За горизонтом

ЗАКИ ИБРАГИМОВ   Очаков
21.01.2013


;
ОГЛАВЛЕНИЕ:



А Вас лейтенант, я знаю
Невоенная жена

Экипаж
Первое расставание

Вновь вместе
Уже старший лейтенант

Начало перемен
Беда всегда рядом

Штурман корабля
Мы не Герои Советского Союза

За горизонтом
Главное правило авиации

За Вас были возражения
Ее зовут Анна

По чьей вине?
Николай Угодник

Звездочет
По курсу гроза

Апсны Абхазии
За бортом

Новое назначение
На боевой службе

Черное небо
Разведка доложила точно

За боевые заслуги
Последняя командировка

Край, напоминающий Рай
Вместо эпилога









               
А ВАС, ЛЕЙТЕНАНТ, Я ЗНАЮ.

     Три друга заранее сговорились прибыть к месту службы на один день раньше, чем было указано в предписании. 4 декабря 1966 сумеречный Мурманск, освещен огнями уличных фонарей. Пронизывающий ветер при холоде -10. Работающие все магазины  и киоски, по причине дневного времени полярной ночи.  В здании Главпочтамта было тепло, и ожидание встречи прошло легко и незаметно. Наконец в дверях показались, осматриваясь, лейтенанты Кашин и Еловиков  и я пошел навстречу к ним.

          Мы все были одного роста, одного выпуска Челябинского училища штурманов и в одинаковой форме. Еще месяц назад мы  были курсантами, делясь секретами и мелочью. Мы помогали друг другу, не пытаясь переделывать никого. Поэтому не хотели, чтобы кто- то переделывал и нас.  За четыре года мы устали от этого, основного занятия командиров. Кашин неплохо рисовал и оформлял почти все стенды в ленкомнате. Еловиков расписывал их своим шрифтом, мне же доставалось  подбирать материалы и сокращать их до необходимого количества. Все трое любили литературу, поэтому имели допуск в библиотеку в любое время по причине наличия ключа. Заведующая, увидев наш интерес, сама предложила ключ в обмен на уборку и порядок. Нас это устроило, иметь свой кабинет на службе, не каждому дано. Кашин женился на третьем курсе, я на четвертом, а Саня Еловиков уехал в отпуск холостым. Службу на Северном флоте выбрали сами, надеясь и служить вместе. Погоны на плечах со звездочками означали одно. Мы уже другие. А вот какие именно, предстояло еще узнать.

          Оказалось, что они уже устроились в гостинице Север в «полулюксе». Мне милостиво сообщили, что есть свободный диван, и они с меня дорого не возьмут, если я решу воспользоваться приглашением. Я с удовольствием согласился, сэкономив их расходы. Да и свои тоже.  Магазины ошеломляли обилием рыбных деликатесов, консервов и всем тем, что водится в морях. С продуктами на ужин,  прошли в номер на втором этаже. Нас встретила жена Кашина с ребенком. В номере была еще одна молодая женщина по имени Люда. Оказывается, Еловиков женился в отпуске. Это была главная новость. Мы ничего не знали об избраннице друга раньше. Неужели за такое короткое время он нашел ту единственную.  За ужином познакомились. Роза, с тенями под глазами уставшей женщиной,  больше молчала. Жена Сани пыталась изобразить саму невинность, хитрила, и мы это прекрасно видели. Четыре года жизни в казарме сделали из нас почти психологов. Мы не спорили, позволяя до поры до времени обманывать себя. Это касалось не только женщин.
Ложь  улавливалась мгновенно в речах командиров, замполитов и даже радио. Я видел, что Саня стал немного другим. Наверно это естественно. Женатые всегда отличаются от холостяков.

          Мы вспоминали курсантские годы, отпуск и последние новости. Выяснилось,  самые хитрые выпускники уже все получили назначения в  полки и покинули Мурманск. Кто же знал, что можно приезжать за несколько дней раньше предписания и, иметь поэтому, выбор места службы. Проблема была в одном, дате прибытия 5 декабря. Государственный праздник День Конституции и были сомнения, что в этот день нас кто- то ждет в штабе.
 В конце- концов решили быть педантами и ехать в Североморск завтра.

      Дорога меж сопок, убогих финских домиков и столбов электролиний в колодцах из камня первый раз была неутомительной.
 Проверка документов и вот мы уже в закрытой зоне Авиации Северного Флота. Поселок Сафоново и худшие опасения оправдались. В штабе выходной и только дежурный зафиксировал нас в своем журнале. Вот и делай после этого все как положено.

        Это значило два дня в гостинице, расходы и понятие первой неудачи. Наши скромные бюджеты были не готовы к тратам.
 Изучать город при такой погоде не было никакого желания, и мы просидели весь день в номере с редкими выходами в магазины за едой. Чтобы не мешать семейным парам, я иногда уходил бродить по городу, и забрел однажды в «Культтовары». Чешская шестиструнка стоила тридцать рублей. У меня в кармане была эта сумма и все. Я знал, что на ней умеет играть только Саня Бычков, который тоже выбрал Север. В любое другое время я бы без сомнения купил инструмент, потом как-нибудь выкрутился. Но слишком много проблем впереди, что-то меня удержало и отодвинуло покупку хорошего инструмента  на… тридцать лет.

      9 часов утра, штаб Авиации работает. Мы ждем своей очереди к начальнику отдела кадров подполковнику Владлену Бондаренко. Интересная семья у нашего ротного Кима Алексеевича. Не каждый догадается, что Ким  это коммунистический интернационал молодежи, а Владлен - Владимир Ленин. 
В кабинете нас встретил подтянутый офицер. Представившись и выслушав наши доклады,  пожал всем руки. Мою руку на секунду задержал и, как- бы между прочим бросил.
- А ВАС, ЛЕЙТЕНАНТ, Я ЗНАЮ.
  Я мгновенно понял, что ничего хорошего из этого не получится, так как мои отношения с командиром были взаимно неприязненными. Но мысль так и осталась неподкрепленной ничьим действием. Подполковник тут же перешел к делу и сказал, что все места за полярным кругом уже заняты, но нам очень повезло, так как остались места в разведывательном полку в Вологодской области. Полк организован недавно, там идет большое строительство жилья.  Семейные офицеры получат очень быстро квартиры. Кроме того там есть перспектива так как штурманы кораблей имеют звание капитана.
На остальных типах самолетов ст. лейтенанты. О том, что там нет полярной надбавки, он умолчал, но расхвалил природу, надежность самолетов. В этот день мы узнали, что есть самолет ТУ-95рц – разведки и целеуказания, аналог гражданского ТУ-114. В училище мы его не изучали, поэтому легко согласились ехать в самую южную точку Авиации Северного Флота, Вологодскую область. Я мельком для себя отметил, что в ракетоносный полк нам и не предлагали мест.
Предчувствие, что этого не должно быть оправдалось. К тому же одно слово «разведка»  перевесило все виды боевой деятельности. Любимые герои книг детства незримо одобрили наш выбор.

       С новыми предписаниями на руках мы покинули Сафоново  и вот вновь в Мурманске. Поезд отходит в пять вечера, билеты приобретены, и мы решили немного осмотреть город. Зашли погреться на «Главпочту».  Я подошел к окошку выдачи писем до востребования и спросил: нет ли на имя Ибрагимова корреспонденции.  Кинув на меня взгляд, работница попросила удостоверение, и я достал свою новую книжку.
 Рядом легли еще два документа. Друзья часто подыгрывали мне, надеясь  поддержать  шутку. Веселились потом вместе. Мне документ вернули вместе с письмом, а друзьям сказали, что пишут еще.

     Два озабоченных лица уставились на меня и требовали объяснений. Первый вопрос был: что в письме? Я ответил: сейчас узнаем, и вскрыл конверт.
 В письме была поздравительная открытка. Текст тоже поздравительный с новым назначением на должность и всяческие пожелания успехов в боевой и политической подготовке.
 Подпись-Командир.  Друг. Родственник.

       Неожиданно возникло много вопросов, кто такие? Почему мы не знаем? Откуда они узнали о назначении, ведь оно произошло только сегодня? Я ответил, что обо всем расскажу в поезде, а сейчас некогда, пошли на вокзал. Приближалось время отъезда, а надо было еще забрать всех из гостиницы.
Да и  вещей было много, так как у каждого был полный набор форм одежды. Новые, из черного сукна, военно - морские мундиры пошили еще в училище. Принадлежность к авиации выдавали только голубые просветы на погонах.

        Пассажирский поезд дернулся,  и здание вокзала медленно стало уплывать за рамку окна. Наступила тишина. Все встали и прильнули к стеклам. Правда, смотреть было не на что. Темнота скрывала сопки. Небо в черном омуте.  Ни тебе северного сияния, ни звезд. Молчание затянулось, все понимали важность момента. До станции назначения полтора суток  неизвестности  дальнейшей судьбы. Женщин интересовало жилье, зарплата, близость города к гарнизону, наличие магазинов все то, на что не было ответа. Нас беспокоило одно, в чем заключается смысл должности штурмана оператора на самолете где еще два штурмана. Почему начальник отдела кадров был так любознателен и буквально выспросил все о семье, родителях, увлечениях. Обсудив этот интерес, мы пришли к выводу, что, видимо, существует неофициальная картотека данных офицеров. Ведь не секрет, что в личных делах написано  то, что должно быть, а не то, что есть на самом деле. К этому выводу мы пришли еще тогда когда прочитали свои  характеристики в летных книжках. Три разных человека имели одни и те же свойства на бумаге. Еще  беспокоило, почему кадровик так расхваливал гарнизон, что беседа закончилась нашей просьбой направить нас  именно в разведполк. Истинную причину его поведения мы  поняли  много лет позже. Человеку надо было заполнить штатные должности, но выглядеть это должно было так, что он выполняет наши просьбы.
При самом неблагоприятном исходе службы в авиации, он мог всегда заметить, что офицер сам выбрал место службы.

       Кстати, заметили друзья, давай колись, откуда письмо?- Какое письмо, заинтересовались жены.
- Да вот мы были на почте, и этот тип получил поздравление с назначением на должность, а от  кого не говорит.
- А почему только он получил, а вы нет?
Кашин терпеливо объяснил жене, что поздравляют только бывших нарушителей, или не русских, засмеялся Еловиков своей шутке. Сам Александр был похож на цыгана с кудрями, с которыми он успешно боролся в училище.
Из нас на русского походил только один Леша, круглолицый и светловолосый. Я сделал вид, что не заметил шутку о национальности. Иногда друзей надо прощать.
- Вообще- то он сам обещал рассказать о письме в поезде.
 Я пояснил, что письмо написал сам, еще дома, в отпуске.
       -  Хорошо, допустим, верим, а подпись- командир?
       -  Ну, вы же понимаете, что теперь  сам себе командир, то есть лейтенант.
       -А кто тебе такой друг, что мы не знаем?
       - Ну, вы даете, что я себе враг что ли?
       - А родственник?
       - Да я сам себе командир, друг и родственник, и я не виноват, что ни вы сами, ни ваши жены вас не поздравили. Вопросы  есть? Вопросов нет.
       - А твоя жена тоже не поздравила и ничего,- встряла «наивная».
       - Моя жена еще не знает где я, потому что, я уехал не из Челябинска, а из Миньяра по причине болезни матери и наверняка уже обижается на  мое молчание.
       - Получается, ты уехал, даже не сообщив, ей причину задержки дома, и как теперь будешь оправдываться?
         - Оправдываются только трусы. Вот открытку с артистом, она открытки киногероев собирает, пошлю сразу же по приезде в Кипелово. И фото я уже купил?
         - Покажи.
         - Пожалуйста, вот Юрий Никулин в кадре из фильма  «Самогонщики».
С открытки смотрело всем известное лицо «алкоголика» в нелепой шапочке.
         - Если бы мне прислали это фото, я бы обиделась еще больше,
промолвила Роза.
         - Хорошо, что ты не моя жена, моя не обидится…. может быть.
Наверно я говорил неправду. Вернее то, что хотелось бы. Ирина  обидчива, но отходчива.

        Поезд набирал скорость, в купе выключили верхний свет, меня выгнали на свое место. Потом друзья рассказали, что женщины еще долго расспрашивали обо мне и о моей жене, пока Кашин не заявил. – Он наш друг, и мы знаем, когда он говорит правду, когда нет. Что он может выкинуть в следующую минуту, не знает никто, и поэтому отстаньте, давайте спать.

          Шла четвертая ночь на Севере. Ничего особенного кроме сплошной темноты, темных облаков и туманного будущего. Позади четыре года учебы, службы, конфликтов и дружбы, вопросов и ответов. Впереди служба в закрытом гарнизоне, изучение новой техники, нового района полетов. Я даже представить не мог, как можно его изучать в пределах 7000 км радиусом. Успокаивало одно, другие же летают, значит, и мы научимся. На это позитивной мысли я и задремал. Сработало мое личное изобретение - во всем, что происходит находить, что- то хорошее и поэтому не переживать.
«Надейся на лучшее, готовься к худшему», еще оставался моим девизом. Надеяться я умел всегда, а вот готовиться к плохому все еще нет.

         На второй день друзья заявили, что в вагон-ресторан идти не хотят. Я отправился один, понимая, что наша дружба уже не та, что месяц назад. Жены стали «объективной реальностью». В вагоне «для приема пищи» официантка мгновенно обслужила меня, в парадной форме морского офицера, и села рядом.
- Что будем пить?
- Компот.
- Что, больной что ли?
- Понимаете, я везу секретные документы, и пить мне нельзя. Трибунал.
- Ничего себе, а вопрос можно?
-Вам можно.
- Вот на Вас морская форма, а просветы на погонах голубые, что это значит?
- Военно - Морская Почта.
- Как это понимать?
- А так, много, много лет назад почту с кораблей доставляли голуби. Вот в честь них и сделали на наших погонах голубые просветы.
       Из за соседнего столика вышел подвыпивший штатский,и  бросил.
 –Привет морской авиации!
 - Причем здесь авиация, не унималась официантка.
 - Притом, что теперь почту возим на самолетах.
 - Класс! Заходите еще,…. голубок.

       Обедали мы все вместе, кроме Розы, оставшейся в купе сторожить дочку и вещи.
Официантка, увидев меня, расцвела,
- Привет голубь, да ты не один у нас такой.
Потом, выбрав минутку, подошла и заговорщицки прошептала, а письмо то с собой?
 - Конечно, хочешь, покажу. Я достал из кармана конверт с фотографией.
 -А чего печатей то нет?
 - Так я же и говорю, секретное.
-Аа.
Вечером, когда друзья остались одни, Люда заявила.
- А ваш дружок гулена, сразу видно, секреты у него в вагоне-ресторане.
Кашин задумался  и выдал.
- Он три года встречался с одной девушкой, потом на ней женился и никогда после, мы не видели его с другими.
- Это было раньше, а сейчас форма, может, повлияла. Я сама видела.
- Запомните женщины; не форма определяет содержание, а наоборот. А вот «разговорить» он может любую, у него на это талант. Так что осторожнее… с ним.
На этом и решили. Подъем в четыре утра. Прибытие в пять.

         Вологодский вокзал растянулся вдоль путей в виде старинного здания с цветной окраской стен и удобным расположением автовокзала. Мы не успели даже замерзнуть в двадцатиградусный мороз, как оказались в теплом автобусе. Полтора часа езды среди огромных елей и шлагбаум КПП остановил всех для символической проверки. Дежурный матрос заглянул в автобус и махнул рукой водителю, мгновенно определив, что шпионов в автобусе нет. Остановка около штаба  и  мы услышали
 – Вам туда.
Командир полка был на полетах и нас принял начальник штаба подполковник Мугатаров. Он коротко обрисовал обстановку из которой исходило, мест для устройства офицеров с семьями в гостинице нет. После оформления всех документов нам предложили устроиться в ближайшей деревне.

        Такой поворот событий глубоко разочаровал. Группа  начала совещание, что делать. До ближайшего села семь километров. Начинать  жизнь в условиях глухой деревни как то не хотелось. Женщины успели привыкнуть к мысли, что они жены офицеров. Надежды на комфорт таяли снежинками на лицах. Начальник клуба, по совместительству офицер по поручениям, решил проблему просто.
- Сейчас мы поедем в деревню, там есть целый пустой дом лесника, вот и занимайте его. Через месяц в жилом гарнизоне, отсюда метров пятьсот, сдается гостиница, и вы получите по отдельной комнате. Давайте, грузитесь, девочки.
 А Вам, лейтенант, место найдется.

        Мне надо было решать, то ли устраиваться в гостинице, то ли ехать в деревню. Я выбрал второе ради сохранения дружбы и надежды, что вскоре и моя жена к нам присоединится. Семь километров пролетели незаметно, разговорчивый капитан сразу огорошил нас известием, что в полку будет не до нас, так как идет восстановление части после тяжелой катастрофы. В январе этого года погибло все руководство полка и гарнизона.
 В их числе первый командир полка Федотов. Старший штурман, командиры эскадрилий и другие. Почти полгода полк был небоеспособен. Вновь назначенных на должности командиров «возили» инструкторы дальней авиации. Своих не было. План боевой подготовки был безнадежно «завален». Только недавно приступили к плановым полетам.
Вот и сегодня командир полка впервые возглавил полет на разведку говорят, что через Северный полюс даже.
         На окраине поселка,  у самого леса нам показали дом лесника. Хозяйка очень радушно предложила целый дом в наше распоряжение за символическую плату с семьи  «по пяти рублев». В доме была огромная русская печь, просторные сени с туалетом, колодец.
Сарай для дров, правда пустой. На наш вопрос - а где дрова, она показала пилу, топор и опушку березового леса.
 Женщины ушли в магазин, а мы направились к лесу. Ангел- спаситель умчался на служебной машине обратно.

         Через час тепло русской печи всех раздело, мокрая обувь вся сложена для просушки, большой стол накрыли простыней и разложили походный обед. Стук в дверь и на пороге вновь появился капитан, весело объявив.
 – Принимайте кровати и постели и еще одного гостя.
 Вошел лейтенант Бычков, наш однокашник с молодой женщиной.

         За обедом выяснилось, Бычков женился еще весной, жену зовут Люся и она в положении. Молодая женщина вышла замуж, не успев закончить школу. Комната была настолько просторной, что кровати разместили вдоль стен и даже закрыли шторами из покрывал, устроив, таким образом, маленькие комнатки. Я свою кровать поставил в угол, а закрывать не стал по понятным причинам, спать я собирался один. Общежитие да и только.

         Вечером составили план покупки радиоприемника, питания.  Для решения этих вопросов выгребли из карманов почти все деньги. А вот дрова решили заготавливать после получения летной формы. В ботинках по снегу не набегаешься.

         Первая ночь на новом месте началась часов в 10 и закончилась ровно в двенадцать. Тяжелые шаги по чердачному полу разбудили всех. В наступившей тишине было слышно, как земля, от чьих - то шагов, сыплется из щелей на потолке. Я пытался успокоить всех, объявив, что на чердаке видел связку веников, видимо хозяйка пришла за ними.
 Но звуки шагов не прекращались, и мужчинам пришлось одеваться и лезть на чердак. Там действительно висели веники и никаких следов присутствия кого- либо. Около получаса было тихо. Но потом. Звук шагов  был настолько осязаем, что был слышен скрип досок. Пришлось заглянуть на чердак еще раз. Я отправил друзей к женам, а сам остался в засаде. Услышав шорох, заявил, буду стрелять мать вашу так. Следующую фразу печатать нельзя, кроме запятых.
 Опыт работы в ремонтном  механическом цехе № 21, Миньярского металлургического завода был использован полностью. Когда- то даже старые слесари удивлялись моему запасу таких слов. Секрет был прост. Я сам их придумывал. Стало тихо.
 Я спустился вниз  и объявил, что доска, прибитая к стропилам, одним  концом упиралась в потолок  и при ветре качалась. Пришлось в очередной раз сочинить легенду, в которую все поверили.

       Утром, первым автобусом мы отправились на службу, развеселившись от того, что одна местная жительница попросила:
- Шофер, открой задний проход-то.
Удивлял местный говор, все на О.  Иные слова изменялись до неузнаваемости. Что ответил водитель, писать уже  нельзя.
      
        Но вот мы  в гарнизоне, и впервые попали на завтрак в летную столовую.
 Оставив шинели в раздевалке на первом этаже, поднялись в зал. В глубине зала находился духовой оркестр,  столы были украшены цветами.
-  Ничего себе встреча,  улыбаясь, заявил Кашин вчерашнему капитану – не ожидал, спасибо.
        Но наш спаситель был весь в суете и только попросил нас скорее найти себе места и освободить центральный проход.
 По ступенькам поднимались экипажи,  и оркестр грянул во всю мощь духовых труб. Я обратил внимание, что многие из них с портфелями. Неужели так много штурманов? Шедший впереди всех коренастый человек с суровым лицом прошел к столу и встал в центре.
 –Прошу садиться- сам остался стоять. В зале наступила тишина. Официантки, словно бабочки, замерли на месте.
- Сегодня наш полк выполнил еще один пункт плана боевой подготовки, впервые осуществив групповой полет на боевую службу через Северный полюс. По результатам разведки всем экипажам объявлена благодарность от Главкома ВМФ СССР, поздравляю!
        Раздались аплодисменты, оркестр сыграл туш. Аплодисменты не прекращались, это все остальные  экипажи стоя продолжали приветствовать виновников торжества. Командир полка вновь встал
 – Спасибо.
        В конце завтрака он объявил.
 –Экипажам сутки отдыха,- и вышел из зала.

        На построении нам зачитали приказ о назначении на должности штурманов – операторов восемнадцати выпускников Челябинского училища. В полк попали выпускники и фронтового и транспортного профиля. Сразу было сформирована учебная группа, выдан полный аттестат летной формы, заведены секретные тетради и для служебного пользования. Я попал в экипаж майора Коробкина, где штурман капитан Георгадзе, второй штурман ст. лейтенант Сорокин. Штатный состав 12 человек.

       Мы еще не знали, что от первого распределения зависит очень многое, если не все. Так Еловиков попал в экипаж к Потапову, в дальнейшем командующему Авиацией и служба его прошла в основном по штабам. Мой же командир оказался на редкость не карьерным и сумел, спасибо ему, и мне привить эту черту. Его Величество Случай начал свою неутомимую работу. Штурманские портфели носили и радисты и операторы. Карты и документация у большинства экипажа. Только летчики с планшетами, оно и понятно.

       В первый день службы нас отпустили пораньше. Мы стояли на остановке с полными мешками с летной формой. Служебный гарнизон был очень компактным. Столовая, казармы, штаб, склады все рядом.
 Я достал коробку из под обуви и вложил в нее силикатный кирпич
 На недоуменные взгляды друзей заметил- Сейчас увидите, и положил коробку у дороги. Рота матросов, под командованием рослого сержанта, строем перемещалась из столовой к  казарме.
- Не сработает. Авторитетно заявил Еловиков, оператор экипажа заместителя командира полка.
- Нет, сработает. Возразил Кашин. Надо знать психологию…чуть-чуть.
Рота уже почти прошла мимо, когда из строя выскочил матрос и изо всех сил пнул по коробке. Вскрикнув от боли, он присел. Мы молча и с участием посмотрели в, глубоко возмущенное лицо.
- Уставы пишутся не зря, товарищи офицеры, особенно о дисциплине строя. Но, я думаю, что товарищ матрос больше не будет так делать. А вы как думаете?
Матрос, не стал дожидаться окончания нашего разговора, и хромая, побежал догонять своих.   
- Заки,  ты уже не курсант. Неужели не привык еще.
- Э, ребята. Это только в философии переход количества в качество осуществляется скачком. Вы, что, думаете форму одели и уже офицеры? Сомневаюсь я.
- И у тебя есть доказательства?
- Вы двое и есть доказательства. Вспомните. За этот месяц вы все делали правильно? На все нужно время, особенно на  совершенствование. Доказательств много, но я не буду вас огорчать ими.

           На попутном автобусе доехали до своей станции. В доме было холодно, замерзшие женщины под одеялом и что эта чертова печь не горит. Пришлось учить их делать щепу, потом шалашик, потом порядок растопки плиты. Когда стало тепло, то хозяйки принялись готовить обед и ужин.
 Суп из консервов и жареная картошка с хлебом вполне всех устроили. С вечера приготовили щепу и дрова, сложили их  на  печи и объявили, что теперь будем на службе с семи утра до шести вечера.

        Ночью шагов я не слышал, но меня разбудили друзья и сказали, чтоб я поправил доску, так как, видимо, она опять отлетела. По потолку ходил неизвестный, земля сыпалась из щелей. Поднявшись по приставной лестнице в сенях, еще раз обложил матом призрак, в наличии которого я уже не сомневался и пошел спать. На удивленье стало тихо. Теперь я понял, почему лесник переехал в новый дом, а этот забросил. Но  пришлось еще неделю лазить на чердак, женщины стали меня подозревать в сговоре. Одна заявила.
 – Я слышала, Заки там с кем то разговаривает и почему после того как он там побывает становится тихо, а если кто другой полезет, то никакого толка, а?
- А Заки всегда с кем ни будь разговаривает. Он у нас…. Разговорчивый.
Зевая, заметил Леша.

        После обсуждения проблемы решили оклеить потолок новыми обоями и вообще украсить дом к Новому Году. Последний лист клеили по середине потолка от двери в окну. Мы развели тушь в тазике с водой, и я прошел босиком по обоям, оставив серые отпечатки своих ног. Когда обои высохли, то следы ног на потолке стали видны только при включении света. Как раз к этому моменту хозяйка решила увеличить квартплату в два раза. Мы начали спорить, говоря жить тут не будем, так как по потолку кто- то ходит.
- Да кто ходить- то будет? Никого и нету- то.
- Ага, нету. А вон даже следы есть.
 Свет включили и хозяйка заметила отпечатки босых ног.
- Ах вы, охальники….. Политотдел разберется, чьи это следы- то.
 Мы были поражены. Хозяйка прекрасно знала чем можно на нас подействовать.  Вот тебе и глухая деревня, куда свет провели всего три года назад. Хорошо что комнаты в гостинице обещали сразу после новогодних праздников.

        15 декабря получили первую зарплату.200 рублей минус налог и взносы и на руках по сто семьдесят. Скинулись на продукты и на праздничный стол.
 
        Сто рублей я отправил переводом родителям в ответ на письмо отца, что корову нечем кормить, нужны деньги, купить сена. Со следующей зарплатой купил позолоченные часы «Заря» и браслет с рубином и бандеролью отправил жене.   
   
         До Нового Года на занятиях узнали, что район полетов изучается в радиусе всего 500 км. Это радовало. Все крупные реки, города и озера выучили за один день.  Данные самолета впечатляли.
При весе 183 тонны половина вес керосина и шестьдесят тысяч лошадиных сил, в сумме четырех двигателей.
 Остальные данные пришлось записывать и учить наизусть, особенно трудно было понять работу спецоборудования. Вся земная или водная поверхность в радиусе 420 км отображалась на экране локатора и могла передаваться узким лучом на приемник подводной лодки. Все частоты были под грифом совершенно секретно, и записывать было нельзя. Не зря самолет назывался «рц» то есть разведки и целеуказания.
 Система посадки, данные запасных аэродромов по всей европейской части Союза   и многое другое  мы должны были изучить за два месяца.

         Перед Новым Годом выбрали в лесу небольшую ёлочку и поставили около моей кровати, больше негде. Бутылка Советского шампанского и бренди украсили стол. Надев новые рубашки и галстуки, стали садиться. Бычков пытался приступить к трапезе в обычной одежде но, посмотрев на нас, стал переодеваться. Новый Год по Челябински, то есть за два часа по московскому времени встретили стоя. Тост был один – за то, чтобы в новом году приступить к полетам, женщины добавили – и определиться с жильем.
Единственная пластинка Анны Герман «танцующие эвредики»  была музыкальным сопровождением всего вечера. Впервые бытовые и служебные заботы отошли на второй план. Оттаявшие женщины поинтересовались и моей женой.
-Ты все время делаешь нам замечания. Жене тоже? Вообще, какая она?
- Мне по плечи, худенькая, волосы золотые. Немного играет на пианино, пишет стихи, иногда печатается в местной газете, и самое главное… умная. И учится на фельдшера.
-Да мы и не сомневаемся, что умная. Это мы дуры, в лес приехали. А она явится, когда все наладится, может быть даже квартиру получишь… .
- Может быть. Спасибо, что напомнили, пойду телеграмму отправлю.

         В час ночи я вышел на улицу. Огромная луна залила серебристым светом поляну, размером с футбольное поле. В летном зимнем  комплекте я через все поле шагами написал – Ирина! Поздравляю с Новым Годом! Заинтересовавшаяся моим отсутствием, вся компания вышла на улицу.
- Ты чем это тут занимаешься?
-Да вот телеграмму отправил на Урал. Я говорил вам.
- Как?
- Мысленно, через Луну. Почта же закрыта.
- Как это, через Луну, заинтересовались женщины.
- Понимаете, до Луны 400 тысяч километров и если ее видно в Кипелове, то видно и на Урале и если два человека посмотрят с разных точек земли на Луну, то можно передавать мысленные сообщения на любое расстояния, научный факт.
- А почему наши мужья об этом нам не говорили?
- Не успели наверно, это открытие сделано не так давно.
- Когда?
- Часа два назад всего. Вы их, девочки, не ругайте они хорошие ребята. Если их попросить,  то они вам  тоже что ни будь расскажут…. А замечаний я вам больше делать не буду. Для этого у вас мужья есть.
- Кстати, вступил в разговор Кашин – Я изобрел новый вид поцелуев. Вот, к примеру березовый, вначале целую березу, а потом сразу жену.
 Еще осиновые, ольховые, сосновые,  так до бесконечности. В общем, мы пошли гулять, а ты иди домой, охраняй дите и суши унты.

      Через час все вернулись, и было видно, что уже поссорились.
-Ну, давайте рассказывайте новогодние истории, может быть полегчает.
- Я не виноват, начал Кашин, около вокзала целый пакет новых рельс. «Железный» поцелуй жене тоже не понравился, ну Саня решил его повторить.
Перед поцелуем  не вытер губы и прилип. А Люся нас всех ругает, потому что Саня еще долго не будет целоваться.
- Да ладно ребята не переживайте, завтра возьмем в санчасти бальзам и будут у него поцелуи Шостаковского .
- А причем здесь Шостаковский – обиделась Люся – я не буду с ним целоваться. У меня муж есть. Вот.
А с ним и не надо этого делать. Он старенький уже. Женщины обиделась еще больше, а мы хохотали, так и встретили утро нового 1967 года.

        Весь январь прошел в непрерывной учебе. Самолет был буквально «забит» оборудованием. Одна система «Успех», на которой нам предстояло работать, весила около девяти тонн. Огромное обилие информации навалилось водопадом необходимости. Запомнить все было невозможно. Одно радовало, что к концу месяца нам все- таки дали комнаты в гостинице. Теперь мы не опаздывали на построения и тревоги. С январской зарплаты я купил письменный стол и кровать. Книжную полку сделал сам. Мне вначале не хотели давать отдельную комнату, но я убедил командование, что жена сразу после выпускных экзаменов приедет. Семья Кашиных поселилась рядом. Но посещения друзей были редкими. Все вечера уходили на изучение несекретных материалов. Мы торопились, командование назначило начало полетов на февраль.

          В самом начале февраля друг заглянул ко мне.
-Все зубришь. Смотри мозги не сломай. Закрывай свои книжки и давай в гости. У Танюшки день рождения. Готовь речь.
Я быстренько сбегал в магазин за подарком.

         Маленькая девочка долго развертывала бумагу.
- Заки, ты дурнее не мог ничего придумать? Духи- то зачем маленькой девочке?
- Роза. Ваша дочь вырастет. У нее самой будут дети, а у вас внуки. А это ее первый в жизни настоящий подарок, а не игрушечный. Потому может быть и запомнится. А будешь себя хорошо вести, она и тебе даст пару раз надушиться. В общем, поздравляю вас обеих. С днем рожденья! Я все сказал.

          Первый экзамен почти все завалили. Нам, словно маленьким, терпеливо объяснили, что троек при допуске к полетам не бывает. В сложной обстановке она мгновенно превратится в двойку. Еще в училище мы слышали о нем, «коэффициенте обалдения». И не роптали на придирчивость учителей. Через неделю завели летные книжки, прошли тренажи на самолете, экзамены пересдали. Стали ждать первого вылета. Наступил самый важный день.

         При подготовке нас всех предупредили, в связи с особенностями полетов в нейтральные воды, форма одежды тоже особенная – черные брюки, черная рубашка, галстук и кожаная куртка. Летные дни были распределены по эскадрильям, поэтому в один день летало не больше десяти самолетов. Выяснилось, что рабочего места оператору нет, и он сидит рядом со вторым штурманом,  подменяя его по мере надобности. Второй штурман в длительных полетах может подменять штурмана, при наличии всех допусков. На первый вылет мой наставник сам сел на боковой стульчик, а мне предстояло работать по полной программе.
 Позади целый день предварительной подготовки, тренаж на самолете, контроль готовности, заполнение документации. Утром медицинский контроль и мы на аэродроме. Меня доктор не стал проверять, а только спросил о самочувствии. Давление контролировали только у командира и штурмана.
 Я еще не дорос, значит. Экипаж принимает самолет, командир расписывается в журнале.

      Мы на рабочих местах. Запущены поочередно все четыре двигателя и вот машина двинулась в сторону старта. Полоса длиной три с половиной километра и мы двигаемся по «рулежке» со скоростью «быстро идущего человека». Вот и стартовый осмотр и самолет стоит в начале полосы, осевая по центру, «добро» на взлет получено. Двигатели переведены на максимальный режим. Бортинженер доложил – двигатели нормально. Командир передал по внутрисамолетной связи «экипаж, взлетаем» и отпустил тормоза. Рев тысяч лошадей слился в один гул, дрожь машины стала осязаемой, стрелка указателя скорости поползла к отметке сто пятьдесят. На этой скорости мой первый доклад и далее через двадцать километров в час. На скорости 180 переднее колесо оторвалось от бетонки и дрожи стало поменьше. Скорость 250, вибрация мгновенно исчезла- мы в воздухе. Я уже не докладываю скорости, теперь за скоростным режимом следит штурман корабля, она продолжает расти и вот уже 350 км/час. Убраны закрылки и скорость  четыреста. Шасси не убираются, так как сегодня полеты только по кругу, каждый по 15 минут. Выполнены три разворота, впереди четвертый, посадочный.
 Я стараюсь запомнить ориентиры, глядя в боковое окошко, но видно только два двигателя, часть крыла и немного леса внизу. Наконец выполнен и четвертый разворот, командир заходит на посадку по приборам, для этого закрылся шторками, имитируя полет в облаках.

          Штурман, капитан Георгадзе,  докладывает высоту и скорость. С земли идут подсказки относительно траектории снижения.  Помощник командира, перворазрядник по гимнастике, ст. лейтенант Рыков следит за своим сектором обзора.
Он  готов в любую минуту прийти на помощь.
 До полосы четыре километра, командир открывает шторки, докладывает – полосу вижу- и выводит   самолет на осевую линию. Уменьшается мощность двигателей и вот уже самолет катится по бетонке в конец полосы.
Командир докладывает руководителю полетов – полосу освободил- полет закончен.

          Пять полетов подряд и вот мы на стоянке для дозаправки топливом. Экипаж построен. Командир первый поздравляет меня с успешным началом летной практики и разрешает экипажу, присоединится к поздравлению. Меня хватают за руки и ноги и легонько стукают по колесам  шасси  моей же задницей трижды. Традиция соблюдена. Все быстро и просто. Даже слишком просто. На календаре четырнадцатое февраля.

         Полеты у экипажа закончены. Все свободны. Приподнятое настроение сохранилось до самого вечера. Теперь можно писать письма жене и домой родителям, что «начал работать по специальности». Там догадаются, что это значит. Холостые однокашники обычно отмечают начало полетов, но я не собираюсь этого делать.  Пока отмечать нечего. Работал я только на взлете, остальное время «пассажирствовал». Но это только при полетах в районе аэродрома. Меня удивляют действия операторов разведки по другим техническим средствам. Им вообще нечего делать при полетах в районе аэродрома. Но штатность экипажа надо соблюдать. Вот они и сидят на своих рабочих местах, даже не включая оборудование. Одно хорошо, что налет идет всем. Это важно. Чтобы год службы засчитали за два надо выполнить норматив по количеству часов в воздухе. Таким образом лет через десять можно уже идти даже на пенсию. Если отпустят, конечно.

         Экипаж сформирован недавно и командир использует каждую свободную минуту для бесед. Правда он предпочитает больше слушать, чем говорить. Я понимаю, зачем это надо, и всегда с удовольствием рассказываю о себе. Мне скрывать нечего и я рад, что старшие товарищи иногда слушают меня.
 Это новое в отношениях. Курсантами мы были все на равных правах. А тут перебивать старших нельзя,  говорить можно только когда спросят. Для меня это трудно.
- Ну что, лейтенант? Не жалеешь, что попал в морскую авиацию?
- Конечно нет. Главное, что не в ракетоносную, а дальнюю.
-Ну  объясни, чем именно привлекателен наш полк.
- Да я с самого детства любил путешествовать.
-Интересно и почему?
- А все из- за пшенной каши на молоке.
- Давай послушаем. Время есть.
- Когда мне было шесть лет, то в гостях меня накормили очень вкусной кашей. Время было голодное. Жили мы за городом Усть- Катав, на станции. И однажды, оставшись один на улице, я пошел искать родственников. Дорога шла вдоль реки Юрюзань, холодильники еще есть такие. С другой стороны дороги железнодорожные пути, заблудиться трудно. Километров пять прошел. В городе я нашел дом, где был всего раз. Родственники обрадовались. Они подумали, что родители меня оставили у ворот, а сами пошли в город за покупками. Я у них попросил пшенную кашу с молоком и они сварили мне целую миску. Я поел досыта, сказал спасибо и ушел на улицу. Обратную дорогу закончил уже в темноте. Около дома стоял один  папа.
- А где мама и сестры?
- Тебя ищут… уже полдня.
- А ты почему не ищешь?
- Так я это,… уже нашел.
- Папа, а зачем у тебя веревка в руке?
- Да я колышек еще  ищу. А веревкой привяжу тебя… как козу.
Чтобы больше никогда не убегал без спросу. Теперь будешь у нас на веревочке играть… путешественник.
Больше меня одного сестры не оставляли.
- А у тебя много таких историй?
- У меня вся жизнь- история. Одна другой интересней.
- Вот как. Будем считать, что нам повезло. Свой… сказочник в экипаже.

         Следующий летный день был 28 февраля, тоже в районе аэродрома. На этом мои полеты прервались по семейным обстоятельствам. Из Челябинска пришла телеграмма от тещи, что Ирина «тяжело больна  госпитализирована  областную больницу сообщи возможность приезда».  Я не знал, что делать. Попросить дней десять отпуска? А где взять деньги на дорогу?  Когда командир экипажа прочитал телеграмму, то  взяв ее,  ушел к командиру эскадрильи.
 Через пять минут я узнал, что мне представлен отпуск за 1967 год. Это было исключением из правил, обычно в отпуск уходили всем экипажем. Очередь нашему экипажу еще не подошла.  Ключи я отдал Кашину и  уехал на Урал. Приготовленное шампанское, к восьмому марта, осталось на столе.  Ехать пришлось в военной форме. Гражданской одежды еще не было.  Я был рад досрочной предстоящей встрече. О том, что жена «тяжело больна» не верилось. Наверняка теща что- то путает или, как обычно, «нагнетает обстановку». Тем более, что в феврале Ирине предстояло сдавать государственные экзамены. Вот выздоровеет и обратно поедем вместе. Может быть.

         Чем ближе  поезд приближался к Уралу, тем больше было беспокойства. А если действительно болезнь тяжелая? Так не должно быть.  Ведь мы практически не  были семьей со своим углом. Неужели судьба бывает такой жестокой? Ну что же? На месте разберемся. Будем, как обычно, надеяться на лучшее. А о второй части девиза лучше не думать. 

НЕВОЕННАЯ ЖЕНА

          Станция под Челябинском, с казачьим названием Ессаулка, встретила мартовской оттепелью и озабоченными родственниками.
 После конфликта связанного со свадьбой у меня никак не могли сложиться нормальные отношения с родителями жены. Дело в том, что в этом селе даже была в ходу пословица, которую часто повторяла бабушка жены:- «не вздыхай тяжело, не отдадим далеко- хоть за татарина да в свою деревню».
 Так мы с Ириной нарушили все условия этой поговорки. Кстати мой папа тоже был не в восторге от моего выбора, что жена русская. Мне сухо сообщили, что Ирина в тяжелом состоянии лежит в областной специализированной клинике. Экссудативный плеврит, воспаление легких и осложнения предполагают длительное лечение. Гарантии выздоровления мало. Худшие опасения подтвердились.

           Здание областной больницы было за городом, и часам к одиннадцати я был уже в палате. Цветы в вазу, апельсины в тумбочку, мы держимся за руки и я рассказываю  все свои новости. Ей говорить тяжело, поэтому она только слушает. Потом она устает, закрывает глаза, я замолкаю. –Дальше- слышу я и продолжаю. Так проходит полдня, и она отпускает меня домой. Назавтра все повторяется и так две недели пока мои монологи не превращаются постепенно в диалог. Мы пытаемся выяснить причину болезни, и я узнаю, что все началось с простой простуды. Этот год на Урале выдался очень суровым, студенческое питание и легкая одежда сделали свое дело. Я удивлен, а почему тепло то не одевалась? Она сначала молчит, потом тихо- а у меня другой одежды нет. Я впервые чувствую себя виноватым, что не интересовался этим вопросом раньше. Что посылал ей подарок с зарплат своих, а надо было  переводить деньги. Полная неопытность в семейной жизни и привела к таким последствиям. Так же узнаю, что госэкзамены сдавала уже с высокой температурой. А диплом об окончании медучилища получала мать Ирины.

           Уже дома смотрю на легкое пальто с песцовым воротником. На сапожки с прозрачными стельками, узнаю, что морозы были под сорок пять градусов. Никто меня не упрекает, со мной вообще мало разговаривают.
 Проходит три  недели и у меня  заканчиваются деньги. Теща показывает мне ящик в столе, где лежит стопка пятирублевок и разрешает брать – сколько нужно. Проходят еще две недели непрерывных поездок в город на рабочем поезде, (потому что поездом дешевле, чем на автобусе) и отпуск подходит к концу. Ирина чувствует себя хорошо, но курс лечения расписан еще на три месяца, потом рекомендован санаторий. Нас уже отпускают в город, мы ходим в кино, обедаем в кафе.  Последний день отпуска проводим в гостинице «Южный Урал».

       Вечером провожаю жену в больницу и возвращаюсь в Ессаулку. Билет куплен по предписанию, деньги на дорогу выдали с последних в стопке и целая сумка продуктов на все три дня. В разговорах с родителями появилась небольшая теплота, теща с удивлением говорит, что я весь отпуск провел в поездках, не пропустив ни одного дня и… -«даже не выпил ни разу». Лично для меня в этом нет ничего особенного.

          Поезд проходит мимо моей родной станции, но время отпуска заканчивается и я еду без остановок. Я стою возле окна, смотрю на свой завод, город, дом на улице Заречной и совершенно не знаю когда попаду сюда вновь. Тоски нет, но легкая грусть напоминает о юности, друзьях и первом чувстве влюбленности в этом городе. Скорый поезд останавливается  секунд на тридцать и плавно рвется вперед.Мои родители не знают, что я проезжаю мимо дома. Я специально не сообщил о дате проезда, чтобы мама не прибежала ночью к поезду. Может быть я не прав. Потом в письме все напишу.
Я не знаю всех ответов на вопросы экзамена, который называется  «такова жизнь».
А моя девяностолетняя бабушка знала.

          Дома застаю комнату в ужасном состоянии. Вино выпито, постель испорчена, полы в следах сапог. Оказывается к одному из однокашников приезжала подруга и мой добрый друг дал ему ключи.
 Я понимаю, что все исправить невозможно, но пытаюсь. Виновник погрома долго извиняется, считая это достаточным. Больше никогда, никому не дам ключи. Урок усвоен.

          Майские праздники закончились и контрольные полеты продолжались. Получены допуски полетов в районе аэродрома днем и ночью. Экипаж сформирован недавно, и мы постепенно узнаем все друг о друге. Штурман корабля выпускник первого года выпуска на базе высшего образования. Второй штурман выпускник  третьего года, а я четвертого. Обязанности распределились согласно штата, и по способностям. Основные вопросы навигации и подготовки экипажа в штурманском отношении были в ведении капитана Георгадзе.
 Использование спецоборудования Сорокин Александр Павлович, мой непосредственный начальник. Невысокий сибиряк, с «остяцкими» глазами», быстро ввел меня в круг пока не сложных обязанностей. Спектр его знаний привлекал, он легко обыгрывал меня в шахматы, глубоко разбирался в математике, мне было интересно. Так и подружились впоследствии семьями. 
Мне досталась роль помощника всем, и я с удовольствием ее выполнял.

           На одной из предварительных подготовок командир полка полковник Гладков Иван Федорович зачитал директиву о новом виде боевой работы. Полк приступал к освоению дозаправки топливом в воздухе. К обучению допускались только боеготовые экипажи, то есть имеющие все допуски в составе экипажа. Наш экипаж оказался в их числе.

          Чтобы выполнить дозаправку в полете надо было приобрести опыт полетов в плотных боевых порядках. Вначале, выбрали наиболее просторное место на аэродроме, потом поставили два самолета на расстоянии боевого порядка и все экипажи прошли изучение секторов обзора на этих самолетах.
 Главным было запомнить расстояния, ближе которого исключался подход в воздухе для предотвращения столкновений.

    Пока два экипажа работали в кабинах все остальные, ожидая своей очереди, слушали «травил». Командир эскадрильи подполковник Рыбалко пытался направить инициативу в нужное русло.
-Лучше звезды вон изучайте. Чего зря стоять? Облаков нет.
Половина Луны не мешала, но заставила меня задать вопрос.
-А кто знает, чем освещается вторая половина, которую мы видим тоже?
 Тут и начались споры. Так как ответ на вопрос не был связан непосредственно с летной практикой, начались предположения. Большинство, и командир тоже, решили, что часть Луны освещается тоже Солнцем. «Она же круглая?!»
-А вот и нет. Заявил я, гордясь вниманием. Вторая половина освещается Землей. На темной стороне Луны Земля смотрится тоже в такой же фазе. Еще и название красивое: «пепельный свет Луны».
-Хватит брехать, лейтенант. Следующий экипаж на самолет.
Комэск мне не поверил. Это меня поразило. Еще одна тонкость взаимоотношений.
 Чья-то реплика поставила все на место.
-Младший старшему не указ.
-Во-во. Подтвердил мой командир экипажа.
- Поэтому когда младший по званию посылает старшего на три буквы, то это не оскорбление. Старший же не обязан выполнять. А вот когда наоборот, тогда да. «Приказ командира – закон для подчиненного»- устав.
Смеялись все, кроме замполита. У них видимо свое чувство юмора.  А может быть им прививки специальные делают от... смеха.

         Когда начались реальные полеты то один из летчиков, майор О. подошел к командиру и доложил, что он не сможет освоить этот вид подготовки. Его беда была в ошибках определения малых расстояний, даже перед посадкой на полосу он обычно предупреждал – экипаж, сейчас будет бабах- и жестко приземлялся. Просьбу летчика удовлетворили.

        Так как операторов не хватало, то нам приходилось летать и с другими командирами. Однажды я попал в экипаж зам. командира эскадрильи майора Довгоказ. Первый самостоятельный полет по маршруту капитана Трутненко. Все было хорошо до входа в облака.
 На земле поздняя осень, это когда грачи улетели. В облаках зима, снег и обледенение. Штурман включил обогрев стекла.  Выше облаков яркое солнце слепило.
- Товарищ командир. У меня бронестекло лопнуло. Трещины идут.
- Экипаж, перейти на перепад 0,2, подтянуть маски.
С аэродрома пришла команда о прекращении задания и возвращение на свой аэродром.
- Штурман, как со стеклом.
- Уже куски отлетают… .
- Штурман, покинуть рабочее место, бортинженер, выключить наддув кабины. Оператор, выводите на свой аэродром.
По картинке локатора я начал управлять экипажем. В район аэродрома вывел без трудностей. А вот полосу определить было почти невозможно.
Штурман сидит рядом со мной, но ни во что не вмешивается. Я прошу у него, чтобы он хоть первую кнопку нажал на радиокомпасе, чтобы летчики могли построить маневр для выхода на радиостанцию. –«Тебе надо, ты и нажимай», говорит капитан и ни с места. В конце концов мне удается найти на картинке экрана слабую засветку полосы. По подсказкам с земли экипаж строит заход. На стоянке нас уже ждут все техники и инженеры. Сразу обнаруживается, что стекло целое. Защитное покрытие отлетело, но причина в том, что штурман не выключил обогрев после выхода из облаков. Нас отпускают по домам. Два дня штурмана никто не видит, он снимает стресс. Больше с первого места он не летает. Выясняется, что это не первая его ошибка. В прежней части, на Дальнем востоке он  терял ориентировку, когда с бомбами нарушил территорию Китая. Злые языки утверждают, что с этого и начались портиться отношения с соседом.
 А я начинаю искать способы работы со своего места за штурмана. И не нахожу. Слишком мало  приборов.

        До начала заправок был еще целый год и экипажи продолжали осваивать полеты в Атлантику. К маю все  вновь прибывшие в полк выпускники ЧВВАКУШа летали в составе экипажей.  Командование  держало на контроле лейтенантов, посещая их комнаты и делая соответствующие выводы.

        Однажды вечером командир эскадрильи, замполит и командир экипажа  пришли и ко мне. Я сидел у огромного окна и плел паутину из распущенных парашютных строп. По всему периметру окна были набиты маленькие гвозди.
Передо мной лежала фотография тропической  паутины из журнала «Вокруг Света».
На уже сплетенном участке висел деревянный паук, изготовленный из лесной коряги.
Командиры удивились, чем это я занимаюсь.
Я пояснил, что делаю экран для цветомузыки, и показал, как будет работать установка.
 Включил стоящие на подоконнике красный, желтый и синий фонари и в тот же миг вся комната наполнилась тысячами цветных теней. Потом я объяснил, что при работе усилителей, цвета будут непрерывно меняться  согласно частотному диапазону музыки и ее ритму.
Картина будет  гораздо эффектней, чем сейчас.

        В комнате стояла заправленная кровать, письменный стол и самодельная книжная полка с первыми книгами «каждой получки». Нигде не было пустых бутылок, даже стаканов и комиссия, молча, удалилась. Больше ко мне никто не приходил. Никогда.
 Кашин, узнав о моих гостях, пробурчал.
– Хорошо, что в дурдом тебя не отправили с этой паутиной, ты давай больше не рискуй.
- Ты что? – удивился я – ты же знаешь, что такое цветомузыка и идея это не моя, а знаменитого композитора Скрябина, еще начала века. Во всех журналах Радио есть схемы.
- Я думаю, – продолжал он – ты просто очумел здесь в лесу без жены, кстати, как ее здоровье?
- Да ничего, пишет, что от санатория отказалась и скоро приедет.
- Ну, дай Бог, кстати,  скоро распределение квартир, может даже успеешь получить… если в психушку не запрут. Вон Саня Еловиков опять курить стал… от волнения.
         
Через неделю я стал обладателем двухкомнатной квартиры в восьмом доме на первом этаже. Паркетный пол покрыл лаком, обои переклеил. Что надо обрезать кромку не знал и на каждой полосе красовалась цена и завод изготовитель. Красиво.

        Телеграмма пришла заранее, я доложил командиру, что поехал встречать жену в Вологду и убыл из гарнизона.
       Поезд пришел ночью, автобусы не ходили и таксист согласился довезти до гарнизона за «червонец». Мы устроились на заднем сиденье, полдороги проболтали, не видя ни кого. Поворот в гарнизон таксист пропустил и я обнаружил, что мы долго, что то едем.
 Развернулись и нашли свой поворот через десять километров. В гарнизоне пришлось доплатить за лишний пробег.

          Утром с удивлением обнаружил пустые тропинки, никого нет в столовой и только дежурный по полку  пояснил, что ночью была тревога, и хорошо что учебная. – А ты почему не на тревоге?- удивился он. Я объяснил, что ко мне ночью приехала жена.
Меня, видимо, не вызывали. Больше всех этому объяснению удивился мой командир.
– Как не вызывали? Я лично три раза к тебе посылал посыльных.
Сирена гудела минут десять в служебном городке, так. Разобраться и доложить.

         Дома я сокрушенно заметил, что влип в неприятность, говорят, посыльных посылали, как я не слышал? Тут я узнал такое, что все стало на свои места.
- Ночью кто- то рвался к нам, я не открыла, ты только уснул.
 Я подумала еще, кого это по ночам носит, совести нет у людей, сапогами стучат по лестнице. Даже кричат, как днем. Не культурные.
- Так это же была тревога.
- Откуда я знала. А что это?
-Рассказываю то, что надо было сделать вчера. Гудение сирены в гарнизоне означает экстренный сбор всего личного состава.
 Мы должны в течении сорока минут прибыть на аэродром с вещами. Они в коридоре. Помимо всего к каждому посылаются матросы- посыльные, чтобы в случае неявки по боевой тревоге нельзя было сослаться на то, что не слышал сирены.
 Тревоги бывают учебные, вчера и была такая.
 Они служат для тренировок. Поэтому меня пока и не наказали. Не явиться по боевой тревоге- преступление. Вот так. Повторить не прошу, знаю, что ты у меня умная… самая. Да еще. Мы все бегаем по тревоге, а за командиром приходит машина.
        Командир доложил по инстанции причину отсутствия.
- Да у него жена невоенная, не знала что такое тревога.
 Взыскания не было, командир пошутил.
 - Чтобы в следующий раз прибыл  заранее, минут так за пятнадцать до тревоги.
         Кто знал, что слова его сбудутся в ближайшее время.
Буквально недели через две меня разбудила жена и сказала.
- Тревога.
 Я быстро оделся. Снял с вешалки противогаз, сумку с химкомлектом.
Навьюченный, как осел восточного мудреца, прибежал к дежурному по части за оружием. Там было все спокойно. Сигнала тревоги не было, мы посидели с дежурным.
- Жена–то молодая?
- На три года моложе меня, а что?
- Подумай. Зачем она тебя выпроводила из дома в такую рань?
- Уже подумал. Но смысла не вижу.
 Домой идти, тоже не было смысла,  и я остался ждать открытия столовой. В это время зазвонил телефон, у капитана  глаза округлились, он коротко бросил.
 – Есть, товарищ полковник -,и …включил сирену оповещения.
Через несколько секунд раздался грохот из казармы, посыльные получили карточки с фамилиями и адресами летного состава и исчезли. Дежурный начал обзванивать по должностным телефонам командование.
 Я дождался паузы и попросил зафиксировать мой приход по тревоге по фактическому времени, получил оружие и на первой машине прибыл к самолету. Узнав об этом, командир экипажа дал команду
 – Разобраться и доложить, как это могло произойти?

         Два самолета уже рулили по стоянке, когда  машина командира полка забрала с трапа человека. Уазик умчался в гарнизон. Самолеты продолжали движение, но не со скоростью пешехода, а черепахи после обеда.
 На повороте к исполнительному старту машина подъехала к самому хвосту. По спущенной лестнице человек забрался в самолет. Пара ушла на задание. Детали выяснились позже. Оказывается радист экипажа, думая что тревога учебная, не взял в секретной библиотеке портфель с кодами и переговорными таблицами. Когда экипажу поступила команда на выруливание, тот только сказал.
- Товарищ командир! У вас пистолет с собой? Пристрелите меня сразу, я портфель в «секретке» не взял.
 Командир сообщил  Гладкову, руководившему полетами. Тот и дал свою машину. В график уложились, это смягчило наказание радисту. Но не освободило от справедливого гнева. Задание по поиску кораблей НАТО  у самой ледовой кромки выполнили.

        Вечером Ирина объяснила загадку просто. Квартира на первом этаже, форточки открыты и она слышала шум машины командира полка. Вывод был верным.
 Кое кто даже позавидовал, хорошо мол тебе, жена ведьма, это для летчика класс, будете вдвоем летать и т. д. Я уже заметил, что попасть под обсуждение можно по любому поводу. Всегда найдутся шутники, которые из эпизода сделают повод для «подначек». Но обижаться нельзя. Хорошо, что все это длится не долго. Пока кто- то не станет героем следующей истории.


ЭКИПАЖ

         Наступил последний месяц лета. В моей летной книжки все чаще стали появляться записи о полетах на воздушную разведку.
 Целью были корабли иностранных государств. Оборудование моего рабочего места не позволяло определять курс и скорость целей на экране локатора.
В необходимых случаях мы учились узнавать их сами по повторному определению места  корабля. Частые отказы локатора  требовали более глубокого изучения техники. Инженеры в конце концов добились, что весь разведкомплекс мог проработать до самой посадки. О том, что экипаж слетался, можно было заметить по уменьшению замечаний. Мой наставник научил меня всему и частенько помогал штурману экипажа. Так подошло время основного контроля. Полет на максимальный радиус действия начинается с взлета с максимальным весом в 183 тонны.

        Число 18 августа.  Когда то, это был день воздушного флота, сейчас рабочий, так  как праздники перенесены на ближайшие воскресенья.
 Самолет заправлен «под пробки», даны предполетные указания и экипаж на местах.
Контролирующий, командир полка Гладков И. Ф на месте правого летчика.  При рулении видно как покачиваются плоскости под тяжестью топлива. На исполнительном старте машина стоит чуть дольше обычного.
Проверяются двигатели на максимальном режиме. Бортинженер докладывает.
– Двигатели в норме.
Медленно растет скорость, мой первый доклад  и я начинаю отсчет. В паузах бортинженер успевает сообщить о работе двигателей и вот уже скорость 230. Пройден рубеж остановки самолета в пределах полосы и нам нет  возможности остаться на ней, даже если взлет прекратим. Скорость  310 и последние плиты аэродрома плавно ушли вниз. Продолжается разгон, но уже в воздухе. Далее скорости докладывает штурман и командир убирает закрылки и шасси. Двигатели все еще на максимальной мощности доводят машину до 500 километров в час.

        Теперь можно выполнять развороты, крен не страшен, высота растет медленно. Краем глаза вижу в боковом окне рваные полотна облаков и включаю локатор. На высоте 4200 м. занимаем горизонт, чтобы пройти под трассой гражданского флота. Контролирующий молчит и не вмешивается ни во что, наверно пока все в порядке. Поступает доклад от ведомого.
 – Взлет произвел, на борту порядок, дистанцию занял.
 Мы уходим на маршрут с двухминутным интервалом и с разницей высот в 150 метров. Прошло пять минут, сработало реле времени, и экран локатора осветился зеленым цветом.
Теперь в окно лучше не смотреть и я закрываюсь шторкой. Внизу тайга. Города и села с деревянными избами плохо видны на экране, ориентировку веду по озерам и рекам. Постоянно корректируем место самолета, чтобы перед выходом в море знать среднюю ошибку системы. Этого требует инструкция полетов над безориентирной местностью. Командир держит связь с землей, и мы получаем добро на проход воздушных зон страны. Береговая черта пересечена, и еще через некоторое время выключаем систему опознавания.
В нейтральных водах она не нужна. На экране видно до сотни целей. Это  рыболовецкие суда. Моя работа теперь в определении их мест и нанесение на карту. Оператор радиотехнической разведки  молчит, в море нет военных кораблей вероятного противника. Предполагаю, что крупные засветки принадлежат плавбазам. Изредка все- таки смотрю в свое окошечко, размером в стандартный лист.
 Баренцево море  напоминает цветом расплавленный свинец. Волнения моря с высоты 7000 м не видно, редкие облака ниже высоты полета.

            Точка поворота в Норвежское море. Самолет с креном 15 градусов и на скорости 750 км в   час плавно занимает новый курс.
 Лучи солнца на время ослепляют меня, и я вновь закрываюсь шторкой. Постоянно корректируем место самолета по  локатору и на землю идут первые доклады об обнаруженных целях.

          Оператор радиоразведки, сидящий в хвосте самолета, докладывает, что идет наведение истребителей на нас, и он записывает данные радиоперехвата.
Оператор же радиотехнической разведки докладывает, что нас взяли на автосопровождение посты на территории Норвегии. Мы продолжаем выполнять свою работу - они свою. Командир огневых установок, по иному КОУ, докладывает о подходе двух истребителей Ф – 104. Я впервые вижу их так близко. Летчики истребителей фотографируют нас, потом показывают свое вооружение и резко уходят в сторону. Они играют «в открытую» и нас не боятся. Мы их тоже.  Вероятный противник  задание выполнил и может отдыхать на базе до нашего возвращения.
 О факте перехвата радист по данным штурмана отстукивает сообщение на командные пункты аэродрома и Москвы.

          На  самом краю экрана локатора появляется засветка не похожая ни на  одну цель и я докладываю штурману, что наблюдаю  отметку острова Ян–Майен. Работа продолжается. Бортинженер докладывает остаток топлива. Никаких лишних или личных разговоров, это понятно, на борту контролирующий.  Я непрерывно определяю места засветок. Их так много, что совершенно не успеваю записать все. Если бы штурман диктовал координаты со своих приборов, было бы легче. Но он делает это только в случае обнаружения военных кораблей. Я понимаю, что меня просто «натаскивают».
Места «рыбаков» никому не нужны. Но бездельничать нельзя. За весь полет я «привезу» всего двадцать обнаруженных целей.  И понимаю, что  очень мало.

          Поступает сообщение от оператора РТР (радиотехнической разведки) о работе  радиолокационной станции корабля НАТО и штурман сразу наносит на карту линию, на которой мы будем его искать. Я тоже ищу отметки на этой линии, но пока засветок нет. Значит дальность действия аппаратуры «эртээровца» больше локатора. Командир группы дает команду на снижение и два самолета поочередно теряют высоту. Штурман дает отсчеты через тысячу метров. Включен радиовысотомер малых высот, скорость уменьшена до пятисот. На высоте 1000 метров делаем «площадку» и отворот в сторону от цели.
 Сигнал станции пропал, это означает, что противник на какое то время нас потерял. Мы  под «лепестком» диаграммы направленности локатора вероятного противника. Я увеличиваю угол подъема антенны локатора и докладываю наконец  об  обнаружении цели. Далее штурман строит маневр выхода на нее. Облачность редкая и мы вновь переходим на снижение. Теперь доклады высот идут чаще, и мы занимаем высоту 100 метров. Наш локатор практически бесполезен на этой высоте, и я чаще смотрю в  окно. Белые барашки на воде сливаются в сплошные полосы, самолет дрожит, командир работает штурвалом очень маленькими движениями. Штурман докладывает о готовности бортового фотоаппарата и о том, что цель видит. Разворот еще на несколько градусов и доклад.
 – Цель в кадре.

         Я успеваю на мгновение увидеть корабль. Но ни класс корабля, ни его вооружение определить не успеваю. Ни одного человека на палубе. Видимо весь экипаж на боевых постах, наверно у них  тревога.
 С удивлением слышу текст сообщения штурмана радисту. – Радист, записывайте, широта и долгота места, обнаружен эсминец США типа….., бортовой номер…. Вооружение… . Вот это да! Такое возможно, если знаешь наизусть все типы кораблей.  Радист кодирует телеграмму и через минуты сообщает о передаче на КП. Командир группы дает команду ведомому перейти в набор высоты. На высоте 7000 метров нас ждет сюрприз. Два истребителя Фантом или Ф-4, пристраиваются к нам. Ясно, что пока мы были на малой высоте, с аэродрома в Исландии  вылетели истребители на перехват и дежурили, поджидая нас.

           Радист вновь стучит ключом, на КП уходит доклад и о погоде в данном районе. Кстати это основная легенда нашего полета, разведка погоды.

           Второй штурман ст. лейтенант Сорокин предлагает мне поменяться местами. Все предыдущее время он сидел рядом  и молча наблюдал за мной. Я доволен, что нет замечаний, не зная того, что они даются после полета. В воздухе инструктор вмешивается редко. Обычно только  в случае грубых ошибок.

           Обратный путь на высоте 9000 метров. Штурман докладывает командиру, что встречный ветер около 200 км в час. Самолет трясет как телегу на разбитой дороге. Стоящие на полу кабины вещи расползаются по сторонам. Видимо мы близко подошли к струйному течению в воздухе, которое обычно бывает на высотах близких к тропопаузе. Разделительный слой атмосферы между тропосферой и стратосферой. В северных широтах он ниже обычного и командир уходит еще на 1000 метров ниже «потолка».

Тряска прекращается, встречный ветер не больше ста километров в час. Экипаж продолжает поиск морских целей.

       Полет рассчитан на 16 часов, всем выдано по четыре бортпайка. В комплект бортового питания входит банка сока, шоколадка 16 грамм, галетные печенье, и несколько мармеладок, баночка тушенки.
 Единственный недостаток такого питания, это его температура. Термос с чаем несколько согревает такой обед, но все равно удовольствия мало.

           Штурман рассчитывает время пересечения границы своей страны, и командир дает команду на включение системы опознавания. Точкой входа служит остров Кильдин, на самом севере Кольского полуострова, и точно в расчетное время мы докладываем о проходе «трех пятерок». Все побережье обозначено условными наименованиями в цифрах, видимо для удобства работы с системами ПВО. Условностей очень много.
 Невольно начинаешь говорить на каком-то тарабарском языке. Широта с долготой это «шапка и добро». Предполагается, что вероятный противник не знает этого языка, верить в это смешно.

        Дальнейший полет происходит над сушей и наступившая ночь меняет все ощущения. Сплошная темнота внизу и выше полета. Догадываюсь, что идем между облаками. Я еще не знаю, что ночные полеты станут основными при дальних перелетах, что благодаря этому я изучу звездное небо в северном и южном полушариях.

 Пока мне просто не нравится, что все закрылись шторами, ограждая свои приборы от лишнего света. Я теперь не вижу кто как работает и поневоле  начинаю дремать на своем стульчике. Но вот  на связь выходит аэродром посадки. Нам повезло, идем домой, а не на запасной аэродром.

           На высоте 400 метров проходим по маршруту «большой коробочки», и самолет выходит на посадочную прямую. У меня уже свыше десяти посадок ночью, но впервые я наблюдаю за работой летчиков из за их спины. Идет непрерывный обмен докладами, командами с редкими «исправляю». Освещенная полоса кажется не толще карандаша. Разноцветные огни подхода, разрешения посадки и полосы при полной темноте вокруг смотрятся великолепно. Мысль, что на узкую полосу будет трудно приземлиться, исчезает при приближении. Ее ширина визуально увеличивается, вспыхивает свет дуговых прожекторов, и машина плавно касается бетона. Переднее колесо  точно по осевой линии, торможение начинается сразу и я вспоминаю, что на каждой подготовке командир полка повторял:
- Не оставляйте торможение на конец полосы, а баб на старость – и там, и там не успеете… .

          На стоянке командир экипажа строит всех и докладывает об окончании полета. Полковник Гладков махнул рукой и отошел от самолета.
     Мой командир догоняет его, и я слышу.
 – Разрешите получить замечания.
 Контролирующий остановился, мгновение подумал, потом изрек. Как отрубил.
 – Все действия, начиная от посадки в самолет и кончая выходом из него….. неправильные. Завтра с летной книжкой в штаб.

        Майор Коробкин возвращается к экипажу и весело отпускает всех к автобусу. Я удивлен и спрашиваю своего  штурмана,  как такое может быть, чтобы все было неправильно. Командир слышит это и поясняет.
 – А это значит, грубых ошибок нет, а мелких полный твой портфель, лейтенант. Я не мог понять причину веселости экипажа, пока радист не хлопнул меня по плечу,
 – Не грусти, штурманец, все живы, все здоровы, радуйся.

       Следующий полет на радиус действия был самостоятельным. Мой начальник предложил разделить весь полет  на равные части. Первые восемь часов он работает. Потом я.
- А что мне делать все это время?
- Ничего. Отдыхай. Сил набирайся. Можешь даже поспать. Вторая половина полета всегда тяжелее.

       Самолет уже был на высоте, когда я постелив куртку и спасательные жилеты, улегся в проходе между местами бортинженера и второго штурмана. Пронизывающий гул и небольшая тряска убаюкивали. Спать я умел. Проснулся от того, что самолет трясло. Гул двигателей изменился, и я услышал слова бортинженера.
- Крайние выключаю.
 Я ничего не понимал. Мы катились по бетону. Все члены экипажа смотрели в свои окошечки, обеспечивая отсутствие препятствий в своих секторах обзора.
- Что случилось Саня? Почему меня не разбудили?
 На стоянке мне все рассказали. Оказывается, нас вернули с маршрута. Авианосец не вышел в океан. Время полета восемь часов двадцать минут.
- А тебя командир запретил будить. Экипажу стало интересно, сколько ты можешь проспать? Ты даже не проснулся, когда шасси выпустили. Мы думаем, что рекорд полка по этому виду… сна твой. И навряд ли его кто- то превысит.

         Дома полночи провалялся с открытыми глазами. Жена несколько раз просыпалась и приставала с вопросами, чем я так обеспокоен, что уснуть не могу. О том, что я выспался в полете, она не поверила. Я тоже бы не поверил.

         На второй день мне уже советовали в летную книжку завести отдельные графы. В каких условия спал( в облаках, над морем и т.д). 

        Совет радоваться каждому полету  я смог выполнить только  через несколько лет. Когда освоил все  штурманские должности в экипаже, и радость от хорошо выполненной работы затмевала все неприятности. В этом видимо и была разница между работой летчика и штурмана. Летчики видели результат своей работы сразу. И радость от успешного пилотирования. А штурманские оценки в основном делались после полета.   Пока же вся учеба состояла из непрерывных замечаний, исправлений.
Не зря некоторые острословы обзывали штурманов «мешком с поправками». Мы не оставались в долгу и на злые замечания отвечали тем же.
 
         Непревзойденным автором новых афоризмов был сам командир полка. Утренние построения проводились разбором происшествий, наказанием виновных, но все это в рамках  субординации.
 Если замечания были старшему офицеру, то всех остальных отправляли на подготовку. Если же замечания были летного характера, то они обсуждались на разборе полетов.

        Больным местом дисциплины были опоздания в строй. В нашем экипаже правый летчик и штурман, казалось даже, что соревнуются, кто чаще опаздывает. Однажды опоздал и сам командир экипажа. Раздалась команда –Смирно,- а штурман и командир были в сотне метров от места построения. Флегматичный штурман заметил.
 - Командир, куда бежать, опоздали уже.
 Бегущий майор бросил на ходу,
 – Я вот раньше тебя прибегу, а тебя накажу за опоздание.

       Моя вечная торопливость не нравилась штурману. Но замечания должны быть конкретными, и они были.
- Еще раз заполнишь бортжурнал таким корявым почерком, не подпишу.
К следующему полету я представил на подпись журнал, в совершенно новом качестве. Капитан долго глядел на записи, подбирая слова.
- Это что такое?
- Бортовой журнал. Красиво?
- Шрифт откуда?
- Из «Слова о полку Игорева», это старо-славянская вязь, правда прелесть?
- Я спрашиваю, из какого руководящего документа летной службы…., эти каракули?
- Тогда самолетов еще не было.
- Заменить!
- Есть, заменить! Пожалуйста, второй вариант.
- Этот уже получше, но зачем завитушки к букве л и другим?
- Это почерк Лермонтова, я его из рукописей скопировал.
- Так. Тогда самолетов тоже не было…заменить!
- Пожалуйста, третий вариант, последний.
- Так, этот вообще никуда не годится, выброси сразу.
- Товарищ капитан. Вы, пожалуйста тише ругайтесь, а то замполит услышит.
- А при чем здесь замполит?
- Это же почерк Ленина, как же Вы не узнали? Помните «Письмо к  рабочим и крестьянам»?
Капитан оглянулся, никто не обращал на нас внимания, просто стало очень тихо.
- Лейтенант, этим почерком можете все свои конспекты писать, а летную документацию прошу заполнять печатными буквами. Понятно?
- Так точно, я понимаю, что цифры тоже?
Рассерженный начальник ушел в штаб, и тут же меня подозвал к себе заместитель штурмана эскадрильи, капитан Свинтицкий.
- Ибрагимов, я понимаю, что энергии девать некуда, в лесу живем. Посмотри мой бортжурнал, как он тебе?
- Я таких еще не видел ни у кого, красиво.
- Можешь, потом, называть это методом Свинтицкого, так как такого шрифта нет ни в одном учебнике.
- А на самом деле?
- Метод очень простой. Основа любого журнала это не буквенная, а цифровая запись параметров. Я беру каждую цифру из разных шрифтов, на свой вкус, размеры которых должны соответствовать Наставлению по штурманской службе. Особенно это касается оформлению полетных карт. И последнее. Шутить можно с людьми, у которых есть чувство юмора, работай.

     Главным же воспитателем был командир полка полковник Гладков Иван Федорович. За глаза мы все полковые построения называли КВНом, взысканиям не огорчались.
Его разборы нарушений дисциплины были оригинальны и запоминаемы.
      Как то, на построении, после приема доклада от начальника штаба он оставил только офицеров.
- Владельцам унитазов, выйти из строя.
Строй не шелохнулся, но удивлению не было предела.
- Что, не понятно? Владельцам мотороллеров, выйти из строя.
Вышло несколько человек.
-Чей мотороллер «Турист», номер такой то?
Капитан из группы радиотехнического обслуживания признался.
 -Мой.
- А чья пьяная баба вчера  «вышивала» на нем по гарнизону по пешеходным дорожкам и орала «Остановите меня»?
- Это моя жена, товарищ полковник… мы поспорили с ней, что женщинам техника не подвластна,… и она действительно не умеет останавливаться.
-…Пока не кончит. Раздался чей то голос в строю.
Волна смеха прошла через все подразделения. Полковник дождался, пока все успокоятся.
- Значит так капитан. За нарушение правил уличного движения, сдать свои права начальнику ВАИ гарнизона… сроком     на месяц.

          Разборы летных происшествий жесткие и конкретные по срокам исправлений.  Причину такого отношения к службе я тоже понял много позже. Дело в том, что на период становления полка как боевой единицы, на плечи состава легла слишком большая психологическая нагрузка. Каждый день в полк приходили телеграммы о происшествиях в Военно – Воздушных Силах. Каждый случай доводился до летного состава под роспись в журнале. Гражданский Флот тоже был поставщиком и курьезов и трагедий. Сама подготовка к полету и полеты были тоже не малой  нагрузкой.
Люди с чувством юмора были любимы всеми, и в любую свободную минуту вокруг них всегда собиралась группа слушателей. Уметь увидеть комическое в обычной жизни, ценилось. До сих пор удивляюсь, что замполиты обычно не были такими людьми. Видимо и этому есть свои, пока  неизвестные, причины. Были и исключения. Заместителем командира полка по политчасти был подполковник Хватов. За все время службы я не встречал больше таких  офицеров на политических должностях. Разговаривая с ним, совершенно не было заметно разницы званий и должности.  И обращался он ко всем по имени и отчеству. Говорят, что Македонский знал все имена своей армии. Все может быть.
         
         Ярче всего запомнился полет на воздушную разведку иностранного ледокола в Северном Ледовитом Океане.
 Ледокол «Истуинд» подошел к Новой Земле и встал у пролива Маточкин Шар. Ясно было, что это разведчик, а вот цели его были не ясны. Наш экипаж прибыл в район цели и ледокола не нашел. Дело в том, что там были специалисты своего дела и  стоя у самой ледовой кромки, они скрывали свое место от наших локаторов. Я ничем не мог помочь штурману. Слишком много засветок от битого льда.

        По инструкции мы не имели права снижаться под десятибалльные облака, но экипажу как то не хотелось возвращаться с пустыми руками.
Я видел, что штурман покинул свое место и обсуждает с командиром проблему без помощи переговорного устройства. Суть маневра я понял сразу, когда самолет пошел на снижение вдоль ледовой кромки. Любая ошибка в определении точного места самолета могла привести к трагедии. Так и случилось с экипажем ТУ-16 у острова Надежды несколько лет спустя. К счастью для нас штурман был точен и вот уже высота 100 метров, а мы еще в облаках. Дальнейшее снижение было уже безумием, но штурман доложил, что видит строго под собой ледовую кромку. Еще двадцать метров и мы  уже просматриваем не только под собой, но и на километр- два вокруг.
 Через несколько минут штурман радостно сообщает, что видит какое то судно. Фотоаппаратура давно готова, я вижу в боковое окно непонятное сооружение с мачтами, антеннами и людей на палубе.
Они машут руками. Видимо, тоже довольны, что мы их обнаружили. Задание выполнено, мы возвращаемся домой.

          На разборе полетов узнаем, что еще один экипаж сумел сфотографировать ледокол. Это был  экипаж майора Флегонтова по кличке «Шаршалы». Остальные вернулись ни с чем. Кличка к  майору прилипла после одного случая. Чуваш по национальности, как то сказал, что он из той же деревни, что и космонавт Николаев. Из биографии космонавта мы знали, что родился он в селе Шаршалы. Сомневающимся  объясняли, что других деревень в Чувашии нет. Что республика эта- одна сплошная деревня и т.д.
Летчик на прозвище не обижался и даже пользовался им как позывным в нейтральных водах.
Так вот он впоследствии признался, что вышел на ледокол на высоте 60 метров. Дальнейшие полеты доказали возможности полетов еще ниже, но после трагического случая при облете американского авианосца Эссекс экипажем ТУ-16  Плиева, были введены целый ряд ограничений по высотам днем и ночью. Об этом позже.

         Из разговоров с друзьями узнавал, что все наши выпускники вписались в свои экипажи и приступили к самостоятельным полетам. Правда о прежней дружбе уже не было речи.  Мы еще делились мнениями, но скорее по инерции, чем по зову сердца. Новые семьи, новые отношения, новые связи. Большую часть времени проводили с экипажем и поневоле  вникали в суть новых проблем. Иногда эти отношения становились дружбой.
 Совместные прогулки в лес за грибами, за ягодами, на рыбалку заканчивались чаепитием. Женщины общались между собой, пока мы были на полетах и совместно решали бытовые проблемы. Если экипаж садился на запасном аэродроме, то оперативный дежурный обычно сообщал об этом только жене командира экипажа.
Она в свою очередь делилась информацией и говорила, что это обычное дело, успокаивая молодых жен. Таким образом, они тоже учились  ждать, основной заботе жен авиаторов.

          Мой день рождения 10 сентября отмечали и с прежними и с новыми друзьями. Семья Кашиных подарила мне Лешину картину «Зимний Лес» и эта картина стала самым  приятным подарком, я ее сохранил. Легко узнаваемая местность, картина писалась с натуры, впоследствии стала грустным напоминанием жизни в гарнизоне. Дело в том, что лесная тропинка потом стала короткой дорогой из гарнизона на кладбище.
Мы еще не знали, что все праздники в полку сформируется в обычай посещать могилы однополчан. Пока же там были похоронены погибшие в катастрофе АН-8  руководство полка в январе 1966 года. Из разговоров мы узнавали разные точки зрения на этот случай.
Самым диким нам казалось поведение офицера штаба, который во время похорон уехал на север и привез оттуда «Волгу», выделенную командованием Авиации полку. Человек следовавший за машиной тоже погиб в составе пассажиров того злополучного рейса. Кстати никто из давших ему в долг денег не предъявил своих требований к вдове. Однако нашелся другой, воспользовавшийся ситуацией, и раскатывал на белой машине по гарнизону.

          Мы, конечно не думали, что катастрофы могут происходить и с самым надежным, нашим самолетом. Жизнь  впоследствии развеяла и эти иллюзии.

        Из праздников запомнился пятидесятилетний юбилей страны. Политическая обстановка, внезапно, стала ухудшаться.
 Притязания Китая на часть нашей территории, перешли в военный конфликт. Все политработники стали пугать нас возможными провокациями, и полк перешел на повышенную боеготовность.

         Собираясь на торжественное собрание, заметил, что жена обеспокоена.
- Ты чего не одеваешься?
- А мне надеть нечего. Ни в одно платье не влезу… .
Жена товарища, Люда услышала разговор.
- Отлично подруга. У меня есть новое платье. Я купила … на вырост. Пойдем примерим.
 Платье подошло идеально. Полнота нисколько не портила. На собрание успели.

        Своего дома офицеров еще не было, и торжественное собрание проводили в актовом зале школы. Начальник политотдела, открыв собрание, предоставил слово для доклада – полковнику… Федотову. В зале наступила действительно «мертвая» тишина. Поняв свою оплошность, он исправился и предоставил слово, замершему на месте,  полковнику Гладкову.
После окончания собрания начальник политотдела сообщил, что принято решение обратиться к властям Вологодской области с просьбой присвоить новому поселку – гарнизону название Федотово. Так впоследствии и произошло.
Название останется памятью первого командира полка разведчиков.
Летчики народ суеверный и об оплошности полковника вспомнят позднее.
   
          Платье моей жене предложено было не зря. В семье наставника детей не было. Они  женаты  три года и уже начали беспокоиться по этому поводу.   
Правда через несколько месяцев платье «на вырост» все же понадобилось и хозяйке. Вот и не верь после этого в приметы.      

         За день до седьмого ноября командир полка на построении объявил, что весь личный состав может быть дома с одним условием – исключить пьянство. Он пообещал устроить вечернюю проверку и при обнаружении пьяного немедленное снятие с летной работы. В праздничный вечер весь гарнизон прогуливался по свежему воздуху. Мы поздравляли друг друга с праздником, и пьяных не было совсем. Хорошо, что праздновали два дня.
 Восьмого ноября гарнизон, все таки, отметил праздник по обычаю. Мы с женой были приглашены в гости к Сорокиным. Второй штурман нашего экипажа отмечал еще и диплом жены, закончившей пединститут.
Мне было предоставлено право первого тоста, и я пожелал всем присутствующим встретить в этой компании столетие Советской власти.
 Будущее показало мою политическую наивность и житейскую. 

          Пока же плохая погода и  время сдачи экзаменов на допуск к полетам в новом году  приведут к перерыву в работе. За это время мы успеем сделать и ремонт в квартирах и обзавестись кое-каким имуществом. Еду готовим при помощи керосинок. Дрова для титанов заготавливаем в ближайшем лесоповале. Командованием гарнизона приято решение, в районе ближайшего ручья создать озеро. Деревья спилили, пни выкорчевали, ручей перегородили земляной плотиной. И уже первой зимой катались на коньках и лыжах по поверхности огромного катка. Весной всю плотину смыло паводком и следующую уже делали с учетом законов гидротехники, сместив шлюзы к противоположному берегу. Все это проводилось на воскресниках в принудительно – добровольном порядке.
 Я  однажды не пошел на это мероприятие, заявив, что не могу тратить время сегодняшнего отдыха на отдых в призрачном будущем. В понедельник на построении командир эскадрильи подполковник Рыбалко объявил.
 – Всем кто вчера не был на «субботнике» выйти из строя. Строй не шелохнулся. Тогда командир вытащил из кармана бумагу.
 – Кто выйдет сам, получит минимальное взыскание, у меня все записаны. Кто не выйдет вызову по списку и накажу за отсутствие на построении.
Штурман Георгадзе незаметно толкнул меня и прошептал,
 – Выйди сам, а то хуже будет.
 Я ему так же шепотом.
 – Не пойду, если у него был бы  список, то он бы читал его, а не устраивал явки с повинной.
 Из строя вышло пять человек, все получили по выговору. На этом все закончилось.
 Потом замполит объяснил недовольным, что взыскание они получили не за отсутствие на добровольном субботнике, а за отсутствие на обязательном построении. Хитро. Я же еще некоторое время издевался над доверчивостью людей. Штурман стал чаще придираться ко мне думая, что воспитывает меня.

          Прошел почти год службы, и мы начинали понимать, где главное направление «удара», а где можно и «прокатиться валиком». Мой командир иногда говорил.
 – Не рвись конем, не пяться раком.
Не в меру  ретивым службистам. Еще одна его поговорка – Мне хоть бревна катать, лишь бы лежа – не всеми принималась однозначно и никак не способствовала карьере. Мне нравился наш экипаж, и я не рвался «конем».

          К этому времени почти не осталось неясных вопросов по работе.  Но методика определения мест кораблей не нравилась. Как –то у инженера полка я попросил разрешения поставить повторитель координат целей с места штурмана на мою приборную доску.
-Надо- то всего три провода и счетчик.
 Майор пришел в ужас от предложения.
- Ты что, лейтенант? Сдурел?  В самолете я даже контровку не имею права заменить на другую толщину. Это же изменение конструкции. И она возможна только с разрешения КБ Туполева и только на заводе. Так что не мудри, а думай как лучше работать с тем, что имеешь.
ПЕРВОЕ РАССТАВАНИЕ

          Трудности были, прежде всего, в той же дозаправке в воздухе. С нового года полеты на тренировку этого вида стали чаще. Мы взлетали и шли через города Горький, Пензу до Саратова.
 С аэродрома в Энгельсе взлетал самолет – заправщик М-3 и мы встречались с ним над пустыми калмыцкими степями. Многократные подходы и отходы были тренировкой.

         В десять часов обычного рабочего дня в комнату предварительной подготовки забежал начальник штаба эскадрильи майор Колесников.
- Экипаж Коробкина срочно на вылет. В Энгельсе хорошая погода, там дозаправщики готовы к вылету.
 Перед выходом, я сообщаю штурману, что у меня нет карты на дозаправку.
- Ничего,- говорит он,- в воздухе нарисуешь.
В училище у нас было, как то,  задание по прокладке маршрута в воздухе, поэтому я не удивился. Но тогда хоть карта была. После взлета мы заняли высоту, я включил локатор и начал перерисовывать картинку с экрана на чистый лист бумаги.
- Оператор, наложи перекрестие на Горький.
Штурман решил подкорректировать место самолета. Засветок на экране было несколько.
- А по какой засветке? Ближней или дальней?
- Ты на карту посмотри, по ближней конечно.
- Вы на верно забыли, я же докладывал, что карт у меня с собой нет.
- Как нет? Вообще, никаких?
- Так точно.
Штурман покинул свое место, прошел мимо летчиков и уставился на лист бумаги.
- Это что?
- Как Вы и сказали, рисую в воздухе маршрут. Кстати, Вы только что дали курс 220 градусов, а мне, помнится, должно быть не больше 120ти.
Штурман мгновенно исчез и через секунды мы услышали команду.
- Товарищ командир, Курс сто десять.
Самолет резко вошел в крен и … запретная Московская зона стала «уходить» вправо.

          После полета штурман отозвал меня в сторонку.
- Ты, вот что. Про сегодняшний полет особо не болтай. За то, что карты не носишь наказать бы надо, но за подсказку спасибо.
 Когда инструкторы убедились в готовности экипажей, нам было объявлено о предстоящей командировке в г. Энгельс. Перед моей семьей встал извечный вопрос «ЧТО ДЕЛАТЬ?»

          Пополнение ожидалось  в мае, и оставлять жену в гарнизоне, где нет даже медпункта, было бы  ошибкой. Ирина сама предложила проводить ее на поезд, она едет на Урал. Вблизи от областного центра было больше гарантии сохранить и родить ребенка.

          На маленькой станции Кипелово мы попрощались и расстались почти на полгода.
Командировка несколько раз откладывалась по разным причинам. То погоды не было у нас, то на юге. В один из таких дней ожидания вся эскадрилья занималась изучением инструкций. Вошедший летчик, ни к кому не обращаясь, произнес.
- Гагарин погиб,… и с ним еще командир полка Серегин.
Наступившая тишина кричала,- Не может быть.
Такого не должно было случиться никогда. Случилось. Ответов на вопросы не было. Короткое сообщение по радио, и все.

         По дороге домой я случайно оказался рядом, один на один, с товарищем.
- Саня. А почему ты так нелестно отозвался о Гагарине сегодня.
- Потому что на славе верхом не ездят. Полтора часа смертельного риска, и бешенный поток наград, званий, почета. Вот увидишь, его и после смерти попытаются представить героем, типа того, что не бросил самолет, исключил паденье на населенный пункт, мало ли чего еще.
- А что? Этого не может быть?
- Ты погоду сегодня видел? Нижний край 300 метров, сплошная облачность. И учти, падающий самолет не управляется. Они обязаны были катапультироваться. Все остальное химера. Мы не меньше рискуем, летая по семнадцать часов над штормящим океаном. А через звания и должности не прыгаем. Я все это говорю только тебе, ты нормальный парень, «стучать» не побежишь. Но думать надо, исходя из фактов, а не из… указаний. 
« Думать надо». Который раз я слышу эту фразу.  Может быть это и есть главное слово?
       Даже если и  прав старший товарищ в чем то, но все равно было страшно обидно за космонавта номер один.

         Прошел март. Потом апрель. В конце концов, командование нашло оптимальный вариант. Решено было послать по  два командира корабля и их помощников на один экипаж и самолет. Операторов посылали по одному, в роли вторых штурманов, и я попал в основной состав. 17 мая выполнили перелет на аэродром Энгельс. Мы впервые прибыли  в часть сухопутной дальней авиации. Больше всего нас удивила дисциплина в гарнизоне, вежливость рядового состава и идеальное обслуживание в столовой. В гарнизоне стоял памятник погибшим авиаторам с «вечным» огнем. У вертикальной плиты с фамилиями всегда свежие цветы.
 Из разговоров с местными летчиками, мы узнали, что все катастрофы случались на взлете. Ошибка была в работе техников, которые регулировали давление в системе переднего колеса.

           Самолет М-3 имел «велосипедное» шасси и на взлете автомат передней стойки поднимал нос корабля на взлетный угол. При избыточном давлении в этом автомате самолет опрокидывался на взлете и сгорал вместе с экипажем. После двух подряд катастроф, жены летчиков вышли на полосу и не дали летать другим. Когда комиссия из Москвы нашла истинную причину, полеты возобновились.

         В гарнизоне была гостиница, но нас, по каким то соображениям, разместили в профилактории на аэродроме. После изучения инструкции по производству полетов и сдачи экзамена мы начали подготовку. Аэродром располагался на левом берегу Волги почти на ее уровне. Правый берег был выше на 250 метров и на нем город Саратов. Трехкилометровый мост связывал берега и был дорогой на пляж, расположенный на  середине реки.
 В первый день нам сообщили, что в городе Энгельсе расположен химический капроновый завод, где работают в основном женщины и девушки.
 По вечерам в гарнизоне проводятся вечера танцев, работает кинотеатр, бильярдная, кафе. Здесь было все, чего не хватало в лесу, и часть летного состава поспешила воспользоваться благами цивилизации.

         Мой штурман взял меня под свою опеку и сказал, чтобы я даже не думал повторять чужие подвиги.
Он нарисовал турнирную таблицу, повесил на стену листок и объявил чемпионат экипажа по шахматам открытым. До этого я играл только с Сорокиным, а он имел разряд по шахматам и почти всегда меня обыгрывал.
Когда счет моих побед в новом турнире стал неприличным, штурман закрыл чемпионат, а таблицу порвал. Один из командиров, заядлый шахматист, развернул доску.
-Иди сюда. Посмотрим, что за фрукт вырос у нас в эскадрилье.
- А чего смотреть? Когда Стецко играет со мной, …  даже плачет иногда.
Упоминание чемпиона авиации Северного флота заставило игрока осторожничать. Минут через десять долгих раздумий, соперник поднял голову.
- Ты вообще- то играть умеешь?
- Конечно. Я даже знаю как конь ходит. Буквой «г». Вот так. Правильно?
- То-то я твоих ходов не могу понять.
- Значит у нас с Вами одинаковый класс игры.
- Да?!
- Я же их тоже… понять не могу.
- Молодец. Хвалю. Тебе мат.

         Пришло время ночных полетов. Экипаж выполнял по два полета за ночь. Командиры  с помощниками тренировались в подходе, контакте и отходе от заправщика. Когда эти элементы были усвоены, началось самое тяжелое.
Дозаправка топливом в воздухе. С точки зрения навигации все было просто, полеты по одному и тому же маршруту требовали минимальной подготовки. Появилось больше времени днем, я использовал его для плавания. Мой однокашник Рафик Ямалутдинов стал фанатом загара. За месяц он превратился в шоколадную фигуру. Большинство же оккупировало волейбольную площадку и играло на «интерес», в виде компота. Иногда  вечерняя гроза освежала все вокруг, и бесследно исчезала к ночи.
 
        Самолеты взлетали в сумерки и уходили парами по маршруту заправки. В корме заправщика находился член экипажа, который докладывал дистанцию.  Командир заправщика занимал высоту 5000 м. и разрешал подход. Мы начинали справа и снизу. Заправщик открывал бомболюки.
 Из под самолета показывался металлический конус. Резиновый шланг, армированный капроном, разматывался с барабана метров на тридцать. Конус диаметром чуть более метра по всему кругу был снабжен лампочками со своими генераторами. Ни о каких проводах не могло  быть даже речи. По шлангу, под давлением, со скоростью две тонны в минуту шла перекачка. Правда для этого надо было с ювелирной точностью приблизиться к конусу своей заправочной штангой и выполнить «выстрел» в центр воронки.
 Потом, чуть добавив скорость, уменьшить длину телескопической трубы и доложить.
– Конус на штанге.
 Первые контакты выполнялись без перекачки  керосина, экипажи тренировались в соблюдении «связанного» совместного полета. Перед разворотом экипажи выполняли «расцеп».
После разворота вновь подход, контакт и –«Конус на штанге». Так несколько раз за полет. Десяток таких тренировок и мы впервые летим на фактическую дозаправку, пока еще днем.

         Солнечная погода оказалась обманщицей. Самолеты «болтало», конус на конце шланга топливозаправщика «рисовал» синусоиды. Я лежал на стекле передней кабины, с фотоаппаратом в руках, ловил моменты.
 На первом подходе мы немного «проскочили» вперед, стальной конус ушел далеко вниз. Потом  словно размахнувшись, полетел на меня. Я успел сделать только один снимок и подумал еще,
- Вот найдут эти кадры и определят истинную причину происшествия.
Конус, не коснувшись остекления, обошел кабину и исчез из поля зрения. Правый летчик Рыков «прибрал газы». Мы отстали, и вновь пошли на контакт.

         Второй самолет в нашей группе ведет майор Бандорин, там вторым штурманом мой однокашник Бычков А.

        Новый подход командир выполнил безукоризненно. Болтанка не помешала контакту. Первые тонны керосина пошли в баки. Штурман ведет отсчет времени через тридцать секунд. Прошло две минуты совместного полета. Скорости выдерживаются по сигнальным цветным лампочкам под люками заправщика. При одинаковой скорости самолетов горят зеленые, при отставании  желтые, при сближении красные лампочки. Наш командир ориентируется по ним, но в какой то момент загораются желтые фонари и происходит жесткий расцеп. Хлопок слышен в кабине, на секунду пропадает видимость, это остатки керосина, превращенные в туман,  ослепляют экипаж.
 Видимо мы просто не удержались в кильватере во время очередного удара ветра. Командир хочет повторить подход, но тут поступает команда от руководителя полетов.
 – Выполнение задания прекратить, следовать на базу на высоте полета.

        В эфире творится что то непонятное. Мы понимаем, там не все ладно. Слышны команды.
 – Отходите, обрубаю шланг, сброс произвел.
 Майор Бандорин докладывает о повреждении двух двигателей, о выключении одного и неустойчивой работе другого. Он снижается до трех тысяч метров и сообщает, что горизонт установлен. Мы понимаем, что паденье прекращено, теперь необходимо обеспечить ему «зеленую улицу» на посадку. Все облегченно вздыхают, когда в эфире раздается.
 - Посадку совершил, полосу освободил.

         Через некоторое время и нам дают « добро » на заход и вот мы уже на стоянке. Вокруг соседнего самолета весь состав техников, свободных экипажей. Картина удручающая. Двухметровые  лопасти турбовинтового третьего двигателя, оторваны у основания. Кажется, кто - то  погадал, как на ромашке «любит, не любит». Лопасти четвертого двигателя повреждены только на концах. Командир полка выясняет  причину происшествия. Ясно одно, что заправляемый экипаж не удержался в кильватере во время заправки.
 В последний момент шланг сдернул конус со штанги и разорвался.  Стальная воронка, весом более трехсот килограммов, прошлась по лопастям.
Затем улетела в калмыцкие степи. Фюзеляж самолета был пробит в нескольких местах. Одно из повреждений было в районе магистрального трубопровода.
 Расстояние до катастрофы было сантиметров пять. От экипажа заправщика узнаем, что шланг они обрубили, так как при отсутствии конуса смотать его невозможно. За одну летную смену вывели из строя два самолета.
 Я смотрю на экипаж, все спокойны. Только радист отводит меня в сторону и говорит, продолжая наш дневной спор.

 - Так кто из нас прав? Не ты ли говорил, что гулять грех? Представляешь! Зарылись бы мы, сегодня и я не смог  бы …. выполнить отпущенные природой возможности.
 Я с трудом вспоминаю наш разговор. Спора то не было, я просто укорил его в ответ на  похвальбу своими успехами.
 И сейчас не возражаю, говоря, что это его личное дело. Но сосед мой по дому  не успокаивается и, слышу, как он доказывает, что то, уже другому. Мой однокашник Бычков молчит и курит одну за другой сигареты. Я не знаю как подбодрить его и впервые не осуждаю вредную привычку. Просто стою рядом и молчу. Я уже понимаю, что если нет самых нужных слов, лучше промолчать.

      Вскоре всех отпускают, основной разбор после установления всех причин. Ясно, что полеты начнутся после устранения их и неисправности. Я пытаюсь получить у Коробкина объяснение непонятного поведения конуса.
- Командир, а почему «железяка» не ударила нас, а обошла кабину? Помните, в первом подходе?   
- Ты, штурман, в училище аэродинамику учил? Все дело в пограничном слое. Уплотнение воздуха, окружающего самолет, зависит от его скорости. Этот слой нас и выручил, к тому же я немного помог рулями. Снимок то успел сделать?
- Успел. Даже подумать кое о чем. А что?
- Да так, ничего. Фотографию себе оставь, на память.
- Уловил. Внукам буду показывать, а… начальству нет.

         На второй день, после разбора и определения виновных, ко мне подошел вчерашний спорщик.
 - Заки, деньги есть?
 – Есть немного.
 - Давай все.
- Зачем?
 - Как зачем? Мы все поиздержались. Получка пятнадцатого. Чем ты думаешь нам стресс снимать? Сегодня только первое июня, сечешь?
 Оставшись без денег, я уже не поехал на пляж и до вечера был на аэродроме. Там меня и нашла дежурная по профилакторию.
-Ибрагимов! Вам телеграмма.
Короткое сообщение от тещи:
 – Поздравляю рождением дочери.
 Я понимал, что надо поздравить жену, выражением безумной радости. Купить шампанское, цветы. Закатить пир на весь мир. Надо что то делать,.. а денег нет ни у кого.

        Утром на Урал ушло письмо. В пределах моих возможностей было только поздравление жене и выражение надежды на скорую встречу.
        Ответ огорчал упреками. Отсутствие телеграммы от меня было признано следствием охлаждения чувств. Отсутствие конкретной даты приезда  моей необязательностью.
 Еще несколько «отсутствий» и в конце немного подробностей. Беременность протекала тяжело, лежала на сохранении, из больницы забирали на Камазе так как шел снег, и вообще все плохо.

        После ремонта самолетов полеты продолжались. Подошло время контрольного полета на максимальный прием топлива - тридцать тонн. Нам был доведен маршрут полета. Одним из поворотных пунктов был г. Челябинск. Далее полет до Воркуты, затем разворот и  возвращение на аэродром  Федотово. На этом  командировка должна была закончиться. Просочились сведения, что экипажу  Коробкина будет предоставлен отпуск. Командир мой пошутил.
 – Готовь лейтенант парашют, над Челябинском выбросим.

         Прошло всего три дня после зарплаты, а уже у некоторых нет денег
- Заки, ты тоже деньги отправил семье?
- Нет еще. Я их с собой привезу, чтобы радость встречи была больше.
 Тогда дай рубля три.
- На бутылку?
- А на что еще?
- Не дам. Сам заработай.
- Траншеи что ли копать.? Или вагоны по ночам разгружать? Нельзя. Доктор не велит.
- А ты выиграй. На спор. У нас спорить любят все. Задаешь заранее выигрышный вопрос и споришь. Потом вместе распиваете приз. Все довольны.
- На что спорить- то? Дураков у нас мало.
- Сколько яиц сможешь съесть натощак?
- Да хоть десять.
- А вот и неверно. Второе яйцо то будет не натощак. Кстати и завтрак скоро.
Довольный сосед убежал искать жертву. Через полчаса два сверхсрочника пришли в страшном волнении.
- Заки, бутылка с тебя. Я поспорил со Шлейником, что он не съест натощак два яйца.
- Ну и как? Выиграл?
- Этот гад почистил оба яйца и одновременно засунул их в свою пасть… и съел. И теперь требует с меня бутылку.
- Нашел с кем спорить? Думать надо было раньше. Ты же помнишь его слова, что «чем шире морда военнослужащего, тем уже щель в рядах вооруженных сил». Ты проиграл. Но моя вина тоже есть. Держи свой «трояк» и больше не спорь.

       21 июня все самолеты  выполнили ночную дозаправку. Мы взяли на борт тридцать тонн и покинули район заправки. Ночной полет над территорией страны был сложен. Высота полета 9000 м., размытое радиолокационное изображение городов, неустойчивое  поведение стрелок радиокомпасов и необходимость обхода военных аэродромов держало в напряжении экипаж до самой Воркуты. Все самолеты шли с десятиминутным интервалом и не видели друг друга. Челябинск был открыт, металлургический завод с цветными дымами оставили справа.
 Слева аэродром родного училища и маленькие огоньки Ессаулки. Я смотрю в окно и докладываю командиру, что пролетаем мимо моей семьи. Летим над сушей, определение мест кораблей не предвидится, и… штурман забывает о моем существовании.

        Я уничтожаю очередной бортпаек и… начинаю писать письмо. За всю мою летную практику это единственный случай. Экипаж меня не отвлекает, все видят, что я занят делом. До посадки еще несколько часов. На севере полярный день. Солнце всходит со стороны полюса и перемещается на восток. Пока мы дойдем до дома, там тоже наступит утро. Видимость «мильон на мильон». Работают в основном штурман и радист, все остальные контролируют работу приборов. Бортинженер изредка сообщает остаток топлива, расход почти совпадает с расчетами.

         Бетонная полоса мягко принимает самолет и остается свободной для приема других экипажей. Двенадцатичасовой полет и командировка закончены.

          Пару дней после командировки ушло на оформление документации. Экипаж снова в полном составе. На самолетах проводятся регламентные работы.
 Полк готовится к учениям «Север», мы впервые  будем участвовать в таких масштабных мероприятиях. Догадываемся, что они начнутся по сигналу тревоги. 25 июня в 11 дня два городка  оповещаются – наконец то. Я собираю весь комплект вещей по тревоге, бегу  до штаба, там получаем комплект карт в северную Атлантику и выезжаем на аэродром.
На предполетных указаниях узнаем, что учения будут проводиться по фактической обстановке. Это значит работать с вероятным противником. 
Такого никогда не было. Экипажи ТУ-16 уже в воздухе, обнаружен американский авианосец Эссекс на дальности их полета. Нам ставится задача организовать дежурство на рубежах нашего радиуса действия.

          Запускаются двигатели, командиры ждут сигнальных ракет. Введен режим радиомолчания в эфире пусто как в воскресенье. Никто не выруливает. Неожиданно с КДП в небо уходит пара красных ракет. Двигатели выключаются. Вдоль стоянки движется автобус, собирая летный состав. Никто не знает, в чем дело, нас вновь собирают в помещении для указаний.
 Командиров нет, все ломают головы в предположениях, но уже ясно одно, что- то случилось. Через час приезжает командир полка Гладков. Он сообщает о катастрофе ТУ-16, экипаж командира эскадрильи Плиева. Предварительная версия такова: во время облета авианосца на предельно малой высоте ТУ – 16 зацепил крылом водную поверхность и,  потеряв скорость, упал в море. Самолет взорвался, экипаж в составе шести человек погиб. Для нашего полка учения закончились не начавшись. До выводов специальной комиссии все полеты на ТУ-16 отменены. Готовность полка переводится в обычный режим, приступить к занятиям по наземной подготовке. Все.

         Мы молчим и только слушаем. В полку нашлись летчики, которые служили вместе с Плиевым, они рассказывают, что так низко летал он один. Обычно он снижался до тех пор, пока на воде не появлялся след от работающих двигателей. На такой высоте его не брал ни один радар и он мог пройти  незамеченным до цели. Особенностью таких полетов была необходимость перевода самолета в режим набора высоты перед разворотом. Если же он этого не сделал то только по одной причине, разворот был вынужденным и экипаж был не готов.

         Дальнейшее расследование подтвердило эту версию частично. Неожиданным было поведение американцев.
 Они засняли на кинопленку падение самолета в воду. Подняли тела погибших и, приспустив флаги, передали экипажу советского  эсминца.
 Копию кинопленки тоже.

        Когда наши спасатели обследовали район гибели, то обнаружили  предмет, не принадлежащий самолету. На это янки ответили, что у них в этом районе разбился беспилотный радиоуправляемый вертолет воздушного наблюдения. Мы пришли к выводу, что беспилотник мог оказаться на пути ТУ-16 не случайно.

       Стало известно и высказывание нашего министра обороны, который заявил.
 - В боевых условиях так будут летать все.

       Чтобы катастрофы  такого рода не повторялись, командование авиацией страны внесло изменения в летные документы. Мы учили новые формулы расчета безопасных высот, новые ограничения и сдавали зачеты.

       Июнь закончился. Все экипажи прошли повторные контроли летной подготовки и тогда состоялись учения «Север» с участием наших кораблей и самолетов.

       Нашему экипажу довелось выполнить только один полет, продолжительностью пятнадцать часов тринадцатого июля. Особенностью этого полета была посадка на запасном аэродроме в Североморске. На второй день прилетели «домой».

       Учения закончились благополучно, и экипаж Коробкина ушел в отпуск. В ближайшее время мне предстояло освоить новые обязанности. Сомнений не было, с такими инструкторами как жена и теща меня быстро научат всему необходимому.

       Перед поездкой купил атлас железных дорог, и весь путь делал отметки времени, погоды и особенностей той или иной станции. Видимо штурманские привычки начали превращаться в характер. Не знаю, хорошо это или плохо, но дорога показалась короткой. Перед отъездом купил электрический самовар. У тещи в июле день рождения. Будет что подарить.

        Вновь дорога через Москву. Меня уже не удивляют непрерывные предложения привокзальных личностей. Но все- таки не могу удержаться, чтобы не купить самодельную пластинку. На чьих- то ребрах  мне продали записи «Битлов». Я очень доволен и аккуратно прячу приобретение между листами картона. У тещи нет проигрывателя, но он есть у нас в Миньяре. Послушаем.

        Поезд идет через Миньяр ночью. Я смотрю в окно и вижу одинокий столб на моей улице с фонарем. В окнах родного дома свет не горит. Родители вновь не знают, что я проезжаю мимо. Но это не беда. Я планирую вторую половину отпуска провести в своем городе. Отмечаю, что каждый раз количество домов увеличивается. Вся гора уже застроена добротными усадьбами. Завод освещен весь. Работа в три смены. Биянковский щебеночный завод за городом. Здесь работают родители. Все проносится мимо, как в кино. А может быть, это я «пролетаю» мимо родных, знакомых гор и реки где когда-то чуть не утонул? Все может быть.
ВНОВЬ ВМЕСТЕ

        Момент встречи мне понравился. Отчим жены на запорожце  лихо  подкатил к дому. После коротких объятий мне показали сверток в железной кровати довоенного образца.
 -  Такая большая – удивился я.
     - Ей уже почти два месяца – возразила теща, - Какой ей быть еще, всей семьей смотрим.
 Скрытый упрек я пропустил мимо, тем более что по виду жены я бы не стал этого утверждать. Потом, уже наедине, она рассказала о своих мытарствах. Непрерывные токсикозы, угроза потерять ребенка, давление при родах и впоследствии тяжелые ночи, говорили о том, что после болезни она еще не восстановилась. С именем проблемы не было. Областной врач Инна Михайловна, лечившая в прошлом году Ирину, с благодарностью разрешила назвать девочку Инной. Бабушка Ирины Лидия Федоровна ворчала, что это мужское имя, показывая церковные записи. Мы молча отмахнулись от этих упреков, что взять с дамы учившейся в пансионе благородных девиц еще до революции. Отчим сразу разрешил себя называть дедом. Теща такого разрешения не дала.
 - Вам я не бабушка.
 
        Младший брат жены Игорь, тринадцатилетний балбес, научился извлекать пользу из ситуации. За порцию «вкусностей» он соглашался присмотреть за племянницей в течении целого часа. С моим приездом положение жены не слишком облегчилось, на Урале наступила пора сенокоса, и я большую часть дня проводил с косой, которую тут называли литовкой. Теща работала в больнице, тесть в сельхозтехнике экспедитором, а бабушка осталась в старом доме, помогать было некому. Семья успокоилась только тогда, когда в огороде вырос огромный стог сена. Отчим работал наравне со всеми, несмотря на инвалидность. Участник боевых действий, на Калининском фронте потерял ногу, и передвигался на протезе. От него, кстати, я впервые узнал о  событиях, не вошедших ни в одну книгу о войне.

        Вскоре я действительно научился пеленать, кормить, вставать по ночам. Пролетела половина отпуска, и мы поехали к моим родным.
Другие дедушка и бабушка тоже хотели увидеть внучку. Там и попала Ирина в больницу. Четыре раза в  день носил в больницу дочь для кормления. Один раз я прозевал время, дите спало, и я пропустил посещение больницы. Молока не стало. Предстояло перейти на искусственное питание.

       Перед возвращением все- таки нашли время встретиться и с моей учительницей.
 Нинель Васильевна жила на «новостройке» недалеко от Черной речки в своем доме. Мы пили чай и я непрерывно отвечал на вопросы, как в школе.  То что у нас в училище не было предмета географии ее удивило. Но все вопросы этого предмета были в других науках. Авиационная астрономия с изучением всех звезд и координатных сеток. Умение самим рассчитывать графики восхода и захода солнца. Умение работать с астроориентатором. Картография и геодезия. Метеорология всех районов планеты. Учет ошибок при прокладке маршрута на картах любых проекций.  Правила склеек карт по любому направлению и т.д.
- Да. Теперь я знаю, что подготовка у вас очень серьезная. Я думаю, что учитель из штурмана может получиться очень хороший. Вот уж не думала, что у вас такое  плотное изучение предмета.
-  Это Вам спасибо. Вы же сами говорили, что меня обязательно примут в училище. Помню еще фразу: « если не тебя, то кого еще?»
- А я уже и не помню слов своих. Но то, что не сомневалась в тебе, помню.
Очень рада за вас обоих. Мне кажется судьба не случайно  вас соединила.

         Уходили из гостей с легкой грустью. Жаль, что возможности встречаться с хорошими людьми такие редкие.

Сообщение по телевидению о вводе войск в Чехословакию одобрили все. Наша страна уже привыкла к такой Родине, какая есть. Европейцы еще нет. Это раздражало. Поведение части интеллигенции, осудивших вторжение, не понималось.

         Перед самым отъездом вспомнил о московском приобретении. Никаких «битлов» на пленке не было. Хриплый голос певца под гитару не произвел впечатления. Удивлял текст песен. Но что- то в них было.  Одно было понятно, такие песни фирма Мелодия не запишет. Я не знал ни фамилии исполнителя, ни аккордов. Прослушав всего раз, с удивлением отметил, что запомнил почти все. Мало того, помогая по дому, сам пытался напевать запоминающиеся мелодии. Ирина недоумевала.
- Зачем ты купил эти песни «на костях»?
- Меня элементарно обманули. На вокзале же нет проигрывателя. Я понимаю, что тебе не понравилось. Мы с тобой выросли на песне «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети рабочих…». И что интересно. У нас на курсе такие песни любили только «столичные» ребята. Ну те которые из областных и других крупных городов. А в селе или в маленьком городе эти песни напоминают о шпане, которую работящие люди не любят. Может быть автор хочет таким образом утвердиться. Ну помнишь, как Евтушенко в ранних стихах «… мелкий дождь идет из тучки, брызжет по полям. Едут беленькие сучки к черным кобелям». Нам преподаватель по философии говорил, что в поэзию есть несколько путей, и одна из них через «форточку».

         Дорога из отпуска запомнилась кошмаром поиска детского питания. Мы решили остальные поездки отложить до лучших времен.
        В октябре летали только  в сложных условиях в районе аэродрома для подтверждения классности. Меня эти проблемы не касались. Класс можно было получить летая с места штурмана навигатора.

          На киоске «союзпечати» висело объявление. В связи с выездом продается собрание сочинений Чехова.
- Ирина, пойдем посмотрим. Если цена будет приемлемой, может быть и купим.
- Ты что? Мне он и в школе не нравился. Лучше Грина писателей нет.
- Ну, это понятно. А я вот для себя Чехова по- новой открыл в училище. Лучшего знатока жизни вообще нет. А ты знаешь почему умных женщин надо «крысидом» травить? Не знаешь. А Антон Павлович знал.
 Штурман эскадрильи, уходящий на пенсию, торговаться не стал.
- Да какая цена? Что написано, за то и берите.
Двенадцать томов стали украшением личной библиотеки. Через некоторое время жена тоже «открыла» для себя давно известного писателя.

       Впоследствии, привычка с каждой получки брать книгу понравилась и ей.
       
       Ноябрьские праздники прошли без прошлогодней истерии политработников. Никто не угрожал политическими санкциями и два дня отдыха в кругу семьи прошли спокойно.

       Утро девятого было обычным обменом, кто, как  и где отметил, праздник.
 Командир эскадрильи зачитал список летного состава, который завтра должен вылететь на  оперативный аэродром в Североморске. В нем был и экипаж Коробкина.

       Удивление вызывал набор карт, которые надо было склеить по маршруту полета. Новый условный меридиан, называемый ортодромией, был ориентирован на восток до Берингова пролива. Планировался полет вдоль Северного морского пути. Весь день предварительной подготовки ушел на подготовку к полету. Второй штурман Сорокин помогал штурману корабля в расчетах. Особенностью было и указание прибыть на полеты  полностью в зимней форме.
 Меховые комбинезоны, шлемофон на меху, унты и теплые перчатки были нашей одеждой, когда мы покидали гарнизон.
       
        При перелете на Север яркое  солнце и жара в кабине  служили темой для шуток, которые прекратились в Заполярье.

         Перед восходом солнца два самолета ушли на спецзадание. Смысл его заключался в отыскании трещин во льдах, открытых участков воды размерами с футбольное поле и более и передачи координат всех этих объектов немедленно в Москву и фотографирование их на кинопленку. Чтобы повысить точность разведки, было принято решение вести ее с разных высот.
 Самолет фотографирующий полыньи, экипажа Коробкина шел на высоте 400 – 500 метров. Второй экипаж шел над ним на высоте 3000 -4000 метров, чтобы корректировать свое место по радиолокационным ориентирам.

         Такой погоды на Севере я давно не видел. Ни одного облачка, видимость превосходная. Мне в руки дали ручной фотоаппарат АФА-39 и  показали новое рабочее место. Передняя часть кабины была застеклена со всех сторон. Снизу овальное бронестекло с  сеткой обогрева. Это и было мое место. Я постелил свою меховую куртку на стекло и улегся.

Мне приходилось и ранее работать с этого места при дозаправке в воздухе, фотографируя поведение конуса заправщика. Летчики тоже распределили обязанности по-новому. Командир ведет наблюдение за воздухом и поверхностью, помощник непрерывно контролирует показания приборов.
 Второй штурман включил станцию на минимальный масштаб – 40 км и пытается подсказать приближение  открытой воды. Несколько часов такой напряженной работы, потом смена высот и обязанностей.

         Стало понятным указание о теплой одежде. Если бы пришлось покидать машину, то надежды выжить в другой одежде не было бы совершенно. Однако надежды на спасение, в случае аварии, все равно нет из за удаленности.
 Белое, но не безмолвие из за рева двигателей. Север, но не крайний, скорее бескрайний. Создается впечатление, что и  мы здесь лишние, ни кораблей, ни людей. Даже медведей не видим.   

           Трещины попадаются длиной в несколько километров. Открытых участков воды очень мало. Зато в обилии нагромождение льдов. Фотоаппарат работает непрерывно, штурман включает и выключает бортовой аппарат и непрерывно сравнивает с другим экипажем координаты целей. Это тоже должно уменьшить ошибку.

            Наступают сумерки, и мы переходим в набор высоты. Возвращение на аэродром вылета  планируется на больших высотах для уменьшения расхода топлива. Моря Северного Ледовитого остаются далеко внизу и справа, мы идем по прямой до Кольского полуострова.

           На аэродроме нас уже ждут. Техники быстро снимают кассеты с фотопленкой, и транспортный самолет увозит их в Москву. Мы ломаем головы в предположениях.
- Кому нужны эти проруби, ворчит штурман
- Наверно подводным лодкам, предполагает Сорокин.
- Чьим?- Слышим крамольную фразу от кого- то.
        На этом обсуждение заканчивается. Все устали. После семнадцатичасового полета положено двое суток отдыха. Нам представляется время на сон и время вылета на свой аэродром. Уже дома все участники операции получают благодарность от Главкома ВМФ.

        Вновь экзамены на допуск к полетам в следующем году. Все ждут нового штатного расписания, кого- то повысят в должности, кто- то будет переведен на новое место службы. Эти надежды мало у кого исполняются. Не утвержден ни один перевод, и это дает основание злым языкам шутить, что наш гарнизон «черная дыра» авиации. Но регулярные пополнения продолжаются. Иногда мы встречаемся со знакомыми по училищу. Нам рассказывают новости о наших командирах. Мой командир взвода Скорняков стал «ротным». Я рад за него. Об обычаях каждого курса, отмечающих выпуск. Все началось с первого выпуска по высшему профилю. Курсанты притащили внутрь «коробочки» училища пятисоткилограммовую бомбу ФАБ-500.
Второй выпуск снял с постамента на стадионе бетонную «девушку с веслом». Дежурный по училищу их остановил.
- Куда несете, товарищи курсанты?
- Да вот, генерал Бельцов приказал принести ее внутрь коробочки… Чтобы хулиганы не мазали ее больше землей между ног. Утром дежурный пытался доложить генералу, что его приказание выполнено.
- Вы, товарищ майор, от меня приказ получали?
- Нет. Но мне курсанты сказали.
- Вы их фамилии записали?
- Нет.
- Тогда берите помощника и… несите обратно. Лично.
Дежурный дождался ухода начальника и, поймав несколько курсантов, возглавил возвращение «блудной» фигуры на место.
Следующий курс снял ворота в «коробочку». Дежурная служба элементарно проспала нарушителей. Устанавливая стальную конструкцию на место, сломали дневальному ногу.
Наш курс выкрал бочку с квасом и подпер ее двери «фронтовиков» параллельного факультета. Но они, дождавшись своего часа перекатили «изделие» к нашим дверям. Нам и пришлось ее возвращать обратно.
Со многими прибывшими я  был знаком по совместным прогулкам и считал своим долгом рассказать об особенностях службы.

          Один из них, Женя Гульшин интересен тем, что сразу решил идти во вновь образованный полк противолодочной авиации. Мне непонятно как можно любить схемы поиска лодок, где одна математика. Самолет ИЛ-38, военный вариант ИЛ-18го гораздо меньше нашего. Но у Жени свои понятия. Кстати впоследствии он наверно единственный в нашей авиации кто отказывался «прыгать» через должностные ступени.
Мои смутные подозрения, что должности нельзя получать авансом у него уже были убеждением. И то, что он достиг впоследствии, результат непрерывного труда в  одном направлении. Таких людей не так уж и много.

          Наш экипаж остается в полном и неизменном составе. Не сбылись надежды у нашего второго штурмана. Мест для продвижения нет. Я остаюсь штурманом оператором, но не огорчаюсь. Экипаж меня устраивает вполне. С Сорокиными мы дружим семьями и готовимся встретить Новый 1969 год.

        Новый Год один из самых любимых праздников военных. Еще 8 марта тоже, по причине  отсутствия построений, парадов и т.д.

        Подготовка начинается  заранее. Изобилие леса разбаловало людей. Все хотят найти самую лучшую елку в лесу. Иногда, принесенную красавицу забраковывает жена. Елка летит с балкона в сугроб, а муж отправляется в лес за следующей. Снегу обычно наметает выше пояса, выручают лыжи. «Лесное изделие» осматривается со всех сторон и только тогда принимается решение «срубить под самый корешок».   
    Особенным шиком считалось принести верхушку елки, усыпанную хвойными шишками. Правда для этого надо было залезть на вершину ели, аккуратно спилить ее и отбросить подальше, чтобы не повредились веточки при падении.
 А если учесть, что деревья бывали и по двадцать метров, то этот поступок был не каждому под силу. За несколько дней до праздника с одним нашим штурманом произошел курьезный случай.

 Выбрав дерево, он влез на самый верх и спилил полутораметровую верхушку. На всякий случай крикнув- Поберегись, сбросил ее вниз. В ответ услышал чей то знакомый голос.
 – Спасибо. Мужик, я заберу эту елку. Ты себе еще спилишь.
          Когда добытчик слез вниз, то обнаружил, что елка пропала. Не было и того, кто говорил с ним.
          - Обидно, понимаешь, – говорил он потом – Я  голос его знаю, а вот кто не могу вспомнить.
           Ему советовали, закрыв глаза, побродить по штабу, может там обладатель загадочного голоса.
- Или в политотделе, добавлял кто то оглянувшись, нахлебники и там есть.

         Еще одно событие ожидалось по Новый Год. Прошло два года нашему выпуску. Всем  было написано представление на присвоение очередного звания. Я на эту тему даже не говорил ни с кем по очень простой причине.
 Выговор от начальника штаба полка за нарушение приказа 010, о секретном делопроизводстве, был еще не снят.
 Получить взыскание оказалось очень просто, для этого достаточно было оставить секретную инструкцию на столе без присмотра. Совпадение этого момента с проверкой неизбежно приводило к приказу о наказании.

        Тем не менее, праздник удался. Небольшой телевизор с «голубым огоньком», бутылка Советского шампанского, чета Сорокиных и гуляние по ночному гарнизону с непрерывными поздравлениями было настоящим отдыхом.

        Небольшой эпизод не смог омрачить праздник. Один из неузнанных мной военных пытался поздравить жену, обнимая. Через мгновение он уже вылезал из кювета.
- Ты что Заки, сдурел? Своих не узнаешь? Козел.
- Да ладно уж. Не обижайся. Богатым будешь.
 Действительно, в подвыпившем офицере трудно было узнать когда- то знакомого старшекурсника. Как люди быстро меняются. А может быть не все?
УЖЕ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ

        Второго января на построении всего полка зачитали список  офицеров из восемнадцати штурманов и десяти техников. Мне предстояло тоже выйти из строя. Командир полка зачитал приказ о присвоении званий старший лейтенант всем, потом поздравил нас крепким рукопожатием, пожелал на этом не останавливаться. Приказ был подписан еще в прошлом году, но зачитали его только сейчас. Мой командир объяснил, что одно с другим не путают, когда речь идет о званиях.
-Праздников много, а звание присваивают нормальным людям по разу. Кстати, где и когда?-
- Что, где и когда – не понял я.
- Где и когда  Вы, товарищ «пока»  лейтенант, намерены отметить экипажем это событие?
- Сегодня в восемнадцать часов  в доме номер восемь, квартира номер шестьдесят три, и позвольте один вопрос по секрету. А мне то как присвоили звание, я же даже не обращался к вам из за того приказа, помните, 010?
- Обижаете, штурман. Я сам написал представление, а взыскание снято давно, наш экипаж хуже других что ли?
- Тогда вопросов нет, всех жду по указанному адресу, и разрешите уйти для подготовки.

       Дома началась суета. Мы впервые собирались пригласить столько гостей. С закусками вопрос решили быстро, а вот со спиртным  проблема.
Выход был найден просто. На ноябрьские праздники приезжала теща и привезла три литра медицинского спирта. Когда я увидел такое количество еще удивился –Чистый?
- Я что, за «тыщи» километров воду повезу?- обиделась мама жены.

       Вспомнив о таком подарке, мы решили, что время его пришло. В гарнизонном магазине купил три литра вишневого сока без мякоти и полученную смесь разлил в бутылки из под рома Мишель. С пустыми бутылками помогли холостяки однокашники, хорошо, что эта посуда не принималась  на пунктах приема.

        Традиция была соблюдена, звездочки искупались в фужере. Застолье длилось до тех пор, пока за некоторыми офицерами не стали приходить жены, чтобы  показать им свои квартиры, а некоторым помочь преодолеть лестницу.

        Труднее всего пришлось командиру  отряда и эскадрильи. Им надо было выдержать посещение многих кампаний, поэтому они разделили сферы влияний, то есть возлияний. Пришедший майор Довгоказ в своем поздравлении даже вспомнил, как я со второго места заводил экипаж на аэродром. У авиаторов хорошая память. Оператор «замкомэски» Ваня Шамаев тоже отмечает получение звания. Мы приглашаем и его гостей. Понимая, что чем больше народу, тем веселее.  Потом провожаем командиров по домам. Им самим трудно это сделать.

        Образовались стихийные группы поздравляющих друг друга офицеров и долго еще в ночи слышались   невероятные истории, которые происходили с рассказчиками. Некоторые из них я слышал еще в училище, но сомневаться в достоверности  неприлично.

        В конце концов все закончилось благополучно и свежий снежок к утру скрыл следы ночных прогулок.

       Построение на аэродроме обозначало парковый день на стоянке. Экипажу предстояло убрать снег со своей территории. Площадка пятьдесят на пятьдесят метров всего.
 Лопаты и волокуши лежали у контейнера самолета номер двенадцать. Работать никто не хотел по причине слабости. В экипаже сформировалось мнение.
 –Вчера Ибрагимов нас всех вывел из строя, вот пусть он сегодня и работает… за всех.
- Без проблем - согласился я – давайте уберем половину стоянки, а потом, запустив двигатели, сдуем все к чертовой бабушке.
    
Двигатели все равно сегодня «гонять». Командир согласился, снег убирать надо. Через какой- то час под плоскостями выросли сугробы. Экипаж на рабочих местах, запускаются поочередно все четыре двигателя. Радист в корме сообщает, что снег пока на месте. Наверное он просто слежался, или мощности мало тысяч лошадиных сил.
 Командир выпускает закрылки «на взлет» и дает максимальный режим. Самолет дрожит, тормоза до отказа, хорошо, что колодки под колесами, и за самолетом образуется белый  кошмар. Через минуту снега на стоянке нет совершенно. Гордые своим изобретением мы выключаем двигатели, и после остановки вращения лопастей спускаемся по трапу на бетон.

        Другие экипажи видят это и вот уже за  хвостами эскадрильи белые вихри несутся по аэродрому. По дороге вдоль стоянки идет «масленка», машина с авиационным маслом. Трехтонная конструкция с колесами и цистерной попадает под вихрь и падает на правый бок как таракан, сдутый со стола. Водитель, матрос срочной службы выбрасывается из кабины и его несет дальше. Экипаж срочно выключает двигатели все бегут к машине.
 Толпа ставит автомобиль на колеса, водителя ловят и успокаивают. Ему предлагают закурить. Обещают кучу конфет, если о происшествии никто не узнает. На этом парковый день заканчивается.

         По дороге домой командир интересуется:
-Товарищ старший лейтенант. Вас никогда за инициативу не наказывали?
-Наказывали. Когда я работал на заводе, мастер дал мне команду перевезти  на кран-балке  станину  в конец цеха. Потом, собрав всех слесарей, вытащить ее за ворота. Собирать я никого не стал. Ворота открыл и, раскачав деталь, нажал спуск. Станина сам вылетела за пределы цеха. 
-Ну и чего в этом плохого?
-Все это время мастер бежал по цеху, орал благим матом, но я не слышал.
Оказалось, что таким образом можно опрокинуть кран и, страшно даже представить, что может случиться. Выговор мне объявили, но в трудовую книжку не записали. Даже хорошую характеристику дали, чтобы я наверняка поступил в училище. Вот уже… старший лейтенант.

        Вечером Шамаев приглашает нас с Ириной в гости. Мы впервые пьем растворимый кофе. Оказывается и такой уже есть. Ваня из города Дубны. Название мне напоминает о скудных познаниях ядерной физики. Смотрим любительский фильм нашего выпускника Шошина. Володя в училище был известным «артистом без слов». Его пантомимы были запоминаемы и частенько выручали нашу команду КВН. Два фильма случайно снятые на одну и туже пленку очень интересны. На первом группа купающихся офицеров дразнят быка и тот гоняется за ними, загоняя всех в воду. Потом на фоне этой же картинки заснятый перехват «Фантомами» наших самолетов поражает совпадением идей. Фильм не озвучен, но мы смотрим его под музыку магнитофона. Через много лет такой прием назовут «Видео клипами».

         Я интересуюсь, когда Иван думает жениться. Мне почему- то хочется, чтобы он «завязывал» с холостяцкими привычками. Вместо ответа он показывает фотографию.
- А вот определи по снимку, какая она.
 На меня смотрит лицо, которое я уже начал забывать. Огромные темные глаза. Глубокая грусть и отрешенность. Как она похожа на ту «мадонну» из цеха.
- Тебе Ваня придется очень постараться, чтобы сделать ее счастливой. Мне кажется она далеко в себе. Старайся. Дай Бог, чтобы у вас сложилось.

         Полеты начнутся только седьмого января. Правда приехавшая в гости бабушка Ирины говорит, что рождество очень большой праздник.
Для нас это обычный рабочий день. Точнее- ночь. Полет несколько необычен. Надо пройти на малой высоте над сушей, над городами севернее Вологодской области. Мы догадываемся, что  это тренировка и для системы ПВО. Войдя в зону Архангельского  КП управления полетами, снижаемся и с разворотом устремляемся на юг. Хорошо, что облаков мало, небо в звездах, Луны нет, внизу темная поверхность тайги. Высота 300 метров, как над морем ночью. Далеко впереди световое пятно города. Все улицы освещены, видим даже неоновую вывеску кинотеатра, проходим строго над проспектом. В домах видимо дрожат стекла, мы об этом только догадываемся.

          Окраины города застроены деревянными домами и освещаются хуже. Вновь внизу темнота, небольшой поворот и далеко впереди опять освещенные светом города облака.  Задание выполнено,  набор высоты для выхода на свой аэродром.

           Январь проходит в непрерывных тренировках полетом строем, дозаправок в воздухе днем и ночью. Уже десять экипажей могут выполнять этот самый сложный вид боевой подготовки.

           Наконец мы узнаем цель всех дозаправок. Нам объявлена тема «Эллипс». Это обеспечение поиска спускаемых космических аппаратов после облета Луны. «Зонды» приводняются в Индийском океане, их надо обнаружить и  передать данные для кораблей. Но без дозаправки мы можем долететь только до экватора.
 Основную задачу полка тоже никто не снимает. Контроль за северной Атлантикой требует определения интенсивности судоходного плавания. Экипаж успевает выполнить в феврале всего два полета  на разведку, получено новое задание. Нам выдаются карты в Индийский океан. Расчет маршрута от города Энгельса через госграницу, Иран и далее над океаном до десятого градуса южной широты.

 Интерес вызывает возможность пересечь экватор, это впервые в истории полка. Тут же вспоминают, что на флоте целый обычай сопровождает переход экватора. О подобном в авиации ничего не известно.
        Первого марта 1969 г. семь экипажей  покидают Федотово. Аэродром «Гребень» встречает безоблачной погодой, мы вновь поселяемся в профилактории Энгельского авиагарнизона. Профилакторием назвать здание уже нельзя. Из комнат исчезли коврики, кровати заменены на солдатские койки, казарма и все. Местное командование видимо  решило не очень стараться для другого рода войск. Два дня уходят на подготовку к полету. Нашему экипажу ставится отдельная задача, лететь впереди всей группы и быть разведчиком погоды. Мы идем без дозаправки топливом, поэтому точкой возвращения для нас служат координаты за сто километров до экватора.
С учетом радиуса разворота  нам предстоит развернуться в минутах от экватора. Старший штурман полка подполковник Дудин специально беседует на эту тему с нашим штурманом.          
        -Товарищ капитан,- официально начинает он, потом смягчается и говорит проникновенно.
 - Боря, пойми меня правильно. Прояви профессионализм и гордость, не надо экватор пересекать. У тебя еще будет эта возможность впереди, прошу тебя, надеюсь что штурманская черта  характера пересилит амбиции.
 Штурман заверяет начальство, что даже не думал об этом и, что не может быть никаких сомнений в точности выполнения приказа.

         За час до взлета группы командира полка Гладкова мы  уходим на задание. Огни полосы гаснут за нами. Огромная Луна сразу уменьшается в размерах и начинает полет слева по борту. Семь тысяч метров под крылом и пустынные степи заставляют экипаж работать по приборам. Мы даем погоду на всех высотах и приближаемся к Каспийскому морю. Сразу выясняется, что береговая черта Каспия не соответствует изображению на картах.  Штурман начинает ругаться на неустойчивый уровень большого озера. Хорошо еще, что все военные аэродромы включили свои средства радионавигации и мы довольно легко идем до Ашхабада. На нашем борту находится курсант военного института иностранных языков, он сегодня переводчик и связной с иностранными диспетчерами.

        Нам дают «добро» на пересечение границы и вот в работу вступает новый член экипажа. Он говорит на английском языке, что мы самолет  спасатель ВВС, просим проход над территорией для выполнения спасательных работ в Индийском океане. Потом докладывает командиру, что пролет разрешен и теперь может отдыхать до следующего сеанса связи. Над территорией Ирана мы снижаемся до высот заправки и докладываем основной группе данные о погоде. Даже Луна сместилась на север и не представляет помех. Болтанки нет совершенно, пока все идет нормально.

         Через час узнаем, что экипажи приступили к дозаправке в своей зоне. Мы уже вышли на береговую черту, внизу Индийский океан.
         По маршруту полета стоят наши корабли, мы уточняем погоду в их районе. Нам отвечают на все вопросы и добавляют - температура  плюс тридцать.-
-Хорошо вам- говорит командир.
- Так это воды, плюс тридцать… .
 По своему остатку топлива мы можем идти выше высоты полета группы и занимаем 9000 метров. От командира полка получаем сведения, что дозаправку все произвели нормально. Диспетчеры в Карачи и Бомбее держат нас на связи и тоже сообщают погоду.

         Темные облака светлеют, горизонт на востоке превращается в яркую нить.
 Рассвет. Кучевые облака начинаются где то у самой воды и вертикальными белыми столбами достают нас. Чем дальше на юг, тем высота облаков выше. Такого на севере мы никогда не видели и командир спрашивает штурмана об этом явлении.
 Штурман  учительским голосом информирует экипаж, что в южных широтах высота тропопаузы выше чем на севере и достигает 12000 метров.
- Все ясно. Будем их обходить- говорит командир и вновь в экипаже тишина.
Корма регулярно докладывает, что все нормально. Задняя кабина расположена в самом хвосте самолета, там два члена экипажа.
 Командир огневых установок (КОУ) и оператор радиоразведки. Связь с ними только по СПУ (самолетному переговорному устройству).

        Я замечаю, что летчики обеспокоены. Экипаж узнает об отказе автопилота по каналу высоты. Это означает, теперь весь оставшийся полет летчики будут высоту выдерживать вручную. Они подменяют друг друга на время еды, теперь штурвал нельзя отпустить ни на секунду. Я прошу разрешения «порулить». Правый летчик уступает мне свое место.
- Посиди, пока я поем.
Мои попытки удержать самолет по высоте не дают результата. Оказывается надо вмешиваться в управление до изменения высоты. Командир только посмеивается.
- Лови тенденцию, а не высоту. Для этого есть специальный прибор.
Самолет попадает в слои болтанки, и даже корма обеспокоена.
Так и не научившись «рулить», я покидаю место летчика.
- Давай летай на своей «НЛ-10м», намек на навигационную линейку.

         Подходим к точке возврата, до экватора 100 километров. Штурман докладывает координаты, дает команду на разворот и склоняется над бортжурналом, записывая данные. Потом поднимает голову, некоторое время смотрит на неизменный курс и уже недоуменно.
 – Командир, я же дал команду на разворот, в чем дело?-
 - А дело в том, что там шапки выше высоты полета и левым разворотом мы не пройдем.
-Тогда, соглашается штурман, - Разворот вправо на курс 0.
Самолет входит в крен 15 градусов, и некоторое время идет в развороте. Потом неожиданно выходит из разворота, и командир начинает советоваться со штурманом, говоря, что вправо мы тоже не пройдем, и что он видит проход слева. Я молчу, потому что на локаторе все шапки отстоят друг от друга на несколько километров и пройти между ними не сложно. У штурмана в кабине повторитель экрана, но он смотрит за борт и соглашается с командиром. Левый крен градусов пять и командир, как бы, между прочим, спрашивает - До экватора то еще далеко?
- Какое, далеко? – возмущается штурман – Прошли уже давно.
- Да ну? – притворно удивляется командир и закладывает вираж на обратный курс, не обращая внимания на метеоусловия.

         Через полчаса под нами проходит группа ТУ-95 ых, им еще тысяча километров до цели. Мы приближаемся к берегу, вновь на связи иностранные диспетчеры и нам разрешают пройти над территорией Ирана. В районе городов видим военные аэродромы, но съемку не производим, мы же спасатели, а не разведчики.

         Радист перехватывает донесение нашей группы и сообщает, что зонд обнаружен и поднят кораблем. Задача выполнена. Остается проблема автопилота, ее решают летчики, мы можем только помочь косвенно.
Я работаю стюардом, готовлю бутерброды, чай и стою между креслами. Территорию своей страны проходим днем, погода отличная. В районе Энгельса у нас запрашивают остаток топлива и разрешают следовать на свой аэродром. Через два часа мы дома.  Семнадцать часов полета прошли, усталость осталась… дня на два.

         На следующий день узнаем, что экипажу предоставлен отпуск за 1969 год.
Мы с женой решаем остаться в гарнизоне. Дочери нет еще и года, и мы не рискуем испытывать ее дорогой. На отпускные деньги покупаем транзисторный магнитофон,  все прогулки совершаем под музыку. Запись ведем с телевизора. Мы женаты три года, аппарат «Весна-3», как подарок ко дню свадьбы.

         В гарнизоне происходят перемены. Формируется новый противолодочный полк и часть наших однокашников переводятся на должности штурманов противолодочников.

         Ко мне подходит один из выпускников ранних лет с предложением, пойти вместо него в новый полк. Я не соглашаюсь по простой причине, мне нравится моя работа и все.
 Тогда Ростов, а это было его предложение, находит Саню Еловикова, и тот, неожиданно для нас, соглашается. Он летал в экипаже Потапова, который назначен командиром полка и уходит вновь под его командование.
Дальнейшая его служба докажет правильность такого выбора. Мы с Кашиным остаемся на старых должностях. Встречаемся мы редко, жены наши не подружились и у нас остаются только служебные отношения. Нам кажется этого достаточно. По крайней мере все признаки дружбы еще сохранены. Мы одинаково относимся к службе, не особенно напрягаясь. Видимо еще не умеем планировать свою работу, выполняя только  команды. Привычка «свыше нам дана».

         Отпуск я провожу дома, гуляем по три четыре часа с коляской. Ходим всегда одним и тем же маршрутом, там где дорога забетонирована, вокруг девяти домов гарнизона.

         Наступают теплые дни апреля, и в городке начинается бум озеленения. Каждый старается высадить у своего дома побольше деревьев. Я брожу по лесу с лопатой и встречаю еще одного своего сокурсника. Толя Шелепанов тащит какое то дерево с огромными корнями. Я сомневаюсь, приживется ли оно. Толя говорит, что лучшее дерево рябина, и он собирается у своего подъезда  посадить целую аллею. Я говорю, что рябина на коньяке наверно лучше, вот вырастут они, и мы будем делать сами этот продукт.
 За день он успевает посадить два дерева. Под моими окнами  появляются чахлые стволики берез. На этом посадки заканчиваются, проливные дожди не дают сойти с бетона ни на шаг. Толя успевает еще соорудить в лесу турник. Меня это удивляет.
-Зачем тебе в лесу перекладина?
-А чтобы никто не видел мои тренировки.
-Молодец, настоящий разведчик.

       Майские праздники мы проводим дома, отпускники не ходят на торжественные построения. Мы рассчитываем сэкономить немного денег.
Потом удивляемся, что влезли в долги.  Однажды Ирина приносит новую катушку.
- Что это?
- Костя Смаль дал. Правда у них магнитофон стационарный. Мы еле нашли для нашего аппарата  катушку поменьше. Он говорит, что это сейчас самый востребованный певец, фамилия Высоцкий.
Мы уже слышали этот голос с рентгеновских пленок. Сейчас качество отличное. Можно разобрать каждое слово. Через некоторое время я понимаю, что слушать можно. Одно удивляет. Как может один и тот же человек писать и о «блатных» и о неизвестных героях войны.
- А кто он такой?
- Костя говорит, что артист московский. Но точно он не знает. И еще он сказал, чтобы никому не давали переписывать.
- Почему?
- Не знаю. Может быть он запрещен властями. Не удивительно.
Через некоторое время я узнаю о авторе и исполнителе все. Политработники
следят, чтобы этих песен не было у матросов. Основной поставщик  Высоцкого Москва. Все офицеры покупают катушки и самодельные пластинки при проезде через столицу. Пока мне просто интересно слушать, не более.

       Наконец наступают сухие и теплые майские дни. По ночам  из леса слышатся крики совы. Она пытается перекричать звуки подъемных кранов стройотряда. Строительство новых домов идет круглосуточно и визг тросов похож на крики ночной птицы. У меня появляется идея записать солистку сову на магнитофон. Новые батареи в магнитофоне, микрофон в руках и я начинаю ночную погоню. По первому кругу мне не удается к ней подойти поближе. Потом я догадываюсь перемещаться только во время ее криков. Наконец то, я под деревом. Сова начинает, я включаю запись и жду. После небольшого перерыва она кричит вновь, и я вижу дрожание стрелки записи.
Внезапно птица срывается с места и бесшумно исчезает. Я очень доволен и спешу домой. Час ночи, жена спит. Решаю проверить качество записи, забыв убрать громкость,  спальню оглашает  жуткое уханье совы. Потом крик жены, и я узнаю, наконец, кто я такой и где  по мне плачут. Может быть действительно, что испуганные люди говорят правду. А если  почаще пугать жену? Надо подумать.

        Друзья не верят в мой успех звукозаписи, и мы идем ко мне домой. Я включаю  начало пленки, но мне самому не нравится. Крики выше тоном и впечатления на ребят не производят. Когда мы остаемся одни я молча смотрю на жену. Она тоже молчит. Но в глаза не смотрит. За окном наверно что- то интересное. 
- Понимаешь, я случайно стерла крик совы, потом пыталась… воспроизвести. Ты думаешь, не получилось? Ты не сильно сердишься?
Я сердился сильно, но не долго. Минуты две. За совой больше не гонялся.
- Ты, главное, сама не сильно расстраивайся. Будем считать, что мне повезло. Своя сова в доме. Ни у кого нет.

       Отпуск закончился, вновь контрольные полеты на восстановление допусков.
16 мая узнаем трагическую новость. На Волге погиб наш однокурсник Толя Шелепанов. Новость обрастает подробностями. Он поехал в Ярославль, поссорившись с женой, там с родственником и племянницей на лодке пытались переправиться на другой берег. Волна от катера на подводных крыльях перевернула лодку. Погибших родственников нашли в тот же день. Толю ищут до сих пор. Я смотрю на рябины, которые отлично прижились и даже зацвели. Острое чувство утраты, и невозможности что либо изменить, впервые так близко. У Толи остался сын и жена. Они сразу уехали в Ярославль и отсутствуют до лета. Через месяц водолазы обнаруживают нашего товарища у самого берега.

       Многие деревья, посаженные нами, засохнут, а Толины рябины вырастут  во все пять этажей восьмого дома. Каждый год они сверху до низу покрываются красными гроздьями, которые висят всю зиму.

       Июнь и Июль проходят в полетах на воздушную разведку в районе Баренцева моря. Мы служим ретранслятором переговоров с кораблей, передаем изображение поверхности моря на подводные лодки, определяем координаты ледовой кромки. Помимо всего полеты на дозаправку топливом в воздухе продолжаются.

      12 августа новая командировка в Энгельс. На этот раз нам предстоит выполнить над территорией Ирана заправку в составе группы.
Потом  полет на поиск «Зонда» в Индийском океане. Маршрут рассчитывается до десятого градуса южной широты, и старший штурман полка вспоминает прежний разговор.
 – Ну вот, и ваш черед пересечь экватор пришел. Я что говорил?
 Начальство, как жены, любят напоминать о своей правоте.
        Предыдущий случай с нулевой широтой остался в экипаже и это маленькая наша тайна. На экваторе мы были и нам этого достаточно.  Время взлета группы зависит от расчетного времени приводнения аппаратов, поэтому мы на старте в 22 часа. 

        Взлет и сбор по ранее отработанной схеме и вскоре все самолеты занимают свои места в рассредоточенном строю. Разведчик погоды передает из района дозаправки о наличии болтанки и предлагает работать на тысячу метров выше. Командир полка утверждает это решение, он вновь возглавляет наш полет. Все ближе рубеж начала заправки. Пройден город Мешхед, впереди Бирджанд и Захедан. Между этими городами район приема топлива.
 Экипаж занимает дистанцию на высоте 6000 с заправщиком и готов к работе. Сближение идет медленно, это правый летчик капитан Рыков управляет двигателями почти незаметными  движениями.

         Моя роль второго штурмана не требует работы с локатором и я останавливаю антенну, смотрю на приборы. Вот стрелки высотомера и указателя скорости задрожали, это значит конус близко и срыв потока воздуха с него «бьет» по показаниям. Болтанка есть и на этой высоте, тем не менее, через несколько секунд слышу – Конус на штанге, приступаем к заправке. Бортинженер готовит систему приема топлива, штурман включает секундомер, летчики пытаются удержать самолет в связке. Внезапный расцеп связки говорит о том, что первая попытка неудачна. Командир вновь начинает сближение и тут же прекращает. С борта заправщика поступает информация об отказе «следящей системы». То есть лампочки догона, отставания и нормального режима не работают. Идет обмен мнениями и командир самолета заправщика сообщает, что дозаправка при таком отказе разрешается только в боевых условиях. Наш командир принимает решение выполнять прием топлива, считая правительственное задание боевой задачей.
 Мы вновь сближаемся, дрожь стрелок и команда-Конус на штанге. Топливный шланг провисает перед самолетам и помощник чуть -  чуть «прибирает» газы.
Внезапно сильнейший рывок сотрясает весь корпус. Я вижу как стрелка высотомера крутится влево. Кажется, что кто- то переводит часы нашей жизни. Мы с креном «проваливаемся» на пару тысяч метров. В эфире раздается.
 – Аварийный отцеп, конус потерян, обрубаю шланг, ухожу влево.

       Летчики выравнивают самолет на высоте 4000 метров и я слышу доклад Рыкова.
 – Командир, конус- то на штанге.
Коробкин ворчит, что сам прекрасно видит и переводит самолет в набор высоты.
 Под нами город Захедан. Штурман сообщает бесполезные сведения, что рубеж заправки пройден. Экипаж заправщика докладывает, что у них на борту порядок, и они возвращаются на базу. Я смотрю через остекление кабины и вижу огромную воронку на заправочной штанге. Удивляюсь, почему горят сигнальные лампочки по кругу конуса. Вспоминаю, что они имеют свои воздушные генераторы.

       Нам никто команду на возвращение не давал, поэтому мы… продолжаем полет. Радист передает в Москву о случившемся, и мы ждем решения. Нас запрашивают о координатах и состоянии техники. Мы не сообщаем, что продолжаем полет, считая это само собой разумеющемся.
Через несколько сеансов связи, командный пункт в Москве, по нашим координатам, приходит к выводу, что мы  идем в Индийский океан и нам приходит категоричное.
 – Задание прекратить немедленно, возвращаться на точку вылета.
      Летчики осторожно вводят самолет в небольшой крен и мы начинаем разворачиваться.

         Внизу давно уже воды Индийского, безлунное небо в звездах и между ними свет лампочек на конусе. Мы никогда не летали так осторожно. Все понимают, что любое резкое движение может сбросить  трехсоткилограммовую воронку со штанги. Прошлогодний случай в экипаже Бандорина еще в памяти.

      Границу страны пересекаем  одни. Вся группа выполнила дозаправку нормально и ушла на задание. Бортинженер докладывает о повышенном расходе топлива, командир относит это на счет конуса на штанге.
      - Кстати – вспоминает он – Сколько топлива мы взяли?
 Бортинженер считает вопрос издевательским.
      - Сто пятьдесят грамм! –Недовольно обрубает он, и продолжает считать остаток в баках. Теперь это его основная работа до посадки.

       Руководитель полетов в Энгельсе подробно интересуется  состоянием техники, остатком топлива и передает неожиданное.
 - Вам следовать на свою точку, посадку выполнить с повышенной осторожностью, конус со штанги не снимать до прибытия специалистов.

         Впереди еще два часа полета. На конусе горит всего одна лампочка, остальные перегорели.
Экипаж уже привык к предмету на штанге, все понимают, что если за восемь часов он не слетел, то еще часа два продержится. Летчики обсуждают между собой проблему посадки и прорабатывают действия на случай потери конуса на приземлении.

        Аэродром в Федотово встречает туманной утренней дымкой. Безоблачно. Штиль.
Условия идеальные. Посадку выполнили безукоризненно. Рулим еще осторожнее, тем не менее, конус дрожит на штанге на каждом стыке плит. Наконец стоянка, двигатели выключены. Налет 14 часов двадцать минут.

        Уже на земле понимаем причину повышенного расхода топлива. Весь самолет в керосине, антенны мокрые тоже. Оказывается, замки на конусе оставили трубопровод открытым, и весь полет шел отсос керосина из баков. Любая искра снаружи или молния могли бы  в любой момент прекратить полет самолета.

        При разборе полетов командир полка признает действия экипажа ошибочными при дозаправке. Вывод: дополнительный контроль.  После контрольных полетов и самостоятельного, мы вновь считаемся боеготовыми.

         Ошибочные действия экипажа. Основная причина 50% всех аварий в авиации. Правда то, что случилось с экипажем  замкомэска Синдяева было трудно объяснить. Дело в том, что в авиации вообще- то много умных людей. Иные предложения настолько очевидны в начале, что все потом удивляются.

         Полет с аэродрома Энгельса требовал заправки на десять тонн больше при взлете и какой то умник предложил взлетать с военного аэродрома в городе Моздок. Когда командование взвесило все плюсы, то новая  группа прибыла  в Чечено– Ингушетию. Определили время взлета. Вышло взлетать в самое жаркое время дня. В ограничениях самолета есть одна деталь.
 При температуре более 25 градусов происходит автоматическое уменьшение мощности двигателей и взлет с максимальным весом более сложен. Тогда, опять же умники, предложили оригинальный выход. Надо полить всю взлетную полосу водой, вода начнет испаряться, и температура упадет на несколько градусов. С точки зрения физики все верно.

         Группа готова к вылету. На этот раз командир полка руководит полетами. По взлетной полосе идут клином десять машин с водой и поливают полосу. Пройдя три километра, они освобождают «бетонку». Первый самолет начинает разгон и отрывается за триста метров до конца полосы.

         Вот он уже прошел ближний привод, убрал шасси и перешел в набор высоты. На исполнительный старт выруливает экипаж майора Синдяева. Двигатели проверены на максимальном режиме. Получено «добро» на взлет и самолет плавно трогается с места. Интервал взлета около двух минут. За это время вода успела испариться. Слабый ветер оставляет пары над полосой. О том, что не все нормально командир догадался на отрыве переднего колеса. Пройдена большая часть взлетной полосы, а скорость растет непривычно медленно. Вот уже рубеж возможной остановки пройден, а скорости 310 км.в час нет. Ясно, что с таким углом самолет не взлетит.
Командир чуть опускает переднее колесо и видит стремительно приближающийся «торец» полосы.

        На КДП все молчат. Помочь экипажу уже никто не в силах. Самолет катится по бетону, но не взлетает. Все видят, что нет обычного взлетного угла, и в таком положении машина доходит до конца полосы. На последней плите аэродрома командир экипажа берет штурвал чуть - чуть на себя. Из под плоскостей поднимается рыжее облако пыли, но не от колес. Самолет все таки взлетел, но высоты и скорости маловато для маневра. Впереди по курсу небольшой домик ближней приводной радиостанции с антеннами.
Майор Синдяев «блинчиком» уходит чуть в сторону. Любой крен грозит сваливанием на крыло.
         Продолжительную тишину в эфире прерывает хриплый от напряжения доклад летчика.
 –Скорость триста пятьдесят.
Все переводят дух. Еще через несколько секунд - Скорость четыреста, на борту порядок, разрешите отход.

         Руководитель полетов разрешает полет по плану, потом произносит.
 - Всем экипажам. Заруливать на стоянку, двигатели выключить, ждать.
         Командир полка докладывает о сложности взлета на КП Москвы, о своем решении отменить остальные вылеты и получает согласие. Москва легко пошла на уступку еще по одной причине. Полеты в Индийский океан стали простой подстраховкой. Ученые к этому времени научились рассчитывать траекторию снижения таким образом, что спускаемый аппарат входил в атмосферу под некоторым углом.
 Использовался эффект рикошета и аппарат приземлялся в степях Казахстана. Нашим экипажам оставалось только проводить  взглядом «светящийся предмет».
Вскоре полеты  на поиск спускаемых аппаратов прекратились совсем.

         Другие задачи не снимались, и нагрузка на экипажи нисколько не уменьшалась.
Почти во всех экипажах не осталось штурманов- операторов нашего выпуска.. Все стали вторыми штурманами кораблей и некоторые приступили к освоению рабочего места штурмана корабля. Наш экипаж стал полностью  слетанным за три года.

        Бортжурналы я заполняю «методом Свинтицкого». Штурман перестал придираться к мелочам.  Я даже покупаю у него иногда книги. Он выписывает «всемирную библиотеку», некоторые тома ему не нравятся. Я понимаю, что в таком издании не может быть «плохих» книг. И если они кому- то не нравятся, это еще ничего  не значит. Может быть это мы еще не «доросли» до их понимания.

        В экипаже ко мне относятся хорошо. С Сорокиными мы ходим в лес за дарами природы. Потом женщины обсуждают свои проблемы. Мы играем в шахматы, но я чаще проигрываю. Одна особенность товарища мне не нравится. Слишком часто Саня оспаривает решения командования. Я всегда ему на это отвечаю.
- Вот будешь большим начальником, тогда и думай  какое решение правильное. А сейчас наша обязанность, выполнять приказы.  Но переубедить упрямого сибиряка невозможно. А может быть и не нужно?

НАЧАЛО ПЕРЕМЕН

        Меня наш экипаж вполне устраивал. Наш второй штурман наконец дождался своей очереди и назначен штурманом корабля в другую эскадрилью. Мы некоторое время еще поддерживали отношения, но потом они сами собой перешли в простое знакомство. Среди его однокашников был, интересным для меня, Аркадий Ногин. Я случайно узнал, что он увлекается резьбой по дереву, и напросился к нему в гости. Дома у него повсюду стояли стилизованные фигурки зверей, сделанные из веток, корней и прочего лесного материала.
 Кажущаяся простота меня увлекла, и в следующих походах в лес со мной всегда был топорик. Увлечение не требовало денег, не то что радиотехника.  Фигурками из веток я таки и не занялся, а вот свили стал собирать.  Эти доброкачественные опухоли на стволах берез были редкостью. Я изучил литературу по ним и узнал много интересного. Оказывается, они встречаются, в среднем, один на тысячу деревьев. Фактура их напоминает карельскую березу, часто используется в виде срезов для различных декоративных покрытий. Я их использовал в несколько другом плане. Рассмотрев со всех сторон, природное произведение, пытался определить, на что оно похоже. Потом, с минимальными потерями старался извлечь увиденное, из сырья. Дома у меня стали появляться фигурки медведей, лисы, собаки.  Командир одного их экипажей, Флегонтов попросил меня подарить ему одну из фигурок. Как раз в это время у меня была заготовка для царевны – лягушки.
Правда большие глаза земноводного  случайно оказались похожими на глаза просителя, и я с искренним уважением, и даже какой то гордостью,  выполнил его просьбу. С тех пор ко мне никто не обращался, почему то, с такими просьбами

         Увлекшись творческой работой, я взялся за непосильную работу. В километре от гарнизона обнаружил ствол березы с огромным свилем. Вдвоем с Аркадием Ногиным мы принесли его домой, и как заготовка для кресла, он пролежал год в углу квартиры. Вторым увлечением, уже семейным, была фотография. Фотоаппарат жены «Зоркий – 2с» стал нашим постоянным спутником. Несколько раз я делал снимки во время дозаправки. Вскоре снимки друзей стали  появляться в  стенгазетах и в альбомах. На стене в своей квартире  повесил большой снимок «Воздушный бой».
 На нем были изображены два комара, перекрестившие длинные свои носы как шпаги. Снимок был сделан с помощью фотоувеличителя через предметное стекло. Небо было черным, а комары прозрачно – светлые. Как при наших ночных полетах.

 Жизнь в окружении природы была не так уж и плоха и мы  понемногу приспособились. Увлечение охотой и  рыбалкой стали для многих основным средством снятия стрессов. Изобилие грибов и ягод выгоняло в лес целыми семьями, многие жены офицеров научились заготавливать впрок дары природы.
 
          Мои однокашники уже сдали экзамены и рвались на первые места в экипажах. Меня эти вопросы пока  не волновали, вокруг было столько интересного.
Саня  Сорокин правда обмолвился, что мне в этом экипаже ничего не светит по простой причине. Терять подготовленного второго штурмана невыгодно, во- первых штурману корабля,  во- вторых всему экипажу, в третьих и четвертых еще кому то. Но чувство легкой досады все- таки иногда посещало.

         Однажды, уже после возвращения из командировки был обычный парковый день. В такие дни летный состав целый день на аэродроме. Проводится осмотр машины, проверка работоспособности систем, тренаж в кабине, гонка двигателей и многое другое.

        Когда я доложил, что свои работы закончил, штурман корабля капитан Георгадзе освободил свое место и коротко бросил.
 – Садись.
 Я сел и, молча, ждал.
 - Слушай меня внимательно. Все что я сейчас скажу, ты мне повторишь, когда будешь готов. После чего, начав с исходного положения всех приборов и систем, вкратце рассказал способы их проверок и работу в воздухе.
Устав, он замолчал. Какое то время в кабине стояла тишина, и я вставил слово.
 – Готов.
 – К чему ты готов? В эскадрилье возьмешь инструкцию, выучишь, перепишешь кой чего, потом доложишь, что готов. Понял?
 - Повторить я готов сейчас.
 -Ну, давай,- согласился штурман, уступая капризу неразумного дитя.

       Через некоторое время, когда вновь наступила тишина, он задумчиво посмотрел на меня и изрек.
- Можешь сдавать экзамены на допуск с первого места.
 Штурман не знал моей способности повторить любой урок сразу, я таким образом, в школе частенько зарабатывал пятерки.
Правда, на второй день я мог начисто все забыть, но тут был другой случай. Вечером, уже дома, я тщательно переписал все услышанное в свою записную книжку, чтобы выучить в обычном порядке. Штурман, конечно, подумал, что я давно готовился к этому разговору.

        Через недельку мне передали тему разговора в штабе полка. Наш радист слышал, как старший штурман полка отчитывал капитана, что тот не готовит себе замену. Георгадзе пробовал робко возразить, мол, рано еще Ибрагимову летать с первого места. Аргумент начальника был категоричен.
 - Вам что, капитан, расти не хочется? Пока не будет замены, о своей карьере забудьте.

        Экзамены сданы. В плановой таблице впервые моя фамилия стоит в графе штурман корабля. Контролирующий, помощник штурмана эскадрильи капитан Свинтицкий.

        Случайно контрольный полет совпадает с моим днем рождения десятого сентября. Может быть, сегодня родится настоящий штурман.

        Полеты в районе аэродрома отличаются от всех других. Взлетный вес не более ста пятнадцати тонн. Я сижу в кресле штурмана  лицом к приборной доске. Справа остекление кабины. Передо мной небольшой выдвижной столик. На стол ложится выученная наизусть схема полета по «большой коробочке».
На всякий случай. В авиации есть непреложный закон, как бы хорошо не знал схему или порядок работы, рекомендуется иметь под рукой записи для сверки. Просто ошибки недопустимы.

         Молодой оператор докладывает скорости, я контролирую время в секундах. Плиты аэродрома сливаются в один серый поток, скорость 270. Самолет плавно уходит вверх, убраны закрылки. Вот и первый ориентир, два озера. Даю команду на разворот, и командир корабля резко вводит самолет в вираж.
 По времени разворота вижу, что летчики торопятся. Если и второй разворот, будет выполнен с таким же креном, мы окажемся внутри схемы полета. Устраняя ошибку, даю курс с поправками. Командир отвечает.
-Хорошо, хорошо.
И впервые   выполняет мои  команды. Это очень большая разница между всей предыдущей работой и настоящей. Жаль что я раньше не «рвался конем».

         Впоследствии мне придется летать со многими командирами. Только один из них совершенно не терпел команд штурмана в районе аэродрома и схему выдерживал сам, но это было исключением.

        Контролирующий не вмешивается в работу и только кивает головой. Он сидит рядом и через дополнительный разъем слышит все наши разговоры.
Вот и четвертый, самый важный, разворот. От того, как он выполняется, зависит очень многое. На этом развороте можно устранить накопившиеся ошибки, а можно и усугубить положение, новыми. Я не ищу полосу аэродрома взглядом. Моя задача по приборам вывести самолет в створ полосы, проконтролировать высоту полета над контрольными точками и доложить скорость приземления.
Все разговоры записываются на бортовой магнитофон и потом после полета прослушиваются в группе объективного контроля. На этот раз летчики выдерживают крен идеально, с четвертым разворотом не шутят, и мы в створе полосы. Даю поправку на ветер и по подсказкам с земли « на курсе, на глиссаде», понимаю, заход на посадку выполнен хорошо.

         Три полета днем и два ночью и первый допуск в летной книжке гласит о моей готовности к « полетам днем в ПМУ и СМУ в районе аэродрома с места штурмана корабля». ПМУ и СМУ – это простые и сложные метеоусловия.

         При записи контроля инструктор поясняет мне свое виденье работы штурмана вообще, которые я внимательно слушаю и запоминаю.
- Понимаешь. Летчики в воздухе в основном работают, им думать некогда. Для этого в любом экипаже есть штурман. Ни в коем случае не хочу сказать, что они глупее, но работа предполагает некий азарт.
 А штурман должен думать. Думать и думать и предлагать верное решение проблемы. Кстати и среди летчиков   есть  подготовленные люди в штурманском отношении. И еще. Выучи все допуски летчиков на оценку пять и не требуй в полете лишнего, их тоже надо беречь.

         Думать и думать. Где- то я слышал эти слова. «Не будешь думать- погибнешь».
Это же моя бабушка сказала мне, когда узнала, что я собираюсь летать. Я еще удивился проницательности в ее девяносто лет.
     Инструктор был прав. В этом убедился и сам через некоторое время.
     Умение работать с первого места впоследствии пригодилось. В длительных полетах я мог на время заменить штурмана корабля. Мне опыт ему отдых.

       Конец года период отчетно- выборных собраний. Я спокойно сижу и украдкой читаю книгу.  Когда называют мою фамилию в состав комитета комсомола, то особенно не расстраиваюсь. Собрание закончено и впереди выборы секретаря. Подполковник Хватов предлагает мою кандидатуру. Полковник Цепелев возражает, мотивируя летной должностью. Наверняка он помнит строчку в партийной рекомендации при приеме в партию. Хватов вынужденно соглашается, но при обсуждении кандидатуры заместителя непреклонен. Теперь уступает начальник политотдела. Я слушаю прения. Мне становится интересно. Первое заседание комитета заканчивается утверждением должностей и секторов работы. Секретарем становится техник. Я понимаю его. Работа на стоянке в любую погоду и работа в кабинете, две большие разницы.
 Через месяц секретарь уходит в отпуск. Я прихожу в штаб после окончания рабочего дня и привожу в порядок бумаги. Иногда в кабинет заглядывает замполит.
- Чем это ты тут занимаешься?
- Да вот, делаю картотеку. С ней удобней работать. Проверяю карточки комсомольцев срочной службы. Скоро «дембель», а у них еще нет постановки на учет. Потом протоколы. Заведение новой документации. Проверка секретарей бюро эскадрильи. Сам черт переломает свои ноги. Но это и хорошо. Меньше будет шляться, где не надо.
- Да я вижу. Молодец. А как на личном фронте?
- Нормально. Только жена часто болеет. Этаж то первый. Они в валенках дома с дочкой ходят.
- Да я помню, что она тяжело болела. Ты вот что? Принеси выписку из ее болезни. Она мне понадобится. А с протоколами я помогу, там есть свои особенности. Это отдельный раздел работы, что партийной, что комсомольской.  А это что за фотографии?
 На столе у меня около двадцати снимков.
- А, это?  Результат нашего рейда по гостинице. Все комнаты холостяков сфотографированы. Надо написать комментарии. Потом в виде фотогазеты вывесим на ближайшем партсобрании. Кстати в идеальном состоянии только одна комната. Мне кажется хитрецы пронюхали заранее о рейде и успели подготовиться. Пусть командиры посмотрят на своих подчиненных. И хороших и не очень.
- Прекрасно. А теперь вопрос. В политическую академию не думаешь поступать? Могу помочь. Я кстати в плане перевода именно туда.
Вопрос застал меня врасплох. Как сформулировать ответ. Чтобы не обидеть хорошего человека.
- Понимаете, товарищ подполковник. Я только начал летать с первого места. Все предыдущее ни в какое сравнение. Мне хочется стать настоящим штурманом. А вот замполитом … не очень. Работа конечно очень интересная, но я слишком долго шел к этой профессии. Извините, если можно.
- Спасибо за откровенность. Может быть ты и прав. Выписку из истории болезни жены не забудь.

          Через неделю после разговора узнал о решении квартирной комиссии. Новая двухкомнатная на четвертом этаже устроила всех, кроме моих друзей. Они всю дрогу, пока тащили пианино по ступеням, проклинали и комиссию и всех музыкантов мира. И только хорошее угощение немного компенсировало затраты сил.

          Общественная, то есть бесплатная, работа нисколько не должна мешать основной.
В экипаже продолжаю осваивать работу штурмана и учить нового оператора нехитрым обязанностям.

      Один из полетов запомнился своей необычностью. Когда подошли к рубежу перехвата истребителями, наш экипаж ушел на предельно малую высоту. Нас противник особо и не искал. Впереди были другие аэродромы НАТО, и там уже знали об очередном нашем вылете. Дело в том, что долго идти на малой высоте не выгодно. Большой расход топлива уменьшал дальность  полета. Когда мы прошли уже два рубежа, радист принял радиограмму о прекращении задания. Видимо стало известно, что «цели» остались в портах. Коробкин предложил ведущему  экипажу решение. Им оставаться на большой высоте, а самому  продолжать полет на малой. Запас топлива позволял. С этого момента мы перешли в режим радиомолчания. Второй экипаж продолжал передавать в эфир сообщения.
       Вскоре мы узнали, что опять перехвачены истребителями. Их было уже четверо. Два истребителя «повисли» рядом с ведущим экипажем, а два других исчезли из их видимости.

-Они нас ищут, радостно передал радиооператор, в эфире такое творится, такое.

      Командир медленно снижался. Вот уже меньше сотни метров. Полет в горизонте на такой высоте требует огромных усилий. Моря практически не видно. Белые полосы бывших «барашек» сливаются в стрелы. Самолет дрожит, и вибрация передается на штурвал. Руки летчиков тоже дрожат и при этом они мельчайшими движениями исправляют положение самолета по приборам. Высокое напряжение локатора я выключил, на такой высоте он бесполезен.

      - Гости еще в хате, передал ведущий экипаж. Это означало, что перехватчики будут идти с нами до предела своей дальности, а посадку выполнят на другом аэродроме. Им надо во что бы то не стало нас найти.

      Заметив меня в проходе между креслами летчиков, командир коротко бросил.
- Воды.
 Я налил в крышку от термоса воды и поднес к его губам.
- И мне тоже. Попросил помощник, но воду выпил сам.
- Штурман, сколько уже?
- Два часа тридцать минут на малой высоте. До конца рубежей перехвата еще минут двадцать.
- Выдержим, лаконично обсудил проблему командир.  Тишина в экипаже прерывалась редкими докладами.
- В корме все нормально.
 Пальцы  бортинженера лежали на рычагах управления двигателями. Режим работы двигателей был зафиксирован и не требовал помощи, но руки куда- то надо девать. Штурман сидел в своем кресле, откинувшись на спинку, и тоже молча, смотрел на приборы.
 Пятьсот километров в час   подталкивали самолет то вверх, то вниз. Ни одного лишнего слова в экипаже. Напряжение росло и, казалось, никогда не кончится.

        Оператор радиоразведки доложил, что радиообмен перехвата прекратился. Было понятно, что истребители задачу не выполнили, нас они не нашли.

    Полторы тысячи километров на малой высоте, такого, в полку еще не было.
- И не будет,- подытожил командир.- А супостаты наверняка теперь придумают, что ни будь еще.

     На второй день после полета Рыков спросил командира.
- Как руки то, не болят?
- Как будто в отпуске побывал.
- Как это?
- Будто в отпуске,…. целый день дрова рубил.
      Странным было поведение командования полка. Ни поощрения, ни взыскания. Никто не интересуется эффективностью тактического приема.
- Инициатива наказуема, изрек командир. Больше мы так не летали.
    На этом и закончился 1969 год. Третий год семейной жизни и работы в авиации. В смысле, настоящей.

         Начало 1970 года было отмечено  пропагандистским шумом подготовки к столетию со дня рождения В. Ленина.
 Организовывали весь шум политработники, а выполнять приходилось всему личному составу. Были сплошные встречные обязательства. Партийные собрания во всех эскадрильях проходили под мотивом достойной встречи даты, но все  понимали, что основные мероприятия впереди. Честно говоря, все это надоедало и люди ворчали – «Настаюбилеяло» уже.

          Вновь седьмое января – летный день. Вновь бабушка жены изрекает.
 – Грешники вы все.
Ей понравилось зиму проводить у нас. Как только наступают холода в ее деревенском доме, она начинает писать жалостливые письма и Ирина приглашает «статс-даму» к нам погостить. На лето бабушка уезжает и осенью история повторяется.

     Мне предстоит вывозной полет по маршруту днем, и я готовлюсь по полной программе. Инструктором мой штурман корабля капитан Заблоцкий. Командир тоже другой. По новым штатам я на должности второго штурмана в экипаже Дьяченко. С первых дней командир экипажа поразил всех своей личной дисциплиной.

        Впервые проводятся собрания, тренажи, беседы на уровне «как положено». Приводятся в порядок рабочие тетради, карты, записи. Регулярно экипаж проверяется на знание техники.  В парковые дни мы всем экипажем отмываем следы нагара керосина за двигателями. После демократии экипажа Коробкина мне трудно привыкнуть. Штурман корабля имеет среднее образование и видно, что нас он недолюбливает. Одна моя фраза чуть не стоила мне  должности.

        Как то на предварительной подготовке, экипажи готовящиеся к аэродромным полетам были более свободны и по обычаю «травили».
- Вы знаете, что у прибалтов фамилии мужа и жены разные.
- Как это?
- А вот так, он, к примеру,  Шаулис, наш начальник штаба эскадрильи, а она Шаулисена.
 Я заинтересовался и повернулся к «травилам». Штурман Заблоцкий одернул меня:
 - К татарве это не относится, не отвлекайся.
Ответив – есть товарищ капитан, невинным голосом добавил: - у некоторых украинцев тоже так же.
- Как это? – заинтересовались уже все сидящие в комнате.
- Очень просто, он к примеру Заблоцкий, а она Заб…дская.
Раздался хохот. В комнату заглянул начальник штаба эскадрильи и остановил смех. Штурман тоже смеялся, но неискренне. О «подвигах» его жены  были многие наслышаны и я нечаянно попал в «десятку». А может быть и не нечаянно. Просто, я такие шутки не прощал.
 У капитана хватало терпения летать со мной, но продвижение не предвиделось. Тем не менее, в воздухе мы работали четко и потихоньку  «слетывались».

         14 января,  в контрольном полете, я получил допуск к маршрутным полетам.

          В феврале стал инструктором штурманов – операторов. В марте допуск к полетам в районе аэродрома ночью. Я понимал, что меня готовят к полетам с первого места «на всякий случай». Мест для продвижения пока не было. Все могло измениться в один день.

          В марте новая задача была поставлена перед всеми экипажами. Воздушная стрельба по наземным целям была в плане боевой подготовки, и время ее пришло. Рядом с железнодорожной станцией Кипелово был танковый полигон, где для нас выделили цели.

         Специалисты авиационного вооружения до этого не имели возможность  в полном объеме выполнять свои обязанности и постоянно ходили в отличниках.
 Теперь картина изменилась. Случаи отказа вооружения были редки, но все же случались. Через несколько полетов на стрельбу любой командир огневых установок мог поразить мишень на земле на отлично. На самолете стояли три спаренные установки.
 Одна кормовая была всегда в готовности, другие втягивались в фюзеляж в походном положении. На случай стрельбы они выдвигались и могли поразить любую цель, не прикрытую частями своего самолета.

          При изучении аварийных документов нам стали сообщать и о происшествиях с вооружением. Так в одной из частей Северного флота во время подготовки к полетам произошел несанкционированный выстрел. Экипаж в воздухе не «дострелил» один снаряд.
Стрелок не произвел контрольную перезарядку. Уже на земле, техник по вооружению при подготовке пушек «перезарядил» установку. Гром выстрела и снаряд калибра двадцать три миллиметра летит над лесом. По закону максимальной пакости он падает в жилом городке и взрывается. Осколки ранят человека в «мягкое место». Рана легкая, но последствия тяжелые. Особенно для начальника полка по вооружению. Мало того, что его признали виновным в плохой подготовке подчиненных. Раненным тоже оказался именно он. Почему он оказался в городке в рабочее время, не понятно. Для всего флота осталось  загадкой, как это снаряд «нашел» своего куратора. Острословы тут же нашли повод поиздеваться над пострадавшим.

          Вечером жена огорчила, что ей в магазине не продали книгу.
- Фантастику?
- Нет, лучше.
- Классику?
- В какой- то мере да. Маркса. «Капитал», хотела тебе подарок сделать для подготовки к занятиям. Юбилейное издание.
- Пойдем посмотрим.
 В книжном отделе продавщица сняла с полки главный труд Маркса. Посмотрев  на цену,  отсчитал деньги и направился к выходу. За спиной услышал.
- Молодой человек, а молодой человек.
- Вы это мне?
- Да, конечно. Задержитесь на минутку. Пожалуйста, скажите кто Вы?
- Уже интересно, а зачем?
- Ну как же? Мне замполит базы сказал, чтобы не продавала эту книгу… случайным людям.
- Запомните, женщина и своему куратору передайте. В авиации случайных людей нет,… кроме замполитов базы обслуживания. И еще скажите, что книгу купил… секретарь Парткома. Запомните? До свидание.
 Зачем я это сказал? Неужели когда- либо мне придется им быть? Опять кто- то дернул за язык.

       Приближался апрель. Ясно было, что одними митингами и собраниями по поводу столетия вождя мы не обойдемся. Но, то, что предстояло выполнить, никто не мог даже предположить.

       15 апреля началось. Восемь экипажей полка  по сигналу тревоги ушли в Атлантику. Их сопровождали самолеты КБ Мясищева, наши заправщики. В Норвежском море была выполнена дозаправка топливом в воздухе. Полковник Гладков вел группу через «проливную зону». Так назывался рубеж между Исландией и Фарерскими островами. Ворота в Атлантику прошли на разных высотах и разошлись веером. Обнаружить группировку «южных» было сложно, так как корабли шли по отдельности.
 Полк имел богатый опыт поиска кораблей НАТО, все разведчики хорошо знали признаки  судов, радиолокационных станций, самолетов. Данные о наших средствах были очень скупыми. Выручила хорошая погода. Снижение и фотографирование кораблей провели без помех и передали на «землю» данные. В нормативы уложились все. После успешного выполнения задания экипажи вернулись на базу. Налет на экипаж составил 22 часа 30 минут.

Это был рекорд полка, но празднеств по этому поводу не происходило. Впереди была не менее сложная задача. Впервые полк прошел анкетирование, летному составу оформили заграничные паспорта, для работы с зарубежных аэродромов. Первой такой точкой должна была стать Куба.
18 апреля экипажи Гладкова и Старцева  ушли в межконтинентальный полет. Впервые Атлантика была пересечена и взята на контроль авиации. Нам казалось, что на этом все, но не тут- то было. Непрерывное слежение за целями требовало  полетов еще и еще. Наш экипаж выполнил только два полета в Атлантику. Разведку мы выполнили днем, а вот целеуказание подводным лодкам ночью. Помимо наших кораблей, мы фиксировали все суда по маршруту полета.
Нагрузка была серьезная. Чтобы не отвлекать штурмана от расчетов по навигации я старался сам определять места кораблей. Для этого у меня было несколько планшетов, для различных масштабов экрана локатора. Секрет идеи заключался в точном соответствии планшетов масштабу полетной карты. Это позволяло в секунды определять координаты целей без нанесения их  мест на бумагу.

        Когда после  полета я докладывал о самом большом количестве обнаруженных объектов по сравнению с другими, штурман отвел меня в сторонку. Осмотрев мое снаряжение, бросил – Оформляй «рацо».
Так потихоньку у нас налаживались нормальные отношения.

        Нагрузка на наш полк снижалась, а вот экипажам ТУ-16  возрастала. Группировка «южных» в конце концов, собралась и двигалась к границе страны. Ракетоносцы выполняли тактические пуски ракет, подводные лодки пытались помешать продвижению имитацией атак на корабли.

        Майские праздники прошли  в полетах. Было ясно, что учения, вот- вот, закончатся.
Когда четвертого мая в гарнизоне вновь зазвучала тревога, то мы  спокойно прибыли на аэродром без особой спешки. Поговаривали, что сегодня объявят об окончании учений. На предполетных указаниях все изменилось.

       Ко мне подошел штурман полка и попросил показать документацию. Потом немного помолчал и начал с того, что он уверен во мне и просит весь полет выполнить с первого места. Оказалось, что несколько штурманов заболели, Заблоцкий в наряде и назначенный в наш экипаж другой штурман «немножко не в строю».
      - Я знаю, что у тебя нет допуска на радиус действия. Поэтому в плановой таблице ты записан вторым штурманом. Штурман будет на борту тоже, но работать будешь ты. Со взлета и до посадки.  Согласен?
 - Конечно, какие могут быть сомнения.
 - Но это еще не все. Видимо не сегодня так завтра учения закончатся. Постарайтесь пожалуйста не испортить финал. Особое внимание на точность координат. Количество не нужно. И еще. Полет будет ночной, особое внимание при полете над сушей при возвращении.

      После взлета прошло уже более пяти минут, но экран локатора продолжал беспокоить своей темнотой.
- Оператор. В чем дело с локатором?
- Не знаю, товарищ штурман, я включил его сразу после взлета.
- Перед полетом что - то меняли в спец-отсеке?
- Да, блок опознавания.
- Товарищ командир! Возможно, у нас выключена блокировка локатора. Переключатель находится рядом с антенной и техники, при работе в спец-отсеке, чтобы не облучиться, выключают его. Потом они обязаны включить, чего видимо, не сделали.
- Штурман. Что предлагаешь?
- Командир. Идем как обычно, разведку ведет ведомый экипаж. Мы  в районе поиска на малой высоте можем открыть люк и попытаться пролезть в спец-отсек, чтобы включить этот самый тумблер.
- Бортинженер. На нашем самолете. где находится спасательный плот?
- В хвостовом люке, лаз свободен, но он очень узкий.

       Через восемь часов полета у ведомого экипажа отказал локатор. На высоте три тысячи мы  открыли люк в спец-отсек. Пространство было действительно очень узкое и мне пришлось снять куртку. Оператор Паша Тараненко, призванный из запаса, освещал мне путь бортовым фонарем. Метров пять пришлось ползти вплотную к ледяной обшивке фюзеляжа.
 Потом лаз расширился, и вот уже спец-отсек. Включив освещение, нашел злополучный тумблер. Предположение оказалось верным. Поставив переключатель в верхнее положение, пополз обратно.
- Товарищ командир. Все в порядке, через пять минут локатор заработает.
Экипаж закрыл люк, бортинженер включил наддув кабины и мы перешли в набор высоты.

      Уже на высоте мы поняли, что наш полет, это контрольное обследование акватории театра. По всему маршруту, на всех рубежах других военных кораблей не было. На наших картах были нанесены границы территориальных вод. Лучи локатора обшарили каждый уголок моря, но безуспешно. Мы хорошо знали, что доказать отсутствие цели тоже результат. Радист отстучал на КП телеграмму о «наличии отсутствия», за что и получил нагоняй от начальника.
Штурман из нашей эскадрильи, который был «немножко не в строю», отоспался в воздухе и под конец полета сидел рядом со мной, непрерывно попивая чай.

     Тринадцатичасовой полет заканчивался. Госграницу прошли ночью. Слой облачности от 900 метров до 3000 не был помехой и посадку на своем аэродроме выполнили с ходу.

     На второй день, после короткого расследования происшествия, техника наказали, а мне объявили благодарность. Инженер полка нашел время лично пожать мне руку и, как бы между прочим, бросил.
- Спасибо, выручил,… считай, что экзамены на допуск к полетам сдал на десять лет вперед.
     Однако до официального закрытия учений было еще три дня.

     Девятого мая на торжественном построении всем участникам учений были вручены значки «За дальний поход» с подвеской «океан». Мне тоже досталась эта награда и была тут же приколота рядом с «поплавком» училища.

     Учения прошли, последствия остались. Были и достижения и провалы. Один из них связан с работой штурмана экипажа. Увлекшись работой в районе цели, экипаж просрочил время возвращения. Набрав высоту, попал в поток встречного ветра.
Штурман много раз пересчитывал остаток топлива, все равно до первой базы на нашей территории не хватало. Экипаж дал радиограмму о недостатке топлива.

       На КП началась тихая паника. Весь командный состав полка пересчитывал остаток топлива. Метеорологи предлагали высоты с меньшим ветром. Дипломаты начали готовить данные для посадки на зарубежном аэродроме.

       По мере приближения к границе, выяснялось, что топлива, может быть, и хватит. По непонятной причине  расход керосина оказался гораздо меньше расчетного. Экипаж нормально произвел посадку с минимально – допустимым остатком. Все орехи достались штурману. Когда время его «попреков» превысило возможности терпения, то штурман списался с летной работы.
Его сразу  назначили начальником штаба эскадрильи. Впоследствии он служил в штабе полка и стал отличным специалистом.

       Несколько лет спустя, я попал в аналогичную ситуацию. В сущности проблемы  разобрался в воздухе. Оказалось, что бортинженеры, дабы иметь запас, «припрятывают» несколько тонн керосина.
 В экипажах, в которых нет доверия к друг другу, это происходит. Потом, перед посадкой, эти тонны неожиданным образом возникают. Если же экипаж слетан, то все расчеты ведутся по фактическому наличию топлива.

        Еще одно мероприятие принесло дополнительное неудобство. Политработники решили провести конференцию Авиации Северного Флота.
Победителей социалистического соревнования, в честь юбилея собрали в Сафоново. Честно говоря, соревнования вообще то и не было и не могло быть вообще, победителями считали воинов без нарушения дисциплины.
 Я попал в этот список и тоже должен был лететь на конференцию. Перед самыми маневрами наша группа «победителей» прибыла в Сафоново. Штаб, где три  с лишним года назад, мы получали назначение на должность, был украшен транспарантами. На их фоне мы и сфотографировались вместе с Командующим Авиации Кузнецовым.  На фотографии, я единственный, стою в фуражке, по простой причине, держу знамя.

         Потом, в доме флота, это знамя стояло на сцене, за президиумом. На второй день мне пришлось его везти в часть, так как по итогам мероприятий наш полк получал награду. На конференции, с некоторым опозданием, по итогам прошлого года мне вручили фотографию дважды Героя Советского Союза  Сафонова Бориса Феоктистовича, командира эскадрильи во время войны, от имени Командующего Авиацией Северного Флота. Фотография с печатью штаба Авиации была положена в штурманский портфель и налетала все последующие часы со мною вместе.

       После учений мы некоторое время оформляли документы, и  думали, что будет некоторое затишье и, как всегда, ошибались.

       12 мая пара экипажей вновь перелетела на аэродром Кольского полуострова. По поступившим сведениям, американский авианосец должен был выйти из порта приписки в Америке и следовать в Европу. Наша задача была обычной, перехватить его на переходе и дать его место подводным лодкам, готовым в любую минуту поразить цель.

       13 мая мы вернулись назад, так как авианосец не вышел, и переход не состоялся.

        Еще два полета в июне, один из них в день рождения жены 19 го. Мы уже привыкли к мысли, что все дни рождения и другие важные события семьи действительно  на втором месте. Восьмичасовой полет на воздушную разведку я провел с первого места уже официально, так как имел допуск. После полета командир экипажа Дьяченко объявил, что мы в отпуске.

        Дочке было уже два года, и мы решили съездить на Урал к родственникам. Честно говоря, уехать хотелось куда угодно, лишь бы сменить обстановку. Оказалось очень тяжело почти два года быть «невыездным».

        На Урале все было по старому, Даже заготовка сена опять легла на наши плечи. Опять теща успокоилась, только тогда когда в огороде вырос новый стог.
 
       Летний отпуск, вообще то мечта любого человека. В нашей среде уже сформировался обычай, который выражался пословицами типа.
 - В поле мерзнут глухари, в отпуск едут технари. Солнце жарит и палит, в отпуск едет замполит. Таких поговорок было много, мы их употребляли как само собой разумеющее, и не сильно переживали по таким мелочам. В отпуске встретились с родственникам из Ташкента. Из первых уст узнавали подробности землетрясения, об уровне жизни в других республиках. Трудно было везде. Где то не хватало сигарет, где то зеленого горошка, где то  бытовой техники и почти везде денег. Моих отпускных  в сумме четырехсот рублей за полтора месяца отпуска хватало только до половины. Хорошо, что билеты были бесплатными, по требованию, и поэтому возвращение в часть вовремя гарантировалось.  Мои родители уже не удивлялись такой зарплате, все знали, что время  больших зарплат летчиков прошли.

        Однажды тесть задал мне «нескромный» вопрос.
- Вообще то, сколько ты получаешь?
Вместо ответа я показал ему кандидатскую карточку КПСС.
 - Триста двадцать. А что?
Он внимательно посмотрел на меня, что то думая.
- У меня механизатор в сельхозтехнике получает пятьсот. Правда он в сезон в темноте уходит  на работу, в темноте и приходит.
- Тогда понятно. Я ведь темноты иногда совсем не вижу.
-Как это?
- Взлетаем днем, идем на север, а там полярный день, потом возвращаемся, а у нас уже утро. Вот так некоторые ночи  и пропадают.

        Отчим жены, Горшков Владимир Иванович работал экспедитором в сельхозтехнике. До этого много лет был председателем сельского Совета.
- Значит вступил в партию. Заставили или сам?
- Конечно сам. Подошли и сказали, ты что, летать не хочешь? Я сказал  - Хочу.
Тогда пиши заявление. Я и написал, комсомольский возраст уже проходит. А тут еще юбилей. Правда, был маленький казус. В одной из рекомендаций было указано на недостаток, будто не признает авторитетов, может спорить с начальством. Могли с такой характеристикой и не принять.
- Ну и как, обошлось?
- Просто. Эту запись обнаружили, когда уже все инстанции были пройдены. Начальник политотдела полковник  Цепелев на заседании парткомиссии предложил этот недостаток считать национальной чертой. Все поулыбались и проголосовали «ЗА».
- Ну и правильно сделал. Я тоже в партию вступил в армии, на фронте.
- А у вас не спрашивали, ты что, воевать не хочешь?
- После такого вопроса могли только посадить. Вообще- то мы писали заявления перед наступлением. Политотделы работали очень четко, да и характеристики раньше были  немножко другими.
- Не понял.
- Сейчас мы тоже пишем характеристики, где в основном общие слова. Раньше все написанное надо было подтвердить фактом.
- Значит, ваши характеристики были более объективны.
- А на войне иначе нельзя.
- Жаль, что если война начнется, на нас не успеют написать ничего.
- Это почему?
- Все дело в скоростях полета и в вооружении. У «супостатов» слишком много баз по всему миру. Скорости истребителя в два – три раза превышают наши. У нас пушки, у них ракеты. Так было всегда, разведчики самый уязвимый род войск.
- Чего же ты выбрал такую работу?
- Да потому что на ракетоносце еще хуже. И главное, в кабине оператора на ТУ-16 нет окошка. Значит, летать и не видеть неба.
-Ну и что?
- Как что? Да я из за этого только и пошел в авиацию. Видеть небо вблизи – цель. Все остальное суета.

- Хватит обсуждать мировые проблемы, помогите стол перенести. Теща  вернула нас на грешную землю.
- Если бы мне пришлось писать характеристику на мать, то наверное тоже указал бы что она не признает авторитетов.
- А я бы добавил, что спорить с ней бесполезно и даже вредно….. для желудка.

       Отпуск продолжался. Впервые за три года семейной жизни мы с женой побывали в театре оперы и балета, прошлись по магазинам Челябинска.
В гости к ее учительнице мы напросились сами, принесли торт и долго пили чаи, обсуждая новости.

       На день рождения матери Ирины 25 июля приехали мои родители. Папа, как всегда, напился, но праздник не был испорчен, потому что он ушел к соседям татарам.
Оттуда его принесли и сдали по накладной в целости и сохранности. Одно было хорошо, что родители наши стали налаживать отношения. Мы с Ириной только радовались этому.

        Все, когда либо, заканчивается. Отпуск тоже. Неожиданно в стране обнаружился очаг холеры в Астрахани.
Везде были  посты санитарного контроля, очаг  ликвидировали. Мы благополучно прибыли в свой гарнизон.

       Обычно при встрече за рукопожатием следовал вопрос- Где отпуск провел? Я всем отвечал – В Астрахани- и придерживал руку. Многие инстинктивно вырывались.  Авиаторы соображают быстро. Потом  хохотали вместе. Действительной новостью было строительство новых домов и возможность улучшить бытовые условия. Небольшая деталь. Из каждого отпуска надо было привезти пару новых анекдотов. Но не все можно было рассказывать толпе. Почему- то героями коротких историй становились или чукчи, или Василий Иванович Чапаев. Загадка.

БЕДА ВСЕГДА РЯДОМ

        Постоянный состав  экипажей соблюдался не всегда. Кто то заболел, кто то в командировке или в отпуске, по семейным обстоятельствам.
 Мне приходилось летать с разными командирами, и постепенно я узнавал особенности пилотирования. Особый стиль был у командира эскадрильи подполковника Растяпина. Однажды, при возвращении с маршрута, штурман попросил командира увеличить снижение фразой.
 - А то не успеем снизиться.
- Успеем. Ответил командир и бросил сто пять тонн посадочного веса вниз. Меня оторвало от кресла, и я повис в воздухе, пытаясь, за что ни будь зацепиться. Несколько секунд невесомости при таком способе снижения напомнили мне о тренировках космонавтов. Когда я рассказывал друзьям о том, что испытал в этом полете, мне снисходительно пояснили.
- Ты не был с ним на облете целей.
- А что особенного?
- Ты что, не слышал, как командир на посадку на авианосец заходил? Дело было так. При очередном облете и фотографировании около бортового лючка фотоаппарата всегда  маячил какой ни будь перехватчик. Тогда командир вышел в створ посадочного курса авианосца, выпустил немного закрылки, потом шасси и стал заходить на посадку. Командир корабля противника начал отворот в сторону, но самолет все равно прошел над ним. В следующем заходе с борта авианосца с катапульт взлетело два истребителя, и повисли на хвосте у Растяпина. Авианосец непрерывно менял курсы, но разведчик опять прошел над ним и, пустив пару сигнальных ракет, ушел в облака. Убрав шасси и закрылки, перешел в набор высоты. Перехватчики больше близко к нему не подходили.

      Может часть истории и приукрасили, но после полета с таким командиром, я верил. Редкий летчик при жизни становится героем легенд, и мы завидовали Рафику Ямалутдинову, который первый из наших попал на капитанскую должность в экипаж Растяпина.

      Не менее интересным офицером был недавно назначенный на должность командира корабля майор Хадарцев. Отличный спортсмен, все свободное время проводил на спортивных площадках.
Даже в воскресенье, гуляя с женой и мальчиками, неизменно приводил их к футбольному полю и немедленно встревал в игру. Забыв обо всех, носился по лесной поляне,  искренне радуясь голам.
 Жена Зоя долго стояла у поля, потом, махнув рукой, уводила детей на обед. Осетин по национальности, он так же страстно осваивал и самолет, и летную подготовку. Именно ему досталось одно из самых тяжелых испытаний.

      Пройдя все допуски, экипаж Хадарцева уходил осенним днем на радиус действия. Взлет с максимальным весом прошел нормально. После выхода на маршрут надо было пройти несколько минут на высоте 4200 метров под трассами гражданского флота. На этой высоте все и произошло.

      Резкий рывок в сторону произошел со странным изменением звука работы двигателей. Самолет не удержался на высоте и «посыпался». Штурман просил командира удержаться, на этой высоте и был не прав.

      Когда экипажу удалось  справиться с управлением, высота была около тысячи метров. Хорошо, что командир не слушался штурмана.
 Обнаружилось также, что второго двигателя практически нет. Гондола, с обрывками трубопровода и проводов, без двух рядов четырехлопастных винтов дрожала на левой плоскости. Полет с максимальным весом с такой поломкой был  очень опасен, и экипаж принял решение на аварийный слив избыточного топлива.

      Керосин не сливался. Действительно, беда одна не ходит. С предельной осторожностью командир начал разворот на обратный курс через правое (в сторону работающих двигателей) крыло.

      После получении информации на КП, командир полка принял решение о прекращении выполнения задания группе. Ведущий экипаж прибыл на аэродром, аварийно слил топливо и произвел нормальную посадку.

Экипажу Хадарцева схему захода на аэродром изменили, чтобы все развороты были правыми. Весь летный состав собрался на рулежной полосе в ожиданье.
      Наконец до стоянки дошел странный звук. На высоте 400 метров показался самолет. Звук был пульсирующим и одновременно хлопающим. Казалось несколько вертолетов идут в одной группе.
 Когда самолет прошел над полосой, то мы увидели, что одного двигателя практически нет. Остатки турбины, видимо, крутились от встречного потока воздуха и были источником необычного  гула.

      Сажать самолет с таким весом было нельзя. Экипаж вырабатывал топливо над аэродромом. Сколько продержится самолет в воздухе, никто не знал. Никто не знал, что может случиться в любую следующую минуту.
 Командиры экипажей других самолетов оставались в кабинах и были на связи, слушая радиообмен. Все остальные прекратили работы и небольшими группами стояли на бетонке.
    
     Техники ТЭЧ (технической эксплуатационной части) тоже вышли из своих лабораторий. Начальник ТЭЧ вызвал к себе в кабинет инженера Хадарцеву.
     - Зоя, начал он. У тебя, кажется, там отгулы накопились. Поезжай домой, отдохни.
     -Что- то, Вы, товарищ майор, сегодня добрый такой. И на чем это я поеду, автобусы пойдут на обед через два часа только?
     - Никакой я не добрый. Просто Вы ….. выглядите устало, нашелся начальник. –А уедете на моей машине, она как раз сейчас отправляется в жилой гарнизон… по делам.
     Обрадованная женщина мгновенно собралась и села  в машину. Водитель молча довез ее до самого подъезда и, не говоря ни слова, умчался назад.

     Прошел еще час. Каждые двадцать минут самолет проходил над полосой. Казалось, положение стабилизировалось. Появилась надежда, что все обойдется.

     Война войной, а обед по распорядку. По стоянке шел автобус, собирая людей. Начальники отрядов, групп отправляли подчиненных, сами оставались на аэродроме. Невзирая на объявление – Всем на обед, часть состава оставалась на своих местах. Между Хадарцевым и руководителем полетов шел непрерывный радиообмен. Топливо вырабатывалось медленно, и до нормальной посадки было еще часов десять.

 Два года назад с экипажем подполковника Потапова был случай, когда «отбой» вылету произошел после его взлета с максимальным весом. Все заявки на пролет воздушных зон отменились автоматически. Экипаж вынужден был более десяти часов вырабатывать топливо полетом по «кругу» над аэродромом. Но тогда самолет его был исправен.

      Вскоре стало понятно, что какое то решение принято. Все пожарные расчеты были расставлены вдоль полосы. Санитарная машина  с врачами у центральной «рулежки». Автокран из ТЭЧи покинул свою стоянку и переместился ближе к рулежной полосе.

 На всех самолетах полка работы прекращены. Несвойственная аэродрому тишина повисла в неподвижном воздухе. Командующий приказал выполнить посадку, невзирая на возможность поломки. Просто дальше рисковать экипажем было нельзя.

      Опять послышался хлопающий звук, и над лесом увидели силуэт  машины. Это заход, поняли все сразу. Самолет все ближе и ближе. То, что они шли ниже обычного, было понятно. Летчик не сажал, а «притирал», летящий «на честном слове» металл. Возможности  второго захода уже не было.

      Обычного, при посадке, облачка дыма от колес тоже  не было. Самолет просто катился по бетону. Катился долго, все мы знали, что экипаж сейчас тормозит самолет, до самого конца полосы.

 Освободив полосу, командир получил команду на выключение двигателей.

    Машина командира полка первая подъехала к стоявшему самолету, потом к нему подтянулись все остальные. Со стоянки катили стремянку, чтобы экипаж спускался не по аварийному трапу, а «нормально, как все люди».
     Самолет поставили под охрану до приезда представителей завода и КБ.
     Обычно, скупой на похвалу, Гладков обнял командира корабля.
 – Молодец, давай в машину.
      В штабе экипаж продержали не долго. Предварительный разбор был короткий.  Конструктивно – производственный дефект. Экипаж описал характерные признаки происшествия и был отвезен по домам.

      Зоя удивилась раннему приходу мужа.
- Вот тебе на. А говорил, ночью вернешься. Зато у меня сегодня отгул, я все белье перестирала, обед сварила и в кино иду,….можно, а то  шеф сказал, выгляжу устало.
 - Конечно, иди, только вот что. Ты купи мне бутылку, а сама иди в кино.
- Так у нас же в магазине один коньяк. За водкой в деревню я не поеду.
- Купи коньяк и иди в кино.
- Хорошо, хорошо, я быстро.
Зоя оставила мужа с коньяком, он выпивал очень редко и ее не обеспокоил этот каприз.
      После фильма она еще постояла на улице  со знакомыми, пока к ней не подошла соседка.
- Ну, как твой? Уже отошел или еще переживает?
- Что ему переживать?
- Как что? С того света прилетел. У него двигатель в воздухе взорвался. Говорят, чудом уцелели.

        В детской комнате был погром. Дети делали, что хотели. На кухне сидел ее муж, бутылка коньяка почти опустела.

- Боря, почему ты мне не сказал? Я, что от других должна все узнавать?
- А что говорить? Все обошлось.
        Потянулся, так что хрустнули кости. Что то, сегодня я устал, пойду спать.
      Через несколько минут он спал, в том же положении, в каком лег.
       Зоя убрала и помыла посуду. Накормила детей. Потом все вместе прибрали комнату. Наконец  в доме стало тихо.

      Остатки коньяка  она выпила залпом. Обожгло горло, но быстро прошло. Чистый стакан поставила в шкаф и прошла в спальню.
 Муж лежал уже в другом положении. Раскинутые руки заняли всю кровать. Она не смогла его поправить, боясь, что может проснуться. Так и просидела до утра, облокотившись на тумбочку, изредка вздремывая. О чем она думала в эту ночь, глядя на спящего летчика? Зоя редко рассказывала о своих переживаниях, даже седую прядь обнаружила не сразу. Просто в ту ночь она поняла в какой близости от беды был и он, и они все вместе. Фраза « беда всегда рядом» обрела реальность.

      Проснувшись, муж удивился.
- Ты уже встала? Ты знаешь мать, действительно устало выглядишь. Может, еще отгул возьмешь?
- Отстаньте от меня со своими отгулами. На работе отдохну.

       Конструктивно – производственный дефект подтвердился, но для окончательного вывода надо было найти улетевшие в тайгу лопасти двигателя. Вертолет МИ-8 доставил поисковую группу в ближайшую, к месту предполагаемого падения винтов,  деревню. Очередность поиска расписали по экипажам. Наша  группа Дьяченко была второй.

      При разборе летного происшествия было указано на ошибки экипажа, но они все затмились спасением машины. Посадить самолет приказал Командующий, невзирая на опасность развалить машину при приземлении.

     Вскоре Хадарцев стал первым в полку кавалером ордена Красного Знамени, весь экипаж тоже получил правительственные награды.
 
    Наш же экипаж собирался в командировку на трое суток на поиск пропавших винтов.  Командир экипажа майор Дьяченко довел изменения. Штурман в командировку не летит. По лесу ходить, допуск не нужен. Из штурманов полетят Ибрагимов и Коваленко.
 Новый оператор был из «тотальников», так называли призванных на два года лейтенантов. Они закончили институт, получили звание лейтенант запаса и военкоматы заполнили штаты.

       Вертолет летел на неприлично малой высоте (по самолетным меркам). Сухой паек на три дня, плащ – накидка, резиновые сапоги и ружья (у кого есть). Невзирая на дождь, я обулся в лыжные ботинки, поверх которых новые химчулки. В экипаже обувь оценили как шутку и все спрашивали: - А противогаз где? Армейское мышление еще не доросло до смешанной формы одежды.

       На площадке приземления нас уже ждал мой бывший экипаж Коробкина. Они коротко ввели в курс дела. Винты нашли местные жители. Нам поиск рекомендовали начинать от этой точки. Искать надо редуктор. Причина поломки возможно в нем.
 Дьяченко достал карту и попросил Николая Давыдовича показать, какие квадраты они уже обследовали. Коробкин рассмеялся, сказав, как в лес войдешь, так и увидишь свои квадраты. Я догадался, что они не слишком прочесывали лес, и надеялся, что мы немного отдохнем. Выяснилось, что я сильно ошибался.

      После устройства на постой в местном клубе с печкой, мы вышли на первый маршрут.
Винты, по самую ось, были в земле. Верхушки деревьев срезаны гигантской бритвой, показывая, откуда прилетел подарок.  Мы разошлись на расстояние видимости и ….. началось.
         12,5 км туда и обратно. Протяженность маршрута  25 километров, в первый день прошли легко. Вечером короткое подведение итогов и ужин. Сало с картошкой, найденные грибы, и ….две бутылки водки (для согрева). По одной выпили все. Остатки командир отобрал и вручил трем  радистам свехсрочникам, которые были значительно старше нас.
- А Вы, Ибрагимов, перешел он на официальный тон, рисуйте боевой листок. Вот Вам бумага, карандаши и итоги дня.
Через час листок висел на экране, а мы в одежде   пытались уснуть.

        Второй день поисков тоже ничего не дал. Высокая лесная трава, хлестала по поясу, деревья и кусты сбрасывали капли воды. Никакого хруста ветвей под ногами. Влажность сто процентов. Выручали армейские плащи.

        Во время привала я отпросился у командира на несколько свободных минут. Дело в том, что на маршруте я увидел свиль на дереве. Если бы это была береза, то спокойно бы прошел мимо. Свиль был на толстом стволе ольхи. Случай настолько редкий, что остался единственным за все мои походы по лесам. Пять минут работы и пятикилограммовое чудо природы у меня в мешке.
- Ну, нашел что то? Командир взглянул на мой распухший вещмешок.
- Да. Пять килограмм серебра.
- Не может быть. Все обступили меня. Я развязал мешок, и возглас разочарования был наградой. Но командир заинтересовался.
 - А почему серебра?
- Дело в том, что свили имеют цену по весу серебра и вывоз за пределы области запрещен.
- А где их принимают? Вновь заинтересовались  в группе.
- Нигде. Цену имеют изделия из свиля и поэтому его надо еще сделать. Вот из этого можно вырезать косолапого, покрыть лаком и поставить на пианино.
- А пианино есть. Какого цвета. Может они не подойдут друг другу.
- Концертное. Цвет черный. У нас обои красноватые и медведь тоже будет такой, ольха же. И еще, черному цвету идет все.
- Теперь понятно, почему наша морская форма черная, чтобы к каждой морде подходила.
- Подъем. Хватит травить. Вперед цепью.

        К вечеру энтузиазм поубавился. Не найдено ничего. Зачеркнут еще один безрезультатный квадрат. На одном из привалов «тотальник» Коваленко упал в траву и изрек.
- Все командир. Я больше не могу. Я сейчас даже на….Бриджид Монро не соблазнился бы.
- Ну, если ты Бордо с Монро перепутал, то верю. Отдых 15 минут и назад.

        Вечерний ужин прошел по прежней схеме. Скинулись на «сугрев» и неожиданно узнали, что за два дня мы прикончили все запасы. Новый боевой листок повис на экране. Печь жарко натоплена и обложена мокрыми сапогами и носками.
        Утром всем дано указание, помимо поиска, собирать грибы, стрелять дичь. Кое кто уже разочаровался в охоте. Диких зверей и дичи мы еще не видели. Один из охотников, чтобы не оставлять ружье в клубе, предложил мне:
- Заки, хочешь поохотиться, может настоящего Мишку завалишь, а не деревянного.
 Я с радостью согласился, мне рассказали «охотминимум», и я целый день таскал «железяку».

        К вечеру вышли на заброшенный сельский сарай. Рассыпанный горох указывал на существование склада. Стаи диких голубей даже не пытались взлететь при выстреле. Все были битком набиты разбухшими шариками
 
       Итогом поиска стал мешок с маслятами. С ужином возились дольше, но вышло сытнее. Опять рисую боевой листок. Я еще не знаю для чего это все и не стесняюсь в картинках и  стихах на своих друзей. У всех гудят ноги от сапог. Неожиданно узнаем, что к химчулкам грязь не пристает. Мне легко в ботинках, никто не подшучивает над моей обувью.

       Плотный туман закрыл не только солнце. Четвертый день поиска можно считать пропавшим. Надежды на прилет вертолета нет. Продуктов тоже. Собрав немного денег, посылаем двух (самых молодых) к ближайшему дому купить картошки. Через минут десять они приходят. Полведра картошки, остатки маслят, заветренное сало все идет в дело. Неожиданно приходит старушка. Может быть, и не совсем старушка, но возраст не определить. С порога начинает причитать.
- Родненькие мои. Вы уж простите старика моего дурного. Совсем из ума выжил, клятый.
- Что случилось, мать? Говори толком.
- Как что? Денег то он с вас взял. У самого сын служит на Тихом окияне. Я ему и говорю: чтоб у тебя  язык поганый отвалился, денег спросить.
- Да не просил он денег, мы сами дали, так примерно.
- Так, сыночки. Картошки берите сколько надо, я вам еще молока принесла. А таратайку свою не ждите, мряка еще и завтра будет.
 
         Свалившееся богатство подняло настроение, идем на поиск уже не только частей двигателя. Грибов в лесу огромное количество, но мы собираем только хорошо известные.

         Мне удалось подстрелить «синию» птицу. Один из охотников говорит, что это птица удачи и съесть ее надо одному.

         Вечером я готовлю свою добычу. Под перьями темный кусочек. Целый час  плавания в кипятке нисколько не улучшают вкуса.
После сытного ужина, что- то не хочется грызть жесткую, как резину, добычу. Я начинаю угощать других, но никто не хочет и один пробалтывается говоря: - Я соек не ем. Сойки относятся к семейству вороньих, я их не ем тоже.

          Итоги поиска неутешительны. Пятый день начался с тумана. К обеду воздух чуть прогрелся, и мы увидели пятно солнца. Хорошо что не успели уйти далеко. Звук долгожданного вертолета вернул нас обратно. Быстро собираем вещи и бежим к машине.
         Шагов за десять я спотыкаюсь в своей обуви. Химчулки не приспособлены к бегу. В грязи что то блестит. Я поднимаю предмет и зову командира. Он молча смотрит на шестеренку из светлого металла. Видны явные удары зубила.
Может быть это следы диверсии. Сменный экипаж тоже осматривает находку. Рядом видны следы тележки или тачки и ничего более. Командир забирает находку, и мы грузимся в вертолет.

         Больше всех досадует наш «тотальник».
- Надо же. Столько километров  отпахали, а в ста метрах от деревни нашли. Везет же людям, и серебро он нашел, и запчасть от летающей тарелки.
 Да и еще наверно премию дадут.

         Командир поясняет, что в армии премий не дают.
- В армии дают награды и объявляют взыскания, читайте дисциплинарный устав, лейтенант.

      На следующий день узнаем, что находка действительно от двигателя, но появление ее на поле  имеет другие причины. Школьники  нашли в лесу предмет нашего поиска, редуктор турбины. Пытались разобрать на месте, но удалось только срубить топором одну шестеренку. Потом все погрузили на тележку и увезли в школьную мастерскую. Шестеренку потеряли по дороге. Редуктор был срочно доставлен в полк и отправлен на завод. Версия производственного дефекта подтвердилась. Самолет восстановили через две недели.

       Заканчивался семидесятый год. Наступила пора экзаменов, собраний и конференций. На одном из партийных мероприятий я увидел свои боевые листки на отдельном стенде. Оказывается, командир их собрал и сдал в политотдел. Мы оказались единственным экипажем, который занимался политработой в командировке. Замполит полка подполковник Хватов отдельно отметил наш экипаж.

       Новый год встречали более широко, чем раньше. Надо было поздравить многих знакомых. Выступления в художественной самодеятельности со своими стихами приобщило и жену к общественной работе. Когда в эскадрилье готовились к концерту, то я решился прочитать и   свое стихотворение.  До этого я выступал только с известными стихами поэтов. Это гарантировало успех. Впервые предстояло вынести на суд слушателей новое и свое. Присутствующий в гарнизоне корреспондент газеты «На страже Заполярья» попросил у меня текст. Потом я увидел их в короткой статье о себе. Неожиданно данный факт стал причиной новых обязанностей. На одной из предварительных подготовок начальник штаба эскадрильи передал приказ явиться мне к командиру полка. Гладков никогда не утруждал себя долгими объяснениями.
- Слушай меня внимательно. Начальнику Вологодского Гаи присвоено звание полковника. Часть наших руководителей гарнизона приглашены на мероприятие. Я поручаю написать приветственный адрес в стихах. Чтобы все было в меру, юмор и поздравление. До конца дня закончить. Вопросы есть?
- Сочинить не сложно. Но украсить приветствие может только художник. Это  Кашин. Вдвоем к вечеру сделаем.
Тут же друга «выдернули» из эскадрильи и к концу дня мы закончили оформление. Командир остался доволен. С этого времени все дни рождения начальства стали моей головной болью. «Придворным» поэтом быть не хотелось. Надо что- то делать. Писать я стал резче, порой издевательски. Странно, но это только добавило количество заявок. Причину я понял позже. Дело в том, что все эти поздравления читались в разгар застолья. Читал обычно старший начальник. А он мог и жестко пошутить. Он имел на это право, а вот обижаться у подчиненных таких прав не было. Сложно все это.

           Круг интересов потихоньку расширялся, к сожалению быстрее круга возможностей.  Увлечение радиотехникой прошло вместе с деньгами на запчасти. Несколько радиоприставок, сделанные совместно с оператором РТР Мелиневским  позволяли слушать и милицейскую волну и радио аэродрома. Я и не знал раньше, что эфир так плотно забит станциями. Антенные усилители к телевизионным приемникам не намного улучшали изображение. Увлечение резьбой по дереву еще оставалось, лес рядом. По вечерам я срезал лишнее с заготовки кресла и где-то через год почти, закончил сиденье с обрамлением гепарда вместо спинки. Дочь стала боятся открытой пасти «зверя» и мы убрали кресло на кухню.

       Почти все холостяки переженились. Ваня Шамаев привез свою избранницу в год рождения нашей дочери. Мы часто встречаемся.  Тамара оказалась похожей на давнюю знакомую не только внешне.  Ее бескорыстие порой просто поражало. Но я никому не говорю о совпадениях. Не все можно рассказывать даже близким. В семьях однокашников ждали  уже по второму ребенку. Жизнь раскручивала спираль времени, обнажая все новые и новые события. Рафик Ямалутдинов придумал самое оригинальное имя будущей дочери.
-Если родится дочь, то будет Индира, в честь премьера Индии. Товарищ мог позволить себе желать рождение дочери, сын у него уже был.

       Январь выдался холодным, снежным и беспокойным. В штабе Авиации Северного Флота установили аппаратуру для приема изображения Баренцева моря с наших самолетов. Полеты по замкнутому маршруту утомляли своим однообразием.
 После выхода на остров Кильдин, ( у Кольского полуострова) экипажи в течении нескольких часов находились в пределах видимости локаторов. Трансляцию изображения по радиолучу вели  с необходимой периодичностью.

      15 го числа сигнал тревоги собрал весь состав у штаба полка. После проверки экипировки большинство было отпущено по домам. Экипажу же командира эскадрильи Растяпину предстояло вылететь на трансляцию надводной обстановки для штаба.  Однокашник Рафик Ямалутдинов прибежал с небольшой температурой, он чувствует себя плохо, но молчит. Недавно назначенному на должность просто неудобно отказываться от полета. При плановых полетах врач непременно бы обнаружил больного.
 Мы расходимся.

       Утром шестнадцатого долго стоим у штаба, ждем построения. Впервые время построения прошло, а командиров нет. Я обращаю внимание на какую то нервозность и выражение лиц. Обращаюсь к своему радисту.
- Леш, а что это все такие «смурные»?
Он не курит, поэтому мы стоим поодаль от всех.
- Сейчас ты все узнаешь и тоже будешь такой же.
Я не спорю, потому что радисты самый информированный народ в полку.
 Наконец раздается команда- Становись!

       Командир полка выходит  на середину.
-Вчера, начинает он медленно, - Потерпел катастрофу самолет Ту -95 нашего полка. Экипаж выполнял полет на трансляцию обстановки в Баренцевом море. На высоте 9000 метров на двигателе возник пожар. Средств пожаротушения оказалось недостаточно для его прекращения. После выключения двух двигателей самолет перешел в неуправляемое снижение и столкнулся с водной поверхностью. Экипаж составе: подполковника Растяпина А.Г, майора Бабкина И.И, капитана Дьячко П.А,капитана Кириченко Л.И, капитана Шаталова П.А, старшего лейтенанта Ямалутдинова Р.М,капитана Пичугина В.А, капитана Михайлова Е.А, лейтенанта Осипова А.А, лейтенанта Федотова П.Р, старшины Пилюгина Н.И, старшины Пинчук В.К- погиб.
 По данным постов ПВО место падения в 40 километрах от острова Кильдин. Там сейчас работают спасатели, в море шторм. Пока никаких следов обнаружить не удалось.
Полеты полка прекращены до выяснения всех причин. Личный состав переходит на наземную подготовку. Работает комиссия Авиации. Выводы будут доведены до всего личного состава. Личный состав в распоряжение командиров.

        Полковник Гладков покинул построение. Ему, замполиту и врачу части предстояло самое тяжелое дело в авиации. Посетить семьи погибших.

       Я не могу осознать случившееся. Такого просто не может быть. Ведь наш самолет и при отказе двух двигателей может лететь. Только вчера мы толкались в одном строю, пытаясь согреться. Молодые и здоровые ребята ничего не смогли сделать. Как же теперь будут жить семьи?  Множество вопросов, версий и все без ответа. Свыкнуться с мыслю о непоправимости было невозможно.

        Занятия  в учебной базе длились недели две. Комиссия нашла ошибки в графиках выдерживания высот при отказе двигателей.
Недостатки при подготовке самолетов к полетам, недостатки в организации полетов. Проверки знаний на внеочередных экзаменах показали, что не все знают действия в особых случаях наизусть. По каждому пункту недостатков были приняты решения по их устранению. Напряжение было выше чем при полетах. В этом был психологический резон. Шок прошел.
Надо было поднять уверенность личного состава и в своих силах и в надежности самолета. В конструкторском бюро Туполева смоделировали ситуацию с экипажем и выдали свои рекомендации. Выяснилось и то, что графики области возможного полета были рассчитаны не для нашего самолета. Поэтому их немедленно у всех отобрали и уничтожили. Взамен выдали новые. Различие в аэродинамике разведчика и «бомбера» было существенным.

         Когда бесполезные поиски прекратили, в гарнизон прилетел Командующий Авиацией генерал лейтенант Кузнецов.
Он прибыл за штурвалом  самолета ТУ-16. Участник войны продолжал летать, и уже этим  был непререкаемым авторитетом для всего личного состава.

         Весь полк собрали в зале нового дома офицеров. Командующий зачитал приказ Министра Обороны о признании экипажа погибшими при исполнении воинского долга. На этом собрании он озвучил наиболее вероятную версию происшедшего. Совпадение многих неблагоприятных факторов в сумме привело к трагедии.
 Очень подробно были проанализированы все доклады экипажа, все его предполагаемые действия.
Так называемый «черный ящик» не был найден, и это было причиной разбора нескольких вариантов. В результате  анализа  создалось впечатление, что у экипажа был шанс на спасение. Сомнения в ненадежности самолета тоже были развеяны. Командующий свою задачу выполнил. В конце беседы он отвечал на вопросы. О возможности найти самолет ответил так.
- В этом районе мы девять лет искали подводную лодку. Дело в том, что дно Баренцева моря очень сложное. Огромные провалы, щели в скалах являются продолжением береговой черты. Самолет отыскать, скорее всего, не удастся.

         В полку был создан штаб по организации помощи семьям погибших. Вся авиация Северного Флота собирала деньги на организацию приезда родственников, похороны и помощь вдовам. Предусмотренных официальных выплат, в таких случаях, не хватало ни на что. Сумма сдаваемых денег в полку была в пять раз больше, чем в других. Наши однокашники помимо всего решили собрать отдельно по пятьдесят рублей на счет только что родившейся дочери Ямалутдинова.
Индира, так назвали ее, родилась через три дня после гибели отца. Жена вспомнила, что Рафику очень нравилось имя индийского премьера  Индиры Ганди, и она без колебаний назвала дочь.
       На небольшой инцидент никто особо не обратил внимания. У одного из однокашников не было денег в момент сбора, и его дополнительный взнос остался неоплаченным.

       Символические похороны состоялись на новом кладбище. Отлитый из бетона памятник  с чайкой на самом верху определил место памяти. Фотографии молодых ребят укоризненно смотрели на нас при каждом посещении, и возложении цветов по праздникам.

       Поминки организовали в летной столовой, в зале где очень часто гремела музыка, встречая экипажи после выполнения новых, для полка заданий.

       Не все достойно выдержали трагедию. Один из капитанов был уволен по несоответствию. В пьяном виде он, начал спорить с Командующим о причинах катастрофы, и был излишне дерзок.

      У меня в портфеле была  фотография таблицы области возможного полета и расчета топлива.  Запомнить ее всю целиком нельзя. Цветными карандашами я закрасил опасные участки и попытался запомнить хотя бы через десять тонн расхода топлива положение линий графика. В критической ситуации смотреть на эту таблицу некогда. Отклонение температуры, давления, влажности и многое другое  от стандарта было учтено областью «запаса».
 Области полета при заходе на посадку с отказавшими двигателями я нанес на отдельные схемы в масштабе.  Так мне стало значительно легче представить траекторию снижения. Большое количество справочной документации пришлось подбирать самому, без каких либо указаний. Незнание хоть одного параметра полета могло стать губительным. Я не знал когда стану летать с первого места официально.
 Начальство не афишировало будущие назначения. Наш экипаж вообще отправили в отпуск.  План  работы и отпусков продолжал выполняться не взирая ни на что.

         Выяснилось, что есть возможность  получить направление  в дом отдыха. Раньше о таких благах мы и не слышали.  Любые бумаги льгот оседали на Севере. Мы принимали это как должное. Там действительно трудно служить. По семейной путевке я собирался в Сочи.
Дома оставалась бабушка  с правнучкой. Первый раз мы ехали в отпуск действительно отдыхать.  С собой я взял транзисторный приемник и преобразователь частоты. Приставка позволяла слушать иностранные станции вне разрешенного в стране диапазона волн. Слепое принятие существующего положения в стране давно прошло. Запрещенные книги Солженицина вносили сомнения в устоявшееся мнение. Но все хорошо понимали, что говорить об этом никому нельзя. Даже друзьям. Я уже догадывался, что не все однозначно как говорится в официальных документах. Успокаивало одно. Возможно, что по другому пока просто нельзя. Действительно, при желании можно оправдать все. Даже с женой я был осторожен в словах. Не из- за того, что не доверял. Просто она по наивности своей могла непроизвольно выдать тему обсуждения. Я хорошо помнил, что в соседнем полку летчика сняли с летной работы только за то, что он рассказал содержание передачи «Голоса Америки».  Это понимал и Боря Мелиневский, с кем мы и собирали свои самоделки.  Мы никогда не делились ни с кем услышанным и продолжали получать летные характеристики в книжках, что политику КПСС и Советского правительства понимаем и всецело поддерживаем.Что в общем и было правдой. А иначе просто было бы нельзя выполнять свою работу  с максимальным напряжением.

         Ежемесячные занятия по марксистко- ленинской подготовке были  направлены на поддержание сложившегося мировоззрения. Мы понимали, что идеология, костыль при больных ногах. Но изменить порядок невозможно, а может быть и не нужно.

ШТУРМАН КОРАБЛЯ

       Ехали с приключениями. Снежные заносы остановили поезд в Армавире, и мы половину дня гуляли по городу. В ресторане обедали картофелем фри  и вином «Черные Глаза».
       Директор санатория Кудепста в Адлере сразу предупредил, что зимой они работают как турбаза. Мы записались на все походы, соблазнившись значком «Турист СССР», обещанным за пять  хождений по горам.  Нам нравилось все. Погода, сервис, танцы под миниоркестр, теннис. По вечерам слушали музыку через радиоприставку. В биллиардной всегда много народу, да и курят там много. Меня всегда интересовала эта игра, но оставлять жену одну не хотелось.  Подошло время Дня Советской Армии. Согласно графику в этот день должен был состояться поход в Дзыхринское ущелье. Отказаться нельзя, так как с довольствия уже сняты. Мы облачились в штормовки, горные ботинки, взяли с собой сухой и праздничный паек и вышли на маршрут.

      Путешествие начиналось в автобусе. За одно прослушали лекцию о форелевом хозяйстве за окном. Километровый спуск прошли пешком и легко. Кустарник самшита не давал скользить вниз. Неизвестные сорта деревьев остались на склоне. Внизу ущелья протекал ручей, и зеленая поляна была идеальным местом для встречи праздника. Полотно брезента заменило стол. Весь паек был сложен по салфеткам. Человек сорок семей военных были намерены именно в поле отметить день рождения Советской Армии, и поэтому  на столе выросли грибы бутылок и стаканов. Присутствующий фотограф увековечил всех до застолья. Тосты за рода войск плавно перешли в разряд «за дам». Все пили свои напитки, компота не было. Наш портвейн оказался крепким и розовым. Незнакомые пары  постепенно превращались в лучших друзей. Все были красивы и молоды. Даже несколько женщин  бальзаковского возраста старались ни в чем не уступать молодежи.

        Приятная компания не собиралась расходиться. Экскурсовод уже несколько раз напоминал о времени. Автобус наверху, надо только подняться по склону до наступления темноты. 

        Наконец стол убран, пустые банки, бутылки и прочие отходы сложены в специальные мешки. Их тоже надо вынести наверх. Процессия сразу растянулась на десятки метров. Оказалось, идти в гору очень тяжело. Вечнозеленые ветки кустов ломались в руках.
Ноги скользили и предательски отказывались повиноваться. Мы с Ириной бойко прошли половину и, держась за  сосну, отдыхали. Несколько мужчин пытались втащить на гору одну из самых активных женщин застолья. Она практически им не помогала. Открытым ртом, хватая воздух, кричала.
 - Пристрелите меня, я больше не могу.
 Горы отвечали шумом ветра и мелкими брызгами  влаги неизвестного происхождения. Дотащив ее до нас, женщину посадили лицом вверх, спиною к дереву, а сами упали, словно небрежно спиленные стволы. Я пообещал, что как только помогу жене выбраться из ущелья, вернусь за ними.
 - За одно узнай, сколько людей сдохло здесь? Попросила дама.
Мы двинулись дальше, но уже не в гору, а наискосок к линии подъема. Так и вышли к месту стоянки автобуса. Здесь же стояли контейнеры для мусора.

         Когда вся группа поднялась на вершину, мы увидели последние лучи солнца. Темнело очень быстро, на базу вернулись при свете фар.

 Экскурсовод пригласил всех на праздничные танцы, но желающих, почему то, не оказалось.
 Дело в том, что до своих  номеров надо было пройти еще сто девяносто ступенек вверх. Мы каждый день их проходили по несколько раз, и не считали это проблемой.  На следующий день большинство из этого заезда отказались от дальнейших экскурсий по горам. По путевке отдыхал также один из наших летчиков.
 Две бутылки знакомого портвейна я приготовил к обеду и отправился на поиски Аркадия Красносельких, своего однополчанина. К моему огорчению его на базе не оказалось. Жена категорически отказалась поддержать меня.
 -  По состоянию здоровья. С меня ущелья хватит.

          Сорок дней со дня гибели экипажа запомнились отвращением к любого цвета портвейнам. Я сидел на балконе своего номера до полного уничтожения запаса и до глубокой ночи. Когда наступило полное безразличие к окружающему миру в целом, осторожно переместился к своей кровати. Другого «антистресса» еще не придумали.

          На заключительном собрании отдыхающих директор базы отдыха объявил.
- Почти весь заезд участвовал в четырех походах. Решением администрации, мы засчитываем пятый маршрут за ежедневное преодоление ступенек из номеров до столовой и обратно. Всем вручается значок «турист СССР» и удостоверение к нему. Поздравляю.

           Обратная дорога была менее интересной по причине отсутствия денег. Дома обнаружили всего несколько копеек в кошельке.

           Сразу после выхода из отпуска меня представили новому экипажу в качестве штурмана корабля. Оказывается, что методсовет при командире полка рекомендовал мою кандидатуру. Я понимал, что катастрофа стала причиной продвижения. Еще было понятно, что спокойная жизнь на этом кончилась. Вот теперь действительно работа будет на первом месте, даже в буквальном смысле слова.

           Командир Василевский, правый летчик Калашов, вторым штурманом назначили закоренелого холостяка Василенко. Бортинженер Симонов и старший техник Симоненко. Оператор радиотехнической разведки Филь. Радисты и командир огневых установок из сверхсрочников и оператор радиоразведки из матросов срочной службы. С этим экипажем нам надо было пройти все допуски к боевой службе в течении года.

          За время нашего отпуска  в полку «устранили недостатки» и приступили к плановым полетам. Вдовам предоставили выбор места жительства и обещали квартиры в городах Союза, кроме Москвы и Ленинграда.
          Мой кандидатский стаж заканчивался, и я был принят в партию без единого замечания в характеристиках и без упоминания национальных черт характера.

          22 апреля в контрольном полете по маршруту получил допуск к самостоятельным полетам днем. Контролирующий капитан Заблоцкий был доволен, я тоже. Я уже заметил, что инструкторы радуются как родители при хорошей оценке детям.

          Майские праздники были вновь омрачены сообщениями об авариях и катастрофах в авиации.
В Прибалтике самолет упал на детский сад обкома КПСС, погибли дети и воспитатели. Создалась такая аварийная обстановка, что Командующий Авиации ВМФ маршал Борзов И.И на две недели прекратил полеты. Особенностью катастроф этого периода было то, что гибли инспекторы и командный состав. Причину я не понимал.
 Как могли допускать ошибки те, кто учил других. Нелепость. Истинную причину пойму значительно позже. А пока надо было вновь собрать всех однокашников и «обмыть» звание капитана. Многие это уже сделали несколько раньше. Банкет был скромным, время одновременного присвоения звезд прошло.

           13 мая два экипажа ТУ-95  Балюкова и Новикова ушли на задание в Норвежское море. Помимо воздушной разведки,  им предстояло выполнить воздушные  фотострельбы.
В составе ведущего экипажа, наш правый летчик Калашов В.Н. Экипаж ведомого, капитана Новикова недавно получил все допуски и только начинал самостоятельные полеты. Правым летчиком Албул, владелец первой в гарнизоне машины Жигули белого цвета. Когда выруливали на исполнительный старт, Албул пошутил еще.
- Взлет в тринадцать часов, наш самолет тринадцатый в ряду, а у меня адрес еще, дом тринадцать и квартира тоже тринадцать, должно повезти
 Может быть, им и повезло бы, если еще не одно обстоятельство. В гарнизоне выполнялись тренировки по парашютному спорту.
 Летчик с самолета парашютистов АН-2 капитан Куц тоже был на борту в экипаже Новикова. Однокашник уговорил командира взять его с собой.

          Первая половина полета прошла  в обычном режиме. На обратном пути экипажам предстояло выполнить фотострельбу по  взаимным силуэтам машин. Ведомый, идущий ниже на  сто пятьдесят метров, доложил, что стрельбу закончил.

          Ведущий экипаж  не смог «отстреляться», из за мешающего солнца. Дав команду на перестроение, Балюков спокойно продолжал полет.
Экипаж Новикова, считая что прошел под самолетом ведущего вперед,  перешел в набор высоты. На несколько секунд экипажи потеряли видимость друг друга. Этого оказалось достаточно для столкновения. Машина ведомого прошла своим многометровым килем между двигателей ведущего. Поврежденная часть киля сохранила управление. Хуже было у Балюкова.
 Загнутые лопасти одного двигателя привели к автоматическому отключению. Другой двигатель экипаж отключил через несколько секунд из за угрозы взрыва. Два работающих двигателя на одной стороне могли тянуть машину в горизонте.
 Однако загнутые лопасти остановившихся продолжали вращаться от встречного потока и не могли быть «зафлюгированы» уже никак. Потоки ненормативных докладов фиксировали вращающиеся катушки бортовых магнитофонов.

        Чтобы удержаться в горизонтальном полете Балюков и Калашов  боролись с сопротивлением, развернув штурвал  «рогами» вниз. Два оставшихся двигателя, на максимальной тяге сохраняли возможность полета. При любом их отказе экипаж был бы обречен.

         До ближайшей точки на своей территории оставалось четыре часа полета.
На КП аэродрома и Авиации Флота специалисты просчитывали поведение самолета с такими повреждениями в различных режимах. Самым опасным участком предполагали посадку. При уменьшении скорости полета могло не хватить запаса рулей.  На аэродромах все средства спасения были приведены в готовность. О посадке «дома» не было и речи. Схему захода на посадку изменили в интересах работающих двигателей. Отсутствие бокового ветра спасло экипаж, «запаса» рулей хватило. Посадку произвели «с хода».
        После выключения двигателей экипаж спустился по трапу на землю. Правый летчик  подошел к двигателям – спасителям и поцеловал каждую лопасть винтов. Толпа контролирующих и начальствующих окружила экипажи.

        Новикову же не пришлось особенно стараться. Запаса рулей хвостового киля хватало на всех скоростях, несмотря на повреждение. Никто не заметил как один из экипажа смешался с техниками и исчез. В Вологду капитан с  АН-2 прибыл на поезде.

        Командующий  разогнал всех по местам. Экипажи привезли в штаб, предоставили комнату в классе объективного контроля.
- Вот вам всем бумаги, ручки. Подумайте хорошенько, обсудите. Все, что считаете важным, напишите. Мешать вам никто не будет,….пока не закончите.

        Оставшись одни, начали обсуждать общую версию случившегося. Явную вину свою как то не хотелось признавать, долго искали смягчающие обстоятельства.
 Никто не обратил внимания на закрытый стол специалиста объективного контроля.
Работающий магнитофон  записал каждое слово.

         Комиссия по расследованию начала свою работу. Экипажи на транспортном самолете доставили в Федотово, где они и ждали результаты.
 Так как, происшествие было явно по вине летного состава, полеты не прекращались.

          Новое задание отличалось от всех предыдущих своей провокационностью. Шесть экипажей должны были уйти за полярный круг. Далее следовало снизиться до предельно – малых высот, выключить систему опознавания и пройти «веером по Европам».  Ясно было одно, что этот полет часть учений  ПВО страны.

          20 мая, в режиме радиомолчания, экипажи с десятиминутными интервалами, ушли на задание.
 В нашем экипаже контролирующим был штурман эскадрильи, майор Лебедев Н.Н. Он не мешал мне работать до самого полярного круга. Уже перед самым снижением поинтересовался, как- бы между прочим: - Насколько отличается фактическое время выхода на поворотную точку от расчетного. Я доложил, что на шесть минут, и спокойно продолжал работу. В эту же минуту мне пришлось узнать, кто я такой. И на какое расстояние меня нельзя подпускать к самолету и еще много интересных ограничений.       Вывод был один.
- Выйти на точку в расчетное время.

       Мои  возражения, что другие самолеты идут тоже в этом же потоке воздуха, и возможно они тоже идут с отличием в шесть минут, не принимались. Из за режима радиомолчания мы не могли узнать об их фактическом времени. Разворот с креном 20 градусов и шести минут нет. Уже  выполнив половину маневра, мы увидели следовавший за нами самолет на нашей высоте. Я молча показал рукой инструктору на инверсионный след. Инструктор только ухудшил ситуацию своим вмешательством. Чтобы восстановить интервал, точку прошли раньше. Я понял, что не всегда надо слушать инструкторов, особенно если контроль ими ведется эпизодически.

         На некоторое время  контролирующий оставил меня в покое и мы начали работу. Сразу после снижения наступила ночь. Наш экипаж следовал маршрутом через Татарстан.
- Надеемся штурман, только на тебя, обронил командир,- Может татары и не собьют нас, все таки твои земляки. Ты на всякий случай приготовь пару фраз на  татарском, типа «нихт шиисен».
- Вы командир, «нихт шиисен» приготовьте для Поволжья. Оно впереди.

         Сплошная темнота внизу «ослепляла». Факелы нефтяных вышек я видел впервые. Казалось вот- вот зацепим их. Ни луны, ни звезд.
 Работа радиоприборов была такой неустойчивой, что вся надежда только на непрерывное счисление пути. Я вертелся как белка в колесе, и все равно червь сомнения в правильности расчетов, копошился на дне  сознания. Мне не нравилось это чувство. Хотя я понимал, что оно помогает избежать грубых ошибок. Еще одна особенность штурманской работы. Сколько же их всего?

        Погода  менялась от этапа к этапу. Отдельные заряды дождя пулеметной дробью били по фюзеляжу. Болтанка усилилась настолько, что  чай в крышку термоса наливали на самое донышко.
- Ничего себе, май месяц, ворчал радист, - Так, чего доброго, и домой не пустят.

           Радист оказался пророком. КП Москвы передало приказ: По погодным условиям, посадка на Аэродроме «Гребень». Это означало, посадка в Энгельсе.

           Аэродром мне был знаком, и я спокойно подготовился к посадке. Инструктор дремал, и я не стал его беспокоить.  Проснулся он от тряски пробега самолета. Мне отдельно попало, что не предупредил инструктора о изменении задания. Вообще- то я и не собирался этого делать. Начальник должен сам определять этапы контроля. У него для этого есть все условия. Каждый должен делать свою работу, притом хорошо.

           На аэродроме выяснилось, что свободных стоянок нет, и некоторые машины пришлось поставить на грунт. Еще два экипажа, выполняющие другие задания, оказались здесь же.

           21 мая ушло на подготовку к перелету и разборам. Инструктор мой насчитал слишком много ошибок, глубоко озадачил меня, и исчез на сутки. Не все замечания были объективными, но это уже черта характера, а не квалификация.
 
          22 мая вылет оказался под срывом. На размякшем грунте колеса самолетов провалились, и ни один тягач не мог вытащить их.
Вылетать надо было обязательно, мы уже знали, что Командующий Борзов в гарнизоне и готовит разбор столкновения в воздухе. Выход нашли летчики.
На четырех запущенных двигателях самолеты «выползли» на бетон. Вылет состоялся по графику. Позади нас шел экипаж Голованова.

          Голованов, как и Хадарцев был осетином. Два человека из маленькой республики были очень разными. Первый спокоен, рассудителен. За эти качества его иногда назначали председателем офицерского суда чести.  Второй резкий, спортивный и горячий.

          Взлет и сбор группы прошел по схеме. Наш второй штурман Черникевич, спокойно работал с локатором, фотографировал экран на поворотных пунктах и пытался, в меру сил, определять  города по их засветкам. Обычный перелет. Даже мой инструктор не придирался ко мне, отсыпаясь после суточного отсутствия.

         Город Киров остался позади. Последний этап маршрута, впереди Вологда. Высота 9000 метров.

         - Отказ трех двигателей, снижение 30 метров в секунду. Пытаюсь запустить первый двигатель. Голос Голованова был спокоен. В одно мгновение рядовой полет превратился в кошмар.
         - Держи скорость, не теряй, прозвучал совет ведущего группы.
Никто не мог помочь экипажу, терпящему бедствие.
         - Высота семь, первый запустил, запускаю второй.
 Предчувствие беды чуть отпустило. Следующий доклад был самым неприятным.
         - Первый выключился, второй не запускается, снижение  30.
Было ясно, что самолет падает.
- Оператор! Слушай команду, произнес я  по самолетной связи. Включи режим непрерывного фотографирования экрана локатора. Подумав добавил.
-Запрос системы «свой – чужой» каждый оборот антенны.
Короткое –Есть означало выполнение команды. Большего мы сделать не могли ничего. По исчезновению отметки самолета с экрана локатора можно было бы точно определить место падения.

- Высота три тысячи, снижение продолжается.
- Экипажу, приготовиться к покиданию машины. Раздалось в эфире. Это руководитель полетов на нашем аэродроме подполковник Меленный вышел на связь. Обычно, это самое трудное решение. И принять его надо иметь мужество.
- Первый двигатель запущен, держу горизонт. Высота 2000 метров.
- Прекратить запуск второго и третьего. Неожиданно прозвучало в эфире с КДП.
- Понял, запуск прекратил, иду в горизонте, разрешите выход на точку.
- Вам 900 метров, всем экипажам: освободить эшелон 900.
Наш самолет был уже в районе аэродрома, мы заняли 1200 метров и выполняли полет по маршруту « большая коробочка»в районе аэродрома.
- На посадочном, доложил Голованов, удаление  десять.
- Выполняйте посадку.
Раздался в эфире незнакомый голос.
-Не успею, ответил осетин.
-Почему?
- Так у меня высота 900, вы же мне 400 не разрешали.
-Разрешаю 400 метров, готовьтесь к посадке, вновь голос руководителя.
По стечению обстоятельств наш экипаж оказался над полосой в момент подхода Голованова.
 Я лег на стекло и наблюдал, как неуклюже приближается аварийный самолет.  Вот уже половина полосы пройдена, а самолет продолжает лететь. Кончается бетон, а самолет летит. Мне кажется, сейчас он зацепит за верхушки деревьев и все.
- Ухожу на повторный. Голос Голованова охрип от напряжения.
Вся группа ждет на своих эшелонах, когда закончится эта дуэль со смертью. Еще напряженных пятнадцать минут повторного круга. Стало ясно, что экипаж не смог снизится с высоты. Ошибочные действия руководителя полетов были следствием вмешательства Командующего. Он также не имел права давать нестандартную команду о посадке. Принятие решения уйти на второй круг Головановым  было спасением.  В следующем заходе  руководитель напоминает экипажу особенности посадки на двух двигателях. Команды следуют непрерывно и завершаются.
-Посадку совершил, освобождаю полосу.
-Слава Богу, не стесняясь, говорит командир, и мы идем на посадку.
 
        Все экипажи собраны у дома офицеров. Каждый командир подходит к Голованову и находит пару слов для поддержки. Хадарцев жмет руку земляку и говорит:
- Тебе не кажется, что «косая» за нами гоняется?
На правого летчика страшно смотреть. Обычные серые глаза превратились в синие. Он стоял в стороне и не мог даже закурить. Казалось, что внутри его лопнула пружина и удивительно, что он еще может стоять. Никто не подходит к нему.
Среди нас нет профессиональных психологов. Со стрессами борются в одиночку. Но вот всех приглашают в зал.
На этом обсуждение события заканчивается и в нашем экипаже. До вывода комиссии, разбора не будет. Оператор интересуется.
- Товарищ штурман, а зачем надо было фотографировать экран на каждом обороте антенны? Да еще с запросом «свой- чужой».
- Оператор обязан это делать, чтобы определить место падения аварийного самолета. Это устное указание Кузнецова после катастрофы Растяпина. В инструкции его нет так как она не предусматривают гибель экипажа. Кстати ни один экипаж в группе, кроме нашего, не делал этого. Но это дело их совести.

        Командиры эскадрильи проверяют наличие  людей по журналам. Разбор будет проводить Командующий Авиации Военно  Морского Флота СССР генерал армии Борзов Иван Иванович. Герой Советского Союза впервые приехал в гарнизон.
 На сцене худощавый человек, с нездоровым цветом лица. Также на сцену вышли, по его приказу, экипажи Балюкова и Новикова. На столе стоит магнитофон для прослушивания записей разговоров в экипаже на борту. Разбор начинается.

        Объявляется  цель разбора. Она одна – найти истинную причину случившегося. Командующий Северным Флотом адмирал Лобов и Командующий Авиацией Северного Флота Кузнецов сидят за столом и не вмешиваются.

        Экипажу задаются вопросы, и после выслушивания ответа, включается магнитофон. Мы понимаем, что экипажи чего- то недоговаривают. Больше всего достается Новикову.
- Скажите, капитан, был ли на борту посторонний? Наконец слышим главный вопрос.
- Внутренний голос мне подсказывал, что многого делать не надо.- Ответ капитана раздражает генерала.
- Я не спрашиваю про Ваш внутренний голос. Я спрашиваю, был ли посторонний?.
- Внутренний голос говорил, не бери никого на борт….. .
Командующий в бешенстве.
 –Хорошо, я отвечу за Вас. На борту был посторонний. Следующий вопрос. Как часто происходят такие нарушения в полку?
 Мгновенно стихает шепот в зале. Этот вопрос уже в адрес командира полка, заслуженного летчика СССР. Новиков вновь начинает.
- Внутренний голос мне подсказывает….. Его перебивают.
- Прекратите паясничать! Отвечаю и на этот вопрос. В полку нет системы контроля за летной дисциплиной. В полку нет единой методики выполнения летных заданий. В полку слабо ведется воспитательная работа. В полку на должности командиров кораблей назначаются  недостойные люди.

         Разбор еще не кончился, а мы уже догадываемся, экипажу Новикова не летать. Штурмана экипажа спасло то, что он явно не врал, сказав, что никого не видел так как был закрыт шторкой.

Экипаж Балюкова отделался снижением в должности. Других выводов нет. Присутствие Командующего Флотом спасает командира полка от снятия с должности.

         После разбора Борзов И.И остается в гарнизоне. Впереди еще один разбор и героем его станет Голованов. А пока в каждом экипаже обсуждают разные версии. Я интересуюсь у своего «правака» Калашова.
- Володя, коротко, если можно. Каково было лететь с таким отказом?
- Самое интересное. Никаких посторонних мыслей. Никакого «вся жизнь промелькнула перед глазами». Все четыре часа только борьба. Когда у меня стали затекать руки, я попросил разрешения «перехватить» штурвал у командира.
Мало того, что он обругал меня в воздухе, еще после полета пожаловался на меня партработникам. С ним летать я больше не буду. И вообще- летать можно, если сам отвечаешь за себя. А вот зависеть от других, самое противное чувство в жизни. Вот это я уже испытал.

        Штурманом корабля у Балюкова в этом полете довелось быть нашему однокашнику Ивану Дуднику. Мы редко общаемся. Но сейчас другой случай. Я не пристаю с расспросами, сам расскажет когда сочтет нужным.  Но изменения видно. Экипаж после окончания рабочего дня домой не идет. Полный портфель бутылок и долгое нахождение в гаражах говорит о том, что способ снятия стресса самый старинный.
- Иван. Сколько бутылок входит в штурманский портфель?
- А ты до сих пор не знаешь? Двенадцать.
- И так каждый день?
- Да нет. До тех пор пока не отстанут от нас. Понимаешь в чем самое плохое? Не в том, что случилось. А в том, что каждый день мы пишем подробно объяснительные. Это значит по новой пережить столкновение. Командование продолжает искать материал для разбора. Каждый день мы терпим издевательство. Потом снимаем стресс, на завтра все по новой. В конце- концов командир не выдержал и кинул планшет командиру полка на стол.
- Да лучше бы мы остались на дне Норвежского моря, чем терпеть ваши разборы.
 Может быть этот эпизод и сыграл свою роль. От нас отстали. А теперь нужно время, чтобы забыть кошмар.

         По большому счету однокашник прав. К тому же разборы и по партийной линии только добавили седых волос авиаторам. Мы понимаем, что доля вины есть у всех участников происшествия. Но наше виденье значительно отличается от мнения замполитов, которые с упоением садистов смакуют все детали. Калашову тоже достается на партийном собрании за попытку «перехватить» штурвал. Но Володя не сильно переживает по этому поводу. Мы то понимаем уже, что  это далеко не главное.

        Может быть главное в том, что «все проходит». И плохое и хорошее. Новые события, как новые записи на магнитофон, с одновременным стиранием старой. Конечно полностью «стереть» невозможно, достаточно уменьшения «громкости».

       Я вспоминаю слова Свинтицкого, «выучи допуски летчиков и не требуй от них лишнего». Допуски в особых случаях придется действительно учить. И не только ради выживания. Командиры тоже люди и разговаривать с ними можно только на основе требования инструкции. Во всех остальных случаях «командир всегда прав». А если не прав, то в действие вступает предыдущий довод.

        На очередном парковом дне экипаж закончил свои работы раньше. Мы сидим на скамейке и ждем автобуса. Василевский интересуется.
- Штурман. А правда что ты сказки собираешь? У меня есть одна «Красная шапочка» называется. Могу подарить. А сам то веришь тому, что там написано?
- Я вообще- то верю всему,… пока не обманут. А началось это с далекого детства. Я себя помню с пяти лет. Мы жили в городе. На лето родители меня с двумя сестрами отвозили в деревню. Время было голодное. А у бабушки с дедом было свое хозяйство, сад и огород. Корова, куры и даже  несколько  овец. Еще пару ульев с злыми пчелами. Так вот однажды дед сказал, что завтра едет на мельницу молоть зерно. Я весь вечер просил его взять меня с собой и он согласился. Рано утром меня подняли, напоили чаем с ватрушками. Во дворе стояла тележка. На ней два мешка, под ними  столько же колес.
- А где лошадь? Спросил я у деда.
- В лошадь превращусь я сам. Как только выедем из деревни. Давай толкай сзади.
За последним домом я догнал тележку и влез на мешки. Дед оглянулся. Остановился и стал что- то искать.
-Дедушка, а что ты ищешь?
- Да вот веточку или хворостину. Побить надо кой –кого.
 Я слез с мешков и обнял деда за ногу.
-Не надо ветки никакой. Я все равно тебя бить не буду,… когда ты в лошадь превратишься. Ты же мой дедушка. Самый лучший.
 Дед остановился.
- Дедушка. А почему ты плачешь? Если не хочешь в лошадь превращаться, не надо. Я буду толкать тележку. Я сильный.
 Потом целый день мы затратили на дорогу до мельницы и обратно. Вечером, когда мама пыталась меня отругать за то что «катался на дедушке», он заступился за меня. Я сам слышал, что дед сказал, будто  я самый доверчивый человек на свете. Поэтому я  сказки и  люблю. Я вообще считаю, что чем больше веришь, тем… интересней жить. И пока меня в этом никто не переубедил.

          Много лет спустя в одной из своих песен я напишу, «…Вот так всегда, нас что ни будь погубит. Доверчивость,  вот главная беда. Доверчивых у нас никто не любит. Такая вот уж странная судьба».  Но это будет о конкретном случае гибели экипажа ТУ-16 на острове Надежды.

          Комплексное использование средств самолетовождения и боевого применения предполагают одновременное снятие показаний с разных систем и приборов. Только в этом случае можно избежать ошибки, если отказала одна из систем. Верить чему- то одному неразумно, даже опасно. Поэтому судья выслушивает все стороны, чтобы принять правильное решение. Хорошо, что на самолете большинство приборов дублируют друг друга. Вот бы и в жизни так. Сколько потерь можно было бы избежать.

         У командира экипажа «Москвич-412». Как –то он интересуется.
-  Штурман,  сколько лошадиных сил у твоего мотоцикла?
- Двадцать пять. А что?
- Да так, интересно просто. У моей машины семьдесят пять, а скорости одинаковые.
Командир недавно закончил ХАИ, заочно, и его интересуют технические характеристики.
- Давай посчитаем энерговооруженность техники. У кого больше.
Экипаж не вмешивается. Но, оказывается, запоминает. И когда одна разбитная официантка  начинает «обхаживать» командира, ей прямо говорят.
- Шурочка. Чего ты к командиру льнешь?
- Так у него машина. Может когда и подвезет.
- Тогда уж лучше к штурману нашему.
 -  Почему?
- А у него двадцать пять лошадиных сил… между ног. Так- то.
 Повод для шуток всегда есть. Особенно в нашем экипаже.

          Однажды перед полетом Калашов неудачно пошутил про официантку, которая привезла бортпайки. Мы рассказывали анекдот и когда все рассмеялись, помощник командира только сказал.
-  Таня, что про тебя сказали... ?
- Про своих баб говорите.   Тоже мне офицеры еще. Вам бы только издеваться над людьми.
Заплаканная женщина уехала. Странно. Наверно у нее в семье большие неприятности. Но история не кончилась. Через полчаса подъехавший на машине замполита секретарь комитета комсомола передал приказ.
 Экипажу прибыть в кабинет к заместителю командира полка по политчасти. Мы знали, что недавно прибывший в полк подполковник Князев взялся за воспитание личного состава с усердием нового веника. Вот и сейчас он наверняка после жалобы официантки решил провести немедленно разбор. Что сказали о женщине? Не оскорбили ли ее?

         Подошедший командир экипажа довел изменения в задании.
- А вообще. Что здесь происходит?  Почему это нас вызывает замполит?
- Мне пришлось взять инициативу в свои руки.
Товарищ командир. Докладываю. Мы рассказывали анекдоты и Калашов намекнул Тане, что мы смеялись над ней. С этого и начался весь сыр- бор. Та видно нажаловалась главному нашему воспитателю и теперь нас всех вызывают на разбор. И теперь позвольте ответить его посыльному.
- Давай штурман. Только быстро. Через двадцать минут вылет.
 Я подошел к   капитану. Бывший техник слишком быстро освоился в штабе и чувствовал себя в связке руководителей полка.
- А теперь, капитан, послушай меня внимательно. И передай своему подполковнику дословно. Мы никуда не поедем. Плановая таблица – это приказ командира полка. Кстати подписанный и замполитом. У нас впереди полет на боевую службу. И мы должны максимально хорошо его выполнить. Это главное в авиации. И никакая жалоба, никакого человека, даже справедливая, не может быть основанием для отмены боевого задания. Пусть лучше он воспитывает истеричек, которые принимают на свой счет любой смех.
И вообще. Мне удивительно, что замполит полка не вникает в летную работу. Мы ни разу не видели ни тебя, ни его на аэродроме. Когда в следующий раз к нам прилетит Командующий, я лично обращусь к нему по этому поводу. А уже он пусть решает прав ли я сейчас. Счастливо вам оставаться в своих кабинетах.
- А я то при чем? Меня послали я и передал приказ вот и все.
 Обиженный капитан отошел от экипажа, а мы начали «грузиться» в корабль пятого океана. Уже в самолете Василевский поинтересовался.
- Штурман. Не слишком ли ты резко выразил свое мнение. Они народ мстительный.
- Командир. Да у него теперь одна проблема. Как бы Командующий не узнал, что  он стоит на летном довольствии и не летает совсем. Пусть дрожит за себя. Мы правы на все сто. Вперед- заре навстречу. И пусть удача не покинет нас. Никогда.
          Действительно, ни на следующий день, ни в дальнейшем к нашему экипажу не было претензий. Никаких. Время слепого чинопочитания давно прошло. И мы умели уже зачищать себя от слишком активных  «околоавиационных» деятелей.

          На следующий месяц командир экипажа поинтересовался.
Заки, когда у вас комсомольское собрание?
- Да в это воскресение, отчетно- выборное. А что?
- А то, что я хочу тоже прийти на него. Напомнишь обязательно.
Только на собрании я узнал, что меня хотят избрать секретарем комсомольской организации эскадрильи. Действительно «они народ мстительный». В случае избрания я попадал под начальство капитана, которому в резкой форме высказался о «кабинетном» стиле работы. И когда дошло до обсуждения кандидатуры, слово попросил Василевский.
 Он перечислил все наши успехи и недостатки в летной практике. Обрисовав всю дальнейшую работу, заметил одно.
Я обращаюсь к собранию. Кто сейчас  больше нужен Родине. Хороший секретарь бюро, или хороший штурман экипажа. Вы прекрасно знаете какая сейчас напряженная международная обстановка. И если мы еще можем найти человека на место секретаря, то на место штурмана нет никого. А две должности совмещать человек первого года освоения сложной профессии не должен.
После собрания я долго благодарил своего спасителя.

«МЫ НЕ ГЕРОИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА»

        Разбор с отказом сразу трех двигателей отдельная история. После первого расследования  с экипажем Новикова Командующий  Авиации Генерал армии Борзов остался в гарнизоне. Зал полон. На сцене стол с аппаратурой. Командующего флотом уже нет на сцене. Командир полка сидит   рядом с командующим Авиации нашего флота. Ему вновь предстоит получить массу упреков. Да, не завидная у него работа. Борзов готовит разбор происшествия. По обрывкам информации мы уже знаем, что причину отказа сразу трех двигателей не нашли. Борзов приглашает на сцену экипаж Голованова.
- Сейчас, товарищи офицеры, мы проведем полный разбор полета. Мы отпечатали весь разговор экипажа, весь радиообмен. Я раздаю листки всему экипажу, и они будут читать свой текст. Прошу.

         Голованов принимает листок и кладет его на стол.
- Почему Вы положили листок?
- Я летчик, а… не артист. Читать не буду….Помню его наизусть.    
- Хорошо. Начинайте с прохода пункта Киров.
        Командир корабля выслушивает текст штурмана, отвечает ему. Борзов поглядывает на листок, проверяя. Мы слушаем внимательно,…. и не находим ошибок  в действиях экипажа. Начальник другого мнения.
- Видите, говорит он. Нет ни одного доклада правого летчика. Можно допустить, что он не участвовал в управлении самолетом. Я делаю вывод, что он мог задремать и непреднамеренно выключить двигатели.
 Я поворачиваюсь к своему «праваку» Калашову. Тот крутит пальцем у виска. Хорошо, что мы далеко от сцены.

       Такого абсурдного вывода мы даже предположить не могли. Чтобы выключить двигатели надо снять колпаки с кнопок и нажать их.
 Правый летчик молчит, не зная как оправдаться. Создается впечатление, что он вообще забыл все что знал. Выводы на этом не заканчиваются.
- Когда экипаж осознал свою ошибку, началась паника. Поэтому при запуске двигателей была допущена поспешность, что привело к повторному уже самовыключению.
 Все поражены и молчат.  О том, что сработала система электрического флюгирования винтов, никто еще не знает.

       Голованов молчит некоторое время и, как завороженный,  смотрит на звезду Героя. Золотой знак,  как атрибут гипнотизера, не позволяет оторвать взгляд. Мы слышим слова, которые войдут во все легенды, и будут известны на всем Флоте.
- Мы не Герои Советского Союза. Но паники не было. Двигатели выключились сами.
- Почему Вы не сливали топливо? Задается вновь вопрос.
- Потому что осталось 15 тонн.
- Ну и что?
- Если бы я начал сливать керосин,…. То сливал бы его до восьмого ноября…. .
- Ясно. Вы еще революционный праздник сюда приплели. Так почему?
- Потому что пятнадцать тонн на самолете ТУ-95 – не сливаемый остаток. 
Борзов поворачивается к главному инженеру Авиации- Это правда? Тот только кивает головой.

       Дальнейший разбор был неприличным уничтожением достоинства и вывод: командира экипажа представить к увольнению из рядов Вооруженных Сил. В результате такого разбора у летного состава сложилось стойкое уважительное отношение к Голованову.
 Даже курьез при проверке экипажа мы восприняли как следствие пережитого стресса.

        На второй день после тяжелейшей  посадки, экипаж пригласили в кабину на свои рабочие места.  Толпа генералов в кабине смотрела, как запускаются двигатели.
 Когда все двигатели были запущены, Командующий, подняв все защитные колпачки на приборной доске, нажал на  три кнопки автоматического флюгирования. Двигатели, сменив рев на  нисходящий гул, встали. (Видимо они хотели посмотреть как экипаж будет запускать все остальные двигатели).
Потом он повернулся к правому летчику:
- Ваши действия, товарищ капитан.
Капитан осмотрел всех дикими глазами, и….. нажал четвертую кнопку. Наступила тишина.
- Что и требовалось доказать. Буркнул маршал и покинул машину.

       Лично я для себя сделал вывод, что в вопросах достоинства и безопасности полетов авторитетов не существует. Невзирая ни на что. Хоть камни с неба.

       Когда пришел приказ на увольнение Голованова полк скинулся ему на подарок. Еще через два месяца пришел приказ об изменении инструкции. Оказалось, что после замены масла в двигателях на всесезонное, возможно произвольное выключение двигателей на высотах более трех тысяч метров. Поэтому во всех полетах выше, выключать систему электрического флюгирования винтов. Правда, Голованов об этом не узнал, перед ним никто не извинился. Во всех последующих полетах я напоминаю командиру, что высота «три тысячи». И повторяю до тех пор, пока не услышу.
- Экипаж, выключить электрический.

      Полк еще две недели не летал, устраняя недостатки. С июня экипаж Василевского приступил к освоению программы боевой подготовки.
      Весь июнь мы бороздили воздух над аэродромом. Взлет, четыре разворота, посадка. Работала вечная формула «перехода количества в качество». Все развороты экипаж выполняет по команде штурмана. Я научился подсказывать командиру, не выдавая его магнитофону. Если мы шли ниже высоты снижения на оценку «двойка», я просто говорил- Командир, высота. Он отвечал, - Исправляю. Мы  стали понимать друг друга по интонации. Это важно, когда работаешь в прозрачном режиме. Однажды радист поинтересовался.
 - Штурман, а когда у Вас день рождения?
- В сентябре, А что?
- Да вот мы решили, если Вы пройдете два раза  одинаковым маршрутом по «коробочке», скинуться на подарок.
- Э, вам придется долго ждать. Ветер то всегда разный.
Командир тоже включился в разговор.
- А что? У нас маршрут проходит строго над куполами церквей?
-Да не очень. Просто я всегда на них вывожу самолет.
- Это почему?
- Представьте себе картину. В церкви люди молятся. Они мысленно обращаются к Богу. То есть к небу в общем случае. А так как Бога нет, молитвы становятся напрасными. И вот тут в небе появляемся мы. И часть их молитв идет к нам. А мы же есть, значит их чаяния не напрасны, «ферштеен»?
Экипаж замолчал перед такой логикой. И тут  командир огневых установок Борис Скорик, который никогда ни с кем не спорил, вдруг тихо возразил.
-А ЕСЛИ БОГ ЕСТЬ?
Спор мгновенно прекратился. Командир не принял ни одну точку зрения.
 Правда, впоследствии мы ни разу не проходили над голубыми куполами. А когда перешли к полетам в облаках, на землю перестали обращать пристального внимания, доверяясь приборам.
       Я еще не знал о силе суеверий в среде авиаторов. Иногда жизнь подкидывала такие приметы, что их исполнение, на первый взгляд, казались абсурдом.

       Перед Новым 1971 годом в гарнизонной больнице умер капитан. Отказ почек и врачи оказались бессильны. 31 декабря, под самый Новый Год его вынесли из палаты и больницы головой вперед.
 Сельская старушка, которую положили в больницу не по болезни, а из сочувствия ее одиночеству, покачала головой.
 - Неправильно это. Много людей он унесет с собой.
-Много это сколько?
- А вот какое «седня» число, столько и унесет.
Слова запомнились. В январе погибли двенадцать человек экипажа Растяпина. Одного матроса насмерть придавили упавшие ворота склада.
Молодой офицер застрелился из табельного оружия в наряде. Все равно не верилось, что пророчество сбудется.

       Снятые с летной работы офицеры экипажа Новикова были назначены на технические должности, но допусков к обслуживанию авиатехники они не имели. Командование не придумало ничего лучшего, как с их помощью решить проблему нарядов. «Через день на ремень», стало их обычным занятием. В дни отдыха они были представлены сами себе.
На зависть другим, уезжали из гарнизона. Капитан Новиков купил новый Запорожец, с боковыми воздухозаборниками, - Как у «Фантома»,- говорил он иногда.

        В конце июня, в обычном тренировочном полете на взаимодействие с кораблями флота произошел непонятный диалог. Наши корабли были в северной Атлантике.
 Заряды дождя и снега закрыли любую возможность снижения. Необходимости в этом, кстати, не было. Если ранее изображение поверхности мы передавали на подводные лодки, то теперь предстояло то же самое, с кораблями. Прибыв в район и установив связь, мы отработали свою часть задания и уже на отходе услышали:
- Что там случилось?
-Где? Не понял командир.
- Ну, там…. Выше вас.
- Выше нас только правительство,- пошутил Василевский.
- Значит, Вы ничего не знаете. Тут наши соседи уже полдня сочувствуют.
Соседями у них были американцы. Мы вернулись домой. В штабе ничего нового. Сутки отдыха после шестнадцатичасового полета заканчивались. На кухне включил радиоприемник и услышал
-Без признаков жизни…. .Повторяем сообщение ТАСС.
Из повтора сообщения узнал о гибели трех наших космонавтов, при возвращении с орбиты. Сразу вспомнился диалог в океане. Наши моряки новости узнавали из зарубежных источников. После неопределенного заявления комиссии по факту трагедии мы поняли другое. Экономия на дублировании средств спасения – одна из причин. Космонавты были без скафандров. Кто разрешил полет в двухместной кабине троим космонавтам мы так и не узнали.
Наверняка какой- то карьерист, чтобы подать «новое достижение советской науки».
      
      На одном из августовских построений командир полка объявил о гибели Албула. Машина, в которой был он и его подружка, столкнулся с лесовозом, стоящим на обочине дороги без «габаритов».
 Предварительное расследование показало, что машин было две.  Они неслись по трассе, устроив гонки.
 Водителем второй машины был Новиков. На вопрос, почему такое могло произойти, опальный капитан отвечал, что он гнался за другом.
 –Зачем надо было гнаться? Спросил командир.
- А чтобы сказать ему,… так быстро ездить нельзя.
       После такого оправдания, командир устроил настоящий разнос. Вызвав коменданта, приказал  переписать все виды транспорта в личном пользовании. Начальнику военной автоинспекции провести инструктажи с каждым водителем. Запретить выезды из гарнизона в рабочее время. Усилить пропускной режим с записью всех передвижений. Столько ограничений он оправдал единственным доводом
-МНЕ НАДОЕЛО ВАС ХОРОНИТЬ.

       Машину, не подлежащую восстановлению, выставили на всеобщее обозрение. Жертв автокатастрофы похоронили отдельно. Мать погибшего офицера осталась одна и поселилась в квартире сына.

      В конце августа меня вызвали в штаб полка. Командировка на Север была на неделю. Сорок наших матросов, заканчивали курсы, младших сержантов. Вдвоем со старшиной эскадрильи нам надо было их привезти на поезде в Вологду.
      Попутным самолетом мы прилетели в Североморск. Оформив все документы, я принял командование над будущими сержантами. Поезд Мурманск – Москва шел через Архангельск и Вологду и нам был представлен целый вагон. Сухой паек на три дня в вещмешках я не проверял. О том, что там может быть и водка, узнал в дороге. Правда в первый день особых проблем не было. «Перебравших» вояк уложили спать. Кошмар начался на второй день. Половина личного состава разбрелись по поезду, как тараканы.
 Несколько матросов сообщили мне, что какой то кап-два отобрал у них документы и просили, чтобы я  вернул их.
Я отвечал, что расписался за их количество, а не за их документы. Через пару часов капитан второго ранга сам пришел в наш вагон. Найдя меня и вручив мне отобранные документы, спросил:
- Может Вам помочь, капитан. Я вижу, Вы не справляетесь с личным составом.
- Каким образом?
- Очень просто. Поставлю по часовому в дверях и все.
- Буду только благодарен Вам если получится. Командир подводной лодки ушел, оставив двух из четырех своих матросов на постах. Я слышал ранее о дисциплине на Флоте, но то что увидел, поражало.
 Мои здоровенные вояки пытались пройти из вагона в вагон и наткнулись на  пост. Никакие уговоры, перешедшие в угрозы, не помогали. Матросы подводники стояли спокойно
- Вам, ребята, придется нас убить, чтобы выйти. Огорченные матросы обратились ко мне.
- Товарищ капитан, скажите этим балбесам, чтобы нас пропустили … за лимонадом.
- Ну, вы даете. Вы же учили  устав. Снять пост может только тот, кто его поставил.

        Порядок закончился, когда кап – два с матросами вышел в Северодвинске. Последняя ночь в поезде запомнилась непрерывным поиском самого  рослого военнослужащего.
Два раза я прошел из конца поезда в конец и обнаружил потерю…. в купе проводницы. Он закрылся с головой одеялом, это и вызвало подозрение. Перед конечной станцией я собрал всех и объявил, что поездка была проверкой дисциплины, и что все нарушители будут, по приезде в часть  наказаны. Наступило спокойствие.
        4 сентября прибыли в Вологду. На улице шел мелкий осенний дождик. Встречающий офицер довел нас до грузовой машины без тента и предложил «грузиться».
Я возмутился,
- Вы что? Совсем обалдели? Где автобус? И как ехать под дождем?
- А мы брезент взяли собой. Автобусы же  возят всякие комиссии.
- Какие комиссии? Что вообще делается в гарнизоне?
- Комиссий много. Разбираются по поводу самолета….. разбившегося.
- Кто?
- Не знаю. Заслуженный летчик и штурман, их экипаж. Я то сам с базы.

        Заслуженным летчиком был  у нас один Гладков. Неужели командир? Провинившейся матросы обратились ко мне с просьбой. Если можно, не сообщать командованию об их поведении.
- Все, забыли. Теперь не до ваших проступков.

        Уже в гарнизоне узнал подробности катастрофы и предысторию к ней.
3 сентября день части. Обычно в этот день, как в любой день рождения, было принято проводить торжественное собрание, поощрять отличившихся, в хорошем смысле слова. В этот раз порядок был изменен.
Оказалось, существует приказ о перенесении таких дней в частях на ближайшее воскресенье. Так день части оказался рабочим днем по вине штабиста, нашедшего
документ. Два экипажа, Гладкова и Флегонтова возвращались с маршрута. Подводная лодка вышла на связь и искать ее не пришлось. Руководил полетами зам командира полка подполковник Меленный. Для того, чтобы совершить посадку надо было бы слить «лишнее» топливо. Но этого в полку делать не любили по многим причинам. Потеря лючка и оформление слива как предпосылки к летному происшествии.  Никто не хотел и «терять налет». О том, что погода к утру может ухудшиться руководитель не подумал. Правда потом он говорил, что по метеопрогнозу ухудшения не предусматривалось.  Но мы то знали, что обычно специалисты погоды подстраховывают себя. Порой просто так «на всякий случай»

       К четырем часам плотный туман накрыл весь район. Правда разная высота подхода к полосе с разными курсами иногда позволяла найти более хорошие условия для посадки. И когда экипаж Гладкова не смог «зайти» на полосу, то решил проверить подход с другим курсом.
         
       Руководитель разрешил, но систему посадки( средства обеспечения) не переключил на заход с обратным курсом. Юридически он был прав.
 Добро на посадку не выдавалось. О том, что командир будет «садиться», надо было догадаться.
       На следующий день в гарнизоне планировались мероприятия по случаю дня части. Дата серебряной свадьбы командира тоже выпадала на эти дни.
 
       Просьба разрешить проход над полосой была скрытой формой просьбы на посадку.
Иногда такие ситуации возникали, и экипаж принимал решение на заход на свой страх и риск. Когда такое решение заканчивалось благополучно, в летной документации писали о, более лучших, условиях погоды.

       Догадываясь о намерениях экипажа, руководитель просто обязан был принять все возможные меры для обеспечения посадки.
 Но всего, видимо, не было сделано. Ничем другим отклонение от курса посадки не объяснить. Экипаж снизился, и попав на верхушки деревьев рядом с полосой, рухнул в лес. Колеса шасси улетели метров на четыреста, самолет развалился на части и взорвался.
 Экипаж в составе ГладковаИ.Ф, КругловаВ.И,Галай И.С, Додонова В.И, Хазова Ю.Н,Григорьева С.М,Пеньковского В.Д,Домашнева Ю.В, Карева В.А, Крицкого И.Ф, Сорокина А.А  погиб мгновенно, при первом ударе.

        Ведомый экипаж не видел вспышку взрыва сквозь слой тумана.  По команде руководителя он прошел по линии захода и доложил, что наблюдает столб черного дыма. Несколько секунд тишины в эфире значили одно. Группа руководства полетами поняла, что произошло. Еще некоторое время с КДП шли запросы  позывного командира полка, но тот уже ответить не сможет никогда. Когда стало окончательно ясно, что самолет на земле, то  экипаж Флегонтова отправили  на запасной аэродром.  К месту падения вышли все машины обеспечения полетов. Первой добралась санитарная машина с ненужными средствами спасения. Отлетевшие крылья затушить было невозможно. Передняя кабина не горела, но вокруг полыхало такое пекло, что тела сжались вдвое.

       Еще два часа полета на запасной аэродром экипаж Флегонтова шел в тишине эфира и кабины. Слез командир не стеснялся и только перед посадкой протер глаза.

         Телефоны в гарнизоне стали «горячими». Штаб Авиации сообщил о создании комиссии. Все записи переговоров были опечатаны и сняты для прокурорской проверки. В гарнизоне слышали звуки взрывов ночью, но причины еще никто не знал. Полеты прекратили. Личный состав вновь приступил к наземной подготовке.
        Исполнялся самый мрачный прогноз, число погибших за  год достигло двадцати восьми человек. До конца года оставалось почти четыре месяца.
   
         Тела членов экипажа отправили в Вологду на судмедэкспертизу. Гарнизон готовился к похоронам. Встречали и устраивали родственников погибших. Вдовам сообщили самое страшное.
Врачи гарнизона сбились с ног, непрерывная помощь требовалась многим. Шприцы с успокоительными дозами, нашатырный спирт, таблетки они не оставляли ни на минуту. Встречая членов семей погибших, я молчал. Слов для утешения еще не было придумано ни кем.

        Опять вся авиация Северного флота собирала деньги на достойные похороны. Почему эти заботы не брало на себя государство, было непонятно. Постоянные рассуждения  «заботы о человеке» политработниками никак не подтверждалось жизнью. Вообще-то мы уже знали «этого человека» с густыми бровями. Спасибо, что вдовам давали квартиры. На большее никто не рассчитывал. Такова наша  жизнь.

        На небольшой эпизод почти никто не обратил внимания. Два летчика, закончившие училища с отличием готовились стать самыми молодыми командирами экипажей. Одного из них, лейтенанта  Домашнего,  и взял под личную опеку командир полка. После первого самостоятельного полета в районе аэродрома в нашей эскадрилье был выпущен боевой листок с фотографией летчика. Матрос с фотослужбы украсил листок рамкой синего цвета. Издалека агитматериал смотрелся словно в траурной рамке. Я  немедленно снял бумагу со стенда. Матрос оправдывался, что красной туши  у него не нашлось.
Боевой листок был спрятан в стол и неожиданно найден после катастрофы. Я еще подумал, что простым совпадением объяснить невозможно. Оказалось, что думать надо и в таких, казалось бы, мелочах. Второй отличник, лейтенант Новичков, пройдет всю службу  и дослужится до генеральского звания.

         Комиссия пришла к выводу- ошибка экипажа, непосредственная причина. Главная же – плохая организация полетов. На этом и были построены все разборы.
Вновь Командующий лично проводил разбор. Одно перечисление недостатков заняло более часа.
 Поток документов по исправлению недостатков вылился в более чем двухмесячную работу. Заместителя командира полка понизили в должности до командира эскадрильи. Это стало косвенным признанием и его вины в данном случае.   Звания Заслуженный  военный летчик и штурман никак не гарантировали экипаж от происшествия. Действительно, прав был Чкалов, который говорил, что авиация не признает авторитетов. Действительно, авторитеты признают только люди,… да и то не все.

          Летчики морской авиации США, базирующиеся на авианосцах, на груди носят значок с надписью на обратной стороне «рампа не признает званий». Рампа это торец авианосца, в который можно «влететь» при слишком низком заходе.

       Две катастрофы за год вылились еще в один факт. Слабонервные увольнялись. Кое кто перешел на наземную работу.
 Сверхсрочнослужащие не собирались продлевать  контракты. «Тотальники», призванные из запаса на два года, тоже не горели желанием служить. В этой обстановке каждый человек был на особом счету. Один из лейтенантов, прослужив всего месяц, написал рапорт.
Его сразу зачислили приказом Министра обороны на постоянную службу. Секрет такого усердия выяснился вскоре. Командование достаточно долго помучилось с этим алкоголиком, прежде чем удалось его уволить из Армии.

       Если после катастрофы Растяпина я знал, что надо делать, то сейчас нет. Тогда я изучил все ограничения самолета. Наизусть действия в особых случаях. А что делать сейчас? Что может сделать штурман, когда командир принимает неправильное решение. Было понятно, что соглашаться нельзя. Но в какой форме это выразить, неясно. Об этом моменте ни на одном разборе ни слова. Формула «командир всегда прав» могла быть оправданием даже преступления.
Наверняка еще много будет подобных историй, потому что однозначного ответа нет. Тупиковая ситуация. Прав был Калашов, который говорил, что самое плохое чувство, это зависимость от чужой неправоты. Наверно у разных людей будут разные мнения по этому вопросу.

      Чувство утраты было тяжелым. Но разум подсказывал, что во многих авариях виноваты сами летчики. Многие начальники были инструкторами согласно должности. Но практики личного участия в полетах у них становилось все меньше и меньше. Самое досадное, что катастрофу можно было избежать простым выполнением требований документов.  Нарушение допустили те, кто по долгу службы были обязаны следить за  их исполнением. Может быть  непрерывные контроли других не способствовали совершенствованию.  Но это тоже одна из версий. Наш экипаж только начинал «слетываться» и каждый полет приносил десятки замечаний самому себе. Я даже завел тетрадь учета ошибок, но хранил ее дома, чтобы не попала в чужие и не очень чистые руки.

          Еще один факт остался незамеченным. Рядом с гарнизоном  строилось много сараев и гаражей. Частое пребывание в них порой заканчивалось элементарной пьянкой. На службе всегда есть повод для расстройства. Временное раскрепощение помогало. А если повод был хорошим, то тем более. Политработники, как всегда, прозевали тенденцию. Когда начались разборы на собраниях, было уже поздно. Семейные скандалы, разводы и драки. Стрельба из ружей, пока в воздух, говорили о неблагополучии. Попытка организовать народный театр, была слишком маленькой лодкой в море проблем. Но многие семьи сами находили выход из сложных ситуаций.
 Охота и рыбалка были одной из форм снятия стрессов. Подводное плавание наиболее эффективным.
Этот вид отдыха совершенно не допускал употребления спиртного.
Поэтому в гаражах нам было нечего делать. К этому времени сформировался круг друзей по «интересам».
Моя жена подружилась с женой однокашника Шамаева. Нас же объединило одно увлечение – подводной охотой.  Начиналось оно с простой  рыбалки.
        Многочасовое сидение на берегу с удочкой не захватывало. И так основное время работы проходило или в самолетном кресле, или на стульях учебной базы. Поэтому, как только предоставлялась возможность мы правдами и неправдами сбегали к озерам. Автобус, потом километров шесть лесом и зеркало воды, окруженное зарослями камыша и рогоза перед глазами. У озер была одна особенность. До глубины четыре – пять метра можно было идти по качающемуся дну из осевших водорослей. Далее черное дно было символическим. Рука уходила в тину, не чувствуя преграды. В зарослях озерной растительности водились окунь, плотва, караси и щуки. Магазинные подводные ружья не устраивали.
 Вот и первые «воздушки» начинали изготовлять сами. Первое ружье и первый акваланг в гарнизоне смастерил техник Подкорытов. Подводный спорт совершенно не допускал пьянок и мы «проскочили» «смутное время»  полка. Гидрокостюмов у нас не было, и мы плавали в шерстяных свитерах  под трико. Рыбы добывали мало, но это было не главное. Как в любом деле и в этом увлечении появились свои фанаты.  Лучшими охотниками стали Подкорытов и Ростов.
Плавание часами в холодной воде и закаляло и приучало к жесткой самодисциплине. Из специальной литературы мы узнавали об опасностях такого занятия.  Возможность регулярно покупать журнал «спортсмен- подводник» давала всю необходимую информацию.

         Однажды после обеда мы не говоря никому уехали на озерки. Вдоволь наплававшись и подстрелив по паре щук, вернулись поздно вечером домой. На утреннем построении  исполняющий обязанности командира полка объявил.
- Всему личному составу описать вчерашний день по минутам, кто где был. Дело в том, что вчера с самолета похищен совершенно секретный блок опознавания.
В гарнизоне работает военная прокуратура и органы госбезопасности. А сейчас весь личный состав  следует на аэродром. На расстоянии не больше шага  друг от друга  мы прочешем весь лес. Если блок найдет матрос, то получит отпуск с выездом на родину в течении месяца. Если сверхсрочник, то денежную премию. Офицерам гарантирую перевод на вышестоящую должность. Личный состав в распоряжение командиров.
      
        Целый день поиска результатов не дал. Вчерашним «самовольщикам надо было решать, что писать. Если признаться, что самовольно покинули гарнизон, то на фоне происшествия могут наказать «показательно». Я предложил друзьям  вариант, будто бы мы провели все время в одном из классов учебной базы. К нашим записям никто не придрался.
 Вызванные саперы нашли блок при помощи миноискателя в первой луже возле стоянки самолета. Экспертиза показала, что блок не был вскрыт. Это спасло старшего техника от тюрьмы. Наверняка дело не было закрыто, но больше ничего нам не сообщили.

        Мы все были рады, что обошлось.  Все пришло в норму. Полеты возобновились. В полку намечались значительные перемены. Но мы не знали планов начальства. Последние дни «бабьего лета»старались провести на природе.
        Только жены продолжали ворчать.
- У вас одни развлечения на уме. То полеты, то охота, то еще чего ни будь.

ЖЕНЫ

       Когда Шамаев купил мотоцикл с коляской, жена Тамара сразу заявила:
 - Теперь на подводную охоту ездим вместе.
Солнечное воскресенье, редкое для осени явление. Иван уступил уговорам жены, и они отправились на Озерки. Было настолько тепло, что слепни вели себя, по летнему нагло. Чтобы отогнать летающую нечисть, развели костер. Сгущенное кофе в ведерке из «нержавейки» на углях.
- Я поплаваю немного, а ты подбрасывай траву, дым будет. Захочешь купаться, по дну не ходи, под травой трясина.

      Когда муж уплыл, Тамара прождала около десяти минут и начала беспокоиться. Через двадцать минут она начала звать его. Звенящая тишина,  неподвижная вода, как окно в иной мир и… никакого ответа. Даже надоедливые слепни и стрекозы исчезли. Вечно шуршащие стебли камыша замерли в неподвижном воздухе. Тамаре стало страшно. Как была, в купальнике, женщина побежала к ближайшим домам деревни.
      По случаю воскресенья трезвых мужчин не было.
- А давно мужик то уплыл? Спросил хозяин лодки.
- Да час уже с лишним.
- Так он того,….утоп видно. Ключ от лодки дам, а искать не буду, нетверезый я.

       С ключом и веслами Тамара прибежала на берег.  Она гребла за камышами вдоль берега, плача от предчувствия и зовя мужа.

       С другой стороны к стоянке подошел Иван. Проплыв добрую половину озера, он не обнаружил даже маленькой рыбешки. Выйдя на берег, вторую половину прошел пешком.
- Тамара! Позвал он,- Где ты?
На берегу лежало скомканное платье и туфли жены. Костер давно погас.
- Томааа! Мертвая тишина в ответ крайне обеспокоила. Иван бросил снаряжение и побежал вдоль берега. – Томааа! Ау! Где ты?
-Ваня! Донеслось с другой стороны. Когда они встретились, Тамару трясло. Она не могла выговорить ни слова и только плакала. Быстро покидав вещи в коляску, и усадив жену, поехали домой.

        Историю рассказывал Иван. Тамара только икала и повторяла.
 - Откуда я знала, что вы по, по, по стольку плаваете.
 Спирт оказался кстати. Ирина развела в стакане смесь с валерианой и дала выпить Тамаре. Когда подруга перестала  плакать, отправили ее домой. Через десять минут Иван вышел на улицу, и подсел к нам.
- Спит.
- Ваня, вы действительно  плаваете долго? И  по сколько?
- Зависит от температуры воды, час или два. Понимаешь Ирина, когда лицо в маске опущено в воду, то создается положительная плавучесть. Сил на поддержание тела на поверхности не тратится. А если плаваем в костюме, то приходиться еще и грузы свинцовые брать, чтобы нырнуть. Поняла?
- Так надо было Томе все рассказать заранее, а не пугать ее до полусмерти.
- Как то не подумал. А ты что, тоже не знала?
- Теперь будем знать…. и лично контролировать. Вот еще что. Вам не кажется, что мы неправильно живем? У вас, то полеты, то подготовка, то рыбалка, то плавание, то охота, то еще что- то. А мы с Томой целые дни дома… вот и одичали. Подумайте. Завезли в лес жен своих, нам тоже нужно общение и не только в отпуске.
- А что тут думать. Берем еще один мотоцикл и формируем группу. Согласна?
- Кстати, нам предлагают мотоцикл, правда без коляски.
- Конечно берите, а коляску купить легче. Права у вас есть, будем ездить с семьями… с медицинским обеспечением. Мотороллер продадите.

      Через некоторое время мотоцикл ИЖ-Ю стоял в сарае. Количество гаражей росло. Ребята из соседнего полка делали снегоходы. Летчик нашего полка Янкаускас собрал машину из запчастей и ездил на ней на полеты. Правда транспортное средство было не очень надежным. Однажды, когда сигнал тревоги отправил личный состав на аэродром, то у самодельной конструкции отвалилось колесо. Скорость была не большая, никто не пострадал, но желающих ездить на самоделке уже не было.

         Весной жена уговорила меня вскопать землю у гаража и посадила лук. Когда же она поняла, что урожая не будет совсем, по причине использования ростков под закуску, то отказалась от идеи иметь участок. На полеты мы ездили на своей технике, это было удобнее. Командование не возражало, вечно забитые «под завязку» машины стали свободнее. Воровства не было совершенно, машины и мотоциклы могли стоять по несколько дней на аэродроме.
 Гарнизон продолжал расти, каждый год сдавали по несколько домов. Санчасть превратилась в лазарет, и жене удалось устроиться на работу. С маленькой дочкой оставалась дома Иринина бабушка.

       Медсестра зубного кабинета иногда задавала такие вопросы, что мы  с трудом находили правдоподобный ответ.
- Вот я уже полгода работаю с зубным врачом и сделала открытие. Почему известные всем женщины, скажем так нетяжелого поведения, почти без зубов. Нет, зубы у них есть, но не свои.
 Мы задумались. Потом я осторожно начал рассуждать.
- Понимаешь Ирина. Я когда то читал учебник микробиологии, потом мне еще неделю везде микробы мерещились.
 Я думаю, что когда женщина целуется с одним и тем же мужчиной, то у них возникает равновесие микрофлор. А когда партнер часто меняется, то и микробы меняются и организм женщины не успевает с ними бороться. А зубы, как передовая линия фронта, страдают первыми.
- А почему у холостяков тогда зубы здоровые?
- А черт их знает, нам их не понять. Нас волнует больше другой вопрос. Кто будет командиром полка, кто старшим штурманом. Если назначат кого то из «старой гвардии», то служить будет труднее.
- Почему?
- Все очень просто. Опыт вещь великая, но у них есть один недостаток. Они не доверяют нашему образованию, с ними тяжело разговаривать. Они слишком боятся ошибок, поэтому постоянно перестраховываются.
 Инструктор на борту нужен только для контроля, а у нас постоянно кого то добавляют в экипаж. Я вывод этот сделал еще при сдаче экзаменов на допуск к полетам. Никакому начальнику нельзя объяснить вред от набора случайных величин, если он не знает теории вероятности. Правда организаторы полетов они не плохие, тут можно и у них поучиться. Поживем – увидим.

       Когда старшим штурманом назначили Гордеева К.Е., то все как то само собой устроилось. Он не требовал лишнего, был очень строг в мелочах, но эта черта наверное всех начальников штурманской службы. Мне пришлось постараться с оформлением документации, так как именно он помнил мои каракули на картах. Виновато в этом было, как ни странно, телевидение.
 В одной из телепередач героем стал человек, который умел рисовать идеальные круги без циркуля. Я попытался повторить  этот трюк на полетной карте, во время полета над Индийским океаном.
 Потом моя карта случайно попала на глаза Гордееву и … на мне провели показательный разнос в присутствии всего полка. Друзья еще долго подшучивали надо мной, предлагая школьные циркули «козьи ножки».

       Став объектом внимания начальства, пришлось глубже изучить руководящие документы. У меня дома была уже хорошая библиотека специальной литературы. Жена решила тоже помочь мне.
- Я тебе купила подарок, вручу сейчас, не буду ждать праздника.
- Давай дари, рубашку наверно.
- Обижаешь, книгу конечно. Целуй. Да не книгу, а меня.
В руках у меня была мечта всех  навигаторов «Справочник Штурмана».
- Ничего себе, спасибо. Как тебе это удалось?
- Представляешь, совершенно свободно в нашем магазине. Стоит себе на полке и ни один балбес не купил. Повезло тебе только. Потому что только у тебя такая жена. Счастливчик.

       Наскоро просмотрев книгу, я некоторое время молчал. Как сказать жене, что этот справочник для моряков, поэтому никто в гарнизоне ее не взял.
- Еще раз спасибо. Именно в этой книге есть разделы, которых нигде не купить. Астрономия, например, или метеорология, или описание работы морских радиомаяков, а вот это вообще редкость, глубины всех проливов.  Как я летал, не зная их? Ледовая кромка Арктики и зимой и летом, ребята от зависти сдохнут. Надо же у меня будет единственный в полку справочник морского штурмана. Спасибо, ты настоящая жена и боевая подруга одновременно.
- Я еще и не дура. Не нахваливай. Я поняла, почему ее никто не купил.
- Да они просто дальше названия не смотрели. Этот справочник гораздо подробнее наших. Хочешь, я тебе предложение сделаю.
-Какое?
-Помочь мне в профессиональном отношении. Раз ты уже занялась моим образованием.
-Интересно, как это? Я же не училась в ЧВВАКУШе.
-У тебя почерк хороший, а у нас не хватает конспектов по руководящим документам. Я вот на один день взял НПП (Наставление по производству полетов), помоги переписать все ограничения в записную книжку.
-А книжку купил?
-Мы их сами делаем из общих тетрадей, разрезая пополам. Как раз по размеру кармана летной куртки. Договорились?

     Вскоре  я стал обладателем рукописного документа. Для этого пришлось несколько раз уносить домой служебную литературу.
 Почему их не печатали в достаточном количестве так и осталось загадкой. Тем более, что из неофициальных источников мы знали, что такие наставления издаются, в Англии например, даже с портретами кинозвезд для каждого летчика. Но это же у вероятного противника…, значит неправильно.

     Приобщение жены к своей работе имело и другие стороны.  В семье стали понимать сложность и ответственность  профессии. У меня не было проблем с предполетным отдыхом перед ночными полетами. В воздухе порою питался домашней едой, на зависть некоторым. Перед посадкой, после длительного полета, по чашке домашнего кофе из личного термоса, были прекрасным тонизирующим средством летчику и штурману (остальным «было не хватит»).
 В награду все шоколадки из бортпайка приносились домой. Я никогда не скрывал о предполагаемом времени прилета домой (если все будет нормально). Натопленный титан, горячая вода и ужин снимали усталость быстрее чем «антистресс». Осведомленность стала взаимовыгодной, и мы сохранили эти отношения  на многие годы, а потом… привыкли.

         Однако были и семьи, где пытались управлять жены. Они знали все новости гарнизона. Знали кто на какую должность будет назначен в ближайшем будущем. Знали что привезут в военторг. Какой длины очередь за ковром. Кому дадут квартиру в новом доме. Одного они знать не могли. Что думает муж по этим поводам. Когда он вернется со службы или из полета. И по какому поводу очередной «сабантуй» в гараже. Разница интересов приводила к расколу семьи. Но оставшиеся одни женщины не спешили уезжать.   Они устраивались на службу, на работу и искали новую партию для игры в жизнь. Несколько спивающихся военных тоже были «поставщиками» свободных женщин.
 Мой оператор Черникевич ушел в гостиницу, чтобы никто не мешал пить. Там он и погиб, прикуривая от электроплитки.
 Были семьи, где женщина изо всех сил боролась за сохранение хотя бы видимости благополучия. Сложности были у всех. Просто одни находили выход из трудного положения вместе, а некоторые врозь. Никакие женсоветы тут помочь не могли. Как- то оператор технической разведки из нашего экипажа пожаловался мне, что уже не верит своей жене.
- А ты когда гулял с нею, она еще была замужем?
- Конечно. Мы почти год встречались тайком. Она в Череповце жила.
- И ты спокойно наставлял рога ее мужу?
- А что поделаешь, такова жизнь.
-Ну вот ты и ответил на свой вопрос. Твоя жизнь… такова.

            Большинство военных, привыкшие подчиняться командирам, порой легко соглашались на «подкаблучную» жизнь. К семье они относились как к базе снабжения удобствами. За пять лет мы с женой прошли почти все стадии отношений. В конце – концов выработали вариант раздела обязанностей, при равных правах. Живущая  временами у нас бабушка Ирины пыталась « учить жизни». Когда я слышал ее причитания по тому или иному поводу, то тут же находил контраргументы. Но когда меня дома не было, бывшая «статс-дама», легко вносила в семью сомнения. Излишняя доверчивость жены часто расстраивала ее по пустякам. Она жалела бабушку, которая всю жизнь курила и пила. Не зная того, что такие люди не любят никого. Они всех делят на хороших и плохих  по принципу, отношения их к своим  вредным привычкам.

      Нам помогало, что в самом начале семейной жизни мы пытались сами расставить все точки над знаменитой буквой И. На первом месте работа. Не зря же в песне пели «Первым делом самолеты». Проблемы семьи на почетном втором. Все остальное на третьем.  Мы никогда не ссорились по этому поводу. А спокойно обсудив, возвращались к первоначальному варианту. Я никогда не ставил никому условий. «Ни себе, ни людям», в хорошем смысле слов. Тираны и деспоты это люди с ограниченными возможностями убеждения или еще хуже, преступники. В начале жена просто соглашалась со мной из- за коллекции своих чувств. Но, пережив все трагические события, связала их разумом. Но вот ни бабушку ни дочь мы в этом не сумели убедить. Одну было уже поздно, а другую слишком рано посвящать в сложность службы авиации. Может быть это и было главной ошибкой жизни. Мы жили в разных мирах, которые пересекались только иногда. В праздники или при болезни, когда нужна была помощь.

ЗА ГОРИЗОНТОМ

      Назначение нового командира полка никого не удивило. Самым подготовленным и авторитетным летчиком в гарнизоне был подполковник Дубинский. В соседнем полку еще один «зам» был однокашником моего бывшего командира.
Когда прошел слух о назначении второго, то Николай Давыдович грустно заметил:
- Ну все, я отслужился.
 Потом он рассказал, что на занятиях по физподготовке, еще в училище, было упражнение «переворот на кольцах». Когда однокашник повис вниз головой и ногами вверх, то  спросил преподавателя.
- А что дальше?
Коробкин тут же подсказал.
- Отпусти руки.
 Тот и отпустил. Упав на песок, кинулся в драку, еле разняли. Став посмешищем, затаил злобу. Когда же выяснилось, что командиром идет подполковник Дубинский,  был доволен не только Коробкин. Разборы полетов перестали восприниматься как разносы. Больше человечности на фоне той же  требовательности. Даже командиры эскадрилий стали роднее.  Помощь в решении кадров с радистами пришла с неожиданной стороны. В армии ввели институт прапорщиков. Всем сверхсрочникам предложено было переоформить контракт. Особенностью были сроки контракта, не менее пяти лет. Звездочки на погонах были скорее моральным, нежели материальным стимулом. Процент прибавки к зарплатам, возможность получить квартиру сделали свое дело. Текучка кадров контрактников прекратилась.

     На новый «учебно-боевой» год наш экипаж остался в прежнем составе. Полеты в районе аэродрома  были закончены. Контрольный полет по маршруту остался позади. Экипаж стал считаться боеготовым. Неожиданно этот факт стал дополнительной нагрузкой.

     Дело в том, что при тревоге время вылета зависело от быстроты прибытия на аэродром. Командование Авиации велосипед изобретать не стали. Пока весь состав собирается, получает оружие, задание, проверяет оборудование и заправляет самолеты, два экипажа из дежурных на аэродроме вылетают в первом эшелоне не разведку.

     Разумеется, к дежурству допускались только боеготовые экипажи. Совпадение нашей готовности с началом дежурств и определило содержание первого приказа по полку.
На первое дежурство заступили два экипажа, и один из них был Василевского. Семь дней на аэродроме в профилактории, рядом с заправленными и проверенными самолетами были, в начале,  не в тягость. Распределение по комнатам было добровольное.

      Когда зачитали приказ о начале  дежурства, командир полка сделал единственное предупреждение:
- Запрещается играть в карты и другие азартные игры.
 Других азартных игр мы не знали, поэтому легко согласились с ограничением. Бильярдный стол, шахматы и шашки, волейбольная площадка не давали скучать. По вечерам «травили» анекдоты и случаи из жизни.

       Помощник командира корабля, капитан Калашов В. Н (сокращенно КВН) без стеснения рассказал о своем пути в авиацию.
- Я, вообще-то, в летчики пошел из за девушки.
Как-то обмолвился он. Мы заинтересовались и выслушали полную версию «Истории любви».
- В школе мне нравилась одна девочка. Мы переходили из класса в класс, и она нравилась все больше и больше. Я ей, наверное, не очень. К выпуску она мало обращала внимания на меня.
 Наблюдая за ней, сделал вывод, что девушке нравятся военные. После выпускного вечера она подала документы в пединститут, а я в военкомат.
      Оренбургское училище летчиков, мне оказалось не по зубам. Экзамен по математике завалил. Чем я не понравился преподавателю не знаю.
В другое училище не поехал, а вернулся, и год отработал на заводе. На следующий год преподаватель меня узнал, заулыбался…. и вновь поставил двойку.

       Обычно, «завалившие» экзамены сразу уезжали по домам. Я сдал все остальные экзамены на отлично и продолжал ходить, с  принятыми, в столовую и на различные работы.

       Внутри П- образного здания училища был сквер. За столиком играли в шахматы. Начальник училища в звании генерала играл с майором.
 Я видел, что генерал выигрывает, и пытался подсказывать майору. Однако тот, по непонятной причине, не слушал и проиграл. Генерал развернул доску,- Садись, подсказчик, приказал он мне. Я легко выиграл первую партию. Шахматная школа в моем городе Баку была одной из сильнейших в Союзе. Вторую партию я свел на ничью, сознательно допустив ошибку. Генерал встал,
 -МЫ ЕЩЕ СЫГРАЕМ … ПОТОМ.
- Наверно уже нет,- грустно заметил я.
- Почему?
- Да не принимают меня. Математику одному и тому преподавателю второй год не могу сдать.
- Кому именно?- я назвал фамилию.
- Завтра ко мне в кабинет в восемь тридцать.
 Генерал ушел.

      К математике я не готовился. Сходил в парикмахерскую и расстался с длинными волосами прически. Свои ботинки, на «манной каше», заменил на спортивные тапочки. Я стал похож на всех, потому что не собирался упускать свой шанс.

     В кабинете генерала сидел «мой» преподаватель с билетами. Доложив о прибытии, как меня научил старшина, услышал.
- Бери билет и готовься.
Мне повезло, билет был легкий. Посидев немного за столом, больше для приличия, чем для подготовки, приступил к ответу. Математик спросил генерала.
- У Вас вопросы будут к абитуриенту? Начальник училища был занят бумагами и коротко ответил:
- Нет… Ставьте оценку. Потом ко мне,- Идите в роту к старшине.
   Дальше по обычному сценарию. Училище закончил и теперь лежу на койке в профилактории рассказываю автобиографию.
    - Самого главного то не рассказал. Что с девушкой стало?
Что с девушкой стало? Спросите у моей жены Светы.
- Они, что, знакомы?
- Очень даже близко. Это один и тот же человек. Все. Спать хочу.

      Во время первых «ДС» питались в профилактории, но после обнаружения в борще червей отказались «принимать пищу». Командир полка вызвал командира базы, тот пытался оправдаться, что это капустные «червячечки» и даже съедобны.
Но мы ему напомнили, что на броненосце Потемкин с этого эпизода все началось. Тогда нас отвезли в столовую и, с тех пор маршрут стал повторяться три раза в день.
Жены лейтенантов иногда  специально прибегали к нашему приезду, чтобы перекинуться парой слов с мужьями.
  Закоренелый холостяк Василенко, мой оператор, гнусным голосом надзирателя тюрьмы кричал-«Свидание окончено» и автобус мчался на аэродром.

      Когда дежурства стали повторяться через неделю, мы поняли тяжесть такой нагрузки.
Тяжело было и семьям и летному составу. Справедливости ради, надо признать, что дежурства сыграли свою роль в повышении боеготовности полка. Вылет же на поиск, терпящих бедствие, был оправдан в скором будущем. 

      Сигнал тревоги по утрам обычное дело. Так думало большинство летного состава и спокойно действовало по заранее отработанной схеме. Несколько десятков минут и мы на аэродроме. Необычным было, что два самолета из дежурных сил уже рулили в конец полосы. Взлет двух машин, солнечным утром, говорил о серьезности положения. На предполетных указаниях узнали, что в Атлантике терпит бедствие наша атомная подводная лодка.

       В задачу полка входит ее поиск и наведение кораблей спасателей к месту лодки. В классе указаний стоит обычный громкоговоритель, подключенный к радиостанции.
      Экипажи прошли участок на средних высотах, и перешли в набор высоты.
- Кабина не герметизируется. Раздался голос командира, ведущего экипажа.
С КДП прозвучало несколько рекомендаций. Ничего не помогло. Не работал наддув теплого и сжатого турбинами воздуха. Помимо недостатка давления в кабине, неприятным было падение температуры.
 Стандарт уменьшения температуры, с высотой по шесть градусов на тысячу метров, работал безукоризненно. Все знали об этом. Знали так же и о том, что разгерметизация не является основанием для прекращения полета.
      - Продолжайте выполнение задания, высота семь тысяч метров. Это распоряжение руководителя полетов.
Ясно было, что на средних высотах экипажи просто не дойдут до района поиска. Вторая пара самолетов готовилась к вылету, на случай если первые экипажи не найдут лодку. Но разрешения на взлет не давали по простой причине. Экипаж лодки регулярно выходил на связь, и в тот район уже шли корабли.

       Через восемь часов полета наши экипажи прибыли в район. Лодку нашли сразу, по отметке на экране локатора. На малой высоте было видно несколько человек на рубке. Корабли навели на лодку, но никто не подходил к ней близко.

  Непонятное поведение спасателей было объяснено много позже. Пока же экипажам поступил приказ возвращаться на базу.
     Мы не знали еще о серьезности аварии, и всех занимал один вопрос. Как экипажу удалось выполнить задание в ледяной кабине, ведь по случаю лета, зимнюю одежду они не брали. Когда им надоели наши расспросы, один из летчиков не выдержал.
- Как, говорите, летели? А парашюты на что? Летели как куколки,…. в шелке. Стало ясно, почему метод не афишировался.
 Распустить парашют в полете означало невозможность им воспользоваться при необходимости. И еще это означало нарушение инструкции

         Вскоре из неофициальных источников мы узнали подробности трагедии на лодке. Выход из строя атомного реактора и гибель почти половины команды. Командир лодки не допустил спасателей на борт из за радиации. Остальное осталось простором догадок.
 В официальной прессе ни слова. Все снимки лодки были изъяты вместе с пленками и отправлены в Москву. Вокруг эпизода создалась зона молчания. Даже на итоговом собрании в конце года, мы не услышали ничего об этом полете.

          Новый уровень требований  к летному составу был вызван новыми командирами и начальниками.
 Наш новый начальник майор Гордеев К. Е. часто повторял:- До нас служили не дураки – поэтому ничего нового. Правда, придирчивость казалось мелочной, до тех пор, пока не привыкли. Бывший старший штурман полковник Дудин  уже несколько лет возглавлял штурманскую службу Авиации Северного Флота. В своих полетах мы набирали для него статистические данные об ошибках работы навигационных систем. К нашему огорчению никаких закономерностей мы не обнаружили. Но мы же не писали кандидатскую на эту тему.

        Все наши выпускники продолжали помогать друг другу. Хорошо, что среди нас были  прошедшие школу фронтовой и транспортной авиации. Я частенько открывал что- то новое, а друг Шамаев объяснял, что это он знал еще в училище.
- Иван. А вот почему дальность горизонта у моряков и у нас рассчитывается разными формулами?
- Наверно потому, что они расстояния считают в милях. А мы в километрах. И еще на малых высотах они видимо учитывают и плотность воздуха у горизонта, а мы нет. Как в песне «Нам сверху видно все. Ты так и знай».
- Правильно. В «ихнем» справочнике так и написано. Вот бы придумать такую формулу чтобы уметь видеть и за горизонт. А то у нас в жизни кругом загадки.
- Никаких формул не надо. Чем выше будешь подниматься по служебной лестнице. Тем дальше будешь видеть.  Наверно командующие родами войск и видят поэтому далеко, возможно даже за горизонтом. А мы можем только догадываться, и то не всегда.
- А я раньше думал, что все зависит от ступеньки знаний. Про должности и не думал даже.
- А ты не думал, что первая «загоризонтная» должность- штурман. Мы же постоянно рассчитываем маршруты на дальности даже больше радиуса земли. Так что для нас это дело привычное. И еще. ДЛИТЕЛЬНЫЕ ПОЛЕТЫ- ЭТО ПОСТОЯННЫЙ БЕГ ЗА ГОРИЗОНТ.  Хорошо, что Земля круглая. Бег бесконечен. Как белки в колесе. Давай лучше партию сыграем. Отыгрываться будешь?
- Но когда выиграю у тебя, год буду ходить победителем. Вот так.

          В гарнизонном книжном магазине мне попалась на глаза  книга американского астронома Рея. Оригинальное изложение, новые очертания созвездий, комплект карт звездного неба стали основанием новых методик в нашем экипаже. На борту каждого самолета имелся астрономический ежегодник с таблицами для расчетов. Но работать с ним можно было только при хорошем знании звездного неба. Методики оценил штурман эскадрильи, майор Свинтицкий, сам прекрасный знаток авиационной астрономии. Увидев мои планшеты для выбора пар звезд, тут же приказал оформить все как рацпредложение. Новые рисунки созвездий понравились всем штурманам, тем более, что они соответствовали своими очертаниями названиям. Однако все вновь приходящие ежегодники были со старыми рисунками еще с десяток лет. Моя книга целый год переходила из рук в руки, пока не затерялась в просторах честных людей.

 Умение работать с звездно – солнечным ориентатором мне добавляло уверенности в длительных перелетах впоследствии. Пока же  мы набирали опыт выхода на цели, фотографирование кораблей при маневрировании, снятие координат ледовой кромки. Полеты на разведку границы воды и льда оказались самыми тяжелыми.
С точки зрения точности, конечно. Несколько полетов и оценки выше тройки нет. Дело в том, что на земле группа дешифрирования снимков с экрана локатора, все время находила большие ошибки.  Когда я сам поработал в этой группе, стало понятно многое. Дело оказалось просто в угле наблюдения кромки льда.
 По мере полета самолета, угол наблюдения непрерывно изменялся и очертания кромки тоже. Невозможность определения всех изгибов линии, необходимость осреднения данных, тоже вносили свои ошибки.
Выход был прост. Меньше фотографируй, меньше вариантов,- значит и ошибок. Оценки сразу улучшились, и моя фамилия стала реже упоминаться при разборах.
 
          Разборы полетов и перелетов проводились в составе полка. Все ошибки экипажей безжалостно вскрывались и тут же следовали рекомендации по их исправлению. Я понимал, что настоящая школа только начинается.

          Второй год экипажи совершали перелеты на Кубу. Весь состав полка был проанкетирован, все имели заграничные паспорта, но летали в такие командировки самые подготовленные экипажи.

          Ночные взлеты и посадки стали обычным делом. Чтобы утром быть в районе цели, часто приходилось взлетать или вечером или в полночь. Понемногу и жена привыкла, что перед ночными полетами мне  надо спать днем. Она обычно забирала дочь и уходила с ней на прогулку. Частые дежурства на аэродроме стали нагрузкой на семью. Жена продолжала работу в зубном кабинете, друзья перестали дразнить ее «домушником» за надомную работу. Почувствовав свою востребованность, она  легко сработалась с коллективом. Дома с маленьким ребенком оставалась бабушка жены.
 Когда Ирина заработала первый отпуск, а бабушка, по своему обыкновению, уехала на лето на Урал, я предложил ей съездить в Ташкент к родственникам. Мне отпуск не предвиделся, впереди маячил призрак новых учений.

         Телеграмму с обещанием письма, я получил сразу после ее приезда в Ташкент.

         Большая нагрузка на полк, и требовательность командования, дали свои плоды. Все чаще экипажи получали благодарности, оценки тройки стали редкими исключениями.
 
         Учения Северного Флота начались на фактическом фоне. По масштабу это были далеко не «Океан», но разницы особой мы не почувствовали. Вскрыть надводную обстановку в Баренцевом, Норвежском, Северном морях и в Атлантике было под силу только всему составу полка.
 После очередного вылета мы возвращались домой. Бетонная тропинка позволяла идти не более двух человек рядом.
- Опять ночь не видели, ворчал  радист.
- Сейчас глаза закроешь дома и увидишь.
Успокоил его помощник командира. Остальные молчали. Усталость, враг всех «травил», не располагала к беседе. До жилого гарнизона оставалось метров сто, когда над лесом и домами взвыла сирена тревоги.
- Ну, вот и отдохнули, промолвил командир,- Кругом! Бегом марш.
     Дежурный по полку удивился:
- Отличники. Вы первые.
На аэродроме мы тоже были первыми, и когда доложили о готовности, весь экипаж вызвали на КДП.
    Командир полка полковник Дубинский был, очень расстроен. Он спорил с оперативным дежурным Авиации по телефону. Мы услышали только окончание разговора.
- Да. Самолет и экипаж готовы. Просто они до дома не дошли после прилета. Через двадцать минут будут готовы все остальные. Прошу время вылета перенести на тридцать минут. Мы уложимся в график боевой готовности.

         Когда я раскрыл карты, выданные по тревоге, то с удивлением узнал, что предстоит лететь на максимальную дальность к берегам Гренландии.
Командир полка повернулся к Василевскому.
- Требуют твоего вылета немедленно. Выдержите? Можешь отказаться, имеешь право.
- Если надо, то мы готовы. А если реально, то еще один летчик и штурман не помешают.

        Звонок телефона прервал разговор. Командир выслушал и, сказав спасибо, положил трубку.
- Командующий утвердил вылет по графику  тревоги. Вашему экипажу отдыхать в профилактории, а за готовность, все равно, большое спасибо.
 Вскоре выяснилось, почему нужен был срочный вылет. В связи с учениями дежурного экипажа на аэродроме не было. После его вылета новые экипажи не заступили на дежурство.

        Во льдах Арктики оказался наш корабль обеспечения с поврежденным винтом. Если бы его унесло в территориальные воды других стран, то запросто могли бы задержать. Пока наши экипажи нашли пострадавшего и навели другие суда, ветер изменился, и корабль вынесло на чистую воду. Нашего вылета не потребовалось.

        Когда, на второй день, мы приехали на завтрак я, на минутку, забежал в санчасть.
- На что жалуемся? Врач Грязнов Б. А. шел по коридору и спросил меня, как бы между прочим.
- Да, вот, живот побаливает. Съел, наверное,  чего - нибудь.
Доктор обрадовался.
 - Вот и хорошо, у нас новая операционная открылась, а больных нет, аж противно.
Осмотр затянулся. Моему экипажу сообщили, чтобы погуляли немного и поискали нового штурмана. Хирург долго думал над непонятным симптомом. Боль была строго в одной точке живота. Анализ крови показал наличие воспаления.
- Давай поговорим, - начал врач.- Тебя надо оперировать. Можем отправить в Вологду, там будешь лежать в общей палате. Здесь ты будешь центром внимания. Первый операционный больной в санчасти, это же история.

        Через пять минут я согласился на операцию. Забежавшая в палату жена однокашника Чернышова поинтересовалась: - Ирине то сообщать? Давай адрес.
 Сообщать никому я не разрешил,- Потом,…. после операции.
 Операция длилась около трех часов. Дважды хирург был готов прекратить поиски, но в конце концов приросший к спине аппендикс был найден.

      Все время операции мы разговаривали с врачом. Иногда я начинал падать и предупреждал своего командира о крене самолета. Три часа на холодном столе вылились в двустороннее воспаление легких. Трое суток на обезболивающем и при высокой температуре прошли в бреду. Когда я стал немного разбираться в обстановке, спросил у хирурга, что у него с глазом.
- Да, сосуд лопнул во время операции, я вообще под конец работал  как Нельсон.
- А что за тип вчера меня осматривал?
- Это не тип, а главный терапевт госпиталя. Лечение назначил он. Кстати там экипаж к тебе третий день рвется. Впускать?

       Через минуту маленькая палата заполнилась. Я спросил, что нового у них. Мне сообщили две новости. Одна, что временно назначенный штурман, упрямый когда трезвый, и слишком разговорчивый когда пьяный. Вторая, что Спасский проиграл Фишеру две партии и счет 2:2
- Калашов, вот ты шахматист, что дальше?
- А дальше ничего. Я лично ожидаю матча Фишер – Карпов.
- А это еще кто такой?
- А это надежда Советских шахмат на предстоящее десятилетие. Кстати о шахматах. Ты жене сообщил, что болен?
- Нет, конечно. Пусть отдыхает. Я и писем не написал ни одного.
- Так ты еще на голову больной. Представляешь, что она может подумать.

            Вечером медсестра пришла в палату с набранным шприцом.
- Что это?
- Пантапон. Спать будешь лучше.
- Нина Васильевна, лучше не надо. Потерплю.
- Как не надо? Врач назначил.
- Еще раз говорю. Укол делать не дам. Мне не нравится это состояние «полусмерти». Можете позвонить врачу, пусть отменит.
Жена старшего штурмана Гордеева огорченно ушла. Я полночи провалялся без сна,  и только к утру уснул.  Дело в том, что пробуждение после такого лекарства было самым отвратительным состоянием в жизни. К тому же мне казалось, что мой организм вообще перестает бороться с болезнью. А выздоравливать надо,  во что бы ни стало. Кстати и написать письмо о всем происшедшем.

        Два дня жена с дочерью пыталась вылететь из Ташкента. Билетов не было. Вложенная в паспорт «десятка» помогла, билет нашелся.

        Врач встретил жену в коридоре.
- Ирина, не ругайся, мы все делали правильно, но долго. Сейчас дела пошли на поправку. Теперь твой муж мой личный больной. С него началась история операционной. Надо же было такое совпадение, первая операция и аномальное расположение аппендикса.

       Совпадение было не только в этом. Вторая операция была еще сложнее, и ее заканчивали уже  в госпитале. Прапорщика  дооперировали в госпитале, а в гарнизоне запретили делать подобные операции. История закончилась еле начавшись.

      Через три недели я уже был на аэродроме. Временно назначенного штурмана Валеру Гвоздева вернули в свой экипаж. Мне сообщили о его особенностях, которых я не мог знать, хотя дружили семьями. Пунктуальность сочеталось с упрямством и были причиной споров. Правда потом выяснялось, что Валера прав. А его схемы заходов на посадку вообще были идеальными. Тут можно было не стесняясь "перенять" опыт. Но одна привычка его была вредной и непреодолимой. Валера курил. Курил всегда и везде. Мы даже шутили, что если утром его рука упадет на пачку сигарет, то на службу он придет вовремя. А если на будильник или на ... жену, то опоздание гарантировано. Некоторая скрытность тоже не всем нравилась. Но всем нравиться невозможно. Впоследствии он стал одним из лучших штурманов полка, а вот рыбаком он уже был лучшим среди нас всех. Экипаж  восстановился как после отпуска и мы  заняли свои места. Полеты в районе аэродрома, с непрерывными взлетами и посадками отдавались такой болью, что я не мог идти пешком. В санчасти нашел «личного доктора» и попросил еще дней десять на восстановление.

       На следующем предполетном осмотре врач, после измерения давления, попросил меня «попрыгать немного». Болей не было. Работа продолжалась.

ГЛАВНОЕ ПРАВИЛО АВИАЦИИ

       Квартира на четвертом этаже была предметом особых забот. Когда- то соседка снизу предупредила, чтобы не вздумали ее залить водой.
- Держите краны всегда закрытыми. Иногда воды не бывает. А то ремонт за ваш счет.

       Я случайно оказался дома, когда бабушка забыла закрыть кран и курила, стоя на балконе. На кухне образовалось маленькое озеро. Я успел только протереть полы, как раздался долгий звонок. Схватив кружку с водой, плеснул ее всю на потолок и пошел открывать. Разъяренная соседка залетела на кухню.
- Я же предупреждала вас. Будете мне делать ремонт.
Влажность пола ее насторожила. Я пожал плечами, сказав, что ничего не знаю. Соседка глянула на потолок. Оттуда упала большая капля воды, разбившись на тысячу частей об край раковины. Так же быстро женщина побежала на следующий этаж. Там вообще было сухо как в пустыне. Уже вдвоем они пришли к нам.
- В общем так, сосед. Прорыв видно между пятым и четвертым этажами, мы побежали в контору КЭЧ. Соседки исчезли. Я был рад, что легко отделался. И зря.
Слесари раздолбили стенку, отключили воду во всем подъезде, проверили все стояки. Неделю мы жили без воды. Жена ворчала, лучше бы ремонт сделать самим, чем без воды быть. Мой друг от души повеселился, когда я «по секрету» рассказал об инциденте.

      На одной лестничной площадке с нами поселился старший штурман противолодочного полка Канцедал. Капитан, назначенный на подполковничью должность, был сторонником необычного взгляда на штурманскую службу.
- Во всем виноват штурман, говорил он частенько, когда обсуждали происшествия в авиации.

      Самолеты нового полка были внешне похожи на наш 95- ый, с небольшой разницей в шасси и винтов. Однако «начинка» совершенно иная. Название самолета тоже было другим, ТУ-142. Отношение к подчиненным было тоже необычным.
 В нашем полку, чтобы получить «класс» надо было оббить все пороги штаба, пока выпросишь контрольный полет. В соседнем полку эти  полеты были поставлены на поток. При достижении необходимого налета авиаторы в принудительном порядке сдавали экзамены на класс и тут же оформлялись все документы. Когда по итогам года выяснилось, что соседи нас обогнали по всем показателям, наше командование, волей не волей, занялось и этим вопросом.
       Соревнование пошло на пользу и нашему выпуску. Все выпускники 1966 года стали штурманами кораблей.

       Очередные полеты в районе аэродрома были повторением сотни других. Спокойствие вылилось в небрежность. На предполетной проверке я не проверил работу часов. В воздухе при выходе из разворота включил секундомер.
И … не обратил внимания, что часы стоят. Спохватившись, дал команду на разворот раньше времени и оказался «внутри» маршрута коробочки. После посадки мы услышали: - Экипаж на КДП.
      На командно- диспетчерском пункте с командиром полка дежурил старший штурман Гордеев. Увидев меня, заявил, что разбираться некогда и поэтому:
- Завтра с утра ко мне в кабинет.
По дороге домой, Василевский посоветовал мне не сильно спорить с начальством.
- Оправдываться, я знаю, ты не будешь. Но и не спорь.

      Утром, после построения, я прибыл в штаб. Старший штурман сидел за столом.
- А что это Вы, товарищ капитан один? Почему других членов экипажа нет? Я так понимаю, что виноваты все кроме Вас. То, что вчера  была допущена ошибка, факт. А если бы встречный экипаж ошибся на столько же? Высота то одна. Ну что молчим?
-Так говорить не о чем. Вина моя. И вообще,… ошибок было много. … И не только вчера.
- Так, так. Садитесь и слушайте. Подполковник встал, прошелся по кабинету.
-Так вот. В начале своей летной карьеры у меня был дикий случай. Отсчет высоты на снижении я вел… по часам. Да, да не удивляйся. На обоих приборах по две стрелки, и расположены они на приборной доске рядом. Время было час пятнадцать. Высоту я доложил «тысячу триста». По счастливой случайности действительная высота была близкой к доложенной. Иногда случай помогает.
 Но бывают такие совпадения чрезвычайно редко. Обычно же причиной аварий становится совпадение нескольких ошибок, каждая в отдельности не опасная.
Вывод. Ошибки допускают многие. Приучите себя к их анализу. ГЛАВНОЕ ПРАВИЛО АВИАЦИИ, не оправдывать их. Запомните на всю жизнь. НИКОГДА НЕ ОПРАВДЫВАЙТЕ СВОИ ОШИБКИ. Штурману эскадрильи пересдадите экзамен по инструкции по производству полетов в районе аэродрома. Все.
- Какое взыскание получил, поинтересовался штурман эскадрильи.
- Никакого. Старший штурман приказал рассказать Вам инструкцию аэродрома.
- Ничего себе. А мне то, за что?
- Не знаю. Наверное, чтобы нас лучше  учил.  И мне экзамен вроде.
- А еще что он говорил?
- Этого я сказать не могу,… о своих ошибках.
- Ну, дед дает. Иди, готовься… студент.

       Готовиться надо было. Радиус действия самолета постепенно превращался в «диаметр». В связи с посадками на других аэродромах  увеличилось пространство изучения района полетов. Случилось то, чего опасался еще лейтенантом. Альбом справочных данных по маршруту постепенно «толстел».
Самое сложное было в подготовке карт. Склеенные «простыни» надо было сложить по полету «гармошкой» и ухитриться работать на маленьком столике  под приборной доской.

          Через некоторое время я заметил, что совершенно нет времени ни на волейбол, ни на минифутбол. К теннисному столу вообще не протолкнуться. Когда- то мы с оператором радиотехнической разведки Борисом Мелиневским могли по два часа выяснять отношения. Но потом он серьезно увлекся игрой и стал легко обыгрывать не только меня. Талант. Еще одно увлечение, это изготовление радиосамоделок. Преобразователи частоты с кварцевой стабилизацией, позволяли слушать иностранцев без помех. На волне тринадцать метров  я слушал только музыку. Все аналитические программы пропускал, зная в чем секрет серой пропаганды. Тем более, что об этом нельзя было рассказывать никому. И в этом увлечении я тоже отстал от товарища, так как запаса радиодеталей не было. Просить у товарища их было неудобно.  Многие вечера приходилось тратить на подготовку, а хобби ушло на третье или четвертое место. Единственное что радовало, это  редкая возможность побывать на природе.  Кроме того сложилась обстановка, что в отпуске как то не  получается отдохнуть. Родители жены, да и мои тоже жили в своих домах, где непрерывно надо было что то делать.
 Когда я понял, что простой смены обстановки недостаточно, то уговаривал жену вернуться в гарнизон пораньше. Солнечный сентябрь мы посвятили поездкам на озеро и в лес за ягодами и грибами.

         Поездка к Кириловск – Белозерскому монастырю оставила богатые впечатления. Мы впервые видели подлинные картины и иконы.
Трогали руками двухметровые стены, и чувствовали, что прикасаемся к истории. На дне озера, под стенами монастыря лежали обломки жерновов и других неизвестных предметов.
К вечеру мы собрались в обратный путь. Даже пропажа двух наших касок не сильно огорчила. Привыкший к отсутствию воровства в гарнизоне, я оставил каски на мотоцикле, и очень удивился их исчезновению. Ночью, на обратном пути, нас остановил милицейский патруль ГАИ.
-Нарушаем. Почему касок нет?
- Купить не успели.
- Значит, мотоцикл купить, зарегистрировать успели. А что? Касок нет в магазине?
- Нет. Каски в магазине есть, но по ночам они закрыты. Каски у нас украли только что. Я и в милиции уже заявленье написал.
- Скажите на милость, сами «лопухнулись», а нам теперь ищи их. До свидания.

      На службе нас ожидал профилакторий и новые дежурства. К концу года мы насчитали семнадцать недель на аэродроме, рекорд полка. Одна из знакомых, как то поинтересовалась.
- Заки, а что ты так часто дежуришь? Жена из дома выгнала что ли?
- Нет, Наталья. Просто деньги нужны. В отпуске поиздержались.
- Какие деньги? Ты что хочешь сказать, что за дежурства платят?
- Конечно. По полсотни за неделю. А что, твой тебе не отдает? Жадный он.

     На второй день ее муж, мой однокашник Юра Закатеев, долго мне объяснял, что я не прав. Что, женщина поверила, и кому? КВН щику.
И что если она еще спросит, я должен сказать правду. Действительно, встретив Наталью, я попросил прощения за преувеличение.
- Насчет полсотни я пошутил, извини Наташа. Больше червонца не дают, да и то в конце месяца… вместе с зарплатой.

       На аэродром ездили на своих мотоциклах. Начальство не возражало. Таким образом освобождались места в автобусах и других машинах. У шлагбаума дежурил матрос. Когда его не было то можно было пригнувшись проехать на аэродром.
 Так и решил капитан Крафт, техник с нашей эскадрильи, проскочить КПП. Он не сбавляя скорости пригнулся и … проехал бы. Матрос увидел в окно дежурки мотоциклиста. Выскочил к шлагбауму и опустил его чуть ниже, чтобы открыть проезд. Удар хоть и был скользящий, но каску расколол. Капитан на мгновенье потерял сознание, но тренированное тело управляло мотоциклом самостоятельно. Поворота он не видел, потому что не видел ничего.
- Открываю я глаза и вижу. Лежу на болотной куче и лягушка говорит мне «ква». Мотоцикл весь в тине. Я удивился, ведь сегодня не пил. Отчего же провал в памяти. Капитан рассказывал сам уже в машине, когда его и технику везли домой. От посещения санчасти отказался, но сведения все- таки просочились. На другой день доктор осмотрел его. Командир  не запрещал поездки, но мотоциклы потребовал оставлять на КПП. Мы тут же нашли лесные тропинки, по которым и прибывали на свои стоянки. Мотоциклы могли стоять по несколько дней под охраной беспородного дворняги по кличке Контейнер. Просто пес всегда прятался в ящики при запуске двигателей самолета.

В соседнем полку у одного из летчиков была собака породы Лайка. Она всегда сопровождала его и однажды увязалась за ним и на аэродром. Когда собаку завели в самолет, то с момента запуска двигателей и до самой посадки пес непрерывно скулил. Дождавшись остановки двигателей, «друга человека» отпустили. С этого момента лайка перестала бегать за хозяином… если он надевал летную куртку. Пришлось ему прогуливать собаку в гражданской одежде.
 Если же хозяин говорил собаке «пошли на полеты», то она забивалась под кровать и никакими посулами невозможно было  выманить. Летчики шутили, что даже животное знает, что летать опасно.

      Ежегодная медицинская комиссия обнаружила покраснение глаза и порекомендовали лечение. Действительно глаза стали чаще  болеть, но я отнес это на плавание и напряжению в ночных полетах.
     Год закончился контролем на второй класс. Замечаний почти не было. Но экипаж ждали перемены. Уехавший на медкомиссию правый летчик Калашов  вернулся с необычным решением. Диагноз по зрению не позволял не только летать. Но и даже служить в армии. Мне было жаль товарища, но огорчения я не заметил. Мы иногда встречались, мне всегда были интересны неординарные личности. Вот и сейчас, подвозя его к дому, увидел как гарнизон погрузился в темноту.
- Опять кабель сгорел. Свечей не напасешься.
-А ты, что? Не знаешь как экономить?
- Знаю. Зажег свечку, ткнул вилкой в котлету. Пока жуешь- потушил.
- Да нет. Надо свечку натереть мылом. Она будет гореть без потеков. Значит экономия.
Я знал, что все рекомендации Калашова надо проверять. Фантазия и у него богатая.

      На второй день я вспомнил совет. Полеты вечером. Дома одна бабушка. Жена на работе. Дочь в саду. Я сижу на кухне и жду, когда закипит чайник. Солнце бьет в глаза и я закрыл занавески, шедевр творчества жены. Взгляд упал на подсвечник. Разведя пену, как для бритья, обильно нанес ее на свечу. Пена высохла и я поджег фитиль. Чай в красивых подстаканниках, купленных с первых зарплат, остывал в тонком стекле. Свеча потрескивала. Но потеков действительно не было. Наверно Калашов прав. Солнце пыталось пробиться сквозь шторы. Бабушка заглянула на кухню и исчезла. В доме стало тихо- тихо. Даже телевизор прекратил свое вечное бормотание.

      После полетов застал жену на кухне. Дочь и бабушка уже спали.
- А ты чего не спишь? Поздно уже. Мужа ждешь? Молодец. Настоящая боевая подруга.
- Ты как себя чувствуешь? Голова не болит. Навязчивых мыслей нет?
- Ничего у меня не болит. А мысль есть одна, но она не навязчивая. Спать будем?
Я попытался погладить жену по голове. Она осторожно отвела мою руку.
- А чего тогда бабушку до полусмерти напугал?
- Кто? Я?
- Ну не я же в солнечный день задумчиво смотрю на горящую свечу… .
Давно я так не смеялся. Спасибо другу за идею. Когда я все рассказал, то удивился реакции жены. Она совсем не веселилась. Была грустна и молчалива. Странные это люди- женщины. Может быть, она уже привыкла к мысли, что я сумасшедший?

        Один из операторов, призванный из запаса, неожиданно предложил.
- Штурман. Я узнал, что Вы сказки коллекционируете, то есть собираете?
- Правда. Я вообще считаю, что в сказках заключена душа народа. А эпос- мечта. Но похвастаться пока нечем. Мало их у меня.
- А как  насчет приобретения «тысячи и одной ночи»?
- Без малейшего колебания. Книга эта – энциклопедия восточной жизни… .
- Могу продать.
- Сколько?
- Ящик водки.
Я мгновенно посчитал стоимость. Вполне приемлемо.
- Согласен. Когда?
- В следующее воскресение еду в Москву. Вот и привезу.
- А что? В Москве свободно можно купить ее?
- Зачем покупать. Книги у меня дома. Отец всю жизнь собирал. У него огромная библиотека.
- А ты, значит, единственный наследник?
- Не единственный и даже не наследник. Папашка еще жив, даже работает в НИИ.
- Как же он тебе отдаст? Не думаю, что сможешь уговорить библиофила.
- Никого я уговаривать не буду. Он даже не заметит пропажи. Я у него давно таскаю… понемножку.
- Паша. Теперь немного послушай меня. Я конечно не верующий человек, но Иудин грех на душу брать не хочу.
- А причем здесь грех?
- Как же? Он самый тяжкий. Предать доверившегося. Ты себя поставь на место отца. Короче, я не смогу эти книги купить даже за небольшую цену.
- Понял. Пол ящика водки, сойдет?
- Мне жаль, но ты ничего не понял. И наверное не поймешь уже… никогда.
 Пройдет не меньше двадцати лет, когда мне удастся приобрести все книги «тысячи и одной ночи».  В поезде у «глухонемого». И без малейшего повреждения от зубов совести.
А Паша сопьется без моей помощи и будет уволен из армии по несоответствию.

        Заступив в очередной раз на дежурства на аэродроме, в коридоре столкнулся с однокашником. Иван Шульга сразу после училища попал на штурманскую должность. Вот и сейчас, они прилетели «искать минимум». Самолет БЕ-12 противолодочной авиации имел одну особенность. Наличие спирта считалось для кого- то преимуществом. Так как впереди суббота и воскресенье  два экипажа в одной из комнат профилактория уже «отдыхали».
- Давай заходи к нам. Это же надо. Служим в одном флоте, а ни разу после училища не виделись.
 Конечно зайду, но только с одним условием. Пить не буду. Мы на «посту».
 В комнате он познакомил меня с командирами.
- Знакомьтесь мужики. Это самый противный штурман в авиации Заки Ибрагимов. Никогда не просите у него помощи, пожалеете.
Товарищ был уже навеселе и поэтому разговорчив.
- Иван. Поясни. А то вдруг товарищ обидится.
- Дело было еще в училище. Однажды меня так прихватило, что я заскочил в туалет и кричу ему. Заки, выручай. Принеси бумажку. Он и принес. Еще таким ехидным голосом-«может тебе ее и помять, Ванечка». Я уши развесил и говорю. Давай мни. Через минуту спрашиваю. Ты какую бумажку принес, гад? А он «я другую не нашел, тебе же срочно надо было, вот и пришлось от пачки со скипидарной мастикой  оторвать». И хотя я был уже «наскипидаренный, но паразита не догнал. Я тогда борьбой занимался, а этот тип бегом. Ну- ка налейте ему стакан… за дружбу.
 Компания хохотала, я еле «отболтался» от угощения.

          Только на следующий день мы могли спокойно поговорить. От него я и узнал о многих, оставшихся на Севере однокашниках. Но это тема других маленьких рассказов.

        Не секрет, что в сложном роде войск проблема с алкоголем была всегда. Я уже сделал вывод, что постоянное снятие стрессов таким способом, прямой путь к алкоголизму. Еще отсутствие других мощных стимулов, как- то увлечений. Дефицит  понимания в семье и так далее. Причин множество- финал один. Перед каким- то праздником жена и бабушка поинтересовались, как собираемся отметить дату.
- А никак.
- Это еще почему?
-  Причина простая. Хочется хорошего застолья. Значит выпивки. Я не хочу превращать возлияния в привычку. Перетерпим.
- И до каких пор?
- Пока не станем равнодушными к спиртному. Все, разговор на эту тему закрыт. В Вологде богатый музей, а мы там еще не были. Вот и поедем.  Спасибо, что согласна. 

         Колокольня Софийского собора была открыта для посетителей. Экскурсовод рассказывала легенды края. Оказывается, сам Иван Грозный хотел сделать Вологду своей столицей. Но упавший с потолка кирпич изменил его намерения. Да, в древности люди умели «читать» знаки судьбы. Не то, что сейчас. На другой стороне реки раскинулся госпиталь.
- Смотри Ирина какое красивое место. Жаль, что я отказался тогда ехать. Вот черт. Кто меня дернул за язык пожалеть о госпитале. Тем более здесь, в святом месте.

          Расположенный в соседнем здании музей был великолепен. Мы впервые видели всех обитателей местных лесов в виде экспонатов. Огромное чучело волка на задних лапах было выше головы жены. Она даже вздрогнула когда столкнулась с ним на повороте из зала в зал. Устроители музея нашли самое подходящее место.

         Но самые большие впечатления ждали в залах прикладного искусства. Такого богатства мы не увидим больше никогда. «Мороз по жести», червление серебра, деревянные изделия говорили о богатом внутреннем мире предков. Вот где надо учить историю и прививать любовь к своей Родине. Никакая беседа не сравнится с подлинной красотой. Вот где надо учиться прикладному творчеству. Жаль, что раньше мы здесь не бывали.  Еще жаль, что зал икон закрыт.

         Выставка Вологодских кружев поражала. Я не мог поверить, что все это сделано руками мастериц.
Такой тонкий расчет каждого узора мог выполнить, несомненно, только одаренный человек. Ирину впечатлили платья целиком из кружев. Про нижнее белье вообще лучше не говорить. Это надо видеть.

         Уже по дороге домой жена посетовала.
- Мы столько лет рядом жили с такой красотой и не видели. Это все работа твоя… на первом месте.
- Ничего не переживай. Все впереди.

         Дежурства на аэродроме неожиданно открыли новые возможности. Семь дней жизни в профилактории можно было посвятить и личным потребностям. Каждое утро мы проверяли самолеты, а потом все остальное время почти свободны. Два экипажа по двенадцать человек были интересны разнообразием увлечений. Помимо игры в бильярд и шахматы можно было заниматься поделками из дерева, собиранием самоделок. А летом вдоволь наиграться в волейбол. Журналы и книги переходили из рук в руки, обязательно обсуждаемые.  Бортинженер Симонов из старых шапок шил теплые «унтяты» своему карапузу.

         За все дежурства мы всего раз отказались ехать на обед. Обещанный концерт по телевизору Аллы Пугачевой был как раз на это время. В полной тишине время ее песен прошло быстро. Потом командир базы лично приехал узнать причину отсутствия на обеде и сообщил, что он дал команду в столовой разогреть обед. Мы слукавили, что задержались  у самолетов и очень благодарны за заботу. Что уже едем.
ЗА ВАС БЫЛИ ВОЗРАЖЕНИЯ

     Перед объявлением нового штатного расписания полка меня  вызвали в штаб. Новый старший штурман подполковник Кузнецов, заменивший Гордеева, показал мне проект приказа и начал беседу.
- Мы тут долго совещались и пришли  именно к  такому выводу. Стоял вопрос о назначении штурмана отряда. Против вашей кандидатуры были возражения. Поэтому утвердили штурманом отряда Бычкова. Как Вы к этому относитесь?
- Утвердили, значит утвердили. Я- то тут причем? Не меня же.
- Еще раз объясняю. Я не считаю Вас хуже. По уровню работы у вас одинаковые показатели. Просто ЗА ВАС БЫЛИ ВОЗРАЖЕНИЯ,  но я не об этом. Я специально пригласил, чтобы обсудить вопрос взаимоотношения. Он Ваш однокашник.
 Я очень попрошу соблюдать субординацию. Подписывать бортжурналы  в отряде придется ему. Будьте корректны на службе, никаких там Саня или еще как.
- Вот этого Вы могли и не требовать. Если это Вас беспокоит, могу пообещать, что все будет в пределах нормы. Кстати я нисколько ему не завидую, что он будет летать в экипаже Красносельких.
- Вот, вот. О командире отряда тоже. Ваша летная практика будет планироваться в отряде, так что постарайтесь сработаться.
        Уже в дверях услышал последний аргумент. Видимо все предыдущие начальник счел малоубедительными.
- К тому же у него двое детей. Прибавка десяти рублей не лишняя.

    В новом отряде у меня был новый командир экипажа. Майор Иванов, коренастый богатырь, был прост в общении  и экипажу не надоедал. Чего нельзя было сказать о командире отряда. В первый день провел партийное собрание, где секретарем бюро отряда, невзирая на мой самоотвод, избрали меня.
 Оформление протоколов было дополнительной, ничем не оправданной, нагрузкой. Экипажам надо было  осваивать новые задачи, но командир отряда больше внимания уделял воспитанию, а не обучению.

    Когда же готовилось партийное собрание эскадрильи, то меня отозвал в сторонку от всех, мой бывший командир Василевский.
- Заки. У меня к тебе деликатная просьба. Я узнал, что меня хотят выбрать секретарем бюро эскадрильи. Ты же знаешь меня. Помимо того, что это дополнительная писанина, я еще и уверен, что бесполезная. Я прошу тебя выступить против моей кандидатуры. У тебя хорошо подвешен язык, и тебя послушают. Лады?
- Командир, для тебя все что попросишь. Конечно, выступлю. Я разобью в пух и прах …тебя. Ты же меня однажды выручил. Теперь моя очередь.
         Собрание шло обычно. Вынужденно активный президиум, утомительный начальник политотдела  и равнодушие  сотни офицеров и прапорщиков. Когда зачитали список предполагаемого бюро, и для проформы спросили, нет ли отводов, я поднял руку.
- У меня отвод кандидатуры Василевского.
    Зал оживился. Такое случалось редко. И мне предоставили трибуну.
- Товарищи коммунисты. Пусть вас не удивляет мое возражение. Коммунист Василевский мой командир экипажа в течении двух лет. Мы вместе прошли подготовку к боевой службе. Вместе прошли контроли на второй класс. Большинство полетов выполнили на хорошо и отлично. Но меня беспокоит, что коммунист Василевский стал «почивать на лаврах». Остановиться на достигнутом в самом начале просто не разумно. Коммунист Василевский до сих пор не сдал экзамены на первый класс. Кто ему в этом мешал? Никто.
В прошлом году мы семнадцать раз дежурили на аэродроме. Несколько раз в экипаже создавалась неуставная обстановка и коммунист Василевский не принимал никаких мер. Радисты экипажа плохо знают вероятного противника.
Коммунист Василевский не заботится об их обучении. Мы все хорошо знаем, друг друга, и я уверен, что есть более достойные кандидатуры. А коммунисту Василевскому надо обратить внимание на профессиональный рост и пусть считает это постоянным партийным поручением.
- Кто за отвод кандидатуры Василевского? Вступил в свои обязанности председатель собрания,- Прошу голосовать.
      Собрание большинством голосов удовлетворило отвод. Слово попросил начальник политотдела полковник Цепелев.
- Товарищи. Я очень рад активности коммунистов. Видно, что в эскадрилье беспокоятся о чистоте рядов. Я думаю, отвод кандидатуры коммуниста Василевского дает нам повод подумать, а нужны ли такие летчики Родине. В ближайшее время мы займемся этим вопросом.

     После такого душа холодной воды, отводов не было никому. Собрание закончилось избранием   нового секретаря и заместителей, желающих продвижения по партийной линии.

    После собрания Василевский пожал мне руку:- Спасибо, что не объявил меня ревизионистом, троцкистом или ренегатом. А с политотделом мы уладим. Завтра сдам экзамены, а всем радистам объявлю взыскания,…. условно.

     Командир огневых установок (КОУ) моего бывшего экипажа догнал меня у самого дома.
- Товарищ капитан, а что любит Ваша жена?
- Боря, вот это вопрос. Зачем тебе?
- Ну, как же? Она десять дней ходила делать уколы дочери. Воспаление легких вылечили без больницы.
- Да это я знаю. Дальше то что?
-Денег  она не возьмет, а отблагодарить как- то надо.
- Вот в чем дело. Записывай. Моя жена любит семечки и конфеты «Кара- Кум».
- Понятно. С семечками проблем нет, нам в посылке прислали. Конфеты тоже найдем.
Через несколько дней Борис Скорик пришел в гости.
- Я ненадолго. Раздеваться не буду. Ирина, можно Вас на минутку. Вот мешочек семечек и Ваши любимые конфеты и еще спасибо большое.
- Понятно. Но мог бы не беспокоиться. Я семечек не люблю, а от конфет зубы болят. Все равно тоже спасибо.
-Как, не любите семечек. Мне сам Ваш муж сказал…
- Слушай его больше. Это он любит семечки и конфеты из пустыни… с песочком.
Огорченный товарищ укоризненно смотрел на меня. Не зная, что сказать.
- Боря. Не переживай. Ты наверно слышал поговорку, что муж и жена- одна сатана. Я сам буду чистить семечки и… кормить жену. Ты очень хороший человек… благодарный.  Если, что надо, обращайся. Всегда поможем.
 Товарищ ушел, а жена забеспокоилась.
- Он не сильно обиделся? Неудобно как-то. Надо было мне промолчать, наверное.
- Да ты, что? У нас за это не обижаются. Он еще  об этом всем расскажет. Чтобы быть героем истории. Тебе реклама… мне конфеты. Ну не мог я ему сказать, что ты любишь… меня. Я скромный человек.

        Проблем с однокашником, штурманом отряда, не было. Наш экипаж быстро «слетался». Командир купил новенькие Жигули, мы помогали ему «гудронить» машину, он частенько подвозил нас на аэродром. В экипаже «отрядного» возникли сложности. К концу года Саня написал рапорт, с просьбой перевести его в другой отряд.
Ходу бумаге  не дали. Мне он пожаловался, что мелочные придирки «его достали». Я ответил ему излишне сурово.
- Ты знал к кому идешь. У тебя теперь только один выход… стать штурманом эскадрильи, то есть уйти на повышение. Дерзай. Или в академию, как Боря Пономарев, тоже не плохо.

      Командир Иванов оказался крепким не только внешне. Чтобы переубедить его требовались колоссальные усилия. Обсуждать проблемы он, однако, не любил. Самолет в его руках  слушался беспрекословно и мы бы летали на отлично, если бы не наш правый летчик. Кличка «маршал» за фамилию и отсутствие перспективы. Летчик считал, что достиг всего. На класс экзамены не сдавал, на место командира не рвался. В сложных условиях частенько «зажимал» управление и мешал Иванову. Однажды во время полетов по минимуму погоды, когда весь полет проходит в облаках и полосу удается увидеть только на подлете, мы не смогли выйти на посадочный курс.
- Ухожу на повторный,- доложил командир руководителю по внешней связи. По внутрисамолетной системе своему помощнику запретил прикасаться к штурвалу.- Ты русский язык понимаешь? Если штурман говорит, - Полоса слева,-  крути влево, а не вправо.
На следующем заходе мы опять не вышли на полосу.
- В чем дело? Категорично запросили нас с КДП.
- Боковой ветер усилился, тренируюсь. Все что мог ответить командир.
- Товарищ командир. Вы выходите на приводную станцию, не подобрав угол сноса. Прошу Вас послушать. Угол сноса я определил, и курс буду давать с поправками.
- Давай штурман. Работаем вдвоем, остальным не мешать…мать вашу… . .
В следующем заходе мы выскочили из облаков перед самой полосой и мягко покатились по центру.  Иванов отвел в сторону «маршала»: - Пиши рапорт, иначе я напишу. Увольняйся сам, не жди когда выгонят.

      Рапорт никто не писал. Командир перестал сердиться. Все осталось, по- прежнему.
Закончив аэродромные полеты, экипаж все чаще и чаще стал летать на разведку кораблей, ледовую разведку и на ретрансляцию. Последнее назначение заключалось в передаче по радио команд взаимодействия разных сил флота. Оставаясь на большой высоте, мы выполняли роль антенны. Полеты были не сложные, по восемь часов продолжительностью. В одном из таких полетов у нас не убралось шасси.

       - Убираю шасси, шасси не убираются, красные не горят. Доложил «маршал» после взлета. С КДП спросили:- А зеленые?
-Зеленые не горят тоже.
Красные и зеленые,- это лампочки индикации положения шасси.
-Запрещаю отход на маршрут. Следовать по «большой коробочке».  На высоте 200 метров пройдете надо мной.
      Мы уже были на высоте круга 400 метров, командир перешел на снижение.
- Товарищ командир, займите высоту круга 400. Дал я команду.
- Ты что, штурман, эфир не слушаешь?- возмутился Иванов. Сказали же 200.
- Товарищ командир, займите высоту круга 400. А 200 метров займем перед проходом над КДП.
- Какое  еще, КДП? 200 означает 200.
- Товарищ командир. Высота круга 400 метров. Безопасная высота 360. Впереди по маршруту мачта высотой 190. Если не наберете 400, то я выхожу на внешнюю связь и докладываю о нарушении режима. Если у Вас есть сомнения, запросите у руководителя.
- Уточните высоту круга.- Ушло в эфир  сообщение недовольного командира.
- Вы что?  Не знаете безопасных высот? Занимайте 400 метров.
Некоторое время в  экипаже сохранялась тишина. Никто не отважился комментировать перепалку. После выполнения четвертого разворота и выхода на посадочный курс я дал команду на поправку, и обидевшийся  командир, молча, выполнил команду.
 На высоте 200 метров мы прошли над зданием руководителя полетов. Весь состав группы руководства вышел на балкон, наблюдатель ловил нас в бинокль
- Внешне признаков отказа нет. Поставьте в положение «выпуск».
- Зеленые горят, радостно доложил командир. Разрешите уборку и выполнение задания.
- Запрещаю!- Мгновенно услышали мы в ответ. – Слить топливо и готовиться к посадке

     После посадки толпа техников начала готовить самолет к установке на подъемник.
Нас отпустили по домам. Оставшись наедине, командир спросил в упор:
- Ты что? Действительно бы вышел на внешнюю связь? Чтобы, как это… застучать?
- Непременно командир. Не думай, что ты один отвечаешь за безопасность экипажа. С нами еще десять человек, спроси у них, прав ли я. Если считаешь меня «стукачом», можешь отказаться от моих услуг в штурманском отношении.

       Махнув на меня рукой, командир догнал экипаж, а я остался в одиночестве.  Может быть, я действительно погорячился. Может быть, надо было, как то помягче, уговорить командира. Однако мне памятен был случай, с лейтенантской поры, когда в одном из экипажей штурман кислородной маской замахнулся на командира. Тот, увлекшись снижением, проскочил все допустимые высоты. Настроение было испорчено. Дома никого. Дочь в садике.  Штурманский портфель упал в свой угол. Сидя на кухне, ждал, когда можно будет заварить свежий чай.
       - Кого еще черт принес? Звонок в дверь поднял меня.
В дверях стоял мой командир: Можно?
- Заходи.
- Дома кто есть?
- Никого. А что?
- Я вот тут подумал. У меня есть справочник подводника любителя. Мне он не нужен. Может тебе,…это,…  пригодится. Ты вроде как   охотник рыбий.
- Конечно, пригодится, спасибо. Сколько стоит?
- Написано 60 копеек. Но стоит он больше…. Бутылку.
- Ну, бутылки у меня нет, а вот спирту, грамм триста, найду.
- У меня есть. Давай фужеры. Закуски не надо. Вино не крепкое.

      Через часа два, пришедшая с работы жена, нашла нас в полубессознательном  состоянии. К этому времени мы обсудили все вопросы, осталось мелочь- ты меня уважаешь?
- Вы что, мужики, сдурели? Кто же так пьет? И без закусок. Слав, ты идти можешь?
- Я? Нет. Я сейчас ничего не могу. Зови Свету.
С трудом тяжеленного командира увели домой. Хорошо, что подъезды были напротив друг друга.
 Потом я объяснил жене, что ошибка была. Мы забыли поменять посуду, когда вино закончилось. Разведенный спирт пили фужерами и заедали бутербродами.
- А с чего вы так набрались?
- Да вот справочник обмывали. Подарок. Понимаешь, в нем все схемы аквалангов, ружей, компрессссоров.
- Ну, тогда понятно. Ложись тоже, завтра рабочий день.
       На второй день мы узнали, что отказа техники не было. Правый летчик просто поторопился выключить «уборку», не дождавшись загорания красных лампочек. Командир отряда провел с ним дополнительный тренаж и конечно беседу.

      В нашем экипаже случай спора в воздухе стал последним. Взаимопонимание было восстановлено.

       Лет через десять мы, как то, встретились с Ивановым в Николаеве.- Заки, да ты совсем седой, произнес он после объятий. Когда успел?
       - Когда с тобой летал, Слава…. И оба рассмеялись.

       На очередной медкомиссии окулист меня вспомнил.
- Слушай, капитан, у тебя и в прошлом году глаза были красные.
- Что это значит?
- Это значит, что ты нарушаешь режим перед комиссией, можешь нарваться на взыскание.
- Режим я не нарушаю, ни перед комиссией, ни за комиссией, ни над комиссией, ни под.
- А в чем тогда дело?
- Откуда я знаю. Я сам себе не доктор.
- Хорошо. Пойдем, посмотрим по приборам.
       Через некоторое время врач задумчиво посмотрел на меня.
- Травмы глаза были?
- Давно, до училища еще.
- И что именно случилось?
- Я работал на заводе. Осколок баббита сыграл по глазу, потому что мастер не выдал очки, его еще за это премии лишили…, а я из больницы удрал на экзамен...
- Не отвлекайся. Что потом?
- Ничего. В больнице пролежал дней десять и все. Даже на экзамен успел в школе…
- Да нет. Не все. У тебя инородное тело в склере. Видимо раньше оно было глубже, а сейчас стало выходить. Я направляю в госпиталь, пусть там решают. От полетов, разумеется, отстраняю.

      Оформив документы для госпиталя, решил далеко не ехать. В областном городе был военный госпиталь, там работали знакомые Ирине медсестры.  Я помнил, что уже один раз отказался туда ехать. Теперь это «красивое место» было в моем распоряжении. Нечего было жалеть, да еще в соборе.  Сам виноват.

      Окулист госпиталя, подполковник Михайловский радушно встретил нас, выделил лучшую, как он сказал, палату, и назначил лечение. Ирина спокойно поехала домой.
- Чего тебе привезти?
- Попроси бабушку. Пирог с капустой скрасит часы одиночества и разлуки.

      Я стал замечать, что доктора радуются знакомству со мной. Мы долго разговаривали о характере травмы и осколка. Он очень сожалел, что инородное тело не магнитное, говоря, что это усложняет положение. Назначили день операции.

      Тридцать минут на столе пролетели безболезненно. Капли сделали свое дело и осколок, размером маковое зерно был помещен в банку. Окулист поздравил меня, и сказал, что он был готов к любому развитию операции, но глаз, к счастью, не пострадал. Из операционной я вышел с повязкой. Через час доктор был снова в палате.
- Тут небольшая формальность,- заявил он,- После любого вмешательства необходимо вводить противостолбнячную сыворотку.
- Если надо, то вводите. Я с одним глазом никуда не убегу.
      С интервалом в тридцать минут вся доза была введена.
- А что так медленно,   издеваетесь, да?
- Ни в коем случае, положено. Я стараюсь делать все так.
      Через несколько дней, я подсмотрел глаз в зеркало под повязкой. Два шва на красной поверхности   выглядели ужасно. Доктор успокоил, что все пройдет за неделю, и что сразу после снятия швов отпустит.

     Действительно, через неделю, перед самым днем авиации я был уже дома. Неделю мне дали на восстановление, и я решил посвятить свободное время охоте.

     Праздник провел в лесу по очень важной причине. Я не хотел отмечать день авиации традиционным застольем и просто удрал с соседским ружьем «туда, где меня не найдут».

     Целый день на природе. Изобилие черники и других ягод, возможность никуда не спешить радовали. Иногда я просто сидел на поваленном ветром стволе и наслаждался «белым шумом» тишины леса. К вечеру, в прекрасном настроении, «вернулся в семью».

      Ночью стало плохо.  Красные пятна по всей поверхности чесались все сильнее. Жена решила, что я съел, что то в лесу и у меня аллергия. Утром забежала врач терапевт Света Иванова, жена моего командира, и посоветовала пить «побольше» жидкости. Меня уложили в постель, поставили рядом банку компота. Я попросил дать еще все книги в доме по медицине. Потом женщины ушли на работу.

       Прочитав все статьи об аллергии, узнал симптомы сывороточной болезни. Просчитав количество дней после прививки, диагноз поставил сам. Рост температуры говорил о развитии болезни. Состояние резко ухудшалось.

       Когда жена пришла на обед, я уже не мог шевелиться по  причине слабости.
- Ты знаешь? А у меня сывороточная болезнь. Десять дней назад мне делали противостолбнячную сыворотку. В справочнике написано, что она начинается через 8-10 дней после введения. Врач полка очень удивился.
- Ты почему не сказал, что делали сыворотку?
- Так Вы же не спрашивали. Все интересовались, что я съел.

       Через несколько минут машина скорой помощи, кислородные приборы и сопровождающие были готовы к поездке. Врач, по секрету, сказал жене, что в госпитале уже ждут.
- Нам дали два часа на доставку, и предупредили о возможной остановке дыхания. Поехали.

       В приемном отделении госпиталя врач заявил.
- У нас еще «сывороточной» не было. Это хорошо. Мы на нем методику отработаем, и напишем  рекомендации.
Когда провели полное обследование, и не обнаружили других причин тяжелого состояния, то диагноз подтвердили. Рядом со мной посадили санитарку, следить дышу ли я. Капельницы сменяли друг друга. Санитарка дремала на стуле, вздрагивала засыпая, и ворчала.
-Дышит еще.
Маленькая палата стала проходным двором всего госпиталя. Студентам показывали признаки болезни. Из обрывков разговора узнал, что формула крови смещена влево, что рентген изменений органов не показал, что есть надежда на выздоровление.
 Врач Михайловский по нескольку раз заходил в палату.
- Хорошо, что сыворотку мы вводили ступенчато, а то и шок могли бы получить.
Я не обижался на него, даже успокаивал. Еще несколько дней и пятна побледнели, температура упала, но сил еще не было. Знакомые медсестры взяли меня под свою опеку.
Когда жена не могла приехать, то девчата подкармливали меня домашней едой.

         Несколько дней жена не приезжала в госпиталь. Я уже ходил в столовую сам и готовился к выписке. Днем в нашей палате играли в Кинга, вечером смотрели «Семнадцать мгновений весны». По ночам спали,…  как после рабочего дня.
       В три часа ночи меня разбудили.
- Там Ваша жена в приемном отделении, просит спуститься.
Я очень удивился ее приезду ночью,- Что  случилось?
- Да, вот привезла капитана без документов, оформить не могу.
- А что с ним?
- Нашли ночью. Упал с балкона. Без сознанья. Ты его знаешь?
- Конечно. Это капитан П. начальник связи эскадрильи. На носилках лежало тело, как куча органов, но кровь была только на лице. Хирург тщательно ощупал больного и заявил, что переломов, кроме челюстного, не нашел.
- Мне сдается, что товарищ не в коме, а в сильнейшем опьянении. Возможно, это его и спасло.

       На второй день я уже сидел у постели однополчанина. Говорить он не мог. Мычание его я разобрал и понял, что он очень интересуется подробностями. Я, со слов жены, знал не много. Накануне вечером медсестра и санитарка  сидели на ступеньках нового здания больницы. Больных мало, вечер прекрасный, тихо. День памяти экипажа Гладкова прошел спокойно. Полковых мероприятий не было, тем не менее, все побывали на кладбище, потом группами разошлись по гаражам. Капитан П. пришел домой сам и лег спать.

       Когда со стороны ближайшего дома к больнице раздался звук упавшего предмета, санитарка предположила,- У кого то ковер с балкона упал. Пойдем, посмотрим.
       На газоне, под балконом лежал человек. Дверь на четвертом этаже была открыта.
- Наверно оттуда, предположили женщины. Осторожные попытки привести в чувство пострадавшего результатов не дали. Но пульс и дыхание были ровными.
- Давай, вызывай скорую, а я наверх,- скомандовала Ирина.   Дверь открыла жена капитана.
- Муж дома?
- А где ему еще быть. Спит пьяный, а я с дочкой.
- Иди, посмотри.
Через несколько секунд жена прибежала назад.
- Его нигде нет.
- Ну, значит, это твой муж упал с балкона. Пойдем. Только вот что. Трогать его нельзя, мы не заем, что со спиной, шеей.

        Женщина с причитаниями побежала вниз. Там уже собралось несколько человек и жене не дали приблизиться к телу.

        Подъехала «скорая», врач осмотрел упавшего, приготовил шприц, но укола делать не стал.
- Сколько он выпил? Обратился доктор к жене.
- Откуда я знаю. Он пришел сам…., значит, больше бутылки, но меньше двух.
Со всеми предосторожностями капитана погрузили на носилки. Дежурный фельдшер санчасти, Ибрагимова Ирина, получила задачу сопровождать пострадавшего.

        В суматохе никто не догадался взять документы, или даже записать фамилию. До госпиталя 50 километров. Задачу довезти живым выполнили.

         Прошло еще несколько дней. Капитан разговаривать не мог, и тогда вызвали гражданского хирурга. Врач, пенсионного возраста, долго сокрушался.
- Ну, нельзя же так. Ну, и что с того, что по пьяни? Издеваться то не надо, человек ведь.
Причитания кончились тем, что челюсть сломали еще раз и сложили, но уже правильно.
Когда сняли повязку, и последствия сотрясения мозга стали терпимыми, пострадавший предположил, что он просто перепутал дверь на балкон с дверью в туалет.

       Через месяц его выписали. Чтобы восстановиться на летную работу, надо было получить разрешение Командующего о направлении на медкомиссию. Командир полка подписал рапорт капитана, и бумагу отправили в штаб Авиации. Рапорт вернули в полк с резолюцией в верхнем левом углу. Размашистым подчерком через весь лист было:
- Отказать. Пусть летает между балконами.

        Замены капитану не было. Дело в том, что все его подчиненные были прапорщиками и не имели специального образования.

        Командир полка отправил опального радиста в отпуск. Впоследствии разрешил исполнять обязанности своим приказом, временно. При прибытии Командующего в гарнизон, у капитана была отдельная задача, не попадаться на глаза начальству.
 После назначения нового руководителя Авиации Северного Флота  все утряслось само собой, и капитан был восстановлен  в должности.

        После госпиталя еще неделю провел дома. Точнее в гараже. Конструкция автожира была почти готова. Саня Подкорытов заканчивал полировку трехметровых лопастей.
Мне осталось собрать и запустить самодельный двигатель из двух мотоциклетных моторов. В случае устойчивой работы, можно приступать к изготовлению толкающего винта.

        Двигатель завелся с пол-оборота. Выхлопных труб не было. Звук крупнокалиберного пулемета напугал полгарнизона. Я обрадовался. Двигатель взревел и заглох навсегда. Самодельные крепления картера не выдержали. Новую модель делать не стали. С такой техникой летать нельзя.  А наступившая зима отодвинула конструкторскую работу на неопределенное время. Но я не жалел о затраченном времени. По крайней мере повторил практическую аэродинамику и научился делать расчеты лобового сопротивления и тяги двигателей.  А друг Подкорытов решил заняться дельтапланом. Я не сомневался, что у него все получится. В его семье жена никогда не мешала мужу. Мне эти отношения казались идеальными. Я хорошо знал, что это редкое явление для многих семей.

         В одном из заброшенных складов аэродрома в куче мусора нашли рулон тонкой резины. Несколько слоев превратились в лохмотья. По видимому из- за этого его и выбросили. Но через слоев пять резина была прочной, как новая. Когда Подкорытов увидел такое богатство, то предложил склеить гидрокостюмы.  По его чертежам и выкройкам мы с Шамаевым тоже изготовили подводное снаряжение «сухого типа». Вот и появились в нашей группе свои настоящие «доспехи» подводников. Правда  погружение не было возможным без дополнительных грузиков. Все старые аккумуляторы были немедленно разобраны и свинцовые пояса позволяли нырять на любую глубину. Меня удивляли способности товарища. Саня мог сделать практически все. А мы старались повторить его наработки, что конечно значительно легче.

         Когда знакомые рыбаки увидели наши костюмы, то сразу предложили испытать их в деле. Пройти с бреднем по затопленному лесу водохранилища. Я соблазнился легкой добычей рыбы и ночью с двумя рыбаками выехал к реке Шексна. Часа через два с полными рюкзаками рыбы мы поехали назад.
И хотя костюм был порван в нескольких местах, я его не снимал до самого дома. Причина простая. У меня не было запасной сухой одежды. А ехать почти семьдесят километров насквозь промокшему значило  возможность заболеть. В гидрокостюме же было тепло. Хоть и сыро. Уже около дома предложил.
Если хотите «жарехи» можем попросить Ирину.
- Ты что? Она нас из дома выгонят. Три часа ночи.
- Ребята. Вы просто не знаете мою жену. Она рыбу любит… и меня.

         Обрадованная Ирина накормила нас в три часа ночи жареной добычей и вновь рекомендовала заняться рыбалкой, а не плаванием. Но повторить успех как- то не получалось. Факт  браконьерства так и остался эпизодом. Слишком много забот  и по службе и дома.

         После рабочего дня, уже около дома Саня Бычков предложил заскочить на минуту к нему.
- Какая проблема? Что- то серьезное?
- Да нет. Хочу одну вещь тебе показать.
Дома он подал мне дощечку в стандартный лист.
- Ну как?
На лакированной черной поверхности резцом была нанесена картина в виде графики. Старуха «чернавка» из сказки Пушкина «Спящая царевна» протягивала отравленное яблоко.
- Ничего себе. Вот не ожидал. Когда ты этому научился. Сколько лет знакомы, а я даже не подозревал за тобой таких талантов. Давай показывай остальное.
Следующие картины были все в таком же стиле. Купола церквей и герои сказок скопированы безупречно. Видно, что товарищ неплохо овладел приемом тонкой резьбы.
- Ну что скажешь? Если видишь недостатки, не стесняйся. Мне они важнее похвалы.
Я некоторое время молчал. Надо подумать. Потом осторожно начал рассуждать вслух.
- В технике, несомненно, есть успехи. А теперь главный вопрос. Почему ты избрал именно эту тематику? Скажем так, исторически- сказочную. Я понимаю, что это первый этап обучения искусству. Пора переходить к самостоятельным работам. У меня дома есть несколько книг «Школы изобразительного искусства», я дам их тебе на время. Попробуй поработать на современные темы. Мне кажется надо изображать то, что хорошо знаешь. Самолеты или  картины неба. Да многое другое. Я бы никогда не стал рисовать церкви, потому что я не знаю их пропорций и деталей. А ведь именно от деталей зависит, поверит зритель тебе или нет. Может быть это пока сложно. Но раз ты встал на этот путь, то двигайся дальше. У тебя твердая рука. Может быть попробуешь себя и в других видах. В любом случае я рад, что ты нашел занятие по душе.

          Дома я поделился впечатлением с Ириной.
- Ты знаешь? Саня то Бычков графикой занялся. Ну помнишь мы еще на выставке в Вологде видели в картинной галерее доски с резьбой по черному лаку. Видно это запало ему в душу. У него дома целая подборка. Как ни- будь заглянем в гости, посмотрим. И двое детей ему не помеха, молодец. Только мрачноваты картины немного.

 ЕЕ ЗОВУТ АННА.

       Пока я валялся по госпиталям, прошли сроки подачи документов на второй класс. Повторная сдача экзаменов, и повторные контрольные полеты заняли всю осень. Наш экипаж выполнял задачи уровня первого класса, а  официально у меня не было еще и второго.

       Новый Год встретили с друзьями. Впервые на праздничном столе были ананасы и бананы. Эти заморские редкости привез из командировки товарищ.
 Наши экипажи стали регулярно летать на «остров Свободы». Мне пока дорога туда была заказана. Диагноз о перенесенной сывороточной болезни напугал наших врачей, и они отказывались делать мне прививки. Без прививок за границу не пускали.

         Полеты же на Кубу стали показателем престижности, показателем авторитета экипажа. Доплата за работу за границей стала причиной  стремления начальствующего состава самим выполнять эти полеты.
Тем кто не летал за  «бугор» доставались  остальные маршруты. Произошло некоторое разделение полка на «чистых и не чистых». Особый отдел проверил все анкетные данные, и часть экипажей была не допущена к заграничным полетам.
Ссылаться же на органы, при отстранении от полетов, было категорически запрещено. В экипажах появились штатные осведомители, их можно было легко вычислить, по срочной замене  перед вылетом.

        Наш экипаж стал «рабочей лошадкой». Правым летчиком был грузин, собирающийся на пенсию. В одном из полетов ночью, при возвращении домой, на высоте около девяти километров все приборы показали резкое снижение скорости. Одновременный отказ разных систем был практически невозможен. Тем не менее командир был склонен думать, что произошло засорение льдом трубок указателей скоростей.
 Когда же я доложил, что и по моим электронным приборам скорость упала на сто километров в час, начали искать причину. По возмущенному голосу командира понял, что причиной стал помощник. Непреднамеренно выпустил закрылки и не заметил. Это надо было уметь.

       Дежурство на аэродроме тоже стало нашей основной задачей. Зимой в профилактории было холодно, и нам приходилось спать в одежде. Когда жалобы на условия «проживания» дошли до командира полка, то он приехал разбираться.
- Кому тут холодно? Батареи теплые. А окна не заклеены. В комнатах беспорядок. А это кто спит под одной простыней…закаленный такой.
- Это Нодик Шаробидзе, правый летчик...он грузин.
- Учитесь, мерзляки.
Командир подошел к кровати и откинул простыню. Летчик лежал в полном зимнем облачении. Меховая куртка застегнута до подбородка. Меховые штаны и…унты, привязанные к специальным кольцам на одежде, чтобы не потерять обувь при прыжках с парашютом. Шапка с кокардой закрывала полностью голову и часть лица, так как была тщательно завязана под подбородком. Летчик открыл глаза и снова закрыл их, думая наверное, что ему снится кошмарный сон. Полковник Дубинский только крякнул и отошел от кровати. Молча прошел к столику дежурного и поднял трубку телефона.
- Командира базы ко мне, немедленно. Да, да сюда, в профилакторий…пусть веник захватит,… у нас тут баня.

      Больше мы не мерзли. Правый летчик стал героем еще одной истории. Как-то после очередного «принятия на грудь» Нодик вспомнил, что у него дома есть начатая бутылка.
 Вдвоем с другом они «вползли» на второй этаж, и открыв дверь, тихонько пробрались на кухню. В холодильнике бутылки не было. Жена Ламара выпить не могла, значит спрятала. Обшарив всю кухню, и не найдя ничего, летчик очень расстроился.
В это время дверь спальни открылась и оттуда вышел в трусах другой «правак», тот самый по кличке «маршал». Возмущению Нодика не было предела.
- Ты че мой спальня дэлаешь? Где мой бутылка? Выпил, да? Сволочь. Убью. Где Ламара?
-Нодик, успокойся. Не пил я твоей бутылки и Ламары здесь нет. Это моя квартира. Это второй этаж, а ты живешь на третьем. Ты просто не дошел до дома.

Одевшись, хозяин проводил гостя до его квартиры, где и найдена была пропажа.
Потом летчики долго подтрунивали над героем истории, спрашивая, а что больше возмутило: отсутствие бутылки или выход соседа из спальни?

    Дежурство на аэродроме не было причиной отмены полетов. Когда подходило время очередного контроля, то с нами летал сам командир полка. После одной из ночных смен, он не смог самостоятельно покинуть кресло.
- Кажется, я отлетался. Слава дай команду чтобы меня осторожно перегрузили в машину, я не могу пошевелить ни рукой, ни ногами. Командира «заклинило» еще в воздухе, но он промолчал, чтобы не отвлекать других от работы. Со всеми предосторожностями мы перенесли его по ступенькам трапа и посадили в машину.
- Такого командира полка у нас больше не будет. Грустно заметил Иванов.
- Может быть, обойдется еще, радикулит не язва.
- Кто знает, что хуже. А если на «радиусе» заклинит? Пока прилетишь…ноги отвалятся. Так что после отпуска ждите изменений.

        По плану отпуск намечался весной. В марте прогнозировалось пополнение и нашего семейства. Ирина была уже в декретном отпуске, уезжать не стали. В гарнизоне  работал роддом.

       Двадцать восьмого марта соседка сообщила:- Дочь родилась. Иди, корми жену, она картошки хочет. Побывав в больнице, выполнил просьбу жены.
    
       Дома не сиделось. Большую радость по одному не празднуют. Но Иван был тоже один. Тома на работе, и придет не раньше двенадцати. Шампанское было отложено до прихода жены, вот с водкой разобрались быстро.
- Кстати, о имени подумал? – поинтересовался через час товарищ.
- А что тут думать? ЕЕ ЗОВУТ АННА.
- Хорошее имя. Главное короткое. Выговорить легко. И с отчеством звучит.
- Что отмечаем? Раздался голос из прихожей.
- День рожденья Анны Закиевны.
- А что раньше не говорил, что у тебя, судя по отчеству, еще есть дочь?
- А у меня ее раньше не было. Я сам недавно узнал. Часа два назад всего.
- А Ирина знает о ней? Было не понятно, то ли Тамара шутит, то ли не  вникает в суть.
- Наверно знает…. Раз родила ее.
- Ну, тогда получайте закуску. А что пьем?
- Даме шампанское, «дитям» мороженное, Ирине цветы…. Если найду.

         Далее все процедуры по получению дочери из роддома были соблюдены. При разделении труда по уходу, мне досталось все кроме вставания ночью. За месяц ребенок окреп, выспался и набрал нужный вес. Оставалось двенадцать майских дней отпуска.

         Сестра прислала письмо с сообщением, что получила квартиру в г. Красноперекопске. Бесплатная дорога соблазнила на поездку. Двое суток туда, там неделя, и обратно. Смена обстановки была отдыхом. Север Крыма мне не понравился. Ни леса, ни рек, ни озер. Наверно правы были наши однокашники, попавшие после выпуска служить в Крым. В одном из писем писали- «Крым, это большой кусок говна, по краям обмазанный медом». Служили они, кстати, в самой середине полуострова. Мы им не завидовали, думая, что вначале надо послужить на севере, а потом в теплом месте, к старости.  Мы также не понимали вначале, почему нет переводов из  одного полка в другой, по истечении какого- то времени. Позже, когда освоили свой самолетный комплекс, стали понимать причину. Сложность техники и длительный ввод в строй не располагал к частой замене.

        В первый день на службе узнал, что мне присвоен второй класс военного штурмана.
На необходимом  банкете по этому поводу пошутил, что восемь лет между третьим и вторым прогнозируют первый класс к пенсии.  Большинство однокашников уже имели значки с цифрой «один».
  Помимо обозначения уровня подготовки второй класс предполагал и денежное вознаграждение в конце года. Для этого требовалось налетать норму, исключить летные происшествия. С налетом было пока все в порядке. Весь май мы  не покидали аэродром.

        В конце мая перед нашим экипажем была поставлена необычная задача. В апреле месяце в Португалии был свергнут фашистский режим. Период становления демократии затянулся. Месяц спустя угроза нового переворота нависла над Европейской страной.
 
        На предварительной подготовке впервые выступал замполит полка. Политическая нестабильность на нашем театре и была причиной задания. Паре самолетов  надо было обследовать весь район вдоль Португальского побережья. Наличие военных кораблей НАТО  или авианосцев могло косвенно указывать на угрозу.
 Чтобы охватить большой район,  экипажам следовало работать по отдельности. Каждый идет по своему маршруту, на обратном пути встречаются.
       Старшим штурманом полка подполковником Кузнецовым,  я получил личный инструктаж.
- Задание политическое. Если военные корабли есть их надо найти. Если кораблей нет, надо оставаться в районе предельно долго. В любом случае при остатке топлива 41 тонна, немедленное возвращение на экономичной скорости. Надеюсь, что класс присвоен не зря.
Контроль подготовки буду проводить лично.

        Целый день ушел на подготовку. Новый правый летчик, взамен ушедшего на пенсию  усердно готовил свою карту и учил наизусть план полета. Дело в том, что летчики тоже готовят схемы, карты, планы. В полете они ими не пользуются, но основные навигационные данные знать обязаны.
         Взлет в двенадцать дня прошел штатно. На маршруте я не донимал командира мелкими поправками. Разведку кораблей в Баренцевом и Норвежских морях выполнили частично, экономя ресурс локатора.
 Режим радиомолчания, работа только на прием были причиной позднего перехвата истребителями. Мы не обращали на них внимания, фиксируя в полетной документации координаты и  время.

         Расход топлива совпадал с расчетами. Бортинженер Маханьков регулярно сообщал о работе двигателей и остатке. При подходе к «проливной зоне» не снижались, как обычно.
        Может быть в ПВО НАТО решили, что мы идем на Кубу, перехватчиков больше не было. Когда шестидесятая широта осталась позади экипажи разошлись по своим маршрутам. Нам досталась ближайшая  к Португалии часть района.

        Море постепенно меняло цвет. Свинцовая поверхность северной Атлантики  приобрела голубой оттенок. Солнце уже не слепило глаза.
 Ветер около пятидесяти километров в час не представлял угрозы. Самолет шел ровно, словно по невидимой нитке в безоблачном небе.

         Разведывать было некого. Ни одного военного корабля. Мы вышли на тридцатый меридиан западной долготы, симметрию района.
- Сколько уже «отутюжели»? Вопрос командира к штурману был больше для проформы, чем для информации. Что- то наблюдаете?
- Пока нет ничего. Даже рыбаков не видно. Вообще- то мы в этом районе первый раз. Может быть в теплой воде рыбы мало.
        Локатор работает на полную мощность, в радиусе 420 километров целей нет. Оператор радиотехнической разведки тоже молчит. Над нами видны следы реактивных самолетов, перелеты из Америки в Европу  идут на высотах больше десяти тысяч метров.
        Договариваюсь с бортинженером о контроле топлива каждые десять минут.
        Наконец в экране локатора видим берег Португалии. Единственная засветка в нескольких милях от берега. Первое радиодонесение уходит в Москву. Корабль находится в территориальных водах и нам запрещено нарушать границу.
 По молчанию радиосредств, и отсутствию излучения станции безопасности плавания, делаем вывод, что корабль стоит на месте. Повторное определение места цели подтверждает  предположение. Впервые получаем сообщение от другого экипажа, что кроме судна погоды других целей нет. Мы не снижаемся, облетывать некого.

        От ведущего группы приходит известие, что у него остаток топлива рубежа возврата домой. У нас еще на полчаса работы, и мы продолжаем оставаться в районе поиска.
Наконец бортинженер  и нам выдает остаток на возвращение, и мы занимаем обратный курс, продолжая вести разведку всеми средствами. Небольшой встречный ветер, в начале не вызывает беспокойства. Я еще не знаю, что чем севернее широты, тем ветер сильнее.

        Вновь на шестидесятой широте. Впервые вижу, что расчетное количество керосина не совпадает с фактическим. Ветер усиливается. Просчитав весь оставшийся маршрут, предлагаю командиру изменить путь следования домой.
 Мы не идем в проливную зону. Узкая полоса нейтральных вод между Фарерскими и Шетландскими островами, как запасная калитка в собственный двор.
 Ведущий экипаж доложил о перехвате истребителями. Странно, но нас никто не перехватывает. По взаимным докладам определяем место ведущего, но на сближение не идем.
 Продолжая полет на минимальном расстоянии от Скандинавского полуострова, я совершенно игнорирую линию на карте своего обратного маршрута. Мы экономим время, расстояние, в конце концов, топливо  для последнего, перед границей, этапа.  На развороте видим след ведущего экипажа и занимаем свое место в строю.
 При подходе к «трем пятеркам», это остров Кильдин, получаем команду на посадку  в Североморске. Ближайший аэродром на Кольском полуострове перед нами, посадка «с ходу».
       У оперативного дежурного аэродрома нас уже ждут. Первый вопрос из штаба Авиации,- Почему на посадке был предельно малый остаток топлива, девять тонн?
Отвечаю:- Потому что задание выполняли максимально долго,….из политических соображений.
У другого экипажа остаток на посадке был тонн двенадцать, и к нему нет никаких претензий. Я понимаю, что наши коллеги ушли из района раньше положенного, но молчу. Хорошо, что пока никто не интересуется, каким маршрутом мы шли домой.
 Для себя делаю вывод, что устные указания начальства не являются приказом и выполнять их надо по возможности.

        В летной столовой пьем пенистый квас и, по шуму в голове, понимаем насколько устали. Нам дают часов десять на сон и предупреждают, основной разбор завтра. За шестнадцать часов полета всего тринадцать минут ночи. Ничего не поделаешь, на Севере полярный день.

        На второй день получаем задание на повторный вылет. Маршрут тот же, только посадка планируется дома. Никто не интересуется прежним остатком топлива. Я намекаю штурману эскадрилью в ведущем экипаже про минимальный остаток и слышу.
- Пришла телеграмма из КБ Туполева о минимальном остатке в четыре тонны и теперь, с учетом новых требований мирного времени, планировать остаток на посадке девять тонн. 
- А что мне об этом- то не говорите?
- А зачем? Ты и так с таким остатком уже летаешь…. . Класс зря не дается. Шутка.

        Тридцатого мая покидаем Североморск и вновь оказываемся солнечном небе Заполярья. Большое количество рыболовецких судов и плавбаз требуют более интенсивной работы. На «землю» непрерывно идут доклады о целях, погоде, остатке топлива. Режим радиомолчания отменен, обычный полет. Обычные перехваты истребителями. У нашего самолета «гости» задерживаются дольше обычного. Два дня назад они нас не нашли на обратном пути и теперь «отрабатывают» свой промах.

        Проливная зона позади, ветер ослабевает, облаков меньше. Океан хорошо виден, но солнце подходит к горизонту.
- Штурман,- обращается командир,- Сегодня будет налет ночью?
- Непременно, и не менее половины.
Мне понятны его заботы. Для получения первого класса надо основной налет набирать ночью.

       До района  разведки мы не доходим. Радиограмма требует возвращения на свой аэродром и пара самолетов ложится на обратный курс.

       - Вот Вам и ночь, товарищ командир, записываю время в бортжурнал. Последние лучи солнца еще освещают небо, а внизу уже сплошная темнота. Летние ночи на Севере самое интересное явление. Чем ближе идем к широте полярного круга 66 градусов и 33 минуты, тем ярче полоска света на горизонте. Внизу по прежнему темно, в небе сумерки. Наконец лучи солнца освещают Норвежское море, наступил день.
        Топливо я не просчитываю, фиксируя только фактический остаток. Большой запас придает спокойствие.
        Госграница встречает новыми сумерками.
- А говорят в одну воду дважды войти нельзя. Изрекает командир. А в одну ночь?
- А в одну ночь можно. Подтверждаю я, записывая время.
        Мы идем строго на юг, сумерки превращаются в темноту. На рубеже снижения на свой аэродром, видим новую, светлую полосу на востоке.
       Посадка в сумерки считается ночной. На стоянку рулим уже при наступлении рассвета.
- Два дня и две ночи за шестнадцать часов полета. Сказать кому не поверят все равно. Сообщаю я экипажу.

       После доклада в штабе полка о результатах полета, идем домой. В гарнизоне тишина.
- Нормальные люди еще спят, ворчит командир.
- Кстати, вспоминаю я,- У моей дочери сегодня день рождения. Ни подарка ей, ни цветов жене.
- Ни бутылки экипажу, подхватывает помощник. Вообще нюх потерял.
- А ты своди их в кафе. Предлагает командир. До обеда выспишься. Закажи тортик, у твоего друга Шамаева, жена кулинар. На этом предложения заканчиваются.

        Дома застаю всех на ногах. Старшая дочь заболела. Подозрения на болезнь почек подтвердились анализами. Нужна срочная госпитализация в областную больницу. Необходимых лекарств нет. На гарнизонной машине скорой помощи везем Инну в больницу. На Урал послали телеграмму с просьбой привезти 5-НОК. Отдых отложен.
Выяснилось, что воспитательница в детском саду наказала дочку и посадила ее на бетонную скамейку «чтобы не бегала, как сумасшедшая». Болезнь развилась за сутки до критического состояния. Заведующая садиком все обвинения отвергла.
- Мало ли что Вам дочь наговорит. У нас такого не бывает. Лечите.

        В штабе с пониманием отнеслись к семейному положению. Экипаж заступил на дежурство с другим штурманом. Я хожу в наряды, готовлю карты, схемы на запасные зарубежные аэродромы. После работы жена вручает мне сумку с питанием, и я на мотоцикле еду в Вологду в больницу. Для лучшей маневренности коляску отцепил и теперь гоняю как рокер. Новая каска со сплошным стеклом выручает. Огромное количество майских жуков по вечерам бьют на скорости по открытым частям. Из Урала привезли лекарство. Отчим жены, Горшков Владимир Иванович, самолетом прилетел через день после телеграммы. Дочь пошла на поправку. Почти три недели лечения дали хороший результат.

        Перед выпиской дочери, меня приглашает в ординаторскую лечащий врач.
- Мы убрали острый период, начинает он,- Остальное за Вами. Дело в том, что пиолонефриты лечатся очень долго. Я вам дам рецепты травяных чаев, и вам придется месяцами  заниматься дочерью. Тогда можете рассчитывать на полное выздоровление.

        Дома мы обсуждаем эту проблему и начинаем планомерное и постоянное лечение. О садике речи не идет. Ирина в декретном отпуске. Уход за детьми целиком ложится на ее плечи.

        При планировании полетов на июнь узнаем о командировке на Север. Мои родители сообщают, что на Урале стоит прекрасная погода, поспели ягоды и фрукты и ждут нас в гости.

         В субботу я провожаю семью до Москвы. Посадив всех в вагон, поезда Москва- Челябинск, возвращаюсь к месту службы.

         Несколько полетов с посадками на запасных аэродромах и я начинаю думать, что решения приняли правильное. Телеграмма с Урала заставляет меня в этом сильно сомневаться. Очередное ЧП- дочь сломала руку. Уже потом мы узнаем, что при частом  применении почечных чаев, ослабляются кости.
 Кальций вымывается из организма, и его недостаток приводит к повышенной хрупкости костей. Новая забота ложится на плечи жены.
Мама старается из всех сил помогать, папа продолжает отмечать выход на пенсию, напиваться и буянить. В конце концов Ирина уезжает в Ессаулку, а оттуда, в конце августа, возвращается в Вологду

        Осень начинается полетами на воздушную стрельбу. Все идет по плану. Полк выходит  в отличники, о прежних нарушениях забыли.
 По итогам боевой подготовки 392 ОДРАП (Отдельный Разведывательный Авиационный Полк) награжден вымпелом Министра Обороны СССР. Теперь на всех торжественных собраниях вместе со знаменем полка вымпел выносился отдельным расчетом и хранился также строго все остальное время.

         В гарнизоне не прекращается строительство новых домов. Их уже более пятнадцати. Два больших полка и несколько частей обеспечения создают очереди в магазин, детский садик, в кино. В дом офицеров ходим по очереди. Детей одних дома не оставляем. В гарнизоне произошел дикий случай гибели ребенка по вине матери.
 Женщина оставила малолетнего сына одного дома, прикрыв настольную лампу платком. Когда она вернулась, комната была в дыму от тлеющего платка, ребенок мертв.

        Когда к нам вновь, «на зиму», приехала бабушка, нам стало легче. Дождливая и теплая осень принесла множество грибов. Заготовкой лесных даров не занимался только ленивый.

        В воскресенье мы вдвоем с женой отправились в лес, не собираясь надолго оставлять бабушку с детьми. Через час корзина была полной. Мы шли вдоль ручья и собирались уже возвращаться, когда жена предложила «срезать» путь, так как устала и хотела бы быстрее вернуться домой.

        Через некоторое время я перестал узнавать местность. Огромные стволы темных елей стояли сплошной  стеной. Ни компаса, ни солнца, ни муравейников, ни лишайников на стволах. Определить направление к гарнизону было затруднительно. Я не паниковал. Выбрав самое высокое дерево, полез на верх.

         Верхушки деревьев, до самого горизонта, напоминали бескрайнее море. Низкие тучи сходились с  темными треугольниками. Я, молча начал спуск.
- Есть хочу, заявила жена,- Увидел куда идти?
- Ты только не пугайся. Мы немного заплутали, и я не знаю когда мы выйдем их леса. И еще, есть не будем- инструкция не рекомендует.
- Какая еще инструкция? Ты что, издеваешься?
- Инструкция по выживанию. Я был не прав, когда позволил «срезать» угол пути. У нас нет спичек, нет компаса, нет солнца, значит и звезд не будет видно.  Здесь слишком влажная земля, поэтому нет и муравейников. Я не могу определить направление на север. Пошли.
- Куда же идти?
- Пока на сухое место. Будем идти вверх, куда труднее.

         Через полчаса лес стал реже, и мне удалось определить направление на север.
- Наш гарнизон южнее железной дороги. Начал я новые объяснения. Мы сейчас пойдем не туда, куда кажется, а туда куда нужно.
- И сколько идти?
- Километров семь- восемь.
- А есть когда будем?
- Когда выйдем на железку.

          Еще через полчаса мы услышали непонятный визг технического происхождения.
- Слышишь звук поезда? Давай, немного осталось.
Звук усиливался.- На поезд не похоже, предположила жена. Наконец лес расступился, и перед нами возник забор гаража части обеспечения. На стоянке машин, невзирая на воскресенье, матрос «гонял» двигатель. Звук стартера был музыкой освобождения из плена природы.
- Можешь приступать к еде, до дома полтора километра, облегченно разрешил я.
- Ну, уж нет. Я лучше дома картошечки с грибами. А тебе не дам.
- Почему?
- По инструкции, по выживанию, по характеру…. Штурман второго класса. Тоже мне.
- Я еще и виноват. Давай договоримся еще вот о чем. Я тебя слушаюсь дома, а в лесу ты меня.

          Споря, таким образом, и не слишком обижаясь, мы, уже за темно, попали домой.
Дома нам досталось еще и от бабушки, но ужин с грибами, все- таки, состоялся. Больше в лес без спичек, компаса и НЗ мы не ходили. Жизнь продолжалась.

        В один из ненастных вечеров к нам пришел гость. Я открыл двери. У порога стоял подвыпивший офицер в летной форме.
- Вам кого?
- Нам, тебя.
- Может быть, Вы адресом ошиблись. Алкоголики в соседнем подъезде… .
- Ты, может быть, все- таки в дом пригласишь, морда.
 Голос был слишком знаком, а вот внешность… .
- Гришка, неужели это ты?
- Ну а кто же ночью заявится к тебе с бутылкой «шленки»?
- Извини, дорогой. Не узнал, богатым будешь.
Десять лет назад мы еще стояли в одном строю. Однокашник Гриша Швейкин прибыл на наш аэродром из Крыма. Полк ТУ-22ых прилетел на полеты в сложных метеоусловиях, которых всегда было в избытке у нас.
 Сверхзвуковые бомбардировщики для охлаждения кабины летчиков использовали разведенный до сорока градусов спирт. «Шленка» была основной жидкой и конвертируемой валютой в неофициальных отношениях. Авиационные власти неоднократно обращались к Туполеву с просьбой заменить спирт электричеством или другой жидкостью. Он отвечал коротко.
- Могу заменить только на … коньяк. И будете заливать по двести литров.

         Весь вечер и полночи мы проговорили с товарищем. Я впервые слышал об отношениях в южной воинской части, условиях жизни и… соблазнах «на каждом шагу».
- Гриш. А как у вас с аварийностью? Я слышал, что самолет не очень надежен.
- Рассказываю о диком совпадении. Двадцать второго ноября, в двадцать два часа двадцать минут на самолете ТУ-22 номер двадцать два отказал второй двигатель. До берега сто километров. Внизу шторм. Катапультироваться не хочется. Пытаемся «дотянуть» до аэродрома. Посадочная полоса на берегу.  Расчитываю скорость управляемого падения, не хватает. Придется использовать чрезвычайный режим, после которого двигатель идет на свалку. Когда понял, что надежда на благополучный исход есть, то шучу.
«Экипаж, с меня бутылка, если обойдется». Обошлось. Сели нормально. Нас даже хотели поощрить, но замполит придрался к фразе о бутылке и требовал разобрать нас по партийной линии. «О чем они думают, когда надо спасать машину?» Слава Богу, нашлась умная голова, врач части.
 Он и сказал, что в критической ситуации любая шутка способствует нормализации «адекватного мышления». Что и произошло в экипаже. Спасли и машину и себя. Вот так. Авария может случиться с любой техникой. Думать надо.
- Да мне об этом и бабушка говорила. А ты сейчас повторил ее слова. Молодец. А в личной жизни как? Твоя жена одноклассница моей, я ее помню… симпатичная.
- Лучше не спрашивай. Все равно правды не скажу… при Ирине. Там свои сложности. Извините.

        На второй день в воскресенье я пригласил всех однокашников на встречу. Грише пришлось еще раз рассказывать свои истории. Традиция встреч важных событий с однокашниками уже выработалась сама собой. Но случаи такие были редкими.

          Мои училищные друзья жили своими заботами. От других я узнал, что Еловиков назначен на подполковничью должность инспектором.
 Кашин уехал поступать в политическую академию, и остался там на учебу. Наметилось движение кадров и в нашем полку. Люди переводились на новые места службы. Видимо создался запас прочности.
Полк мог позволить частично удовлетворять чаяния людей. Безаварийность стала взаимовыгодной. 

         На очередную предварительную подготовку инженер полка принес в группу обслуживания бутылку спирта.
- Не вздумайте выпить. Спирт древесный. Сперва ослепните. Потом кранты. А приборам он не повредит.
Когда начальник ушел, люди засомневались. Ну откуда в полку древесный спирт?
- А давайте проверим. Напоим кого ни будь. И посмотрим, что будет.
Ага, потом в тюрьму. Да и нехорошо это. Рисковать человеческой жизнью.
- А кто сказал «человеческой»? Вон Контейнер бегает… зря. Его и угостим.
Доверчивый пес проглотил порцию разведенного пойла. От сухарика отказался и убежал на стоянку. Техники убедились, что «друг человека» весел и здоров. До отъезда еще пол часа. Спокойно прикончив бутылку, собрались домой.
 Полная машина с людьми выехала в гарнизон. Проезжая стоянку все увидели собаку «без признаков жизни». Пес лежал откинув лапы и облезлый хвост.
- Все. Нам кранты.
Но начальник группы не собирался легко сдаваться.
 - Так, слушайте меня. Сейчас все идем в санчасть. Доктор знает, что надо делать в таких случаях. И не паниковать.
В санчасти врач и дежурный фельдшер промыли всем участникам трапезы желудки и оставили для наблюдения. Потом позвонили инженеру полка о происшествии.
- Значит они все- таки выпили. Ты вот, что. Им не говори, что спирт обычный. Я же не дурак. Делай все что положено, пусть понервничают. Командиру не звони, я сам их накажу. Они у меня эту бутылку запомнят на всю жизнь.

         Об истории никто бы не узнал, если бы  участники пьянки умели держать свои языки. Но через некоторое время проболтались и получили взыскание от командира тоже. Точку в истории поставила партийная организация эскадрильи. Они для этого и были созданы.

ПО ЧЬЕЙ ВИНЕ?

         Недостатков по вине личного состава действительно стало меньше. Для тренировки экипажей действиям в аварийной обстановке, стали имитировать отказы. Мы наизусть знали все условия захода на посадку при отказе одного или двух двигателей.

         Обычный облет самолета, после регламентных работ, майор Хадарцев закончил в зоне на большой высоте.
 На снижении до высоты круга стрелка высотомера показывала 900 метров. Сильнейший рывок влево и потеря высоты до трехсот метров была  уже реальной опасностью. Командиру удалось выровнять самолет и доложить об отказе первого двигателя.
- Винты зафлюгированы? Сразу прозвучал вопрос руководителя. Хадарцев бросил взгляд влево и увидел, что лопасти на первом двигателе развернулись по потоку воздуха и  очень медленно продолжают вращаться.
- Винты первого зафлюгированы, но давление на штурвал очень большое. Доложил в ответ командир корабля.

        Все понимали, что такого просто не должно быть. Командиру порекомендовали увеличить мощность второго двигателя, а четвертого уменьшить и повнимательнее изучить отказ.

         Когда летчик второй раз посмотрел на отказавший двигатель, все стало ясно. Два ряда лопастей вели себя по разному. Если задние лопасти встали по потоку, то передние продолжали бешено вращаться. Огромное сопротивление этих лопастей на не работающем двигателе создали усилие на штурвале.
- Передние лопасти первого не зафлюгированы, ушел на землю доклад.
          Если бы этот отказ техники произошел на высоте круга, то ….. все понимали, что могло произойти. Но  ясность с отказом еще не гарантия нормального исхода.
 Вновь экипаж строит маршрут с учетом разворотов в сторону работающих двигателей. Руководитель полетов напоминает действия экипажу при таком отказе. На посадочном курсе идет непрерывный радиообмен. Руководитель вспомогательной системы посадки пытается подсказать экипажу, что они идут «выше глиссады», то есть траектории снижения. Его обрывают- Так и положено.
 Действительно заход напоминает управляемое падение на полосу. Второй заход в таком случае невозможен, у самолета не хватит мощности уйти  в набор высоты. В экипаже прекрасно понимают ситуацию и «сажают» машину точно у знака.

          С самолета снимают все средства объективного контроля. Комиссия будет изучать все материалы. Нечеткий доклад в начале происшествия поставят в вину командиру.
Потом найдут причину сложного отказа. На всех ошибках экипажа построят разбор полетов, но наказывать никого не будут. Факт спасения машины и людей только добавят авторитета Хадарцеву. Штурманом экипажа окажется наш однокашник. Он  снимает стресс огромными дозами. Как то в гараже признается, что над лесом он вспоминал, что не заплатил свой дополнительный взнос вдове нашего штурмана.
 Все это в конце концов выльется в уход штурмана в замполиты, а потом и вовсе на наземную службу. Мы нисколько не осуждаем его, каждый распоряжается своей судьбой по своему усмотрению.
 В авиации много людей, которые порой внезапно меняли свою службу.  Видимо им что- то подсказывало, что приближаются сложности, к которым они не готовы. А может быть, несколько происшествий считали предупреждением судьбы, знаками на дороге жизни. Но были и такие, которые продолжали спокойно работу, не взирая ни на что. К таким я относил и себя и друга Ивана Шамаева.
 Мы обсуждали все происшествия только в плане анализа. Я уже обратил внимание, что штурманы частенько бывают неправы. Когда у самолета разрушился двигатель, то штурман просил сохранять горизонт.
Это была грубая ошибка, так как с данным весом, при таком отказе «потолок» был ниже. Инстинктивные команды, при отказе вредны. Видимо дело просто в том, что у нас не было даже начальной летной подготовки. Теория аэродинамики, не подкрепленная личной практикой, была бесполезной. Наверное не зря в экипажах тридцатых годов штурманами назначались летчики. Да и назывались они тогда «летнабами», то есть летчиками наблюдателями. Летчики, привыкшие выполнять команды штурмана не думая, тоже могли ухудшить ситуацию. Мы уже знали, что у вероятного противника все эти вопросы решаются на специальных тренажерах. У нас их не было. Поэтому «особые случаю» изучались теоретически.

        Самые подготовленные и первоклассные, в буквальном смысле слова, экипажи продолжают полеты на Кубу. При подготовке к полету экипажи изучают запасные аэродромы на территории вероятного противника. Мы недоумеваем, зачем?
Самолет нашпигован секретным оборудованием и «сажать» его на территории врага означает измену Родине. Очередной глупостью считаем приказ разбирать блоки и выкидывать их в море при вынужденной посадке.

        На Кубе руководителем полетов назначают  офицера из Москвы. То, что назначение произведено не по профкачествам наши экипажи убеждаются в очередном полете.

       Пара самолетов благополучно пройдет весь маршрут через Атлантический океан. Тропический фронт в Карибском море подойдет к  Гаване к моменту прилета наших экипажей. Первый экипаж произведет посадку «с хода». Уже на полосе командир доложит, что условия на посаде очень тяжелые. Грозовая облачность, болтанка и дождь усиливаются. Руководитель полетов даст команду экипажу Хадарцева строить заход с противоположного направления. Боковой ветер не представлял серьезной помехи, но облака и болтанка были повсюду. После выполнения четвертого, предпосадочного, разворота экипажу сообщили, что он находится правее осевой линии.
- Исправляю. Спокойно доложил командир и довернул чуть- чуть влево.
 Стрелка радиокомпаса качалась на разных показаниях в результате так называемого «грозового эффекта». Других средств посадки на данном аэродроме не было. На снижении с земли вновь прозвучало- Идете еще правее полосы.
- Исправляю, стандартно заверил руководителя летчик и вновь довернул влево.
 На удалении около километра экипаж «вывалился» из облаков. Полосы впереди не было.
Ее не было и слева, руководитель продолжал утверждать,- Идете правее полосы.

         Со стороны правого летчика увидели, наконец, полосу. Энергичный разворот и самолет, продолжал снижение уже над полосой.
 Порыв ветра бросает машину в сторону от полосы и чтобы удержаться над бетоном командир пытается исправить положение. Правая плоскость касается  плит, лопасти двигателя высекают море искр и самолет, с горящим крылом катится в конец полосы. Чтобы исключить пожар на других двигателях, они выключаются экипажем. Самолет останавливается в конце полосы и тропический, сплошной ливень тушит пожар на плоскости.
-Приехали,- говорит командир,- Сейчас начнется.
Он прав. Со стороны КДП мчатся машины. Пожарникам делать нечего, но они остаются в готовности. Под сплошным ливнем тягач тащит самолет на стоянку.

        Странно, что никто не пытается разобраться в причинах происшествия. Экипажу это кажется, на руку, и все отправляются на отдых.
 Руководитель полетов лично отправляет телеграмму в Москву, что экипаж Хадарцева при посадке повредил самолет.
 С этого момента летчик становится основным виновником. Никакие оправдания, заявления, что руководитель полетов элементарно перепутал направление, не принимаются. Экипаж отстраняют от полетов и на борту гражданского ТУ-114 привозят домой. Самолет остается на Кубе для ремонта. Первый экипаж возвращается  один.
 Для его встречи, с аэродрома Оленья на Кольском полуострове уходят два экипажа. Один из них Иванова. Мне предстоит впервые пройти трансатлантическим маршрутом, пока до половины.

        Чтобы встретить экипаж на максимальном удалении, принято решение вылетать с аэродрома в Оленье. Для этого мы идем на перелет ночью. Взлет на своем, а посадка на Кольском полуострове проходит в, обычной для нас, темноте.
 Мы редко идем на перелеты по ночам, но в этот раз командование считает нужным дать нам тренировку перед вылетом на встречу. День подготовки и отдыха заканчиваются в полночь.

         На острове Куба еще день( там не летают по ночам), и нам сообщают о взлете экипажа- одиночки. За многие годы летной практики сложилась устойчивая традиция летать парами. При любой аварии второй экипаж мог сообщить о случившемся, месте падения или нападении на группу. Нашему товарищу предстоит в одиночку пройти Бермудский треугольник. Ничего особенного там не обнаружено, мы приходим к мысли, что все разговоры- это реклама журналистов. Наша пара держит связь с кораблями по маршруту, каждые полчаса докладываем о погоде в Москву.
За перелетом следят во всех штабах Авиации. По системе «Комета» нам дают наши места, радист непрерывно работает ключом. «Комета», стационарная установка на территории страны, на расстоянии, в тысячах километров одной станции от другой. Мы редко пользуемся ее услугами, но сегодня особый случай, и мы позволяем им помогать нам.

        Хорошим тоном в нашей среде считается не прибегать к чужой помощи. Тем не менее полет продолжается, и вот мы уже в северной Атлантике.
Вскоре на связь выходит экипаж командира эскадрильи и мы включаем систему взаимной навигации. Расстояние стремительно сокращается, мы идем на разных высотах, но визуально еще не видим друг друга. Вот уже расстояние стало настолько малым, что пора нам начинать разворот.

       Наш ведущий просит встречного экипажа обозначить себя пуском сигнальных ракет.
Слева видим вспыхнувшие звезды огней, и энергичный разворот завершается формированием группы из трех машин. Все. Встреча произошла. Радист вновь стучит.

       Из Москвы приходит радиограмма с благодарностью от Командующего Авиацией  Военно- Морского Флота.
- Все равно не запишут в личную карточку, ворчит Иванов. Он прав, строевой отдел полка не успевает отмечать такие поощрения. Причина не столько в них, сколько в обстановке. Списки экипажей обязаны давать начальники штабов эскадрилий и замполиты, а они никогда не отличались трудолюбием и уважением к летному составу.
 
       Экипаж с Кубы идет впереди. Мы занимаем дистанцию в две минуты полета. В таком порядке приходим на свой аэродром и заходим на посадку.

       На следующий день узнаем о назначении времени партийного собрания эскадрильи.
Член военного совета Авиации прислал телеграмму с указанием разобрать персональное дело коммуниста Хадарцева. Это замполит Авиации торопится принять участие в  обсуждении летного происшествия.

        Мы уже знаем все подробности из первых уст, но в докладе политработника звучат слова: преступная небрежность, плохая подготовка, недопонимание политического значения происшествия и т.д. Становится понятным настрой начальства.
 На «костях» летчика показать свою озабоченность. Все прекрасно понимают ситуацию, но сделать практически ничего невозможно. Вспоминается Высоцкий- «Никто поделать ничего не смог, нет смог один, который не стрелял».

         Меня выбрали председателем собрания, и мне предстоит организовать взыскание коммунисту.
Когда количество выступающих достигло  достаточного уровня перешли к обсуждению меры наказания. При любом взыскании с записью в учетную карточку судьба летчика была однозначна. Вышестоящий партийный орган мог ужесточить наказание, вплоть до исключения из партии. Надо было что- то делать.

        Мое предложение, «выговор без занесения» было первым и таким же поставлено на голосование. Собрание единодушно проголосовало «ЗА».
Остальные взыскания остались за бортом обсуждения. Взыскание «без занесения» не требовалось утверждать на вышестоящих структурах. Единственное, что мы смогли сделать.  На этом «разбор» летчика закончился. 
Феци квот потуи, фациант мелиоре потентес- изрек я и закрыл собрание.
- Что ты там пробурчал? Спросил Хадарцев несколько позже.
- Я сделал все что мог, кто может пусть делает лучше. Примерно так. Кстати, ты не обижаешься?
- Это уже не важно. Летать я больше не буду.

        Так авиация потеряла прекрасного летчика в самом расцвете профессиональных сил.
…………………………………………………………………………………………………….
      Двадцать лет спустя, во время празднования тридцатилетнего юбилея полка ветеран Вооруженных Сил Хадарцев вспомнит об этом случае в г. Острове.
-А взыскание вы таки и не сняли с меня, заявит он за столом. На правах председателя собрания и тамады я предложил снять с коммуниста Хадарцева «выговор». Полк вновь  проголосовал «ЗА»- единогласно. А партии практически уже не было.
      После ремонта самолета и облета его на острове Свободы в Союз он вернулся в составе следующей группы. Так что встречать его не потребовалось.

       К концу года, при подсчете налета и количества боевых применений выяснилось, что у меня их достаточно для присвоения первого класса. Предстояло пройти всю процедуру контроля и оформления. Большинство моих однокашников уже это сделали.

        После утреннего построения, командир эскадрильи, подполковник Дешин, проходя мимо меня, буркнул.
- Ибрагимов, ко мне в кабинет, сейчас.
В кабинете был штурман эскадрильи, майор Герман, который о чем- то спорил с командиром.
- Нет, нет и нет. Я лучше вон Ибрагимова возьму с собой, а ты занимайся эскадрильей, проверяй карты, готовь людей, отдохнешь в отпуске. Ибрагимов слушай задачу. Сейчас сходишь домой, возьмешь с собой документы, спортивный костюм, штурманские принадлежности, немного денег. Вылет после обеда в Николаев.
Там мы облетаем самолет после ремонта, потом перегоним его сюда. Да еще, уточни вон у него порядок подачи заявок на перелет и работу радиосредств. Карты тоже возьмешь у него.

       Стало понятно, что штурман эскадрильи собирался тоже лететь в Николаев, но командира переубедить не смог.

       Жена нисколько не обрадовалась такому доверию ко мне.
- А, что это командир своего штурмана не берет в командировку?
- Понимаешь, там соблазна много. Пиво на каждом углу, девушки… говорят. Николаев вообще город невест. Видимо он не уверен в моральном духе своего подчиненного, а если серьезно, то нельзя эскадрилью оставлять, помощник то в отпуске.
- А в твоем моральном облике он, значит, уверен. Так, а зачем плавки берешь с собой, на пляже людей пугать?
- Плавки я беру как память, это же ты их подарила мне. Ласты,  маску и трубку я беру тоже. Буду совсем как тот волк из «Ну погоди».
Плавки были действительно копией из мультфильма, я даже первое время стеснялся их надевать.
- Мне сказали, что там много водоемов, поплаваю, ты же знаешь, что пить, курить и «безобразия нарушать» я не буду. Жди меня, и я вернусь. Денег  много не надо, рублей двадцать хватит.

       Николаев встретил жарой и гостиницей на аэродроме. На торце здания мелом было выведено «Отель Золотой Клоп». Нас разместили  в дальних комнатах, командир поселился у самого входа.
- Ближе к телефону. Лаконично изрек он объяснение.
На авиаремонтном заводе нас ждали. Конец месяца и квартала торопили сдачу самолета.
Нас же весь этот ажиотаж не касался. Мы особенно тщательно принимали машину, и «кучу» недостатков инженеры обещали устранить за один день. Но, видимо, спешка их подвела. На второй день замечаний было еще больше.
 Командир с помощником Кириенко долго стояли под двигателем и считали капли. Керосин не просто капал, он истекал прерывистой струей. Вскоре возле лужи на бетоне стояло все руководство цеха.
- И это Вы называете, ремонт? Сколько должно быть капель в минуту? Только не говорите, что не знаете, не поверю.
       Машину оставили на территории завода, нас на служебном автобусе довезли до столовой.
- Командир! На какое число давать заявку?
- Пока ни на какое. Завтра суббота, завод не работает. Всем два дня отдыха.
Экипаж эту команду готов выполнить с радостью. Так вот в чем была, как мне казалось, излишняя придирчивость во время приема машины.

        Два дня поездок на пляжи города разочаровали. Везде вода настолько мутная, что  не видно пальцев вытянутой руки. Ныряние вообще лишено всякого смысла. Простое барахтанье в воде меня не устраивает. Я лежу на заросшем берегу пляжа «Родники» и размышляю  о смысле своего пребывания здесь.
- Молодой человек, не покараулите ли вещи,… пока я поплаваю.
Когда я понимаю, что это обращение ко мне, ворчу.
- Вы думаете, что вот это платье представляет ценность? А может быть у Вас тапочки – скороходы, а шляпа –невидимка?
- Нет, вещи ценности не имеют, а вот книга из библиотеки, терять нельзя никак.
- Тогда я согласен, но с условием, что почитаю немного, буквы я не забыл еще.

        Фамилия автора меня заинтриговала. Когда то я принял решение, собрать все книги Ефремова, но дело так и ограничилось желанием. В руках была книга «Час Быка». Через несколько минут пляж перестал существовать. Гомон сотни людей растворился в проблемах героев. Вопросы далекого будущего были сегодняшние, неужели их невозможно решить за тысячу лет?
- Молодой человек, а молодой человек. Я, конечно, очень Вам благодарна, но через десять минут уйдет последний автобус.

      Пляж был пуст. Брошенные стаканчики из под мороженного, папиросные коробки, газеты вместо столов и подстилок напоминали о прошедшем отдыхе горожан.
- Продайте мне эту книгу.
- Вы посмотрите на штамп библиотеки.
- Ого. Николаевский Обком Коммунистической партии Украины. Понятно. Жаль. Показывайте где стоянка автобусов. А Вам книга понравилась?
- Если честно, то не очень. Подруга уговорила, а мне, кажется, все проблемы надуманны.
- Не торопитесь, эти проблемы возникнут еще при нашей жизни,а… подруге привет.
Симпатичная девушка перестала быть интересной. У зоопарка она встала.
- Привет то от кого? Меня, кстати, Света зовут.
- Привет подруге от капитана Авиации ВМФ Ибрагимова. Спасибо за книгу и терпение.

      В гостиницу попал, когда уже быстрые сумерки перешли в темноту ночи. У входа сидел командир с книгой в руках.
- Глазам своим не верю. Где это ты  плавал ночью в ластах?
- В камышах, товарищ командир. Заход солнца прозевал, еле берег нашел.
- Давай, давай. Трави дальше. Так я тебе и поверил. Но идея с ластами хорошая. Я вот тут сижу и коллекционирую «отмазки» долго отсутствующих.
 Сегодня, оказывается, сломалось несколько автобусов, один трамвай перепутал маршрут, а на переезде столпились все составы Украины. Кстати ты один без запаха спиртного, что даже пиво не пил?
- Да не люблю я его… за цвет анализов.

        В понедельник машину  не приняли, так как неисправности не были устранены. Во вторник, уже на выруливании, отказали генераторы переменного тока. Я доложил командиру, что отказала курсовая система.
- Экипаж, заруливаем обратно.
Техники заменили предохранитель, который тут же сгорел.

      В среду самолет облетали в районе аэродрома и составили заявку на перелет в пятницу. Экипаж потратил оставшиеся деньги на подарки семьям. Ведра вишни и другие фрукты, вот и вся фантазия. Я купил пробные духи «Росинка» фабрики «Алые Паруса», ягоды решив приобретать в самый последний момент. Четверг ушел на контроль готовности в штабе местного полка. В кабинете штурманов  мои документы проверил мой однокашник по училищу Петя Кубенко. Должность штурмана полка его преобразила. Нравоучительный тон, снисходительность к «Северянам» мне не понравились.  Летают вокруг лужи Черного моря и воображают еще. Но бортжурнал подписан, инструктаж проведен, уже на выходе услышал.
- Ты не обижайся. Летать над Украиной, это вам не океан. Здесь «шаг влево или вправо», нарушение режима, так что, повнимательней на маршруте.

      В пятницу, уже на исполнительном старте, у командира отказала радиостанция.
Когда мы рулили на территорию завода, нас встречали с тихой ненавистью все работники предприятия. План сдачи самолета был безнадежно завален, премий не предвиделось. Никто не собирался устранять дефект немедленно.
 Напрасно командир пытался ускорить работу телефонными звонками. Нам предоставили автобус для возвращения в ненавистный «Золотой Клоп». Заведующая гостиницей возмущалась больше всех.
- Мы уже все постели сменили, думали вы дома уже,… жен тискаете. Самолет, видите ли, у них неисправен, мозги у вас неисправные. У вас вишня вся пропадет, пекло на улице.
- Не пропадет. Мы сахаром засыплем, варенье будет… или вино.
     К вечеру обнаружилось, что денег ни у кого нет. К тому же командир ввел ограничения на посещение города.
- Покажете мне «трояк», можете идти. Я не позволю вам позорить форму морской авиации, чтобы вы копейки считали перед пивной бочкой. А Вам Смирнов особенно. Запрещаю выходить в город одному, чтобы опять не искать по «Шанхаям».
- Товарищ командир, я вообще решил начать новую жизнь. Можно я пойду с Ибрагимовым в кино.
- Хорошо, при условии, что он за Вас поручится.
Я поручился, еще не зная афоризма древнего грека: «Поручись и пострадаешь».

       Прапорщик Смирнов был известным ловеласом гарнизона. Кличка «Француз» настолько прочно к нему приросла, что мало кто знал его настоящую фамилию.

       Фильм был двухсерийный боевик про иностранную мафию. Кончилось все взрывом дорогой яхты героя, почти все погибли. Чебуреки были горячие и быстро утолили голод.
- Жалко, что библиотеки не работают, поздно уже.
«Француз» казался искренним.
- А зачем тебе библиотека?
- Ну как зачем? Я же решил новую жизнь начать, в смысле, не пить, не гулять. Может семью заведу, книжку прочитаю… какую ни будь. Сегодня сколько баллов я набрал?
- Каких?
- Положительных. Я думаю даже учет завести всего хорошего, что я сделаю в жизни.
- Не знаю. Правда я слышал кое- что о «благих намерениях», и куда они ведут, но тебе не скажу. Кстати, а вон и  ребята наши  «кучкуются», с чего бы это?
- Сейчас я узнаю, я мигом.
Больше я его не видел в течении двух дней.

       Командира тоже не было в своем кресле. Не было его и на второй день. Говорили, что к нему приехал какой то приятель и они уехали на такси.
      
      В понедельник командир отозвал меня в сторонку.
- Тут такое дело. Я себя плохо чувствую, доктор может «зарубить» вылет. Если вылет сорвется по нашей вине, то нас съедят с потрохами за все предварительные действия.
- А мне то что делать?
- Бери мою справку… и проходи комиссию за меня. Режим, надеюсь, не нарушал. Форма летная, званий не видно.

       Майор медицинской службы удивился.
- Товарищ подполковник, у вас справка, что давление может быть до 140, а сейчас всего 115.Вы как себя чувствуете? Слабости нет? Тошноты?
- Чувствую себя прекрасно, а вот давление действительно всегда меньше на южных широтах. Так было на Кубе и в Африке, почему бы это? Как Вы думаете?
- Может быть, Вы просто так реагируете на жару. Объяснить я не берусь.
Обеспокоенный нашим разговором в кабинет постучался правый летчик Кириенко.
- Товарищ подполковник,- обратился он ко мне излишне подобострастно- экипаж контроль прошел, все ждут Вас.
- Хорошо, принимайте самолет, а я на КДП за документацией. Кстати у Вас сегодня полеты, дежурный фельдшер на месте?
- Он там, на первом этаже, а что?
- Позвоните ему, чтобы мой штурман Ибрагимов прошел медосмотр на месте, он сейчас получает условия полета по маршруту и находится в этом же здании. Всего наилучшего, желаю Вам стать начальником медслужбы  Авиации.
- Спасибо, товарищ подполковник, только у нас на юге карьера быстро не делается. Конкуренция большая… не то, что у Вас.

      Выйдя из кабинета, обрушился на экипаж.
- Вы почему до сих пор здесь? Что- то непонятно? Бегом на стоянку.
Вышедший покурить майор, сочувственно помахал рукой экипажу.
- Ты не увлекайся-, прошептал Дешин на бегу,- а то я быстро тебя… разжалую.

      Уже на КДП я прошел комиссию за себя и экипаж, наконец, на рабочих местах.
Через час нам сообщают, что вылет переносится из за плохой погоды в Кипелово.
- Большая у нас страна. Где то снег с дождем. Здесь жара и не облачка. Что делать то?
Командир принимает решение, ждать в гостинице.
- Пока постели не поменяли,- говорит он,- я их уже предупредил.
В уличном душе воды  нет и я обливаюсь холодной струей из под крана умывальника.
Мокрые трусы вешаю на холодные ребра батарей отопления, хорошо что есть плавки. Летный комбинезон на мне частично, куртку ношу в руках.

     Телефонный звонок всех срывает с места. Вылет «по готовности». Автобуса ждать некогда и мы бежим к самолету.
 У оперативного дежурного получаем условия, метеобюллетень и долгожданное «Добро» на вылет. Курс взлета на юг. Разворот уже над морем. Попутно отмечаю, что вода везде серого цвета, плавать с маской здесь негде.
 Командир уже установил связь с командными пунктами, началась обычная работа при полете над сушей. С земли непрерывно сообщают о небольших отклонениях от оси маршрута, мы докладываем, что исправляем.
Я начинаю давать поправки чаще, и диспетчеры оставляют нас в покое. Мой однокашник был прав, когда предупреждал меня о полете под постоянным контролем. Два часа перелета закончились выходом на свой аэродром и посадкой «с хода». Автобус всех везет сразу в жилой гарнизон, рабочий день закончился. Перед выходом я вспоминаю.
- Мужики, а ведь я трусы забыл в Николаеве, на батарее, мокрые.
В экипаже наступает веселье. Мне предлагают несколько профессиональных «отмазок» для жены, но я не собираюсь ими воспользоваться.

       Дома все в порядке, жене мимоходом сообщаю, что забыл мокрые трусы на батарее в гостинице. Вынужденно отвечаю на вопросы.
- А батареи то теплые? Там  наверное их еще не выключали, юг все таки. Как же ты забыл их взять, а где висят, не забыл. В следующую командировку я тебе таблетки дам… для памяти.

      Вечером, за столом, жена  жалуется подруге, что мы обеднели на нижнее белье. Я рассказываю, в который раз, историю. Подруга успокаивает жену, говоря, что когда забывают, что ни будь в командировках, это лучше чем привозят лишнее. И смотрит на мужа. Мы идем на кухню варить кофе, и товарищ тихонько спрашивает.
- А на самом деле, трусы то где?
- Иван! Ты, что мне не поверил?
- Ты серьезно думаешь, что хоть кто ни будь, тебе в полку поверит? Не смеши. Можешь не говорить, не обижусь.

       Осенью, после окончания работ на огороде, к нам приехала моя мама. Она удивительно быстро перезнакомилась с моими друзьями. Семья Шамаевых ей очень понравилась.
- Это очень хорошие люди, заявила она мне,- Ты не обижай их.
- Ты, что мама? Я то как могу их обидеть?
- Ты шутишь много. Не надо  этого делать. Люди сильно обижаются, когда над ними смеются.
- Ты, знаешь мама. Может быть ты и права. Мне один из командиров как то сказал: В армии можно шутить над всеми, кроме «особистов» и замполитов.
- Послушай меня, сынок. Бабушка Ирины говорит, что ты плохо служишь. Твои друзья получают какие то должности, а ты нет. Она плохой человек, раз живет у вас  на всем готовом …и тебя ругает.
- Мама. Не переживай за меня. Работа меня устраивает. Смотри сколько уже у меня медалей. Значит, служу я не плохо. А должности в авиации не главное.
- Я не знаю, что у вас главное, но в семье есть непорядки. Будь осторожен. Никого не слушай, сам решай. А ты Ирина никогда не спрашивай детей. Что они будут кушать? Что сготовишь, то и пусть едят. Не они главные в семье. Не балуйте их, потом пожалеете.

       Беспокойство матери было понятным. Что конкретно она, хотела сказать и не сказала, я так и не узнал. В чем- то она была права.
Мои однокашники действительно уже были штурманами отрядов. Многие летали за границу, а это дополнительный заработок. Моего друга Шамаева назначили начальником радиоэлектронной борьбы полка. Это была майорская должность. Сорокин Саня стал начальником разведки полка и уже получил майора. Люди росли. Быть впереди всех я никогда не стремился.- «Не рвись конем- не пяться раком»- хороший девиз Коробкина. Предчувствие, что ранние назначения опасны, еще не сформировалось в убеждение.
Но то, что должности нельзя получать авансом, я понимал и не особенно расстраивался чужой карьере.

      Перед началом формирования экипажей в новом году у меня состоялся короткий разговор с командиром отряда Красносельских.
- Как насчет штурмана отряда? Спросил меня, остановив на улице, отрядный.
- У нас он есть, это Саня Бычков. Нормальный мужик, а что?
- Я не о том. Как насчет тебя штурманом отряда ко мне?
Я задумался и некоторое время  молчал. «Отрядный» тоже молчал, ожидая ответа. Чувство  беспокойства давно не было. А сейчас оно просто навалилось на меня.
- Трудный вопрос, начал я.- Если меня назначат штурманом отряда к тебе, то я соглашусь. Но обращаю внимание на то, что сам я не прошусь. Поэтому оставляю за собой право отстаивать свое мнение в полете всеми доступными средствами… . 
 - Все, все. Вопрос закрыт. Служи дальше.
На этом разговор закончился, и год завершился в прежнем составе экипажа Иванова.  Мой альбом справочных данных непрерывно пополнялся не только официальными документами. Все, что могло пригодиться в работе в виде графиков и таблиц, немедленно и непременно в масштабе, вклеивалось в книгу.  Данные о вероятном противнике тоже пополнялись. Я понимал, что все выучить наизусть невозможно. Зато в любое свободное время можно было обновить знания. Правда свободного времени становилось все меньше и меньше. К чему бы это?

НИКОЛАЙ- УГОДНИК

        Первого декабря традиционное построение для объявления нового штатного расписания. Начальник штаба зачитывает приказ, и командиры эскадрилий принимают под командование новые экипажи.
- Командир отряда, майор Темьяновский. Я слушаю в пол уха.
- Помощник командира корабля капитан Прокопчик. Летчики выходят из строя и становятся на новые места.
- Штурман отряда капитан Ибрагимов. Меня выталкивают из строя, бывшего уже экипажа, с пожеланием, если что, то возвращайся, всегда ждем.
 Новый командир жмет руку, помощник тоже. Вскоре экипаж в полном составе. Мы все знаем друг друга, но настоящее знакомство еще впереди. В отряде три экипажа. За штурманскую подготовку отряда теперь ответственность несу я.

         После построения командир собирает отряд в классе. В свою тетрадь он записывает даты дней рождения, состав семьи и имена, классность и многое иное. Тут же проводится мини собрание, коммунистов менее пятнадцати человек, поэтому партбюро не избирается.
         Партгрупоргом выбирают Прокопчика Александра. Новый помощник отличается от командира кажущейся худобой.
- Зато я жилистый, говорит он на сетование экипажа.
- Ничего, откормим. Успокаивает всех командир.

       Целый день уходит на проверку летной документации. Заводятся новые рабочие тетради. Согласно новых требований теперь все, что изучается на предварительной подготовке к полетам, должно быть записано.

       Вечером того же дня Иван Шамаев приглашает нас с Ириной к себе.  Там уже есть гости и среди них мой новый командир с женой.
- Лиля. Коротко представляется молодая женщина.
- Ибрагимов. Так же отвечаю я.- Штурман отряда.
Женщина поворачивается к мужу.
- Ты что? Другого штурмана не нашел?
- Я штурманов не ищу. Кого назначат с теми и летаю.
 Невозмутимо отвечает Темьяновский и продолжает набивать трубку.

       За столом  жены знакомятся  ближе, обсуждая свои вопросы. Выясняется, что все присутствующие большие любители природы. Командир даже машину купил Жигули второй модели, которая больше подходит к туризму, чем просто к езде за покупками. Мы хвалимся наличием в семье значков «турист СССР», таких нет ни у кого.  Все вокруг такие приветливые и добрые, что я интересуюсь у командира.
- А, собственно, почему твою жену не устраивает штурман?
Анатолий смеется- А ты спроси у нее девичью фамилию. Спроси, спроси.
Я спрашиваю. Жена командира не отвечает. Мало того, она говорит, что еще раз замуж не собирается, и фамилию забыла. В конце концов, мы узнаем, что девичья фамилия жены командира, Ибрагимова. Она из смешанной семьи, папа татарин, мама русская. Мы удивлены совпадениями, все соглашаются, что и не то бывает.

        Новый Год встречаем с новыми надеждами и пожеланиями на все лучшее. Мы еще не знаем, что лучшее- враг хорошего. Я не жалею, что не попал в «отрядные» раньше. В отряде Красносельских штурман остается прежний. Мы все озабочены одним- в войсках планируется введение новых уставов, наставлений и других руководящих документов.
Придется вновь изучать документы, сдавать зачеты и переписывать новые требования в свои записные книжки. Введение новых орденов и медалей не беспокоит и не вдохновляет. Все это пена на волнах боевой работы.

         Когда-то я возмущался тем, что нас четыре года учили, а потом использовали на должности оператора локатора. Для того, чтобы смотреть на «картинку» экрана и управлять электронным перекрестием достаточно было обычной десятилетки. Однообразная, сравнительно легкая работа развращала. В то же время неиспользуемые знания навигации таяли. Все это не способствовало росту. Когда же на должности операторов стали назначать офицеров запаса, то мы столкнулись с другой проблемой. Не все, призванные на два года горели желанием связать свою жизнь с Армией.
 Рапорта с просьбой зачислить на постоянную службу писали немногие. В основном это были молодые люди, не имевшие связей на «гражданке».
 Те же у кого были перспективы роста по специальности своего института, рассматривали двухгодичную службу как возможность романтического приключения. Они не делали карьеру ни в плохом ни в хорошем смысле. Чинопочитание, уважение к званиям были для них глубоко чуждым явлением. Однако им хватало такта не показывать это явно. Лейтенанты жили в гостинице, где никто ими не управлял. Субботы и воскресенья они «гудели», по понедельникам опаздывали на построения, равнодушно получая замечания.
 
       В конце года, время наземной подготовки. Занятия чередовались собраниями, экзаменами и, естественно, нарушениями «безобразий». Замполиты пытались показать свою озабоченность усилением активности. Суд офицерской чести, по их мнению, был способен повлиять на  поведение молодежи.

      В один из ненастных дней весь офицерский состав полка был собран в клубе для очередного мероприятия. На сцене стол, накрытый красным кумачом. За ним председатель суда и два заседателя. В первых рядах зала командиры отрядов, замполиты эскадрилий, начальники служб. Далее правые летчики и штурманы. Операторы радиотехнических средств и другие офицеры заполнили все последующие ряды. Зал почти полон, все заняты своим делом.
 Кто читает книгу, кто-то обсуждает последние новости, переговариваясь вполголоса. Тихий гул, называемый «белым шумом» не способен прекратить председатель, оно и понятно командиров эскадрильи нет.

     Между первыми рядами и сценой стоит  стул «подсудимого». Скамьи просто не нашли. Лейтенанту осталось служит полгода, но сегодня «его день». Председатель зачитывает список его прегрешений, взысканий и поощрений. Оказывается они у провинившегося тоже есть. Но основная беда лейтенанта в злоупотреблении спиртными напитками и, как следствие, плохая служба.

     После зачтения списка нарушений, председатель суда обращается к залу.
- У кого есть вопросы к лейтенанту?
Зал продолжает тихо гудеть. Вопросов нет. Но процесс должен идти.
- Тогда у меня есть вопрос. Почему Вы пьете?
Лейтенант недоуменно смотрит на председателя и скромно отвечает.
- Не знаю я.
-Еще вопросы есть?
-Я вижу, вопросов нет, поэтому я повторю свой еще раз. Почему Вы пьете?
Опальный офицер молчит, пожимая плечами.
- Еще вопросы у присутствующих есть? Товарищи офицеры, давайте проявим активность, сейчас решается судьба человека. Нельзя же быть такими равнодушными.
На счет судьбы майор лукавит, ничего сейчас не решается. Лейтенант не будет служить, поэтому никто не заинтересован в его воспитании.
-Тогда у меня есть вопрос…. «Почему Вы пьете?» подсказывает кто-то из зала.
Легкий смешок, словно разминка,  свежей волной прокатывается по помещению.
- Ничего смешного нет. Я не получил ответа на этот вопрос и задаю его вновь.

      Лейтенант стоит озабоченно. По нему видно, что он на что-то решился.
-Товарищи офицеры. Я, пожалуй, постараюсь ответить на этот сакраментальный для всего человечества вопрос.
В зале наступает тишина. Ради этого стоит помолчать. Председатель тоже молчит, боясь спугнуть  родившееся внимание.
- А пью я лишь потому и только потому, что она, проклятая, …жидкая. Была бы сухая наверное я грыз бы ее… .
Взрыв хохота сотрясает зал, заглушая последние слова. Хохот не удается унять ни замполитам, ни командирам. Суд сорван и заседатели удаляются на совещание.
- Объявить лейтенанту общественное порицание. Заседание суда закрыто.

     В соседнем противолодочном полку, выпускник литературного института стал носить бородку «а ля Коротаев» и попался на глаз командиру полка.
- Товарищ лейтенант! Что это у Вас на лице?
- Борода товарищ полковник.
- На каком основании Вы решили носить растительность?
- На основании устава, разрешающего носить на голове короткую стрижку.
- Так это же на голове, а не на лице. Бороду сбрить.
- Не знаю как у кого, а у меня голова начинается …от подбородка, в смысле выше шеи. Я конечно могу сбрить бороду, если Вы своим приказом измените требование устава.
Командир только крякнул и пошел по своим неотложным делам.

     Такие независимые люди были скорее исключением из правил, но тем не менее оставили свой след во взаимоотношениях. Желающие остаться на службе Отечеству были не менее грамотными, но своего образования старались не афишировать.
 Многие из них стали хорошими специалистами и разделили все «тяготы и лишения» жизни в гарнизоне. За одного из них и вышла замуж вдова Толика Шелепанова. Уволившись по выслуге лет, семья покинула Федотово.

        Весь январь наш экипаж работает в районе аэродрома. У командира первый класс и мы готовы к посадкам ночью в любых условиях. При первой возможности по погоде, я тоже получаю контроли на  повышение своего уровня.
Правда процесс это длительный для обычных людей, и быстрый для избранных. Везде есть «подводные камни», и не всегда удается их избежать. Пока же мы тренируемся в заходах «под шторкой». В воздухе командир закрывает специальной шторкой видимость горизонта и переходит на пилотирование по приборам. Осмотрительность в это время ведет правый летчик. Имитация полета в облаках близка к реальной обстановке. Иногда самолет «проскакивает»  норматив, но я никогда не говорю об этом прямо, магнитофон не спит.  Мелкие поправки утомляют летчиков, поэтому я просто жду накопления ошибок.
Потом, суммарной командой исправляю положение. Никаких сложностей во взаимоотношениях, экипаж дружный.

        При контроле своих штурманов кораблей пользуюсь «методом Тумашова». Это, когда ошибки определяет сам  контролируемый. Однажды после контрольного полета, я услышал.
- Завтра принесешь летную книжку, а сегодня возьми лист бумаги и запиши все замечания. Я их читать не буду. Ты мне скажешь только их количество… и все.
На второй день он продолжил разговор.
- Ну и сколько недостатков обнаружил?
- Много.
- Конкретней. С десяток есть?
- Больше. Если считать десятками то их несколько.
- Молодец.
- Почему это молодец?
- Количество замечаний самому себе говорит о знаниях при отсутствии опыта. Значит, есть над чем работать самостоятельно. Давай книжку. Я знаю, что надо записать…. А свои недостатки устраняй сам. Экзамены мне сдавать ему легко. Когда-то он попросил у меня расчет формулы погашения скорости отворотом на шестьдесят градусов.
- Не сомневаюсь, что ты  знаешь. Но если сможешь предоставить полный вывод ее, то … впоследствии экзамены мне  сдавать не придется. Пятерки гарантирую.
 Не зря я писал теорию навигации в свою книжечку. Инструктор спрятал листок в карман.
- Спасибо. Я уже несколько лет искал вывод формулы. Давай летную книжку.

        Я уже сталкивался и раньше с такой чертой инструкторов. Не желая тратить время на полный экзамен, они обычно могли задать один, но самый сложный по их мнению, вопрос.  Штурман полка Свинтицкий как то спросил меня.
- Скажешь, что такое «альмукантарат светила», можешь подходить ко мне с открытой книжкой на экзамены.
Я открыл страницу экзамена по навигации.
-Расписывайтесь. Это плоскость проходящая через звезду и параллельная истинному горизонту. То есть малый круг.
 Начальник поставил пятерку и в дальнейшем всегда сдерживал свое слово.
Так за несколько лет часть экзаменов на допуск к полетам переставали быть проблемой.

        При выполнении маршрутных полетов сталкиваюсь с непонятной чертой командира.
Он может подойти в воздухе на непредусмотренное расстояние к другому самолету.
Выполнение несуществующих заданий меня беспокоит, и я интересуюсь, в чем смысл нарушений инструкций.
- Понимаешь, штурман,- излагает свое видение проблемы командир.- Инструкция пишется для среднего летчика. Ты же понимаешь, что на каждого индивидуально написать невозможно. Так?
- Так. Соглашаюсь я. Ну и что?
- Из этого выходит. Насколько летчик лучше среднего, ровно на столько, он может ее нарушить, в сторону усложнения. Насколько хуже, на столько, в сторону упрощения. Логично?
- Логично. А кто определяет, насколько лучше или хуже.
- Только опыт. И еще раз, опыт.
- Спасибо командир. Теперь я знаю причину всех аварий в авиации по вине летного состава. Еще раз большое спасибо.

       Я еще не знал, что наш разговор только предыстория. Первый тренировочный полет на фактическую разведку кораблей НАТО  заставит вернуться к теме. Пара самолетов  вылетела на разведку кораблей вероятного противника в Норвежском море. Отличием было, что ведущим шел наш экипаж. Теперь во всех полетах основная ответственность за точность на мне. Второй экипаж нашего отряда шел на двухминутном интервале.  Когда прошли почти половину  времени полета, оператор доложил о работе станции военного корабля. На экране локатора, сравнив пеленги, обнаружили цель.
 Определив место, перешли на снижение. Погода, как на заказ, малооблачно. Ведомый экипаж «оставили» на высоте для ретрансляции донесения на землю. Я подготовил бортовой фотоаппарат, и попытался построить маневр для наилучшего обзора. Командир мгновенно реагировал на команды, и мы идеально вышли на цель. Американский эсминец УРО (управляемого ракетного оружия) прошел по линии визира. Кадры обещали быть отличными. Мы передали данные о цели ведомому, я дал команду на набор высоты и склонился над бортжурналом.

         Боковым зрением заметил какие то блики под стеклом кабины. Повернув голову вправо, не сразу понял «картинку».
 В нескольких метрах внизу было что то невообразимое. Вместо привычного стремительного движения водной поверхности был чудовищный водопад. Я посмотрел на стрелку высотомера. 30 метров… под водой.
 Ясно, что прибор врал, он же не знал истинного давления на этом участке. В проеме между кабиной летчиков и штурмана было видно, как два пилота держали, рвущийся из рук штурвал. Ни единого слова. Время вообще остановилось.

        - Товарищ командир,- заговорил я спокойно, - переходите в набор высоты.
- Понял. Переходим в набор. Летчики взяли на себя штурвал, и самолет словно оторвался от полосы.
- Не так резко, попросил я. Скорость не теряйте.
- Выполняем.
 Экипаж набирал высоту, словно ничего не произошло. На высоте обратного маршрута  заняли место ведущего экипажа. Дальнейший полет ничем не отличался от сотен других. Ночная посадка тоже была штатной.

         - Так какая высота была после облета корабля? Командир.
- Как какая? Ты, что директивы не знаешь? Как и положено днем,- двести.
- Хорошо. Саня, можно тебя на минуту? Какая была высота?
-200 метров, а что?
Расспросив весь экипаж по отдельности, я от всех услышал одну цифру- 200 метров.
У меня было два варианта действий.
Первый,- сделать вид, что поверил экипажу, и винить только себя за потерю контроля.
Второй,- доложить по команде о грубейшем нарушении инструкции.
- Что, командир? На вшивость проверяли? Ну и как?
- А ничего. Слетаемся. Что не побежал по начальству, значит не трус. Ты не обижайся. Просто будь повнимательней, а то мы еще, что ни будь, сотворим. 
Больше проблем в экипаже не было. Когда я, «по секрету», рассказал другу об этом случае, он не удивился.
-Помнишь первые снимки Нимица? Так вот я его фотографировал, с Темьяновским находясь ниже борта авианосца. Спасибо начальнику фотослужбы, что не афишировал условия съемки. Так что будь всегда начеку. 

       Наступившая весна обрадовала теплыми днями. Цветенье черемухи в лесу рыбакам напомнило о нересте щук. Имеющие транспорт старались попасть на реку Шексна за 50 километров от гарнизона. Мы с другом тоже попали в число искателей счастья с берега реки.
 На двух мотоциклах, с инструктором Курбатовым из соседнего полка, в пять утра отправились на рыбалку. С удивлением обнаружили, что на берегу еще сохранился лед. Первый заброс, метров за двадцать, обозначился дрожанием кончика спиннинга.
- Клюет, мать вашу, зашептал инструктор,- Подсекай. Так, теперь подтягивай. Не поднимай. Тащи подсак.
Первый лещ, килограмма на полтора забился на берегу. В это время «заработала» удочка у Шамаева. Инструктор бросился на выручку к другу.
Так он и бегал от одного до другого, пока клев внезапно не прекратился. Мы забросили свои крючки с наживкой в воду и отдыхали. Опытный рыбак подготовил свою снасть и тоже замер в ожидании поклевки.
 Широкая масса воды медленно перемещалась по течению, солнечные блики слепили глаза.

        - Теперь придется ждать вечернего клева, заявил инструктор и спокойно уселся на найденную доску.
- Давай поделим всю рыбу на троих, и поедем домой. Предложил я.- По семь лещей.
- Я с чужой рыбой домой еще не ездил. Отказался инструктор.- Отдыхайте, мужики, смотрите сколько воздуха, тепла, солнца.
Нам было понятно его поведение. Дома трое девчонок, жена. Забот много. Нам же не терпелось похвалиться уловом. Первый раз на Шексне и такая удача. Но, пришлось согласиться и ждать вечера.

         Часов в шестнадцать клев возобновился. Мы поймали по две- три рыбины. Инструктор поймал с десяток и стал собираться.

         Дома с восторгом встретили улов.
- Ты никогда столько не приносил. Ни с какой подводной охоты. Займись лучше рыбалкой, как все люди.
- Хорошо, хорошо. В следующее воскресенье рванем на щук.
В эскадрилье был заядлый рыбак, капитан Трутненко. Он и подсказал.
- Завтра пятнадцатое мая. Клев будет необыкновенный. Не пожалеете.
Авторитет рыбака был непререкаем. Мы подготовили снасти с блеснами и с утра отправились на лесную речку с редким названием Масляная. Несколько километров вдоль заросшего берега не дали результата. Ни одного намека на поклевку. Мое терпенье кончилось раньше, чем у товарища и я, смотав удочки, пошел бродить по лесу.

       Заброшенный дом стоял на опушке у самого края леса. Черные бревна, крыша из щепы и окна без стекол, говорили, что дом покинут очень давно. Дверь была приоткрыта, и я отважился войти. Деревянные лавки сгнили, вместо печи огромная гора глины. В одном из углов, на полу стояла деревянная икона с каким- то святым. Мне стало жалко его. Я поднял дощечку и…. спрятал под куртку.

       У мотоцикла уже стоял товарищ, и мы  без единой рыбки, поехали домой.

- Где взял? Строго спросила меня бабушка Ирины, Страшевская Лидия Федоровна.
- В лесу стоял заброшенный дом, окон нет, мебели нет, печки тоже. Одна икона, и то на полу. Кстати ты не знаешь, кто на ней изображен?
- Эта икона Николая Угодника. Она не выносится из дома. Зря ты ее взял. Не к добру.
- Назад ее я не повезу….. ее же нельзя выносить из дома. А будем уезжать, оставлю здесь. Договорились.
- Ты, давай, не со мной договаривайся, а с ним, кивнула бабушка на строгий лик.

       У нас уже была одна икона. Как то, в отпуске Ирина сказала, что прабабушка отдала ей свою икону Казанской Матери Божьей.
Написанные маслом лики Матери  и Младенца были обрамлены финифтью и чеканкой по меди. Мы забрали ее и хранили в шкафу.
Я всегда был атеистом, но не воинствующим. К чужой вере относился спокойно, как к чужим женам, дело то интимное.
 Большой медный самовар я уже выпросил сам у тещи. Он стоял у них в сарае, и был покрыт таким толстым налетом синей окиси, что очистить за один раз не удалось. Самовар 1892 года  с двенадцатью медалями, такого у моих друзей не было.
Пара серебряных ложек и вилок с вензелем графини Тепловой, подарок бабушки, вот и все семейные реликвии. Еще у бабушки был турецкий кофейник «турке», но пользовалась им только она. Кофе, сваренное в нем, действительно было очень вкусным. Серебряная чайная ложечка, скручена в один виток. Дедушка Ирины, Иван Иванович Страшевский, уходя на фронт оставил таким образом память о себе. Нам эту ложечку не разрешалось брать.

     На второй день мы поинтересовались у Бори Трутненко:
- Почему ты решил, что будет сильнейший клев 15 мая?
- Знаете мужики, в прошлом году 15 мая я еле успевал забрасывать, клевало и подсекалось все. За всю жизнь у меня не было такой рыбалки. Вот я и запомнил. А что?
- А давление, температуру, влажность да еще сто причин ты запомнил?
- Зачем?
- Так рыба же не знает календаря. Она живет и питается по своим, рыбьим законам. Мы то думали, что ты по погоде предсказал клев.
На этом обсуждение закончилось, поездки на рыбалку тоже.

      В нашем отряде командир ввел строгий учет уровня подготовки, качество документации и…. дней рождения. Ни один не оставался не поздравленным. Все благодарности записывались в личную карточку. В штабе полка разрабатывались новые тактические приемы, в большинстве своем для бумаги. Свыше, требовали и получали красивые отписки о эффективности этих приемов. Как то, обсуждая этот вопрос, Темьяновский поинтересовался, а что конкретно можем сделать мы в экипаже. Я и ляпнул, что можно ночью классифицировать цели, освещая их.
- Ну-ка, с этого места подробнее. Заинтересовался командир.
- У нас на борту есть фонарь. Ручной, но от сети 27 вольт. По ночам мы обычно возвращаемся на больших высотах.
 Цели определяем по локатору и по косвенным признакам. Визуально их не видно. Бортовые номера и тип корабля мы не знаем. Если снизиться до трехсот метров, осветить фарами или фонарем корабль, то можно все узнать.
Командир задумался.
- Может это и есть сермяжная правда. Попробуем.

       Полеты, продолжительностью около десяти часов, стали наиболее частыми. Мы уходили в Норвежское море, куда не доходили экипажи ТУ-16 ых, и спокойно работали, не мешая другим. Многочисленные засветки от рыбацких судов надо было проверять на отсутствие военных кораблей.

      Дату следующего, после разговора, полета я не называю специально. В начале все шло по плану. Взлет вечером, через полтора часа граница. Еще два часа над морем. Наступила ночь. По странному совпадению множество целей расположились вдоль пятидесятикилометровой линии вдоль границы Норвегии. Для нас это запретная зона.
Среди рыбаков определяем самую крупную засветку и начинаем снижение для захода на нее. Второй экипаж продолжает полет на прежней высоте. До линии запрета более ста километров, и мы спокойно заходим на корабли.

     Командир включает фары и тут же выключает. Ослепительный экран впереди самолета мешает обзору. Я прижимаю раструб фонаря к стеклу кабины и включаю свет. Узкий луч прорезает темноту. В свете фонаря проносятся какие то суда и громада плавбазы. Ясно, что это не военный корабль, но большего не понять. Где то впереди  еще суда, освещенные  как прогулочные лайнеры. Там кипит работа под своими фонарями. Мы пролетаем всех. Ничего интересного. Командир уже убедился, что классифицировать цели почти невозможно. Далеко впереди я вижу ряд засветок, не похожих на освещение судов.
Локатор бесполезен на такой высоте, и я даю команду оператору на выключение излучения. Цели стремительно приближаются, я ложусь на стекло и освещаю строго вниз. Летчики их не видят. Это и хорошо. Внизу дома под черепичными крышами. Я даю команду на разворот в сторону моря.
- Что, переходим в набор? Вопрос командира мне не нравится.
- Нет еще. ПО КУРСУ МНОГО КОРАБЛЕЙ.

      Я конечно уже лукавлю. Переходить в набор просто нельзя. На малой высоте у нас есть надежда остаться незамеченными. Я понимаю, что увлекшись поиском, мы влетели в залив около Лофотенских островов, и сейчас стремительно уходим с чужой территории. Я надеюсь, что высоты гор на островах свыше тысячи метров,  прикроют нас от постов ПВО НАТО.
- Все, товарищ командир, по курсу целей нет. Можно переходить в набор. Я спокоен, запретная зона далеко позади.
- Штурман, фотографировать  экран уже можно? Спрашивает оператор Василенко.
 Видимо он кое о чем догадывается, но молчит.
- Да, конечно.
 В дальнейшем я тщательно слежу за режимом полета, линию фактического пути рисую, не там где были, а там где должны были быть.
Документацию веду очень старательно. Если будет протест с Норвежской стороны, то документацию всю арестуют.
- Что думаешь, штурман, по поводу идеи с освещением?
 Интересуется командир.
- Овчина выделки не стоит. Мрачно изрекаю я, сейчас у меня другие заботы.

       В штабе полка никто не интересуется нашим полетом. Это хороший признак. Проходит несколько дней. Протеста нет. Новые задания  успокаивают меня, но не окончательно.  Почему я не умею забывать свои ошибки?

       Искусственный водоем рядом с гарнизоном стал называться Полюгиным озером, по фамилии начальника штаба полка, который организовывал первые работы. Лесная речушка, протекавшая по торфяникам, принесла свои коричневые воды в озеро. Темная вода хорошо прогревалась сверху, оставаясь ледяной у дна. Это и стало причиной первой жертвы.
         Ансамбль песни и пляски Северного Флота прибыл в гарнизон ко дню Военно Морского Флота. После завершения концертной программы артисты отдыхали на озере, и один из них не всплыл после очередного прыжка в воду. Обеспокоенные товарищи попрыгали в воду, и сразу нашли тело на дне. Ни искусственное дыхание, ни приехавшие врачи, не помогло.
 Впоследствии выяснилось, что больное сердце не выдержало перепада температуры воды. О холодовом шоке я уже знал из литературы, и теперь убедился в его последствиях. Рассматривались правда и другие версии, может быть погибший обо что то ударился, но это так и осталось предположением.

       Мой акваланг был почти готов. Два самолетных баллона по восемь литров я выменял за две бутылки коньяка у своего бывшего отрядного Аркадия Красносельских.
 Баллоны были от противопожарной системы, и снабжены пиропатронами мгновенного действия. Патронов уже не было, но и подключить сложную систему к легочному автомату было трудно. Знакомый умелец Подкорытов предложил, заменить головки баллонов на стандартные краны высокого давления. В мастерской кислородной станции мы успешно с этим справились. Саня с завистью осмотрел баллоны, армированные стальной проволокой они были легкими, и не тонули в воде.
- Где взял?
- У летчика выменял за магарыч. А что?
- Да они же самолетные. У нас лишних нет. Может быть с аварийного.
- Может быть. А что?
- Как что? С аварийной техники брать ничего нельзя. Примета такая.
- Да я слышал. Кстати даже сам один раз столкнулся с этой проблемой.
Я рассказал товарищу, что будучи на оперативном аэродроме в Энгельсе, мы стали свидетелями аварии самолета М-3.

        В тот день мы не летали. На аэродроме базирования проводились плановые полеты в сложных условиях. На одном из самолетов, из за ошибки оператора, отключилось все электрооборудование. Аккумуляторы быстро «сели» и связь пропала. Экипаж пробил облачность  на свой страх и риск над аэродромом и попытался «сесть». Перелет в полтора километра, привел к выкатыванию самолета за пределы полосы. Тормоза на грунте оказались не эффективными.

       Домик ближней приводной радиостанции в километре от торца полосы был разрушен правым крылом. Далее все бы обошлось, самолет уже останавливался, когда влетел в ров. Начальник гарнизона приказал прорыть траншею вокруг аэродрома, чтобы никто не мог въехать или выехать мимо ворот. Переднее шасси попало в ров, самолет по инерции развернуло на левую плоскость, она отвалилась и загорелась. Экипаж срочно покинул машину с небольшими ушибами, на которые вначале не обратили даже внимания.

        Когда, на второй день, было снята охрана, мы прошли к самолету. В поле лежала огромная сигара фюзеляжа.
 Отлетевшие плоскости сгорели, оставив тысячи маленьких блинчиков из алюминия. Рафик Ямалутдинов собрал несколько штук, сказав что сыну Дамиру «медальки» понравятся. Я тоже взял несколько ровных блинчиков, но после замечания техника, что с аварийного самолета брать ничего нельзя, аккуратно вернул все «медали» на место. Товарищ же этого не сделал. Потом  он погиб с экипажем Растяпина.

       Мы пришли к выводу, что причиной всех примет бывают именно такие совпадения.
- Не ты же брал баллоны, успокоил меня товарищ. Потом мы  подключили газосварочный редуктор к баллонам и самодельный легочный автомат из консервной банки бортпайка.

        Вот с этим сооружением на спине, я решил обследовать наше озеро. Видимость около полуметра, на дне почти нет растительности. Несколько детских санок, забытых детьми зимой, да брошенная сломанная детская коляска.
Ни рыбы, ни ям, ни крупных камней. Дыхание было затруднено, воздух заканчивался, и я выполз на берег. На пригорке сидел мужчина с трубкой, рядом мальчик.
- Здравствуй командир. А где весь народ? Спросил я у Темьяновского.
- Так на обед ушли все.
- А вы чего же не ушли?
- Да вот, Вова виноват. Он спрашивает, а этот дядя не утонет? Я ему возражаю. Вот и сидим … до конца представления. 
- Ну, спасибо за подстраховку. Кстати, на дне нет ничего опасного, кроме санок и коляски.

       Еще несколько погружений в других водоемах разочаровали. Плавать среди водорослей было очень трудно, аппарат мешал. Самодельный автомат дыхания капризничал, и я забросил акваланг в угол гаража. Однако ласты, маска и трубка были со мной при любом походе на воды. Собираясь в отпуск, я первым делом уложил их в чемодан.

       Любой отпуск летом, это везенье. А если июль и август, то двойное. На Урале стояла жара, в поезде тоже. У младшей резались зубы, дело дошло до температуры. Мучения закончились в Ессаулке. После окончания сенокоса, тесть отвез нас на озеро Увельды. Я впервые готовился к плаванию в Уральских озерах с подводным ружьем. Озеро поражало своей кристальной чистотой.
 Видимость несколько десятков метров, такого я никогда не испытывал. Рыбы видели меня задолго до дистанции выстрела и я, положив ружье на дно, просто наслаждался сказочной красотой.
 Все дно озера было усеяно блестками слюды, видимо вода размыла жилу, и от этого картина стала просто великолепной. Прав был англичанин, который сказал, что тот кто не видел красот подводного мира не имеет права умирать.

         Изобилие раков заставило сменить намерения. Минут за десять я набрал около трех десятков в сетку и вышел из воды. Семья уже расположилась под соснами. Дети плескались на мелководье, солнце отражалось в тысячи  бликов и в брызгах.
- Где ты их нашел? Удивилась жена моей добыче.
- Да их полно. Хочешь, посмотри сама.
Я подтянул резину маски и одел на головы жены, от трубки она отказалась, сказав, что плавать не будет, просто походит по дну на небольшой глубине. Через минуту я услышал:
- Красота неописуемая.

         Пронзительный визг напугал не только меня. Я бросился к жене, но не успел. Она неслась к берегу с криком, выпрыгивая из воды. Вихрь мыслей не находил объяснения ее поступку. Уже на берегу я догнал ее.
- Что случилось? Ты скажешь или нет?
- Он страшный такой. С клешнями. Заявила жена,- И стоял на моей ноге.
Я успокоил ее, заявив, что в воде предметы увеличиваются и таких больших раков в природе не существует. В конце- концов все  закончилось   купанием и обедом.
        Домой привезли ведро раков, чему больше всего радовался тесть.

      Один летный день в конце августа, и мы вновь в строю. Я частенько интересуюсь, как идут дела в прежних экипажах. Мне охотно рассказывают о всех новостях. После ухода правого летчика из экипажа Иванова они стали одними из лучших. Освоен еще один зарубежный  аэродром. До Гвинеи, на западном берегу Африки, хватает дальности полета, и наши экипажи регулярно там бывают. Не обходится и без казусов. Так при перелете на Кубу один из наших экипажей ошибся аэродромом и совершил посадку  в аэропорту им. Хосе Марти под Гаваной. Удивительным было действие властей острова.
Вместо многодневных разборов и оргвыводов  экипажу порекомендовали взлететь и сесть на военном аэродроме Сан- Антонио, где их ожидают. Простота решений вопросов поражала.
 
       В полку открыли  курсы изучения английского языка. Класс международных полетов постепенно заполнился макетами аэродромов, схемами заходов на посадку.
 В классе разведки  установили макеты военных кораблей, самолетов вероятного противника. Начальник разведки Ростов сумел задействовать весь летный состав.
За какой то год  было сделано столько, что наш класс стал лучшим в Авиации. В свободное время я занимался классом международных полетов, но сам за границу не летал. Макеты зарубежных аэродромов лепил из песка и эмалита прямо на столах.
 Потом на небольшом расстоянии, на стекле, из тонких полос цветной изоленты клеил схемы заходов на посадку. Все в масштабе, для большей наглядности. За этой работой и сам изучил незнакомую местность. Мои документы были готовы, но врачи не рисковали  взять на себя ответственность прививок.

       Штурман полка майор Тютюнник на одной из предварительных подготовок к полетам отвел меня в сторонку.
- Есть разговор, бросил он коротко.
- Вроде не за что. Удивился я.- Еще ничего не сотворил.
- Разговор такой. У тебя противопоказания к прививкам. Так? Следовательно, за границу летать не можешь. Мне жаль, но перспективы роста в нашем полку не будет. Предлагаю решить эту проблему самому. Если желаешь, можно перевестись в другой полк. Могу помочь, но решай сам.
Уходить от проблем не солидно. Лучше ее попытаться решить. Попробую.

       С медицинской книжкой я выехал, на второй день после разговора, в Вологду. В областной больнице записался на прием к аллергологу. Молодая женщина, со значком почетного члена комсомола, внимательно прочитала все записи.
- В чем, собственно проблема? Поинтересовалась она.
- Понимаете. После сывороточной болезни, наши врачи отказываются делать мне прививки. А без них…, как бы Вам сказать, меня не допускают до некоторых полетов. Вы напишите, что их можно делать, и все.
- А Вы кем работаете?
- Военный штурман, а что?
- А вот что. Я не учу Вас рассчитывать там курсы. И Вы, пожалуйста, не учите меня, что писать.
- Хорошо, хорошо. Пишите все, что считаете нужным. Я заранее говорю спасибо.
Врач взяла мою книжку и четким, не медицинским, почерком  вписала: «К прививкам противопоказаний нет. Рекомендую все прививки выполнять в стационаре, под наблюдением врача». Поставив свою подпись и печать, протянула книжку мне.
- До свидание.

       Я понял, что  был прав, отказавшись от услуг госпиталя.
В части врач полка удивил меня еще больше.
- Знаете, Ибрагимов? Вчера пришла телеграмма с разрешением летать за границу без прививок, тем, у кого есть противопоказания. Я уже доложил на «Север», и в штаб.
Кстати там вас ищут.

        В штабе действительно меня уже искали.
- Ибрагимов. Где Вас носит? Вам сутки на подготовку. Ваш экипаж в составе группы командира полка Меленного. Вылет в Оленью завтра. Контроль готовности там. Контролирующие из Москвы. Получив и подготовив карты для полета в Африку, поздно вечером добрался до дома.

        Суета в доме закончилась еще позднее. Когда чемодан был собран, Ирина положила сверху пакет с лекарствами.
- Вот это от живота, это от температуры, это от аллергии. На них все написано.
- Давай, давай, инструктируй. Не пить, не гулять.
- Для этого у вас замполиты есть. Я скажу только - не пей сырой воды. Все.
        Дети давно спали, бабушка уткнулась в экран телевизора. Мы сидели на кухне, и пили остывший чай.
- Ты сам- то как? Справишься?
- Да не беспокойся, со мною будет инструктор, он и даст разрешение на допуск к полетам там.
- А кто инструктор?
- Герман В. С. ты его знаешь, наш штурман эскадрильи, усатый такой.
Это тот, которого Дешин в Николаев не брал, а потом ты там забыл… кое-что.
Да ладно уж вспоминать, говорила же твоя подруга-это лучше, чем привезти лишнее.
- Ладно, забыла. А ты ключ от квартиры не забудь.
О ключе. Когда-то я заметил, что если не возьму ключи, то непременно сядем на запасной аэродром. А если ключи беру, то всегда возвращаемся на свой. Я и рассказал о совпадениях жене. С тех пор она всегда мне напоминала об этом.

        Еще одна проблема стала важной. Я как- то не обращал внимания на гражданскую одежду.  Есть в чем ходить и хорошо. Костюм, который мама купила на мое выходное пособие при поступлении в училище, немного поизносился. Но был еще впору. В командировки за границу надо было брать не только летную форму. Со спортивной одеждой проблем не было. Мы с Ириной перебрали весь нехитрый гардероб и остановились на оранжевой футболке и летними брюками. Туфли с «вентиляцией» тоже подошли. Ласты и маску я брать не стал. Неизвестно можно ли «там» плавать. Огромный пакет с запасными полетными картами уместился на дне чемодана. Кажется все.

         Нет не все.
- Ирина. Я совсем забыл. Дров для титана я не приготовил. И уже не успею. Я же не думал, что так неожиданно «загремлю» в командировку.
- Не беспокойся. Как нибудь выкручусь. Ты помнишь, куда относил все старые ботинки?
- Они все в гараже, под полкой с инструментами. А что?
- Вот их и буду топить. Тома говорит, что с пары ботинок титан кипит. Да мало ли чего можно сжечь. Ящики у магазина валяются. Прилетишь, потом заготовим вместе дрова. Зима большая.
- Тогда терпимо. Спасибо, что успокоила. Вы себя берегите, вон какой холод и поменьше по лесу с Тамарой  «шастайте» на лыжах. Болеть нельзя. Уколы некому делать.

         Про уколы я напомнил не зря. Всего месяц назад жену направляли в госпиталь с воспалением легких. Через три дня она приехала. Я еще удивился.
-Ты, что так быстро выздоровела?
- Нет конечно. Лечение расписано на две недели. У меня все антибиотики с собой.
- А кто уколы будет делать?
- Ты конечно.
- Я?!
- Не беспокойся, я научу. Ничего сложного нет. Разводить лекарства я буду сама.
- Подожди. Я не сомневаюсь, что научусь. Мне бы только с духом собраться. То есть решиться. Подожди минуту… . Ну все, я готов, давай шприц.
- Подожди. Теперь я боюсь. У тебя такое выражение лица… зверское.
- Давай пока решимость моя не улетучилась. Куда колоть?
Через несколько дней я уже спокойно мог выполнять все процедуры. Жена хвалила, говоря, что у меня «рука легкая». Так и лечились до полного выздоровления.

          
ЗВЕЗДОЧЕТ.

        Перелет на аэродром вылета начали днем. А закончили через два часа ночью. На Кольском еще стояла полярная ночь.

        Проверка документации и знаний запасных аэродромов была строже обычной. Карты были исчерчены линиями пеленгов от своих и зарубежных радиосредств. «Гармошка» карт в несколько метров уложена по маршруту. Набор карандашей и фломастеров, запасных бланков бортжурналов, графиков расчета топлива все ушло в штурманский портфель, разбухший как подушка. Оружие получено и сложено в специальный чемоданчик под ответственность оператора. Помимо всего у меня томик Пушкина с Евгением Онегиным и две колоды пасьянсных карт (для души). Книга издана на Украине и мы иногда читаем перевод поэмы  во второй ее части.  Подарок сестры из Красноперекопска умещается в кармане куртки. Я не понимаю родственный России язык. Но нам нравится узнавать новые выражения, иногда и они веселят.

        Вылет назначен на 24 часа. Холод 20 градусов, мы немного мерзнем в белых комбинезонах, хорошо, что меховые куртки спасают при переходах по территории гарнизона.

        Ночной взлет всегда особенный. Дни, может быть, и бывают похожими друг на  друга, а вот ночи никогда. Подсвет рулежной и взлетной полосы достаточен для руления. Если посмотреть вверх, то сплошная темнота настолько плотная, что кажется реальной преградой.
 На исполнительном старте, перед самым взлетом самолета, вспыхивают огни прожекторов, с машин за пределами полосы. Электрическая дуга, отраженная метровым параболическим зеркалом, освещает всю трехкилометровую полосу.

       Ведущий экипаж уже доложил об отходе. Наша машина дрожит от мощности шестидесяти тысяч лошадиных сил.
 Скорость быстро растет, и вот уже машина в воздухе. Прожектора на земле  и на самолете гаснут.

       В кабине темно. Ультрафиолетового подсвета приборов хватает для работы. Никаких команд, пока летчики не доложат, что закрылки, шасси убраны. Вот уже скорость 500, можно выполнять разворот на курс следования.
На высоте 600 входим в облака. Нигде ни одного огонька. Даже свои фары включать нельзя, облачность, как огромный экран мгновенно ослепит летчиков. У меня включены часы времени полета и секундомер. Кнопку полетного времени я нажму после посадки, а секундомером буду пользоваться весь полет.

        Оператор включает локатор, по картинке на экране вывожу самолет на остров Кильдин. Дальше только море, на протяжении всего перелета. Группа занимает высоты, с учетом веса самолета и с учетом международных трасс. Наши высоты отличаются от них на 150 метров, этого достаточно, чтобы избежать столкновения. Вскоре выключаем систему опознавания, в нейтральных водах она не нужна. На всем пути мы не предполагаем встреч с нашими истребителями, их просто нет.
 Полет строго на запад интересен тем, что ночь идет за нами. Сегодня у нас  ночь будет длиться  особенно долго. Встреча с рассветом ожидается за два часа до посадки. В экипаже нет лишних разговоров. Каждый занят своим делом и экономит силы.

        Встречный, как всегда, ветер легко учитывается. Доплеровский измеритель работает безупречно. Пока все нормально. Мы определяем места кораблей, даем радиограммы. Сообщаем о погоде на маршруте, остатке топлива. Мой инструктор не вмешивается совершенно.
Он расположился удобно рядом с бортинженером и мешками с бортпайками на всю командировку. Я знаю, что перед посадкой он будет рядом, пока же «мы сами с усами». Немного об усах. Сколько я знаю своего штурмана эскадрильи, он всегда носил усы. Я тоже вынужден носить растительность на лице, потому что на фото в иностранном паспорте у меня просматриваются усики.
Командир эскадрильи подполковник Дешин меня частенько за них корил, называя их шерстью, но сбривать не заставляли из за фотографии. Командир полка в ведущем экипаже контролирует командира эскадрильи, так что в командировке мы будем под двойным контролем.

      Истребители противника появляются неожиданно. Наши операторы радиоразведки уже несколько раз пропускают радиообмен наведения.
Потом мы узнаем, что они перешли на цифровую связь, и наш комплекс не может перехватить их разговор. Пока же командир недоволен:
- Что? Опять проспали? Выговаривает он операторам, те оправдываются, предполагая наведение  по неизвестным нам каналам. Как бы ни было, истребители выполняют условный пуск ракет и уходят, не попрощавшись. В таких условиях вся надежда на оператора радиотехнической разведки, который определяет работу радиолокационных станций на побережье. Боря Мелиневский тут на «высоте». Он регулярно мне докладывает пеленги с берега.
 Это дополнительные данные для определения своего места, главной заботы всех штурманов мира. Я иногда тоже выручаю его, сообщая о курсовом угле локаторов побережья.  Радист докладывает о курсе нашего самолета и ждет от меня похвалы. Дело в том, что он наверно единственный в полку радист, способный ориентироваться по звездам. Когда- то Саня Барышником попросил научить его определять курс по полярной звезде и своей турельной пушечной установке. Простота расчетов его поразила.  В редкие свободные минуты он приблизительно мог уже это сделать.
Иногда я его просил доложить видимость той или иной звезды для настройки ориентатора. Старая истина, что бесполезных знаний не бывает, подтверждалась.
 
      После Фареро- Исландского рубежа группа идет вне досягаемости ПВО Англии. Ночь, как приклеенная, тащится за нами. Полярной звезды не видно, она за кормой самолета. Внизу уже нет облаков. Никакого отражения в океане, внизу темно. Когда то я читал, что отражение звезд в океане может  помешать пространственному ориентированию. Ничего подобного. Видимо на наших высотах отражения звезд не видно. Кораблей тоже нет. Этапы маршрута, продолжительностью больше часа, утомляют однообразием. Больше от скуки, чем по необходимости я настраиваю звездно- солнечный ориентатор на пару выбранных светил. На экране осциллографа вспыхивает «луковица» захвата, и место самолета определяется с не плохой точностью.
- Чем это ты тут занимаешься? Инструктору надоело отдыхать, и он протиснулся в мою кабину.
- Да вот. По звездам определяю место самолета. Получается точнее чем с «Кометой».
- Оно тебе надо. Звездочет.
 Ворчит начальник. Я молчу, потому что знаю, со звездами у нас работать не любят. Инструктор проверяет записи и вновь покидает мою кабину.
 Мне передают бортпайки, бутерброды, термос с чаем. Я медленно жую, смотря на приборы. Часовая стрелка времени полета продолжает отсчитывать налет. Шкалы навигационной системы крутят километры медленно, и к счастью, безостановочно. Никаких посторонних мыслей.
Я уже привык, когда надо, управлять  процессом мышления. Вначале работы это было самым трудным делом. Посторонние мысли, как нежелательные гости, иногда приходят но, не дождавшись открытия дверей, исчезают.  Далеко справа остаются Азорские острова. Это предельная дальность с нашей территорией. Их не видно даже в локатор. А вот Канарские острова позволяют скорректировать свое место. Меня радует, что ошибка небольшая. Где-то далеко  слева пески Сахары. Оттуда придет рассвет.

       Узкая полоска света слева по полету, на востоке становится все ярче. Солнечные лучи нового дня освещают самолет. Внизу же по прежнему сумрачно.
Я отключаю режим «звезды», но по солнцу работать не собираюсь. Впереди уточнение времени выхода на аэродром, многократное определение места самолета, работа с неизвестными ранее ориентирами.

        В кабине довольно прохладно, и когда мы переходим на снижение, то вместе с теплым Африканским воздухом нас окутывает туман.
 Он мешает летчикам, вентиляторы не справляются. Плотная дымка внизу закрывает видимость. Ожидаемого «мильон на мильон»  не предвидится. Так вот в чем особенность полетов здесь. Горячий воздух, пыль и марево на горизонте совсем как наши туманы.

       Столица Гвинеи Конакри на берегу океана. Утренний бриз разрешает нам заход со стороны моря. Ведущий экипаж уже совершил посадку, и теперь, освободив полосу, помогает нам при заходе. Системы контроля снижения на этом аэродроме нет, и мы заходим, отсчитывая дальность до полосы по другим признакам. Километра за три я вижу полосу, она гораздо уже, чем на нашем аэродроме.
- 270, говорю я для записи на магнитофон, когда колеса касаются бетона. Тумана в кабине уже нет. Командир открывает форточку и тут же закрывает.
- Там жарко, говорит он сам себе, продолжая рулить. Нас встречают наши техники и несколько подростков негритят.  Тринадцать часов тридцать пять минут полета закончены. Мы в Гвинее. Вся теплая одежда сложена в кабине. Чемодан с оружием опечатан и надежно спрятан. Сумка с бортпайками тоже хранится на самолете.
 Мы в легких серых летных формах. Все  насквозь продувается, даже туфли. По трапу спускаемся на Африканскую землю.

      То что замечаний по работе техники нет, радует группу обслуживания. Секретные документы отвозятся на хранение к нашему руководителю полетов. Полетную документацию я беру с собой. Подростки подходят и протягивают руки:
- Сова, камарад.
Нас уже предупредили, что президент Гвинеи Секу Тура, объявил в стране равноправие рас. Каждый негр имеет право протянуть белому руку для пожатия. Мы жмем руки негритятам и тоже говорим,- Сова, камарад. Отказ пожать руку негру,- преступление. Но то, что слышим иной раз поражает.
-Работать надо….. мать!
Совершенно без акцента говорят подростки. Оказывается, наши матросы научили их так здороваться.

      Автобус отвозит нас на берег океана. Небольшие, легкие домики называются виллами. Окна плотно закрыты шторами, конденционеры работают круглосуточно. Небольшой холл с биллиардным столом в центре домика. Мы располагаемся в комнатах, и отказываемся ехать на завтрак. У нас еще много еды, хранить ее негде. Один холодильник, на всех, забит бутылками с кипяченой водой. Другой экипаж уезжает в столовую, и мы остаемся одни. Стол накрыт. Командир разрешает достать из запасов две бутылки и разлить по стаканам по сто грамм.
- Штурман, какая здесь широта? Обращается он ко мне.
- Девять градусов северной широты. А что?
- На этой широте мы еще не пили. Всех с прибытием.
После водки и еды головная боль проходит. Мы не слышим, как возвращаются  остальные. Они долго не могут угомониться. Наши две комнаты в безмолвии. Все спят.

       К вечеру просыпаемся, и начинаем изучать окрестности. Океан у самых домиков. Прилив. Недалеко хижины местного населения. Домики, напоминающие беседки в средней полосе, покрыты пальмовыми листьями. Где то далеко слышится музыка. Она будет звучать до утра, танцы. Около домиков на лотках горки очищенных апельсинов. Магазин. Свет привлекает больших бабочек, они бьются в стекла.
 По стенам пробегают желтые, под цвет краски, ящерицы. Гекконы. В сотне метров от домиков служебная территория, там сегодня кино. Идем «след в след» по тропинке.
 Шаг влево или вправо опасен, змеи. Над деревьями, с криком напоминающим лай, носятся птицы. Летающие собаки.
      После кинофильма возвращаемся так же осторожно. Ночное небо усыпано такими яркими звездами, что все засыпают меня вопросами, где какое созвездие. Впервые вижу небо без Полярной звезды, она у самого горизонта и ее не видно.

     Пока ходили в кино, вода отошла от берега метров на триста. Отлив. Интересуюсь:- где удобства? Мне отвечают:- На берегу. Потом вода все смоет.

     В городе нет очистных сооружений. Стоки сбрасываются в океан. Мелководье и грязь на дне делают прибрежную воду настолько грязной, что купаться не хочется. К тому же весь берег в камнях, покрытыми разбитыми ракушками. Падать нельзя.

      Мы приходим к мысли, что ничего хорошего здесь нет. Многие, кроме нашего экипажа, жалуются на головную боль. Доктор объясняет, что это акклиматизация, через два - три дня пройдет. Врач из нашей части Вытнов  здесь тоже в командировке. Впереди двадцать дней Африканской жизни для летного состава.

         Весь следующий день идет подготовка к полету на воздушную разведку в Южной Атлантике. Мой инструктор записывает   допуск,  сам переходит в экипаж Дешина штурманом корабля. Мне разрешается самостоятельно работать, контроль пройден. Маршрут рассчитывается до «ревущих сороковых». Карты были подготовлены заранее, расчеты не заняли много времени. К обеду мы уже прошли контроль готовности. От жары спасались на берегу. Ветер еще не сменился на вечерний бриз, и на берегу было жарко даже для меня.
 Купаться среди острых кромок ракушечника было опасно. Несколько досок и большие листы пенопласта на берегу  были, как будто специально приготовлены.
- А давайте сделаем плот, предложил командир.- И уйдем на чистую воду.
   
       Через полчаса «плавсредство» было готово.
- Как назовем корабль? Возник вопрос перед отплытием.
-«Позор Кон- Тики». А Темьяновского Хеердалом или Туром, ему все равно.
Сооружение хорошо держалось на воде. Семь человек согласились плыть. Старший помощник капитана Прокопчик встал на вахту. «Капитан корабля» уселся  на ящик «из под рома»,  закурил трубку.
- Штурман, курс?
- Зюйд - Вест. 
Весел мы не сделали, попутный ветер быстро отогнал плот от берега. Одежду на берегу не оставил никто, негры за сохранность вещей не отвечали.

         Меня обеспокоил слишком быстрый ход плота. Видимо дело было не только в ветре.
Вошедший в раж «старпом» вдруг столкнул командира в воду, и заявил:
- На корабле бунт, капитан низложен, поднять Роджер.
Темьяновский держался одной рукой за плот, вторая рука была занята трубкой.
- Молодец старпом. Я подобрался к Прокопчику.
Через секунду он барахтался в воде тоже.
- Всем за борт! Сволочи. Нас в океан относит. Я столкнул остальных и сам прыгнул в воду.

        С трудом удалось остановить движение, и медленно, почти не заметно, мы  поплыли к берегу. Целый час мы выгребали против течения отлива, и чертовски уставшие выбрались на сухой участок.
- Всем выговор, тебе благодарность, произнес командир, обращаясь ко мне.
- Командир, мои тапки. Голос радиста был безутешен.
- Что тапки? Повернулся в его сторону Анатолий.
- Утонули. Как теперь я буду ходить?
- Значит так. У тебя в самолете зимние ботинки есть?
-Есть.
- Будешь ходить в них. Еще вопросы есть? Вопросов нет. На ужин.

         Проезжая через аэродром, радист достал свои меховые ботинки из самолета.
- В чем дело? Командир эскадрильи Дешин был, по обыкновению, строг. Что с обувью?
- Ноги мерзнут. Радист ляпнул, не подумав.

        После ужина его в сторонку отвел врач. За полчаса беседы радист рассказал обо всей семье, Доктора интересовало все. Чем болели папа или мама, случались ли ампутации конечностей у кого либо из родственников. Как перенес эту и предыдущие зимы? Прапорщик окончательно запутался от расспросов. Он никак не мог понять интереса к своей персоне. В конце беседы медик, заговорщицки, кивнул на ботинки.
- А сейчас как? Не мерзнут.
- Сейчас не мерзнут. А что?
- Вот и прекрасненько. До конца командировки дотянем….потом видно будет.
На том и расстались.
- Штурман, обратился радист, - у тебя жена медик, что он ко мне пристал?
- А то, что диагноз тебе поставлен. Облитеррирующий эндортерит. Понял?
- Ничего не понял. Что это такое?
- Если еще ноги будут мерзнуть, то их просто отрежут. Болезнь такая. Помнишь кино «Белое солнце пустыни»? Так вот таможенника там артист играл уже без ног. Шутник.
         Пришлось доктору, без подробностей, рассказать об утоплении летних тапок.

        Вылет в семь утра означал подъем в четыре. Хмурый охранник у самолета чем то недоволен. Оказывается, их забыли сменить, и они голодные почти сутки. Один из часовых покинул пост и ушел домой. Переводчик наш интересуется, а почему этот не ушел. Худой негр говорит, что он настоящий революционер, а остальные не настоящие. «Настоящего революционера» сажают в автобус и везут в столовую. Мы проверяем двигатели, заправляем самолет на двенадцать часов полета. Полеты с аэродромов Африки разрешаются только в дневное время. По ночам на полосу выкатываются пустые бочки. Здесь боятся ночных десантов и переворотов.
        Сумерки очень быстро переходят в день, это тоже особенность экваториальной местности. На предполетных указаниях удивляет отсутствие  предполагаемых целей. Мы понимаем, что предстоит «свободная охота».

       С интервалом в две минуты самолеты уходят в утреннее небо и занимают курс, строго на запад. Через полчаса точка разворота и новый курс, строго на юг. Облачности почти нет, внизу очень синий, цвет океана. На расстоянии около трехсот километров мы идем вдоль побережья.
- Штурмана, а почему я не слышу о результатах разведки? Вопрос командира обращен не только к нам, но отвечать мне.
- А здесь никого нет. Пусто- пусто. Даже рыбаков.
Командир не доволен. Он рекомендует повнимательнее осмотреть поверхность океана на максимальных дальностях. Мы понимаем, что это просто пожелание. К своему удивлению я вижу большую засветку как от авианосца. Правда ни одного сопутствующего признака нет. Тем не менее, мы докладываем ведущему группы о цели, и строим маневр для выхода на фотографирование. Километров за десять мы видим  судно коричневого цвета, и с удивлением обнаруживаем огромное ржавое судно.
По кормовой надстройке понятно, что это танкер. Водоизмещение более ста тысяч тонн. Судно по самую ватерлинию раздвигает воду на огромных два  длинных хвоста. Принадлежность судна определить не удается, флагов нет.

       Прошло пять часов. Следующий поворотный пункт означает возврат на обратные курсы. Вновь в океане ни единой цели.
- Вот бы нас вчера унесло сюда, говорит «старпом». Никто бы не нашел.
- Это все Суецкий канал виноват. Вступает в разговор командир.- Вокруг Африки никто не ходит.

        Операторы технических средств разведки откровенно скучают. Таких полетов на севере не бывает. Я проверяю работу радиостанций на островах. Удивляет дальность их действия, около тысячи километров. Пригодится.

         За час до темноты выходим на аэродром посадки. Радиообмен на русском языке. С иностранными диспетчерами мы просто не держим связь, она нам не нужна.

         При подходе к Конакри, нам сообщают, что ветер с моря, следовательно заход на посадку со стороны суши. Там, на удалении от полосы 25 километров гора высотой 1007 метров. Это реальная опасность, потому что высота круга гораздо ниже.
 Ошибка в десять секунд может стоить всего, что у нас есть. Хорошо, что облака редки, и мы спокойно совершаем маневр и садимся на узкую зарубежную полосу.
        Еще три таких полета, и мы готовимся на перелет домой.

       За двое суток до перелета, мы едем на базар. Нам выданы деньги в местной валюте. За время командировки я  стал своим человеком у местных ребят. Для общения переводчик был не нужен. Я брал записную книжку, и показывая на предмет, записывал название по гвинейски. Гвинейского языка, как такового на самом деле не было. Множество племен имели свои языки.
Наш район Бессияпорт говорил на своем наречии. С цифрами было легче. Арабские числа знали все, и через час я уже мог назвать цену, год, дату на местном диалекте. Дети искренне радовались моим успехам. Но больше всего их радовали конфеты из бортпайка, за что я получил замечание от командира группы. Мальчишки после школы шли к нашим домикам и сидели в ожидании, когда к ним выйдет Жак. Они мгновенно вычислили мое имя  из разговоров, букву З заменили на Ж.
- Жак, кричали они,- бисквит, шоколад, бом- бом. Остальное время они играли в футбол, тряпичным мячиком.
 
       Мужчины в поселке имели по несколько жен. Все занимались рыбной ловлей на челноках, выдолбленных из ствола дерева. Дополнительные поплавки увеличивали плавучесть. Паруса из самолетных чехлов, телефонные провода в качестве растяжек. На рыбалку они уходили еще ночью, возвращались вечером с попутным ветром.
 Жены получали по рыбине на еду, самая молодая остальное. Детей было много. Все женщины ходили без верхней части одежды. Мы делали вид, что нас это совершенно не удивляет. В городе же полуголых не было. Множество детей и взрослых больны трахомой. Но на базар больные продавцы не допускались.
 
       Кокосы, бананы, ананасы в изобилии лежали горами, прямо на земле. Многие продавцы цену говорили на русском языке. Набрав всего понемногу, мы уложили товар в самолет и были готовы к возвращению. Местное население видимо узнало о готовящемся уходе. Многочисленные торговцы сувенирами зачастили к нам. Но инструкции, полученные еще дома, запрещали такие товарно- денежные отношения.
 Я с огромным огорчением отказался от скульптурного изображения голой девушки из черного дерева. Молодой негр просил за изделие мою рубашку. Но чего нельзя, того нельзя.

       На берегу я подобрал кусочек африканского берега, усыпанный ракушками. Сувенир уместился на  ладони.  Хоть что- то на память.

        Автобус стоит у входа. Оператор Мелиневский ждет когда все загрузятся и курит. В такую жару даже заядлые курильщики не отваживаются делать это в автобусе. Боря стоит спиной к двери  и с ужасом видит как из под колес выползает огромная змея. Она, извиваясь и шипя уже между его ног. Неведомая сила поднимает сотню килограмм оператора и он спиной влетает в автобус. Все поражены трюком. Виновница исчезает в ближайших кустах. Кое кто не понял, что произошло, но «трюкач» не может объяснить. Он левой рукой показывает на кусты, а правой кистью изображает движение рыбы, показывая как она извивалась и мычит. Потом к нему возвращается способность говорить и через некоторое время он уже пытается даже шутить.
- Боря, а с чего ты взял, что это мамба?
- Я видел ее пасть. Черная… как смерть. Еще извивается… сука.
- А знаешь Боря, почему она на тебя не бросилась? Она тебя приняла за часть… автобуса.

        Обратный перелет был наполовину дневной. Взлет днем и полет до проливной зоны был не труден. После прохода рубежа в Норвежское море началась старая история. Перехваты истребителей, работа всех береговых радаров, многочисленные цели быстро восстановили навыки. Радист крутился как белка в колесе. Наступившая ночь не позволяла снижение и облет, но об этом не жалел никто.

       Остаток топлива для полета домой был недостаточен. Аэродром в Оленье встретил нас морозом и ветром. Все- таки февраль месяц.
       Сутки отдыха пролетели во сне.  19 февраля еще один двухчасовой перелет и мы дома.

        Больше всего заморским гостинцам радовались дети.
- Папа привез обезьянью еду. Ура. Это была высшая награда. Чеки Внешторгбанка предстояло еще получить. С учетом всех удержаний выходило по триста, четыреста рублей. На них можно было купить в специальном магазине какой ни будь дефицит. Однако для этого надо было ехать в Москву.

ПО КУРСУ ГРОЗА.
 
      Мой бывший командир получил дополнительную нагрузку. Иванов стал председателем жилищной комиссии. Как то он посетовал мне, что никак не могут определиться с трехкомнатной квартирой.
-Кстати. Вдруг как будто вспомнил. - А тебе трехкомнатная нужна? Мы твою кандидатуру даже не рассматривали, от тебя же заявления нет.
- Конечно нужна. Двое детей, да еще бабушка наездами. Когда писать «заяву»?
- Понимаешь, тут одна тонкость. Летчики не хотят в эту квартиру идти.
- Небось на пятом этаже, они высоты боятся.
- Да, нет, этаж второй. Над магазином, в четвертом доме.
- Понял, не хотят чтобы женам близко было в магазин ходить. Денег жалко.
- Да нет же. Квартира это… вдовы.
- Ну и что? В чем секрет?
- Ты что? Не понял? Квартира вдовы бортинженера, погибшего с Растяпиным. Суеверие.
- Слава. Ты меня знаешь, я атеист, фаталист, альтруист и еще куча «истов». Я согласен.

 Двухкомнатную квартиру, полученную с помощью замполита полка, надо было освободить. Когда Хватов уезжал в связи с переводом, ему единственному из политработников мы «скинулись» на подарок.
 Он растроганно попрощался с полком и обещал помочь в случае обращения к нему на новой должности. Мы сочли это естественной вежливостью. Но один из нас принял его слова всерьез. Уехавший поступать в политическую академию однокашник Боря Понаморев, назад не вернулся.  Дальнейшая его служба показала, что выбор он сделал правильный. Продвижение по партполитработе было более предсказуемым, чем летная служба в качестве штурмана. Но это уже глубоко личное дело. Кто и для чего шел в армию, знал только один человек.
   
         Пианино не стали перевозить. Дочь отказывалась играть. Два преподавателя пытались по своему ее учить и в конец запутали ребенка «постановками руки». Я не настаивал на продолжении издевательства и предложил жене избавиться от инструмента.
Сосед с удовольствием приобрел дорогую вещь со значительной скидкой.

       Трехкомнатная квартира на втором этаже была в состоянии «тяжелой болезни».
Болтающиеся выключатели, не работающие розетки и текущие краны, говорили о длительном отсутствии мужчины в доме.  Старые обои не удалялись и достигли толщины картона. Месяц ремонта и новоселье стало поводом  застолья.
 Бабушка расстаралась, она всегда была рада гостям и могла ухитриться накрыть такой стол, что и мы удивлялись. В остальные дни она не баловала нас, большую часть времени отдавая книгам.
Иногда я замечал, что книги эти уже были у нее, но причину ей не объяснял. Мой товарищ только что вернулся из командировки на Кубу и подарил раковину рапана. Постепенно у нас сложилась традиция, все большие события отмечать не только с экипажем, но и с однокашниками, которых к этому времени осталось в полку не так уж много. Из приехавших восемнадцати выпускников 1966 года, в полку осталось девять  человек.
 О каждом из них можно написать отдельную книгу. У всех был свой характер и сложный путь становления в профессии.

         Двое погибших не смогли реализовать свои способности, они просто полностью выполнили свой долг. Часть ребят ушли в другие полки, на штабные или другие должности. Все сведения о их службе мы передавали друг другу при встрече.  Мы радовались чужим успехам, совершенно не завидуя этому. Причина одна.
Мы уже понимали, что никакая карьера не спасет человека от гибели, если случится непредвиденное. Позавидовать можно только везению.
 
         Пока же наступившая весна принесла новые заботы. Новая командировка в Африку. Никаких инструкторов на борту, нам предстоит самостоятельно выполнить перелет.
 Мы готовы. Группу вновь ведет командир эскадрильи, и штурман его майор Герман В.С. Карты готовятся новые, это означает большую и кропотливую работу по нанесению всех средств обеспечения по такому маршруту. Мы завидуем штурманам гражданской авиации, они летают с картами,  полностью подготовленными типографским способом. Подготовка к полету занимает времени в несколько раз больше времени самого полета. Моя природная лень к рутинной работе стала причиной иного подхода к подготовке карт. Со старых карт я вырезал круги с шкалами углов радиостанций и спокойно перенес на новые. Когда же начинал использовать карты других масштабов, даже мои друзья удивлялись. Как это раньше не приходило в голову, что при изменении масштаба карты угловые значения не меняются. Действительно все изобретатели лодыри, а колесо изобрел самый ленивый шумер  на свете.

         Наконец подготовка закончена и мы готовы к перелету на Кольский полуостров. Частое посещение Заполярья вылилось в неожиданное преимущество. На Севере не было ограничений при выписывании периодической печати.
Журналы «За рулем», «Вокруг света», «Юность» и другие мы выписывали, а потом меняли адрес, и почту доставляли в Федотово. С выпиской книг было сложнее, их надо было выкупать на месте.
       Перелет экипажей на, так называемый «аэродром подскока», выполнили днем, полярная ночь кончилась. 

       9 апреля три экипажа (один запасной) пересекли полярный круг. До дня вылета было много времени, мы успели пройти все контроли, и получили  время для отдыха. В профилактории не было телевизора, радиоприемник ловил только помехи.

         Мы наслаждались прекрасной погодой, редкой для здешних мест. От скуки я сделал флюгер с воздушным винтом, и установил его на крыше. В магазине скупили по несколько десятков коробок спичек, вызвав недоумение продавцов. Истинную причину скрыли.
 Дело в том, что новому увлечению был причастен Калашов. Вскоре после злополучного полета со столкновением самолетов он списался с летной работы и был уволен из армии по состоянию здоровья. На прощанье он предложил мне раскрыть секрет имитации болезни, но я заверил его, что пока не нуждаюсь. А вот игру в покер мы освоили по его рассказам. Игра на деньги не была в ходу, но в покер играть без «интереса» нельзя, и мы играли на спички. Изредка  забегали в книжный магазин, более снабжаемый, чем у нас.

- Дайте, что ни будь для души. Попросил я пожилую продавщицу.
Она молча, стала копаться в стопках книг и подала мне томик. От такой удачи я потерял дар речи. Только этим могу объяснить, что не выразил ей всю благодарность, которую испытал.

        Роберт Бернс в переводах Маршака умещался в кармане комбинезона, и налетал со мной не одну сотню часов. Но время отдыха проходит в два раза быстрее времени работы, и ночь 13 апреля наступила очень быстро. На предполетных указаниях мы получили метеокарты со спутников, и могли сами прогнозировать погоду по маршруту.   Полночь в апреле это не та полночь в январе. Вместо сплошной черноты сумерки. Самолеты заправлены «под пробки», на борту 93 тонны керосина.

        На взлете скорость растет быстро. Но командир не спешит «поднимать» переднюю ногу. Взлетный угол создается чуть позже, это уже стиль пилотирования.
 Многие летчики пользуются этим приемом, и первый из них в полку был Василевский. Однажды, будучи в командировке мы наблюдали взлет сверхзвукового ТУ-144. Командиром лайнера был однокашник по Харьковскому авиационному институту  Василевского. Под большим секретом стало известно, что на очередном вылете побывал и мой командир.

      Над морем мы продолжаем набор высоты. Работают все посты НАТО на побережье. Разведывательное судно «Мараятта» болтается около наших берегов. Круглосуточное дежурство на всех частотах наших систем, подтверждает старую истину-«Враг не дремлет».
       - Товарищ командир, рубеж выключения системы опознавания. Докладываю  я магнитофону.
- Оператор, выключить опознавание. Голос командира спокоен. На самолете есть возможность общаться без записи на проволоку магнитофона, но основные этапы мы  обозначаем специально «для прокурора».

     Проходит несколько часов интенсивной работы. Мы знаем, что впереди будут этапы полегче, поэтому сил не жалеем. В редкие паузы экипаж по очереди уминает нехитрую еду, состоящую из бортпайков и даров летной столовой. Еще одна хорошая традиция, помимо официального питания нам привозят из столовой все, что может храниться много часов. Я заранее сложил в свою  кабину «доппаек».
- Штурман, огурец хочешь?
- Нет.
- А котлету?      
- Нет.
- Может быть чаю.
- Нет.
- Штурман. Заинтересовался командир. – А что это ты от всего отказываешься?
- Все просто командир. Когда я начну есть свою еду, то тоже вам никому не дам.

        Взлет в сумерки считается ночным. Со временем  темнота сгущается. Мы идем на юг, и ночь средних широт нас «догоняет». Уже в Атлантике мы сверяем места самолетов двух экипажей и «осредняем» их. Таким образом устраняются ошибки при полете над безориентирной местностью и без радиолокационного контакта с береговой чертой. Несколько странно отмечать линию пути на синем фоне карт.  В море внизу нет ни линий широт, долгот, склонений, только вода. Это очень отличается от полетов над сушей. Мы летим в условной системе, которой нет в природе. Может быть мы и живем в ней, но это уже крамола, несовместимая с «высоким» званием.
Вот и Канарские острова. Накопленная ошибка не очень большая.

        Восход солнца, на этот раз облегчения не приносит. Облака никуда не исчезают, они просто меняют свой цвет. Небольшая болтанка, как предупреждение будущей сложности. На последней поворотной точке немного отстаем от ведущего группы, чтобы не «толпиться» на посадке.

        На экране локатора вижу облачность в виде береговой линии. Каких только сюрпризов не подкидывает природа. Вот и на этот раз тропический фронт, который мы видели на спутниковых картах, подошел к берегу. Я понимаю, что пересечь его будет трудно.

       Когда в Индийском океане, с экипажем Коробкина обходили шапки грозовых облаков, то видели их. В этот раз видимости нет. За бортом сплошное «молоко». Я прошу оператора переключить управление локатором на меня, и поднимаю антенну. Теперь я вижу все «шапки» на экране. Все таки не зря три года отработал  у экрана станции.
- Товарищ командир! Наблюдаю просветы между облаками на высоте полета до двадцати километров между ними.
То, что просветы есть, это правда. Расстояние между облаками, это для магнитофона. Просто при меньшем расстоянии мы не имеем права проходить между грозовыми облаками.

         Удивляет доклад ведущего группы, они начали обход фронта.  Темьяновский коротко интересуется:
- Штурман, проходы есть?
- Пройти можно, но не по прямой.
- Понял. Командуйте. Экипаж, идем через фронт.
         Все. Решение принято, и теперь от нас двоих зависит успех преодоления тропического фронта.

         Я включаю масштаб экрана 60 километров. Между линиями по десять километров мысленно строю кривую радиусом 16 километров. Это радиус нашего разворота с креном 15 градусов. Дальше дело техники.
- Разворот вправо, крен пятнадцать. Вывод из разворота. Разворот влево. Вывод. Разворот вправо крен двадцать. Командир только успевает вставлять- Выполняю. То усиливающая болтанка, то ослабевающая говорит о близости прохода к грозовым шапкам. Пятнадцать минут полета по кривой возможности пролета. Никаких лишних разговоров. Даже бортинженер перестал вставлять свое вечное «двигатели нормально». Я понимаю. Что сейчас самое трудное, быть в корме самолета. Там болтанка на порядок больше, чем в передней кабине. Голос командира спокоен. Работаем мы вдвоем. Правый летчик слышит все и тоже подстраховывает управление.
 У него задача не менее сложная, не «зажать» штурвал. Ширина фронта более ста километров. Неожиданно в кабину врывается яркий свет солнечного луча. Прошли.

         Командир устанавливает связь с руководителем посадки, и получает «добро» на снижение. Немного беспокоит молчание ведущего, но руководитель успокаивает, что они на связи.  Мы выходим на аэродром посадки с курсом в сторону моря. Это значит пройти рядом с опасной высотой. Я даю команду чуть раньше поворотной точки, для гарантии безопасности, и за 13 километров видим полосу на снижении. Командир мягко сажает машину, я докладываю посадочную скорость и не могу удержаться,- Молодец. Командир!
- Ты тоже. Коротко отвечает он. Мы занимаем стоянку, но из самолета не выходим. На связи ведущий группы, они обошли тропический  фронт над территорией суши другой страны.
 Мы слушаем радиообмен и просто ждем. Наконец из облаков показывается самолет и совершает посадку. Все. Теперь можно выходить, здороваться и «гулять по Африке».

         На разборе полетов я вижу недовольство командира эскадрильи своим штурманом.
То, что мы прошли фронт, а он нет, пока не вылилось ни в какое решение. Нас ни хвалят, ни ругают. Это уже хорошо.

          Автобус везет нас в город. Мы удивлены.  То, что предлагают, не нравится. Вагончики обшиты пластиком, все чисто, но огромные зеленые мухи настораживают.
 Я спрашиваю у переводчика, что здесь было раньше. Он спокойно отвечает, что городская свалка, что мухи летают «по привычке». С нами представитель посольства, и он удивлен нашим отказом поселиться  в этих вагончиках. Тогда наши командиры находят безотказный аргумент.
- Нам надо находиться рядом с нашими самолетами. Лучше на прежней вилле.
Представитель соглашается, и мы едем на прежнее место.

         Акклиматизацию водкой уже не проводим. Нам хватило одного разбора, после прилета домой. Впереди два дня отдыха.
Нас возят на экскурсию по городу, и обещают свозить на острова. Оказывается, местная элита отдыхает на островах, в окружении чистой воды. Нам выдают дневной запас продуктов сухим пайком, и в сопровождении местного лейтенанта переводчика на катере идем в море. Навстречу идет огромный китайский сухогруз, и какой то матрос машет нам рукой.
 Мы не отвечаем на жест доброй воли, отношения с Китаем испорчены   уже давно. Через час небольшой причал принимает нас, и мы сходим на берег.

         Наверно на таком острове жил Робинзон. Скалы заросшие кустарниками и пальмами в центре, и километры песчаного пляжа. Удивляет отсутствие купающихся. На берегу играют в футбол молодые негры с нашими матросами. Иногда кто то из местных заскакивает в воду и тут же, дрожа, выбегает назад. Мы понимаем, что они просто мерзнут. Нас же из воды не выгнать, я с удовольствием ныряю, и жалею, что не взял с собой подводного снаряжения.

        Обедаем все вместе. Наш переводчик, мусульманин, с удовольствием уплетает сало и тушенку с хлебом. Потом, раздобрев от еды, хвалится полным карманом денег. Мы живо интересуемся:
- Откуда столько «сели»? Сели- это местная валюта.
- Всю ночь работал… секретарем.
- Каким секретарем? У кого?
- У местной девушки. Она хочет купить резиновые  сапоги, и попросила меня собирать и сохранить деньги, пока она принимает мужчин. В сезон дождей они очень нужны. Сапоги то есть.
- И много она это….приняла?
- Человек десять за ночь. Одному отказала.
- За что?
- Да он был старый и страшный, девочка испугалась. А старик плакал, когда уходил.
Кто то интересуется подробностями, негр отвечает. Идет спокойная беседа. Я задаю ему вопрос.
- А не стыдно тебе быть сутенером? Ты же офицер.
Лейтенант мгновенно меняет тон.
- Конечно стыдно, это позор. Как говорят у вас «пережиток прошлого». Мы будем бороться изо всех сил с капиталистическими порядками.
 
        На этом разговор обрывается. Лейтенант уловил общее неодобрение и тут же перестроился.
        К вечеру уставшие и загоревшие, мы возвращаемся на виллу. Переводчик исчезает из виду, может опять на работу.

        К биллиардному столу не протолкнуться, и я достаю карты. Пасьянс не получается.
Командир группы делает мне замечание.
- Ибрагимов, Вам же сказали, что карты в командировке запрещены.
- А я не играю. Это пасьянс, очень сложный. Называется «гробница Наполеона», и он сегодня у меня не сходится. Наверно не могу сосредоточиться… .
- Карты убрать. Всякой фигней не заниматься. Понятно?
- Так точно! Это я с виду такой дурной. Я все понимаю. Нельзя, означает нельзя.
 Командир, крякнув, уходит. Я уже знаю, что спорить с начальством бесполезно.

          Несколько человек просто сидят на скамейке. Разговор идет  по закону случайных ассоциаций, то есть не о чем. Тема безвыходных ситуаций меня не устраивает.
- Да не бывает их. Гудини говорил, что из  безвыходных положений, как минимум два выхода. У американцев даже слово такое есть «гудинайз»… .
Темьяновский не согласен.
- Нашему штурману надо все доказывать. Давайте возьмем его за руки и за ноги и посмотрим, как он выкрутится.
Тут же добровольцы эксперимента зажали меня с обоих сторон, словно в клещи.
Действительно, невозможно даже пошевелиться. Я наклоняю голову к плечу командира и прокусываю его кожу. Он дико орет и отпускает мои руки.  Второй, боясь, что его уши сейчас  останутся в моих руках, заканчивает опыт. Я свободен, но командир страшно недоволен.
- Ты что? Дурак?...   А вдруг ты бешенный?
- Давай командир к доктору. Сорок уколов может быть получишь.
Доктор обеспокоен не на шутку. Он не видел нашей потасовки. Протерев спиртом рану, расспрашивает.
- Как же нам теперь ее поймать. Надо привязать ее. Потом взять анализ слюны и если подтвердится бешенство, то я Вам не завидую. Где она?
- Кто?
- Ну та, которая Вас покусала. Собака.
- Да вон она сидит на скамейке… с довольной рожей.
- Я не вижу никакой собаки. Так кто укусил то?
- Он и укусил… штурман мой. Давайте ему укол сделаем… успокоительный.
- Слава Богу. А я то подумал. Не морочьте мне голову.
- Ладно командир. Не обижайся, больше не буду. Компенсация дома.

         Еще один день уходит на подготовку к полетам. Завтра в семь утра в воздух. Задание на этот раз другое. Предстоит уйти на максимальную дальность на запад, и вернуться, как обычно, за час до темноты.

         После взлета, обращаю внимание на береговую полосу. Вода коричневого цвета в десятикилометровой полосе. Острова окружены синей поверхностью, действительно райское место. Уже на «потолке» наблюдаю остатки фронта далеко слева. Экран локатора их засекает на максимальном удалении. Они нам не мешают, и мы спокойно уходим в южную Атлантику. На этот раз обнаруживаем суда рыбаков, танкеры. Иногда оператор радиоразведки докладывает, что слышит русскую речь. Наши сейнеры работают в океане вместе с другими судами. Работаем спокойно, без спешки. Военных кораблей нет. Можно докладывать «наличие отсутствия», как иногда шутят радисты. Даже ветер, довольно сильный для этих широт, слева не беспокоит.
- Чем обрадуете, штурмана? Интересуется командир. Он только что уничтожил очередной бортпаек, и жаждет деятельности. Автопилот держит самолет на курсе и высоте безукоризненно, летчики почти не держат штурвал.
- Подходим к важной поворотной точке.
- Чем же она так важна?
- Разворотом назад, слушайте ведущего, уже скоро.

           Разворот на обратный курс ведущий экипаж начинает раньше расчетного времени. Причина этому ветер. Вторая половина дня приносит облачность, болтанку и новые заботы. Действительно, все следующие этапы мы проходим чуть дольше обычного. Система межсамолетной навигации не работает.
 Мы не знаем фактического расстояния в группе. Неожиданно ведущий докладывает, что прошел рубеж снижения на свой аэродром.
- Штурман. А когда нам снижаться? Интересуется командир.
- Командир. Тут такая штука. Мы наверно немного отстали от ведущего, нам еще далеко до рубежа, километров двести. Кстати тропический фронт почти на самой линии пути. Его видимо ветром принесло. Но он нам мешать не будет. И что интересно, очертания фронта полностью повторяют береговую черту.
- Штурман. А чем подтвердишь наше отставание.
- Посмотрите на стрелку радиокомпаса, до рубежа снижения еще десять градусов. У них видно очень мощные радиостанции, что так далеко «берут».
          Неожиданно получаем вопрос от ведущего- Ваша высота?

- Высота девять тысяч, на борту порядок, подходим к рубежу снижения.
- Мы набираем шесть тысяч, рубеж доложите.
Я не понимаю, что творится на борту ведущего. Потом расскажут.

        Вот и рубеж снижения. На экране вижу характерный ориентир у города Конакри и острова, там хорошо. Вновь дымка мешает заходу. Мы проносимся вблизи завода по переработке бокситов, алюминиевой руды. Там работают наши специалисты, и руду возят на Украину в город Николаев.
        После посадки, вижу командира группы Дешина в прескверном настроении. Он отзывает меня в сторону и спрашивает:
- Как можно было ошибиться на двести километров с рубежом снижения.
- Ошибка была возможна. Тропический фронт полностью повторял очертание берега, и его можно было легко спутать по изображению на экране локатора… .
- А чего же вы не спутали?
- По работе боковой радиостанции, контрольный пеленг нанесен на все карты. Очень удобно… .
Дешин поворачивается к своему штурману эскадрильи.
- Слыхал? Еще один такой ляпсус и твое место займет вот он. Блудило.

        На разборе полетов командир уже не так сердит, но своего штурмана не жалеет.
К нам претензий нет. Нас вновь не ругают и не хвалят. Командировка продолжается. На следующей подготовке мой начальник более придирчив к документации. Он все пытается найти ошибки. Их нет  Мало того, я уже знаю как бороться с такими людьми.
- Товарищ майор. Вопрос можно? У меня дома справочник морского штурмана. Так вот там формула расчета видимости горизонта совсем другая, чем у нас. Вы не подскажете, почему?
- Этого не может быть. Радиус кривизны Земли неизменен. Значит и формула будет одна и та же.
- Да нет же. Я считал. На высоте сто метров по нашей формуле получается сорок километров. А по «ихней» совсем другое значение. Сравните сами, вот эти две формулы.
 Майор ответа не знал. Он вообще видимо никогда не рассчитывал дальности видимости. Поэтому постарался побыстрее избавиться от слишком любопытного подчиненного.

        Еще один день на подготовку, и следующий полет- это дорога домой. Изменение плана неожиданное, мы не успеваем даже заехать на базар.
Заморские фрукты покупаем в поселке. Контроль готовности на перелет проводится быстро, все карты давно оформлены и бортжурналы подписаны еще на севере.
 
       Мы едем в маленьком автобусе на ужин. Жарко, и двери открыты. Я стою на ступеньках. Проезжая через поселок, видим толпу подростков, они бегут за автобусом и что- то кричат. Из их криков понимаю только свое имя Жак, Жаки.
 Меня легко узнать по оранжевой футболке, другой одежды у меня нет. Машу им рукой, в знак приветствия, и кричу «УИ». В ответ раздается такой одобрительный рев, что весь автобус заинтересован.
- Что ты им сказал? Интересуется командир экипажа.
- Ничего, кроме «да». По- французски.

        После ужина меня останавливает командир группы. Его в автобусе не было, но он что- то знает.
- Так что ты им сказал?
- Кому и когда?
- Не прикидывайся. Во время поездки в автобусе. Толпе негров.
- Понял. Я сказал им «УИ».
- Что это значит?
- Это значит «ДА» по французски.
- А что они у тебя спрашивали?
- Откуда я знаю. Они назвали меня по имени, и я им ответил.

        Быстро наступившая ночь, здесь все наступает быстро, всех разогнала по комнатам. Завтра трудный перелет, и поэтому никто не бродит по комнатам. Только посольский переводчик долго сидит в холле у биллиардного стола и читает книгу.

        Утром едем на завтрак, оставив вещи в комнатах. Уже в столовой узнаем, что «добро» на перелет есть, и мы едем за сумками.
 По привычке просмотрев свое имущество, обнаруживаю пропажу электробритвы «Агидель», Это подарок жены и память о малой Родине Башкирии.
В расстройстве я не одинок. У многих обнаруживаются пропажи. Мы ищем переводчика, но его нигде нет. Времени на разборы у нас тоже нет, и мы выезжаем на аэродром. Руководитель полетов обещает разобраться с пропажами, мы получаем метеопрогноз и грузимся  на свои корабли «пятого» океана.

        Утренний бриз определяет курс взлета в сторону материка, и мы с интервалом в две минуты покидаем аэродром базирования. Из недостоверных источников поступают сведения об ухудшении отношений нашей страны с Гвинеей.
 Возможно даже, что в скором времени базу закроют. Пока же все в пределах договоренности, техника обслужена  во время, о качестве можно будет судить только после прилета домой.

         Тропический фронт остается далеко слева. Вечером он опять подойдет к побережью, но нас там уже не будет. Особенностью этого полета стал, не привычно частый, радиообмен с ведущим группы.  Мой начальник  сравнивает мои данные по маршруту со своими. Я понимаю истинную причину, и не огорчаюсь. Он просто ищет ошибки у меня, чтобы не дай Бог, я занял его место.

          Четырнадцать часов в воздухе утомляют не работой. Просто гул двигателей становится постоянным источником вибрации тела.
 Мы еще не знаем, что это вредно для здоровья, но понимаем, что отсутствие звука вреднее значительно больше.

           Ночь застает нас на половине пути. Мы пишем в бортжурналы широту с долготой встречи с темнотой. Иногда финансисты, проверяя наш налет на подтверждение классности, пытаются уличить нас в не точности.
Они не могут понять происхождение многих цифр, для этого нужно специальное образование. В начале своих полетов с места штурмана, я старался записывать все изменения погоды на маршруте максимально точно. Когда же штурман эскадрильи увидел мои мучения при подсчете годового налета, он поразился.
- Ты что? Пишешь в полете с точностью до минуты изменения погоды?
- Конечно. Так положено.
- Понятно. А теперь мучаешься, складывая эти минутки полета в облаках, за облаками, над морем.
- Приходится. Делать то нечего.
- А у меня, почему- то, все изменения кратны десяткам минут, или получасу. Подсчет гораздо легче.
- А если проверят?
- Вот это хороший вопрос. Стал соображать. Кто тебя проверит? Кто- то прилетит в океан и проверит. Ха- ха.
- Спасибо, товарищ майор, за науку.
- Ну- ну, дерзай. Я тебе ничего не говорил. Ты еще секунды посчитай. Миллиммитровщик.

           Постепенно я стал понимать, где нужна предельная точность, а где можно «осреднить»  данные. Как раз в это время в газете «На страже Заполярья» вышла статья главного штурмана Авиации Северного Флота Дудина о том, каким должен быть настоящий штурман. У нас в полку ее изучали как наставление, но в практике почти не применяли. Если все силы отдавать ради сверхточности, то можно пропустить важное или даже главное. В таких случаях я приводил пример из моей работы на заводе, еще до училища.
 Мой наставник как то сказал, что можно и молоток сделать с двенадцатым (предельным) классом точности. Вопрос в том, нужно ли это для работы. Так и мы вполне соглашались с начальником, а поступали по обстоятельствам.

           Обсуждать все эти вопросы надо было осторожно. С некоторых пор почти все разговоры о политике, о командирах становились известны  «особистам» и политработникам. Мы понимали, что в каждом экипаже имелись информаторы и были  вынуждены чаще молчать, чем  возмущаться и критиковать.

          После прилета на свой аэродром, ко мне подошел начальник особого отдела в полку и поинтересовался, как дела, как дома, скоро ли отпуск. Потом неожиданно.
- К стати, просто так, к слову. Что ты сказал черненьким, когда вы проезжали их поселок? Помнишь?
- Конечно помню. Я им сказал «УИ», это по французски «ДА».
- А что они спрашивали?
- Не знаю. Я этот язык в школе не учил.
- Этот язык и в школе и в училище учил твой друг Кашин. Неужели так уж ничего не знаешь?
- Кое- что знаю. Первые строчки Марсельезы например, и просьбу Кисы Воробьянинова из «Двенадцати стульев», что не ел уже три дня. Повторить?
- Так, понятно. А что у тебя написано на кислородной маске?
- Это латынь «Дум спиро, сперо», пока дышу, надеюсь.
-На что?
- Потому что, пока я дышу, я надеюсь …на победу мировой революции.
- Ну ладно, ладно. Ты не обижайся, у меня работа такая. Еще встретимся. Пока.
(Не мог же я сказать, что на вопрос: tu vas enkore venir Iacgues? - ты еще вернешься, жак?)Я ответил утвердительно и этим выдал военную тайну.

           Все время разговора экипаж стоял в сторонке и не уходил домой. Я удивился.
- Вы что? На страховке или как?
- Штурман! Начал командир.- Тут такое дело. Приказом Министра обороны тебе присвоен первый класс, весь экипаж, и я лично поздравляем тебя. Значок «Военного штурмана первого класса» мы уже достали. Его надо промыть, правда… в стакане.
Квартира нашего радиста свободна, его жена уехала к родителям на лето. Закуску  мы взяли в столовой сухим пайком вместо обеда. Ждем твоего приглашения.
- Все понял. Спасибо. Кто едет за водкой? Вот «наши» деньги.

        О «наших» деньгах. Как- то во время полетов по минимуму погоды, когда мы ждали своей очереди на вылет, в экипаже возник вопрос.
- Штурман. За класс деньги платят только командиру и штурману. Так? А летает то весь экипаж. Так? Значит, в ваших премиях есть и наша доля. Так? И теперь, главный вопрос.
- Остап Ибрагимович, а когда мы будем делить «наши» деньги?
- Все понятно. Фильмов насмотрелись. Я тоже люблю кино. Вопрос справедлив. Я согласен, что ваша доля  есть. Но получите ее вы в жидком виде. Согласны?
- Еще бы. Конечно согласны.

         Через три часа меня привели домой. Позвонив в двери, ушли. Жена молча стояла в дверях. Я протянул ей руку, на ладони лежал «обмытый» значок классности. Но она не поняла ничего. Наверно просто не увидела цифру «один» на значке. А ведь это одно из главных событий в летной службе. Состоялся грандиозный скандал, впервые за десять лет семейной жизни. Мы оба были не правы, в чем потом каялись. Просто сил на полет и праздник у меня не хватило. А у нее не хватило терпения.

      Через несколько дней, когда взаимные обиды поутихли, я увидел на полке камень.
- Ирина! Откуда у нас картина на мраморе с летящими лебедями через грозу?
-А это когда я ездила в Вологду, там и купила.
-Число помнишь?
- И число и время. Четырнадцатого апреля в час дня.
- И чем она тебе понравилась?
- Там было много поделок, а эту как увидела, так и взяла сразу. Не думая.
- Так вот. В это самое время мы пересекали тропический фронт. Это был самый сложный момент полета. Даже командир полка со штурманом эскадрильи не смогли его преодолеть и обходили.

        Совпадение было удивительным и необъяснимым с точки зрения обычной науки. Неужели есть нечто неизвестное, что связывает нас. Даже за горизонтом.
 Объяснить невозможно… пока.

         О методике прохода грозовых фронтов никто так и не поинтересовался. Я только Шамаеву рассказал о том полете.
 Если метод доработать, то все остальные смогли бы использовать специальный планшет с кругами радиусов разворота самолета в масштабе экрана. Но нельзя. Честно говоря, мы нарушили инструкцию. А  в боевых условиях пригодилось бы. Можно даже сделать специальный тренажер для отработки полетов внутри грозовых фронтов. Может быть для того,  чтобы прятаться там от истребителей противника. Правда для этого надо нарушить все требования по безопасности полетов. Они очень важны … в мирное время.

АПСНЫ АБХАЗИИ

        Поезд в Сухуми прибыл рано утром. На перроне было сухо и тепло. Интеллигентного вида абхазец сам подошел к нам.
- Комнату снять нэ желаете?
- Можно, а по чем?
- Э, нэ дорого, три рубля за мэсто.
Других предложений не было, и мы согласились, допустив первую ошибку. Старенький запорожец мчался по улице, и резко остановившись, пытался свернуть в переулок.
 По встречному движению неслась машина, и успела проскочить перед нашим носом. Наш водитель был крайне возмущен.
- Пасматри, что дэлает. Куда так лэтит?.
- Правильно все он делал, мы обязаны были ему уступить дорогу.
- Какой правильно? Я раньше его подъехал.
Спорить было бесполезно. Уютный домик насторожил своим ледяным полом.
- До моря далеко?
- Нэт, пешком сорок минут.
Оставив вещи, мы пошли на берег. Гостиница «Рица» была полупустой. Пять рублей  за номер нас устроил еще больше. Мы вернулись к абхазцу, и расплатившись за один день, покинули гостеприимный дом.

         Первый день на берегу Черного моря прошел великолепно. Мы гуляли по набережной, посетили диетическую столовую. После кавказской еды так пекло во рту, что даже холодная вода из автоматов не могла загасить пожар. На надпись «плюс пять» не обратил внимание. Вот и вторая ошибка. Кофе «по турецки» понравилось больше.

         Ночью у меня поднялась температура до 39 градусов, Врач скорой помощи выписал рецепт, и предупредил чтобы Ирина одна в аптеку не ходила, украдут.
 Семья подполковника из соседнего номера согласилась сопровождать жену туда и обратно. На обратном пути они нарвали листья эвкалипта и порекомендовали заваривать  чай для полоскания горла. С помощью двух лезвий бритвы и телефонного повода соорудил кипятильник. Опыт жизни в «дежурных силах» пригодился. Через три дня ангина прошла.

         Ресторан «Рица» стоял рядом с гостиницей на самом берегу. 30 апреля десять лет свадьбы. Вино «Цицка» и бастурма, шашлык с травой, не понравились настолько, что всю ночь жена не сомкнула глаз.

         Мы поняли, что «диким» способом отдыхать не умеем. Попытка сходить в лес тоже не увенчалась успехом. Огромные колючки на ветках неизвестных деревьев не давали сойти с тропы ни на шаг. Дожди «еврейской пасхи» окончательно прикончили желание «отдыхать», и мы собрались в обратный путь.

         Несколько фильмов в кинотеатре «Апсны», оставили впечатление отдыха и все. Название кинотеатра никто нам не мог перевести точно. Что то вроде «радости души», или что то похожее. Название осталось в памяти, а купленный кофейник для заварки кофе «по турецки» в сумке.

 Пытаясь сфотографировать жену на фоне резных дверей драмтеатра, отошел шагов на десять. Около Ирины уже стояли два кавказца. Я попросил их отойти в сторону.
- Это, что? Твой девушка?
- Это моя жена. Ребята. И я хочу ее сфотографировать на фоне вашего прекрасного дворца. А потом на фоне великолепных гор. А потом на фоне чудесного моря на память об Абхазии.
-Э, так и сказал бы. Еще сад на горе есть. Туда тоже ходи.  У нас все красиво. Снимай поскорее.

На берегу познакомились с капитаном из Забайкалья. Он фотографировал жену в прохладной воде.  Потом она быстро оделась и неожиданно попросила мужа.
- Ты видишь горца в национальной одежде. Сними меня с ним.
Капитан попросил разрешения сфотографироваться своей жене с кавказцем
- Конэчно дорогой. А буркой накрыть ее можно?
- Пожалуйста. Прекрасный будет снимок. Подождите, еще раз.
Женщина, сказав спасибо, пыталась уйти. Сошедший с картинки горец не отпускал. Муж пытался прийти на помощь.
 Спасибо большое, товарищ. Нам надо уже уходить.
- Ты иди. Она останется. Ты отдал ее мне.
- Не отдавал я ее Вам. Вон у меня свидетели.
- Ты ко мне ее привел? Привел. Буркой накрыть разрешил? Разрешил.  По нашим обычаям теперь она не твой жена, а мой.  А свидетель-это мой кинжал.
 Кавказец чуть, чуть показал лезвие, но вытаскивать из ножен не стал. Капитан совершенно растерялся.
- Да что такое Вы говорите? Я сейчас милицию позову.
- Э, дорогой. Так мужчина не поступает. Зачем милиция? Не надо милиция. Ты купи жену обратно и все.
- Как это, купи?... У меня и денег таких нет.
- Рубль давай. Я много не прошу. Мне за аренду костюма в театре платить надо. Это моя работа, по берегу ходить, чтобы со мной фотографировались… .
 Обрадованный капитан заплатил артисту с лихвой и смеясь, все разошлись. Кинжал тоже был бутафорский и из ножен не вытаскивался до конца.
 Потом новый знакомый признался.
- А я в какой- то момент поверил ему. Артист. … Давайте «обмоем» покупку. Плачу я.

        Дома, рассказывая бабушке о попытке отметить десятилетие семейной жизни в ресторане, мы не вдавались в подробности.  Поэтому на девятое мая мы повторили  торжество уже с гостями. История десятилетней давности с двумя свадьбами повторилась день в день.

        Случайно выяснилось, что в семье Бычкова тоже юбилей. Мы с Ириной гуляли с детьми по гарнизону, и получили приглашение «заскочить» в гости. Уже дома, увидев бутылку шампанского, поинтересовались:
- Что будем отмечать?
- Десять лет совместной жизни.

        От второго фужера вежливо отказались, пообещав допить на пятнадцатилетие, и увели расшалившихся детей домой. Отдых дома понравился больше чем поездка. Достроив гараж, выполнив очередной ремонт квартиры, побывав на рыбалке и изготовив новое подводное ружье, я был полностью доволен отпуском, да и вообще всем остальным.

     В последний день отпуска Боря Скорик отозвал меня в коридор.
- Штурман. Тут такое дело. У Барышникова сын родился. Экипаж уже весь в сборе. Но без вас не начинают. Надо идти.
- Боря. Как тебе сказать? Последний свободный вечер с семьей. Жена не отпустит.
- Отпустит. Еще как? Вы только мне не мешайте. Ирина, можно Вас на минутку.
- Что- то случилось, Боря? У вас все в порядке?
- Если бы было все в порядке, я бы не пришел. Жена решила развестись… со мной.
- Боря, как же так? А дети?
- Так вот и я о том же. Я развод не переживу. Вот он парторг, пусть и разбирается. Я и говорить уже с ней не могу.
Казалось товарищ вот- вот заплачет.
- Заки. Давай собирайся. Говори что хочешь, но Катю надо переубедить.

        Часа через два жена пришла к Скорикам. Там ей и объяснили, что экипаж празднует рождение сына у радиста. И адрес дали. Она позвонила в дверь. Я пытался что- то сказать, но жена не смотрела на меня.
- Где этот врунишка? Иди, иди сюда. Я хочу посмотреть в твои бесстыжие глаза. Радуйся, что я Кате твоей не рассказала, а то бы уже вылетел сегодня из семьи. А ты чего замолчал? Все слова истратил на уговоры. Видеть вас не хочу. Гуляйте.
 Пришлось досрочно заканчивать празднование. Настроение уже не то. Как это женщины могут все испортить?

        В первый день выхода из отпуска «попал» в наряд. Я уже давно привык к традиции первого дня в наряде. В этом был большой практический смысл. За сутки человек полностью вникал во все вопросы полка. Создавалось впечатление, что вообще не покидал часть. На следующие дни командир собирал экипаж и зачитывал все телеграммы о происшествиях в авиации, пришедшие за время отпуска. После чего расписывался в журнале доведения аварийного материала. Наряд оперативным дежурным был самым ответственным. Главной обязанностью было знать местонахождение командира полка. Вопросы приема  и выпуска перелетающих экипажей, погоду по маршруту, объявление тревог, все это решалось только командиром. Но при обращении к нему надо быть готовым ответить на любой вопрос. Когда- то при первых дежурствах мне рассказали притчу.
          Однажды к богатому помещику пришел человек наниматься на работу. Должность управляющего была свободна. Выпускник университета прекрасно разбирался в экономике, знал иностранные языки и даже музицировал. Во время беседы помещик увидел, что по дороге едут подводы в сторону города.
- Иди узнай, что они везут.
Через несколько минут соискатель должности вернулся.
- Зерно везут на базар.
- А почем они хотят его продать и сколько мешков у них?
- Я сейчас узнаю.
- Не надо. Ты у меня … не работаешь.
         
         Когда на КП зашел командир соседнего полка я не подал никакой команды.
- Вы знаете, что я начальник гарнизона?
- И что из этого?
- После наряда зайдите ко мне в кабинет.
Сдав документы  сменщику, поднялся на третий этаж штаба.
- Товарищ полковник, капитан Ибрагимов прибыл по Вашему приказанию.
- Товарищ капитан. Какое взыскание наложить на Вас за неподачу команды «Смирно»?
- Никакого товарищ полковник. На КП команда не подается. К тому же еще я не сдал оружия. Пистолет у меня с собой.
Самодур со звездами уставился на меня и минуту молчал.
- Идите капитан отсюда. Пусть Вас ваш командир наказывает.

ЗА БОРТОМ

         Став инструктором, мне пришлось летать на контроль и давать оценку подготовленности штурманов разных «школ». Выяснилось, что выпускники Челябинского училища были гораздо лучше подготовлены, чем Ворошиловградского (Луганского). Однако на продвижение это мало влияло, главным было стремление самого человека. Молодежь удивлялась, почему ими никто особо не занимается.
 Обычным делом стало, после первых шагов в подготовке, под контролем начальства в дальнейшем перепоручать их инструкторам.
         - Товарищ капитан, -как то обратились ко мне  лейтенанты,- а почему нас никто не учит дальше, и приходиться самим изучать инструкцию, наставления и вообще все остальное?
- Хороший вопрос. Попробую объяснить с нескольких позиций. Во первых- самостоятельная работа, основа обучения офицера. Вы уже не в училище, факт. Во вторых- зарплата инструктора и рядового штурмана одинакова, а забот с обучением больше.
 Поэтому многие инструкторы в основном занимаются контролем летной подготовки, а обучением несколько энтузиастов вроде … меня. В этом я вижу  вину финансистов. В третьих- инструкторская работа, это специальность и не каждому удается стать учителем. Есть еще категория жадных людей. Им просто жалко отдавать даром знания. Все это привело к тому, что история нашей Авиации во второй мировой войне засекречена.
- Не поняли, почему? Почти хором возразили лейтенанты.
- А вот почему. Училища выпускали летчиков, умеющих летать, а не воевать. Поэтому большинство летчиков были просто «пушечным мясом». И воздушную войну во второй мировой выиграли тысячи асов, а остальные погибли. Как пример, расскажу о первом сбитом самолете Амет- ханом Султаном.

 После прибытия на фронт он не мог сбить ни одного самолета немцев. Те прекрасно владели «скольжением» и легко уходили от его пулеметов.
 Скорее от отчаяния, чем от расчета он пошел на таран и сбил разведчика. Свой самолет он разбил тоже, и был готов скорее к взысканию, чем к ордену. Однако его поступок был расценен как геройский, и соответственно поощрен. Следующие самолеты он сбивал только после повышения своего летного мастерства.
 Слишком большая разница между сбитыми нашими самолетами и самолетов противника, причина засекреченности истории.
- А откуда Вы это знаете?
- В секретной библиотеке есть вся литература. Читайте.

          Один из лейтенантов все мои слова понял по своему, и после контрольного полета, принес мне домой две бутылки водки. Я искренне хохотал, а потом, узнав, что он интересуется техникой, подарил подшивку «Юного Техника» и отправил его назад с «дополнительной оплатой».

         В июле, в качестве инструктора, побывал вновь на Кольском полуострове.
При подходе к аэродрому Оленья, обратил внимание на поведение стрелки радиокомпаса. Она то вращалась, то замирала на необъяснимом месте.  Я только подсказал своему штурману, чтобы он не обращал на нее внимание.
-Вот это как раз «горный эффект». Подойдем ближе, все станет на свои места.
 Действительно, в районе аэродрома стрелка «успокоилась» и мы нормально зашли на посадку. 

         Год назад в этом районе  экипаж Манина «заблудился». По непонятной причине он, выполняя команды руководителя, пошел к госгранице с Норвегией. Руководитель полетов в Мончегорске позвонил, что над ним прошел «большой» борт. Немедленно Манину запретили дальнейшее снижение. На высоте локаторы вновь обнаружили самолет и нормально завели на посадку. Уже на земле обнаружили причину. Командир экипажа выполнял команды руководителя «не по той стрелке». Вместо магнитного курса, он летел по условному с разницей в сто девяносто градусов.  Штурман Зеленок пытался в воздухе объяснить схему захода, но бесполезно. Экипаж отстранили от полетов на десять дней. То, что они в облаках прошли между сопок, было редчайшим везением. Экзамены они пересдали и вновь приступили к полетам. Новые события отодвинули эпизод в прошлое.

         В этот раз  группа экипажей, после завершения заданий выполняла перелет домой. Тут и случилась, знаменитая на всю Авиацию, история.

         Экипаж Меленного, командира полка, после взлета набирал высоту над точкой. Радистом у него был майор Арсентьев, начальник службы полка.
 Кабина радиста расположена в передней кабине на возвышении. Для улучшения обзора, так как радист еще и стрелок, его место защищено большим, до метра в диаметре, колпаком из небьющегося стекла. Этот колпак и вырвало воздушным потоком на большой высоте. То, что майор был пристегнут поясными привязными ремнями, его спасло. А вот то, что плечевых ремней на нем не было, стало причиной мгновенного «раздевания». Отрицательная температура за бортом и поток воздуха привели к потере сознания. Летчик среагировал быстро, и бросил стодвадцатитонную машину вниз. Попытки членов экипажа втащить пострадавшего внутрь не увенчались успехом. В зияющей дыре ревел шторм, и мог запросто вытащить любого.
 На высоте четыре километра, командир полка передал управление  правому летчику и сам взялся за спасение. Обладающий ростом под два метра и соответственно силой, он одной рукой втащил тело в кабину. Второй рукой командир держал себя. Это уже был настоящий подвиг. Кстати ничем не отмеченный.
 Полуголого, и без сознания, товарища прикрыли куртками, и держали до самой посадки несколько человек. Командир вернулся на место и выполнил аварийную посадку на аэродроме вылета.
 К моменту посадки, о случившемся уже знали все службы и командование. Руководитель полетов прислал на старт дежурную бортовую машину с фельдшером.
- Вам что? Не понятно, что на борту человек без сознания. Срочно нужна машина скорой помощи с группой врачей, я же вам  говорил, мать вашу… . Меленный был в своей ярости прав. Пока самолет рулил на стоянку, пришла и машина «скорой».

         Дальнейшая история полна драматизма и закончилась спасением пострадавшего в  госпитале.  Нам же запретили вылет, и домой мы возвращались только после проверок всех машин в Авиации.
Уже дома мы узнали, что жена Арсентьева позвонила Командующему Авиации и добилась доставки мужа в Ленинград.
Там  был аппарат «искусственной почки». История стала известна благодаря газете «Красная Звезда». Майор не только выжил, но и восстановился на летной работе.

        Пока мы были в командировке, моя жена попала в реанимацию из за ошибки местного врача. Соседки смотрели за детьми, и сразу после прилета я отправился на мотоцикле в Вологду в областную больницу. Палата интенсивной терапии, непрерывные капельницы и постоянный контроль давления и температуры и ритма сердца спасли мне жену, а детям мать. Я дал телеграмму своей матери, и она приехала на помощь.  Через несколько дней Ирина смогла сама все рассказать.
При обычном осмотре у нее лопнул сосуд в животе, и врач не обратил на это внимание. Через четыре часа начался перитонит, и только машина одного из знакомых смогла доставить ее в больницу Из приемного отделения на стол, приказ главврача, и срочная операция.
 Десять дней в промежутке между Тем и этим Светом, лишний раз доказали, что нет ничего  вечного. Прав Козьма Прутков, который открыл, что счастье- промежуток между двумя несчастьями. Почти два литра крови дали врачи, а мне даже фамилии их не назвали.

        Через две недели мама уехала, и ей на смену приехала теща. Когда мы привезли Ирину домой, то ни о какой работе не могла идти речь, и жена вынуждена была уволиться с работы в детском саду.

        В конце июля командира и  меня вызвали в штаб.
- Предстоит сложная командировка. Мы считаем, что ваш экипаж справится. Весь вопрос в семейном положении Ибрагимова. Решайте сейчас, сможет ли он участвовать в перелетах.
- Я уже решил. Дома у меня  теща, и она побудет с женой до ее восстановления.
- Я рад за вас. Получайте карты и за подготовку. Старший штурман  отпустил нас.
   
    Дома я поставил вопрос несколько иначе.
- Дорогие женщины. Давайте решим очень важный вопрос. Мне предложена командировка за границу. От вашего решения зависит моя служба, а это значит и благополучие семьи. Теща сразу «умыла руки».
- Пусть решает Ирина, я тут побуду сколько надо.
- Ты сам то как считаешь? Мне конечно уже легче, но если ты не хочешь лететь, то сошлись на меня.
- Спасибо. За десять лет я не отказался ни от одного полета. Дай Бог и дальше мне не придется этого делать. Командировка всего на двадцать дней. Мы быстро. Туда и обратно.
Тем более, что маршрут мне знаком и я иду старшим в группе штурманов. Расту. Чтобы некоторые не говорили, что я плохо служу. У меня уже несколько лет оценки за полеты только отличные. Как впрочем и у всего полка. Вот. Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить. Зря я похвастался. Кто меня за язык дернул?
- Ирина, а чего это Заки ключ не оставляет?
- Мама. Это целая история. Мы уже знаем, что ключ в кармане гарантирует возвращение… вовремя, скажем так.

      (Через много лет, собирая сына в командировку в Афганистан, мать сама положит ему ключ от квартиры в чемодан. Игорь вернется здоровым, но пить не бросит. В звании майора его уволят из армии).

        29 июля три экипажа   готовы к перелету на Север. Пройден контроль готовности. Вылет завтра. Одно из  моих решений не было ничем объяснено. Дело в том, что для командировки нужны были карты только  в южную Атлантику. У нас были подготовленные комплекты карт и  для перелета на Кубу, это отдельная большая кипа бумаг. Изменение задания могло застать нас в любую минуту, и я дал команду всем штурманам группы, «на всякий случай»,  взять все комплекты с собой. На ворчание подчиненных я не обижался, сам был такой. Но лучше поворчать сейчас, чем потом тратить время на подготовку новых карт. Перед самым вылетом проверил еще раз наличие карт на Кубу.  Чтобы исключить «забывчивость» некоторых товарищей.  Комплекты были и у штурманов и у операторов. Свои бумаги я тоже взял «на все случаи жизни».

        30 июля  все три экипажа перелетели на аэродром у города Оленья.  Знакомый профилакторий, даже вертушка на крыше работала как напоминание о недавнем пребывании здесь. Вновь контроль готовности, и мы устраняем замечания. Перелет назначен на первые числа августа.

        В прошлое наше пребывание здесь, мы провожали экипажи майоров Красносельских и Манина на Кубу. Саня Бычков, мой бывший «отрядный» еще попросил меня завезти к нему домой энциклопедию, которую он выкупил  на почте. Книгу я конечно завез и добавил еще «привет», что такую тяжесть  не имеет смысла таскать через океан.

        Вылет в двенадцать ночи отменили из за тайфуна у Азорских островов, с «редким» названием Анна. Соблюдая режим, мы проспали перед этим весь день.
 Чтобы не мучиться от бессонницы играли в покер на спички.  После завтрака опять, в целях предполетного отдыха, спали почти весь день. Вечером узнали, что тайфун и не думает уходить, или ослабевать. Я помнил, что в тропиках такие явления могут длиться очень долго, и не удивился следующему «отбою».
  Тем не менее, каждый вечер мы готовились к полету, получали метеосводки, дозаправляли  после гонки двигателей, самолеты.

        Четвертого августа в 21 час получили команду, всем экипажам собраться в классе подготовки к полетам.
То, что вызваны были и экипажи, которые оказались на этом аэродроме как на запасном, удивляло.
- Вы то, что тут делаете? Наши вопросы к экипажу командира эскадрильи  остались без ответа.

        Появление заместителя Командующего Авиацией Северного Флота Потапова В.П. было вовсе  необъяснимо. Он сидел за столом, фуражка с дубовыми листьями генерала рядом, в руках ничего, даже карандаша.
 Я мельком еще подумал, почему у Командующих всегда хмурое выражение лица. Вот и сейчас генерал, словно готов объявить кому- то взыскание.
- Командир эскадрильи! Доложите наличие экипажей.
Комэск оглядел зал и начал доклад по всей форме обращения в таких случаях. Потапов дослушал до конца, как бы оттягивая время, но вот наступила тишина, и мы после паузы, услышали.
- Сегодня, при перелете с  аэродрома  на Кубе к нам, в двадцать часов двадцать минут московского времени  в двухстах пятидесяти километров от Ньюфаундленда в северной Атлантике потерпел катастрофу экипаж майора Красносельских. Вероятнее всего Красносельских А.И, Горынычев Ф.Е,Бычков А.Ф, Скороходов Л.И, Поздняк В.А, Васильев Н.Ф, Лебедев Е.Н, Трифонов М.Н, Грибалев В.И, Тараненко А.И, Колибабчук В.М,  погибли.
 Ведомый экипаж майора Манина сопровождал падающий самолет до потери видимости. Самолет Красносельских, с креном семьдесят градусов, вошел в облака. Через две минуты связь с ним прекратилась. Экипаж Манина снизился до высоты 200 метров и выполнял поиск до минимального остатка топлива, после чего возвращается на Кубу. Что- либо обнаружить не удалось.

         Наступила тишина. Все поняли, что исправить ничего нельзя. Но что- то делать надо. Генерал продолжил.
- Принято решение, направить в район поиска две пары самолетов. Первую пару ведет командир эскадрильи, взлет в шесть утра.
 Вторую пару командир отряда Темьяновский, взлет в десять часов. К подготовке приступить сейчас, отдых после контроля готовности. У кого, нет карт на перелет, получить на складе. У кого карты готовы, помочь товарищам.
 У экипажа командира эскадрильи карт не было. Нашей группе практически нечего было делать, вот и случился «всякий случай», и мы клеили и переносили данные на новые карты первой пары.  Контролирующие офицеры штаба Авиации, без единого замечания подписали документы нашей группы, потом по мере сил помогали в подготовке остальных. В двенадцать ночи всех отправили спать.

        Я не думал, что после такого напряжения смогу уснуть, но едва коснулся подушки, «отключился». Разбудил рев взлетающих машин. Я посмотрел на часы, ровно шесть утра. Еще час сна, и уснул снова.

       Проснулся как от толчка. На часах ровно десять. Не понимая ничего, осмотрел комнату. Все спали. Тихо одевшись, прошел к телефону в коридоре и позвонил оперативному дежурному.
- Вашим экипажам «отбой». «Туда» уже подошел теплоход «Михаил Калинин», и поиск идет надводными силами. Потом, немного помолчав, добавил:- Пока ничего не нашли

       Я вернулся в комнату. Командир недовольно проворчал:
- Чего шляешься? Я уже в семь часов знал об «отбое». Отдыхай. Кстати, тебя будить запретил.
Я понял, что командование отменило наш вылет, и наверняка полеты, до выяснения причины катастрофы.

       К обеду обстановка не прояснилась, но нам дали команду готовиться к перелету в Африку. Вновь дневной отдых, получение метеокарт, проверка двигателей и «отбой». К вечеру мы уже знали, что семьям погибших сообщили о трагедии, и о ситуации в гарнизоне. Предстояла бессонная ночь. Как с ней бороться мы знали.

       Следующий день был полным повторением двух предыдущих. Уже потом, мы поняли, что командование нас держало в готовности, чтобы исключить всякое пьянство.
Мы знали, что на наших типах самолетов, полеты временно прекращены, но наших соседей на ТУ-142 такой запрет не касался. Они использовали любое ухудшение погоды, чтобы контролировать летчиков и штурманов на присвоение классности.

        Действительно, в соседнем полку полеты шли по плану. О новой трагедии мы узнавали по частям. В начале стало известно, что при выполнении полетов в районе аэродрома, один из самолетов выкатился за пределы полосы. Потом, что самолет не просто выкатился, а еще оказался в воде всей передней кабиной. В стороне от полосы были небольшие карьеры, оставшиеся после строительства аэродрома.
В них, как в озерах, всегда была вода. Потом нам сообщили о гибели части экипажа передней кабины. В конце концов, подробности и список погибших узнали полностью. Узнали и о виновнике трагедии, плохой организации полетов и ошибке летчика, который не должен был летать в тот день. Две катастрофы для одного гарнизона были тяжелым ударом не только для летчиков.

         Находясь далеко от дома, мы не могли  позвонить своим близким, вся связь была переведена на обслуживание комиссий. О том, что происходило в гарнизоне, мы узнали только спустя двадцать дней. Все это время нас держали в полной готовности к вылету. Мы каждый день получали новые данные о погоде в Атлантике, проверяли работоспособность аппаратуры и очередной «отбой» за час до вылета.
 Тайфун «Анна» продолжал бушевать в океане. Узнали так же и о том, почему теплоход «Михаил Калинин» первым из судов оказался на месте гибели экипажа. После завершения олимпийских игр в Монреале, все спортивная делегация следовала на нем домой, и была в районе во время катастрофы.

         Ньюфаундлендская «банка» имела глубину около 50 метров. Удалось найти большинство деталей самолета, и самое главное «черный ящик». Меня всегда удивляло слово «черный». Он же оранжевый. И не ящик, а шар. Предварительный анализ допускал, что самолет по неизвестной причине «сорвался» с высоты.
Летчики не смогли вывести его в режим горизонтального полета. Две минуты падения они докладывали о происходящем на борту, о работе двигателей, о скорости полета.
 Многие были склонны к тому, что самолет из такого режима вывести невозможно. Почему никто из экипажа не покинул машину, неизвестно. По инструкции экипаж имеет право покидать самолет при его падении без команды командира. Почему такой команды не было, тоже навсегда  осталось тайной. Множество вопросов предполагало множество вариантов, все они обсуждались, но единого мнения пока не было.

        21 августа три экипажа вернулись с Кубы на Кольский полуостров. 23 августа вся группа перелетела на аэродром Федотово. Только на месте мы узнали, что творилось в гарнизоне в эти дни. О похоронах и всяких мистических совпадениях. О снятии с должности командира соседнего полка. Я специально не называю фамилию этого человека, просто другого такого самодура я не видел за все время службы в армии. Его вина в плохой организации полетов была доказана. Увольнение  было  для него и спасением от судебного преследования. Новый командир полка всех поразил своей интеллигентностью. Он мог на построении прочитать стихи классика, мог выслушать любого подчиненного. При освоении новой для него техники, не стеснялся спрашивать  не понятное, а это стоит много.
 Молодой подполковник Дейнека сразу стал настолько популярным среди летчиков, что даже в нашем полку о нем говорили больше, чем о своем командире.

          Все эти дни многие вспоминали события, связанные и с погибшими, и с их семьями. Мне несколько раз приснился однокашник Бычков. Я и во сне продолжал с ним ругаться по поводу его привычки не бриться перед полетом. А ношение старой летной формы в целях сохранения новой поражало.
- Ты что? Собираешься жить вечно? Кому ты бережешь куртку? Я искренне возмущался не только его привычке. Глубоким моим убеждением было пользование тем, что имеешь. Любая вещь служит человеку, а не человек ей. Иногда даже жена меня попрекала, что я не берегу ничего. Но, кофе в фарфоровой чашке действительно было вкуснее, чем в фаянсовой посуде.

         Жены обсуждали поступок одной из женщин, которая устроила пьянку по поводу своего дня рождения.
На замечание, что в гарнизоне траур, и что нехорошо веселиться столь громко, когда у соседей горе, она легкомысленно ответила:
- Так это же не в нашем полку.
Ее муж погиб на следующий день, оказавшись в передней кабине, ушедшей под воду.

        На разбор катастрофы, в доме офицеров, пригласили всех вдов. Командующий Авиацией прочитал приказ Министра обороны, о признании экипажа погибшем при исполнении воинского долга. Это необходимо было сделать и по еще одной причине. Только на основании такого приказа семьям погибших могли назначить  пенсию.
А так же  представить квартиры в городах страны. Еще Командующий объявил, что экипаж представлен к наградам посмертно.
 После того как женщин проводили, начался сам разбор. Зал, в полном молчании, прослушал весь радиообмен. Причину падения не нашли. Предположили, что самолет попал в вихревой поток от проходящих лайнеров. Логического объяснения поведения летчиков не было. Попытка смоделировать такую ситуацию в воздухе летчиками испытателями КБ Туполева едва не закончилась катастрофой.

       Даже с меньшим запасом топлива, они  с огромными усилиями вывели самолет из режима падения «сухой лист».  На будущее нам всем посоветовали избегать полетов на границе допуска по высоте и скорости.

        Голос однокашника «Аркаша, держи, падаем» запомнился, но эмоции не помешали отметить и неправоту штурмана. Инстинктивная команда не способствовала спасению. А может быть, оно уже не было возможным.

        Одна фраза командира Манина, мне показалась очень важной.
- Мы шли чуть выше и все равно ОБГОНЯЛИ ведущего. Тайна была рядом.

       На минимальной скорости полета и расход топлива минимальный. При удачном стечении обстоятельств им бы хватило керосина с посадкой «дома», а не на запасном аэродроме. Да еще попутный ветер должен был помочь.  У командира ведущего экипажа была больная жена. За ней присматривала соседка. Возможно, он экономил топливо таким образом. Чем ближе скорость полета к минимально- допустимой, тем больше угол «атаки». При наборе высоты он еще увеличивается. Коварный попутный ветер мог сыграть свою страшную роль своей непостоянностью. Все виды болтанки происходят именно из- за этого. Возможно, все вместе взятое  и привело к выходу на «закритические углы».  Но это была только версия. Почему ее не рассмотрели полностью, было понятно. К этому времени в штабах авиации ВМФ уже сложилось мнение о «героическом» характере таких полетов. Допустить, что коммунист сознательно шел по краю пропасти, никто не хотел.
 Если доказать, что экипаж нарушил инструкцию, и в следствии этого погиб, то все выводы менялись на противоположные. Надо было бы искать виновных. Кто контролировал экипаж? Кто давал допуски к полетам? Кто писал положительные характеристики при назначении на должность? А так все списали на «попадание в спутную струю от проходящих лайнеров».

        Полнейший абсурд устроил командование. Я лично несколько раз за полеты уже ощущал «попадание в спутную струю».  Во время дозаправки в воздухе спутная струя от заправщика была настолько сильной, что наш самолет буквально швыряло в сторону. Но это только в  непосредственной близости. Во всех других случаях она была не опасной. Кроме небольших рывков ничего не было.  Доказать версию было бы легко. По данным второго экипажа рассчитать скорость по этапам. И все. Даже примерный расчет по пройденному расстоянию и времени между взлетом и падением уже говорил о минимальной скорости. По данным МСРП, то есть «черного ящика» можно было определить только приборную скорость. А она не учитывала другие составляющие. Их можно было рассчитать по фактической температуре. Мне показалось, что   никто этим не занимался. Бросать тень на погибших не стали. Мы эти вопросы обсуждали в очень «узких» кругах, делая для себя выводы. Возможно так же, что «совпадение многих факторов в отдельности не опасных» и привело к трагедии. Все может быть, когда ничего другого быть не может. Еще одна деталь поражала. Чем меньше люди разбирались в аэродинамике, тем нелепей выдвигались версии. А один глупец из политотдела вообще высказался, что самолет возможно  сбит лазером  с корабля или противником в воздухе.

          Мы с Ириной проводили тещу домой в Челябинск. Потом уже в письме она нам написала, что случайно попала в одно купе с матерью Бычкова, и дорога домой была очень тяжелой.
         О работе Ирина уже не думала, сил еле хватало на уход за детьми. Я же в сентябре еще несколько раз слетал на разведку, и до нового года   в воздухе не был.

         Помимо официального списка устранения недостатков каждый находил для себя перечень неотложных дел. Я вновь пересмотрел все документы, графики и таблицы с областями возможного полета. Вновь повторял подзабытые допуски летчиков. И твердо знал, что никогда не позволю нарушать инструкцию «всегда правому командиру». Время беспрекословного повиновения давно прошло. Я и раньше то «подвергал все сомнению». Одно успокаивало. Мой командир перестал «усложнять» полеты. С некоторых пор наши отношения стали дружескими не только на земле. Я стал больше доверять ему. А он видимо мне. Все аварийные материалы мы обсуждали в редкие свободные минуты, и часто приходил к одинаковому мнению.  Я считал, что мне повезло иметь такого командира. Жаль, если придется менять экипаж.

        В сентябре всего несколько летных дней. У многих экипажей вышли сроки контроля из-за перерывов. Мы все «восстанавливаемся» в сложных условиях днем и ночью. Я еще не знаю каким будет следующий год. Пользуясь остатками светлого времени после рабочего дня, мы с другом заготавливаем дрова для титанов. Старые ботинки все сгорели давно. А вот старые кители и куртки не знаем куда девать. Ирина спрашивает, можно ли их отдать в деревню.
- Ты не будешь против? А то места в шифоньере уже нет для новой одежды.
- Конечно отдай. Только погоны отпори. Пусть люди носят, работая по хозяйству. Хранить их нечего. Заявок от музеев не было… пока.
Из ближайших сел нам возят молоко. Ирина помогает лекарствами каким- то бабушкам. В коридоре поставила коробку, куда стала складывать все кусочки хлеба.
- Выкидывать хлеб- грех. Я соберу мешочек и передам в село. Пусть курочки лучше едят.
- Молодец. А лучше вообще поставить ее на лестничную клетку. Пусть весь подъезд складывает. А знакомой скажи, чтобы сама забирала в любое время.

         Я замечаю, что жена меняется. Она перестала советоваться со мной по пустякам. Сама решает все бытовые вопросы. Меня это устраивает. Впервые «пропускаем»  мой день рождения. Сорок дней памяти однокашника собирают всех нас у вдовы. Люся безучастно смотрит на нас. Ее мать командует всеми. Все Санины картины сложены на полку. Они все черного цвета. Это и понятно- графика все-таки. А может быть по другой причине. Сколько времени понадобится, чтобы семья оправилась от горя. И вообще, возможно ли это. Сколько изменений за такое короткое время. Перемены не только в семьях.

         В штабе полка тоже неприятности. Похищен секретный документ. Виновные не найдены. Но начальника штаба увольняют. На его место назначается Ростов, бывший уже начальник разведки полка. В штабе авиации оценили его титаническую работу. Он нашел столько умельцев, что  весь класс разведки буквально забит моделями самолетов и кораблей вероятного противника. При учебной базе работает целая мастерская. Все модели раскрашивает старший лейтенант Поляков, один из самодеятельных художников. Создается впечатление что в полку одни таланты. Может быть это естественно. Напряженная ситуация стимулирует способности людей. А может быть и другая причина. Полк, как боевая единица самый многочисленный в авиации Северного Флота.  А из большого количества всегда можно кого- то выбрать. Если очень нужно?

НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

         На освободившееся место начальника разведки назначают Ивана Шамаева. Он уже отработал офицером штаба почти два года. Никто не сомневается, что найдена самая достойная замена.
 Через некоторое время Иван, по секрету, сообщил, что в штабе рассматривается и моя кандидатура на место начальника РЭБ (радиоэлектронной борьбы). В этой должности было одно преимущество, выполняя обязанности офицера штаба, летать можно было штурманом в рядовом экипаже.
Так, что когда я согласился на это предложение, мне пришлось уйти из отряда Темьяновского. Но дружбу, зародившуюся в экипаже, мы сохранили.

        Новые обязанности и новый режим труда были не легкими.  До конца года я готовил документы штаба, писал новые методички и изучал свою специальность. Раньше, после назначения на такие должности, обычно офицеров посылали на курсы в г. Николаев. В связи с тем, что осень это период подготовки новых боевых документов, мне сказали просто:
- Сам все изучишь, некогда кататься туда- сюда.
        В секретной библиотеке был весь необходимый материал, но на один вопрос ответа не было.
- Почему мы не летаем на постановку помех?
Начальник штаба сказал, что из- за отсутствия таких полетов в плане  на год.
Зам командира полка, что из- за отсутствия методических разработок.
Среди множества причин были и совсем необычные. Оказывается,  в других частях при стрельбе противорадиолокационными снарядами срывало крышки топливных баков. Стрельбу запретили до установки специальных фиксаторов, а потом забыли дать разрешение.

      Через месяц методички были написаны, полеты на воздушную стрельбу внесены в план на год. Зону стрельбы тоже нашли в безлюдном месте Баренцева моря у мыса Канин Нос. До самого Нового Года мне не пришлось летать. Но легче нисколько не стало. Так как я еще не знал всех своих новых обязанностей, то пришлось выполнять задания и штурманов полка и начальника штаба и еще командира с его замами.

        Конец октября принес еще одну заботу. Исполнилось десять лет со дня выпуска из училища наших однокашников. Несколько командиров тоже отмечали в эти дни юбилей. Когда все организационные вопросы были решены, кафе подготовлено, деньги собраны, возникла проблема.
- Знаешь Заки? Жена Сани Бычкова тоже хочет присутствовать на мероприятии.
- Ну и в чем проблема?
- Как в чем? Это же не собрание, а обычная пьянка по поводу, поговори с ней.
С этой миссией я и отправился к вдове. Дома у нее всем командовала мать. Меня строго спросили, зачем я пришел. Потом нехотя оставили нас на кухне.
- Знаешь Люсь?- начал я осторожно- В жизни все может случится. На месте Сани мог оказаться любой из нас. И я бы лично не хотел, чтобы моя жена потом ходила на гулянки, даже с друзьями. Ты подумай, может тебе не надо там быть. Только решай сама. Я не знаю кто принял решение, Люся или мать, но жены Сани на мероприятии не было. Может быть я был не прав. В данном случае логика бессильна.

         Десять штурманов и пятеро летчиков с боевыми подругами и командование части собрались в гарнизонном кафе.
 Парадная форма подчеркивала какую то значимость события. Ее особо отметил начальник политотдела.
В своей речи он сказал, что все наши достижения результат работы Коммунистической партии. Намекнув таким образом на себя, поздравил всех. Второй тост произнес командир полка полковник Меленный. Десять лет работы полка уместились в три минуты. Только перечисление новых маршрутов, заданий и поздравление. После чего командиры решили, что свою задачу выполнили, и теперь кто- то должен вести застолье. Все с радостью проголосовали за меня, и все остальное время мне пришлось давать характеристики выступающим, разыгрывать конкурс жен, объявлять перерывы и танцы. Командир полка, где то к середине праздника, задумчиво посмотрел на меня:
- А ты, оказывается, говорить умеешь. Посмотрим, как будешь работать.    
- Так я уже работаю.- Ответил я весело.

        Вечер прошел замечательно. Суббота закончилась уже в маленьких компаниях.
Не обошлось и без курьезов. Майор Кириенко не смог присутствовать из за посадки на запасном аэродроме.
Когда он позвонил, что не успевает прилететь, ему вежливо ответили, чтобы не волновался… жена все расскажет…деньги возврату не подлежат, закон суров, но это закон.

       Через несколько дней, по дороге на службу догнал однокашника Сорокина.
-Володя. Что у тебя с лицом?
-Обледенение опасная штука. Не только в авиации.
-Упал, что ли?
- Хуже. Я вижу, ты не отстанешь. Слушай тогда. Вчера мы с женой сидим, смотрим телевизор. Не перебивай. А то не буду рассказывать. Вдруг изображение замелькало и экран весь в «снегу». И это нежное создание говорит- Володя посмотри в чем дело. Я выхожу на балкон. На телевизионном кабеле огромная сосулька. Я еще подумал- вот в чем дело.
- Ну и?
- Ну и ударил кабелем по стене. Сосулька как врежет мне между глаз. Я захожу домой весь в крови и спрашиваю, а сейчас какое изображение. Жена чуть не в обморок. А я целый вечер с мокрым полотенцем. Все равно синяки как очки.
 
        Историю пришлось рассказывать целый день. В конце- концов товарищу это надоело. Уже уходя домой попался на глаза командиру полка Меленному.
- Сорокин. Что у Вас с лицом?
Сил повторять историю уже не было.
- Да жена сковородкой… .
- Так наверно за дело. Жен обижать нельзя. Учти.

        Первого декабря на построении полка зачитывали приказ на новый год о составе экипажей. Моим командиром стал майор Колобов. Невысокий, коренастый, с обаятельной улыбкой  в начале показался  мне слишком  мягким. Однако это мнение быстро растаяло. Сочетание строгости и вежливости в нем уживались, не мешая друг другу. Даже странно. Полеты в составе нового экипажа начались только в январе.

       Наступающий Новый Год хотелось встретить по- иному, нежели все прежние. Во- первых круг друзей значительно расширился.
 Во- вторых было обнаружено правило, чем больше гостей, тем веселее. После обсуждения всех вариантов и расходов, остановились на самом оптимальном.
 Одна из квартир была освобождена от мебели, кроме столов разумеется. Елка и музыка в одной комнате, а столы в другой.
 От каждой семьи предлагалось «фирменное» блюдо и шампанское. Меня заранее предупредили, что должность тамады на предыдущем юбилее я оправдал, и у меня нет шансов на отказ. Пришлось готовить программу вечера. Огорчило назначение в  дежурство экипаж Темьяновского, но он нас успокоил, что жена все расскажет. Во всех семьях к празднику готовились особенно. Год был настолько тяжелым, что все понимали, простыми застольями стресс не снять. В доме офицеров была установлена огромная ель, и каждодневные «утренники» стали любимыми развлечениями детей. Работали биллиардная, спортивные группы, народный театр. Каждый день привозили новые фильмы. На рукотворное озеро провели свет и украсили лесную красавицу на середине. Дети не хотели идти по домам до самой глубокой ночи. Само собой семейный праздник превратился в самый  многолюдный и наиболее ожидаемый. Ко многим офицерам приехали родственники, карнавал обещал быть интересным, как никогда.

      За стол сели в десять вечера, надо было встретить Новый Год по Уральски. Столы были заставлены таким разнообразием, что всех удивило невиданное ранее изобилие. Каждый тост должен был быть оригинальным и оценивался по коэффициенту качества. На стенах висели картины с открыток с фамилиями присутствующих в образах лесных зверей. Гадание по книге, с закрытым названием, развеселило всех, но автора так и не удалось определить никому. Когда захотелось петь самим, был объявлен конкурс на пионерскую песню. Приз лежал на столе в запечатанном конверте. Через несколько минут осталось два конкурсанта. Соревновались двое, Ирина и Лиля. Моя жена старалась изо всех сил, но педагогическое  образование Темьяновской помогло. Она была счастлива и конверт вскрыла на глазах у всех.

       Там было написано, что на сегодняшний вечер победитель признается «самым умным» и до конца праздника обязан отработать «морской свинкой». Это означало, вытаскивать зубами карточки с «пророческим текстом» по желанию любого гостя. Все так увлеклись чтением карточек, что чуть не пропустили Новый Год под бой курантов.
 После всеобщего поздравления и поцелуев, праздник продолжился. Почти все пожелания и предсказания впоследствии подтвердились, потому что были в стиле Дельфийского Оракула. Их можно было трактовать как угодно.

       В первом часу ночи зазвонил телефон. Анатолий Темьяновский пытался поздравить жену, но она ему строго ответила, что теперь она не Лилия, а…  морская свинка.
Со  всеми вытекающими из этого последствиями. Мы хохотали и собирались на елку в дом офицеров.

       Когда через два часа продолжили застолье, узнали, что приезжал Толя. Убедившись в наличии «морской свинки», убирающей посуду, уехал, прихватив шампанское. Угомонились мы только утром. Последний общий для всех тост в три часа ночи. На этом движение Нового Года по восточному полушарию заканчивалось.

       Хорошо, что бабушка могла некоторое время  управляться с детьми, и нам удалось отдохнуть. Многие праздники впоследствии забылись, но этот остался в памяти, как «островок безопасности» на дороге жизни.  И еще немаловажная деталь. Организованное мероприятие не позволяет напиваться. Именно на таких встречах  люди и узнаются лучше. Да и  длительность праздника увеличивается. К этому времени у нас сложилась устойчивая группа. Все жены друзей были разными и это помогало. Вопросы медицины решала Ирина. С Лилией Темьяновской можно было обсудить любой фильм или книгу. Наталья Колобова,  единственная женщина с высшим техническим образованием.
 С ней можно было советоваться даже по авиационным вопросам. Мне нравилось, что она тоже не признает авторитетов.  А непревзойденным кулинаром стала жена Ивана Шамаева Тамара. Она так готовила, что  мы всегда шутили,  Иван женился на ней по расчету. Друг только улыбался. Он никогда не спорил по… мелочам. Никто не обижался на шутки. Так что всегда было интересно. На любых вечеринках мы никогда не пили много. Легкая степень опьянения позволяет запомнить все. Так три дня свадьбы брата в Башкирии я помнил до мелочей по причине трезвости.  Но самым главным  было одинаковое понимание обстановки и в стране и в гарнизоне. В маленькой группе можно было свободно обсуждать любые вопросы, не боясь что они станут известны, скажем так, нежелательным лицам. Вопросы по работе мы не стеснялись обсуждать. Жены частенько нас останавливали. Но что делать если  работа на первом месте.

        Когда, после операции, много лет назад,  я вновь начинал летать, то обратил внимание на стыки бетонных плит. При взлете и посадке самолет трясло как поезд. С годами эта проблема не  исчезла. Видимо близость грунтовых вод, болота вокруг, продолжали свое воздействие. Мы ощущали разницу при посадках на других аэродромах, там самолет катился по полосе как по столу. Однажды, при взлете, на колени В. Сорокина, штурмана с нашего выпуска упал целый блок прибора звездно солнечного ориентатора. Техника наказали, который плохо закрепил этот корпус, но впоследствии выяснилась и другая причина. Полоса продолжала «расползаться». Когда при взлете командира эскадрильи Игнатова, руководитель увидел часть шасси, болтающуюся на одной из тяг, то в эфир сразу ушло.
- Запрещаю уборку шасси. Проверьте порядок на борту.
- Понял, запретили уборку шасси. На борту порядок, скорость четыреста. Комэск доложил о порядке, потому что со своего места он не мог увидеть повреждение.
- Повторяю. Проверьте порядок на борту. Проверьте левое шасси.

        В экипаже, наконец, заметили поломку. Радист в корме заметил, что левая тележка из четырех колес не в порядке. Передние два колеса были на месте, а вот вторые висели на стальной трубе, и на развороте оторвались и улетели в район озерков.
 Когда в экипаже осознали происходящее и доложили руководителю, то проблема стала общей для всех. Немедленный доклад Командующему Авиацией, анализ происшествия и свои предложения, прямая связь с КБ Туполева, все было выполнено быстро. Самолет продолжал летать в районе аэродрома на высоте круга четыреста метров и скорости четыреста километров в час. Первое решение командования было о прекращении задания и сливе топлива в воздухе. Мы впервые видели, как из концов плоскостей вырывался белые потоки керосина. До земли не долетело ни одной капли.
 Но запах керосина чувствовался на всем аэродроме. Когда количество топлива стало приемлемым для посадки, экипаж получил команду на заход.

          Вариантов было всего два. Посадка или возможна, или не возможна. При невозможности посадки, экипажу пришлось бы покинуть машину в специальной зоне.
 КБ Туполева утверждало, что самолет может совершить посадку, при  повышенной осторожности. «Мягкая» посадка, и выключение левых двигателей на рулении по полосе, они считали, могут исключить пожар. Посадку на правую «ногу» не рекомендовали. Потом  неминуемо последовал бы удар на левую стойку при уменьшении скорости.  Все аварийные средства привели в готовность, все пожарные машины вызваны на аэродром.

         Самолеты, находящиеся в воздухе были возвращены с заданий. Если аварийный самолет останется на полосе, то уже никому бы не удалось «сесть» дома. Экипажи слушают эфир, никто не покидает своих рабочих мест.

         На посадочной прямой экипаж идет чуть ниже обычного захода. Он словно «крадется», пытаясь уменьшить угол встречи с землей. Вот и торец полосы, еще метров четыреста и мы видим дымок из под правой стойки, и сразу же  из под левой. Самолет спокойно катится по полосе. По изменению звука понимаем, что двигатели слева выключены. Вот и конец, но экипаж не получает «добро» на освобождение полосы. Никто не знает как поведет себя аварийная стойка при развороте. Наступила тишина. Сколько людей сказали «Слава Богу» не известно, наверно очень много. Но аэродром с этой минуты перестал быть боеготовым по причине занятости взлетной полосы.

          Когда конструктивный дефект не удалось доказать, была попытка обвинить экипаж в «грубом» взлете. Такую посадку можно было ожидать, но «грубый» взлет, это уже смешно. В конце концов пришли к мнению, что качество полосы  желает быть лучше. Начались согласования и разработка документации на ремонт полосы. Наилучшим вариантом решили считать увеличение толщины полосы в два раза. Двухрядовая кладка плит, такого еще не было в истории строительства аэродромов. Конечно все работы были намечены на теплое время года. А зима готовила новые задания, и один из самых серьезных выпал на долю экипажей Корнилова и Колобова.

      Несколько полетов на радиус действия показали, что экипаж готов к любому заданию. Командир не был придирчив и мелочен. Не старался всюду показывать свою правоту. Я уже знал многих командиров  и понимал, когда нужна строгость.
Как многие курильщики, он иногда и в воздухе не отказывал себе в этом удовольствии. Сделать замечание я ему не мог в присутствии экипажа. Просто однажды, при возвращении с маршрута я это сделал иным способом. Задание успешно отработали. Осталось два часа до посадки. Виктор приготовился побаловать себя и закурил сигарету. Вентиляция кабины была достаточной, но инструкция запрещала подобные действия. Я просто нажал кнопку циркулярной связи, с записью на магнитофон, и произнес.
- Товарищ командир. В кабине запах дыма.
Мгновенно последовали команды.
- Экипаж. Подтянуть маски. Бортинженер, провентилировать кабину. Всем доложить о самочувствии.
- В корме все нормально.
Остальные члены экипажа доложили тоже самое.
- Товарищ командир. Запаха дыма нет.
Оно и понятно. Откуда будет запах. Если сигарета смята и спрятана и сердитый курильщик вынужден действовать по инструкции.

     По дороге домой командир поинтересовался.
- Штурман. А ты курил когда- ни будь?
- Конечно. Потом бросил.
- Интересно. И не трудно было?
- Легко. Мне вообще все дается так.
- Ну-ка поделись опытом, может быть пригодится.
- Когда мне было лет пять, то большие мальчики попросили, чтобы я у мамы в магазине взял пачку «беломор- канала». Я и вынес папиросы. Потом они меня учили курить. Потом я два дня лежал с отравлением. Потом бросил курить. Потом никогда не играл  с отравителями. Потом всю жизнь борюсь с курильщиками. Потом доктор мне сказал, что даже нюхать дым мне нельзя… .
- Достаточно, товарищ штурман. Мы все поняли. Ты хороший … мальчик.

    
         Утром, собираясь на службу, отвел младшую дочь в садик. Сказать жене, что это она могла бы сделать сама, неудобно. Надо сделать так, чтобы Ирина сама взяла на себя эту обязанность. Тогда я не буду опаздывать на построение. Вечером мимоходом сообщаю.
- Ты знаешь Ирина. У Ани в группе такая же как ты красивая воспитательница. И волосы у вас одинаковые и брови. Только она их не красит как ты. Оказывается она жена друга Подкорытова и зовут ее Ангелина. Красивое имя. Да?
 Утром следующего дня тороплю жену.
- Давай скорее собери дочь. Мне все равно по пути на службу.
- Не торопи меня. Я сама могу так же легко отвести. За одно и пройдусь. А то целый день дома. А тебе надо успеть и в столовую и на построение. Не отвлекайся. Пока. До вечера.
Больше мне не поручали поход в детский сад. Почти никогда. Тем более, что очередная командировка дело уже решенное.

         Задание было необычным. Перелет в Гвинею и в Анголу. Дело в том, что вопрос размещения нашей базы в Конакри, столице Гвинеи, решился просто. Аэродром остается только в качестве запасного. Все расчеты показывали, что дальности полета нашего самолета достаточно для прямого перелета с Кубы  в Анголу. Но, для страховки, первый перелет было решено выполнить с посадкой в Гвинее. То, что предстоит выполнить в дальнейшем, тоже удивляло. О важности мероприятия говорил факт присутствия на борту ведущего, командира полка и Главного Штурмана Авиации Военно Морского Флота СССР. Генерал Армашов А. П.был уже знаком нам. Он имел допуски полетов на нашем типе самолета, и иногда «подлетывал» в нашем полку.

       В нашем экипаже контролирующим шел старший штурман полка подполковник Кузнецов. У меня истек срок годового контроля, и поэтому его совместили с проверкой и допуском к полетам с аэродрома Луанда в Анголе.

        22 января экипажи Корнилова и Колобова прибыли на знакомый аэродром Оленье. Запасной самолет перегнал командир эскадрильи.
 Ночной перелет был привычен. Инструктор был спокоен и не вмешивался в нашу работу. С Колобовым мы быстро поняли друг друга, и проблем не было, кроме одной. Он иногда обрывал меня фразой «знаю» или «исправляю». Видя, что ничего не исправляется, я обычно повторял поправку до тех пор, пока в ней не отпадала нужда. В остальном мы понимали друг друга, даже по интонации.

           Три дня подготовки закончились контролем. Хмурый  заместитель Командующего Потапов В.П был недоволен ответами на контрольные вопросы командиром эскадрильи. Никто не хотел считаться с тем, что летчик недавно прибыл в часть, и просто физически не мог знать все тонкости нашей работы.
Но то, что простилось бы рядовому летчику, посчитали непростительным для командира эскадрильи. Недавно спасший машину, с поломкой шасси, летчик был отстранен от полетов. Вместо того, чтобы сказать вежливое «Есть», и … приступить к исправлению ошибок, комэск равнодушно ответил- «Да, пожалуйста».
 Это не понравилось еще больше, и через час мы узнали, что подполковника вызывают в штаб Авиации. О дальнейшей его судьбе мы узнали месяц спустя, после прилета домой. Комэск был уволен в запас.

          Нас больше волновала погода по маршруту, прогнозируемый ветер опять был «на пределе».Других причин отмены полета не было, и ровно в полночь мы покинули страну и зиму.

          26 января стало точкой отсчета налета для ведущего экипажа. Наши две минуты отставания мы сохранили до самой посадки. Особенностью этого полета была темнота. Ночной полет всегда разный. На высоких широтах мы «обгоняли» ночь, а вот ближе к югу она нас. Так мы и шли в течении одиннадцати часов. Ветер потерял всю свою способность помешать перелету. Мы шли чуть ниже «потолка», расход топлива совпадал с расчетами. Инструктор иногда заглядывал ко мне в кабину с одним вопросом.
- Где уже?
Я показывал карандашом на точку синего поля на карте и он удовлетворенно покидал место рядом со мной. В этом полете мне пришлось полностью использовать весь запас знаний навигации.  И дело даже не в присутствии контролирующего на борту. Новый район полетов, новые радиосредства. Надо было определить и дальность их действия и режим работы. Мы, по понятным причинам, не могли заказывать время работы зарубежных станций. В военной среде такое невозможно сделать. Но использование их в своих целях  не возбранялось.
 
        Когда в очередной раз начальник пытался проверить меня,  то ли умышленно, то ли ошибочно стал спорить о месте самолета. Вернее, это я позволил себе не согласиться с ним. Он удивился, выгнал меня с рабочего места и начал скрупулезно проверять записи. Минут через десять, усмехнувшись, позволил мне продолжать работу. Похлопав меня по плечу, перебрался на свое старое место рядом с бортинженером. Без слов было понятно, кто прав. Одно было облегчение, что малое количество целей не сильно нагружало экипаж.  Я выбирал звезды для настройки ориентатора. Корректировал место по радиолокационной картинке экрана и спокойно встретил рассвет.

       За час до посадки инструктор вновь устроился рядом. Он слышал все наши переговоры в экипаже и не вмешивался. Это хороший признак. Значит, грубых ошибок нет. Контролирующий командира экипажа подполковник Балюков занял место правого летчика. Аэродром мне знаком и я спокойно вывел экипаж на посадочную прямую. Видя, что идем ниже траектории снижения, несколько раз напомнил об этом.
 Командир отвечал- исправляю, но я то видел, что ничего не «исправляется». Так и приземлились, каждый со своим мнением.

       После полета Балюков провел предварительный разбор. Из него следовало, что я излишне настойчиво повторял одно и тоже. Что экипаж прекрасно видел свое положение относительно глиссады.
- Я же сказал исправляю. Значит исправлял.
- А я видел, что ничего не исправляется. Мы действительно шли ниже.
- Колобов. Как ты с ним летаешь? Он, что русского языка не понимает?
- Да нет. Язык понимает. Он правду любит, а так ничего.
 Спасибо командиру, что не стал поддакивать начальнику. На таких мелочах человек и проявляется.
 Все это время  старший штурман молчал, не делая мне ни единого замечания. Потом, уже наедине, опять похлопал одобрительно по плечу. Он тоже все видел своими глазами.   

        Самолет заправили топливом на десять часов полета, и дали «добро» на вылет. Расчетное время полета до столицы Анголы шесть часов, и мы вновь в воздухе.
Перед прекращением связи руководитель полетов в Конакри сообщает о встречном полете из Луанды самолета Кубинских ВВС. Пытается он сделать это с сохранением видимости секретности. Сквозь шум и треск до нас прорывается его голос.
- Оттуда, куда Вы идете вышел борт. Будет на вашей высоте.
Командир полка пытается разобраться.
- Откуда вышел борт? Повторите.
- Повторяю. Оттуда, куда Вы идете.
- А куда он идет?
- Он идет туда, откуда Вы вылетели.
Мой командир смеется « сейчас он спросит, откуда мы вылетели?» Пауза в переговорах означает, что в экипаже ведущего идет разъяснение ситуации. Наконец мы слышим.
- Вас понял. Конец связи.
 Где то в районе экватора мы должны разойтись бортами, после этого только можно занимать высоты у «потолка». В ведущем экипаже штурманом идет Виктор Бородаев. Я прошу разрешения выйти  на внешнюю связь для уточнения координат. Инструкцией это разрешается, командиром тоже.
-Передний на связи, слышу я знакомый голос.
- Уточни время прохода «линии». «Линия» это экватор, и я хочу  чтобы наши данные совпадали для отчета.
- Я решил, что мы пересечем ее ровно в десять. Чего там с минутами возиться.
- Понял. Спасибо.

         В этом эпизоде он весь. Никогда не мелочиться, его характер. Но через некоторое время на связь вызывают уже меня. Голос генерала Армашова. Видимо экватор он решил пересечь не в качестве пассажира, а в качестве штурмана корабля.
- Передний! Доложите время прохода «линии».
- Минуту.
Я мог ответить моментально, но надо выдержать паузу правдоподобия, вроде я ищу цифру в бортжурнале.
- Наше время прохода десять часов две минуты.
Генерал рассуждает с нажатой кнопкой радиосвязи.
- Так, наше время десять, плюс двухминутный интервал. Подтверждаю ваше время. Молодец.
Данные совпали, и это главный залог спокойствия начальства  в авиации. И не только.

         При подлете к побережью, вижу узкий мыс с расположенными на нем постройками. На аэродроме две полосы, одна из них наша. Мы вновь идем ниже траектории, на этот раз меня выручает руководитель. Ему перечить нельзя, и экипаж исправляет ошибку сразу.

         На стоянке самолетов вижу россыпь стрелянных гильз и патронов от крупнокалиберных пулеметов. Следы недавних боев везде, даже на здании диспетчерского пункта. После сдачи отчета, нас везут на этот самый мыс. Отель Панорама зияет пустыми окнами. Здание не достроено, и неизвестно когда теперь будет завершено. После ухода португальцев в городе много  таких сооружений, самое большое с надписью «Президент» в центре.

         Плавмастерская становится нашей гостиницей. Мы понимаем, что плохо знаем флотские порядки, не смотря на то что служим в морской авиации.
Подъем флага, святой момент не только для наших моряков. На территории военно морской базы Анголы могут запросто пристрелить за нарушение этого обычая.
 Еще поражает дисциплина моряков. Всем матросом корабля объявили, что болтающиеся по кораблю гражданские личности, в разной одежде, на самом деле офицеры – авиаторы. Стоило кому либо из нас подойти к автомату с газводой, как матросы отходили в сторону.
 Проходя мимо нас, они не отдавали честь, но обязательно повернув голову, прижимали руки по «швам». На корабле дважды в день, проводились учения по различным вводным, и вечером, в случае подтверждения норматива, два фильма на верхней палубе. Каюты по два человека были только для сна, нас они вполне устроили. Часть экипажей остались на корабле, а мы с командиром рискнули ехать на концерт. Причина одна. Другого такого случая может не быть никогда в жизни.

         Открывали представление кубинские артисты.
 Зажигательная музыка, мощнейшая акустика в течении нескольких часов, держала всех зрителей в хорошем настроении.
Под конец концерта  сотни зрителей вышли на поле и присоединились к выступающим.  К финалу мы поняли, что переоценили свои силы. Уйти было неудобно, а дослушать концерт  тяжело. Рядом с нами сидели кубинские солдаты.  Свобода их  поведения, мне показалось, самым большим отличием от нас.
 Почти все кубинцы ходили с оружием, в джунглях еще шла бесконечная  война с антиправительственными войсками. Идеологически все было оправдано. Все американские негры выходцы из Африки. Португалия продала более пяти миллионов рабов за свою историю. И Кубинцы считали своим долгом помочь исторической Родине в борьбе за независимость.

         Два дня отдыха восстановили силы.   На пляже можно было загорать, плавать в прохладной воде.
- Штурман, почему вода холодная?
- Течение тут такое, Бенгельское. Спасибо ему, что днем не пекло, а ночью вообще холодно.
- А может быть Бенгальское?
-Бенгальское в Индийском океане. А здесь холодная вода из Антарктиды. Кстати наверно поэтому так много рыбаков вокруг. В теплых морях их почти нет. Там купаться хорошо, а добывать улов плохо.

          Нельзя было лежать на песке. Доктор сказал, что микробы мало изучены, и опасны. Я с удовольствием нырял за небольшими рапанчиками, которые у меня тут же выпрашивали подчиненные, или отбирали начальники. Но температура в девятнадцать градусов не позволяла долго плавать. Совсем как наши Озерки в Кипелово.

          При получении нового полетного задания, мы узнали цель всех перелетов. Два острова, Вознесения и Святой Елены, были в зоне нашего радиуса действия.
 Детальную фотосъемку объектов на этих островах предполагалось выполнить на, разрешенных приказом, дальностях. Я получил допуск и прошел очередной контроль. Это означало, что в следующем полете мы будем без инструкторов на борту. Но вопросы надо было решить заранее.
- А если облака помешают фотографированию?  Высота 4000 метров и дальность50 км. Снимки будут плохие.
В таких условиях всегда есть риск плохого качества работы. Генерал задумался.
- Значит, решим так. Я буду в экипаже ведущего, а вы идете за мной на визуальном контакте и … повторяете наш маневр. Ясно?
Сразу стало легче. Главное снимки, а высота, дальность и приказ второстепенное.

      Девятого февраля мы ушли к островам Южной Атлантики. Расположенный почти на середине между Африкой и Южной Америкой остров Вознесения был целью номер один.
Бортовые фотоаппараты заряжены, пленки не жалеть.

       Идем почти по параллели. Условия идеальные, болтанки почти нет. В районе экватора слои со струйными течениями гораздо выше, чем на Севере. В зоне действия локатора множество рыбацких судов.
 Радиоразведка докладывает, что работают в основном Советские рыбаки, везде русская речь. Мы знаем, что Ангольское правительство разрешило лов рыбы в своей зоне только нам и Польше.
 Командир экипажа уменьшает дистанцию между самолетами. Мы видим, как ведущий экипаж перешел на снижение. Последняя корректировка места по острову, и локаторы выключаются. Никакой речи о съемке с высоты 4000 метров не может идти. Облака не дадут. Снижаемся до трех тысяч, и вынуждены, уменьшить дальность до объекта. Высота 2000 метров, мы под облаками, но визир аппарата «смотрит» сквозь зону выхлопа двигателей, значит изображение будет размыто. В нашем экипаже эта проблема решается просто, я увожу визир ниже, а командир создает крен вправо, и идет в горизонте.

         Формально, мы нарушаем приказ о запрете подхода к чужой территории. Но эта проблема не беспокоит.

         Фотолюки открыты, я устанавливаю данные на командном приборе фотоаппарата. Кнопка связи с командиром нажата ногой, обе руки заняты управлением прибора. Каменная глыба острова стремительно приближается.
- Крен вправо пять градусов.
- Выполняю.
- Еще два градуса вправо, пожалуйста.
- Понял. Выполнил.
Все. Весь остров как на ладони. Взлетная полоса аэродрома проносится через центр визира, аппарат непрерывно щелкает, счетчик кадров меняет цифры, значит съемка идет успешно.
Еще несколько кадров океана, и я выключаю аппарат. Все это время я не отрывал левую руку от тумблера включения.
 Многолетняя привычка непрерывного контроля своих действий выработалась после того как несколько штурманов привозили всю кассету со снимками воды, забыв выключить аппарат. Потом им присвоили «звание»  Айвазовский, в том числе и моему бывшему начальнику  Заблоцкому.  Нам допускать ошибку нельзя, впереди еще один остров.
- Командир. Горизонт. Съемку закончил.
- Ну что? Получилось? Интересуется командир.
- Дома узнаем. Кстати кто ни будь видел самолеты? Я, нет.
- Да нет там ничего, кроме домика и огорода и антенн. Это уже голос радиста из кормы самолета.

           Вновь набор высоты, и разворот влево. Ведущий входит в облака, мы занимаем курс 120 градусов и идем с превышением.
На высоте 9300 попадаем под яркие лучи солнца. Белый след от двигателей ведущего остается чуть слева, он на триста метров ниже. До следующей цели еще два часа, можно перекусить.
Мне передают в кабину термос чаем. Финским ножом давно не пользуемся, с некоторых пор на консервах есть «открывашка». В банке с соком делаются два отверстия и проблема решена. После еды как то легче, и мы готовы к новому снижению.

         Остров Святой Елены поражает своей мрачностью. Да, лучшего места для ссылки императору не придумать. Даже цвет воды здесь особый.  Облака на столько низки, что мы идем почти вплотную к острову, аппарат уже не щелкает кадры, а «строчит» как пулемет.
- Кто что видел? Интересуется  Колобов.
Все молчат. Что можно увидеть на пустом острове.
- А я вот кое что заметил. Интересно на пленке будет видно или нет.
С удивлением замечаем, что ведущий строит маневр на повторный заход на цель. Видимо близость объекта, и большая скорость смещения не гарантируют   полный захват кадра. Мы повторяем маневр, и остров снимаем уже с другим ракурсом.

          Когда фотоаппарат замолкает вновь, то мы получаем разрешение на набор высоты.
Теперь уже курс возвращения на свою точку  занимаем на двухминутном интервале, и той же разнице высот.
- Командир. Так что Вы там увидели? Мне любопытно.
- Дух Наполеона!
- Понятно. Я никому не скажу… кроме доктора.
Мы смеемся, главная задача полета выполнена, остальное дело техники.

        Уже дома я узнаю, что снимки нашего экипажа острова Вознесения лучше, и дешифрируются легче. Снимки Святой Елены хуже, видимо дух императора помешал.
        Аэродром Луанды встречает нас вечерней прохладой. Десять часов и пятьдесят восемь минут налета. Командир ворчит.
- Не мог раньше подсказать. Мы бы две минуты добавили, чтобы налет легче считать.

        На второй день всю группу собирает генерал Армашов. В его руках папка бумаг.
- Товарищи. Экипажи полка впервые пересекли экватор с посадкой на аэродроме южного полушария. У моряков есть традиция отмечать это событие как праздник. У летчиков гражданской авиации тоже есть традиция отмечать экипажи грамотами. У нас, до сих пор не было, а теперь, надеюсь, тоже будет обычай отметить это событие.
Главный штурман достал грамоты аэрофлота.
- Позвольте зачитать текст. Отныне Вы все находитесь под защитой великого властелина воздушной стихии Сварога. Он повелевает воздавать Вам почести, как любому путешественнику, попадающему из одного полушария в другое воздушным путем.
        Грамоты вручили всем членам экипажей.
В конце беседы нам сообщили, что фотопленки уже отправлены домой. На этом собрание кончилось. Пятнадцатого февраля предстоял перелет в Конакри.
       На аэродроме стоят самолеты с поршневыми двигателями. Они все неисправны. Перед уходом португальца сдали их правительству молодой республики. На глазах приемной комиссии они запускали двигатель. Потом «гоняли» на всех режимах. Новые владельцы самолетов расписывались в документах о приеме. Португальские авиаторы уехали. Тут то и обнаружилось, что все самолеты выведены из строя. Засыпанный песок в маслосистему двигателей полностью  уничтожил возможность полетов. Новые двигатели уже никто не производил. Эскадрилья истребителей была уничтожена без единого выстрела. Я иногда приходил к этой стоянке и не мог понять, как могла подняться рука на такой гнусный поступок.
        В конце аэродрома «кладбище» самолетов. Здесь были сложены друг на друга  все типы неисправной авиатехники. Меня предупредили, чтобы не лазил там из- за змей. Но как можно пройти мимо такого богатства. Если бы такую свалку да нашим умельцам. Фары, радиостанции, бензобаки, плоскости и рули управления можно было брать без спроса. У самолетов просто вышел срок «годности». Я снял на память ручку управления. Автожир у нас не получился. Может быть самолет сделаем. С огромным сожалением остальное оставил  разрушаться дальше.  Просто более крупные детали нельзя привезти незамеченными для анонимных доброжелателей.
         Изобилие боеприпасов  не волновало. Они сами по себе опасны. Так что пусть ржавеют. Еще несколько рапанчиков, вот и все сувениры на память о первом посещении.

«НА БОЕВОЙ СЛУЖБЕ ДУРДОМА НЕТ»

        Несколько дней жизни на боевом корабле приобщают не только к флоту. Мы осваиваем рыбную ловлю с борта корабля. Диковинные рыбы- сабли летят на палубу, клев такой, что не снился нашим рыбакам дома. Потом матросы жарят улов, и все довольны. По вечерам ходим в курточках из за прохлады. Черное небо усыпано незнакомыми звездами. Мне показывают на четыре звезды, и говорят, какое красивое созвездие «Южный Крест». Я смеюсь, и по многу раз повторяю, что ложное созвездие действительно красивее настоящего. Потом учу находить настоящее созвездие, и определять направление на Южный полюс. Здесь нет, как в северном полушарии, полярной звезды.
Настоящий Южный Крест только указывает на место полюса. Перед сном матросы получают приказ по кораблю «Команде, пить чай», нас он не касается.

        Все с интересом наблюдают за работой спецкоманды кубинских военных. На резиновой лодке, под мотором «Меркурий», они регулярно бороздят акваторию порта, и сбрасывают взрывпакеты.
 Борьба с подводными пловцами ведется во всех портах, после того как в Гаване было подорвано судно с оружием. Я с завистью смотрю на их снаряжение, нашим любителям подводникам такое еще не доступно.

     Рядом с нами десантный корабль «Крымский Комсомолец».     Командир «десантника»  разрешает своему заместителю провести экскурсию по всем отсекам для летчиков. Мы осматриваем плавающие танки, бронемашины. Кубрик поражает своими размерами. Четырехярусные кровати на цепях, такого плотного размещения военных мы еще не видели.
Несколько сотен матросов- десантников в помещении без конденционеров, да еще в тропиках, это впечатляет. Кто то подает реплику « с ума сойти». Офицер спокойно отвечает:
- В этом походе один уже сошел.
- Ну и что с ним? Где у вас тут дурдом?
Капитан- лейтенант отвечает совершенно серьезно.
- НА БОЕВОЙ СЛУЖБЕ ДУРДОМА НЕТ.
Мы перестаем смотреть по сторонам, и засыпаем офицера вопросами. Он не отвечает ни на один, а просто рассказывает.
- Матрос действительно свихнулся, и во время чистки оружия разрядил свой автомат в своего сержанта. Тот погиб на месте. Пришлось матроса остановить пулей.
- А дальше что?
- А что может быть дальше? Сержанта с воинскими почестями похоронили, и представили к награде, посмертно.
- А матроса?
- А что матроса? Выкинули акулам.

           Наступает тишина. Никому не хочется шутить. Мы впервые чувствуем разницу в службе моряков и летчиков.

           Много лет спустя, уже на Черном море во время учений, я услышал от подводников такое, что меня поразило. Офицер подводник с завистью заметил:
- Вам хорошо. У вас смерть быстрая, не то что у нас.
Для меня это было открытие. Я не подозревал, что этому можно завидовать.

           Экскурсия закончилась, мы поблагодарили  командование корабля и спросили, что можно сделать для облегчения их службы.
- Счастливо долететь до дома!
Мы поняли, что наше присутствие на боевом корабле, дополнительная нагрузка на команду. Это хорошо понимали и в штабах, и вскоре на аэродроме построили жилье для экипажей. Потом там получился целый комплекс, то есть база.

          15 февраля мы покинули точку с девятым градусом южной широты, и через шесть часов приземлились на девятом градусе северной широты, в Конакри.

          16 февраля, с рассветом покинули и Гвинею, где успели закупить только «обезьяней еды». Я вез еще килограмм растворимого кофе из Анголы. А ласты оставил на кровати под подушкой.
Цены на кофе во всем мире подскочили  вверх раз в пять, а вот в Анголе только в два раза. Вместо валюты, заработанной за границей, нам выдали чеки Внешторгбанка, около шестисот рублей. Конечно, плюс к зарплате дома, это была серьезная помощь семейному бюджету. Однако, знание действительных заработков летчиков за границей, не способствовали росту патриотизма.
 Бытие определяет сознание, это я знал еще из курса философии. Но умение радоваться тому, что имеешь, успокаивало.

          Шесть часов дневного полета пролетели не заметно. «Проливную зону» прошли ночью. Знакомый театр быстро заставил восстановить навыки. Карточка донесений заполнялась данными мест кораблей, судов и сейнеров. Полярная ночь встретила нас салютом сияния. Огромные платки цветного шёлка полыхали высоко над нами. Стрелки радиокомпасов опьянели от передозировки электронами. Звезды растворились в фиолетовом и красном небе.
 Старший штурман спокойно сидел рядом с моей кабиной, и молча наблюдал. Я уже вышел из возраста, когда надо было показывать начальству свое умение. Хорошо, что измеритель данных ветра работал безукоризненно.
 Расчет времени прохода госграницы мы сравнили со штурманом ведущего экипажа Сорокиным.  Присутствие Главного штурмана требовало исключения любой ошибки.
Мы знали, что по результатам командировки генерал найдет массу недостатков, и мы всем полком будем их устранять. Это его цель полета с нами. Наша же цель выполнить полетное задание без летных нарушений.

         Совпадение расчетного времени пересечения границы с, фактическим в секунды, облегчило нашу участь. Армашов остался доволен  нами и старшим штурманом. Согласно контролю, теперь мы могли летать инструкторами со всех  аэродромов. Еще одна деталь была интересна только финансистам. Границу пересекли уже 17 февраля, это значило оплату еще одного дня пребывания «там». 19 февраля мы вернулись в свой гарнизон, покинув Заполярье. 53 часа налета за командировку означал преодоление 40000 километров, длина экватора. «Кругосветки» не получилось только потому, что мы возвращались домой полетом «обратно». Ничего, «полукругосветка» тоже не плохо.

      Уже в гарнизоне узнали, что при доме офицеров открылись курсы водителей.
       Учеба была символическая. Мы заплатили по 18 рублей, и стали слушателями школы, которой не было. Самостоятельное изучение правил дорожного движения, вот и вся учеба.
Это и хорошо, потому что все равно мы не смогли бы ходить на занятия. Надо было выполнять план, который сами себе и поставили.
 Весь апрель и май полеты на постановку помех. После первого полета в полк пришло уведомление ПВО страны о нарушении режима.
Нам предъявили  обвинение об уклонении в сторону от маршрута на десятки километров. Старший штурман сразу нашел «крайнего».
- Твоя работа, ты и опровергай.
Я собрал снимки с экранов экипажей и  местами самолетов по минутам следования по маршруту и отправил в штаб авиации. Несколько дней ждал ответа. Но ни признания своей ошибки, ни отмены претензий не дождался. Видимо в противовоздушных силах миллионы иголок из стекловолокна приняли за воздушные цели. Так что мы стали даже в некотором роде учителями. А ученики не захотели продолжения разбора.
Больше нареканий не было ни разу,  и мы спокойно выполнили весь годовой план за два месяца.

       Работа в штабе отличалась от службы в эскадрилье не только полным рабочим днем. К этому я привык быстро.
 Оформление документов штаба требовало знания многих приказов и умения с ними работать. Формально подчиняясь начальнику штаба полка, мне приходилось выполнять и задания штурманов полка.

        Как раз в это время писали новую инструкцию по производству полетов на нашем аэродроме. Спешка привела к тому, что на подпись Командующему отправили не отредактированный текст. Когда  инструкция уже была подписана, главный штурман  обнаружил множество ошибок, и потребовал их устранения.
 Деликатность проблемы была в том, чтобы ошибки исправить незаметно, документ ведь уже подписан. Старший штурман полка Кузнецов вновь  вызвал меня к себе.
- Ибрагимов, начал он строго,- Слушайте внимательно. Вы полетите на Север в штаб Авиации. Там полковник Дудин выдаст вам все экземпляры Инструкций, и вы продумаете, как с наименьшими исправлениями устранить обнаруженные ошибки. В помощь Вам посылаем писарем лейтенанта Колотовича.
Он хороший чертежник, и с помощью бритвы и туши будет выправлять ошибки и опечатки. Командировка уже обговорена с начальником штаба, проблем нет. Вопросы есть?
- Когда вылет?
- Сразу после праздников, как будет самолет.

      В штабе Авиации полковник критически посмотрел на нас.
- Ну ладно. Будем считать, что вы самые  подготовленные. Вообще то я хотел, чтобы ошибки исправляли те кто их делал. Но времени на споры нет. Получайте инструкции, там вложены бумажки с замечаниями, и за работу.

      Работа была не легкой. Иногда, можно было изменить одно слово, и ошибка устранялась. Машинистка путала километры и метры, это убиралось просто. А вот изменения в схемах захода на посадку требовало ювелирной техники. Когда я увидел как работает лейтенант, то поразился еще больше.
- А ты на кальке можешь текст срезать?
- Конечно, но только новым лезвием.

       К концу первого дня треть ошибок была устранена. Главный штурман придирчиво осмотрел документ.
- Будем надеяться, что дня за три управитесь. Не плохо… для начальника электронной борьбы. Перед уходом зайдите ко мне в кабинет, один.
В кабинете полковник не утруждал себя подготовкой.
- Значит так. Еловиков Ваш однокашник. Вы наверняка уже договорились встретиться. Я не рекомендую Вам завтра  появляться в штабе с запахом алкоголя. Поэтому встречу перенесите на окончание работы.
       Из штаба мы вышли вместе с однокашником. Лейтенант ушел в столовую, а мы зашли в кафе, где и просидели часа два за разговорами. Оказалось Саня перенес заболевание почек и на мой вопрос- А как сейчас?- ответил.
- Раз могу выпить, значит все в порядке.
Должность однокашника была инспекторская, работа в основном с бумагами, его устраивала. Одно было плохо, необходимость походов на крейсере «Киев» означала длительные командировки.

      Утром  я увидел как, ровно с шестым сигналом точного времени, Главный штурман авиации Северного Флота, вошел в штаб.
Пунктуальность в такой, как мне казалось мелочи, поражала. Потом он говорил со мной достаточно долго, чтобы убедиться в моей трезвости, и довольный, оставил нас. Второй день не принес окончания работ.

       Иногда звонил старший штурман полка, и интересовался ходом работ. Он тоже намекнул мне, чтобы я не вздумал нарушить режим. Я успокоил его, сказав, что уже понял, в чем проблема всех штабов мира. Начальник больше не звонил.

       Третий рабочий день закончили к обеду.  Полковник Дудин внимательно осмотрел Инструкции.
- Молодцы. Спасибо. Вот теперь можете гулять. Кстати завтра суббота, можете домой лететь в понедельник. Просьбы есть?
- Одна, если можно? В воскресенье у нас экзамен на вождение автомобиля, и мне хотелось бы попасть на это мероприятие.
Главный штурман тут же связался с оперативным дежурным, и через минуту мы были в числе пассажиров военно- транспортного самолета.
- Вылет завтра в девять ноль ноль. На борту будет Член Военного Совета, повнимательней там. Счастливого пути.

        Вечером я шел в гости к товарищу. Служба при штабе изменила семью однокашника. Здесь любили выпить, но старались делать это тихо. Пианино привлекло внимание. Дочь Марина учится в музыкальной школе.
- А ты помнишь Саня как Ратников играл Рок-н- ролл? Я аккорды запомнил. Сейчас покажу.
Через несколько секунд меня остановили. Слишком громко.
Громко разговаривать тоже нельзя, так как ниже этажом живет главный врач авиации. Гулять на улице после застолья  нежелательно, можно попасться на глаза начальству. Люди держались за свои места, льготы и выслугу. Мне не понравилась и обстановка и природа. Север покинул без малейшего сожаления.

       В самолете АН-26 было тесно. Замполит Авиации летел в отпуск, и вез служебную Волгу с водителем. Машину долго крепили растяжками, потом ждали самого начальника. Главный воспитатель авиаторов быстро прошел в салон, мельком глянув на нас. Лейтенант Колотович заинтересовал его больше. После посадки самолета в Федотово, генерал вышел из салона, и подошел к нашему чертежнику.
- Лейтенант Колотович.- Представился штурман.
- Вот что, лейтенант. Доложите командиру о замечании по поводу Вашей прически.
Выслушав, обязательное «Есть, доложить о замечании», с чувством исполненного долга, генерал вернулся в салон.

      Старший штурман был доволен нашей работой, и обещал сам уладить вопрос с замечанием. Мне было ясно, из опыта службы, что чем выше начальство, тем мельче их придирки.
 Наверно можно было бы даже вывести формулу об обратной зависимости профессионализма к росту в должностях.
 Пока этим заниматься некогда, впереди экзамен по вождению.  Кажется Маркс говорил об этом в своем изречении. «Верхи уверены, что низы знают свою работу отлично. Низы уверены, что верхи знают свою. И те и другие ошибаются».

       В штабе части работали до обеда. Суббота. Я рассказывал по дороге домой Шамаеву о своих впечатлениях, когда нас догнал на своей машине Темьяновский. Наш бывший командир, к этому времени, уже учился в академии в Ленинграде. В гарнизоне он был на стажировке. Уже в машине он задал вопрос.
- Как вы думаете сдавать экзамен на вождение? Думаете, теорию сдали и все.
- А что делать то, машин у нас нет.
- Машина есть. Поехали. Сегодня покатаетесь, завтра сдадите.

       На аэродроме нашли пустой девиационный круг, огромную площадку диаметром в сотню метров и начали учиться водить автомобиль.
 Переключение скорости, обратный ход и остановки, на все ушло не более пятнадцати минут. Получив замечания, Иван передал руль мне.
- Трогайся. Чего ждешь?
- Ремни пристегни, командир.
- Давай, давай. Считай, что я пристегнулся.
Несколько разворотов, остановок, и я выехал на рулежную полосу. Педаль газа до пола, и машина легко набирает первую сотню километров в час. Темьяновский рвет ручку ручного тормоза, я еле успеваю включить «нейтраль».
- На этой машине и дурак может ездить со скоростью сто. Давай задний ход.
После остановки, мы получаем еще замечания, обучение закончено.
 
        Инструктор автошколы приехал на Москвиче. После Жигулей командира, машина не нравится.  Очередь дошла и до меня. На развороте я добавляю газ, чтобы пройти поворот с ускорением. Так нас учил Темьяновский. Инструктор вырывает руль из моих рук, машина съезжает в кювет, но не глохнет. Включив поворот я выезжаю на дорогу и слышу короткое.
- Вылазь.
- Так я сдал или нет?
- Вылазь я сказал, следующий.
Может быть он просто не хочет тратить время на меня. Надеюсь.

        Через часа два новенькие права, и талоны предупреждений получили все слушатели. Инструктор отправился на банкет, а мы по домам. Наш командир радовался нашим успехам не меньше нас.
- А теперь покупайте машины и бросайте свои мотоциклы. Для этого запишитесь во все очереди, и рапорт командиру полка обязательно. Пусть бумаги лежат. Чем черт не шутит.
Мы уже знали что события могут наступить неожиданно быстро. Независимо, хорошее или плохое. Командир  прав. Пункт первый морского устава. Рапорта написали. Просто опыт службы подсказывал, что на случай изменения обстановки надо быть готовым в нескольких вариантах. Я раньше никогда не задумывался об этом. Оказывается варианты дальнейшей жизни надо рассматривать как в шахматах. Поэтому я и не любил эту игру. Придется учиться. А может быть не надо? Это отдельная профессия.

ЧЕРНОЕ НЕБО

       Наступивший июнь грозил новыми учениями. Жена с детьми уехала на Урал, а наш экипаж  убыл на Кольский полуостров. 13 июня мы вылетели на поиск целей. Наши крейсеры пытались пройти рубежи из Атлантики в Баренцево море. Их обнаружили на самых дальних подступах. Чтобы не потерять контакт, экипажи вылетали через каждые четыре часа, и сменяя друг друга, сопровождали группы кораблей.

       Две группы кораблей прошли Фареро- Исландсткий рубеж. Когда мы уточнили места целей, то получили новое задание.
В Северном море надо было найти Английский авианосец. Их всего- то было два, но какой из них сейчас в море, не было известно. На экране локатора мы обнаружили огромную засветку, и ринулись на ее фотографирование. По мере приближения, обнаружили рядом еще две цели поменьше. Облачность пробили на высоте триста метров, прошли над целью,…. перешли в набор высоты. Фотографировать нефтяную вышку смысла не было.
 Два маленьких суденышка уже удалялись от вышки. Я понял свою ошибку, ни одного косвенного признака не намекали даже на присутствие корабля.

          Наконец оператор радиотехнической разведки доложил о работе локатора на корабле. Мы не стали сразу снижаться и искать цель, а пошли в сторону. Второй пеленг показал на место в нейтральных водах, и вот только тогда перешли на снижение.
 С КП полка пришло сообщение о наличии в море авианосца Арк- Ройял, нам осталось только подтвердить его наличие. Облачность ниже ста метров оставляла мало надежд на фотографирование. На высоте триста метров, в разрыве облаков промелькнул силуэт авианосца. Цель найдена, на землю ушло сообщение о месте авианосца и названии. То, что никто не видел бортового номера, нас не смутило.

         Начальник штаба полка долго возмущался.
- Как вы могли их  перепутать? Арк- Ройял выведен в резерв, а в море Гермес.
- Да, Вы же сами нам дали его в донесении, мы просто подтвердили наличие авианосца.
- Вы не имели права на догадки. Ваша задача привозить факты, а не предположения.
- Да, поняли мы все. Прокололись с этим англичанином. Исправимся.
- Не сомневаюсь. Возможно, даже завтра. Корабли подходят к рубежу досягаемости  ТУ-16. Еще один день нашей работы. Прокол пока один.

        Когда в воздухе мы получили радиодонесение, что посадка дома, то предположили, что для нас учения закончились. После разговора с начальником штаба мнение изменилось.

        Дома было непривычно пусто. Включенный телевизор создавал иллюзию присутствия кого либо. Любимая певица Анна Герман записывалась на магнитофон. «Один раз в год сады цветут», я прослушал несколько раз и только тогда уснул.

        На предполетных указаниях командир полка Меленный провел рукой над картой  мысленную линию между островом Медвежий и мысом Сверхольд в Норвегии.
- Наш участок работы слева от линии, справа будут работать ракетоносцы полков ТУ-16ых. Наша задача передать им контакт с целями, и вернуться на больших высотах домой. Все средние высоты будут заняты полками авиации Северного Флота. Снижение только в случае крайней необходимости, и то при соответствующей погоде.

        Пара Колобов, Корнилов вновь вместе на задании.
 Предыдущая пара передала нам контакт двух группировок целей, и покинула район.
 Через полчаса полета в районе смутное подозрение начало беспокоить. Одна из группировок совсем не спешила к границе СССР.
- Командир! Не нравится мне цель номер 21. Надо проверить.
-  Вы контакт приняли? Вот и следите за ними. Полк ракетоносцев уже взлетел.
- Командир! Вы меня не поняли. Надо проверить обе группировки. Одна из них почти не двигается, такого не бывает, это же учения.
- Согласен. Переходим на снижение. Радист доложите «облачность пять баллов».
Командир не зря сказал об облачности. Сегодняшние десять баллов сплошной и многослойной облачности исключали снижение.
 
       Оставив ведомый экипаж на прежней высоте, мы  начали снижение. На тысячи метров болтанка и дождь показали, что условия гораздо хуже, чем предполагали. Дальнейшее снижение  было просто опасным, и командир снижался  маленькими «ступеньками».

      Крейсер и два эсминца шли полным ходом. Все станции на кораблях работали непрерывно. Странные учения у этих моряков. Так открыто идти через рубеж перехвата могли только наглецы.
- Товарищ командир. Цель номер 22 обнаружена, контакт подтвержден, передаем координаты, курс и ход.
- Когда набор, а то уже ракетоносцы на подходе. Они просят места целей.
- Место цели 22 подтверждаю, место цели 21 предположительно.
- Ты что, штурман? Какое предположительно? Мы контакт приняли? Вот и давай это место.
- Товарищ командир. Курс на цель 21. Готовлю фотоаппараты.
- Хорошо. Уговорил.

         Огромный корпус плавбазы в окружении рыбацких судов был как пощечина. Мгновенно стало ясным поведение групп кораблей. Пока одни шли открыто, другие оторвались от наблюдения.

        С земли пришла радиограмма с просьбой доложить место целей. Мы ответили координатами 22 цели, а вот о 21 сообщили, что уточняем место цели. Через пять минут радист передал приказ вернуться к  прежнему месту.
- Они что там? Сдурели? Мы же сообщили, что это плавбаза. Командир, набор высоты и поиск по новой, с проверкой всех обнаруженных засветок.

        Летая от одной засветки к другой, мы пересекли линию запрета. Радист непрерывно получал телеграммы с прежними местами целей. Мы же на все запросы отвечали:
«Уточняю место цели 21». Три часа безуспешного поиска злили. Граница Норвегии рядом. На карте отмечена пятидесятикилометровая запретная линия.
 Но территориальные воды всего двенадцать миль, и на границе этой линии тоже есть засветки. Если бы они стояли на месте, то мы ни за что бы туда не пошли.
- Командир. У самой границы «ихней воды» есть две засветки. Рискнем? План такой. Заранее определяем место, готовим телеграмму, и выходим на визуальный контакт. Если это цель 21 то говорим одно слово в эфир для ведомого «Они». Он сразу дает радиограмму на землю, а мы только после ухода из запретной для нас чужой зоны. Договаривайтесь с Контрой.
Контра, это кличка Корнилова.
- Согласен штурман. Один полк уже отработал по целям. Нам терять нечего.
          Ни одного признака работы военного корабля.
 Даже станция безопасности плавания не определялась. Мы шли вниз, не обращая внимания на болтанку и дождь. Сейчас только от нас зависит авторитет полка и цена всей предыдущей работы. А может быть всей авиации Северного Флота?
 Под облаками видимость около километра. Мы в зоне запретных 50 километров. Если мы и  здесь ничего не найдем, то взыскание будет максимальным и показательным. Заранее развернулись, чтобы лететь вдоль линии запрета.

        Черный силуэт крейсера с красной трубой и густым дымом появился неожиданно.
 По узким  кильватерным следам видно, что корабль идет на пределе своих возможностей. Короткое «Они» летит в эфир. Снимок сделать невозможно, для этого надо было бы нарушить двенадцатимильную зону. Ну и хитрецы. Встать рядом с плавбазой, потом на скорости оторваться от слежения. Идти вдоль границы, в запрещенной для нас зоне.
- Командир, отворот влево на курс  ноль. Набор высоты. Можно давать место цели 21.
- Понял, перехожу в набор. Радист, передать  на все КП место  цели.

        Из радиообмена с экипажами ТУ-16ых узнаем, что полк из под Архангельска отработал по прежним местам целей.
Тактические пуски ракет выполнены, это значит условное поражение целей. Рыбаки «условно потоплены». Полк ракетоносцев с Кольского полуострова перехватил и цель 21, но на дальностях меньше планируемых.

        После прилета домой всю мою документацию арестовали. Оказалось, что путаница получилась из за разного толкования одних и тех же цифр в таблице радиста.
 Мое «уточняю место цели», можно было читать как «уточните место цели». Поэтому нас и возвращали на старые места. Старший штурман пришел в ужас, глядя на мою карту, изрисованную линиями мест самолета. Клубок линий не подпадал ни к одному тактическому рисунку из учебников.
- Как прикажешь понимать эти каракули? Кричал начальник. Здесь нет ни «гребенки», ни «галсирования», ни «заданного маршрута». Здесь нет  ничего из Наставления по Боевой Деятельности… .
Я не оправдывался никогда. Усталость не располагала и к спору.
- Здесь есть обнаружение потерянной цели. Больше мне ничего не надо. Это все, что могу.

          Дома  даже песни Анны Герман не радовали. Два прокола за два полета, такого у меня давно не было. Вот завтра поиздеваются над нами на разборе учений. Однако магнитофон долго не выключал. С какого- то времени я заметил, что песни Высоцкого стали необходимыми в трудные минуты жизни. Сложнейшие проблемы его героев переплетались  с моими. Становилось спокойнее на душе. Сомнения растворялись и пошатнувшаяся решительность вновь готова к испытаниям. Я сидел в кресле и слушал с закрытыми глазами. Поверхность моря стремительно неслась из «неоткуда в никуда».

          Утром меня встретил Колобов в отличном настроении.
- Командир, что такой веселый, уже получил «втык»?
- Цель была потеряна до нас, и переданный контакт- ложный.  Виновные уже наказаны. Все остальное не страшно. К нам особых претензий нет.
Действительно, оказалось  что около десяти часов полк наш следил за  плавбазой. Четыре часа нашего поиска были оправданы. Никто не придирался к нарушению запретных зон, чехарде на карте. Замполитом полка, который «отработал» по рыбакам был наш друг Кашин. То, что ракетоносцы не выполнили доразведку целей, было их виной.
 Комиссии нашли множество нарушений, и наш однокашник «слетел» с должности так и не начав летать. Нас хотели поощрить за обнаружение потерянной цели, но  не стали.
 Командование не любит менять свое мнение быстро. Не то, что подчиненные.
- Недостатки свели на нет ваши достижения.
Мнение старшего штурмана зафиксировало старую истину. Не хвалят и не ругают, уже хорошо.

        От жены пришло письмо с обидой, что не поздравил ее с днем рождения. Я вложил в конверт квитанцию об отправке телеграммы.
В письме просил маму узнать, почему такое могло произойти. В ответе мама сообщала, что поздравление было получено почтой, а вот по адресу не доставлено. Почтальонка то ли испугалась идти по ненадежному мосту, который вновь стал разрушаться, то ли по другой причине. Телеграмму она выкинула, а с работы уволилась. Фамилию виновницы называть не стала. Тоже загадка местного масштаба.

        Весь июль полеты в районе аэродрома. Работа в штабе отнимала столько времени, что я  даже был рад отсутствию семьи. Они хотя бы отдохнут нормально за лето. Наряды в качестве оперативного дежурного, тоже никто не отменял. Во всем штабе был единственный кабинет с диваном, и начальники служб частенько заглядывали на командный пункт, вроде бы по делу, а на самом деле просто отдохнуть, узнать новости.

       Как то, заглянувший на минутку Арсентьев, остался и рассказал, как его спасали в Ленинграде.
- Ты, конечно, в курсе, что в Питер меня жена отправила. Там продержали на искусственной почке, потом все вроде восстановилось, кроме рук. Когда меня выдернуло, то руки потоком положило на борт, и поморозило. Я долго их вообще не чувствовал. Доктора хотели уже резать. Завотделением  привез какого то деда лет девяносто, наверное. Сказали, что это лучший нейрохирург, в прошлом.
 Он долго меня осматривал, потом поколол иголочками по всему телу. После укола в пах, я почувствовал как жжет руки. Я и говорю деду, руки жжет, аж больно. Он так обрадовался, засмеялся и говорит.
- Резать не будем, лечить надо. Потом каждый день компрессы, электрофорезы и еще черт знает что. Так руки и спасли. Теперь вот машину командующий выделил вне очереди. Рулю. Слушай, а правда, что собака по звуку машину узнает? Сколько Жигулей проезжает, она не реагирует, даже если такие же синие. А за моей будет бежать, пока не остановлюсь.
- Нет конечно. Звук у всех машин одинаковый, а вот госномера разные. Она по номерам узнает. Даже курица как то узнает, что не хватает одного из пятнадцати цыплят, и бегает по двору, ищет.
- Хватит травить, я ему серьезно, а он … собаку с курицей сравнил. Правильно про вас Петр Первый сказал. «Штурмана- отродье хамское».
- Там продолженье было:- «Но в грамоте сильны, поэтому в кают- кампанию допущать».

       Нашу беседу прервал начальник штаба Ростов.
- Машину хочешь, Москвич 2140.
- Да, а что надо делать?
- Дело такое. Мне пришло извещение из военторга Ленинграда, что подошла моя очередь на покупку автомобиля.
 Я Москвича уже не хочу брать, надеюсь на Жигули из другого источника роскоши. Можем переоформить бумаги, и поезжай. Получится, приедешь на машине. Если нет, то на поезде. Ну потеряешь рублей тридцать на билеты. Решай.
- А что решать? Еду конечно.
 Быстрое принятие решений, порой мгновенное, стало чертой характера.

         Через час документы на имя  Ибрагимова, вместо «уехавшего в длительную командировку Ростова», были готовы. Оставалось самое малое, деньги.
Командир экипажа Колобов решил вопрос сразу.
- Идем в сберкассу, я даю тебе шесть тысяч. Если там денег нет, возьмешь чек.
- А Наталия не будет против?
- Против меня… никогда. Против тебя тоже…. может быть.
         Еще полторы тысячи дал Иван Шамаев из своих отпускных. Больше у него не было, так как  недавно друзья приобрели машину и тоже Москвич. Вместе с моими деньгами набралось восемь тысяч.

         Билеты были только в общий вагон. На всех местах сидели хмурые люди. В первом купе была свободная третья полка. Намотав на руку «авоську» с документами и деньгами, я уснул там, невзирая на духоту.
         Проснулся от стука по полке:
- Вставай, приехали, Питер.

        В магазине долго рассматривали мои документы, потом снизошли до вопросов.
- В какой такой командировке Ростов, что не может дать даже телеграмму?
- Вам скажу, только вы никому не говорите. Он в Африке. В джунглях Анголы… .
Доверительная информация воздействовала.
- Хорошо. Платите в кассу, возьмите счет. Поезжайте на склад, выберете машину. Вернетесь сюда, и оформим документы.
На складе из сотен машин я выбрал  темнокрасный Москвич цветом «гранат». На такси вернулся в магазин, и оформил справку- счет для регистрации в ГАИ.

      Механик завел двигатель и выехал за ворота склада. Получив свои «законные» пять рублей, оставил меня наедине с приобретением. Все получилось быстро. Осталось осознать происшедшее.

      Около часа ушло на изучение инструкции. Заправка была рядом, полный бак бензина добавил уверенности. Адрес Темьяновского мне был известен, и я начал ездить по Ленинградским улицам. Через час я понял, что в этом скопище улиц, домов и переулков я не найду своего бывшего командира. Пришлось обратиться к таксисту.
- Шеф, поможешь выехать из Ленинграда?
- Каким образом, на буксир что ли?
- Нет. Поработать лидером, чтобы выехать в сторону Вологды.
- А я то откуда знаю, где эта Вологда?
- Тогда на Череповец.
- Тем более.
- На Тихвин.
- Понял. Значит через Петрозаводское шоссе. Поехали, платишь по счетчику.
Таксист проходил повороты осторожно. Несколько нервных водителей сигналили ему и мне, но через минут двадцать наш автопробег закончился.
- Так город еще не закончился, недоумевал я.
-  Слушай сюда. Вот эта улица перейдет в нужное тебе шоссе. Никуда не сворачивай. За городом следи за знаками на Тихвин, а то  унесет влево на Петрозаводск. По счетчику три рубля, плюс два за медленную скорость, итого пятерик.

       Хорошо, что в городах скорость шестьдесят. Меня это вполне устраивало, обгонявших было не так уж много.
 За чертой города пришлось держать восемьдесят, и стараться  рулить по правой стороне дороги.
 Наступившие сумерки остановили. Вновь пришлось изучать инструкцию, чтобы управлять светом фар и приборами. Тихвин проехал уже в темноте.

       Бетонная трасса шла строго на восток. Никаких карт, схем городов со мной не было.  Скорость сто уже не казалась большой, но на сто сорока машина немного «плавала». Постепенно привыкая к скорости девяносто, научился держаться на трассе. Полночь.

      Две девчушки и два парня отчаянно голосовали.
- Дяденька, подвезите хоть до поворота, ноги уже болят.
- Откуда вы такие,… больные?
- С танцев идем. У нас в селе даже клуба нет. Вот мы и ездим на электричке к соседям. А назад опоздали, вот из за них.

      По дороге  мои первые пассажиры хвалили машину, водителя, способ вождения. Отрабатывали бесплатный проезд.
- Вы не очень- то нахваливайте, я первый день за рулем.
- А Вы, наверное, летчик? Вопрос задала одна из девушек.
- Как догадалась?
- Куртка летная, стрижка военная, и … смелый. Мы приехали. Спасибо.
Отворот от трассы уходил в темный лес.
- Счастливо, не заблудитесь.

       Насчет смелости девушка была не права. Скорее глупость, брать на борт посторонних ночью, когда нет даже ножа с собой. Слабый свет перешел в восход солнца, ослепляя. Чувство усталости преодолело ажиотаж покупки и езды. Свернув в сторону деревеньки, я закрыл все замки, и откинув кресло, уснул.

      Коровы не сразу смогли разбудить. Они стояли вокруг меня и мычали. Посигналив, разогнал скотину и выехал на трассу. Огромные клубы дыма поднимались над городом. Череповец остался в стороне. Никаких остановок. Только вперед, как пел Высоцкий, «бесповоротно».

      Поворот в сторону гарнизона принес новую заботу. Дорога оказалась слишком узкой для моего опыта вождения. Восемь километров, и вот уже решена и эта проблема.

      Дома, на столе нашел свою же записку- расписку. В ней я сообщал о количестве занятых денег, и номера крупных купюр. Расписку я оставлял, на всякий случай, для семьи. Гаража не было, и Москвич занял место под окном.

     По телефону сообщил Ирине, что автомобиль куплен, необходимо ей приехать, и расплатиться с кредиторами. Деньги были на ее счету, но меньше необходимой суммы. Через два дня я уже встречал жену на вокзале.
Две с половиной тысячи рублей, зашитые в нижнее белье, «от тещи», решали вопрос возврата всех денег первого займа.  На следующий день мы перенесли сумму на счет Колобова, и отметили  приобретение хорошим Кубинским банановым ликером. Уже дома обсудили проблему возврата денег Шамаевым.
- Ты знаешь, Иван отдал мне все деньги, и уехал в отпуск.
- А как мы отдадим, у нас же больше нет.
- У нас есть чеки Внешторга, отдадим ими.
     Билетов на Урал не было.  Ирине надо было возвращаться к детям, а мне предстояла еще одна командировка в августе.
- Есть предложение. Давай я тебя отвезу в Москву на машине.
 А там самолетом ты улетишь в Челябинск. Заодно заедем к Шамаевым в Дубну, и отдадим долг.
- Ты что? Неделю за рулем и уже отваживаешься  на такую поездку.
- С Питера я приехал нормально вообще без опыта. Мне даже сказали, что я … смелый.
        В пятницу вечером, с новыми номерами, мы покинули городок. На стыке Вологодской и Ярославской области у города Грязовец асфальта не было.
Преодолеть участок полного бездорожья смогли  только благодаря хорошей погоде.  На прямом участке нас обогнал белый Запорожец.
- А что Москвич слабее Запорожца? Поинтересовалась жена.
- Да нет, конечно. Просто они торопятся больше нашего, и куда неизвестно… может на кладбище.

        Через несколько километров, мы увидели эту машину, стоявшую на обочине у водопроводного крана. Я остановился, и подошел к водителю.
- Шеф. Извини, конечно, за вопрос, но куда ты так торопился, а сейчас стоишь?
- Понимаешь. Все дело в бабах. Мы едем на похороны, а им вздумалось воду в ведре с цветами поменять.
- Ну и что?
- Как что? Цветы забыли на стоянке, вот я и мчался назад за ними. Слава Богу, обошлось и ведро на месте, нас поджидало.
       Ирина некоторое время молчала, потом изрекла.
- Если Запорожец обгоняет Москвич, значит это связано с кладбищем.

       Москва поражала длиной улиц, количеством машин и знаков. Магазин на Сиреневом бульваре количеством товаров. Югославские чехлы стоили сто пять чеков, я их сразу отнес в машину, оставив Ирину  на экскурсии по залам изобилия.
- Товарищ. Можно поинтересоваться?
Солидный мужчина, в костюме и при галстуке подошел незаметно.
- О чем будем говорить?
- Есть просьба. Не найдется ли у Вас немного чеков … для обмена.
- Немного есть, но продажа их запрещена.
- А кто говорит о продаже. Простой обмен «баш на баш».
- А в чем тогда смысл?
- Умница. Смысл в вознаграждении… половина суммы.
- Сейчас жена подойдет, мы посоветуемся.
Мужчина отошел к магазину, а я стал наблюдать за ним. Несколько раз собеседник исчезал, при появлении милиции, значит не провокатор. Когда Ирина подошла к машине, он вновь появился и вежливо попросился в машину.
- Товарищ хочет, чтобы мы ему подарили несколько чеков. А он подарит нам в полтора раза больше, согласимся. Если он не «засланный». Как ты думаешь?
Мужчина обиделся.
- Да я паспорт могу показать … я еврей, а не провокатор.
Паспорт был настоящий, деньги тоже. Обмен произвели на другой улице, и расставшись, покинули столицу. Другого пути рассчитаться с долгом у нас не было.

       Иван очень удивился нашему приезду. Вечер провели в дружном застолье, но спать уложились рано. Дорога в аэропорт и назад в Вологду, не давали возможность расслабиться. Утром друзья проводили нас.
- Спасибо, что завез деньги, но мог и не торопиться, я бы перезанял.
- Это вам спасибо, мы теперь спокойно можем ехать.
- Счастливой дороги, не спешите, … пусть Запорожцы торопятся.

       В Домодедово  билет на Челябинск продали из брони. Через полчаса рейс. Мы попрощались в здании аэропорта. Взлет самолета  был виден со стоянки автомобилей. Лайнер превратился белую стрелку и растаял в бледном небе Подмосковья. Я ехал, никуда не торопясь, и не заметил, как  лес поредел и высотки микрорайона сменили ландшафт. Поток машин завораживал своим бесконечным движением, новые ряды превратили дорогу в проспект. Я понял, что «проскочил» кольцо объезда, и еду по Москве.
 Потом странное чувство, что все окружающее я когда то видел, заставило остановиться. Огромный «кирпич» закрывал въезд на площадь.
       Собор Василия Блаженного был как на открытках, красив и велик. Пришлось прибегнуть к помощи таксиста.
- Выручай брат. Ярославское шоссе где?
- Поехали за мной. Сам не выедешь, наши менты тебя разденут.
Через десять минут машина с «шашечками» остановилась.
- С тебя трояк.
- Так это же проспект Мира, а мне надо на Ярославское.
- Никуда не сворачивай, проспект переходит в нужное тебе шоссе у черты города.
- Спасибо, держи «пять» в буквальном смысле слова.

       Через час Москва осталась позади. Я развлекался тем, что пытался угадать скорость движения по ориентирам за бортом. Вскоре спидометр уже не отвлекал меня от дороги.

       Плохой участок проехал еще засветло. В Вологду попал уже ночью. До дома было километров семьдесят.
 Стоянка около заправки была ярко освещена, я развернул машину в сторону от фонарей  и уснул.  Ровно через час  ночная дорога уже вела в сторону Ленинграда. «Свой» поворот я уже не пропустил. В полночь машина встала под окном.

       Утром, после построения половина штаба осматривала мою машину.
- Ничего себе. Без единой царапины покататься в Ленинграде и Москве. Молодец.
- Мужики, у кого гараж свободен. Я же не оставлю ее на улице, а сам в командировку.
- А ты у Темьяновской спроси, Толя в академии с машиной. У него хороший гараж.

       Жена его, Лилия замялась.
- Ты только не обижайся. Я сама попросила за тебя вчера по телефону. И он сказал, что если тебе дать гараж, то ты не станешь искать себе свой, так как проблема уже решена. Если же не найдешь, то на время командировки он разрешает пользоваться. Вот и все.
- Какие обиды? Может быть он и прав.

       Через день я приобрел деревянный сарай за сто рублей, и назвал его гаражом. Новый «японский» замок гарантировал неприкосновенность личной собственности.

        26 июля три экипажа перелетели в Заполярье. Впереди полет на Кубу. Жаль, что прилетим после их праздника. Кто планирует такие полеты? А может быть наоборот, специально. Чтобы не вздумали «расслабиться».

     С каждым вылетом за границу перед экипажами ставились все более сложные задачи. Контроль готовности тоже усложнялся. От экипажа требовали знание всех запасных аэродромов, время работы радиосредств по всему маршруту.
 Случилось то, чего я опасался еще лейтенантом. Район полетов в пол- мира требовал напряжения всех сил. Подготовка карт в условной системе координат была обязательной. Навигационная система на самолете была рассчитана на автоматическое счисление в прямоугольной  сетке.
Она воспринималась нами уже как устаревающая модель. О новой системе реальных координат в широтах и долготах могли только мечтать. Контролирующие стали требовать, чтобы на картах надписи и пеленги выполнялись фломастерами.

         О цветных карандашах приказано забыть. Все должно было быть красиво, как в типографии. О том, что при изменении задания в воздухе эти надписи нельзя стереть, как-то не учитывалось. Так, постепенно, вся документация становилась одноразовой. Еще одна причина, необходимость кодирования радиограмм, ставила под сомнение эффективность самой работы. Отсутствие мгновенной выдачи данных на землю лишало нас главного- смысла работы. Изучение иностранной техники тоже не прибавляло оптимизма. Оборудование самолета устаревало быстрее самого самолета. Мы понимали, что все наши полеты становились простым «эффектом присутствия» в том или другом районе океана. Таким образом, военные цели становились политическими, и мы приняли новую реальность. Правда, в воздухе от этого не стало легче. Небо было строже любых контролирующих, которые порой просто придирались к мелочам.

- Двадцать минут позора, и пятьсот рублей в кармане.- Стали крылатой фразой многих летчиков.

        Инспекторы летной подготовки тоже включались в состав экипажей. Мы понимали, что пользы от них мало, но надо же и им заработать.
 Так и в этот раз с нами шел на вылет полковник Мелконян из штаба Авиации ВМФ. Взлетать и садиться они умели  в простых метеоусловиях, остальное мы делали сами.

         О инструкторах и инспекторах можно говорить разное. Так уж сложилось, что я за время полетов не видел инспекторов- асов. Любой специалист, который занимается только контролем летной практики, теряет квалификацию. Хорошо если они понимают это и не мешают  в воздухе. Тем не менее по их замечаниям можно судить не только о подготовленности, но и просто о человеческих качествах. Другое дело инструкторы. Самые лучшие, это недавние рядовые.
 Они не потеряли навыки. По моему мнению, начальники «первой очереди» и есть учителя.

         О себе могу только сказать, что эта командировка была первой, когда на меня возложили ответственность за все штурманское обеспечение. Пришлось изучить документы, регламентирующие международные полеты в более полном объеме. В экипажах были штатные штурманы Бурмистров и Бородаев. Они могли вполне справиться сами, но командование полка всегда «усиливало» экипажи. Конечно это делалось не только для облегчения выполнения заданий. Главной причиной было свое оправдание на случай если экипажи не справятся с заданием. Всегда можно было заявить, что послали наиболее подготовленных, и если что и пошло нештатно, так это по их личному разгильдяйству. Старшим группы был заместитель командира полка Вадим Александров. Он и давал допуски летчикам для работы с зарубежных аэродромов. Работе штурманов я старался не мешать, а вот делить время работы и отдыха считал своим долгом. Помня свои полеты, рекомендовал  подопечным помогать операторам.
 При полетах более десяти часов боевое применение засчитывалось штурману и дублеру, поэтому мы частенько делили полет на две равные части, работая в передней кабине по очереди.   
        Ровно год назад мы готовились к перелету, но тайфун «Анна» тогда помешал нам.
 В этот раз в Африку  уходил экипаж Колобова с другим штурманом. Толя Кулаков сменил меня. Отсутствие высшего образования он заменил усердием.
 Я помнил как он выручил меня. Однажды, когда на Пасху я был в наряде, жена решила покрасить окна. Упав с  вращающегося стульчика, сломала косточку стопы. Я уже отчаялся найти трезвого штурмана для временной замены. Толя даже обиделся, когда я позвонил ему и спросил, трезв ли он.
 С разрешения начальника штаба я сдал ему дежурство и на машине товарища отвез жену в госпиталь. Там, сделав снимок, наложили гипс и отпустили домой. С тех пор жена никогда не затевала работы на церковные праздники.

       Тайфунов по маршруту не было, и экипажи спокойно ушли на задание. Перелет в Анголу, с посадкой на аэродроме в Гвинее был уже отработан, и при хорошей погоде не вызывал беспокойства.

        Через несколько дней подошла и наша очередь. Погода на взлете желала быть лучше. Нижний край облачности 350 метров, и серая масса полностью закрыла видимость. На месте правого летчика полковник Мелконян из штаба авиации. В нашем экипаже есть свой правый летчик.   Он устроился рядом с бортинженером и будет работать «стюардом». Штатный штурман экипажа сидит рядом со мной. Мы уже разделили время полета по маршруту. На посадке будет работать он, как и всю вторую половину полета.

        Убраны шасси, закрылки, самолет «ползет» по кривой набора высоты. Подсвет приборов и ровный гул двигателей означают, что все в норме. Госграницу проходим в наборе высоты, снимки экрана локатора подтверждают время и место события. Курс строго на Север, и серая масса вокруг начинает бледнеть. На высоте 6000 метров солнечный луч ослепляет летчиков, и они закрываются дымчатым светофильтром.
 На этих широтах еще полярный день. Первая поворотная точка облегчает работу летчиков, солнце остается справа и постепенно уходит назад.

         Экипаж работает по всем обнаруженным целям, мы передаем данные на землю, и не обращаем внимания на инспектора. Он тоже не вмешивается в нашу работу. Так проходит около часа, и я решаюсь открыть штору. Но в начале, я накидываю на себя ремни парашюта, кислородную маску, пристегиваю карабин лодки к кольцу на комбинезоне. Далее в течение получаса работаю при открытой шторке, и с наступлением темноты вновь скрываюсь в своей кабине.
 Район полярного дня давно покинули, внизу сплошной мрак не видно даже облаков. Мы идем ведущими группы, поэтому вся нагрузка за навигацию ложится на наш экипаж. К оператору претензий нет, доклады идут вовремя.
 
        Бермудский треугольник проходим в ночных облаках. Звезд не видно. За все эти годы я привык к работе ночью. Только приборы и иногда звезды. Приборы могут отказать, соврать, звезды этого не сделают никогда. Халдеи были правы, когда изучали небо так же хорошо, как и другие полезные вещи. Сегодня небо и океан закрыты густой чернотой и я не вижу привычного «звериного» то есть зодиакального круга. В экипаже почти нет разговоров, присутствие инструктора делает нас молчаливыми. Малое количество целей облегчает работу, но монотонность происходящего утомляет не меньше. Я сижу рядом со штурманом, никаких замечаний не потому, что их нет. Опыт дело личное. Легкое гуденье приборов, вибрация корпуса, зеленый цвет экрана локатора гипнотизирует. Мысли переходят в режим ожидания, секундная стрелка носится по кругу, черное небо перемалывается винтами, инверсионного следа не видно.
 Откуда-то из подсознания  возникает ощущение бесконечной повторяемости. Действительно, большинство полетов выполнялись в ночное время.
 Разведчики на войне наверно тоже уходили на задания по ночам. Нам для подтверждения классности необходим налет ночью в СМУ (сложных метеоусловиях).

         Привычка работать по ночам сказалась впоследствии и на поездках на машине. Наконец признаки рассвета чуть осветлили чернила ночи. До посадки целый час, посторонних мыслей нет.
Впереди Карибское море и непрерывные уточнения параметров полета занимают все время. Полет над территорией республики не сложен. Внезапно курс пересекает МИГ-21. Командир докладывает.
- Маленького вижу. На борту порядок. Прошу условия подхода.

        Мягкое приземление на «горбатой» полосе означают окончание перелета. Инспектор отходит в сторону, чтобы командир экипажа выполнил свои обязанности. Мы докладываем, что замечаний по работе техники нет. Командир не спешит отпускать экипаж.
- Товарищ полковник! Разрешите получить замечания.

        Инспектор возвращается, и некоторое время смотрит на каждого в отдельности.
- Замечание одно. Если еще раз я увижу такое безобразие, как сегодня, то летать не будете. А безобразие такое: парашюты не пристегнуты кислородные маски тоже, рабочие места покидаются без разрешения.
- Товарищ полковник! Так невозможно же столько часов  в «сбруе» работать.
- Невозможно говорите. Почему ваши штурманы весь полет в ремнях и в маске, а работы у них никак не меньше, тем не менее, они справляется. Никаких отговорок. Я вас предупредил, дело за вами, все.
 Инспектор с командиром ушли вперед, а экипаж остался. Все молчали и внимательно смотрели на меня, как на больного.

- Ну, вы ребята даете. У вас же у всех есть шторки на рабочих местах, ну чтобы свет не мешал другим.
- Штурман! Ты нам зубы не заговаривай, причем здесь шторы?
- А притом. Закрылся шторкой - снял маску. Надел маску - открыл шторку. Что? Слабо было самим догадаться? Полковник то из самой Москвы.
- Ну, ты паразит. Заранее не мог предупредить?
- Я думал, что вы умные. Ошибся наверно.

        В штабе узнаем, что летчик с МИГа нарушил инструкцию и завтра предстанет перед судом. Я удивлен.
- У вас что? Избыток летчиков? Его столько учили, а теперь тюрьма?
Ничего страшного. На мастерстве это не скажется.
- Как это?
- А летать он будет… в тюрьме.
Интересная страна. Не похожа на нашу.

        Нашему экипажу больше замечаний не было. Инспектор оказался не злопамятным. Совместные поездки на пляж, родео, экскурсии прошли в интересных беседах. Запомнился разговор  по поводу катастрофы экипажа Красносельских.
-Официальную версию вы все, конечно, знаете. Я могу только высказать свою личную точку зрения. По данным МСРП ( черного ящика), штурвал во время падения был взят «на себя» до самой воды. Так самолет  вывести никогда никому еще не удавалось.
 Ошибка летчиков и большой вес обрекли их на гибель. Нас ведь еще в училище учили – падаешь, «отдай» штурвал, набери скорость, выводи, все.
- Что же тогда? Получается, награду обещали неправильно?
- Это самый сложный вопрос. Долг свой они выполнили до конца. И никакие награды не возместят утрату. Может быть поэтому решения до сих пор нет. Кстати, каждый кусочек металла был исследован в лаборатории. Следов лазера  или взрыва ракеты не обнаружено. Мы не смогли найти ни единого аргумента внешнего воздействия. Отказа матчасти тоже не было. Вот так- то.
- Товарищ полковник, а можно узнать, парашюты были на телах погибших, или нет?
- Догадайтесь сами. Я же не зря наверно  сделал замечание… .

       Полковник не сказал многого. Он не мог обсуждать решение командования. Но видно, что факты нарушения инструкции все- таки были. Может быть поэтому мы и не дождались указа о награждении товарищей. Одно мы знали четко.  От того, как подается событие начальниками, зависит вывод.
 Одного за спасение самолета и экипажа увольняют из армии, а другого, погубившего свой экипаж и себя обещают наградить. Причина может быть только одна. Начальники, прежде всего, оправдывают себя. Скрытие истинных причин происшествий, следствие субъективности, от этого избавиться невозможно. Создается впечатление, что погибшие либо герои, либо виновные. Смутные догадки еще не перешли в убеждения, поэтому иногда возникали споры в экипаже. На вечный вопрос « кто виноват?», у каждого был свой ответ.
 Спорили всегда с некоторой осторожностью, чтобы не попасть под нарушение уставов или, еще хуже, под политическую неблагонадежность. В таких случаях многие просто отшучивались, или говорили, что настоящий летчик – это наш майор Кичигин. На вопрос, почему, следовал ответ: - здоров как бык, не знает ничего лишнего и предан Родине. После такого примера спор мгновенно прекращался.
 Другим сдерживающим разговоры фактором было присутствие в каждом экипаже нештатных осведомителей. Мы примерно догадывались о их наличии, но относились к ним как к опасным явлениям погоды, - встревать нежелательно, но можно обойти. Вычислить информаторов было легко.
 Молодые «да ранние», которых неожиданно вводили в состав экипажей. Прапорщики, переходящие из экипажа в экипаж очень желающие заработать на заграничных командировках были «золотым фондом» особого отдела.

         Однажды после одной из командировок и меня пригласили «в гости» к особистам. Вежливый капитан начал с расспросов о семье, работе, настроении. Потом перешел к «делу».
- Вот Вы уже побывали за границей. Наверное всякого навидались и наслушались. А теперь прошу ответить на один вопрос. Кто из экипажей высказывался критически о командовании, партии или правительстве? Можете подумать я не тороплю.
- Отвечаю сразу. Никто.
- Нет. Вы подумайте еще. Дело в том, что я попрошу подписать бумагу под таким ответом. И если когда- то выяснится, что, скажем так, Вы были несколько неискренни, то вы понесете ответственность по всей строгости закона.
 Понятно. Вот значит как вы ставите свои вопросы. Интересно. Методика колебания решимости хорошая. Но формулировку измените. Я не могу подписываться под чужими словами. Давайте запишем так. Я никогда и нигде не высказывался критически о нашем правительстве и партии. Давайте бумагу.
Внимательно прочитав свои ответы, расписался.
- Вот и хорошо. Я почему то так и думал. Счастливо служить Родине. Я думаю, что Вы понимаете о сохранении беседы в тайне. За это тоже надо расписаться. Спасибо.

         Обдумав беседу, понял на чем и как «ловят» нашего брата. Тонкость было в том, что  расписываться просили за чужие слова. А это всегда опасно.

«РАЗВЕДКА ДОЛОЖИЛА ТОЧНО»

       Во время отдыха выяснилось, что на весь экипаж всего один комплект ласт. Пляж Гуанабо был далеко за столицей Кубы. Водитель Хозе нам порекомендовал именно его из- за наличия там рапанов и кораллового изобилия.
 Когда первая группа  отправилась к рифам, я остался на берегу, чтобы охранять вещи. Я просто не хотел плыть без ласт, поэтому маялся на песке, сооружая солнечные часы.

        Минут через сорок группа возвратилась с кораллами и мелкими раковинами. Маска с трубкой у меня были свои. Ласты я забыл во время последней командировки в Африке. Облачившись в «комплект № 1», спокойно поплыл в сторону открытой воды. Глубина метра полтора, потом три- четыре, не беспокоила. Видимость прекрасная, песчаное дно уходило в глубину. С удивлением обнаружил, что не могу достичь дна.
 Определить истинную глубину  было невозможно. Так, ни разу не посмотрев назад, я дошел до первых поселений кораллов. Потом опять недосягаемая глубина. Второй ряд был гораздо богаче. Проходов не было, а плыть над самыми остриями  я не отважился. Морское дно здесь было приподнято и миллионы разноцветных рыбок кружились вокруг меня, заполняя собой все пространство. Широкий коричневый ремень оказался живой. Увидев почти собачью морду, догадался – мурена. Развесистый «куст» коралла легко отломился. Можно было плыть назад. Я не знал сколько времени прошло и как далеко берег. Синяя поверхность воды была бескрайней. Берега не видно. Вот тебе и расчет дальности горизонта. Если бы привстать на воде, но я этого еще не умею делать, как и ходить по ней. Ориентируясь по солнцу, выполнил разворот и начал обратное движение. Пологие волны стали темнее. Грозовые тучи закрыли светило. Стало как – то неуютно. В пяти метрах от себя слева заметил две тени.

        Длинные тела рыбин шли   почти не двигая плавниками. Маленький перочинный нож «титан» был скорее моральным оружием, чем боевым
  Одна из рыбин заинтересовалась блеском и подошла вплотную. Огромные глаза были равнодушно- спокойны. Длинные челюсти заканчивались зубами, входящими в промежутки друг друга.

        Память без всякого напряжения подсказала- барракуды. Обломок коралла был более надежной защитой чем нож и я спрятал свой «титаник».
Через некоторое время хищницы забеспокоились. Подъем дна подсказывал о приближении берега. Чтобы не терять их из виду пришлось плыть на боку. Во время одного из приближений челюстей я выронил кораллы из рук и… мгновенно потерял их из виду. Вся левая рука была в волдырях, соленая вода пощипывала ладони. Полутораметровые морские щуки тоже исчезли. У самого берега сорвал два куста веерообразных неизвестных растений, и выполз на песок.

        Пока каждый высказывал свое мнение о моем безрассудстве, о потерянном времени их ожидания в течении нескольких часов, я отдохнул.
- Что нашел еще? Задал вопрос Хозе.
- Цветное и объемное изображение океана.
- Тебе повезло, что отлив.
- А причем здесь это.
- В это время акулы не подходят к берегу.
- А барракуды?
- Они не опасны, если с тобой нет убитых рыб.
      Спокойный разговор о ситуации заставил замолчать критиков моего поступка.
 Странные волдыри на руке прошли быстро. Обратная дорога  прошла в молчании, все устали. Поднятые веера оказались тоже кораллами и стали украшением аквариума.

       Экипаж моего бывшего командира Колобова во главе группы  запросил срочную посадку на аэродром Гвинеи. Столичный аэропорт был всем нам хорошо знаком, и посадка на нем не казалась сложной. Труднее было с политическим обеспечением. Власти страны намеревались закрыть базу, но отказать в посадке для оказания помощи экипажу не имели права. Доложив об отказе части оборудования, экипаж пошел на посадку. Впоследствии штурман экипажа Кулаков Толя рассказывал мне, что заход был ниже обычного.
- Ты, конечно, подсказал командиру, что идете ниже.
- А как же? Он ответил, что исправляет.
- И ты поверил?
- Да. За метров пятьсот до полосы по тропинке шел негр. Увидев нас, он бросился на землю и закрыл голову руками. Мне даже стало смешно. Дикари.
- Да нет. Это был человек, который понял, что сейчас произойдет. Что дальше?
- Да ничего особенного. Касание земли до полосы, то есть удар. Потом второй удар, уже по бетону и мы катимся в конец полосы с погнутыми винтами.  При осмотре обнаруживаем  поломку и получаем проблему. Наш посол страшно ругается.
 Второй экипаж выполняет нормальную посадку, заправляется и уходит в Анголу. Командира отстраняют от полетов, а мы участвуем в ремонте самолета.

        Этот разговор мы вели уже в гарнизоне, а пока нам  сообщили, что при посадке на аэродром в Конакри потерпел поломку экипаж нашего полка. По классификации происшествий они называются:
Поломка - если самолет можно восстановить, и он выполнит хотя бы один полет.
Авария – если самолет невозможно восстановить.
Катастрофа – если в происшествии погиб человек.

        Мы все озабочены таким событием. Мне кажется, что я огорчен больше всех бедой своего бывшего командира. С нами проводятся дополнительные занятия по условиям полетов в жарком климате.
 Задачи на воздушную разведку у берегов Америки никто не снимает, и мы успешно выполняем два полета. Удивляет меньшее количество перехватов нас самолетами вероятного противника, видимо работают другие средства ПВО. Освоен еще один участок  мирового океана.
 Основной проблемой становятся постоянные грозы. Остров «Свободы» можно запросто переименовать в остров «Гроз».
Россыпь островков чужих территорий осложняет нашу работу. Еще удивляет малое количество военных кораблей. Это уже обратная сторона большого количества баз США по всему миру.

       18 августа мы идем в русский клуб. Сегодня наш праздник – День Авиации. Кино под открытым небом отменяется из-за непогоды. Мы сидим в маленьких беседках под пальмовыми листьями.
-« Уно песо, дос сервезо». Приветливая буфетчица выдает мне две бутылки пива. Раньше я никогда не брал пива по простой причине, не нравилось.
Тем более, что оно здесь газированное, и я с трудом одолеваю одну 300сот граммовую бутылочку. Сегодня праздник и я хочу отметить его «как все». Еще одна причина, более серьезная. Непьющие люди стали вызывать подозрение у командира полка. Как-то на очередном разборе полковник проговорился:
- Мне все известно. Кто меняет носки на раковины. Кто гуляет. Кто пьет.
Потом, немного помолчав, добавил:
- Кто не пьет, тоже. И посмотрел на меня.
- Все, Заки, сгорел. Мой командир шепнул мне - ты под колпаком.

        По большому счету я не был трезвенником. Просто я никогда не пил в дороге, на службе, в гаражах, в командировках. В период работы штурманом корабля, мы иногда «скидывались» перед полетом на предельный радиус полета. Потом, уже в столовой, полстакана водки снимали напряжение семнадцатичасового  труда, и заснуть было легко и быстро. Пробуждение было отвратительным, и я постепенно самоустранился от этой традиции.
        - Гроза приближается. Изрек я, глядя на вторую бутылку. – Кому пиво?
Напиток мгновенно исчез со стола.
- С чего ты взял? Может мимо пройдет.
- Когда мы садились за столы, время между молнией и громом было 9 секунд, сейчас уже 3-4 секунды.
- Ну и что?
- А то. При скорости звука 340 метров в  секунду гроза уже в километре от нас, и это всего за пять минут.
Экипажи стали считать секунды, и когда промежуток достиг одной, стало понятно, максимум энергий над головами. Вспышки и грохот следовали непрерывно. Рядом стояло двухэтажное здание, и наши беседки были в сравнительной безопасности. На втором этаже наши командиры отмечали праздник с местным командованием.

       Внезапно стало светло. Через все черное небо, словно гибкая труба неслась шипящая змея ярко – желтого цвета.
- Щас врежет. Раздался чей то голос в тишине, и все невольно втянули головы в плечи.
Тишина удивляла. Грома так и не последовало.
- Штурман, что это было?
- Не знаю. Может быть тлеющий разряд, а может быть огненный дракон из легенд.
       Через полчаса буйство природы прекратилось, и обещанный фильм состоялся.

        На утреннем совещании командир группы поставил необычную задачу. 23 августа с аэродрома Луанда в Анголе на Кубу будет идти одиночный наш борт. Второй самолет в ремонте. Нам ставится задача встретить его на максимальной дальности, выйти на визуальный контакт ночью, и группой уже из трех самолетов вернуться на аэродром.
 Старшему группы штурманов Ибрагимову, ставится задача подготовки экипажей и контроля в штурманском отношении.
- Крайний определен.
Кто то пошутил, но не весело, а скорее с участием. Сложностей с подготовкой не было. Карты с маршрутами есть, рубеж возврата тоже определен. Оставалось точно выйти в точку встречи и все.
 Но наши полтора процента ошибки полетов вне видимости ориентиров могли сыграть злую шутку. При неустойчивой работе системы межсамолетной навигации и в облаках, можно было запросто «промахнуться». В случае неудачи виноваты бы были только мы. При отказе средств радиосвязи шансы на «прокол» увеличивались. Поездки на пляж отменялись.
 Техники многократно проверяли аппаратуру и доводили ошибки до минимума. Мы же готовились к нескольким вариантам встречи, в зависимости от погоды и исправности систем.

        Рубеж возврата был определен как круг равных вероятностей мест двух самолетов. Радиус круга был меньше дальности связи между самолетами.
 Это вселяло надежду при самом неблагоприятном стечении обстоятельств. Еще одна особенность была в определении времени нашего взлета в зависимости от времени взлета «одиночки». Надо было учесть ветер по всему маршруту перелета из южного полушария в северный. Снимки со спутников обещали только внешнюю картину облаков и не могли дать всю необходимую информацию. Метеоролог обещал выдать прогноз ветра за час до полета, это обычная практика. Еще одна особенность трансатлантического перелета заключалась в том, что встреча должна была состояться на границе дня и ночи. Мы взлетали вечером и шли навстречу новому дню, а наши коллеги взлетали ночью и  постепенно «отставали» от темноты. 

      За час до захода солнца на аэродроме наступила тишина. Двигатели проверены и самолеты дозаправлены топливом «под пробки». Ни ветра, ни гроз. Я уже знаю о времени взлета борта в Анголе и  сижу с линейкой над бортжурналом. Штурманы двух экипажей молча считают время полета по этапам, мы сверяем данные и спешим к самолетам. Старший группы зам командира полка Александров спокоен. Я раскладываю карты на столике и убираю все лишнее в портфель. На взлете можно растерять все карандаши, резинки, а потом собирать по всей кабине имущество. Через несколько минут ведомый докладывает о порядке на борту, и ночное небо поглощает нашу пару. На столике лежат таблицы высот в метрах и футах, мы занимаем промежутки между высотами иностранных самолетов. Обычная работа в течении ближайших шести часов. Разведкой кораблей не увлекаемся, все силы на точность самолетовождения.
 Мы постоянно корректируем места, устраняя взаимные ошибки, осредняя данные. Это тоже обычная практика. Лишних разговоров нет, несмотря на отсутствие инспектора.

        Все понимают, что «на карте» авторитет полка. Локатор включается периодично в целях экономии ресурса. Одно радует, на нашей высоте облаков нет.
Звезды разбежались по всему небу, и отсутствие Луны делает их свет яркими точками. С земли такого количества звезд не видно. Миллионы светил сливаются в туманности. Планеты как бродяги шляются по небу. Мы по ним не работаем, хотя они значительно ярче. Млечный путь вообще как разлитое молоко. Где- то на Украине его считают «Чумацким шляхом», рассыпающими соль при перевозке. Мысль, что изобилие звезд может помешать подтверждается. При подходе к рубежу встречи, устанавливаем радиосвязь с гостем и начинаем сравнивать данные в координатной сетке. Нисколько не удивляет факт отсутствия их в предполагаемой точке. Они имеют право на ошибку, мы нет. Срабатывает система «Свод – Встреча», расстояние между нами стремительно уменьшается. Командир просит дать ракету для обозначения, но никто не видит  даже ее.
 
      Когда мы готовились, то выбрали несколько вариантов в зависимости от работы приборов. Система межсамолетной навигации сработала, и это убрало половину проблем.
По секундомеру нам удалось определить суммарную скорость сближения и она было меньше 1500 км.в час. Значит мы идем не навстречу друг другу, а параллельными маршрутами . Стрелка «отбила» влево, значит и нам строить маневр в его сторону.
- Командир, попроси дать залп по всему борту из всех ракет. Я прошу об этой услуге, понимая, что в дальнейшем ракеты  не понадобятся. Далеко слева вижу россыпь огней среди звезд ночного неба. Наконец- то. От всех членов экипажа поступают доклады, но командир не отвечает. Самолет в развороте и он выводит нашу группу  на цель. Шкала расстояния до встречного борта замирает на некоторое время. Медленное уменьшение километров между нами успокаивает.
- Радист. Передать на землю о встрече. Штурман, какое расстояние будем докладывать? Это уже вопрос ко мне.
- Расчетное. Двухминутный интервал устроит всех.
- А не многовато?
- Меньше не положено, но можно  подсластить сообщение, что в заданной точке встречу произвел, двухминутный интервал занял.

         Командир соглашается, и радист начинает свою работу дятла. Через пять минут радист оповещает, что получено срочное сообщение из Москвы.
- Читай. Что там еще?
- Всем членам экипажей объявлена благодарность от Главкома  Военно – Морских Сил  СССР, Адмирала Флота Горшкова.
- Вот это да. Оказывается, мы были под таким колпаком, что даже не верится.  Так, не расслабляться до самой посадки.

        После разворота ночь начинает нас обгонять, на этих широтах времена суток смещаются быстрее нашего полета. Мы сравниваем остатки топлива на всех бортах.
 Их совпадение показатель уже нашей штурманской точности.  Встреченный самолет идет впереди всех, у него преимущество. Инспектора на борту нет, мы легко подменяем друг друга и не занимаемся «показухой».
  После посадки нам всем зачитывают телеграмму из Москвы. Но радости особой мы не испытываем, просто все устали. Желание одно, выспаться. Впереди еще один перелет, домой.

        По результатам этого полета корреспондент газеты « На страже Заполярья» потом напишет большую статью под моей фамилией с общим заголовком «Разведка доложила точно», но это случится уже после прилета домой.

        Ресторан под открытым небом с тропическим названием Тропикана нам всем знаком. Двухчасовое посещение его стало традицией. Столики на четыре человека между пальмами, яркое освещение эстрады и концерт. Ведущий говорит очень быстро, зрители хохочут и пьют пиво. Потом все танцуют под темпераментную музыку. Мы сидим молча и просто слушаем. Бутылка «Гавана Клуб» и тоненькие ломтики колбасы все угощение. Через некоторое время возникает ощущение единения со всем залом. Безудержное веселье увлекает. Два часа пролетают незаметно. У выхода видим очередь новых гостей, а нас автобус везет «по домам». Культурная программа закончена.

        Утром меня подзывают к себе командир группы.
- Слушай меня внимательно. Москва просит рассчитать возможность выполнения облета и фотографирования авианосцев у берегов Америки, при полете домой.
- Они что, сдурели? Нам же топлива не хватит на перелет.
- Топлива, может быть, и хватит, но ты представь сам, как с таким весом маневрировать на малой высоте. Плиева помнишь?
- Еще бы. ТУ-16 зацепил крылом воду на развороте.
- Короче. Считай, как хочешь, только очень нежелательно, чтобы мы участвовали в этой авантюре.
- Да, ситуация как у Экзюпери. Помните «Ночной полет».
-Напомни.
- Когда начали ночные полеты «почтовиков», первый потерпел катастрофу. Остальных же выпустили в полет, чтобы в случае удачи такие полеты не смогли запретить. Так и у нас, если все пройдет  удачно, остальных тоже заставят заниматься этим безумием.

         Намерения руководства было понятным. Полеты на зарубежные аэродромы шли уже давно. Просто перелет был уже недостаточно  ярок в плане доклада.
 Кому то захотелось повысить эффективность разведки. Одного не учли умники, мы никогда не летали на малых высотах с максимальным весом.
 Облетывать цели на высоте двести метров  с полным запасом топлива теоретически можно только на взлетном режиме. Но мы не самоубийцы.

        Через два часа мои расчеты о нехватке топлива, в случае облета целей в первой половине перелета,  ушли в штаб авиации. К вечеру пришло сообщение, пересчитать еще раз и доложить свои возможности по выполнению задания.
- Кстати, из телефонного разговора я понял, что их интересует кто ты такой. Я доложил, что начальник службы полка. Видимо должность штурмана для них не авторитет.
Командир группы был озабочен  развитием событий. Он прекрасно понимал кухню принятия решений. Приказать нам выполнение задания никто не мог. Поэтому ответственность просто перекладывали на нас.
- Командир. А что  полковые специалисты  молчат? Если мне не верят, пусть у старшего штурмана перепроверят расчеты.
- Прилетим, разберемся. В общем, я отправляю вторично прежние данные. Лады?

        Далее подготовка шла по плану, новых вводных не было. Рассвет 27 августа завершился взлетом трех самолетов.
Высоты с шестисот метров до трех тысяч прошли в облаках. Ясно было, что к вечеру  опять разразится гроза, но уже без нас.
Тринадцать часов вибрации, болтанки и разведки кораблей по маршруту заставят забыть все предыдущие заботы. За  четыре часа до посадки северная  ночь встретит нас у берегов Норвегии.

        Через два дня мы покинем Кольский полуостров. В штабе полка знают о благодарности, нас поздравляют.
- Молодец, что не подвел. Старший штурман немногословен.
- Кстати, а что с облетом целей сразу после взлета? От нас подозрительно легко отстали.
- Так я об этом и говорю. Мы тут всем кабинетом буквою «зю» стояли, считали ваш маршрут. Твои расчеты совпали с нашими, вот и говорю молодец. Готовься к отпуску, отдыхай, осень будет трудной. И еще  вот что? В штабе работает корреспондент, он хочет о вашем полете написать статью.
Ты расскажи ему все что можно. Можешь чуть приукрасить, но в меру, чтобы над нами не смеялись.
- О чем речь? Статья будет отличной.
     Через неделю «Разведка доложила точно» изучалась как образец штурманской работы, а гонорар был истрачен в полном соответствии с традицией. Я пытался найти хоть один экземпляр газеты «на память», но все было разобрано «до нас». В телефонном разговоре с Главным штурманом авиации Северного Флота Дудиным нас отметили как лучших специалистов полка. Приятно, ничего не скажешь. Даже жена не ворчала, когда я сообщил, что получил с севера перевод, но до дома не донес.
    
         В воскресенье мою машину после очередной поездки. Два человека   из далекой республики очень вежливы.
- Хорошая машина. Красивая.
- Главное сильная. В гору Жигули обгоняет.
- Продай. Я девять тысяч дам.
- Да вы что? Она пятнадцать стоит.
- Э, нет. Одиннадцать.
- Да я наверно неправильно сказал. Шестнадцать.
 Люди молча отошли. Больше не подходили. Просто мне не хочется им отказывать. Сами откажутся.       

«ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ»

      Осень грозила похолоданием. Из встроенного шкафчика  в прихожей достал шевретовую куртку, с удивлением обнаружив под нею еще  одну, почти новую.
- Ирина. А чья у нас куртка?
- А кто ее знает, может Ванина, они с Томой частенько приходили. Меня в «Кинга» даже научили играть. Знаешь, даже если он был у меня на руках все равно мне доставался. Ты не можешь объяснить почему?
- Ты мне зубы не заговаривай. Вечером выясним.

       Вечер прошел в кампании друзей. Мы обсудили все вопросы. Удивились совпадению цвета машин с сигналами светофора. У Гвоздева был зеленый москвич, у Ивана желтый, а у нас красный.
Я даже предложил Шамаеву поменяться капотами и дверями, он только посмеялся идее, но не согласился. Уже в дверях я напомнил ему.
-Куртку-то забери. Когда успел получить, новая почти.
Друг некоторое время смотрел на дорогую вещь и молчал.
- У англичан говорят в шкафах скелеты, а у нас, значит, куртки.
- Не понял. Ты хочешь сказать, что это не твое.
- Ты удивительно догадлив. Мне чужого не надо. Да ты не огорчайся, теперь у тебя две кожаные летные куртки. Не у каждого начальника они есть.
- Спасибо. До свиданья.
Жена даже не пыталась оправдываться.
- Разбирайся сам с куртками, я не летаю. Я даже карманы твои никогда не проверяю. Вот. Помнишь как «десятку» постирала… .
- Насчет кармана ты молодец, сейчас все узнаем.
В кармане новой куртки лежал пропуск на имя Боголепова. Это был зам штурмана эскадрильи, выпускник более раннего курса ЧВВАКУШа.

       На второй день я встретил его, торопящегося на службу.
- Роман, подожди. Есть вопрос.
- Давай, только быстро. Может быть успею на завтрак.
- Ты куртку шевретовую не терял?
- Ты что, издеваешься? Я уже весь полк достал. Семью обвинил, что куртку за время моей командировки потеряли. Жена утверждает, что из дома я вышел в куртке, а командир и весь экипаж клянутся, что я был только в комбинезоне, на Кубе то 30 градусов.
- Ну давай вспоминать, как она оказалась у меня дома.
- Все просто. Я, видимо, действительно вышел из дома в куртке. Возвращаться не стал, примета плохая. А тут ты попался на глаза и я тебя попросил отнести ее к себе домой. Потом вы сменили нас на Кубе и тебя не было в полку когда я ее «любимую» искал. Спасибо. Ты самый  честный штурман, теперь буду рекомендовать всем оставлять тебе на хранение чего-нибудь… кроме  жен. Пошли за ней, что ли, а то действительно уже прохладно.

      Вечером я нашел друга в гараже
- Иван, знаешь, хозяин куртки нашелся.
- Ну и где он? Наверное, в санчасти уже… с переломами.
- Да ну тебя. Это Роман Боголепов. Ты помолчи немного, я все расскажу. А потом обсудим дальнейший план моего отпуска, ты- то свой, как замполит, летом отгулял.
- Обсуждать особо нечего, я могу составить тебе кампанию только по выходным. Съездим за клюквой. А потом ты попытайся  путевку «выбить», отдыхать тоже надо уметь.

     Наличие автомобиля  изменило способ отдыха. Мы перестали бояться дождей, став таким образом, всепогодными туристами. Даже бабушка Ирины отваживалась на поездки, но садилась всегда только рядом с водителем по причине большего простора.

       Семья радовалась подаркам. Жене платье, дочери галстук и книга «Алиса в стране чудес», младшей «обезьянья еда» - бананы и кокосовый орех.

«Гавана клуб» друзьям.
- Себе, что ни будь, взял?
- Конечно, ласты «Дельфин». А с книгой просто повезло, я ее уже в Оленье купил.
- А говорил книга с Кубы.
- Книгу на Кубе купил наш правый летчик Каширин. Когда прилетели на Кольский, то он посчитал, что зря потратился. Вижу сидит, считает чеки, расстроен чем – то. Я и спрашиваю- в чем мол дело?
- Да вот, обнаружил, что лишнего приобрел.
- Я и говорю ему, могу помочь, продай книгу. Он тут же согласился, мы рассчитались чеками, а потом я для очистки своей совести рассказал об ее истинной ценности. Что это лучшая книга Английской литературы.
 - Он не сильно расстроился?
- Мне кажется, он мне не поверил. Мне, вообще, почему то не всегда верят.
- Не всегда, это мягко сказано. С тобою жить надо по Карлу Марксу.
- Как это?
- А так. «Подвергай все сомнению» - это его слова, я читала «Капитал» тоже.

        Отпуск начинался хорошо. «Бабье лето» было в разгаре, на болотах поспела клюква.
На двух машинах было решено ехать за Череповец в ближайшую субботу.  10 сентября два «Москвича», желтый и красный, выехали из гарнизона.

       Мелкий дождь не повлиял на решение, мы впервые ехали за ягодами, которые покупали каждый год на базаре. Сто километров по бетону, потом десяток по проселочному направлению. Огромное зеленое поле с желтыми кочками и было болотом. Четыре часа осторожной ходьбы по зыбкой поверхности завершились наполнением полных ведер клюквы.
Дождь усиливался, и мы постарались быстрее покинуть бездорожье. Автомобиль друга пару раз съезжал в кювет, его вытаскивали и ехали дальше.
 Мне везло больше, наверное, в честь дня рождения, и вот, наконец, шоссе. Женщины и «два товарища» набились в машину друга и грелись водкой и вином. Мы с Иваном грелись чаем из термоса, впереди дорога и ГАИ.

         Машины мчались по бетону. Лужи били водой по днищу, смывая глину. Женщины пели песни, «дворники» работали без остановок. В гарнизон машины въехали  чистые.
Дома был готов праздничный ужин, это постаралась бабушка Ирины.
За столом выяснилось, что у Ирининого дяди в г. Горьком  на днях семидесятилетие.
- Часов за тринадцать доедем.
Мое предложение одобрили всей семьей. Через три дня бабушку усадили на переднее сиденье обкатанного «Москвича». Маршрут выбрали через Кострому и Владимир. Дождь не мешал, за годы жизни в Вологде мы привыкли к этому явлению погоды.
 С дороги я «слетел» только раз, да и то по «просьбе трудящихся». Бабушка попросила остановиться у елочек вдоль трассы. При торможении на обочине колеса заблокировались, через секунду мы стояли у хвойных деревьев. Испугаться никто не успел, меня ругали не сильно. Дальше ехали осторожнее и ночью прибыли в Горький(Нижний Новгород).

        Оказалось, что день рождения не 17, а27 сентября. Мы ждать не могли, злоупотребляя гостеприимством. К тому же 20 –го день рождения друга.
 Через три дня мы покинули гостеприимный город. Поразил «гаишник», который меня просто предупредил, что у них по тротуарам не ездят. У города «невест» Иваново попали в снежный заряд. Возникла необходимость принятия решения о дальнейшем движении. Встречные грузовики шли без снега, значит, дальше дорога была лучше. Действительно, через километров 50, снегопад закончился. 20 сентября отметили,  все что намечали, и через день уехали в санаторий «Мардакяны» в столице Азербайджана Баку.
Старшая дочь осталась с бабушкой, школа – это святое. Младшую взяли с собой, поэтому нам представили отдельный домик. Соседями были семья моряка с дитем. Как то мужчина попросил, какую ни будь книжку сказок, чтобы почитать дочери на ночь. Я дал ему «Сказы Нижегородского края», которую купил на Кубе. На второй день молодой отец подошел ко мне.
- Можно поговорить? Он был очень озабочен.
- Конечно, мы же на отдыхе, что еще делать?
В руках у него была книга.
- Откуда у Вас эти данные? В смысле места кораблей в Атлантике.
На последних чистых листках книги были широты и долготы мест кораблей по всему маршруту нашего августовского перелета. Перед самым вылетом эта книга оказалась под рукой, куда я переписал текст телеграммы командования.
- Тогда встречный вопрос. Почему Вас это заинтересовало?
- Отвечаю. Я капитан – лейтенант, начальник одной из БЧ, на одном из этих кораблей. На  данную дату я был на своем месте, на дежурстве.
- Удостоверение с собой? Покажи. Так, теперь понимаю, что вы обеспечивали наши полеты. Есть повод отметить содружество родов войск, я штурман самолета, прошедшего над вами.

        Знакомство состоялось и продолжалось несколько лет, но в дружбу так и не перешло. Причина была в большой разнице в отношениях к работе, семье, слову, наконец.
Мы просто подстраховывали друг друга в надзоре за ребенком, ходили вместе на танцы, играли в нарды. Большую доску этой игры я купил в начале отпуска, при перелете домой вез ее как отдельную ручную кладь.

        К середине октября мы вернулись в гарнизон. Дома стояли на месте, лес тоже. Радостный день пятнадцатого числа означал получку, или как говорили финансисты, денежное довольствие.  Деньги выдаются для траты. Лучшее место для этого  Москва. Мой однокашник Геннадий Чернышев даже мебель возил из стоолицы на крыше своего "Жигуля".Вечером неожиданно в гости попросился Валера Гвоздев.
- Я слышал, вы в Москву собираетесь. Погода то ужасная.
- Ничего страшного, резина новая. Да и гаишников на дороге не будет.
- Так я об этом и говорю. Меня на курсы в Астафьево послали. Самолета долго ждать. Занятия с понедельника. Возьмите меня с собой. Можем даже рулить по очереди.
- Валера. Ты слышал поговорку латыша? "Трубку. лошадь и жену не дам никому". Отъезд в полночь.

     До Вологды доехали спокойно. Кошмар начался позже. Все мои просьбы "не курить" пассажир мягко игнорировал. Открытые окна не приносили облегчения. Едкий дым никак не хотел покидать теплую кабину. Уже не только легкие пропитались ядом. Ирину стали донимать приступы тошноты.
- Валера. Дай мне пару сигарет покурить. Может легче будет.
- Держи пачку. Только начал. Я не жадный.
Скорсть девяносто. Окно открыто. "Стюардесса" летит в пропасть кювета.
- Ты что гад делаешь? Последняя. У меня больше нет.
- А мы уже в Ярославле. Сейчас подъеду к вокзалу. Там купишь себе блок и... поедешь поездом. Согласен?
- Давай рули дальше. Садист. До первой электричкина на Астафьево.
Всю остальную дорогу бывший друг молчал. У железнодорожной станции вышел, хлопнув дверью. Ушел "по английски". Больше его я не возил никогда.

       Умытая Москва радостно встретила нас открытыми магазинами. Неожиданно быстро деньги кончились и мы спокойно повернули обратно. Еще три поста ГАИ взяли с нас по три рубля, компенсируя потерянную ночь. В темноте прибыли в родной гарнизон с продуктами и подарками к празднику.


 Частые дожди  переходили в снегопад и обратно, пока не установилась постоянная морозная погода к 7 ноября. Шестидесятилетие Советской власти прошло спокойно. Девятого ноября меня остановил командир полка Меленный.
-Ибрагимов. Почему форму нарушаем?
- Не могу знать, товарищ полковник.
- Так. Значит, не знаете действительно. Ну, это поправимо, идите.

         В штабе очень удивились моему вопросу.
- Мужики. А что, за время моего отпуска форму, что ли, поменяли?
- Да нет. А что?
- Да вот, командир меня пытался наказать за нарушение формы одежды, но простил.
- Он то простил, а вот мы не простим… с завтрашнего дня.

        На построении следующего дня мне вручили погоны майора, поздравили с традиционным вопросом, где и когда? Хорошо, что зарплату получили , хватило чтобы «достойно» отметить звание. Правда легче не стало.
 Штабные документы отнимали столько времени, что домой возвращался значительно позже обычного.
 Осень всегда была самым трудным временем во всех штабах. Болезнь младшей дочери обострилась астмой, ребенок задыхался. Областной врач порекомендовал сменить климат и избегать простудных заболеваний. После снятия очередного приступа, она выдала справку, что желательно сменить место жительства. Врач части долго рассматривал этот документ и заявил, что силы он не имеет. Наш гарнизон не входил в перечень неблагополучных с точки зрения климата.
- Знаешь, что? Ты на всякий случай подтверди эту бумажку комиссией в областном госпитале. Кстати, председателем там твой крестник по сывороточной, ну тот что делал операцию на твоем глазу, а потом ввел тебе противостолбнячную дозу

        Надо было принимать решение. В начале совместной жизни мы решили, что работа на первом месте. А теперь? Стоит ли затевать работу по переводу в другой гарнизон? Меня здесь уже знают.  На новом месте придется начинать с «нуля». Мало того, что самолеты будут другие. Другими будут командиры и начальники. Смогу ли  там освоить новую технику. Наверное, смогу. Но пойдет ли это на пользу служебной лестнице. Наверняка нет. И при чем здесь карьера, когда больны дети.
Надо попытаться сделать невозможное… хотя бы для очистки совести. Да и здоровье жены не станет лучше с годами. Все. Решение принято.
Сразу стало легче. Как там говорили латиняне,-« Я сделал все, что мог, кто может пусть сделает лучше».

         Подполковник Михайловский обрадовался, увидев меня здоровым. Мы долго разговаривали с ним. Беседа закончилась подтверждением диагноза старшей дочери, болезнь почек, а младшей хронический бронхит с осложнениями.
- По этому документу перевод не обязателен, но чем черт не шутит.  Старайся.

        В первую командировку на север, я напросился на прием к начальнику отдела кадров Авиации, полковнику Бондаренко. Когда- то я опасался, что родной брат «ротного» меня не поймет. Но видимо зря.
- Ну что, майор? Стихи все еще пишем? Как с резьбой по дереву, не бросил? О службе не спрашиваю, обязан знать сам, рад за тебя, с чем пожаловал?
Я молча положил медицинское заключение на стол.
- Так, так. Огорчен, прими мои сопереживания. Вопрос сложен, но не безнадежен.
Если к первому декабря у меня на столе будут лежать рапорт о переводе, подписанный командиром полка и эти справки я постараюсь включить в план переводов на следующий год в один из южных гарнизонов.

       Дома известие это никого не обрадовало. Мы знали, что надежды на подпись командира практически нет. Бабушка ворчала, что она с мужем чекистом переезжала с места на место семнадцать раз, а современная армия совсем не та, что раньше. Дочка же сразу задала вопрос:
- Папа, а почему доктор умер?
- Ирина, какой еще доктор умер? Что она говорит?
- А это у нее теперь пунктик такой. Она никак не может понять, что доктор может умереть. Умер твой хирург Борис Андреевич от остановки сердца.
- Не может быть. Когда это случилось, и как?
- Это целая трагедия. Как поет Высоцкий, «никто поделать ничего не смог». Умер дома, «запустить» сердце не смогли ничем. Весь гарнизон провожал его в последний путь, до самого КПП. Похоронили его в Горьком, на родине.

        Дочка Аня знала доктора лично. После падения с качели, он сложил разорванные края подбородка так удачно, что даже шрама не было видно.
- Так что, нет теперь твоего личного доктора, не болей.

       Командир полка был категоричен.
- Вы что, Ибрагимов с ума сошли? Как майора получили, так сразу обнаружилось, что дети больны. Служить надо, а не ловчить.
Рапорт полетел в корзину.

       Огорченный «до невозможности», я вернулся в кабинет. Там готовился «заговор». Штатный руководитель полетов уговаривал штурманов,  вступится за него на предстоящем собрании.
- Не могу я быть секретарем партбюро. Помогите ребята, за мной не заржавеет.
Штурман полка, майор Тютюнник,  пошутил:
- У нас Ибрагимов специалист по отводам кандидатур, проси его.
- Заки, дорогой, век не забуду, выручай.
- Да это не проблема. Всего делов- то, объявить Вас ренегатом и все.
- Нет ребята. Так не пойдет. Тоньше надо работать. Надо как то с безопасностью полетов связать, подумайте.

       Занятый своими мыслями я не стал вдаваться в детали. Надо, так надо. Почему не помочь?

        Собрание шло обычным чередом до выборов секретаря бюро. Партком предложил кандидатуру подполковника Остапенко.
- Вопросы есть? Председатель смотрел  на уставших членов партии. С некоторых пор собрания стали проводить после окончания рабочего времени.
- У меня вопрос к кандидату.
- Пожалуйста, Ибрагимов.
- Скажите товарищ О. сколько самолетов вы можете одновременно держать на кругу.
- А при чем здесь вопросы управления полетами?
- Все очень просто. Давно определены возможности человека по управлению. И количество их строго регламентировано в интересах безопасности полетов. Вы что? Хотите, чтобы он еще управлял и партийной организацией?
Мы не можем допустить даже намек на риск в этих вопросах.  В организации 50 коммунистов. Давайте найдем достойную замену.
- А что искать? Поднялся сосед обсуждаемого кандидата. – Мы, кажется, убедились, что такой человек есть в наших рядах, это… Ибрагимов.

       Собрание единогласно избрало меня секретарем партбюро. Когда я понял, чем закончилась моя инициатива, было поздно. Подполковник долго извинялся, что сам не ожидал такого финала, но было подозрение, что сосед его  не случайно предлагал мою кандидатуру. Да, в шахматы я играл плохо.  Да и благодарность «заржавела».

        Секретарь парткома дал один только совет.
- Ты к командиру не ходи за взносами, пусть он к тебе приходит платить партийные проценты. Перед партией мы все равны.
Кое- кто правда мою инициативу понял по своему.
- Ну, ты карьерист. Забрал  в свои руки и помехи электронной борьбы и партийную власть в штабе, молодец. И как ты лихо убрал Остапенко. Опасный ты человек. Только не перепутай божий дар с яичницей. И еще, не повтори ошибки капитана У. из второго Североморска.
-А в чем дело?
- Теперь у тебя в руках печать «уплачено КПСС», так?
- Конечно, мне же принимать ваши взносы.
- Дело было так. Этот капитан поспорил с другом, что жена того изменяет ему.
 Друг потребовал доказательств … и секретарь бюро поставил печать женщине на задницу «уплачено КПСС». Обиженный муж пожаловался в Политотдел. Там дело раздули до максимально возможного.  Секретаря исключили из партии, а потом и вовсе уволили из Армии. Над ними весь Север хохотал, так то.

         Я никому не объяснял истинной причины отвода. Личный прокол обычно не обсуждается. Новая партийная должность даже помогла. Когда принес следующий рапорт на перевод к командиру полка, то получил уже более вежливую отписку. Командир полка не стал обзывать секретаря партбюро.  Оставалась неделя до первого декабря, когда я узнал, что командир ушел в отпуск.

        Исполняющий обязанности подписал мой рапорт без долгих рассуждений.
 Один из  офицеров штаба Авиации, подполковник Морковкин улетал «на Север», после полетов в нашем полку. Он пообещал  доставить начальнику отдела кадров мои бумаги. Первого декабря в кабинете зазвонил телефон.
- Ибрагимов. Ваши документы на нужном Вам столе. Рад был помочь.

         В декабре полк занимался в основном полетами на подтверждение классности. Во всех руководящих документах была одна особенность. Если не хватало хоть одного параметра, необходимого для получений вознаграждения, то ничего нельзя было сделать. И пусть ты хоть Герой Советского Союза,  норматив должен быть выполнен. Во что бы то не стало. Хоть камни с неба. Нашему экипажу повезло. Уже к девятому декабря все необходимое было выполнено. Мы знали, что частенько в авиации случаются аварии и катастрофы именно по этой причине.  Так и случилось с экипажем ТУ-16 в последний день года.  Старший штурман полка на снижении в облаках не установил на приборах давление аэродрома и одна из сопок стала их могилой. Вновь ошибка экипажа. Ошибка человека, который сам должен был учить других с целью предотвращения нарушений. Никакие другие достоинства не могли спасти человека. Странная все –таки судьба у авиаторов. Говорят, что саперам нельзя ошибаться. Как будто другим можно? Вновь во всей авиации проверка знаний и выполнение рекомендаций командования. Наверно поэтому у Командующих всегда озабоченные лица. Завидовать их высокой должности нельзя. Может быть они и правы, когда бывают излишне строги. А может быть «лишней» строгости и не бывает?

                С окончанием года в летной книжке закончились графы учета налета, и в штабе мне выдали новую.
 После перенесения основных допусков и годовых итогов налета в новый документ «старую» книгу положено было сдать в штаб части на хранение. Я подумал, что дома хранение будет надежнее и … поступил по- своему.
 Все остальные летные книжки, таким же образом, сохранились. Я пишу эти строки, а графы записей полетов у меня перед глазами. Каждый полет могу подтвердить подлинными записями, заверенными печатью начальниками  штабов.

         Согласно инструкции партийным организациям в Армии надо в течении месяца провести два заседания партбюро и одно собрание. В состав бюро вошли семь человек, почти все начальники служб полка. Я их никогда не собираю, но всем регулярно сообщаю, что вчера состоялось партбюро и, что на нем приняты такие- то решения.
 Все соглашаются со мной, даже командир полка. Мы понимаем, что это пустая трата времени. Я давно уже пришел к решению, что партийная работа в армии малоэффективна из за ее финансовой необеспеченности. Поэтому большинство решений выглядят в стиле «улучшении дальнейшей эффективности». Но собрания надо проводить, потому что они под контролем политотдела. Я заранее назначаю выступающих, говоря им, что они должны предлагать. Потом в проекте решения все это суммирую. (Когда- то  подполковник Хватов меня учил проводить комсомольские собрания). Создается видимость активности коммунистов. Все довольны. Отношения с командиром улучшились, он сам приходит ко мне в кабинет платить взносы. О том, что рапорт на мой перевод, подписан его заместителем, он не знает. По основной службе радиоэлектронной борьбы замечаний нет. Наглядную агитацию в штабе стараюсь обновлять. Единственное преимущество новой должности, не надо ходить в наряды. Лучше бы было наоборот.

     При разборе полетов узнаем, что командир полка на взлете обнаружил лючок размером с тетрадный лист. Кусочек алюминия был в конце полосы. Я подсчитал скорость самолета и удивился его феноменальной наблюдательности. Красочный боевой листок на стенде штаба полка утром читали многие.
 Через пять минут после начала рабочего дня в кабинете зазвонил телефон.
- Ибрагимов. Зайдите ко мне.
 На столе у командира полка Меленного лежал боевой листок.
- Твоя работа.
- Не стоит благодарности командир… .
- Я не об этом. В политотдел уже доложил. Или нет?
- Да нет еще. Собрание по безопасности полетов в следующем месяце.
- А теперь послушай меня внимательно. Вот эта бумага доказательство предпосылки к летному происшествию. А у нас их и  так  много. Да еще за то, что скрыли данный факт, наверняка будут неприятности. И что прикажешь теперь делать?
- А ничего, товарищ командир.
 Я подошел к столу, и разорвав бумагу на несколько частей, сложил обрывки в карман.
- Никакого листка не было.
- Допустим… Давай занимайся … основной работой. Вопросов больше нет.
 
        Мы регулярно летаем на постановку помех. Все методички на новый год написаны. Начальник огневой и тактической подготовки Пинчуров с удовольствием помог в написании методических пособий.
 По штурманской службе у меня все допуски к обучению и контролю летного состава. Я понимаю, что по службе нахожусь на пределе своих возможностей, и стараюсь в меру сил. Дома  на меня уже не ворчат, в конце- концов жена привыкла к моей постоянной загруженности, и пытается домашними делами справиться сама. Зимние наезды бабушки продолжаются, она верна своим привычкам.

       Торжественное собрание, посвященное Дню Советской Армии, проходит в доме офицеров. Парадная форма одежды и приподнятое настроение объединяют всех. В этот день обычно вручают медали за безупречную службу. Шестидесятилетие Вооруженных Сил  тоже повод для награждения. Кроме того, мы уже знаем, что  сегодня будут вручены и боевые награды. Процедура затягивается, но не утомляет никого. Офицеры и прапорщики выходят на сцену, получают медали.
- Служу Советскому Союзу,- то и дело летит в зал, смешиваясь с аплодисментами.
Мне уже вручили две медали. Первая «За 15 лет безупречной службы», вторая « 60 лет Вооруженным Силам СССР». Когда в третий раз звучит моя фамилия, я удивляюсь и шучу.
- Правду говорят, два без трех не бывает, иду, иду.
Командир зачитывает Указ о награждении медалью «За боевые заслуги». Друзья поздравляют, но старший штурман чем- то недоволен. Потом он не придет на банкет по поводу наград, мы не знаем причины. Дома я задаю вопрос
- Кто говорил, что я плохо служу? Три награды в один день. Мать срочно давай «стопарь», а то  не дай Бог, будет как в позапрошлом году.

     Два года назад, после торжественного собрания я не стал отмечать праздник традиционным «сто грамм». Жена не стала настаивать, а бабушка ушла в гости к соседям. Звонок возвестил о приходе  командира эскадрильи.
-Здравствуйте. Всех с праздником. Я уже всех обошел, вы последние. Заки, день Советской Армии уже отметил, или нет?
- Конечно, отметил посещением торжественного собрания.
- И все?
- А что еще? Мне кажется остальное не обязательно.
- Молодец. Ты выручил всю эскадрилью, дорогой ты наш. Дело такое. В дежурных силах на аэродроме заболел штурман, ангина, температура 39. Я понимаю, что вылета не будет, но чем черт не шутит.
- А кто штурман?
- Да твой однокашник Ваня Дудник. Так что одевайся и оставшиеся три дня ДС твои. Я уже отчаялся найти трезвого штурмана, спасибо еще раз. Машина ждет внизу.

     Я молча  собирался, стараясь не глядеть на жену.
- Что я тебе говорила? Отметил бы как все люди, дома бы сидел. Ты меня никогда не слушаешь, у тебя одна работа на уме. Все, говорить с тобой не хочу.

     Не прощаясь  уехал на аэродром, где и «отсидел» оставшиеся дни дежурства. Но это было «тогда», а теперь я стал гораздо умнее.

     Многие получили  награды, и тут выяснилась причина плохого настроения штурманского начальства.
- Я посылал представление тебе на орден, За все полеты и этого мало. Но там наверху решили, что летчики получают ордена, а штурманы только медали. Это несправедливо. Но я ничего поделать с этим не могу. Поэтому на банкете меня не будет.
Мы не спорим с ним, где то в глубине души соглашаясь.

Всеобщее неодобрение вызывает награждение начальника Политотдела  боевым орденом «Красной Звезды».  Наверное за разработку «комплекса мероприятий».

       Командование на этот раз само организует банкет в кафе. Мы «скидываемся» и приглашаем гостей. Но праздника не получается. Вначале мы слушаем долгие рассуждения о заботе партии довольного начальника политотдела. Потом перечисление своих подвигов награжденными. Потом успокаиваем пьяных жен, которые видят только им известную несправедливость. Не дожидаясь конца вечера, мы с Ириной уходим домой. Странно, что награды так разобщили полк. Причина одна. Все награды получены не за конкретное действие, а по совокупности работы за определенный период. Вот как раз в этом и возможны разные толкования. Но самая главная беда, распределение орденов и медалей по разнарядке. Я считаю это недопустимым, но моего мнения никто не спросит.

        Тем не менее все медали «обмыты» и приколоты к парадной форме, которая возвращается в шкаф. Впереди новые  полеты на боевую службу, на подтверждение классности, командировки.

        Весной всему полку предстоит перебазирование на Кольский полуостров, в гарнизон Оленегорска. Семьи готовятся к длительному расставанию.

         Перед самым перебазированием старший штурман приглашает меня в кабинет.
- Слушай меня внимательно. Бывший старший штурман нашего полка сейчас служит начальником штаба в г. Очакове Николаевской области.
 Он просит меня порекомендовать, кого либо, на должность начальника РЭБ, у них открылась вакансия. Я знаю, что командир никого не отпустит, но ты попробуй, свяжись с ним. Ты один в плане перевода.

         Вечером я пишу письмо, в котором излагаю согласие служить в Очакове. Свои допуски, налет, классность считаю нужным сообщить бывшему начальнику
 С момента ухода его из полка прошло пять лет, но надеюсь, что он меня помнит. В беседе с начальником строевого отдела узнаю, что обычно в таких случаях запрашивают личное дело офицера и, что только командир может решить, отсылать документ или нет. Совершенно не надеясь на успех, готовлюсь к перелету на Север и к новой командировке на Кубу и в Анголу.
 Вместе с женой едем в Вологду и запасаемся продуктами до лета. На все лето ей с детьми видимо придется уехать на Урал.

        Строительство новых домов идет быстрыми темпами. Уже построено двадцать пятиэтажных зданий, в одном из новых построек нашим друзьям Шамаевым дали квартиру. В гости ходим на «хутор». Появляются какие то неизвестные люди, они ходят по квартирам и попрошайничают. Иногда приносят радиолампы и говорят женам, что муж велел купить деталь для телевизора, давай три рубля. Потом мы все смеемся над доверчивостью женщин. Жуликов никто не ловит и откуда они взялись никто не знает. На танцы в дом офицеров приезжают девушки из областного города Вологды.
Матросы бегают в «самоволки» уже не по селам, а в жилой городок. Гарнизон превращается в «населенный пункт», со всеми его атрибутами. Территория гаражей увеличилась. Время деревянных построек закончилось вместе с пожаром. Формируются новые группы друзей по принципу соседства. Растет число пьянок, драк и разводов. Разведенные женщины остаются в городке, ехать им некуда. Бывшие мужья иногда возвращаются в семью… после получки. Участковый милиционер живет в гарнизоне, но в жизнь военных не вмешивается. Случаи попыток изнасилований, стрельбы из охотничьих ружей, воровства доводятся на построениях как аварийный материал. Женсоветы полков не могут охватить вниманием всех.

          Разделение военных на «чистых» и «не чистых», то есть достойных заграничных командировок и «невыездных», разлагает все коллективы. Мы уже знаем почти всех «стукачей» в экипажах и ничему не удивляемся.

         8 Марта отмечаем в лесу. Жарим шашлыки и запиваем холодным вином. Снегу в лесу по пояс. Катаемся на санках с детьми, фотографируемся «на память», и с наступлением ночи расходимся по домам. Потом неделю лечим горло, тем, кто пил только вино.
Все знают, что в конце марта авиационные полки гарнизона переводятся на Кольский полуостров. Мы планируем базироваться в Оленье, а полк ТУ-16 оттуда переводят на другой оперативный аэродром. Офицеры штаба собирают всю документацию.
Работа идет и днем и ночью. Военно- транспортные самолеты постоянно выполняют рейсы «туда и обратно». Я уже перевез свои вещи, летную и военную форму. Мне выделили стол в одном кабинете «на всех».
Начальник штаба подполковник Ростов, тоже с нами, но ему труднее. Он недавно поступил в институт иностранных языков и учит английский. Нам тоже рекомендуется его изучать, но дело это почти добровольное.

       Кто то из офицеров просит перевезти непонятную фразу, я киваю на Ростова
- Обратитесь к товарищу подполковнику, он в совершенстве овладел английским языком.
- Ты так действительно думаешь?
- Уверен на сто. Он даже смеется «по англицки».
- Как это?
- А вот так, хай, хай, хай.
Все сдержанно смеются, осторожничают.
Начальник штаба отрывает взгляд от документа  и долго смотрит на меня.
-Кстати Ибрагимов. Старший штурман просит отпустить тебя флагманом штурманов в командировку.
 Я не против. Слетай домой… попрощайся с женой и в путь. Печать «уплачено КПСС» отдай заместителю, найди майора Дерябина… ты ему нужен.
Я не понимаю, то ли он обиделся, то ли вспомнил только что. Скорее всего второе. С чувством юмора у него все в порядке. Ближайшим самолетом лечу в прежний гарнизон, и на другой день возвращаюсь, перегоняя еще один ТУ-95ый.

        Перед возвращением, вместе с Дерябиным иду в штаб базы, и  там мне объясняют.
- Не удивляйся. Твой пистолет под номером 2215 лежит на дне. Когда планировали твой переход в экипаж Красносельских, то твой «ПМ» переложили в чемодан нового экипажа.
Когда переход не состоялся, забыли вернуть назад. Сейчас мы запишем, что ты сдал его, а взамен получил пистолет Бычкова, распишись. И удостоверение личности давай, надо и в него внести изменения.
Я расписался в накладной и не удержался от вопроса.
- А кто за все это получил «втык»?
- Я, конечно. Зам начальника штаба  Дерябин. Еще вопросы есть?
- Вопросов нет. «Где мой черный пистолет?»
- У дежурного по части в сейфе, но тебе его не выдадут. Ты летишь в командировку в экипаже Матанцева, а там есть комплект на всех.

      Оставшись наедине со своими мыслями, вспомнил все.  Как сидел на бруствере тира в Челябинском училище. Как жалел, что нет Бога. Как потом все  шло так, как будто кто- то выполнял мою непроизнесенную молитву. И если бы я согласился перейти в экипаж к Аркадию? То все бы исполнилось, год в год. А может быть все пошло бы по другому. Не зря моя бабушка говорила «не будешь думать- погибнешь». Значит судьба для чего-то меня сохранила. Это главная загадка жизни в дальнейшем. Если поживем, увидим.

ПОСЛЕДНЯЯ КОМАНДИРОВКА

        Новый командир экипажа вызывал симпатию. Спокойствие и трезвый расчет, плюс умение разговаривать с любым человеком. Последнее качество, я думаю, следствие обучения в политической академии. Ему пришлось нелегко, когда именно он должен был перегнать, потерпевший поломку самолет на аэродроме в Гвинее. Двигатели то заменили, винты тоже, а вот силовой лонжерон плоскости был с трещиной.
 Проста такая большая деталь, не вмещалась ни в один транспортный самолет. Когда командир корабля запросил телеграммой, разрешить перелет с таким дефектом, Москва ответила «Вылет решением командира». Следующая телеграмма была издевательской.
- «Почему не вылетаете?»
Матанцев опять послал телеграмму,
-«Разрешите вылет с трещиной в лонжероне».
Ответ был известный, «Вылет решением командира», «Почему не вылетаете?»
Когда стало понятно, что другого решения нет, командир приказал заправить самолет меньше топливом. Изучив по прогнозу погоды весь маршрут, экипаж перегнал аварийный самолет из Конакри в Оленье. Гроз не было, а кучевые облака обходили все. Тринадцать часов полета прибавили седых волос не только командиру. Награду за этот перелет не получил никто из экипажа, а был он самым опасным маршрутом в истории полка. Единственное, что смогли сделать для командира, это повышение в должности.

       С таким командиром мне предстояло четырежды пересечь Атлантику. Целый чемодан подготовленных карт «на все случаи жизни» устроили в передней кабине.
В штурманском  портфеле был комплект только на конкретный перелет. В соседнем экипаже штурманом шел майор Заблоцкий, мы давно забыли прежние обиды. Работая, подстраховывали друг друга. У него в гарнизоне осталась жена с маленькой дочкой, которую еле спасли от заражения крови. Мы знали, что в течении ближайшего месяца сведений о семьях у нас не будет.

        В моем портфеле рядом с фотографией Сафонова бережно уложил пластинку с одной песней. «Чуть помедленнее кони», купленная в книжном магазине в Оленье стала настоящим откровением. Слушать его можно было бесконечно. Как смог Высоцкий за десяток лет вырасти до таких высот в творчестве? Может быть это и есть гений современности? А ведь он даже не член союза писателей. Жаль, что нет возможности его увидеть.

       27 марта в ноль, ноль (ночью), уже понедельника, два самолета ушли  в темное, облачное небо на долгие двенадцать часов. Для нас это самая « длинная» ночь. Причина проста. На высоких широтах наша скорость больше  движения темноты по земному шарику, а на  южных  мы «отстаем» от времени суток. Все рубежи перехвата проходим в темноте, но это совершенно не мешает истребителям НАТО.
Нас уже не удивляет отсутствие в эфире радионаведения, вероятный противник перешел на цифровое управление.
 Не помогает ни режим радиомолчания, ни полет на малых высотах, перехватчики работают как часы.  Мы знаем, что причина в воздушном управлении с помощью самолета АВАКС. Летающий командный пункт сделал невозможным незамеченный пролет наших бортов.
- Товарищ командир. Наблюдаю работу системы АВАКС по курсу.
Это доклад оператора радиотехнической разведки.
- Командир. Отворот вправо на тридцать градусов. Это уже мой доклад. Я знаю, что ведомый сейчас отвернет  влево на тридцать. АВАКС продолжает свой полет, не меняя курса. Он прекрасно нас видит и легко управляет истребителями.
- В хате пусто – получаем доклад ведомого. Это означает, что перехватчики ушли на посадку на свои аэродромы. До нового рубежа перехвата еще целый час. Одновременно два наших самолета берут курс на НАТОвского «управляющего». Все, он внутри «клещей». Когда на АВАКСе поняли, что мы выходим на него, то еще попытались уйти резким разворотом в сторону берега.
- Большого вижу – спокойно доложил ведомый экипаж. Все. На этом наша задача закончилась, мы смогли обнаружить и выйти на самолет противника.
 Потом уже в штабе полка разработали целую методику по поиску и уничтожению подобных воздушных целей, но выйти на визуальный контакт  удалось еще только раз. Противник учел наши «пожелания», и разработал, видимо, целую программу по предотвращению подобных сближений.

       «Проливную зону» Фареро- Исландского рубежа прошли в полном наборе перехватчиков. «Гости» вели себя спокойно.
Может быть недавно подписанный договор о предотвращении столкновений на море и в воздухе работал, а может для них эти полеты стали тоже обычным этапом боевой подготовки.

        На предельной дальности до удаляющегося берега, корректируем место самолета. Теперь точность самолетовождения зависит только от приборов.
 То есть от их исправности. Радист регулярно докладывает на КП остаток топлива и погоду по маршруту. Он стучит ключом и на землю идут цифры кодовой таблицы. Второй радист закрыт шторками, и что то бубнит, работая с микрофоном. У него совсекретная аппаратура из за которой у нас у всех допуск № 1. Это максимальная степень секретности, применяемая в нашем роде войск. Изредка радист спрашивает меня, какова дальность до Москвы. Я называю тысячи километров, и в ответ слышу короткое
- Связь поддерживаю.
 У него задача, добиться максимальной дальности связи, по новой для нас, цифровой системе.  Потом он признается, что для проверки системы ему надо было непрерывно что то говорить.
- Я уже все школьные стихи прочитал, все вопросы обсудил, биографию свою рассказал, свидание назначил, наконец. О чем еще с ней говорить?
- С кем это ты общался?
- Как с кем? С оператором дальней связи в Москве, она тоже прапорщик, холостая кстати.
Вот Вы, штурман, о чем еще можно говорить?
- Кстати, за сведения личного характера можешь и по шее получить. Цифры до «скольки» знаешь?
- Как и все наверно, до миллиарда точно.
- Ну вот, и читал бы эти цифры до самой посадки.
- А если бы сбился со счета? Что тогда?
- Извинился бы и … начал по новой. Это уже к разговору подключился командир.
Матанцев в прекрасном настроении. Полет прошел почти без замечаний. Впереди день отдыха, и проведем мы его на пляже. Об акклиматизации с помощью водки не может быть и речи, основная работа еще впереди.
        Радист огорчен.
- А я чего- то про цифры и не подумал. Все пословицы и даже отрывки из чьих то стихов бубнил. Кстати и телефон мне свой дала, и даже пароль.
- Какой пароль?
- Ну, если я проездом буду в Москве, позвонил чтобы. А чтобы она знала, что это я, придумала пароль «на время любить не стоит труда, а вечно любить не возможно».
-Это не она придумала, а Пушкин, там еще фраза есть в середине, ну типа некого.
Матанцев остановился, и повернулся к нам.
- Лермонтов.
- Что Лермонтов?
- Я говорю, что это написал Лермонтов.
- Нет, Пушкин.
- Спорим… На бутылку коньяка.
 Я легко соглашаюсь. У меня тоже прекрасное настроение и я уверен в своей правоте.
- Когда расчет?
- После прилета домой.
- Э, это еще сколько ждать, прилетим то мы  на Кольский.
- Ничего, подождем. Порой ожидание награды бывает лучше самого приза. Согласен?
- Я не спорю. Погода прекрасная, все деревья в цвету, пляж и море до самого горизонта.

          В четверг тридцатого марта мы покидаем аэродром Сан- Антонио, вновь обходя дерево после взлета.
- Когда, наконец, они его спилят? Ворчит командир.
- А оно никому, кроме нас, не мешает. Боинги и Илы проходят его выше.
- Знаем мы эти Боинги. Ими только взлетные полосы ломать.
Командир вспомнил недавний случай, когда при посадке Боинг слишком «жестко» приземлился и пробил бетон в самом начале полосы. «Пробоину» никто не ремонтирует, так как остальной длины хватает для взлета и посадки. 
 
         Через часов шесть полета, командир интересуется.
- А что, штурман, сегодня ночь опять дольше обычной?
- Нет, командир, сегодня ночь короче всего, через час рассвет. Мы идем навстречу солнцу. Кстати, проходим точку встречи в прошлом году с нашим экипажем из Анголы.
- Помним. Вам еще всем благодарность объявили. Вот была бы хохма, если бы встреча не состоялась.
- Ничего бы не было страшного, в расчетной точке развернулись бы и шли себе спокойно.
Потом бы нашли друг друга по инверсионному следу. Не впервой.
- Золотое правило авиации, «когда не знаешь, что делать, вспомни предварительные расчеты и действуй по плану».

         В экипаже наступает тишина, мы уже привыкли экономить силы. Каждый занимается своей работой. Я научился отдыхать по пять минут, между промежутками определений мест. Основные силы тратим на навигацию, судов мало, военных кораблей нет. Горизонт впереди «вспыхивает» сплошной линией. Восход.
 Летчики закрываются светофильтрами, выключая подсвет приборов. Солнце «стремительно» поднимается вверх, на этих широтах все происходит быстро. Никакой болтанки. К реву двигателей и дрожи металла привыкли, после посадки еще долго будем ощущать вибрацию.
       - Командир. Проходим экватор, широта ноль, долгота двадцать градусов западной долготы.
- Экипаж. Поздравляю всех, кто первый раз, тех особенно.
- А как особенно? Интересуется кто то.
- Особенно, это значит грамотой, если будете себя хорошо вести.
Бортинженер докладывает остаток топлива, работу двигателей. Будничным голосом сообщает, что не работает наддув кабины.
- Экипаж. Подтянуть маски.- Немедленно звучит приказ командира
- Бортинженер, перейти на перепад 0,2.
Это означает, что теперь в кабине давление  меньше обычного. Такой перепад давления считается боевым. Я пересчитываю остаток топлива и сообщаю командиру, что на семи тысячах нам хватит керосина до посадки с необходимым запасом.
Мы покидаем, опасные для нас, 8300 метров  и спокойно идем до рубежа снижения. Теперь остаток контролируется чаще обычного, отличие от расчетов небольшое. Работа вновь входит в свой привычный режим.
 Чем ближе к берегу, тем больше рыболовных судов. Второй штурман непрерывно перемещает электронное перекрестие по экрану локатора.
Я диктую ему координаты. С самого начала работы штурманом, помогаю в определении мест целей. Он, правда, может и сам все определить.
Но это значительно дольше и утомительней. Не все экипажи пользуются данной методикой, особенно если штурман корабля начальник. Но это вопрос уже больше этический. Я три года отлетал оператором, и знаю, что от скорости определения параметров цели зависит точность.

        - Командир, подходим к рубежу снижения.
Экипаж переходит на «внешнюю» связь, это означает, что все члены команды слышат указания руководителя полетов, любое слово записывается магнитофонами. Теперь все доклады только по инструкции. На аэродроме нас ждут. Мы получаем данные о погоде, схеме захода на посадку, особенности подхода и все, что сочтет нужным нам сообщить руководитель  полетов. Какой бы начальник не был на борту, мы обязаны выполнять команды с земли. Это тоже одно из «золотых» правил.

         Посадку на одну из полос выполняем спокойно. Мне почти не пришлось подсказывать командиру на снижении.
- 270, докладываю я скорость приземления. Еще один перелет завершен. На стоянке нас встречают наши техники. Раскаленное солнце над головой, невзирая на  осень.

        Приятная новость, мы будем жить не на корабле, а в домике, у аэродрома. Это далеко от пляжа, но ничего. Разочарование наступает быстро.
 Домик, это стены под крышей и все. Кровати обтянуты марлей со всех сторон от ночной мошкары. На пол ничего нельзя ставить, сожрут муравьи. Ночь не приносит облегчения, под марлей душно. Днем бродим как сонные мухи, Африка.

        Спасение у воды, которая здесь значительно холоднее чем на Кубе. На пляж едем через весь город. Наши сотрудники жалуются, что такой дороговизны нет ни в одной стране мира. Оно и понятно, предприятия не работают. Мы не собираемся покупать очки за 90 долларов, нам достаточно фруктов за кванзы и лузи, это рубли и копейки. Днем очень жарко. В полдень солнце в зените, как огромная «бестеневая» лампа.

       Техники сообщают, что новый клапан установлен. Нам предстоит облетать машину. Пятого апреля в течении часа  проверяется работа на всех высотах, давление в кабине стабильное, можно идти на посадку.
 Оператор докладывает о множестве целей вдоль побережья. Обычно при облетах самолета другие задания запрещены, но здесь боевая служба.
 Мы докладываем результаты разведки, как в обычном полете. Потом нас могут наказать, а «может быть и нет».

        Задание на следующий полет необычное. Полет строго на юг до точки, где недавно обнаружена мощная вспышка. То ли это взрыв атомной бомбы, то ли авария. Спутники зафиксировали яркий свет в океане, у берегов Южно- Африканской Республики.
 Нам предстоит провести химическую разведку с помощью бортового дозиметра. Мы изучаем особенности прохождения радиоактивного облака. Инструкция предписывает пролет его, с выключением наддува кабины. Мы шутим, что уже приобрели практику, но когда на стоянку привозят противогазы, становимся серьезнее.
Полет планируется дневной, а взлет  ночью. Для Африки это тоже необычно. Большинства стран на ночь «закрывают» аэропорты, выкатывая на взлетную полосу пустые бочки. Перевороты делаются часто простым захватом столицы. В Анголе по- прежнему большой контингент Кубинских добровольцев и это стабилизирует обстановку. Мы изучаем различные способы преодоления радиоактивных зон, действия при выходе из зараженного самолета.
 Вооруженные силы ЮАР  изучены раньше. Полет до «ревущих сороковых».  На аэродроме установлена система освещения, фонари которой другого цвета, чем наши.

       Седьмого апреля, за час до восхода солнца пара ТУ-95ых покидает столицу Анголы. В наборе высоты мы уходим подальше от материка, и занимаем курс строго на юг. Локаторы выключены, радиообмена нет. Режим радиомолчания как на войне. Самолеты идут на визуальном контакте на средних высотах. Мое внимание больше занимает ветер.
 От того, каково его направление зависит схема прохода подозреваемого места. Я не собираюсь  подвергать риску экипаж. С командиром согласованы все возможные варианты. Хорошо, что ветра в этом районе имеют постоянные направления к стати, как и течения в океане. В экипаже нарастает некоторая напряженность. Что- то часто стали спрашивать у штурмана данные полета. Бортинженер интересуется, далеко ли до земли.
- Одиннадцать километров, отвечаю я спокойно.
- А, что так близко то?
- Это до земли под нами. Шесть километров высоты и пять глубины, ферштеен?
- Я имел в виду до африканского берега.
- До берега, не скажу.
- Что, не знаешь?
- Знаю, но это военная тайна.
- Ясно, характеристику зарабатываешь. Так и напишут: военную тайну хранить умеет.
Расспросы на время прекращаются. Операторы радиотехнической и радиоразведки работают в полном объеме. Наведения со стороны вооруженных сил ЮАР нет. Дозиметр давно включен, стрелка дергается на минимальном показателе, обычный фон. В район поиска приходим с подветренной стороны. Наддув кабины выключен, начинается пощелкивание в ушах. Подтягиваем маски поплотнее и дышим чистым кислородом. Участок, протяженностью двести километров не вызывает опасений. Чисто. Командир дает команду радисту о передаче радиограммы на КП Флота и Авиации. С земли просят подтвердить радиограмму еще раз.
- Они что там, недовольны? Ворчит кто то.

         Вот и точка разворота на обратный курс. Мы вновь проходим район поиска, но уже смещаясь по ветру. Стрелки дозиметров на обоих самолетах показывают только фон.
Все. Основное задание выполнено. Наддув включен, набираем высоту 9300 метров. Выясняется, что хочется есть. Чай давно остыл, но сок я держу в кармане, поэтому он теплый. Не смотря на обогрев кабины, все что лежит на металлическом корпусе покрывается льдом.
Нагрев пищи бортовыми системами не предусмотрен, и каждый находит свое решение сохранения пайка. После еды становится веселее. Мне уже не задают дурацких вопросов, да и некогда. Локаторы включены, разведка идет в полном объеме. Поток телеграмм идет на землю безостановочно. Мешок с противогазами остается не раскрытым, о них все забыли.
- А ведь до нас никто на этих широтах не летал. В истории полка еще одна страница.
Командир прав, напоминая нам о «проделанной работе».

       Вот и рубеж снижения. В облака не входим, нам не нравится их внешний вид. Хорошо что на высоте круга безоблачно. Ничто не мешает нормально «зайти и сесть».

Уже на стоянке видим машины для дезактивации, здесь серьезно готовились к любому исходу полета. Впереди суббота с воскресеньем, все рады предстоящему отдыху. Кто- то поет «все хорошо, прекрасная Маркиза». Действительно, все хорошо!

         Много лет спустя, когда мне в руки попадется военная энциклопедия, я обнаружу там запись в разделе ЮАР: Атомное оружие имеет с 1979 года. Видимо раньше был взорван имитатор. Причина может быть и совсем другой. Мы так и не узнали всего.

        Несколько поездок на пляж уже не вызывали прежнего восторга. Вода холодная из за уже известного  Бенгельского течения, на песке не полежишь, а от палящего солнца не спрятаться.
 Мы просим сопровождающего отвезти нас за город, посмотреть настоящую Африканскую степь. Майор легко соглашается, пыльная дорога начинается еще в городе. Чахлые кустики неизвестной травы, голые ветки редких кустарников, и большое одинокое, в несколько обхватов, дерево у горизонта. Баобаб, догадываются все.
 Это единственная достопримечательность, мы фотографируемся под его ветками. Осмотр закончен. Пора в обратный путь, ничего интересного. Майор посмеивается над нами, говоря что мы не оригинальны в своем желании, под этим деревом уже сфотографировались все экипажи.

        В столице на перекрестках стоят бронемашины, последствия попытки переворота. Путч не удался, всех участников расстреляли на площади. Даже делегата съезда КПСС не пожалели. Кубинцы не вмешивались во внутренние дела, некоторые об этом сожалеют.
У нас тоже нет однозначного понимания обстановки в стране, но мы эти вопросы не обсуждаем по понятным причинам.
- А где можно родителей увидеть?
- Каких родителей?- Удивляется наш гид.
- Обезьян, ну тех от кого мы произошли.
- Они далеко в джунглях или в городе.
- В своих домах?
- Нет, в парке. Сейчас заедем.
Парк удивляет прохладой, чистыми аллеями, маленькими водоемами. Повсюду скамейки для отдыха.
 Экипаж усаживается для фотографирования, на заднем плане дерево. Фотограф запечатлевает всех, экипаж на скамейке,  меня  в кроне дерева.
По дороге назад сетуем, ну и что, что обезьян не видели, вон их сколько на улице. Сопровождающий не согласен.
- Если бы вы здесь пожили подольше, то так не думали бы.
- Растолкуй.
- Посмотрите за окно на девушек, как они вам?
- Страшненькие.
- Вот, вот. В первые дни все такие. Через недельку замечаешь, что не все уродины. Через месяц начинают попадаться красавицы. Фигурки точеные, шея лебединая, прямо фотомодели. Потом неожиданно понимаешь, что все они такие же люди как мы, только темненькие. А вы говорите обезьяны, ничего- то вы не понимаете в жизни.

        Дальше разговор прекращается, мы понимаем, что подошли к черте правды.
Больше в саванну не ездим, отдыхаем на территории « хозяйства», которое  базой назвать еще нельзя.
 Теннисный стол почти всегда свободен, жара не дает удовольствия от игры. В душ ходим осторожно, недавно туда заползла огромная змея и исчезла в какой- то дыре.
        В понедельник получаем новое «старое» задание. Маршрут тот же, ограничений связи нет.
- Это, чтобы развеять окончательно сомнения. Догадывается кто то.
Еще один день уходит на регламентые работы. Полный осмотр самолета после определенного налета, проверка работоспособности агрегатов с помощью приборов. Самолет требует постоянного ухода и контроля с записью в документы. Этим отличается партийная работа от технической. Острословы шутят:
- Если техник, что сделал, то непременно запишет в журнал. А если политработник, что подумал, то тоже запишет в свои документы, а если что сделал, то запишет два раза. Вот и получается, что они работают больше всех.
Есть шутки злее.
- Им хорошо, рабочее место убирать… рот закрыл, вот и убрано все.
 У меня сформировалось мнение, что политработа является наименее эффективной деятельностью в Армии, но это уже крамола «для внутреннего пользования».

       12 апреля день космонавтики, для нас обычный полетный день. Никому нет дела до «великих завоеваний», в смежной с нами, области.

 Прохладным утром наша пара вновь уходит на маршрут поиска. Облачность 10 баллов, но какая- то странная. Сплошной слой от 3500 метров до 4200. Плотная пелена пробивается легко, болтанки нет, опасных явлений тоже. Солнце  пока еще за «кормой корабля» и не мешает никому, кроме командира огневых установок, КОУ.
 Это самое короткое слово должности в авиации. Пушки АМ-23 заряжены, но пока не применялись ни разу по воздушным целям. Каждые пятнадцать минут приходит доклад    « в корме все нормально», большего от них не требуется. Я пока не занимаюсь ничем, кроме контроля. Многолетнюю привычку сформировал сам.
Пока не вышли на постоянный режим, пока командир не выполнил команду, не отвлекаться. С новым командиром проблем нет. Он понимает меня, я  его, что еще нужно для успеха.

       Девять часов полета проходят с тем же результатам, что и накануне. Сегодня мы прошли все подозрительные точки, в виде облаков, радиация не выше фонового излучения.
        Результаты воздушной разведки доложены с воздуха и на земле. Техники интересуются работой «матчасти».
- Как утюг, в прямом и переносном смысле.
- Как это?
- Очень просто, утюжили воздух. Вон облака, какие ровные. Наша работа.
Все просто устали. Ни шуток, ни подначек. А впереди еще два перелета через океан. Длинная дорога домой не вызывает радости. На аэродроме в Оленье живем в казарме, это не дом. Одно успокаивает, возвращение на следующей неделе, отдохнуть успеем.
Вечерами смотрим старые фильмы  со старым киноаппаратом. Так проходят несколько дней. Мы уже знаем дату вылета, 18 апреля.

       Под навесом с книжкой устроился штурман эскадрильи майор Заблоцкий, но я вижу, что он не читает. Я иду к нему.
- Можно вопрос, Алексей Иванович? Из дома новостей нет?
- Нет, конечно. Да ты садись, когда еще можно спокойно поговорить.
- Спасибо. О чем будет беседа?
- О тебе, конечно.
- Я что- то опять сделал не так?
- Хуже. Ты все делаешь так, и это меня огорчает.
- Приплыли. Прямо парадокс Зенона.
- Слушай и не перебивай. Хочу небольшой грех с души снять. Года два назад, когда ты только стал штурманом отряда, я частенько поругивал тебя.
Выговаривая за слишком легкое, с моей точки зрения, отношение к летной работе. Ваше поколение вообще слишком наглое, знаете много, а умения мало.
Так вот после очередного «разноса», ко мне подошел Тумашов, ну ты знаешь его. Подошел и говорит, «Что ты к ним придираешься, через год они тобой командовать будут». Это к тому, что у нас с ним нет высшего образования. Меня, конечно, зацепило, я и говорю, «Спорим, что Ибрагимов мной командовать не будет».
- Ну и что такого?
- Так мы же поспорили, на бутылку.
- И кто выиграл?
- Да никто. А проиграл ты. Я то твое продвижение попридерживал возражениями, в меру сил, конечно. Иногда ты сам мне помогал своими подначками в адрес начальства. Но не прошло и года, как тебя назначили начальником радиоэлектронной борьбы полка. Формально ты стал моим начальником, но только в специальном отношении. А в штурманской службе, я старший. Так что бутылку мы не распили, а Тумашов уже на пенсии. Вот и все.
- Спасибо, что рассказал, не переживай. Со мной это не впервой.
- Как это?
- В начале меня «придерживал» Георгадзе, мой штурман корабля, потом Гордеев, старший штурман полка за тему «Эллипс».
- Когда ты от руки рисовал на карте масштабные круги, помню.
- Потом Красносельских, за то что  не просился к нему в отрядные. Потом партработники за фразу, что спорю с начальством, в партийной характеристике. И вот, что я скажу совершенно искренне.  Все это «херня» на постном масле. Карьера в авиации не главное.
- Ну, ну, просвети старого.
- Главное, хорошо выполненная работа… и интерес к ней.  Заниматься любимым делом, и чтобы еще деньги за это платили. Звания и должности вторичны. Я понятно излагаю?
- Я все понял. Карьеры ты не сделаешь, а жалко. И сердиться тебе на меня, значит, не за что. Держи «краба».

        Я понимал его заботы. Возраст за сорок, маленький ребенок,  скорая пенсия, и должность эта последняя.
 Может быть и я задумаюсь о будущем, самому скоро
тридцать пять. Но в принципе я добился всего, чего хотел. Что мне помогало, я не знаю. Везение или воля случая. Но расслабляться нельзя. Впереди вторая половина службы… может быть.

         За день до вылета, командир группы привез грамоты  «за пересечение экватора воздушным путем», почти в торжественной обстановке их вручили новичкам. Еще одно новшество приятно удивило. Командировочные в чеках внешторга выдали перед отлетом. Девятьсот, почти в долларовом эквиваленте, устроили всех « гигантов мысли». Еще год назад за ними надо было ехать в Москву. Я и уехал однажды, не захватив номера счетов. Потом пришлось по телефону звонить в сберкассу, которая была на нашей лестничной площадке. Ирина нашла мою тетрадь и продиктовала номер, по которому мне и выдали чеки.

        Дата перелета, 18 апреля, была выбрана специально, чтобы командировку закончить ко дню рождения вождя мирового пролетариата.  Любая привязка к  таким датам нам не нравилась, но вслух никто не выражал своего мнения.
- Наверно, чтобы успеть на субботник.
 Предполагает кто-то. Мы не спорим. В 1934 году погибли исследователи на стратостате Осоавиахим-1, полет которого был привязан  17 съезду партии.
 Космонавт Комаров погиб при полете в космос, приуроченный ко дню рождения Ленина. Мы все прекрасно понимаем, что политическая составляющая любого опасного мероприятия нежелательна. Партийные руководители, мы уверены, думают наоборот.

       Взлет ранним утром всегда надежней. Нет высокой температуры, а значит и потери мощности двигателей. Грозы сформируются к вечеру, но мы, надеюсь, будем уже далеко. Впереди семнадцать часов полета, и все днем. Скорость движения солнца вдвое больше нашего, никто уже не удивляется долгим дням и ночам.

        Огромное количество засветок на экране локатора утомляет. Рыбаки разных стран расположились по всему району. Крупные цели, танкеры.
Мы работаем по группам судов просто так, для тренировки. Кораблей НАТО нет.
Создается впечатление, что Южный театр не представляет интереса в военном отношении для вероятного противника. Далеко справа остается база в Конакри, мы туда больше не летаем, но данные аэродрома имеем, на всякий случай.
- Товарищ командир. Проходим экватор, время и остаток топлива расчетные.
- Штурман, а почему его не видно?
Это уже корма интересуется. Наверно шутят.
- Его по дну провели, чтобы корабли не цеплялись,… при пересечении.

         Настроение хорошее, болтанки нет, дальше бы так. Бесконечный синий простор кажется неподвижным. Ноль баллов облаков лишают нас ощущения движения. Тугой звук двигателей, и дрожь металла, вот и все чувство полета.
 Больше от скуки, чем по необходимости, настраиваюсь на солнце. На маленьком экране звездно-солнечного ориентатора возникает «луковица» изображения. «Захват» произведен, теперь до самой посадки у меня будут значения истинного курса самолета. В авиации существует много понятий со словом истинный. Это и курс, скорость, высота. Мы не всегда ими пользуемся, так как порой просто удобнее  вести расчеты в других  значениях. Наверно и в жизни так же. Мы знаем, что истина где-то близко, и этого достаточно.
- Штурман. Записывай широту и долготу нашего места.
Радист передает мне данные, я сравниваю со своими, и определяю ошибку.
- Радист, передай на «Комету» спасибо, и что они ошиблись всего на 50 километров.
- Штурман, а это много или мало?
Командир обеспокоен
- Командир, это отклонение системы слежения с территории страны, а не наша ошибка. Они еще спасибо скажут, это всего две вероятности.
Командир успокоился и вновь тишина.
 
         На часы времени полета лучше не смотреть.
 Если с самого начала полета начинать считать, сколько осталось еще, то время тянется очень долго. Мы не прошли и половины пути, поэтому занимаю себя другими, более приятными, вещами. Мне передают в кабину термос с чаем, он еле теплый. Наши термосы почти не держат температуру. Теплоизоляция в них пробковая, а не вакуумная. После чая с холодными консервами чувство голода проходит. Можно работать дальше. Чем ближе к середине океана, тем меньше судов. Определение изменения интенсивности судоходства, одна из наших задач. Сегодня все по старому, значит  напряжений в отношениях систем нет.  Ни на одну цель мы не снижаемся. Топливо хватает только при полете на большой высоте. Да еще при отсутствии постоянного встречного ветра.
 
       Полет в Северном полушарии начинает осложняться. Вначале медленно, но все сильнее растет скорость ветра. Мало того, он еще и разворачивается под самым невыгодным к нам углом.  А рубеж возврата уже пройден. Перистые облака закрывают солнце.
 Океан из голубого становится темно-синим. Самолет начинает раскачиваться, стрелка скорости дрожит. Я непрерывно учитываю меняющийся «угол сноса», это беспокоит летчиков.
- А что, штурман, сразу нельзя дать курс с учетом ветра? Что мы по два-три градуса подворачиваем.
- Сразу нельзя командир. Наш работодатель, то есть ветер, сегодня не отличается постоянством. Одно скажу, придется топливо чаще считать. К стати, запросите у ведомого остаток, для сравнения.

         После некоторого времени выясняется, что у ведомого топлива больше нашего на три тонны. Этого не может быть, и я прошу бортинженера еще раз пересчитать наш остаток. Бортинженер вытаскивает из «заначки» две тонны, и я прошу его докладывать истинные значения.
- Бортинженер, прятать можно деньги от жены, а не керосин. Я понятно излагаю.
- Да ладно штурман, подумаешь две-три тонны зажал. Больше не буду.

        После расчета всего полета, понимаю, что топлива не хватит. Но говорить об этом рано. Я помню, как одно такое сообщение стоило карьеры хорошему штурману.
 Радует изменение направления ветра, он уже не встречный, а боковой. Нам не надо «рыскать» по высотам, искать слои с меньшей скоростью ветра.
Полет «по потолкам» предполагает постоянное увеличение высоты, в зависимости от веса самолета.
- Командир, еще одно дело. Сильный боковой ветер говорит о близости струйного течения, а он обычно под тропопаузой. Поэтому  предлагаю не менять высоту.
- А мы, что, не против. «Нам же легче будет, ну че стараться, раз жизнь осудит».

       Через несколько часов мы покидаем уносящийся в Европу ветер. Проблема почти решена. Болтанка, вечная спутница, правда остается.
Причина уже не в ветре, а в мощных грозовых облаках. Темные «шапки» хорошо видны, мы обходим самые неприятные стороной. Конечно разрешенных 20-ти километров между ними нет, погода не знает наших наставлений по производству полетов.  У побережья Америки работают все. Операторы определяют пеленги на работающие локаторы, записывают радиообмен, места целей. Доходит очередь и до переводчиков. Нам разрешают проход по «коридору». Мы прекрасно понимаем, что сейчас на земле фиксируется малейшее отклонение. Повод заявить протест всегда нужен, но сегодня «не их день». Остров Свободы уже на связи, мы начинаем снижение для посадки «с ходу». Над сушей облаков поменьше. Радиокомпаса крепко держатся за радиостанцию аэродрома. Спокойный голос руководителя полетов, ситуация штатная.  Бетонная полоса мягко принимает нас.

        Скорость посадки доложена, и то что «полоса свободна» тоже. Через две минуты ведомый  докладывает об этом же. Все. Перелет завершен. По местному времени вечер, светло. На аэродроме вылета глубокая ночь, да и в Москве тоже. После всех, ставших формальными, процедур встречи и отчета узнаем, что следующий вылет «через день».
- Может еще на субботник успеем.
Ворчит устало кто- то из экипажа.
 Руководитель полетов полковник Дубинский. Он на служебной машине забирает командира и штурмана в штаб.
Там мы совместно с ним пишем отчет и донесения о «проделанной работе». У нас никаких претензий к руководству полетами. Оно и не удивительно. Наш бывший командир полка не только отличный специалист. Он еще просто- хороший человек.

        Удивительно, но обычной ночи хватило на восстановление. Мы знаем, что осталось всего два дня до перелета. Кубинцы предлагают несколько вариантов экскурсий. Мы выбираем океанариум и пляж министерства обороны «Минфара», там еще не бывали.
Океанариум не впечатляет. Название предполагает что-то огромное. Маленькие аквариумы с различными обитателями океанов.
Бассейн посреди зала с несколькими акулами. Я впервые вижу этих хищниц, они совсем не страшные на вид. Лениво перемещаясь  по кругу, акулы то ложатся на дно, то подходят вплотную к стеклам. Я прошу сфотографировать меня на их фоне, фотографии обещают отпечатать уже дома.
 
      «Минфару» назвать пляжем нельзя. Скорее это большой бассейн, отгороженный от океана бетонными плитами, в узкие щели между которыми свободно проходит вода. Мы удивлены, и спрашиваем сопровождающего, для чего все эти нагромождения.
- От акул, конечно.
- А снаружи плавать можно?
Офицер смотрит на мое снаряжение.
- Тебе плавать можно везде, даже снаружи.
Вот в чем дело, оказывается, наружный водоем не для всех.
Я рад разрешению, и долго плаваю «за забором».
 Не сразу обращаю внимания на часового, который с автоматом Калашникова медленно прохаживается по периметру «пляжа». Когда понимаю, что  синхронность наших с ним перемещений не простое совпадение, то я прекращаю свои «вольности». Внутри веселее, народу много. В шезлонгах дамы, наверно жены военных. В кафе сок и пиво. Мы не берем ни того, ни другого. С удивлением замечаю, что долго не могу находиться под водой. Значит, еще не восстановился  физически. Я начинаю наблюдать за другими. Большинство наших отдыхают на скамейках, или на бортиках бассейна. Видимо не я один сегодня не в форме.

       Матанцев сидит с книгой.
- Что читаем, командир?
- Да вот, хочу тебя огорчить.
- Интересно, чем меня можно огорчить в солнечную погоду, на пляже.
- Я вот тут, перед поездкой, заглянул в библиотеку. Почитай тоже.
- Понял в чем дело. Фраза немного не так, как нам изложил радист. Я проиграл, и что?
- Как что? Разве не расстроен?
- Я?! Вы меня удивляете. С хорошим человеком посидеть за хорошим коньяком, это же удовольствие. Поздравляю. Расчет, как и договаривались, дома. Кстати, какой напиток предпочитает Ваша Елена Прекрасная?
- Моя Лена предпочитает армянский напиток, а что?
- Ждите в гости меня вместе с проигрышем.
- Ну, это мы еще обсудим.
Оставив задумчивого знатока творчества Лермонтова, я плюхнулся в воду.

       Поздно вечером, когда все уже угомонились, я задумался. Несколько раз меня подводила память, пока, правда, в мелочах. В чем может быть причина?
 Может быть, уже возраст сказывается. Или длительные полеты, при постоянном кислородном голодании. Причина мне неизвестна.
 Не пойду же я, в самом деле, жаловаться врачу на самого себя. Надо будет этот вопрос, при случае, обсудить с опытным медиком. А пока вывод один, поменьше самоуверенности… и лучше учить классиков. Когда- то в начале работы оператором я весь полет дышал чистым кислородом. Мне стало интересно, какие   последствия будут точного выполнения инструкции. И они были. Я запомнил весь полет до мельчайших подробностей. Потом еще удивлялся этому. Но когда узнал, что это вредно для легких, то перестал экспериментировать над собой. Может быть в этом причина ослабления памяти.

       А может быть дело в другом. Мы много информации заучиваем в цифрах. Может быть наши мозги уже другие. Школа, стихи, как из другой жизни, ну там где жена, дети, родители…. все сплю.

       Вечерний взлет самый неприятный. Облакам тесно в воздушном пространстве. Целый день они собирались в группы, наполняясь, не выпавшим дождем. Вот- вот начнется выяснение «отношений». Радует одно, что максимальная высота их 6000 метров, и верхушки не превратились в «наковальни».
Мы получаем метеобюллетни с прогнозом погоды по всему маршруту. Метеорологи немного лукавят, расширяя диапазон опасных явлений. Командиры ворчат, что если их слушать, то летать вообще нельзя. «Специалисты погоды», как заботливые мамы, пугают детей далекими «страшилками». Мы понимаем их, и не спорим. Получив «добро» на вылет, запускаем двигатели.
 Рулим по бетону, « со скоростью быстро идущего человека». С техниками на стоянке и с Кубинскими специалистами мы уже попрощались. Из каждого домика все выходят и выходят люди и машут нам руками. Когда-то, в детстве, я махал руками пассажирам проходящих поездов, радуясь, что мне отвечали тем же.  Сейчас мы все отвечаем на жесты братьев по оружию. Мы знаем, что пока наши самолеты не исчезнут из их виду, никто не уйдет. Перед самым поворотом на исполнительный старт остановка.
 Техник осматривает машину со всех сторон, подходит к передней стойке шасси. Он подключается к системе СПУ и желает нам счастливого полета, сообщая, что все нормально. На старте командир корабля занимает курс строго по полосе, я корректирую курсовую систему. Бортинженер доводит режим работы двигателей до максимального и коротко сообщает – двигатели нормально. Все, теперь только вперед.

       Набор высоты идет очень медленно. Впереди Багамские острова. На связь выходит диспетчер с аэропорта Нассау. Мы изучали этот аэродром при подготовке к перелетам. Я еще тогда задал вопрос - Зачем учить наизусть длину, ширину и курс посадки полосы, садиться нам там все равно запрещено. Мне вежливо ответили - Прикажут, будете садиться.
- Ага, полсамолета надо будет вначале в море выкинуть, блоки то секретные.
- Надо будет, выкинете.
Диспетчер сообщает переводчику, что все средства аэропорта включены. Мы не заказывали, значит, можем бесплатно ими воспользоваться. Оборудование на наших самолетах, правда, не позволяет этого, кроме приводной радиостанции. И на том спасибо.

       «Бермудский треугольник» где-то в темноте. Ночь. Высота набрана в соответствии с весом топлива.
- Командир, проходим «незакрытый пуп Земли». Бортиженер, остаток.
Я специально  контролирую остаток топлива с самого начала полета. В этом случае могу быть уверенным в истинности данных, расход то мне хорошо известен.

       У края экрана локатора, на максимальном масштабе Бермудские острова. Это последняя коррекция мест нашей группы. Дальше только океан, до самой «проливной зоны» Фареро-Исландского рубежа. Ведомый самолет идет на двухминутном интервале, и регулярно сообщает свои координаты и остаток топлива. Работа штатная.
 Мы идем над самой кромкой облаков, выше нас только звезды. Где-то у горизонта появляется, еле видимая, Полярная звездочка. Я не собираюсь работать по звездам, скоро утро.
 Рассвет стремительно приближается к нам. Вернее это мы спешим на встречу с солнцем. В этих полетах много особенностей. Экипаж не особенно вникает в детали.  Проще спросить у штурмана, что они и делают при каждом удобном случае.

      Район гибели экипажа нашего полка проходим уже днем. На наших картах нет значений глубин океана за ненадобностью. Но мы и так знаем, что вышли на отмель. Командир дает залп сигнальных ракет, это уже грустная традиция. Полет, следовательно жизнь, продолжается.

       Впереди Северная Атлантика, «исхоженная» вдоль и поперек. Ледовая разведка, поиск терпящих бедствие, воздушная разведка авианосцев и других военных кораблей. Все это в активе единственного, в Европейской части СССР, такого разведывательного полка. Сплошное белое месиво  рвется на куски кучевых облаков. Цвет океана становится темно-синим. Узнаю, вечно штормящую, украшенную белыми линиями бурунов, поверхность. Суда погоды стоят в своих районах. По своему планшету определяю точное место судна, и корректирую место самолета. Ошибка «набежала» небольшая, тоже хорошо. Скоро спокойная жизнь закончится, впереди «проливная зона».
 Но до нее еще несколько важных точек. Слева море Лабрадор, когда-то там потеряла ход наша подводная лодка. Наши экипажи нашли ее, и навели свои корабли в район бедствия. Шторм не позволял взять на буксир секретное оружие. Началась эвакуация команды и подготовка к затоплению. Впоследствии все-таки удалось огромную сигару пришвартовать к крейсеру и покинуть район у территориальных вод Америки.
-Товарищ командир, время и координаты точки возврата.
Официальный тон доклада для магнитофона. Поэтому командир отвечает мне таким же образом.
- Штурман, принял, точка возврата, сравните остаток топлива со вторым экипажем.
- А что, половину уже прошли, штурман?
Это, уже по внутренней связи, без записи, интересуется корма.
- Проснулись? Половину пути мы прошли уже давно. Точка возврата означает возможность возврата назад по остатку топлива, и не более того.
 Теперь, что бы не случилось, только вперед.

         Два истребителя типа Лайтнинг, как две барракуды, держатся на некотором удалении. Командир огневых установок увидел их слишком поздно, и теперь пытается оправдаться.
- Командир, слева спереди подошли истребители-перехватчики Англии типа Лайтнинг.
- КОУ, ты что? Забыл с какой стороны Англия? Она же справа. Оператор, почему нет доклада о наведении? Вы что? Проспали?
- Командир, а наведения не было. И сейчас нет. Наши станции не берут такую связь.
- Штурман, дать радисту место перехвата.

        Я удивлен не меньше операторов. На таком удалении от материка нас еще не «ловили». В честь чего такое? Когда истребители подходят ближе, мы понимаем, в чем дело.
 Дополнительные топливные баки висят рядом с ракетами. Теперь нас будут сопровождать до самой поворотной точки, последнего этапа, «передавая» друг другу, НАТОвские истребители.

        На краю экрана появляются отметки побережья Исландии. Из Рейкьявика наверняка идут Ф-14, самолеты США, на смену.
 Радист непрерывно передает места начала и конца перехватов, погоду и остаток нашего топлива. В «проливную зону» входим в «почетном» сопровождении. Когда-то, вначале полетов с места штурмана, на снижении я забыл тут выключить Доплеровский измеритель скорости и сноса. Он «накрутил» в навигационную систему такую скорость, что  координаты показали сушу. На самом деле внизу была вода, но точного места я не знал,
поэтому прекратил поиск кораблей.
 Затем  попросил командира Василевского  набрать высоту. Скорректировав место, повторил поиск уже с учетом предыдущей ошибки.
 Опасность была в малой высоте у нас, и в большой высоте гор на суше. Я не стал «выкручиваться», и честно сказал командиру о своей ошибке, но уже после полета.
- Да я догадался, что чего-то не так, и уже готов был развернуться на обратный курс… по времени. А что, не постеснялся признаться, спасибо.
Больше подобных «ляпсусов» не было.

       Ошибки были другие. Остающееся справа Северное море сохранилось в памяти тяжелыми полетами. Огромное количество нефтедобывающих вышек затрудняли поиск.  На экране локатора они, порой, выглядели как засветки кораблей. Однажды я «попался», и думая что идем на авианосец Арк-Ройял, вывел экипаж на очередную вышку. После чего завел личную картотеку всех стационарных сооружений в этом районе.
 Еще удивляло большое количество маленьких суденышек с рваными парусами, снующими от берега к другому берегу через все море. Полеты на малой высоте здесь изматывали больше всего.

       Экипаж, проходим Полярный круг, широта 66 градусов 33 минуты.
- Командир, а почему нам не платят полярную надбавку за полеты севернее этого круга?
Бортинженеру пришла в голову мысль, и он не смог удержаться от вопроса.
- Вот прилетим, ты и спросишь… у Командующего. А может быть и хорошо. А то бы замучились считать налет.

       Далеко слева, вне видимости локаторов, остров Ян-Майен. Мне довелось видеть извержение вулкана, лаву, ползущую в океан и огромные облака пара. Картина впечатляющая, жаль что не оставил снимки себе.
На этот раз мы идем ближе к Лофотенским островам, территории Норвегии. Я так и не сказал Темьяновскому, что ночью, при попытке определения целей с помощью прожекторов, мы «немножко» нарушили «чужую землю». Тогда все обошлось, сейчас бы нет. Сопровождающие «висят на хвосте», мы ведем разведку методом «полета по заданному маршруту». Создается впечатление, что истребители вероятного противника только и ждут отклонения от маршрута. Что- то сегодня они слишком «плотно» ведут нас.

       Темнота вначале прикрывает Норвежское море, а мы еще в солнечных лучах. «Укороченный» день закончился. Вновь ночной полет, и посадку ожидаем ночью на своем, теперь уже Кольском, аэродроме. Помигав фарами, истребители вероятного противника уходят.
- Смотри, даже попрощались. Вежливые. Ясно, что не англичане.
Командир разрешает радисту «отстучать» об окончании перехвата. Через некоторое время на борт приходят условия на аэродроме посадки. Опасного пока нет ничего.

     Заранее рассчитываю время пересечения границы. За час до «события» имею право дать уточнение, но потом уже  никаких поправок. Все вопросы навигации уже не кажутся сложными. Я знаю, что может система на самолете, начальство знает мои возможности. Так и работаем. Вопросы разведки всегда разные, и это самое сложное. Правда и в этих вопросах время грубых ошибок прошло.

      Последний поворотный пункт маршрута. До границы 400 километров. Командир дает команду на включение системы опознавания «Свой-Чужой».
 Код нам сообщили еще на Кубе, в воздухе передавать его категорически запрещено. Я немного затягиваю с разворотом, чтобы «погасить» избыток времени запаса.
 Все посты на побережье уже «ведут» нас на своих планшетах, мы не можем позволить им рисовать наш маршрут в стороне от линии разрешенного пути. Поправки по два-три градуса обычно возмущают командиров, но сейчас они безропотно выполняют все команды штурмана.
 Предельная точность это хороший тон. Теперь мы работаем только по инструкции. Никаких лишних разговоров. Руководитель полетов выходит на связь и уточняет погоду на посадке. Нам дают разрешение на снижение. С точностью до секунд проходим госграницу.
С земли летит «Подтверждаем», одну проблему решили. В эфире слишком много переговоров. Работают все аэродромы. Много сообщений непонятного назначения. Такого никогда не было.
- У них что, учения?- Командир недоумевает,- Такое впечатление, что мы здесь лишние.
       Все средства на аэродроме работают четко, и мы без проблем идем на освещенную полосу бетона.
- 270, докладываю я скорость приземления. В конце полосы выключаю «время полета».
 Лежа на лобовом стекле, здесь «рулежка» уже нашей, подсказываю командиру о проходе передних колес по центру дорожек. Вот и стоянка. Двигатели выключаются. Тишина не наступает. Аэродром гудит как в «рабочую ночь». Где-то «гоняют» двигатели, да и личного состава, что- то многовато. Подошедший автобус везет всех нас к оперативному дежурному. Начальник разведки принимает наш доклад. Никаких уточнений, вопросов.      
Это совсем не похоже на начальство. Экипаж отправлен в столовую.
 Мы с командиром остаемся.
- Иван, что-то случилось?
Мой друг несколько секунд молчит. Мы ждем.
- Я сейчас иду на телеграф, отправить ваши донесения…проводите меня.
В коридоре никого нет.
- Сбит пассажирский самолет компании «Пан-Америкен», из Южной Кореи. Все. Подробности завтра… из газет. Отдыхайте, не до вас.

      В четвертом часу  мы укладываемся на сон. В казарме больше двухсот человек, душно. Дневальный, из матросов, сидя у тумбочки, читает книгу. Это нарушение, но никто не делает ему замечания, в авиации устав не догма. Я засыпаю не сразу. Тело продолжает «гудеть», словно губка, впитавшая многочасовой рев двигателей. В конце концов усталость сильнее адреналина, провал в тяжелый сон не заметен.

      Кто-то трясет кровать. С трудом открываю глаза. Замполит пытается разбудить наши экипажи.
- Вставайте сони, субботник давно начался. Вся страна работает, а вы спите.
Действительно, многие кровати сдвинуты. Ведра с водой и швабры расставлены между ними. Офицеры и прапорщики наводят «идеальный» порядок. Мне не до дипломатии.
- Ты что? Сдурел? Сколько положено времени для отдыха после такого перелета. Ты когда ни будь такой документ как НПП(Наставление по Производству Полетов). Читал?
Хочешь, чтобы я рапорт на тебя написал. Могу прямо сейчас.
 Замполит эскадрильи молчит, но будить перестает. Он стоит на летной должности, но почти не летает, так как очень много времени отнимает «воспитание личного состава». Два экипажа молчат, некоторые проснулись, но не показывают вида. Замполит обиженно отходит, у него появилась новая забота, отомстить при случае за «подрыв авторитета».
Краем глаза вижу, что Матанцев одевается, но это его личное дело. Он сам никого не будит, и за это спасибо.
Никто не возражает. Наши кровати двигают тоже, но это нам не мешает выспаться. На обед мы просыпаемся сами. Голова тяжелая, словно забыли снять защитный шлем. Субботник давно закончен. В казарме  свободно. Я обращаюсь к  одному из командиров.
- А где народ?
- Многие уехали в город… в музей.
- Что, в Оленье есть музей? Какой? Я не слышал.
- Обычный, «Краеводческий». Знаешь такой, с вывеской Вина-Водка.
- Понятно. А где потом будете «экспонаты» изучать? Не в столовой же.
- По месту жительства.
-Где, где?
- Вот здесь, на кровати. Не в туалете же. Да ты ничего не знаешь, оказывается.
 Слушай.
«За время вашего отсутствия», здесь была беседа с военным прокурором. Он нам объяснил, что казарма эта есть общежитие. Ни о каком «казарменном положении» не может идти речь. Время-то мирное. Пришлось Меленному смириться, и закрыть глаза на … посещения музеев. Понял?

        Основная новость, это сбитый самолет. Версия такова. Иностранный самолет нарушил воздушное пространство страны и был перехвачен нашими истребителями. Команду перехватчика он не выполнил. Истребитель произвел «заградительную» стрельбу и повредил «законцовку» крыла.
Боинг начал вынужденное снижение и приземлился на поверхность Умб-Озера. Пассажиры и экипаж живы, но «вони» на весь мир. «Подарок» ко дню рождения Ленина. Наши полеты пока прекращены. Занимаемся наземной подготовкой.

        Радист нашего экипажа жалуется.
- А я уже «втык» получил. За ведение личных переговоров по секретному каналу связи. Придется моральный ущерб компенсировать личной встречей со вторым виновником.
 Остальные довольны относительным отдыхом. Чемпионат мира по хоккею с шайбой в разгаре, есть возможность «поболеть» за свою сборную. С удивлением обнаруживаю, что хоккей интереснее смотреть со всеми вместе.
Рев сотен глоток на каждый гол, стиль репортажей Озерова впечатляют. Командир полка Меленный орет «бей фашистов», начальник политотдела успокаивает его.
- Это же наши чехословацкие друзья.
- Какие это друзья? Сожрут и не подавятся. Таких друзей…
И замолкает.
- …В музей! Это уже хором вопит весь личный состав. Победа объединяет всех. Полк, как единая боевая единица, такого никакими беседами не добьешься.

       На праздники наши экипажи отпускают домой, на попутном самолете мы летим в Кипелово. После девятого мая всем возвращаться за Полярный круг.  Товарищи просят меня оставить пластинку Высоцкого. Я назначаю ответственного за сохранность и уступаю просьбе. Уже никто из политработников не борется с кумиром миллионов. Эмблема фирмы «Мелодия», снимает всякие сомнения в праве слушателей.

       Мы знаем, что все лето проведем на Кольском полуострове. Жить в казарме и работать в штабе будет тяжело. Но есть предпосылки к тому, что командование полка разместят в профилактории. У меня много планов на этот период. Необходимо  пополнить справочные данные. Составить карты звездного неба с новыми очертаниями созвездий не только для себя.  Сведения о вероятном противнике тоже нуждаются в корректировке. Мой бывший наставник Сорокин работает уже в штабе авиации Северного Флота начальником информационного отдела. Он на пути к  должностям, на которых можно принимать решения, а не критиковать их. Наша дружба семьями прекратилась после их отъезда из Кипелова. Многие командиры увольняются в запас. Довгоказ и Флегонтов уволились после инфарктов. Кто- то переходит в соседний полк.
 Сорокапятилетних летчиков почти нет. Что- то быстро проходит время службы. Вот уже и мне скоро тридцать пять. Двенадцать лет полетов оставили сильные впечатления. Жена, двое детей, служебная квартира и Москвич, вот и все приобретения. У других не больше. На этом анализ промежуточных достижений заканчивается. Доволен ли я прошедшими годами сказать не могу. Может быть потом определюсь. Попозже.  По крайней мере я делал все что мог. Спасибо Его Величеству Случаю, что все не так уж и плохо.

«КРАЙ, НАПОМИНАЮЩИЙ РАЙ»

       Дома все живы и здоровы. Ирина рада свободному времени.
- Давай сделаем ремонт, чтобы летом не возиться.
 Мы отдираем зимние утеплители с окон. Пока дети в школе и садике, красим полы. Я урываю время на мелкий ремонт машины и гаража. К 9 Маю ремонт почти закончен. Почти, значит, обои не успели поклеить. Бабушка ворчит, что она после ремонта всегда меняла квартиру. Мы ее успокаиваем стандартным возражением.
- Сейчас не то время.

       На праздник идем в дом офицеров и возвращаемся большой кампанией. Бабушка суетится и накрывает на стол. Кто-то из гостей видит гитару и объявляет начало концерта, посвященного Дню Победы. Я включаю магнитофон «на запись». Впервые слышу песни «капустников» Оренбургского училища летчиков. Цветков, Колобов и Кириенко летчики, они «в ударе».
 Лента катушечного аппарата на много лет сохранит эти записи. Скорее всего, именно под их влиянием я начну «пробу пера» текста и музыки. Но это наступит не скоро, и не здесь. Праздники заканчиваются всегда быстрее ожиданий.

       На Север улетаю, с «дежурным червонцем». Мне деньги не нужны, так как по «музеям» я не хожу. Много времени отбирает документация партбюро и штабная работа.
По вечерам играем в волейбол, благо светлого времени все больше и больше. Если не смотреть на стрелки, то трудно определить «который час».
 Привыкаем к климату, мягкой воде, светлым ночам. Небольшое облегчение наступает при переводе работников штаба в профилакторий на аэродроме.
 Мой флюгер «пережил» полярную зиму, и продолжает свое вечное вращение на крыше небольшого здания.
 Нам всем предстоит провести все теплое время в командировке. В Кипелово, во всю, идет ремонт взлетной полосы, мы знаем, что от графика там отстают.

       Утром, заметив, что опаздываю, бегу на построение.
- Ибрагимов. Куда так спешим?
- Здравия желаю командир. На построение.
- Нечего там тебе делать. Марш в строевой отдел, бери документы, и чтобы… через три дня я тебя не видел больше.
- Не понял, товарищ полковник. Что это значит?
Командир полка с трудом сдерживается. Полк уже построен, но он не спешит.
- Ты давай, дуриком не прикидывайся.  Чтобы офицера перевести на новое место без запроса личного дела, тут без «мохнатой лапы» не обошлось.
- Вы хотите сказать, что меня переводят, а куда?
У командира больше нет сил на разговор, он молча отворачивается и идет к замершему строю.

        В строевом отделе хитренький капитан начинает мудрить.
- Приказ-то есть. Но командир может его и не исполнить, послав встречное предложение на отмену. Так что  придется несколько дней подождать. Вдруг Горшков передумает.
- Знаешь Саня, не юли. Скажи прямо, хочешь бутылку. Я еще не видел командиров полков, не выполнивших приказ Главкома ВМФ СССР. Давай обходной. Кстати, как «перевод» прошел без личного дела?
Вот, вот. В этом вся загадка, командир вообще взбешен. Кто у тебя есть в Москве, кому известны все твои данные?
- Так я тебе и сказал. Магарыч будет вечером.

        Иван Шамаев искренне порадовался за меня, но предупредил.
- Не вздумай «обмывать» перевод, пока не получишь все документы. Крылова помнишь?
        Историю с переводом начальника метеослужбы полка знала вся Авиация всех флотов.
 К сорока годам капитан нашего полка подсчитал, что ему не хватает выслуги на пенсию. На Севере считали год за полтора, и он задумал перевестись за Полярный круг.
Замену себе подготовил, с командиром договорился. Рапорт прошел все инстанции. Долгожданный приказ подписал Командующий Авиации Северного Флота. «Обмыв убытие», на попутном самолете прибыл на Кольский.
Там «влился» в коллектив грандиозной пьянкой, и попал в комендатуру. Когда Командующему доложили о происшествии, тот только спросил.
- Откуда он взялся, этот капитан, на нашу голову?
Комендант понял вопрос буквально.
- Из Кипеловского гарнизона. Вашим приказом.
- Будем исправлять ошибки. Отправим его на прежнюю должность.
Через день приказ был подписан, капитана вернули в свой прежний кабинет. А в конце года зам начальника штаба долго мучил «самого» вопросом как ему записывать три дня службы в Заполярье и с каким коэффициентом.
         Я пообещал другу, что постараюсь учесть его совет.

Отношение командира ко мне я понимал и не обижался. Но время незаменимых людей давно прошло, найдут и на мое место желающих. В связи с тем, что после отчетного собрания прошло полгода, в парткоме решили перевыборы не проводить.
- У тебя есть заместитель. Вот он и доработает до конца отчетного периода.
Когда мой перевод перестал быть новостью, я почувствовал изменение  отношений. Искренне поздравляющих было много. Один из моих однокашников Костя Смаль поинтересовался.
- Заки, у тебя там какие-то схемы, наработки, планшеты есть. Тебе они уже не нужны будут, подари. Я и подарил. Несколько дней ушло на сдачу оружия, доработку документов, оформление подтверждения классности. Когда все формальности были закончены, отправился в политотдел за учетной карточкой. В кабинете, помимо начальника, был и командир полка. Начальник политотдела полковник Цепелев вручил документы, тепло попрощался со мной.
 Командир тоже сказал несколько слов, смысл которых сводился к одному - больше так не делай. Я не все понял, но пообещал. Оставалось последнее, прощальный ужин со штурманской службой. В городе Мончегорске купили с десяток бутылок Старки. Хорошо, что один из нас, Диесперов был с машиной. Закуску принесли из столовой.

 Одна из комнат профилактория стала временным кафе. Старший штурман подполковник Кузнецов попросил слова для первого тоста.
- Сегодня мы провожаем нашего товарища в связи с повышением по службе. Я не оговорился, пусть у него та же должность, что и здесь.
 Сам перевод на юг уже есть повышение для большинства северян. Думаю, что никто не будет спорить, что Юг это край, напоминающий Рай.  Я пожелаю только одного, не меняйся, будь таким  какой ты есть. Карьера не главное. Главное – честь.
          Остальные тосты были более длинными, но один из них запомнился.
- Заки, я тебе желаю, чтобы ты там не пил втроем.
- Почему? Нас сейчас более пятнадцати и не плохо.
- Потому что, там «когда двое пьют, то третьим закусывают». Для особо непонятливых поясняю. При пьянке более двух человек невозможно узнать, кто заложил.

          Не все мои командиры были на «мероприятии». Иванов в отпуске, Темьяновский в академии, Василевский в командировке. Через некоторое время старший штурман извинился и покинул «проводы» вместе с руководителем полетов Остапенко. Начальник разведки Шамаев вручил мне альбом с фотографиями разведанных целей.
- Вдруг, когда ни будь, решишь написать книгу. Пригодится.

         Я уже привык к тому, что друг  всегда решает проблему просто. Любая задача после решения кажется  легкой. Жалко, что таких людей окружающие не сразу могут оценить.
 
         В гарнизоне я стал очень популярным. Все расспрашивали меня о переводе, поздравляли и приглашали в гости. Большинство людей интересовали детали, и… не могу ли я помочь и им «перевестись» тоже.
 Я удивлялся наивности вопросов, но честно признавался, что сам не ожидал быстрого решения. Потом удивлялся тому, что мне не верили.

         В дверях магазина столкнулся с двумя женщинами. Жены Заблоцкого и Матанцева сами заговорили, обозвав меня счастливчиком. Когда возникла пауза, я успел сообщить.
- Знаешь Лена, я проиграл твоему мужу коньяк?
- Так в чем дело? Бери бутылку, сейчас разопьем.
- Нет. Мне, кажется, он тоже должен участвовать в мероприятии.
- А мы ему оставим… может быть… немного… потом.
- Мне нужны гарантии… хотя бы процентов 90-100.
Женщины рассмеялись.
- Гарантию 100 процентов дают только презервативы, да и то при умелом использовании.
- Что Заки? Уели тебя наши бабы.
Подошедший майор Заблоцкий был в прекрасном расположении духа.
- Они правы, давай бери бутылку и к нам в гости … с женой разумеется.

        Пока я занимался бумагами на Севере, жена переклеила обои, собрала все вещи в ящики, продала мотоцикл. Я уже заметил, что после болезни Ирина сильно изменилась. Многие  ее поступки порой необъяснимы. Раньше мы обсуждали почти все семейные вопросы.  А теперь она многое стала решать сама. Я не возражаю. Мне даже легче в чем- то. Мы сложили все нажитое в одну комнату. Квартиру сдали организации, получив соответствующую бумагу. В машину загрузили постельное белье, летнюю одежду, мою форму, немного посуды. Икону Николая Угодника оставил в встроенном  шкафу. Я уже знал, что квартиру дают Боре Скорику. На стене за святым, мелом написал «молись, Боря». Еще один день ушел на хождение по гостям и прощальный ужин у друга. Тамара вручила нам целую кастрюлю бифштексов .
- Дорога длинная, не везде есть столовые, пригодится.

          Я рассчитываю маршрут за горизонт на земле. Подаренный другом атлас автомобильных дорог раскрашен фломастером до Очакова. Отдельно отмечены все заправки на пути. Единственно, что не делается, расчет этапов. Дорога покажет где делать остановки.

29 мая в восемь вечера мы выехали из гарнизона в сторону Москвы. Привычка к ночной работе определила время выезда. Мы не вполне осознавали, что произошло значительное событие в жизни. Быстрота решения вопроса, необходимость выполнения предписания, диктовали немедленные действия. Не верилось, что на долго покидаем гарнизон. Двенадцать лет жизни. Время постоянной учебы и экзаменов. Взысканий и поощрений. Болезней и операций. Разочарований и присвоение званий. Тяжелого труда и наград. Увлечений природой и понимания ее строгости.
Знакомств, переходящих в дружбу. Время невосполнимых потерь и надежд на лучшее. Рождение детей, их болезни и проблемы.
 Почти полное отсутствие возможности помочь родным. Утренние туманы и постоянная влажность леса. Вымирающие деревни и растущие города.
Богатейшая культура Севера, которую невозможно охватить. Брошенные церкви и призрачная замена веры верноподданностью.
 Бетонное покрытие, переходящее в асфальт. Небо, темнеющее на глазах и скрытое верхушками деревьев. Неумолимое движение времени и скорости. Дорога. Не понимали мы только одного, что навсегда покидаем Россию. Даже в самых страшных снах никто и предположить не мог, что великая страна распадется на княжества, называемые независимыми государствами. Самой большой ложью политики является слово «независимость». Красивое слово не имеет физической сущности, как некоторые математические  понятия. Но это отдельная тема.

       Ездить по ночам  научился у Темьяновского. Дорога свободна, свежий воздух и города по маршруту, где светофоры в дежурном режиме. У поста Гаи города Загорска (ныне Сергиев Посад) одинокая фигура милиционера остановила нас взмахом полосатой палочки.
- Сержант Иванов. Ваши документы.
В приоткрытое стекло я передал права и техпаспорт. Все замки на дверках закрыты, мотор работает, ноги на газе и сцеплении. 3 часа ночи, на посту не горит ни одна лампа.
- Выйдите из машины.
- И не подумаю, а зачем?
- Не уснете за рулем? Дорога долгая, устали наверное.
- Да нет, сержант. Я хорошо отдохнул перед дорогой. Еще вопросы есть?
- Почему номеров нет?
- Потому что они заменены на транзитные.
- С какой целью переезжаете?
- Этого я не обязан сообщать даже Вам.
- Хорошо, хорошо. Счастливой дороги. Москву советую объехать справа по кольцевой.
Выдав сержанту семечек, чтобы не скучно было стоять, мы быстро вошли в прежний режим скорости. Меры осторожности были приняты не зря. Перед самой поездкой мне рассказали о случаях нападений на дорогах и советовали не очень доверять милиции. Этот случай вспоминался иногда, и один вопрос остался не объяснимым. Зачем он предлагал выйти из машины. Возможно, мы сделали ошибку, не сообщив о случае на следующем посту.

        После Москвы удивился, что трасса на Киев почти свободна. Все города оставались в стороне. Жена больше молчала, думая о чем- то о своем. Я же  старался как- то собрать все прошедшее за прожитое   время. Все- таки эти годы многому научили. И главное было не в профессиональном росте. Конечно при продвижении по службе надо было затратить немалые усилия, чтобы соответствовать должности. Но они не шли ни в какое сравнение с душевными затратами. Катастрофы выбивали из колеи сложившегося мнения. Рваное знамя идеи надо было латать неоспоримыми доводами. А их не было. Я долго не мог понять истинной причины «человеческого фактора». Все говорили о нем, но все подразумевали разное. Некоторое прояснение пришло во время службы в штабе полка. Когда- то я был удивлен, что происшествия случаются с начальниками и командирами. Вначале я засомневался в их профпригодности. Но потом изменил свое мнение. Они на голову были выше рядовых летчиков и штурманов. Так в чем же главная причина? Должна же она быть в конце- то концов.
 Где-то в подсознании возник намек на мысль. А что если все дело в сформировавшемся характере отношений. Ведь командиры, имея огромную власть над людьми, порой совершенно не вникают в причины проступков подчиненных. Они наказывают, снимают с должности, увольняют. И часто у виновных не бывает шанса оправдаться.  Как не было шанса у Голованова и Хадарцева. Привыкшие к принятию решений, за которые не надо нести строгую ответственность, люди переносят эти черты и на летную практику.
Вот тут их ждет самое страшное. Туман или отказ авиатехники не будут оправдываться. Они останутся неизменными и тут всего два варианта. Или ты, или тебя. Где- то рядом главное открытие двенадцати лет полетов. Глубокий анализ ситуации- залог успеха. Что в отношении людей, что погоды. И если в отношении с людьми можно порой что- то исправить, то в остальном второго шанса быть не может. Природа не бывает жестокой. Природа бывает сама собой. Не смотря ни на что. Хоть камни с неба.  Может быть, я и не прав. Но какое- то мнение все же лучше, чем ничего. А теперь не отвлекаться.

         Всю дорогу мы вспоминали Тамарин подарок, так как питались им, находясь в пределах России. В Киеве изобилие продуктов поражало. В магазине можно было свободно купить колбасу, яйца. В гарнизоне об этом можно было только мечтать. На радостях мы накупили всякой снеди. В спортивном магазине я приобрел новое подводное ружье и палатку. Мы же ехали на юг, где кругом море и другие водоемы. Правда, некоторое сомнение уже закрадывалось, уж больно мутная вода по всему маршруту. Еще один инцидент омрачал восприятие новой страны. Сразу после пересечения границы Украины, пост Гаи остановил нас.
- Что же вы, друзья хорошие через мост на такой скорости едете. Не положено. Знак видели?
Я не видел никакого знака, но пришлось подтвердить.
- Все поняли. Сколько?
- Да трохи на бензин, литров на двадцать.
- Держите талон. Ехать можно?
- Счастливо, поезжайте с Богом.

          Всего один штраф за 2000 километров не плохой показатель. Дорога Киев-Одесса шла строго на юг. Населенные пункты встречались все чаще и чаще.
 По сравнению с Северной частью России  плотность заселения гораздо выше. Не сформировавшаяся мысль, что  летать тут будет сложнее, растворилась в обилии информации.

        Перед самой поездкой я закрепил на приборной доске подаренный высотомер. В дороге я определял высоту над уровнем моря. В Московской области прибор показывал 400 метров. У Одессы жена обратила мое внимание.
- Вон еще озеро.
- Это не озеро, лиман. Видишь высота 0. Значит море близко.
Этому сообщению больше всего обрадовались уставшие дети. Они всю дорогу играли куклами. Дрались и мирились на заднем сиденье.
Иногда спали, утомляясь от мелькания  картинки за стеклами. После знаменитого города дорога шла вдоль моря в сторону Николаева.
Где то здесь и придется нам продолжать службу. Неизвестные деревья вдоль трассы усыпаны красными и черными ягодами. Мы не знаем, съедобны ли они, и не разрешаем детям есть. Двое суток дороги позади, осталось проехать  37 километров. Огромный плакат указывает  на Очаков. Я прохожу поворот с ускорением, как учил когда-то Темьяновский, это последний поворот на цель.

        Впереди Черное море.  На календаре первое июня, дата прибытия к новому месту службы. Дорога обрамлена небольшими деревцами. Когда они вырастут, то будет настоящая аллея. Вокруг огромные поля, засеянные пшеницей.  Поливные участки поражают своей буйной зеленью. Машина дрожит на мелком гравии, залитым гудроном.
Небольшое село Каменка остается слева и справа. Километровые столбы сообщают, до моря 25 километров. Большое стадо овец остается в стороне. Дети кричат- шашлык проехали, стаи птиц еле успевают  взлетать с дороги.
 Далеко впереди маленькие домики, за ними гладь воды и корабли, идущие по фарватеру. Знак населенного пункта Очаков означает одно, приехали. История «За Горизонтом »заканчивается, впереди неизвестность.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

     Служба в Очакове была совершенно другой. Дело было не только в новой технике. Взаимоотношения иные, чем на севере. Несколько лет мы жили заботами прежних друзей и знакомых. Встречали и провожали экипажи, прилетающие в командировки. Даже новогодние елки нам привозили из Вологодского леса в обмен на вино, которое в изобилии производилось в селах. Через год один из экипажей был переведен в Николаев, с целью обучения экипажей в учебном центре им. Леваневского. Мой бывший командир отряда Темьяновский закончил академию и стал заместителем командира полка. Получив взыскание по партийной линии, перевелся на авиаремонтный завод летчиком -испытателем. В Николаеве на Садовой улице получил квартиру, но присягу Украине принимать не стал и перевелся на Север. Жена отказалась с ним ехать и они мирно разошлись.

    Семья Шамаева до самой пенсии жили в Федотово. Иван стал старшим штурманом, я искренне радовался за друга. По закону жанра обязан сообщить о судьбе трех лейтенантов начала «записок».
 Кашин закончил службу и уехал на Урал. «Глубоко мирный человек», как говорила бабушка жены, стал учителем и хорошим художником.
 Из нас троих только Еловиков дослужился до полковника. На севере он разошелся с женой и был переведен в Николаев, где продолжал свои увлечения. Командующий Потапов дал ему шанс начать новую жизнь.  Вторая жена однажды выставила его за дверь и он потерялся в Пермском крае будучи военным пенсионером на целых двадцать лет.
 На прощание он заезжал ко мне. Мы пили чай, я слушал его  планы на «гражданскую жизнь» и, честно говоря, не верил. Мне было жаль его, но каждый выбирает способ траты времени, которая и есть жизнь.  Действительно –должности и звания вторичны и не гарантируют счастья никому.

       Тем не менее, с искренним уважением ко всем героям повести. Ибрагимов Заки Гарифович. Кстати: совпадение всех упомянутых фамилии с фактическими случайны, и ответственности не предполагают из- за фантазии автора. А так как ее у него мало, пришлось писать правду. Пока.