***
Такого на веку людском
Не помнят предки:
Цвету забывшимся кустом
И прячу ветки.
Я знаю, как я не права,
Пустив побеги, -
Повсюду падает листва,
Узнав о снеге,
И про сугробы говорят
За лесом где-то.
И лишь мои цветы горят…
О, бабье лето!
***
Примеряю, примеряю, примеряю
Жизнь свою в слиянии с тобой.
Проверяю, проверяю, проверяю
Лоскут неба на закате голубой.
Дождиком его опять полощет
От утра до нового утра…
Всем угомониться было б проще,
Раз пришла осенняя пора.
Но я вижу, что на склоне где-то
Краткого и пасмурного дня
Заблудилось в паутине бабье лето
И зовёт унылую меня.
Я себя совсем не одобряю
За решимость ввязываться в бой,
Но наивно примеряю, примеряю
Жизнь мою в слиянии с тобой.
***
Когда опять во тьме земной
Грибницы жгла тугая сила
И на ветру платок цветной
Над лесом осень проносила,
Я обнаружила в себе
Готовность к плотскому пороку,
Борьба с которым по судьбе
Совсем не возымела проку.
Мне захотелось наплести
По всей земле паучьи сети
И вновь надолго обрести
Все радости на этом свете,
Вдыхать забытый аромат
Горчащего мужского тела
И осчастливить всех подряд,
Кем безнаказанно вертела.
Во дни, когда последний лист
На мокром дереве трепещет,
А горизонт уныло мглист,
Я услыхала голос вещий.
Он мне шептал: побудь травой
И шелести под сапогами,
Качая умной головой,
Благословляема богами.
Взберись по лесенке ветвей
И яблоком пади под ноги
Там, где умолкший соловей
Себе не требует подмоги.
Скатись дождинкой по стеклу
И стань частицей лужи грязной.
Дожди, они теперь к теплу
И к жизни праздничной и праздной.
О чём жалеть, чего желать,
Когда увяли все заботы
И наступили благодать
И отдых от шальной работы.
Наградою летят листы,
Покрыты золотом и медью,
И расшумелися клесты
У грядок с огородной снедью.
Над отдыхающим гумном
Плывёт, как песня, воздух пряный.
И хоть я чувствую давно
Себя нажившейся и пьяной,
Но фактам этим вопреки,
Как устье гаснущей реки,
Я снова силы обретаю
И в океане таю, таю…
***
Переболела – вмиг и разом,
И всё накрылось медным тазом:
Надежды и мечты.
На горизонте неподвластном,
Как день ушедший, тихом, ясном,
Маячишь ты.
Мне думалось – весна, а это,
В одежды яркие одето,
Мелькнуло наше бабье лето
И скрылось за горой.
Зачем по-детски огорчаться?
Ведь годы невозвратно мчатся,
И их назад не докричаться,
Хоть хочется порой.
Простим себе наивный опыт,
Который не без крови добыт,
Но не пройдёт зазря.
Смотри: в объятья к горизонту
Под радужным весёлым зонтом
Спешит заря!
***
Счастливая – часов не наблюдаю,
Бруснику собираю на пеньках
И радуюсь распахнутому раю
И запаху хмельному на руках.
Придёт пора, и ворогом гнетущим
Зима вползёт в любимые края,
И перед бестелесностью грядущей
Склоню покорно голову и я.
Но не теперь. Весёлые пичужки
Клюют со мною ягоды в лесу.
А вечером сушить в своей печушке
Я две корзины белых принесу
И прикорну на стареньком диване,
Пока трещат поленья на поду,
И покупаюсь в жалостном обмане,
Что никуда вовеки не уйду,
А буду так же зябко кутать плечи
И на других смотреть со стороны,
Угадывая то, как годы лечат
Зияющие раны у страны…
Ну, а пока не время, не горюю
И в долгом одиночестве моём
Себе блаженство тихое дарую
Смотреть по вечерам на окоём -
Ведь осенью он цветом, как брусника,
Которая танцует на пеньках
И превращает грусть мою в грустнику,
И кровью остаётся на руках.
***
Укус гадюки – как ожог
Крапивой ненароком!
Как оглушительный прыжок.
Как столкновенье с роком.
Как пуля подлая.
Кинжал,
Вонзённый в спину ночью.
Как одоленье рубежа,
Представшего воочью.
Укус – как свежая межа
Меж будущим и прошлым.
И там земля ещё свежа,
Хоть я во страхе пошлом
Уж отлежала дней пяток
Под капельницей с судном…
Укус – почти как кипяток.
Как встреча с нашим судным
И неизбежным близким днём -
Мне выданным заочно…
И, опалённая огнём,
Теперь я знаю точно:
Последний миг, как сильный шок,
Не угадать по срокам.
Укус гадюки – как ожог
Крапивой ненароком.
***
Не придёт на ум учёному,
Как рождалась наша стать.
Мылись в бане мы по-чёрному,
Чтобы беленькими стать.
Мы бывали неприветливы
И разили в глаз, не в бровь,
Защищая от поветрия
Нашу чистую любовь.
А ведя дорогу каждую,
Чтобы сдуру не скривить,
Мы себя терзали жаждою,
Чтобы слаще было пить.
Были мы во всём упорными -
Понапрасну не проси, -
Чтобы знаками опорными
Всё отметить на Руси.
И тому, кто сердцем праведный,
Выверять свой каждый шаг
Помогает наших прадедов
Непомеркшая душа.
Даже важному учёному
С нею рядышком не встать.
Ходим в баньку мы по-чёрному,
Чтобы беленькими стать!
***
Хочу отделить свои зёрна от плевел.
В полях, где качает головками клевер
И мёдом дурманит пчелу и шмеля,
Сижу, на неровные кучки деля
Прошедшие дни: без тоски и – в печали.
И силюсь понять, что во мне означали
Толчки, будто бьётся во чреве дитя,
Свою пуповину на шею крутя.
И с разных сторон, с горизонта границы,
Ко мне устремляются вещие птицы
И песней дают что-то тайное знать.
Но я не умею язык их понять
И плачу бесслёзно, и руки ломаю,
И к небу с мольбою лицо поднимаю,
Готовое считывать даже намёки,
Поскольку уже не под силу упрёки,
Которыми я заклеймила себя…
А где-то у речки, кепарь теребя,
Сопливый мальчонка следит за удилом
И сладко гадает, где нынче под илом
Пытается скрыться солидный улов.
Он счастлив без лишних претензий и слов,
Поскольку ума не изведал терзаний
И помнить не может про тяготу знаний.
Не тут ли ответ, что мы ищем веками?
Какими же надобно быть дураками,
Чтоб душу свою надрывать над разгадкой
Судьбы человечьей, от веку негладкой
И нам не доступной в сплетеньях своих!
Вот есть летний вечер, покоен и тих,
Комарье круженье и чистые дали.
О счастье таком я мечтала б едва ли,
Когда бы на берег судьба не вела,
Принудив оставить пустые дела.
И мне до сих пор даже вспомнить позорно
Про то, как я мучилась выискать зёрна
В немыслимой куче истерзанных плевел
В полях, где поникший головками клевер…
***
Проклюнусь выпавшим зерном,
Взойду под зиму в сером поле
И буду рада этой доле,
А всё былое станет сном.
Под шёпот стынущих дождей
С трудом нащупаю колосья,
С которыми страдала врозь я,
Пока была среди людей.
Теперь же, стеблем на ветру,
Я гнусь, но всё же не ломаюсь,
И одиночеством не маюсь,
И всё вокруг мне по нутру.
Знобящей зеленью своей
Лесов украшу позолоту,
И, может быть, наивный кто-то
Вдруг ощутит меня своей.
Всё вместе будет по плечу
Нам среди жуткого мороза,
Ну, а детали – это проза,
Ату её, ведь я – лечу…
…на землю выпавшим зерном
И помню только об одном:
Жизнь нарождается из смерти!
Дождитесь срока и проверьте.
***
Сварю себе супец из белого,
Потом из рыжиков рагу.
С душой останусь задубелою
Стоять на милом берегу.
А жизни юркие судёнышки
По Лете дальше поплывут.
Моя ж судьба - хлебать одёнышки
И свой поддерживать уют.
И заповедной ночью звёздною,
Когда глядит в окно луна,
Не сознаваться гостю позднему,
Как я измаялась одна.
Придёт зима. Под шубой белою
Не будет спасу и врагу.
Ну, а пока – супец из белого,
Из чистых рыжиков рагу.
***
Ну, что тебе сказать ещё, мой друг,
О счастье в нашем тихом захолустье,
Об избах покосившихся вокруг,
О жизни, устремляющейся к устью?
Я не хочу игривый твой досуг
Напрасно уснащать вселенской грустью:
Ты тотчас позабудешь про неё,
Ведь в этом мире каждому – своё.
И я не стану в мягкой тишине
Переплетать запутанные сплетни.
Мне так светло, покуда в вышине
Ещё курлычет отголосок летний,
Хотя года, висящие на мне,
Всё тяжелее и другим заметней.
Но что о них сегодня горевать?
У времени деньки не своровать.
Я полюбила выжданный закат
И алую моих небес сорочку,
Я вызнала, что каждый был бы рад
На этом свете получить отсрочку
И не спешить уйти в небесный град,
Последнюю дописывая строчку.
Да что с того? Нас кликнут, не спросясь,
И с этим миром прекратится связь.
Вот так и листья падают с дерев,
И птицы вдруг вспорхнут – и улетают,
И зори остывают, догорев,
И вечные снега по капле тают,
А души наши, детски замерев,
Последние объятья обретают.
Мы просто научились забывать,
Где наша родина и кто для нас прамать.
Но память возвратится, стоит нам
Опять войти в космические воды
И тотчас углядеть по сторонам
Заботливо отмеченные броды.
Нас вызовут по тайным именам,
Заметив полыхающие кроды…
При выборе – беднячка или знать --
Я предпочла бы третье: много знать
И быть счастливой в тусклой стороне
Не от земного тленного богатства,
Которое родит на стороне
Лишь зависть и опасное злорадство,
А оттого, что помнит обо мне
Небесное изысканное братство.
И что тебе сказать ещё, мой друг,
Об избах покосившихся вокруг?
***
Уже готов улечься дикий зверь
И в поисках норы по лесу рыщет…
Но тут закатный луч ворвался в дверь,
Убогость моего узрев жилища.
И, проскользнув мельком по потолку,
Тенёта с мизгирями освещая,
Он спрятался у печки на боку,
Меня за всё, беспутую, прощая.
А мне и ладно: хоть одна душа
Уважила меня за три недели,
Пока я пребывала без гроша,
Но при любимом бесполезном деле.
Зато никто не смог и упрекнуть
За полностью запущенные гряды
И ненароком грязным пальцем ткнуть
В нестиранные ветхие наряды.
Мне не нужны пустые похвалы
За собранные летом урожаи
От тех, кто натрудился, как волы…
Я тоже не лентяйка – я рожаю!
Бывает, и по сотне строчек в день,
Бывало и по тыще, я считала!
Но если на лицо ложится тень,
Меня не троньте лучше – я устала.
Устала душу скручивать жгутом,
Раскладывать устала для просушки.
А я ещё и женщина притом,
А вовсе не обычная несушка.
Мне надобно набраться теплоты,
Чтоб возвращать её обратно миру,
Настроив на доступные лады
Мою давно надорванную лиру.
А теплоты всего-то – солнца луч,
Пробравшийся сегодня на закате
Из-под далёких и тяжёлых туч
И у меня улёгшийся в кровати.
Конечно, я его не прогоню,
А ласково укрою одеялом…
Пегасику, крылатому коню,
На дворике печально постоялом,
Когда подолгу я сижу в избе,
Перебирая старые досады.
Мы с ним давно слиянны по судьбе.
Вот и теперь – приду и рядом сяду,
По морде буду гладить, по хвосту,
Овса задам, воды ведро подвину…
И мне опять покажется: расту!
Душа уже взошла наполовину!
Тогда – пора! Готовься, мой Пегас,
Ведь впереди неведомые дали!
Быть может, полетим в последний раз
В края, которых прежде не видали.
Улёгся спать в нору опасный зверь,
И мы оставим незакрытой дверь:
В моём убогом стареньком жилище
Пусть солнца луч себе отыщет пищу.
***
Когда-нибудь случится на веку --
Изнемождённо перейдя реку,
Я тихо и покорно изреку:
Люблю свою последнюю строку!
Пусть выпила она меня до дна,
И даль до горизонта не видна,
И я опять мучительно одна,
Но лишь она мне истинно родна,
Простая, неуклюжая, кривая,
Немножко покорябанная с края,
Которая, колдуя и играя,
Ведёт меня тайком в пределы рая.
И как счастливый самый человек,
Я с ней обручена на долгий век,
До той поры, пока не ляжет снег
В ложбиночки моих остывших век.
***
На далёкие отроги
Золотая пала тень.
Завершилась ночь Сварога,
Народился новый день.
Нет теперь пути обратно,
И душа моя поёт.
Над иконою надвратной
Новый символ восстаёт,
Завершая этот бренный
Унизительнейший век.
Ты – господь моей вселенной,
Возрождённый человек!
***
Душа моя опять тиха
И пробует подспудно
Поймать мелодию стиха
В отдохновеньи трудном.
А ноты стайкой воробьёв
Взлетают к небосводу.
Им нужен благодатный кров
В ненастную погоду.
Но прохудились все дворы,
И на крыльце протечка.
Придётся, видно, до поры
Нам прятаться на печке,
Ловя мелодию стиха
Не явно, не прилюдно.
Без рифмы жизнь моя плоха
И объяснима трудно.
***
Я не стану лист последний
Тёплым летом обольщать:
Дед Мороз стоит в передней
В новой шубе из плаща,
С оторочкой ярко-жёлтой,
Кисти ягод в коробу.
«Ты не рано ли пришёл-то?».
Отвечает: «Бу-бу-бу…».
Знать, не радую приёмом.
Ишь ты – старый, а артист!
Ввечеру упал за домом
И погиб последний лист.
***
На душе моей опять праздник:
Снег не только малышей дразнит,
И меня в свои забрал лапы.
Не хватает только мне шляпы
И морковки на лице красной,
Чтобы сразу стало всем ясно:
Перед вами -- снеговик Петя,
Он стоит на радость всем детям.
Даже шарфик на моей шее,
Чтобы стала я хорошее,
О печали забыв на год.
Вон ведь сколько висит ягод,
Чтобы птицам одолеть холод!
А весной и стар -- опять молод,
Ибо солнышко так светит,
Что и взрослые – как дети.
***
Это как же такое вышло,
Что мой кучер в пути ослеп?
Разминулись седок и дышло,
Затерялся во поле след.
Закуржавленный, занесённый,
Укрываю себе бока.
Добрый Господи вознесённый,
Не остави меня пока!
Свет от месяца так печален,
И завьюжины так сильны.
Никого мы не повстречали
На просторах моей страны,
Разве волк пробежал неловко
Или заяц впечатал шаг…
Ах, судьба ты моя, плутовка,
Ах, душа ты моя без гроша!
Запахну полушубок старый,
Уложу пожитки в мешок.
Развяжу на старинной таре
Мамин выцветший ремешок
И хлебну я живой водицы,
Хлеба корочку размочу…
Мне приказано к вам явиться?
Я иду к вам. И не ворчу.
***
Видно, дьявол из дома вышел,
Вот и ангел крыла простёр:
Загорелся над нашей крышей
Запоздалой зари костёр.
Затеплю от него свою спичку,
Чтобы стало в печи полыхать.
Про сестру мою невеличку
Уж давно в миру не слыхать.
А была она славной дЕвицей,
Всё вязала носки в куту
И для печки нашей сугревицы
Подала вышитой лоскут.
Я его на полати бросила,
Расстелила, как на столе,
Чтобы малая не уросила
И трудилась без усталей.
И она вязала и шила,
Напевая себе под нос,
И сама потом разрешила,
Чтобы ветер её унёс.
В завываниях поздней осени
Всё я слышу её голосок,
А в углу лежит серый с просинью
Из овечьей шерсти носок.