ГЛАВА 10.
ОТКРЫТОЕ НЕБО.
Посидев и тихо поговорив ещё пару часов, втроём пошли в кафе.
Заканчивая дрянной завтрак сносным «фирменным» кофе из турки, который покорно сделал бармен-киргиз, услышали по радио объявление об открытии аэропорта, начале регистрации и полётов.
Расплатившись, неспешно спустились в зал.
Время до расставания понеслось с невероятной скоростью.
На всех табло стали появляться строчка за строчкой номера рейсов, готовящихся к вылету.
Прочитав, Мари тайком вздохнула: «Муслим улетит первый».
Через сорок минут, погрустневший, печально и потерянно улыбающийся, он стоял перед терминалом вылета и держал в руках «дипломат». Выглядел каким-то отстранённым, даже далёким, незнакомым и… по-настоящему несчастным.
Не стала провожать до двери перехода «На посадку», попрощавшись в фойе.
Прощание – наука, которая так и не далась, сколько ни изучала. Боясь испортить последние минуты такого прекрасного ночного бдения, отослала, словно ещё увидятся сегодня непременно.
– Ну, Муслим, пока! Лёгкой посадки!
Интеллигентный и тактичный, сразу всё понял.
– И тебе пока, колдунья! Удачного полёта!
Окунувшись в последний раз в зелень глаз, покраснел, сжал губы и… не сказал того, что читалось в тёплом взгляде, ощущалось в тонком трепете пальцев, держащих импортный кейс.
…Этот взгляд она ловила на себе не раз за последние часы.
Появился он там, на пандусе, когда прильнул к её лбу губами. Едва вдохнув запах волос, кожи, изысканных французских духов «Фиджи», дорогой французской пудры, тонко задрожал, прижав Мари лишь на краткий миг, но сразу справился с порывом и ослабил руки.
Сделала вид, что не заметила, отвлекла серьёзным разговором о давнем.
Позже, открывая входную тяжёлую дверь вестибюля, он наклонился и уже осознанно окунулся в пучину женского аромата, прильнув к её шее под правым ухом губами.
– Муслим, – тихо прошептала.
Едва справляясь с волной дрожи, окатившей от трепетного жаркого дыхания, чувствовала, что целует нежную кожу за ушком всё сильнее и жаднее.
– Больше так не делай. Это будет для тебя же лучше, поверь.
Замер, но отодвинуться не смог, только обнял рукой за талию, нежно притянув к себе.
– Прошу, очнись, услышь. Спасайся… Уберегись…
Лишь через минуту пришёл в себя, не в силах разжать руку и сделать тот шаг назад, что разорвёт обонятельную и тактильную связь: странную, мощную, маняще опасную.
Справившись с чувствами, открыл до конца дверь, завёл Мари в фойе. Продолжал держать за талию взмокшей рукой, бурно алел лицом, как подросток, волнение сбилось комом в горле, мешая говорить.
– Почему сказала, что будет лучше? Чего опасаться? – непонятно смотрел.
Почти шептал сдавленным, низким и чувственным голосом, пожирая взглядом пухлые губы, лесные глаза и светлые локоны чаровницы, каскадом опускающиеся на плечи из-под изумрудного берета. С ума сходил от беззащитного детского кукольного лица: пунцового от смущения, тонкого и нежного, словно фарфорового, с высокими скулами и милыми ямочками на щёчках.
– Объясни, Марина.
Вместо ответа, взяв за влажную руку, подвела к большому зеркалу в нише возле огромного окна-витрины.
– Понаблюдай за собой отстранённо, как за чужим.
Встала рядом и начала прихорашиваться: расстегнула пальто, поправила шерстяную юбочку в крупную складку, подтянула над коленкой колготы, что-то расправила на груди салатовой блузочки, завозившись с многочисленными воланами жабо; улыбаясь и омывая изумрудом глаз отражение, поворачиваясь и оглядываясь, приоткрывала сочные губы с причудливым абрисом, подкрашивала помадой персикового цвета; встряхивая и приподнимая волосы на тонкой длинной шее, причёсывала пальчиками, словно расчёской, пропуская волнистые пепельно-русые локоны меж тоненькими и прозрачными, почти детскими или игрушечными фалангами.
Почему в голове парня вдруг ясно возник образ крохотной златокудрой зеленоглазой эльфины? Не звон ли невесомых перламутровых слюдяных крылышек оглушил? Оглушил так, что слышал лишь надсадное дыхание, гул своего бухающего сердца и бульканье крови, несущейся по сосудам с дикой скоростью! Ошалев, застонал от этой какофонии.
Услышала, перевела странно светящийся малахитом взгляд на его лицо в отражении, загадочно усмехнулась.
Увидел её неясно, словно сквозь дым или туман амальгамы. Туман, что стал почему-то не серебристым, а голубым, и из той синевы кто-то смотрел! Выдохнул с хрипом, ничего не соображая, лишь пошатнулся, опершись ладонями о зеркало-мучитель.
– Стало понятнее? Ещё объяснения требуются? – не глядела в его сторону даже искоса. – Теперь остерегайся зеркал, – тихо прошептала.
Беззвучно отступила от прозрачного, многократно повторяющегося коридора, и ушла из зоны обзора, ослабив влияние даже запахом.
Ошарашенно смотря в постепенно тающий туман, с ужасом потряс головой, пытаясь очнуться от визуального наваждения. Только не смог избавиться от того, что стало окутывать тело.
«Какие объяснения? Нет, шаманка, их не требуется».
Стал рассматривать своё отражение в чистом теперь зеркале, лихорадочно сверкая агатом горящих глаз, пылая не только лицом. Сгорая в чувственном пожаре, признался честно: «Не поверил, глупец. Ослушался. Не спасся. Пропал…»
Уходя по коридору на посадку, ни разу не оглянулся, не обернулся на прощание, стойко выдержав расставание. Только сжал губы до синевы да горько подумал: «Вперёд. Смотри только вперёд, Муса. Сам знаешь, что за спиной – она и её ядовитый шлейф цвета Эдема. Теперь он твой навек, как за платьем короля будет тащиться, пока не рассыплется от старости, не изорвётся в клочья на сложной тернистой дороге жизни. Твоей жизни. И ещё вопрос, что быстрее оборвётся. Что окажется прочнее…»
Мари «услышала» его мысли и высказалась в свой адрес крепко и откровенно. Долго ругала.
Успокоилась с трудом, смогла затолкать чувства глубже в душу и пока не извлекать оттуда. Дала себе время, чтобы утряслись и слежались новое происшествие и чувства, чтобы не выпирали острые грани грусти от разлуки со славным, воспитанным, деликатным и достойным парнем.
«Да-да, поняла, что он мог стать судьбой. Поняла, – тайком вздохнула, держа лёгкую улыбку на лице – сестра была рядом. – Не сложилось тогда. Не получится и теперь. Забыть! Так будет легче. Он не первый и точно не последний. Столько разлук и потерь уж было!.. Переживу и эту. Должна. Обязана. Я никогда не принадлежала себе и не буду. Призвание и “дар” стали жизнью, смыслом и… карой».
Ванда подозрительно косилась, пытаясь рассмотреть что-то особенное, необычное в её спокойном отрешённом лице, заметить следы страсти, печали, отчаяния от разлуки, высмотреть подробности ночной вспышки-любви, выпытать заветный секрет необъяснимой манкости и привлекательности для мужчин. Напрасно.
К двадцати двум годам Мари в совершенстве владела не только лицом, но и чувствами: никто не мог постичь, раскусить, выпытать. Превратилась из кремня в алмаз. Жизнь научила и события за последние два года – ещё та мясорубка души.
…Вспомнился отрывок их разговора.
– …Муслим, объясни, пожалуйста. Почему ты меня назвал рыжеволосой и с изумрудными глазами? Смотри: светло-русая, ближе к тёмной платине цвет. Глаза, скорее, зелёно-карие…
– Думал уже, – характерно пожал плечами и развёл руками. – Сам вижу. Но поверь: тогда ты была именно такой! Клянусь! Даже платье твоё хорошо помню: белое в темный горошек или мелкий цветочек, а на груди что-то красиво блестело и переливалось. С пояском, ниже колен.
– Да, действительно: справа была нашита аппликация из блестящих пайеток и бисера.
Удивилась столь точному описанию одежды. Мужчины на это не обращают обычно внимания.
– Тогда, ещё не понятнее, почему ты меня увидел с другими волосами и глазами?
– Может, во дворе клуба горел красный свет? – предположил. – Нет? Вспомни-ка…
– Нет, не уговоришь! Это тебе показалось от волнения и испуга! – покачала головой, смеясь.
Вновь развёл руками в особенном жесте, посмеявшись над игрой памяти и разума.
Ей осталось поддержать задорный смех, с радостью окунаясь в мягкую, тёплую, уютную ауру парня, купаясь, взаимно оживляя, щедро обмениваясь юными чувствами, забыв о реальности хотя бы на краткий миг.
Почувствовал, загорелся, закружил, схватил на руки, унёс в тёмный уголок, сошёл с ума…
…Солнце окончательно растопило остатки тумана.
Стали видны вдали горы, их ещё заснеженные вершины, густые облака шапками.
Погода наладилась, как и предрёк сибиряк.
Стояли с сестрой у огромных панорамных окон и смотрели на лётное поле, наблюдая за посадкой пассажиров на несколько рейсов сразу.
По влажному бетонному полю суетливо сновали машины заправки топлива и доставки багажа, а с разгонных полос уже начали взлетать лайнеры, унося в порты назначения заждавшихся вылета, истомившихся людей.
За взлетающими самолётами Марина следила особенно пристально: один из них только что унёс от неё человека, которому на годы стала «колдуньей». Теперь опасалась, что таковой и останется.
«Глупый! “Пропал” окончательно. Предупреждала ведь. Да ещё зеркало, а в том тумане Рабыня-беглянка. Отныне будет видеть и его…»
Провожая глазами выруливающий на ближнюю взлётную полосу лайнер, показалось, что в одном из иллюминаторов увидела знакомое лицо.
«Муслим? – задохнулась, передёрнулась, мысленно встряхнула себя за шкирку, отогнав видение. – Просто обман зрения. Слишком далеко, чтобы кого-то разглядеть, – вздохнув, обругала: – Фантазёрка ты, Маринка! Так ею и помрёшь».
Через два часа московский борт выруливал на взлётную полосу.
В маленьком окошке салона мелькнуло здание аэропорта «Манас» с величавой красивой архитектурой, огромные окна-витрины вестибюля и двух этажей, в которых виднелись многочисленные пассажиры. Они были видны с довольно чёткими узнаваемыми лицами!
«Значит, мне тогда не показалось, будто видела в иллюминаторе взлетающего лайнера лицо Муслима! – задохнулась от непонятных слёз. – Он не выдержал и оглянулся! Дурная примета. Мы не увидимся никогда. Больше бог не сведёт. Всё. Прощай, мой сибирский горец…»
Борт вырулил на последнюю разгонную полосу. Стремительно набирая скорость, надсадно свистя реактивными двигателями, готовился совершить решительный прыжок в открытое небо. Ринулся, напрягся, задрожал…
Пассажиров прижало к креслам.
Стыки бетонных плит взлётной полосы почти не ощущались, сгладившись от скорости. Рывок!
– Всё! В небе! – вырвалось единогласное.
Яркое солнце ослепило после темноты и серости тумана на земле. Синее чистое небо распахнуло объятия, собираясь на руках донести желающих хоть на самый верх, в космос!
Густая насыщенная синева и слепящий свет резали глаза, давление нарастало, закладывая уши, вдавливая людей всё больше в мягкие кресла. Заплакал ребёнок и его стали тихо успокаивать. Пассажиры притихли, учащённо дыша. Стюардесса объявляла о правилах полёта, знакомила с экипажем, инструктировала.
Открытый простор обрадовал всех: «Летим! В воздухе. Домой».
Ванда уснула, едва разрешили отстегнуть ремни.
Марина позавидовала с улыбкой: «Кошка! Где уютно, там и дом. Счастливица». Вздохнула, понимая, что самой вряд ли удастся заснуть. Всё прокручивала в голове события последних суток:
«Отец, больница, прощание с родными, туман, пустой аэропорт, кафе, спящие самолёты и наглухо закрытое небо. Бессонная ночь, знакомство, разговоры… И ещё что-то такое, отчего до сих пор трепещет и ноет сердце… Что-то, что забудется, ох, как не скоро… Что-то важное, что нельзя никак забыть… Оно станет судьбоносным…»
Засыпая, увидела себя девочкой неполных пятнадцати лет, стоящей на площадке перед клубом на лёгком августовском ветру. Физически почувствовала, как волосы шевелились и щекотали лицо, дешёвый ацетатный шёлк платья вновь противно «прилип» к ногам, и его едва отрывал свежий поток воздуха из ущелья.
Из окна соседнего дома бил свет ночника, стоящего на подоконнике. Колпачок в виде шляпки мухомора вращался вокруг своей оси от восходящего нагретого воздуха лампочки, разбрасывал по сторонам яркие световые пятна красного и оранжевого цвета. Они метались по подоконнику, окну, шторам, палисаднику, улице и… дороге, где Мари стояла!
Ахнула, догадавшись в конце концов.
«Так вот почему я стала тогда “рыжей”! – через сон подумала, вздохнув с облегчением. – Сказал, что вокруг меня искры красные летали! Не искры, а отсвет от ночника! – грустно выдохнула, искренне сожалея: – Теперь не объяснишь парнишке-турчонку, что у меня волосы другого цвета… Не узнает… Так жаль… Улетел он…»
КОНЕЦ.
Август, 2006 г. . И. Д.
Февраль 2013 г.
http://www.proza.ru/2016/08/29/856 – Эпилог.