Человек в процессе жизни постепенно превращается в свое размытое жизнеописание. Иногда это что-то забавное и озорное. Но чаще всего скучное и заурядное. Такое, что самому не хочется перечитывать, не то что давать кому-то. И счастливо тот, кому удается вписать в эту летопись странички большой любви или искренней бескорыстной дружбы. Для кого-то утрата этих прекрасных проявлений реальности является утратой всего смысла существования.
- У вас свободно? – услышал сквозь пелену воспоминаний Салин нежный девичий голосок.
- Да! – ответил он машинально, подняв глаза. Перед ним стояла смуглая, кудрявая девушка, с голубыми влажными глазами. Она улыбалась ему. Салин попытался улыбнуться в ответ. Получилось неубедительно. Он даже не обратил внимания на то незначительное обстоятельство, что в кафе было полно пустых столиков.
- У вас такой грустный вид… - сказала она, усаживаясь за столик, рядом с Салиным. – И я подумала, может, я чем-то смогу вам помочь…
- Да нет. Спасибо вам, конечно… – печально ответил Салин. – Но мне никто не сможет помочь. У меня друг умер.
- Простите, ради Бога. – девушка смущенно приподнялась. – Вы, наверное, хотите побыть один.
- Нет! Не хочу! Напротив! – испугался Салин. – Не уходите.
Девушка снова села. Она была похожа на гречанку. Задумчивый взгляд ее словно исходил из глубины Троянского прошлого.
- Выпьете что-нибудь? – спросил Салин.
- Немного коньяка. – ответила девушка. – С мороженным. – голос курчавой гречанки был таким глубоким, будто доносился из лона Земли.
Девушку звали Настя. Она была студенткой юридического института. Через десять минут она уже освоилась и называла Салина на «ты». Салину она сразу понравилась, как может понравиться пятидесятилетнему одинокому холостяку юное беззаботное существо. Одинокому холостяку понравится всякое живое существо, которое проявит к нему какой-то интерес, и хотя бы немного участия и внимания. Салин испытывал некоторое чувство неловкости. Ему казалось, что официантка смотрит на него с насмешкой. Он чувствовал себя рядом с Настей глубоким стариком. Но он успокаивал себя тем, что не он был инициатором знакомства. В конце-концов. Да и кому какое дело? Он рассказал ей о Мите и даже показал ей фотографию двадцатилетней давности. На этой фотографии они стояли с Митей возле консерватории с цветами в руках. Сразу после того памятного концерта, который сделал Митю знаменитым.
- Отчего он умер? – спросила она.
- Он не смог выйти из запоя. – пояснил Салин. - Черная горячка. Синдром Зухеля-Перейры. В последнее время он много пил.
Салин взглянул на девушку и столкнулся вдруг с ее взглядом, исполненным какой-то глубинной нежности и доброты. Это была какая-то концентрированная, спрессованная временем женская нежность. Он даже слегка смутился.
- Мне хочется сделать для вас что-нибудь хорошее. – сказала девушка, тронув его руку.
- Если вам не трудно, то побудьте со мной еще немного. – ответил он, пожав плечами. В уме он подсчитывал, сколько денег оставалось у него в кармане. Получалось, что он не может даже купить ей кофе. Решение пришло в одночасье.
- Вы не обидитесь, если я приглашу вас к себе? – спросил Салин. – Вы только не подумайте ничего плохого…
- Нет! Что вы! – не обиделась, а даже как-то обрадовалась Настя.
- Если честно, - извиняющимся тоном пояснил Салин, - то у меня сейчас с деньгами не густо. Похороны… Так получилось… А дома есть бутылочка хорошего вина. И дома много хорошей музыки.
- Здорово! – сказала Настя, закрыв от радости глаза.
Салин жил совсем недалеко от кафе. Через две минуты они были уже на месте. Он открыл дверь квартиры и пропустил девушку вперед. Включил свет в прихожей и быстро прошмыгнул в комнату, чтобы убрать с батареи сиреневые фланелевые кальсоны. Он сунул их в шкаф и вернулся к гостье. Настя с любопытством разглядывала картины в прихожей.
- Это вы рисовали? – она кивнула на одну из картин.
- Нет. Это мне дарили мои друзья-художники.
- А это – кто здесь изображен?
- Это Александр Флехтенмахер. Румынский скрипач-виртуоз девятнадцатого века.
- А он вам что – родственник? – Настя прошла в комнату.
- Дядя. – неожиданно соврал Салин. – Двоюродный, правда. Он тоже помер.
- Как интересно. А вы – музыкант? – спросила Настя, проведя пальцем по пыльной лакированной поверхности рояля «Беккер». Она нарисовала вопросительный знак.
- Мы с Митей вместе учились в консерватории. – ответил ей уже из кухни Салин.
- А ваша жена тоже померла?
- Вы будете смеяться, но она жива и здорова! Они просто стала Митиной женой..
- Вы потом мне сыграете что-нибудь?
- Конечно. Конечно сыграю!
Салин принес из кухни на мельхиоровом подносе вино и фрукты. Они выпили. Потом он играл ей Бетховена. Играл и вспоминал Митю. В последнее время Митя совсем уже не подходил к инструменту. Он только пил и слушал, как играют другие. Салин играл так проникновенно, что в конце третьей части восьмой сонаты незаметно для Насти всплакнул. Не сильно. Так, слегка.
- Как здорово! – воскликнула восторженно Настя. – Мои знакомые не умеют играть так на фортепиано.
- А что они умеют? – спросил рассеянно Салин.
- А! – брезгливо махнула рукой Настя. – Тупые уроды! Только хапать и торчать могут! Давайте-ка лучше выпьем с вами на брудершафт. Я ужасно рада, что познакомилась с вами. Все пацаны какие-то пустые. С ними жутко неинтересно. – она ловко разлила вино по бокалам. Салин сел рядом на диван. Девушка ловко обвила его руку своей и, нечаянно расплескав немного вина на диван, сделала несколько торопливых глотков и приблизила свои жадно шевелящиеся губы к его лицу. Салин шумно сглотнул. Наверное, год он уже не видел так близко женские губы. Поцелуй был коротким, но страстным. Салин ничего не успел понять. Некоторое время он сидел слегка обескураженный происшедшим.
- А это – что? – вывел его из забытья Настин голосок. Она держала в руках большой серебренный подсвечник.
- Это ханукальная менора. – ответил Салин.
- А что ей делают?
- Это ритуальный еврейский подсвечник. Восемнадцатый век.
- Он, наверное, страшно дорогой?
Салин пожал плечами.
- Его подарили мне в Израиле.
- Ой! Вы были в Израиле? – всплеснула руками Настя. – Как здорово!
Салину было тепло и приятно. Он смотрел на Настю и глупо улыбался. Стоило прожить жизнь, чтобы понять, что счастье, это когда ты сидишь в кресле, в теплой уютной комнате рядом с юным, восторженным созданием, бросающим на тебя откровенные, полные слепого восторга взгляды.
Они расстались на рассвете. Договорились встретиться завтра в полдень возле памятника Пушкину, чтобы сходить к Мите. Салин утром принял ванну. Надел новый костюм. По дороге купил цветов. Один букет для Насти. Другой – для Мити. Но в полдень Настя не пришла. Она не пришла ни в час , ни в два. Салин сначала ходил взад-вперед вдоль аллеи. Потом сел на скамейку. Рядом с ним села возникшая откуда-то безумная побирушка с черным полиэтиленовым мешком в руках, с нарумяненными щеками, в ярком ситцевом платье. От нее исходил невыносимый тяжелый смрад.
- Идите все отсюда! – громко выкрикивала она время от времени. – Представьте, что вы у меня в гостях и идите все отсюда! Наливайте кофе в постель! Это Эмиль Гилельс! Это Бятховен! Я торчу от Бятховена! Особливо от третьей части алигретты! А первая чяасть лягро мне не катит! От бури от его я просто обалдеваю! Та-та-ти-да-ти да-таа-а-а-а-а…
Когда стало темнеть, Салин пошел в то самое кафе, где он вчера повстречал Настю и на последние деньги заказал бутылку греческой Метаксы. Он здорово накачался под безумные гитарные рулады Joe Satriani. В голове шумела буря, вырывая с корнем ростки его воспоминаний.
Возвратился домой он около двенадцати. Дверь квартиры была распахнута настежь. Салин невидящим взором окинул пустые стены коридора и медленно сполз по дверному косяку. Ему вдруг все стало безразлично. Весь мир в его сознании сжался в один маленький светящийся теплый комочек, из которого ему приветливо улыбаясь, махал руками счастливый и юный Митя.
КОНЕЦ