ГЛАВА 11.
ОКиК.
…Марина Риманс стала работать в Инженерном корпусе огромного завода-«ящика», в Отделе Комплектации и Кооперации (ОКиК), на должности инженера-экономиста. Её оклад с первого же месяца стал равен окладам заслуженных инженеров, окончивших институты!
Девушке, имеющей за плечами лишь непрофильное училище, это совсем не шло на пользу и мешало в налаживании дружеских контактов с новоявленными сотрудницами и сотрудниками.
Если с мужчинами быстро нашла общий язык за пару-тройку совместный обедов в директорской столовой, то с женщинами всё было непросто.
Эти гиены не оставляли постоянных попыток укусить, гадко тяпнуть исподтишка побольнее за ту часть тела, которая окажется в поле зрения или досягаемости, и не было слаще минуты, если замечали, что новенькую это задело.
Сколько раз говорила безмолвное «спасибо» своему возлюбленному Алексею – кое-чему научил за два года знакомства: чем сильнее задевали, тем спокойнее становилась, достойнее вела себя, выставляя шоблу в невыгодном свете при свидетелях, при большом скоплении народа, например, на праздничных мероприятиях или субботниках.
Закончилось противостояние предсказуемо: мужская и молодёжная часть коллектива встала на сторону юной коллеги.
С таким надёжным «тылом» Мари ничего не было страшно: ни гадкие намёки на роман с Петром, ни мерзкие замечания спину его зама, начальника отдела снабжения Калькова, смотрящего на девушку похабными глазами и провожающего откровенно плотоядной улыбкой.
…Однажды, зайдя в кабинет к Бычкову и принеся пачку писем на подпись, застала только зама.
Мерзко улыбнувшись, он завалил её на стол, заломив руку за спину, и начал потными руками задирать узкую юбку, разрывая!
Мари успела в доли секунды отбросить письма и свободной рукой схватить тяжёлый письменный мраморный прибор с чернилами, ударив мерзавца по голове. Не была настолько сильна, чтобы «вырубить» гада, но его круглое, красное, развратное лицо и дорогущий австрийский костюм залила настоящими советскими фиолетовыми чернилами!
Это, в буквальном смысле, несмываемое пятно, навсегда его так опозорило на заводе, что отныне не приставал больше ни к одной женщине.
После этого случая негодяя перевели на другой этаж Инженерного корпуса – не мозолил ей глаза порочной рожей спивающегося Сатира.
…Ей досталось от чернильницы: лицо, грудь, руки, ноги, одежда были в фиолетовых пятнах.
Вернувшийся из Главного Административного корпуса завода Пётр увидел Мари в своём кабинете в таком виде и мгновенно оценил ситуацию: закрыв на ключ снаружи, ушёл надолго.
Вернулся весь взъерошенный и кипящий праведным гневом, держа в руках портмоне… Калькова! Заметив протестующие глаза сотрудницы, тут же прекратил возражения резким и непререкаемым тоном:
– Молчи и выполняй, что говорю! Компенсация. Не возьмешь, удержать сплетню только в рамках отдела будет невозможно, поверь. Сейчас ты здесь посиди ещё, а я всё сам организую.
Подошёл к Маринке, не совсем понимающей, что он задумал, быстро, пока не сообразила или возмутилась, расстегнул немного её блузку, посмотрев на метке размер. То же самое сделал с юбкой. Потом поднял девушке ногу и заглянул на подошву туфелек. Поднявшись, тревожно осмотрел белое неживое личико, расширенные изумрудные глазищи и побледневшие трясущиеся губы, привлёк к себе и… поцеловал в лоб, тоже забрызганный фиолетовыми чернилами. Кивнув одобрительно, быстро вышел и опять закрыл на ключ кабинет.
Через час дверь открылась и вошла… Надежда с двумя пакетами: в одном были обновки, в другом, поменьше, косметика, флаконы и вата.
Спустя двадцать минут, все следы чернил с девичьей белой мраморной кожи были чудесным образом удалены. Вещи сняты, с пререканиями и возражениями с обеих сторон, надеты новые, только что доставленные из ведомственного блатного магазина отраслевого министерства, что находился в центре столицы.
Особенно Мари смутил новый итальянский комплект нижнего белья: девственно-скромный по крою, но явно баснословно дорогой; тонкий, кружевной, кипенно-белый, невесомый и прочный. Поразилась до немоты: «Кто озаботился: Надя или… Петя?»
Подруга упорно молчала, прикусив губу и загадочно улыбаясь.
– …Теперь ты выглядишь, как Любовь Васильевна из кабинета замминистра на Калининском проспекте. Ездила туда однажды, договор отвозила.
Надя, быстро накрасив лицо подруги новой косметикой, осматривала её, пунцовую и негодующую, всё вертела в руках во все стороны и ахала обновкам.
– Блузочка просто загляденье! Бельё сквозь неё так и «моргает»! А уж юбчонка – конец всем мужикам! Да ещё твои ножки в придачу – хана их рассудку! – хохотала, негодная. – А про чудные туфельки на твоём 35-м вообще молчу. Это не одёжка, а бомба водородная! Катастрофа среди мужского населения завода и района обеспечена.
С тихой радостной гордостью матери осматривала, удовлетворённо вздыхала, прослезившись. Опомнилась, быстро привела своё лицо в порядок.
– Ладно, пошла работать. И так два часа коту под хвост. Клавдия укакается от возмущения! – озорно засмеялась.
Чмокнула в пунцовую щёку Марину и убежала, звонко закричав в коридоре:
– Выходите все, полюбуйтесь! Она готова! Го-то-ва!..
Не успела Мари понять, кому прокричала, как в кабинет начальника ввалился весь этаж! Куда там сотрудники – ещё несколько отделов выстроились в коридоре и ждали её триумфального шествия на рабочее место.
Сгорая от стыда, готова была залезть под стол Петра, но начальник, догадавшись и сообразив, чем это обернётся, резво протиснулся сквозь толпу и силой вытащил её в широкий коридор.
Опустив голову, медленно пошла по этой Виа Долороса, по Пути страданий* к эшафоту, направляясь в отдел, печально представляя, что её там ждёт.
Вдруг за спиной… раздались овации!
Сначала Пётр, с высоты роста гордо смотря в затылок, сильно побледнев и странно улыбаясь нервно сжатыми губами. Потом, всё больше и больше рук, и… лавина обрушилась, стократно разбиваясь о деревянные панели стен, о высокий бетонный потолок, ширясь и оглушая эхом!
Сообразив, что это не презрительные крики и плевки толпы, а радость за её маленькую победу, отвагу и стойкость, Мари остановилась. Горделиво вскинула белокурую головку, выпрямила согбенную спинку и, положив тонкую ручку на талию, величаво, с грацией и апломбом избалованной манекенщицы, шествующей по подиуму в отделе новой одежды магазина ГУМ, продефилировала по коридору туда-сюда. В дальнем конце царственно обернулась, слегка прикусив губу, томно обвела смеющуюся толпу надменным изумрудным взглядом, выставила остренькое плечико и сделала своё «фи» в сторону кабинета Калькова. Играя роль дальше, шагнула к двери, обернулась спинкой и приподняла ножку в роскошной кожаной туфельке тёмно-синего цвета, сделав шутливое «пи-пи» по-собачьи, в довершении спектакля ещё и пошаркала ножками, «засыпая» место мокрого преступления! Лишь тогда гордо направилась в отдел, призывно оглянувшись на коллег искрящимся ведьмовским глазом поверх плеча, крикнула:
– За мной, стая!
Сотрудники нескольких отделов третьего этажа просто грохнули смехом, содрогнув стены и двери, держась за животы! Открыто ржали над скандальной выходкой, обернувшейся крахом, местного домогателя и насильника, на которого многие годы не находилось управы – опозоренные им женщины увольнялись или становились членами гарема. Негодяй уверовал в полную безнаказанность по простой причине: был племянником одного из замдиректоров предприятия, который и прикрывал родича до сих пор. Но, сколько верёвочке ни виться…
Скандал не удалось замять – вышел за порог с молвой! «На людской роток…», как известно…
На положении Риманс это не сказалось в негативном плане. Наоборот, имелись свои положительные стороны: как только появлялась в Административном корпусе с папкой документов на подпись к разным замам, помам, замзавам и прочей начальственной орде, за спиной слышались шепотки:
– Вот эта? Что Калькову отпор дала? Такая крошка бугаю дала по морде чернильницей?! Вот так девочки пошли! Ай, да кроха! Боевая! Ай, да умница! Нашлась и на его глаз песчинка!
Такой интерес ей был на руку: стоило только назваться и сказать, что нужна их начальственная виза на интересующем её отдел документе, тут же приглашали на аудиенцию – любопытство раздирало. Не ждала по часу у кабинетов, как приходилось другим секретаршам и инженерам. Неоднократно потом говорила безмолвное «спасибо» Калькову за скандал.
Страсть к «жареным фактам» и гадкой заварухе, присущая человеческим особям, помогала, способствовала развитию карьеры виновницы столь резонансного переполоха.
Марину всё чаще стали просить присутствовать на директорских совещаниях, отвозить в министерства важные документы, где ей жали руки серьёзные гражданские люди и при погонах, немалых регалиях и должностях. У них была целая орда секретарей, телефонисток, помощников…
Слухи выплеснулись на улицы города!
Только и ухмылялась хулиганка: «Молва, что морская волна – отхлынет…»
Тайна столь быстрой покупки дефицитных импортных вещей быстро раскрылась.
Друг Петра, Семён Борисович Фельдман, был замдиректора завода.
Он-то предварительно и позвонил в ведомственный магазин министерства, договорившись с подбором одежды по размерам, продиктованных Петей. Туда же доставили из близлежащего валютного обувного магазина синие австрийские туфли на средней шпильке.
Бычкову оставалось лишь съездить на служебной серой «Волге» замдиректора по адресу, оплатить и забрать заказ.
Откуда взялся гарнитур нижнего белья, так осталось для Мари загадкой. В ведомственном магазине такого отдела не было, значит, всё-таки заезжал в «Берёзку»**, собственноручно выбрал и приобрёл на «чеки». Из своего кармана?
С Семёном Фельдманом Марина вскоре познакомилась и подружилась. Помог по работе и в человеческом плане. На короткое время стал другом, братом, отцом.
Замечала, конечно, в его крупных еврейских чёрных глазах совсем не отеческие чувства, но никогда сорокадвухлетний мужчина и бровью этого не показал, ничем не смутил.
Создавалось впечатление, что он удерживал Бычкова от необдуманных поступков в попытке помочь Марине в поисках Алексея. Как и другие его горячные порывы, понимая девушку намного лучше, чем влюблённый Петя.
«Достойный, надёжный, спокойный и интеллигентный человек, – Мари долго говорила ему “спасибо»”, тяжело вздыхала, вспоминая. – Побольше б таких людей – мир стал бы светлее и добрее».
Его вскоре не стало: автокатастрофа во время служебной командировки где-то за Байкалом.
…Подруга, скучая без Мари на складе, вновь попросила пожить с нею, так как летом дети были в летнем лагере, а, вернувшись, ходили на «пятидневку». Пять дней в неделю оставалась в пустой квартире один на один с одинокой вдовьей долей.
Приглашение стало манной небесной!
Бывший распоясался, не давая возможности спокойно жить в комнатке: пил, буянил, рвался в дверь. В квартире стали частыми гостями милиционеры, и, поняв, что хорошим это не закончится, ушла снова к подруге. У ребят появились две мамы.
Успехи в машинописи, за три месяца упорных тренировок на работе и дома у Нади, достигли совершенства.
Задержка допоздна в опустевшем корпусе завода давала двойную выгоду: навык в печатании на разных типах машинок и возможность… часами обзванивать Москву по объявлениям обмена жилплощади.
Однажды, договорившись с очередными «вариантёрами», положила горячую трубку телефона, напряглась: что-то мелькнуло под дверью, напугав до смерти!
Прислушалась.
«Тихо. Показалось? Или… “эти”, из Конторы? Зачем? На заводе “Первый отдел” исправно работает и шлёт “им” подробные отчёты о работе – завод “ящик”, информация в руках бывает под грифом “Секретно” довольно часто.
Сколько ни слушала, в огромном четырёхэтажном корпусе было тихо. Приказала себе расслабиться и забыть.
– Пора ехать смотреть вариант обмена».
Выйдя на указанной в объявлении станции метро, только стала спускаться со ступенек терминала на асфальт улицы, как из сумеречного рассеянного света сентября выступила высокая статная фигура… Петра Владимировича!
– Нам туда.
Подхватил её, опешившую и онемевшую от неожиданной встречи, под руку, настойчиво повёл по адресу.
– Я всё слышал под дверью. Прости, не хотел тебя напугать. Вернулся с полдороги в кабинет. Вспомнил, что не взял в столе ключи от комнаты. Возвращаясь, услышал твои переговоры, – крепко держал девичью руку ладонью, надёжной и тёплой. – С ума сошла! В одиночку по темноте ездишь по адресам! Не маленькая девочка, право – так и до беды недалеко, Маринка!
Остановился под фонарём, посмотрел сверху с непонятным выражением лица, очень её тревожащим. Взял за плечи таким знакомым жестом, что дёрнулась, как от удара плётки! Заметив это, глубоко окунулся в сумрачные глаза и грустно улыбнулся.
– Он так тебя брал, да? Наверное, мы, мужчины, все одинаковы?
– Нет, Пётр, на все. Лишь некоторые, которые чем-то похожи. Одного типажа, что ли? Или с похожими манерами и жестами. Не знаю. Сложный вопрос, – вздохнула, опомнилась, удивилась. – Что ты здесь делаешь? – схватила за отвороты его пальто, притянула, требовательно смотря в глаза. – Это мои проблемы. Тебе и на работе меня достаточно. Отдыхай. Развлекайся. Влюбляйся. Живи. Не стоит из-за меня портить личную жизнь.
– Кто тебе сказал, что я её порчу? Развлекаюсь! Всё что-то новое узнаю с тобой, – так странно смотрел, тревожа всё больше. – Сейчас идём по объявлению смотреть вариант размена. Это полезнее, чем тупо уставиться в телик и дремать под его бормотание.
Как-то легко наклонился и поцеловал в уголок губ, опять вызвав её резкое вздрагивание.
– Как, и в этом похож?
Обняв по-настоящему, прижал ручищами к мощной фигуре, поцеловал, закрыв глаза и вздрогнув. Отстранился нескоро.
Заглянул в расширенные печальные глаза, горько усмехнулся, словно насмехаясь над собой.
– Не похож. Не судьба. Прости, – тяжело протяжно вздохнул.
Поспешно отвернул лицо, скрывая острое разочарование и острую душевную боль! Справившись с чувствами, выпустил девушку из крепких объятий, повёл по тротуару, обняв рукой за плечи.
– Идём. Пора. Нас ждут.
Машинально прижал её к тёплому боку, спрятав в подмышку.
Хмыкнула: «Высокий. Лишь немного ниже Лёши».
Улыбнулся, покосившись сверху.
– Кстати, ты и не заметила, как назвала меня на «ты» – мне понравилось. Но, прошу, не на работе.
– Не думала даже об этом, не волнуйся. Хватает и сплетен о нас, – погрустнела до дрожи, передёрнулась тельцем, едва сдерживая слёзы. – То ли ещё будет! Петя… у меня ещё одна беда…
Резко остановился, постоял в оцепенении, потом рывком затащил в подъезд ближайшего дома на широком бульваре. Жёстко развернул к себе, впиваясь взглядом в тонкое, бледное до синевы личико с розоватыми подглазниками при свете ярких плафонов богатого просторного фойе. Чем больше рассматривал, тем бледнее становился сам. Стиснув зубы, заскрипел ими, заиграл желваками, сильно зажмурил глаза, даже длинные густые ресницы скрылись в складках век; задышал так, словно готов был сильно закричать во весь голос, мотая в отчаянии головой из стороны в сторону! Справившись с приступом молчаливой истерики, мёртвым голосом спросил, ещё не решаясь раскрыть глаза:
– От него? Какой срок? Хотя, даже не буду спрашивать – хочешь оставить в память об отце.
Дрожал мелкой дрожью, но эмоции держал в жёсткой узде. Медленно открыл глаза, смотря пока на потолок подъезда. Лишь через пару минут опустил взор, уже спокойный и светлый, только нервно дёрнулся правый глаз.
– Я прав?
– Да.
– Дай мне время подумать. Хорошо, Маринка? – очнулся, оглянулся, принял решение. – Идём. Теперь надо быстрее решать проблему с разменом. Срочно!
Не желала, но втянула Петра в свою жизнь.
Ездили по вариантам обмена, обзванивали сотни адресов – всё тщетно: стоило только понадеяться, что уж этот вариант точно «выгорит», как он срывался, и нужно было начинать всё с начала. Срыв за срывом!
И у неё всё сорвалось.
В октябре, сильно поскользнувшись на ледяной корке тротуара, упала низом спины на бордюр, и… всё кончилось, не успев даже показаться из контуров тонкого девичьего стана.
Никто на заводе ничего не узнал. Только Петя и Надежда.
…Через две недели после разговора на севере Москвы, вызвал Марину в кабинет с папкой договоров и попросил сотрудников пока не мешать их сверять – работа нудная, мешкотная.
Все с удовольствием это свалили на новую сотрудницу!
Так вышло, что до договоров дело не дошло.
– Присядьте, Марина Владимировна.
Предложил стул, усадил возле стола, выпрямился, обернулся к старшему экономисту, Ларисе Алексеевне.
– У Вас ко мне всё? До встречи. Жду Ваших ценных предложений по Дубоссарам. Прошу Вас, разберитесь с контакторами, пожалуйста. Опять накладка! Фомина там уже прописалась, молдаванкой стала! Пожалеем сотрудницу. Всего доброго Вам!
Подошёл к двери, придержал почтительно, дождался, когда гроза инженеров величаво и плавно покинула кабинет, послушал неспешные шаги зрелой интеллигентной женщины по коридору и закрыл замок на ключ.
– Всё, у нас есть час, пока Лариса будет «поедом есть» обленившихся и обнаглевших инженерш! – засмеялся, потёр руки, как мальчик, сел в кресло за стол. – Как чувствуешь себя, Мариш? Токсикоз сильный? Видел в столовой: съела только салат и выпила минералку. Мало на двоих.
– Не волнуйся, Петенька, мне хватает, – подняла огромные малахитовые глазищи. – Будет девочка – на первую похоже, – еле сдержала слёзы, закипевшие в горле, отвела взгляд.
– Он хотел зеленоглазую дочку, как мамочка, да? Прости, растравляю тебе душу вопросами, – тяжело вздохнул. – Маринка, пора решать проблему и подумать, как будешь одна поднимать двух девочек. Одиночка. Без помощи. Наедине с бедой и проблемами, – покачал поражённо головой. – Одной не справиться! – поднял руки, останавливая возможные возражения. – Нет! Можешь не вставать в позу, не поверю. Не та ситуация: всё поменялось и далеко не в лучшую сторону!
Резко отодвинул кресло, встал и подошёл к окну, сжав руки в кулаки, оперся ими о подоконник и посмотрел на улицу, на соседние с Инженерным корпусом жилые дома. Вглядывался в спокойные уютные окна и мечтал стать таким же, как обитатели квартир – уверенным человеком, которому неведомы страшные проблемы Мари. Ему, тридцатилетнему мужчине, не справиться с ними, не то что молоденькой отчаявшейся женщине, которой скоро предстоит остаться на жестокой жизненной дороге совершенно одной, с двумя крошечными девочками на руках. Без чьей-либо помощи, отдельной жилплощади и, практически, без средств к существованию! Уже узнал: бывший муж не даёт ей возможности размена и алиментов не платит! Пьянствует, бегает с места на место, меняет работы, чтобы исполнительный лист не нашёл адресата!
Помолчал, обернувшись внутрь кабинета, встал спиной к спокойной, умиротворяющей, отлаженной жизни на улице, продолжил беседу.
– …Если бы он был где-то рядом, то хоть иногда присутствовал бы в вашей с доченькой жизни. А его нет. И никаких новостей. Давно. Твоё любящее, трепетное, чистое и преданное сердце и острое женское чутьё подсказывают, что с ним случилась беда.
Видя, что, залившись слезами, на всё согласно кивает, подошёл к стулу, поднял её рывком и обнял, прижавшись телом: сильным, надёжным и тёплым.
– А он так нужен! – медленно и тягуче гладил узкую спинку, целуя украдкой плечи. – Тогда, нет другого выхода…
Отстранил, отёр голубым платком Марине слёзы и поцеловал с нежностью и пиететом в губы: солёные и мокрые.
– Как только ты решишься – мы распишемся, – поймав удивлённый взгляд, покачал головой, ограждаясь от нападок. – Не горячись! Взвесь, оцени, сравни и реши, пожалуйста, вопрос положительно. Прошу тебя, милая! Так, убьём сразу несколько зайцев: у малышек будет отец, у тебя – статус замужней женщины, вы будете ограждены от сплетен и презрения людей: и здесь на заводе, и в твоём доме, в поликлинике, в роддоме и в яслях… Да, везде! Прошу, пойми меня правильно, Мариночка! У меня будет семья, которую я всегда хотел иметь. Мне тридцать – давно пора нянчить детей. И я совсем не против девочек.
Прижал к груди, положил голову на её макушку. Нервно вздохнул, надрывно, всей грудью.
– Да всё я понимаю! Всё! Не глупый. Для тебя я – не самый лучший вариант в данном случае, но другого-то нет. И времени. Скоро всё станет очевидно и… видно. Не сможешь скрывать бесконечно – природа выдаст. Нельзя больше тянуть. Ожидать твоего любимого мужчину можно годами! И нет никакой гарантии, что появится вообще. Понимаю это прекрасно. Поспрашивал знающих людей… – замер, охрип голосом, почти прошептал: – Боюсь, благополучного исхода ожидать не приходится. Да ты это сама давно почувствовала и поняла, умница. Потому и прошу: подумай, родная! Обещай мне это, девочка моя! Умоляю!
Затрепетал, в порыве чувств стал целовать лицо, шею и волосы, взяв женскую голову в ласковые руки. Очнувшись, вжал отчаянно, сильно, и Мари ощутила, как возбуждён и дрожит. Прижав её голову вновь к плечу, приник губами ко лбу, замер, стуча сердцем громко, буйно, яростно.
Помолчал. Проникновенно и взволнованно, хрипло и страстно договорил:
– А я приложу все силы и способности, чтобы стать достойным такой семьи. Клянусь! Дай надежду. Пообещай мне. Подумай.
– Я обещаю.
…В конце октября месяца случилось падение.
Вечер, толпа на светофоре, сильный толчок в спину, поехавшие по льду ноги, удар спиной о бордюр, вспышка боли, вскрик, набежавшие зеваки, «Скорая».
Была девочка. Четырёх с половиной месяцев. 20 недель. Не выходили.
Вмиг умерла Марина тогда, только мысли жили и мучили бесконечно:
«Конец. У меня нет даже памяти о тебе, Лёшенька мой. Ты её забрал. Так нечестно. Теперь, я в полном смысле одна. Всего лишил. Остались тишина в темноте бессонной ночи, море слёз, съедающих тело и душу, невыносимый ледяной холод одинокой вдовьей постели и полнейшая безнадёга.
Мальчик мой, Лёша, единственный, зачем ты забрал нашу доченьку? Забирай и меня. Молю…»
. * …пошла по этой Виа Долороса, по Пути страданий… – Виа Долороса, Крестный путь, Дорога скорби – это дорога, по которой Иисус Христос прошел от места приговора к казни до Голгофы.
. ** «Берёзка» – в СССР – сеть фирменных розничных магазинов, реализовывавших пищевые продукты и потребительские товары за иностранную валюту (иностранцам), либо за сертификаты, позднее чеки Внешторгбанка и Внешпосылторга, советским загранработникам – дипломатическим, военным и техническим специалистам и членам их семей.
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/11/430