В ЧУЖИХ СЕМЬЯХ (продолжение)
Пока Аксинья ездила на могилу брата и невестки, пока в госпитале проведала племянницу, прошло две недели. За это время детей и оставшееся имущество привезли к ней, в Якэши. Печальная весть собрала родственников, живших в соседних деревнях. Дядья и тётки по своему усмотрению поделили детей и имущество. Делёж проходил в доме Аксиньи. Её мужа, Якова, не пригласили, его мнения никто не спрашивал.
Лёньку взяла в свою семью тётка Дарья, сестра его матери, Лёнькина крёстная. С ней и её детьми он был знаком и без лишних слёз согласился.
Маленькая Зинка, перепуганная пережитой трагедией, ни на минуту не отходила от Клавы и ни к кому не хотела идти. Когда её отнимали от Клавы, она цеплялась за подол старшей сестры и кричала: «Нянька, я боюсь, нянька, не отдавай меня! Не хочу, нянька…». Когда увезли Зинку, Клава забилась в угол и долго и горько рыдала. Ей было жалко Зинку, маленького Николашку, которого ещё на Хингане забрал священник. Но в то, что Муська выживет – никто не верил. Клава чувствовала себя одинокой, никому не нужной. Ей не верилось, что родителей нет, и семья вместе никогда уже не соберётся.
Клаву определили к дяде Афанасию, младшему брату её отца. У Афанасия и его жены Татьяны было четверо детей, и им нужна была нянька. Клаву рано утром будили доить коров, нянчиться с детьми, но тётке угодить было трудно, она постоянно укоряла Афанасия за то, что в доме появился лишний рот. Дядя был очень похож на Клавиного отца. Ей всегда было горько видеть, как он ласкает своих детей. Клава убегала в сени и долго рыдала, там, бывало, и засыпала, но её отсутствия никто не замечал. Частенько дядька напивался, в пьяном виде терял рассудок, избивал Татьяну, хватался за ружьё и стрелял. Тогда уж все разбегались по соседям, если это было зимой, а летом прятались на огороде или на сеновале. В семье Клавы не было скандалов – и ей было страшно это видеть. В шестнадцать лет Клава просто сбежала от дядьки и стала наниматься нянькой у чужих людей.
К возвращению Аксиньи домой – ни детей, никакого имущества не осталось. Ей стало обидно, что ей навязали пятилетнюю калеку, с которой надо было нянчиться. К Маруське, так звали Мусю в новой семье, сердце Аксиньи не лежало. Её душила злоба на родственников, на брата и невестку,- и вымещала она свою злобу на беспомощной Маруське. Девочка долго не могла привыкнуть к тётке. По ночам Маруську мучили кошмары, она кричала во сне. Аксинья не высыпалась, нервничал и Яков. Надоевшую Маруську Аксинья на ночь забрасывала в подполье, та затихала надолго, боясь темноты. Когда рано утром Аксинья вставала доить корову, тогда и вытаскивала девочку из подполья. За каждую провинность тётка её била, а соседкам, которые жалели сироту и укоряли Аксинью за жестокость, она говорила им: «Я держу эту мерзавку в ежовых рукавицах». Достатка в семье не было, у Аксиньи было трое своих детей: Милочка, Гоша и Петя. Старшей, Милочке, было 12 лет. Сначала дети жалели приёмную сестру. Братья смастерили тележку и на ней возили за собой Мусю. Вечером появлялись грязные, пыльные, но довольные. Тележка вскоре развалилась, а таскать сестрёнку на руках никому не хотелось, да и сами они были детьми. Им хотелось гулять и они, сговорившись, вставали пораньше, пока Маруська спит, убегали на речку на целый день. А вечером, когда они возвращались, мать встречала их с ремешком. Рёв в доме стоял в четыре горла. Вместе с сестрой и братьями ревела и Муся, ей было жалко их и страшно. Перепадало всем без разбора. Часто девочка целыми днями сидела одна у окошка. Приходили соседки и жалея её, говорили: «За что же Бог наказал ребёнка? Что её ждёт дальше?..». У Аксиньи было на божничке много икон, а по праздникам горела лампада. Маруська смотрела на иконы и говорила: «Боженька, ты злой, ты забрал у меня ножку, маму, папу и Шуру. Я тебя боюсь». Однажды Аксинья услышала такое, выпорола ремнём и заставила носить крестик. Маруська его часто снимала и прятала, за что её снова наказывали.
Но время шло, дети подросли, Маруська звала тётку мамой. Когда Аксинья злилась и запрещала её называть матерью, Маруське было очень обидно.
В шесть лет Мусе сделали костыли и она , наскучавшись по воле, целыми днями с соседскими ребятишками прыгала в классики, играла в лапту Во все игры её принимали, она была подвижной, общительной. Наблюдавшие взрослые грустно вздыхали и беззлобно называли её хулиганкой. Напрыгавшись за день на костылях, аппетит был отменный. Когда Аксинья видела, с каким аппетитом ест Маруська, корила её: « Ишь, разъелась на тёткиных харчах». Муся давилась слезами и хлебом, но не смела выйти из-за стола, иначе тётка ещё больше злилась.
В семье тётки она прожила до шестнадцати лет.
(продолжение следует)