нею два года. Брак оказался неудачным. Они развелись. Потерявшая надежду иметь внуков, мать Максима, «фрау Матильда», легко пережила разрыв: всё-таки в отсутствии детей не   была виновата невестка – и это она знала. Вот почему она так легко приняла Оксану в свою семью. После окончания института Оксане Кушнир дали место в очной аспирантуре без права проживания в общежитии. И Нойманы, мать и сын, - у каждого из них были на этот счёт свои планы, - сами предложили ей жильё, отдельную комнату в своей квартире.
  Оксане ничего не оставалось, как согласиться. Она не стала учительницей. Более того, в глазах своих родителей прослыла беспутной и ветреной девицей. О её выдающихся открытиях в области космического магнетизма родители ничего не знали – теперь она жила совсем в другой стране и на родину, в свой родной город Конотоп, приезжала редко. Зато Максим, увлечённый скорее наукой, чем женщинами, сразу же заметил и оценил способности Оксаны и взял её в свой отдел на должность младшего научного сотрудника.
-На мой короткий век пришлось два важных обстоятельства, которые меня выбили из колеи, - после некоторого раздумья призналась Оксана, и по её глазам можно было прочесть, что она собиралась сказать нечто важное, нечто значительное, о чём никогда бы никому не сказала.
-Какие же это обстоятельства?
-Одно из них – последствия технократического бума. Я стала заложницей его и жертвой одновременно. Только теперь я начинаю понимать зловещую истину нашего времени: чем больше техники и чем изощрённей технология, тем больше в человеке наносного, искусственного и тем меньше он задумывается над продолжением рода. Это страшно.
-Почему же страшно? Техника облегчает нашу жизнь.
-С точки зрения мужчины – да. Но это мужская, а не женская логика, и мы, женщины, вынуждены подстраиваться под неё. Странная вещь – чем богаче и развитее страна в индустриальном отношении, тем  меньше в ней прирост населения за счёт рождаемости. И тем больше стремления заменить естественную человеческую особь роботом с компьютерной коробкой в голове, заменить естественный интеллект искусственным. Вот уже заговорили всерьёз  и о клонировании человека.
-Да, тут ты права. Ну, а второе обстоятельство?
-А второе, как это тебе не покажется странным, замена любви погоней за наслаждениями, за властью, за богатством. И это приобрело уже чудовищный и опасный размах. Деловой прагматизм вытесняет возвышенные чувства, делает их ненужными, и человечество постепенно скатывается в пропасть. Женщина в этих условиях перестает быть женщиной. Она становится, не замечая этого, частью мужского механизма, изобретённого сильными мира сего в своих корыстных и низменных интересах.
-Но ведь это же выгодно всем! – в запальчивости парировал Эммануил – Это же так упрощает жизнь!
-Да, упрощает. И меняет все наши представления о вещах. Исчезает при этом…
  Оксана замолчала, видимо, подыскивая слова, которые были бы более понятны в данной ситуации.
-При чём «при этом»? – нетерпеливо спросил  Рожнов.
- Любовь, что так возвышает и облагораживает душу, в глазах нынешнего поколения людей постепенно превращается в нечто отвратительное, в некий суррогат любви, её заменитель, в искусство изощрённых телодвижений. Жизнь при этом делается бессмысленной, и люди перестают видеть друг в друге себе подобных. Наступает эра какого-то вселенского отчуждения, какого-то замаскированного сатанизма.
-Всё это мистика, дорогая Оксана Владимировна!
- Ещё раз… Перестань меня так называть!
-Хорошо… Оксана. Но всё же это мистика, согласись.
-Никакая это не мистика, а факт нашей жизни. Мне кажется, что в этом есть какое-то предзнаменование. Мне становится не по себе.
-Ну, это ещё не конец света! – съязвил не к месту Рожнов, почувствовавший сразу же,  как изменилась в лице Оксана.
-Конец света? Нет, я этого не говорила. Но ты отчасти прав, и сам отлично понимаешь, о чём я говорю.
-О переменах в настроениях людей?
-Вот именно. Обычно такие перемены в духовном мире народа или даже всего  человечества заканчиваются катастрофами. Особенно опасными и разрушительными они становятся для семьи.  Какая тут мистика?  Раньше устои брака оберегала религия. Теперь это исчезло. Теперь  повсюду царит разврат, в семьях появляются чужие дети от чужих отцов, и это входит в норму.
   Оксана спохватилась: а не заподозрит ли Рожнов её в умопомешательстве? Сказала она одно, а имела в виду другое…: Вот у той молоденькой Гортензии двое детей, и оба ребёнка от двух разных мужчин, причём это не мешает ей крутить голову третьему, хотя её нынешний муж в ней души не чает. Своими сомнениями по поводу личной жизни новой сотрудницы отдела высоких энергий она поделилась с Эммануилом.
-Вот, такие они…
-Мне что-то в это не верится, - буркнул тот, вспомнив свой вчерашний разговор с Гортензией.
-А я уверена, что это так. Это правда. Гортензия занимается самым ничтожным сводничеством. Если посмотреть, где она последние годы работала, то можно с большой степенью вероятности вычислить отцов её детей. Как-то она призналась мне:  «У меня две дочки. А мне хочется сына. Хочу, чтобы похож он был на Эммануила Аркадьевича. А что? Что мне мешает завести ещё одного ребёнка?!»
    Если бы в этот момент Оксана внимательно посмотрела на Рожнова, то непременно заметила бы, как густо у него покраснели кончики ушей. «Так вот зачем она подбивала его на встречу! В ресторане, а не где-нибудь!» Эм инстинктивно сунул руку в карман пиджака, нащупал там бумажку с телефоном Гортензии, вытащил, смял бумажку пальцами и выбросил на пол.
-Для меня это – тёмный лес: лично у меня детей, как ты знаешь, нет. Но я-то думаю, что с замужеством у женщин кончаются все проблемы.
-Глупости! Проблемы эти только начинаются. И начинаются они, как правило, с обмана, с измен. Мужьям изменяют, потому что они надоедают таким жёнам.
«К чему она клонит? – подумалось опять Рожнову. - И вообще, зачем она меня позвала?»
-А мужчинам жёны не надоедают? – съехидничал он.
-Не знаю. По-твоему, да?
-Любая монотонность приедается, что тут особенного, с этим ничего не поделаешь. Важно ведь не это.
-А что же?
-Важно то, кто как умеет держать себя в руках и кто что может себе позволить или не позволить в щекотливых ситуациях. Женщины могут себе это позволить?
-Да. Смотря по обстоятельствам.
- И на кого в таком случае падает выбор?
-Дело не в выборе. Для женщины  э т о  не так важно. Для женщины важны другие вещи, которые иногда к  этому  не имеют никакого отношения.
-Знаю, знаю, о чём ты хочешь сказать. Если  не ошибаюсь, в таком случае на первом месте всегда остаются деньги.
-Конечно, и деньги, и многое другое, что с ними связано. Но, прежде всего, это, естественно, благополучие жизни.
-Тогда прости меня за грубость, чем же такие отношения отличаются от проституции?
-Полагаю, ничем. По сути, ничем. Но не по форме. Одно дело, когда женщина выходит на панель, другое – когда всё это скрыто за подарками, мелкими и дешёвыми подачками. Женщине всё это некогда анализировать: зачем и почему? Она тоже не хочет быть одураченной и униженной, а потому прямо требует: деньги на бочку!
-А нравственные принципы? Ведь следуют же супруги  каким-то принципам  в своей брачной жизни?
-Мораль! Нравственные принципы! Всё продаётся и покупается. И брак  -  такая же сделка. По крайней мере, в том виде, в каком брак практикуется в нашем нынешнем продажном обществе, брак – не что иное, как сделка.
   Рожнов замолчал, обдумывая её слова. Это был заметно уже по тому, как он  сжал челюсти и собрал губы в некое подобие жёсткой трубочки. «А что, ведь, она могла быть права…»
.


Глава двадцать третья

              СИТУАЦИЯ

Мудрая Диотима сказала Сократу:
«Эрос – это великий демон». Человек
никогда полностью не справится с ним,
а если и справится, то лишь нанеся себе
вред. Эрос – это не вся заключенная в 
нас природа, но, по крайней мере, один
из ее главных аспектов.

К.Г.Ю н г. Очерки по аналитической
психологии.

  Странно, что весь этот интимный разговор для Эммануила Рожнова и для Оксаны Кушнир нигде не перешёл на пошлые намёки и скабрёзности. Но постоянно в её голове вертелась ехидная мысль, что вот он перед нею, обманутый муж, и что, несмотря ни на что, она, Оксана Кушнир, получает карт-бланш. И от этой мысли и от этих слов, которые было приятно слышать в странной полутьме, краска собственной смелости – отнюдь не стыда! – заливала всё лицо молодой женщины. «Ты, конечно, права, дорогая, - думал  о ней Эммануил. – Муж всё может сделать с женой, если она куплена. Он может и выставить её за дверь, если в состоянии купить более покладистую, более покорную, более удобную во всех отношениях вещь».
-По-моему, - осмелев окончательно, сказала собеседница Эммануила, - мужчины всё-таки относятся ко всем этим жестам гораздо легкомысленней, чем женщины.
-Не так серьёзно, что ли?
-Ну, да. Они легко и самозабвенно лгут, однако их не так трудно уличить во лжи. Женщинам, несмотря на опытность в этом деле, ложь достаётся с большим трудом, и потому понять, когда они искренни, а когда лживы, совершенно невозможно. Происходит это, видимо, потому, что о последствиях случайных связей у них совсем иные понятия, если не брать во внимание разве уж совсем глупых особ женского пола.
-Почему же?
-Потому что всё  э т о  их меньше всего волнует – я говорю о мужчинах.      Последствия – это их фантазия, а реальность – непосредственное удовольствие. И за это удовольствие они легко жертвуют всеми своими фантазиями по поводу грозящей им опасности.
-А я полагаю, - возразил Эм, -  что именно женщина более охотно идёт на всё, не думая о последствиях. Таков склад её ума: она сначала делает, а потом начинает думать, что натворила.
- Всё это мужские наветы. Дело в женской физиологии. Как бы ни вела себя женщина в присутствии мужчин, инстинктивно она уже запрограммирована на деторождение, даже если она и не сознаёт этого, даже если бессознательно лепечет не делать ей ребёнка. Подсознательно она хочет этого ребёнка, но по каким-то не зависящим от её женской природы обстоятельствам, обманывает себя. Мужчина всегда хочет и знает, что хочет. Женщина тоже всегда хочет, но в отличие от мужчины, она этого не знает. Как существо активное, он, обязан действовать смело и решительно, чтобы разбудить в женщине желание.
-Есть такой старый анекдот, похожий на притчу, - после некоторого раздумья вдруг Эм перевёл разговор на другую тему.
-Какой? Расскажи
-Если женщина мужчине на его домогательства говорит «нет», это означает: «может быть». Если же она говорит ему «может быть», это означает: «да». Но если уж женщина  сразу  соглашается и говорит «да», то это уже не женщина.
-О-о! А кто же она тогда? Мужчина?
-Проститутка. Продажная вещь.
   Оксана сдержанно улыбнулась. Не потому, что анекдот показался ей смешным, а потому, что не ожидала она от Эммануила такой откровенно пошлой выходки. «О-о! - подумалось ей. – А он, оказывается, способен на фривольные штучки!»
-Женщины, если они, конечно, не аномальны, - вновь вернулась она к прежней теме, - всегда хотят иметь детей. Всегда! Хотят! И совсем неохотно идут на аборт.
«Может быть, всё это и правильно. Конечно же, правильно! – пронеслось в мозгу у Эммануила. – Оксана отлично понимает, что к чему. Оксана умница. Эльвира не такая. Она непосредственна и наивна. Но почему она до сих пор не завела ребёнка? Почему? Если вина лежит на мне, а это вполне возможно, то ведь были же у неё другие мужчины?! Почему же она не захотела иметь  от них детей?»
-Разве не так? – испытующе посмотрела Оксана в его глаза.
-Думаю, что так.
-А женщина? Имеет ли она право после предательства называть себя женой своего мужа? В глазах общества, она уже и не жена, она уже для мужа и не женщина, а просто …
   Оксана не договорила, думая, что выразилась вполне внятно и закончила свою мысль совсем неожиданным образом:
-Но на  этот шаг надо решиться. Не всем женщинам этот шаг по карману.
-Нет, тут ты не права, - сказал он запальчиво, хотя сам не был вполне уверен в том, что говорил. - Женщина, если она любит постороннего мужчину, без всяких угрызений совести ляжет к нему в постель. Если любит, значит, хочет, а если хочет, никакие цепи её удержать не смогут! Вспомни Катерину из «Грозы» Островского.
-Вот это-то и разбивает семьи, потому что муж, именно муж, как раз и не хочет, чтоб его жена ложилась за его спиной в постель с кем-то ещё, если даже она любит этих двух мужчин по-своему, по-разному, что ли. Ему такая жизнь втроем претит, вспомни Каренина! – теперь уже Оксана отослала Рожнова к русской классике. - А ей такая жизнь нравится, вот ведь в чем коллизия всех измен: если ты желаешь любимой счастья, почему же ты лишаешь её удовольствия отвести душу на стороне!? Жена может и простить, и наверняка простит мужу его измену, если тот станет на колени, прикинется овечкой, умоляющей о прощении. Но муж, если он мужчина, а не тряпка, о которую вытирают ноги, - сомневаюсь. Может быть, я не права?
-Пожалуй, права, - согласился Эм.
-Именно муж чувствует себя в этой ситуации одураченным, не так ли?
-Так, так. Точно. Одураченным.
-Удовольствие – это финал для вас, мужчин. Мужчина изначально и воспринимает его как финал. А для женщины, увы! Это только начало игры, и она завершается не этим.
-А чем? – спросил Эм,  догадываясь, к чему она клонит.
-Рождением детей.
-Ну, полно, полно! Разве мужчины не хотят  детей?
-Есть такие, которые и хотят. Но большинство мужчин привязываются к своим детям лишь потом, когда дети выйдут из младенческого возраста. 
-Значит, по-твоему, мужчины не сразу принимают своих чад?
-Думаю, что да. Возможно, я ошибаюсь. Начинается с того, что встречаются двое и между ними возникает симпатия, которая переходит в любовь. Потом – брак, медовый месяц, упоение близостью, пока не обнаружится, что она беременна…
«Беременна!! Вот,  вот. Конечно же!»
-…и тогда она теряет интерес к близости и уходит в себя. Вечерами она просит её оставить одну. Супруг сбит с толку. Он заводит себе любовниц. Пока жена уверена, что муж её не бросит, она мирится с изменами. У неё есть ребёнок. Отец выполнил свою миссию. Он теперь лишний.
-Тогда зачем же замужним женщинам заводить романы на стороне?
-Для разнообразия жизни. Тридцать лет – это самое сложное время для замужней женщины. Она начинает завидовать молодым девочкам, и тогда дом для неё становится сущей тюрьмой, а семейная жизнь – каторгой. Она начинает мечтать о любовниках, которые избавили бы её от этого гнетущего положения и помогли вспомнить свою бесшабашную юность.
«Сколько же у неё ума!» – подумал Эм, но всё-таки попытался возразить Оксане:
-Я бы не стал смешивать любовь между мужчиной и женщиной со стадным инстинктом.
-Да? А, по-моему, тут нет никакой разницы. Связь между полами – это физиология. Она лежит за пределами чувственной любви, и порой, в первом же акте этой драмы она, любовь, и угасает. Женщина всегда предпочитает иметь сильного и здорового мужчину.
-И в чём же смысл такого предпочтения?
-В естественном отборе. Выживает сильнейший. Для людей, смотрящих на плотскую любовь как  на удовольствие,  рождение детей потеряло свой смысл и, вместо того  чтобы  быть  целью  и  оправданием супружеских отношений, стало помехой для приятного продолжения удовольствий. А потому и вне брака, и в браке стало распространяться употребление  средств, лишающих женщину возможности деторождения. Такие люди лишают себя не  только той  единственной  радости  и  искупления,  которые  даются  детьми,  но   и человеческого достоинства и образа. Как, по-твоему?
-По-моему, это самый неприкрытый разврат. Значит, мужчины поэтому и не любят своих малюток?
-Нет, почему же? Просто я думаю, что дети, особенно в ранних браках, обременяют мужчин. Разве не так у тебя с твоей Эльвирой?
   Она впервые назвала твоё имя полностью и коснулась не заживающей душевной раны. «Не икнулось ли тебе, моя дорогая Эля, в этот самый миг, - подумал Эм.- Но спишь ведь ещё и вряд ли скоро проснёшься».
-Тут всё гораздо сложнее, - вздохнул Эм.
-Правда? – искренне удивилась Оксана, - А мне казалось, что у вас с нею полное взаимопонимание! Она ведь добрая…
-Правильно, добрая. Но и только.
-А разве доброта не является залогом привязанности?
-Залог? Такой же залог, как у вас с Максом.
-Ну, это уже совсем не смешно.
-Почему же?
-Потому что неправда.
- Ты просто не уверена в своих чувствах. Вот и всё.
-И ты всё ещё думаешь, что я его люблю? - серьёзно, со страхом и удивлением спросила Оксана.
-Ну, не так чтобы. Я ведь что… Я женатый мужчина. И какое мне дело до чужих жён!
-И напрасно, - задумчиво бросила Оксана. -  Он - посторонний мне человек. Макс мне не муж. Но я знаю, что он встречается с другой женщиной и что эта женщина, как говорят, ветреная и развратная особа. Я спрашивала…
-Так и не сказал?
-Нет. Да я и не настаивала. Всё равно я ведь его не люблю, и чувства ревности у меня к нему нет. И не было.
-И ты хотела бы знать, кто эта женщина?
-Ну? – вдруг встрепенулась Оксана, и в её глазах сверкнули искры хищницы.
-Это моя жена.
Пришла очередь удивляться Оксане. Это было даже не удивление, а нечто похожее на шок. Она не просто была удивлена, она была потрясена, она оказалась в полной прострации от этого совершенно нелепого, с её точки зрения, и неожиданного признания. Пальцы её рук выбивали по столу нервную дробь, губы вздрагивали, от неожиданности пересохло в горле, и Оксана машинально поднесла чашку кофе к губам. Выпив глоток, она немного успокоилась и многозначительно произнесла:
-Та-а-ак! Ситуация, ничего не скажешь.
-Ну, что ты, дорогая Оксана Владимировна! - уже в который раз он называл её так, почти официально. – Нет тут никакой ситуации. Просто в отличие от тебя я люблю свою жену. И прощаю ей всё. Прощаю потому, что сам ей ничего не могу дать как женщине. Если уж говорить по большому счету и начистоту, она ведь моя законная жена, в том юридическом смысле, в котором это понимается в обществе. Но морального права на то, чтобы быть моей фактической, настоящей, женой, у неё нет. И не было. Вот в чём беда. А то, что она стала любовницей Макса, ну, ради Бога, пусть, если он ей нравится.
   Оксана не стала дослушивать эту историю, показавшуюся ей совершенно пошлой. Она поднялась из-за стола и стала одеваться, даже не соизволив предупредить, что уходит домой. Похоже было, что она вот так хотела выразить своё негодование и немедленно уйти. Уйти пешком в город. Ночью. Одна. Если бы её сейчас спросили, что она намеревается предпринять в эти поздние ночные часы, она, наверное, и сама не сумела бы объяснить, что именно собиралась делать. Одно ей было ясно: в обществе Эммануила Рожнова она уже оставаться не могла. Ей было невыразимо стыдно. Стыдно не за него. Его она начинала понимать. Ей было стыдно за самоё себя. Зачем она здесь? Этот страшный вопрос вдруг тяжёлым ударом обрушился на её голову, и весь цинизм ситуации обнажился, как на ладони. Известие о том, что Эммануил Аркадьевич Рожнов, обожаемый ею Эм, мог терпеть рядом с собою такую грязную, отвратительную женщину, полностью выбило её из колеи. Он был теперь совсем не тот человек, какого она привыкла видеть в лаборатории института, в аудиториях на студенческих лекциях и на семинарах. Он много потерял в её глазах из-за своей бесхарактерности, из-за отсутствия мужского честолюбия, просто из-за полного отсутствия мужского достоинства.
Оксана была в   неведении относительно его настоящей личной жизни. Она мало знала о нейтрино, за которой он, талантливый учёный, гонялся вот уже десять лет, считая это главной целью в своей   жизни. Она еще не знала, что для него домашний очаг – не более, чем нормальный и скромный номер в гостинице или комната в общежитии, куда по вечерам заглядывает симпатичная горничная или просто соседка, готовит ему ужин, убирает комнату и по доброму расположению духа иногда остаётся на ночь, деля с ним постель. Она ещё всего этого не знала, ей предстояло это только узнать, и именно в это роковое предрассветное время. Но её женская интуиция подсказывала ей, что в этой запутанной истории есть что-то для неё выгодное и интересное, и что вот так, хлопнув дверью, она не уйдёт из его жизни. Надменность, а лучше сказать, ничтожность её воображаемой соперницы вдруг встала такой явственной очевидностью, что она сбросила с себя шубку и уж без всякого притворства, повеселевшим голосом, произнесла:
-Ситуация! Давай за это выпьем.
-Но у меня ничего нет, - откровенно  признался Эм.
-Есть! Есть! А это что? Сейчас я сделаю кофе горячим, и мы с тобою, наконец, выпьем. Сейчас или никогда…
 Встав, она торжественно подняла перед собой обе наполненных холодным кофе чашки, от чего её ладная фигурка стала великолепно стройной, и повторила последнюю фразу с вызовом:
-Сейчас или никогда!
Через несколько минут на столе дымились легким паром принесённые Оксаной с кухни обе чашки, но уже с горячим кофе.
-Знаешь, - сказала она, усаживаясь в кресле, - раньше я как-то смотрела на все эти вещи с великим предубеждением. Но с возрастом, а двадцать четыре года – это уже срок, я стала понимать, что жизнь-то чаще всего не оправдывает наших надежд.
-Это ты о чём? Чем же она обошла тебя? Ты успешно работаешь, почти кандидат наук.
-Ну, конечно! Разумеется! - скептически, с иронией, произнесла Оксана.
-А что такое? 
-А то, что устаревают наши понятия. И дело ведь не в знаниях, поверь, и знания устаревают – отживают свой век все наши идеалы, наши голубые мечты и фантазии.
   Эммануил не стал ей перечить, как это он делал до сих пор во всё время их разговора. Как это ни прискорбно, но факт остаётся фактом. А факты – упрямая вещь. В первый раз он  задумался о вещах, которые как будто не имели отношения к его Нейтрино. За все годы супружеской жизни Рожнов старался избегать такого рода разговоров, хотя они витали в воздухе каждый день и вертелись на кончике языка. А теперь вот посторонняя женщина, и, может быть, не совсем посторонняя, вернула его с небес на грешную землю и заставила вникнуть в сущность его собственной жизни. Она сидела перед ним в мягком кресле, изнемогая от усталости, раскрасневшаяся от ярко пылавших в камине берёзовых шкурок, подобревшая, в белой кофточке с расстёгнутыми пуговицами на груди…




Глава двадцать четвёртая

ТАЙНОЕ  СВИДАНИЕ


         С самых старинных времен ведется,
        мой Постум, обычай
        Портить чужую постель, издеваться над святостью ложа.
        Скоро железный век все другие принес преступленья, -
        Первых развратников знали уже и в серебряном веке.

        Ежели ты не намерен любить законной супруги,
        Значит, нет и причин, чтоб тебе на ком-то жениться,
        Трат не надо на пир, не нужно и винных лепешек,
        Тех, что дают в конце церемонии сытому гостю,

        Ни подношений за первую ночь, когда на роскошном
        Блюде блестят золотые монеты - Траян и Германик.
        Если в супружестве ты простоват и к одной лишь привязан
        Сердцем,  склонись головой и подставь под ярмо свою шею
        Ты не найдешь ни одной, что бы любящего пощадила;
        Если сама влюблена, все же рада и мучить и грабить.

        Стало быть, меньше всего полезна жена для того, кто
        Сам обещается быть желанным и добрым супругом:
        Ты никогда ничего не даришь, коль жена не захочет,
        Ты ничего не продашь без нее, против воли не купишь;
        Склонность твою предпишет она и откажет от дома
        Старому другу, который бывал здесь еще безбородым.

                Ю в е н а л.  Сатира шестая.

      
   Какие-то неприличные мысли непроизвольно пронеслись  в голове Оксаны, когда она встретила Эммика  в вестибюле института. Ей стало нехорошо, и ее даже бросило в жар.
   - Мне надо с тобой поговорить. Ты на меня не злишься?
   Это прозвучало больше как просьба,  чем  запоздалое  признание,  которое она собиралась сделать.
   Он мягко отступил в сторону, выражая движением, хотя и довольно сдержанно, свое согласие. Слова здесь были излишни.
  - Хорошо, хорошо. Не злюсь.
-Приходи ко мне в воскресенье. Пораньше.
   ...Стояло прекрасное солнечное утро. В воздухе чувствовалось  приближение ранней весны. В такую погоду обычно ему доставляло удовольствие ездить на своем «порше» по окрестностям. Рожнов  редко пользовался машиной, в основном, по  субботам и воскресеньям. Машина принадлежала раньше хорошим хозяевам,  и поскольку за ней очень хорошо следили, она прекрасно вела себя на  дороге, несмотря на свой преклонный возраст.   Не впервые так он чувствовал себя свободным,  как птица. Никому не было  никакого дела до того, куда он  едет, и что будет делать. Но выехав  в город в воскресный день, он был напуган  бурлящей незнакомой толпой и невероятно интенсивным движением на улицах.
После той встречи на даче прошло больше двух месяцев. Эммануил часто видел Оксану Кушнир на работе, но ни разу не остановил её и не попытался заговорить с нею. Она не выдержала его напускного безразличия, и сама попросила зайти к ней, благо Макса и фрау Матильды не было дома. Эм раздумывал, – идти или не идти, – и всё же решил сходить. В комнате было очень светло. Сидя в кресле у журнального столика, Оксана перелистывала книгу о принце Флорезеле.
-Извини. Я не напугал тебя?
   Неприятно удивленный прохладным приёмом, он  беззвучно прошел на середину комнаты. Сузившиеся от яркого света  глаза  сверкнули на него из-под длинных черных ресниц.
   - Такая неаккуратность вовсе не в твоем характере. На чём ты сюда добирался? На черепахе?
-И на трёх слонах.
Оксана улыбнулась. Юмор Эммика привёл её в доброе расположение духа.
 - Отсюда вышел мужчина. Я был почти уверен, что это твой поклонник.  Вообще-то,  тебе стоило бы предупредить твоего манекена, что его ждут тяжелые  испытания.
   Ей стоило большого труда понять, о чем он говорит. После двух  месяцев молчания и вдруг такое? «Зачем я позвала сюда этого человека?» - недоумевала она. На побледневшем лице ее фиолетовые глаза казались просто огромными.
   - Как ты узнала, что сегодня я буду дома один?
   - Ну, это было совсем просто вычислить.
      Он оглядел небольшую, но хорошо обставленную комнату.
   - Вообще-то, я представлял себе твою личную жизнь несколько иначе, - заметил он.
   О чем бы Эм сейчас ни говорил, ей  во  всем  виделся  какой-то  двойной смысл. У него была обескураживающая ее привычка  перескакивать  с  одной темы на другую,  и говорить именно о том, что в данный момент у него  было на уме, а ум у него был достаточно подвижен. Она резко отложила книгу и встала  с кресла. Эм  взял  в руки книгу и, полистав её, спросил:
   - Зачем тебе это?
   -Так, из любопытства.
   Лицо у  неё блестело от пота. Она была на грани истерики, страшась подумать о том, что выдаст себя с головой.
     - Ты за рулем? – спросила она, чтобы сменить тему разговора.
   Он  бросил на нее быстрый взгляд и пожал плечами.
   Оксана и не подозревала,  что  в один прекрасный день окажется сама в такой ситуации, выбраться из которой у неё не хватит сил. Нет, она более не страдала от чувства вины  и  не поддавалась влиянию фрау Матильды.
   Как так получилось, что ее такой спокойный мирок  вдруг  взорвался  и превратился в настоящий кошмар?  В голове у нее стало зарождаться чудовищное подозрение. Она начинала понимать, что мужчина, с которым  пытается наладить дружеские отношения, игнорирует её самым откровенным образом. Между подведенными карандашом бровями  Оксаны  образовалась  тревожная складка.
-Зачем ты опять меня позвала? – спросил её Эммануил.
- Мне надо было поговорить с тобой наедине, - с трудом выдавила из себя она. -Ничего не понимаю. Разве мы с тобой тогда чего-то не выяснили? О чём ты собиралась говорить со мной?   О чем?
   В его остром взгляде проступило нечто такое, что  очень  походило  на самую неприкрытую жестокость. Атмосфера накалялась.
   Оксана была обескуражена таким его тоном.
 - Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, - резко и  еще  более  сердито заявила она. - Неужели ты думал, что я так быстро  тебя забуду?
   Комната погрузилась в тревожную тишину.  На лице Эма нельзя было прочитать ни одной мысли, но в уголке его плотно сжатого рта дергался нерв. Оксана, испугавшись, что молчание ее просто задушит, заставила себя говорить.
   - Я хочу сказать... все это так странно. Ты не находишь, Эм?
      Эммануил коротко выдохнул:
   - Сцены нам ни к чему.
   Оксана еле сдерживала слёзы, готовые вот-вот хлынуть из глаз. Она все еще не научилась спокойно разговаривать с мужчинами  на серьезные темы.
   - Давай сразу же договоримся вот о чем: моя единственная забота - чтобы тебе было хорошо, - произнес он.
   Ей становилось все труднее дышать.
   - Он не был моим мужем, и я его не любила.
   - Ты не любила его, Оксана? А мне казалось, что ты была просто помешана на нем.  И  помешательство это было болезненным.  Тебе, как мне казалось,  была нужна помощь...
   - Помощь? - повторила, задыхаясь, Оксана. - Ты считаешь,  что,  надев на меня цепи, можно было мне помочь?
   - Оксана, - умоляюще прошипел он. - Прошу тебя... Я все делал только ради твоего же блага. Я и не  думал  причинять тебе боль. Я просто хотел, чтобы ты пришла в себя....
   Оксана окаменела. Оглушенная этой репликой, она наклонилась вперед.
  - Я любила тебя, - прошептала она, словно просила у себя прощения. - И поначалу я доверяла тебе. Пусть кто угодно порицает меня за это, но я не имела права быть настолько наивной, чтобы не понимать, что со мной происходит.  Но почему ты согласился ответить тогда на мою просьбу?
  - Почему я встретился с тобой тогда? Потому что  считал своим долгом уберечь тебя от тебя же самой.
-Ну, и как, уберёг? По-моему, у тебя ничего не вышло.
   - Какой смысл спорить по поводу того, что безвозвратно ушло в прошлое. У тебя теперь есть своя личная жизнь, у меня – своя.
   Почувствовав неожиданный прилив ярости, Оксана вскочила на ноги.
   - Да что ты знал о моей личной  жизни? Тебе никогда не приходило  в  голову, что я далеко не идеальная женщина? С чего это ты вдруг  взял, что я такой уж  дорогой подарок? - с болью в голосе спросила она.
     Эм хранил гробовое молчание, что в ещё большей степени взбесило Оксану.
-Ну, скажи хоть что-нибудь! Скажи! Не молчи, прошу тебя. Не терзай меня.
Это уже был упрёк, и упрёк несправедливый.
   Оксана провела дрожащей рукой по полным слез глазам, только  сейчас  поняв, что плачет. Рожнов, поражённый случившимся, продолжал молчать. Молчание с его стороны было таким  знакомым,  таким  холодным,  таким удушливым.
   - Я должна была это предвидеть, - с трудом произнесла она,  решившись бороться с собой до конца. - Мне следовало об этом  подумать раньше.
    Она отвернулась и пошла в другую комнату, зная, что Эм даже не попытается  ее  удержать.  Пусть! Он даст ей несколько дней, чтобы  успокоиться,  а  потом  попробует  вновь сблизиться в надежде, что благоразумие  возьмет  верх  над  вышедшими из-под контроля эмоциями. Так думала она.  Но на сей раз она ошиблась.  Голова Эммануила Рожнова была занята совсем другими мыслями.   Эм становился чёрствым и безразличным ко всему. Постепенно он начинал охладевать к семейной жизни, которая теперь уже не казалась ему такой необходимой и такой привлекательной.


                КОНЕЦ  ВТОРОЙ  ЧАСТИ