Не хамите незнакомым мужчинам

Андрей Ракша
      Лето выдалось необыкновенно жаркое. Ветра почти не было. Дневная температура зашкаливала за сорок. Торфяники горели уже два месяца, и удушливый дым круглые сутки висел между деревьями сизыми неподвижными пластами. После захода солнца становилось немного легче, но едкая гарь, пропитавшая всю округу, смешиваясь с ночными туманами, холодной горькой ватой забивала легкие, не давала дышать. Лесные жители, особенно хищники, обитая в постоянной липкой мгле, меняли свои повадки, становились беспокойными, порой непредсказуемыми.   

     Серая белка, рыскающая у подножия раскидистого дуба, внезапно застыла, нервно подергивая головкой. В кустах треснула ветка. Зверек испуганно пискнул. Прошуршали палые резные листья, белка стремительно взлетела по корявому стволу вверх и замерла в тревожном ожидании. Раздвинулись плотные заросли орешника, длинное щетинистое рыло, увенчанное коричневым, почти черным пятачком, втянуло, принюхиваясь, горьковатый воздух, и на лужайку бесшумно, перебирая короткими ножками, выкатился крупный кабан. Белка сердито цокнула, дернулся пушистый хвост, но, поняв, что опасности нет, она быстрой тенью соскользнула на землю и снова начала копаться в одеяле павших листьев. Кабан моргнул подслеповатыми глазками, настороженно дернул ромбовидными ушами, затем утробно хрюкнул, и, не спеша, потрусил через поляну. Огромная ультрамариновая стрекоза, невесомо упала ему на крутой загривок, проехала несколько шагов, поднялась, драгоценно сверкая в синеватом мареве, подсвеченном лучами вечернего августовского солнца, опустилась снова и у самой опушки круто взяла вверх, по дуге уйдя к вершинам высоких берез, вперемежку с осадистыми дубами и густым орешником, окружавшими лесную поляну. Земляника широко раскинула  у подножия деревьев мелкие резные листочки. Кабан приостановился, копнул рылом зеленый глянцевый ковер, но ягоды уже отошли, и он, мелькнув среди стволов, канул в дымном полумраке.

     Сорока, черно-белая длиннохвостая болтушка, безумно затрещала где-то в глубине леса. Кабан остановился, тревожно прислушался и, повернувшись, поплыл неспешной рысью, прочь от сорочьего гама, как низко сидящий бронированный корабль-монитор, рассекая зеленое море высоких папоротников. Широкие листья плавно обтекали его покрытую глубокими
шрамами могучую грудь.

                *  *  *

      Небо над городом висело белесо-голубое, как десятки раз стиранная джинсовая рубаха. Солнце за день раскалило асфальт, и горячий воздух, смешавшись со зловонными выхлопами автомобилей, дрожал над традиционной вечерней пробкой, которая медленно сползала вниз по мосту, плотно забиваясь в узкое горлышко дороги у станции метро «Электрозаводская». Высоко над крышами, миниатюрными черными бумерангами беспокойно метались юркие стрижи, отражаясь в неподвижном, грязно-сером зеркале мертвой Яузы. Листва тополей, неестественно торчащих из серого асфальта, к середине августа запылилась, пожухла, пропиталась городскими миазмами и теперь неподвижно свисала с корявых веток.

     Машины зашевелились, двинулись. Ярко-красная, сверкающая, как новогодняя игрушка, «ТОЙОТА», стоящая перед Алексеем, суетливо задергалась. Угрожающе загорелись фонари заднего хода. Алексей внутренне напрягся, рука упала на клаксон. Но все обошлось, белые сигналы погасли. Иномарка, клейменая предупреждающим знаком, изображающим женскую туфлю с трогательной просьбой «Уважай меня», скатилась вперед и застыла в тревожном ожидании следующей подвижки.

     Алексей, с облегчением перевел дыхание.  Однажды это случится. Слишком много машин, слишком много езжу. В багажник от солдата на КАМАЗе уже получил. Правда, повезло – воинская часть оказалась кредитоспособной.  Теперь жди подарка от дамочки. Теория вероятности большого города неумолима. Ты можешь радовать глаз, быть приятным на-ощупь и запах, уступать дорогу всем подряд, но уже сошла с конвейера и где-то колесит по городу твоя жестяная судьба, с которой рано или поздно вы неизбежно встретитесь. Тут уж ничего не поделаешь, всем надо перемещаться. Только хотелось бы взаимопонимания и без крайностей. И ничего, что «автоледи» становится все больше. Пусть их ездят. Только бы избавились от двух порочных заблуждений – «уступи дорогу даме» и « еду, никому не мешаю». Села за баранку – ты уже не дама, а водитель транспортного средства, источника повышенной опасности. И хорошо бы не только не мешать, а и помогать, так сказать, соответствовать дорожному движению.

     Голова гудела, как трансформатор под нагрузкой. Он бросил взгляд на приборную доску. Ого – уже пора менять масло. Ну, да ладно, пару дней еще проезжу, а в выходные на даче поменяю. Он представил себе слегка пожелтевшую, но все еще живую травку, чистый, до воображаемого скрипа,  прохладный вечерний воздух, подернутые перистой туманной дымкой раскидистые ивы над темным зеркалом широкого карьера. И ночные звезды – крупные, как на юге. И метеориты – как серебряный дождь. И месяц. Как не надкушенная долька настоящей узбекской дыни. И мысли о ничтожности человека и необъятности вселенной. М-да. Где-то он уже это слышал. Алексей застонал от предвкушения грядущих удовольствий. Немного полегчало.

     Справа басовито взревело. Едкий сизый дым повалил в открытое окно. Оранжевая  «автопомойка» решила прогазоваться перед очередным рывком на короткую дистанцию.  Небритый носатый мусорщик старательно, с видимым удовольствием, педалировал акселератором, превращая салон «девятки» в некое подобие душегубки. «Спасибо родной, – Алексей, спешно задраил все окна. – Вернул к действительности. Тебе бы на рояле играть. В Большом зале консерватории». Он взглянул в зеркало заднего вида. Водитель зеленой «АУДИ», поблескивая бледной лысиной, положив на баранку длинную печальную физиономию, меланхолически глазел на металлического дракона, изрыгающего клубы ядовитой гари.

     «Везет, кто в «АУДИ», легко ему на свете. В смысле, в салоне, – незлобиво подумал Алексей. – Вот оно, преимущество буржуйской техники. Кондишен, однако». В очередной подвижке он без лишней наглости, аккуратно, включив мигалку, сместился влево, уйдя от потенциально опасной «ТОЙОТЫ», и теперь стоял в крайнем ряду, выставив наружу локоть, глядя, через пустую встречную полосу на высотное здание электролампового завода. «Сахарная тростиночка, кто тебя в бездну столкнет ...», бился в колонках шлягер 76-го года. «Инкубатор лампочек Ильича», пришла в голову оригинальная мысль. Он опустил глаза. По противоположной стороне моста шла девушка его мечты. Вернее, мечты двадцатилетней давности. У мечты были длинные ноги и полная, прямо-таки космическая, безмятежность во взоре. Эх, сахарная тростиночка, чей серп на тебя нацелится?
     Встречку неожиданно прорвало. Машины пошли сплошным потоком. В левом зеркале что-то мелькнуло. Алексей едва успел убрать руку, как стекло разом потемнело, и черная масса пронеслась впритирку с дверью. Раздался громкий резкий удар, словно выстрел. Машину тряхнуло и, похожая на черный утюг, изрядно потрепанная «БМВ», уходя от лобового столкновения, взвизгнув шинами, тормознула перед ним, пытаясь втиснуться в узкий просвет. Алексей несколько секунд сидел в ступоре, тупо глядя на жалко повисшее зеркало. Вечернее низкое солнце мелкими брызгами сверкало в паутине трещин. Он перевел взгляд на локоть. Холодная влага, набухая на лбу крупными каплями, покатилась вниз. Глаза защипало. Мелкие острые коготки впились в предплечья. Ряд подвинулся, и «БМВ» втиснулась в поток перед Алексеем. Дорога жила своей привычной жизнью, не обращая внимания на незначительные происшествия.

                *  *  *

     Три волка двухлетки, не обращая внимания на бесновавшуюся в кронах берез сороку, серыми бесшумными тенями, гуськом, бежали по лесу. Были они братьями из одного выводка и, когда стая по весне распалась, волки, по причине молодости не создав семейных пар, отделились, и все лето вместе мотались по лесу. Давили жирных зайцев, в начале лета лакомились птичьими яйцами, не брезговали быстрыми мышами и неосторожными птенцами.


      Несколько недель назад лиса в ободранной летней шубке выскользнула навстречу из сизого тумана и, припав к земле, бесстрашно, мутными желтыми  пуговицами глаз следила за их приближением. Лоскут белой пенистой слюны свисал из ее раскрытой пасти. Длинный осклизлый хвост глубоко прятался под когда-то светлым, а теперь грязно-серым, почти черным брюхом, делая ее тощее тело куцым, неестественно коротким. Волки развернулись, охватывая подковой вжавшегося в мягкий дерн, затаившегося зверька. Когда до ближайшего оставалось несколько шагов, лиса развернувшейся пружиной прыгнула ему навстречу и повисла, намертво вцепившись острыми, как шило, зубами в морду. Волк прянул назад, испуганно мотая лобастой башкой. Набежавшие собратья сорвали с него, вместе с клочком мяса, неистово визжащий клубок рыжеватой шерсти. У лисы был перекушен хребет, но она еще пыталась с пугающим бешенством бросаться на волков, но вскоре ослабла и, через несколько секунд, превратилась в безжизненный комок слипшегося окровавленного меха.

    Раненый волк лежал на брюхе, негромко поскуливая, положив морду на передние лапы, часто облизывая длинным языком, сочащуюся красным, разорванную верхнюю губу. Капли крови выпукло поблескивали на рифленых листьях лесного ландыша. Братья стояли рядом, принюхиваясь, тяжело поводили серыми боками.

                *  *  *

     «Глупо, – сомневался Алексей, выходя из машины. Его слегка колотило. – Конечно, глупо. А что делать? Зеркало копеечное – рублей двести. Но дело принципа. Надо задать вопрос. Проглотишь, потом будешь полгода скрипеть зубами пока забудется».

     В «БМВ» на его приближение никак не отреагировали, и он неловко стоял, слепо пялясь на свое отражение, постукивая костяшками пальцев в тонированную поверхность. Кузов заметно подрагивал, распираемый изнутри низкими частотами. Наконец стекло поползло вниз, из темного нутра пыхнуло густым дымом. Алексей почувствовал специфический резкий запах. На загорелой крепкой физиономии с глазками, цветом и формой похожими на прибрежную морскую гальку, не читалось даже намека на смущение. Тонкий белый шрам пересекал верхнюю губу. «Бабка бы сказала, – усмехнулся он про себя, – об такую ряшку только поросят бить».

     – Че, разбилось? – водитель затянулся сигаретой и выпустил Алексею в лицо струю дыма. Слова с трудом пробивались сквозь оглушающую долбежку.

     – Стоит посмотреть, – Алексей отошел на шаг, избегая едкой вони.

     – А у нас все цело, – парень, подавший голос со второго сидения, был калибром поменьше, с дурацкой ухмылкой на смазливом личике. –  До чего же крепкие эти немцы. Считай, мужик, что тебе просто не повезло, – он тонко хихикнул и бросил назад, – Фофан, ну-ка покажи дяде лицо.

     Заднее окно с негромким шипением открылось, и гротескная волчья морда с громким рыком, резко подсунулась к Алексею. От неожиданности он вздрогнул и отшатнулся, лишь через мгновение, поняв, что кошмарный зверь не более чем резиновая маска.

     Соседний ряд зашевелился, и «БМВ», уверенно рыкнув мощным мотором, перестроившись вправо, вместе с потоком ушла вперед. Сзади истошно завопил сигнал, затем второй и, наконец, уже с десяток нетерпеливо лаяли, требуя освободить полосу.
 «Как собаки в деревне, – обозлился Алексей, – одна гавкнет, все искренне переживают». Он оглянулся, беспомощно посмотрел вслед ускользающей «БМВ», плюнул и заспешил к своей «девятке».

     «А может оно и к лучшему, – размышлял он, продергиваясь вперед. – Слово за слово, ребята явно неадекватные, могли бы быть неприятности. А на черта мне неприятности? Воткну новое зеркало и дело с концом. Прямо сейчас на Щербаковской и куплю».

     Пробка понемногу проталкивалась, и он, уже почти успокоившись, медленно катил мимо круглой желтой коробки станции метро, у основания которой скульптурная группа бронзовых метростроевцев с нескрываемым огорчением взирала на мир, где через восемьдесят лет социальных преобразований, рабочий снова, как и в начале прошлого века, стал никем. Ушло назад самое распространенное по миру предприятие быстрого питания. Несмешной до слез американский клоун Макдональд принимал гостей – в основном, неразборчивую в еде торопливую молодежь. Дорога расширилась, пробка, наконец, выстрелила, машины пошли быстрее. Алексей придавил педаль газа, поспешая к магазину автозапчастей, чтобы избавиться от изуродованной детали и постараться забыть досадный инцидент. С глаз долой, из памяти вон.

                *  *  *

     Они продолжали держаться вместе, но в последнее время предпочитали охотиться в сумерках. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь белое марево, вызывал у них необъяснимый страх. Вода, столь желанная в такую сушь, не приносила удовлетворения. С трудом сделав несколько глотков из почти пересохшего ручья, они быстро убегали прочь. Исчезла идеальная организация охоты, во время которой, каждый четко знал, где ему надо быть в момент загона. Когда, казалось, очередная кампания подходила к удачному завершению, кто-то делал необъяснимую ошибку и, казалось, уже обреченная жертва находила возможность спастись бегством. Даже охота на мышей зачастую оканчивалась неудачей. Не успев поймать молниеносный комочек на поверхности, у них не хватало терпения разрыть до конца мышиную нору. Голодные, они вымещали друг на друге свое раздражение яростными укусами.

                *  *  *

     - Нет, Серый, ты видел, видел? – сидящий на пассажирском сидении парень радостно подпрыгивал и с восторгом колотил кулаком в плечо водителя. – Этот козел подпрыгнул, как будто его трахнули. А ты,  Фофан, талант, – он обернулся назад, – рычишь шибко натурально. Тебе бы телок в парке пугать, или деда своего на толчке, при запоре.

     – Да заткнись ты, Трескун. – Фофан стащил резиновую маску, вытер потный лоб и отбросил назад длинные мелированные волосы. – Вы бы лучше окна открыли. Тормознут менты, придется снова гундеть, что в машине комары завелись и мы их индийскими палочками травили.

     Серый понимающе заржал, прижал кнопки, и тонированные стекла поползли вниз, выпуская из душного нутра салона конопляный чад. Он сидел, свободно откинувшись на сидении, одной рукой небрежно крутя гидроусиленную баранку, вызывающе вклиниваясь между плотно идущими машинами. Водители негодующе сигналили, но, избегая столкновения, в последний момент давили на тормоз, пропуская вперед вконец обнаглевшую «БМВ».

      – Ну, что, пацаны? Не употребить ли нам по мягкой кунжутной булочке? – изрек Трескун, глядя на приближающийся «Макдональдс». – А то я после косяка жрать хочу, как волк. Как у нас с ловэ?

       Он повернул голову, вопросительно глядя на Фофана. Тот неловко заерзал и объявил, что он сегодня пустой, потому что мелкие у него кончились, а крупных давно уже не было. А стипендия, ну сами понимаете. Он расстроено почесал левое ухо. Недавно проколотая мочка нестерпимо зудела.

     – Плохо дело, – посетовал Трескун, – у меня тоже только сотня осталась, а зарплата еще не скоро. Серый, на тебя одна надежда, – он заискивающе хихикнул и потрепал соседа по крутому загривку.

     – Хрен с вами. Я сегодня добрый, – покровительственно бросил Серый и осклабился. – Папаша пособие подбросил, так что радуйтесь, голодные дети своих родителей. Правда, старый мерин объявил, что в последний раз. Если на работу не устроюсь, лишит-таки родительской поддержки. – Он с видимым огорчением покрутил круглой, коротко стриженой головой. – А на черта мне эта работа? Двадцать два года не работал и дальше не хочу. Привык уже.

     Он резко крутанул баранку вправо, подрезал зеленую шестерку, с удовлетворением прислушался к визгу тормозов, затем прибавил газу. «БМВ» вкатилась на площадку перед американской столовкой. По случаю вечернего наплыва посетителей все столики были заняты, да и очередь у прилавка раздачи обещала, как минимум, пятнадцатиминутное ожидание, поэтому было решено воспользоваться услугами «Макавто». Очередь и здесь имела место, но машины стояли все солидные, и Серый, предпочтя не обострять, матерясь, пристроился вслед за серебристым «Лексусом». Пять минут ожидания прошли за бурным обсуждением меню, и, когда «БМВ» подтянулась к окошку, заказ был уже, в основном, составлен.

     Рыжая девчонка мило поздоровалась и спросила, что молодые люди желают заказать. Торчащие в разные стороны короткие косички, увязанные разноцветными резинками, россыпь на курносом носу крупных веснушек и круглые зеленые глаза придавали ее лицу удивленно-наивное выражение. Серый молча сидел, помаргивая белесыми ресницами. Зато Трескун сразу резко активизировался и полез через него, стараясь пробиться поближе к окошку.

     – Варвара, – громко прочитал он на визитке. – А скажи, Варвара, до какого часа ты сегодня работаешь? – развязно продолжил он.

     Девушка настороженно взглянув в неестественно бесшабашные, с булавочными точками зрачков глазки, едва слышно ответила, что до восьми.

     – Какое совпадение, – продолжал разошедшийся Трескун. – Мы как раз после восьми свободны. Эй, Серый, не молчи. – Он ткнул дружка локтем в грудь. – Съездим куда-нибудь, потусуемся. А? Подружку пригласи. Или двух. В «Славе» потремся, потом ко мне попремся. Ха, ха. – И озадаченно повернулся к Фофану. – Во как. Стихами заговорил. Это к счастью.

     – К чьему? – подал тот голос.

     – Что, к чьему? – озадачился Трескун.

     – Ну, к чьему счастью?

     – А! Ну, наверное, к Варвариному счастью, – в восторге от собственной находчивости заржал Трескун.

      – Я не могу, – быстро ответила Варвара, стремительно краснея. – У меня дела. Вы будете заказывать?

     – Будем, будем, – несколько разочаровано протянул Трескун. – А если завтра?

     – Завтра тоже не получится.

     Заказ был сделан, Серый включил передачу, и машина тронулась.

    – А мы все-таки заедем, – игриво проблеял Трескун, снова налегая на водителя. – К восьми.

     Черная «БМВ», свистя шинами, скрылась за углом, а рыжая Варвара, почти квадратными глазами испуганно смотрела на черные полосы, думая, что надо бы отпроситься с работы у старшего менеджера на полчаса пораньше или на часок, а может и совсем уволиться. Тонкая девичья рука лежала на клавиатуре кассы, непроизвольно нажимая на клавишу подачи ленты, которая белым серпантином струилась из механического нутра. Это был ее первый рабочий день.

                *  *  *

     Солнце пало за деревья. Жухлые листья разом потемнели. Кабан привычной тропой потрусил на вечерний водопой. Жара и едкий дым беспокоили его мало, еды в лесу было достаточно и, пока не пересохла в распадке наполненная гниловатой водой бочажина, никаких особых трудностей он не испытывал. Узкая тропа проходила через густой орешник, и он без опаски вступил в знакомый коридор. Толстый сук, торчащий из непроходимой стены ветвей, привлек его внимание. Он остановился и с чувственным удовольствием, хрюкая и тонко повизгивая начал об него чесаться. Внезапно кабан замер и настороженно завертел щетинистыми ушами. Видел он плохо. Сейчас, когда дым напрочь забил обоняние, только слух оставался его единственным надежным сторожем.

      Шестилетний секач в своем лесу не боялся ничего и никого. С волками на тропе он встречался неоднократно, но был осторожен и всегда уходил от прямого контакта. Да и они не испытывали особого желания конфликтовать с закованным в толстую шкуру и калкан, вооруженным огромными серповидными клыками трехсоткилограммовым вепрем. Вот и сейчас, увидев перед собой приближающуюся серую тень, он, после секундного замешательства, поспешно попятился, стараясь избежать ненужной встречи, но, услышав за спиной мягкий топот и рычание, понял, что правила игры почему-то изменились и, не оглядываясь, рванул, разрывая копытами плотный утоптанный дерн, вперед. Мгновенно сократив дистанцию с безумным волком,  кабан с ходу ударив его клыками наискось вверх, вынес на открытое пространство. Удар пришелся в правое подреберье и, когда секач резко мотнул клиновидной головой, загнутые трехгранные клыки вырвали три ребра, обнажив серовато-красную ткань легкого. С предсмертным воем волк упал на бок и судорожно заскреб лапами покрытую желтыми еловыми иголками землю. Кабан мгновенно развернулся на месте. Муравьиная куча, попавшая под ноги, разлетелась мелким сором. Как снаряд в орудийное жерло, он стремительно вошел в темный коридор...

                *  *  *

     И справа была зеленая стена, и слева была зеленая стена, а вверху, в узком просвете, голубой рекой текло вечернее небо, под которым серой асфальтовой волной летела Главная аллея. Перед Алексеем, не торопясь, плыла широкая корма междугороднего автобуса, неся на заднем стекле исчерпывающую информацию «Москва – Купавна». Салон был набит под завязку. Рабочий люд из благодетельницы Москвы разъезжался по безработным городкам-сателлитам.

     Он с удовлетворением посмотрел в новое зеркало. Нет худа без добра. На старом амальгама по краям уже пошла серой плесенью, да и стекло заметно помутнело, состарилось, а сейчас зеркало сверкает новизной, отражая,  включенные подфарники автомобилей, длинной прерывистой вереницей тянущиеся позади.

      Алексей притормозил, стараясь держаться подальше от дизельного выхлопа. Автобус, конечно, не «автопомойка», но и не баллончик с ароматизатором. Недавнее происшествие стало потихоньку отступать, потеряло нервозную остроту. Зеленая листва и лесной воздух расслабляли, успокаивали. Он любил ходить в Измайловский парк. Летом, в будние дни, и зимой, когда собственная фазенда находилась в пределах недоступности, это была альтернатива дачному роздыху. Правда, в последнее время, несмотря на кажущееся окультуривание, выражающееся, главным образом, в установке  многочисленных палаток с пивом и чипсами, парк начал понемногу деградировать. Слишком много тропинок появилось в его массиве, слишком много жестянок, бутылок и пакетов валяется по их обочинам. И хотя еще слышны сквозь шелест листьев дробь дятла и цоканье белки, уже черными язвами лежат безобразные кострища, оставшиеся после выхода на природу безмозглых любителей шашлыка.

     Из открытого окна автобуса высунулась рука, и красно-белый полиэтиленовый пакет полетел в кювет. Пленка от удара лопнула, и разноцветный мусор веером разлетелся по обочине.

     «Ну, вот и наглядный пример», мрачно отметил Алексей. Настроение опять упало. Не помогла даже Глория Гейнер, неудержимо рвущаяся из динамиков со своим вечным гимном, справедливо утверждающим, что все в этом мире можно пережить, была бы настоящая любовь. Он подобрался на сидении, нахохлился, желая в данный момент только одного – поскорей добраться домой.

     До Шоссе Энтузиастов оставалось около километра, когда в зеркало ударили слепящие лучи дальнего света, и сзади по-ослиному заблажил мощный клаксон. Из-за яркого света фар Алексей не видел, что за идиот сгоняет его с дороги, на которой обгон во все времена был строго запрещен.
     «Пошел он подальше, – обозлился он, – если так уж приспичило, пусть по встречке обгоняет». Но навстречу плотно шли машины, и водитель продолжал непрерывно подавать сигналы, требуя пропустить его. В какое-то мгновение Алексей, отвлеченный занимательной иллюминацией, бросил  короткий взгляд вперед и с мгновенным ужасом обнаружил зловеще вспыхнувшие стоп-сигналы и надвигающийся монументальный зад автобуса с гостеприимной надписью на бампере – «причал для чайника». До удара оставались какие-то мгновения. Не раздумывая, он вывернул руль вправо и резко дал по тормозам. Машина пошла юзом. Крупный гравий противно затрещал под заблокированными колесами. Белая корма степенно удалилась, а сзади Алексей почувствовал ощутимый толчок. Видимо, придурок пытался в этот момент обогнать его по обочине.

     «Ну, вот и приехали, – с огорчением констатировал Алексей. – Что же мне сегодня так не везет. Конечно, сейчас все застрахованы, но в любом случае, приятного мало, надо разбираться, а ведь я уже практически был дома».    

     Позади хлопнула дверка и тотчас раздался пронзительный вопль:

     – Ты, козел! Ты че наделал!?

     Алексей обреченно вздохнул и, цепляясь коленками за баранку, малодушно стараясь оттянуть начало разборок, неспешно выбрался из «девятки». По своему дорожному опыту он знал, что сейчас наступает самый щекотливый момент после аварии. Хотя обязательная страховка несколько упростила аварийные взаимоотношения, но ведь люди бывают разные и эмоциональный всплеск участников ДТП сразу, после столкновения, может выразиться в совершенно неожиданных поступках. Что, судя по экспрессии, звучавшей в голосе безбашенного водилы, и предстояло пережить Алексею. Он повернулся и почему-то, без особого удивления, обнаружил, что дела обстоят еще хуже. «А говорят, что Москва большой город, – мелькнуло в голове. – За полчаса дважды плотно пообщаться с одной машиной, – для этого – надо особое везение. Да и начинка – «приятная» во всех отношениях».

     Мордастый парень распрямился и, видимо, не обнаружив особых повреждений на своей буржуйской тачке, несколько сбавил тон. Два его дружка торчали по бокам машины, с интересом наблюдая за происходящим.

     – Мужик, ты в зеркало когда-нибудь смотришь? – в его глазах мелькнуло неожиданное удивление. – Ба, знакомые все лица. Мы с вами где-то встречались? – Он вдруг как-то неприятно оживился и, оглянувшись на приятелей, пролаял. – А ты, Трескун, боялся, что бабок не хватит. – Тот весело улыбнулся и мотнул головой: давай, дескать, дальше разрабатывай.

     – Ну, что, уважаемый, будем компенсировать? – основной стоял, небрежно опустив руки в карманы спортивных штанов.

     – Что компенсировать? – вопросом на вопрос ответил Алексей. Ему очень не хотелось вступать в тупую перепалку, но делать было нечего. – Вы, ребята мне в зад въехали, обогнать пытались, а обгон здесь запрещен. И еще чего-то хотите. – Он быстро прошел к бамперу «БМВ». – Да и нет тут у вас ничего. А, впрочем, если хотите, можно и ГАИ вызвать.

     Там и вправду ничего не было. «БМВ», несмотря на изрядную потасканность, видимо, действительно оказалась крепким немецким орешком.

     – Ты на ГАИ не кивай, – чувствуя шаткость аргументов, приведенных приятелем, подал голос тот, кого назвали Трескуном. – А моральный ущерб?  Ты не представляешь, как я испугался. – Он ернически заржал. – Ой, я вся  дрожу. Нельзя так резко тормозить. Денег стоит.

     Алексей почувствовал, как громко и пугающе мощно забилось сердце.      
Был он мужчиной уравновешенным, считал себя сангвиником и с детства патологически опасался глупых драк, да и вообще любых физических конфликтов. Преодолевая детские комплексы, всю жизнь занимался всяческими видами спорта, имел хорошую форму и сейчас. Весил под сотню. Правда, несмотря на большой опыт спортивных поединков, при угрозе уличного насилия чувствовал в себе некоторую неуверенность и слабость в коленях. Неожиданные конфликты всегда старался разрешить мирным путем, доходя, порой, до грани кажущейся трусости, что и позволяло, вкупе с убедительной внешностью, до сих пор избегать никчемных мордобитий.

     Он попытался примирительно улыбнуться. Улыбка вышла кривой и не очень дружелюбной. 

     – Бросьте ребята, – он старался не заикаться, что было для него одним из признаков сильного волнения. – Вы мне зеркало снесли, чуть форкоп в кузов не вогнали, а теперь еще и грузите не по делу. – Он, не торопясь, сдерживая мандраж, отступил к своей «девятке».

     – Какое зеркало? – прищурился мордастый. – Все у тебя на месте. Не вижу темы. И где ты тут ребят надыбал? Пенек замшелый.

     – Ну не такой уж я замшелый, – медленно ответил Алексей, растирая вдруг онемевшие тыльные стороны кистей рук. – А зеркало я новое купил и только что воткнул. Вот и получается – это вы мне должны. – Тон его голоса упал, стал почти умоляющим. – Впрочем, можно и так разойтись, я не жадный и зла не помню. Да и денег у меня нет, все на зеркало потратил.  Бросьте, интереса мало. Ну, не надо, уважаемые.

     Очевидно, последние слова сильно задели гипертрофированное самолюбие мордастого недоросля. Судя по всему, категорически не любил он быть кому-то должным и с удовольствием прощал кредиторам все свои долги. Он  по собачьи отбросил ногой назад заряд гравия и, выдернув руки из карманов, двинулся вперед.

     – Серый, он нас на бабки разводит, – в спину ему заблажил Трескун.

     – Сделай ему кабанью морду, – подал голос третий член сообщества, – и чтобы пятак пошире и зубы наружу. – Он нетерпеливо приплясывал на месте, отираясь у открытой задней двери БМВ. Его неглупое, в общем-то, лицо, было искажено гримасой болезненного любопытства. Трескун исчез внутри салона БМВ и тотчас же вынырнул оттуда. Изящная алюминиевая бейсбольная бита нехорошо блеснула в его руках.

     Алексей сделал два шага назад. Неизбежность надвигающихся событий была очевидна. Аллея в обе стороны опустела. В другое время это показалось бы странным, но сейчас ему было не до дорожных аномалий. Мирные доводы себя исчерпали, и неожиданное знакомство перешло в активную фазу. Сердце перестало бухать в груди, исчезла мерзкая дрожь в коленях, секунды непривычно растянулись, позволяя сделать несколько движений в отрезок времени, в который чуть раньше можно было совершить только одно. И, самое главное – неожиданно резко, как искристая вспышка короткого замыкания, проявилось эйфорическое ощущение вседозволенности, полного раскрепощения, когда можно уничтожать врага любыми способами, не ограничивая себя усвоенными с детства морально – этическими принципами. Когда противник, отрицая все попытки договориться, сам выписывает тебе индульгенцию на право поступать с ним способом, адекватным его собственным поступкам.

     За свои сорок пять лет подобное чувство Алексей испытал только однажды, когда защищал от взбесившегося питбультерьера своего пятилетнего сынишку. Тогда ему под руки попалась железная труба, и он сначала сломал собаке передние ноги, а затем молотил визжащую тварь, пока не превратил ее в окровавленный мешок с поломанными костями. Этот случай Алексей старался не вспоминать.

     Медленно, двигаясь, словно под водой, Серый, поигрывая кулаками, приближался к Алексею. Когда между ними оставалось несколько шагов, Алексей мягко шагнул вперед, обманно дернулся вправо, ушел влево и с ходу, акцентировано, пробил прямой в бок, под вылетевшую в ударе правую руку такого неуклюжего сейчас противника. Все просто, как дверь открыть. Печень весьма чувствительный орган, и парень сдавленно ойкнув, послушно сложился пополам, подставляя открытую шею. Алексей тотчас, четко, как на тренировке, рубанул ребром ладони по мускулистому подбритому затылку. Бесчувственное тело упало на бок, непослушные ноги рефлекторно заскребли по гравию. Алексей, не останавливаясь, перешагнул через хрипящего противника, и, перемещаясь быстро и плавно, двинулся к его волосатому сотоварищу, который, ничего не понимая, застыл на месте. Нездоровое любопытство на его лице сменилось гримасой недоумения, затем страхом, и тогда он, попятившись, осел тощим задом на сиденье, пытаясь скрыться в салоне «БМВ». Но не успел. Алексей походя, жестко, ударил ногой в раскрытую дверь. Раздался короткий треск, и парень, оставив на тонированном стекле двери красную кляксу, сполз вниз, оставшись сидеть на желтых камнях, прислонясь спиной к порогу, безвольно уронив расслабленные руки. Край тяжелой двери ударил его в переносицу. Кровь двумя струйками туго брызнула на грудь, расплываясь алым пятном по светлой футболке. Волчья маска бесформенной кучкой разноцветной резины лежала у него на коленях.

     Алексей обошел багажник и остановился. Включенные фонари поворота бросали желтоватые отблески на длинный металлический цилиндр биты. Прошло всего несколько секунд, и Трескун не успел адекватно оценить сложившуюся ситуацию. Еще можно было бросить опасную железку и на быстрых ногах рвануть в лес, но бес насилия отключил в нем чувство самосохранения. С воплем: – Не подходи, убью! – он бросился вперед. Алексей шагнул навстречу летящему металлическому блеску, слегка подсел, пропуская удар над головой, и, захватив поджарое тело одной рукой за промежность, а другой за борт джинсовой куртки, приподнял и с силой швырнул его, как мешок с картошкой, вниз, к подножию деревьев. Голова Трескуна с глухим стуком ударилась о торчащий из земли корень. Алексей выдернул биту из обмякшей кисти, подбросил, перехватил и воткнул ее с маху, как толкушку в вареный картофель, тупым концом в солнечное сплетение.

     – Эк, – вылетело у Трескуна из горла. Он, схватившись за грудь, перевалился на бок и остался лежать на опавшей листве, свернувшись калачиком, шевеля, как рыба губами в безуспешной попытке вдохнуть парализованными легкими, ставший вдруг недоступным, воздух.

     Алексей медленно выпрямился, отшвырнул в кусты биту и посмотрел по сторонам. Внизу, от Московского проспекта показалась машина и, отсвечивая красными габаритами, ушла в сторону Первомайской. В просвете между кронами, подкрашенный лучами заходящего солнца, розоватой саблей тянулся расплывшийся инверсионный след самолета. Выхлопная труба «БМВ» слегка курилась. Мощный двигатель бурчал что-то ласковое, отдыхая на холостых оборотах. Он перешагнул через тощие ноги в потертых джинсах, подошел к своей «девятке» и на секунду остановился. Слепящий синеватый свет фар бил в спину неподвижно лежащей фигуре в цветастом спортивном костюме. Длинная черная тень широкой, остро очерченной полосой, падала на дорогу.

      – Ну, и кто тут пенек замшелый? – четко разделяя слова, проронил Алексей.

     Вверху, за гребнем, сверкнули отблески включенных фар идущих навстречу машин. Кратковременная дорожная аномалия себя исчерпала. Алексей хлопнул дверкой, завел двигатель и переключил скорость. Угрызения совести, сожаление о содеянном придут позже, а сейчас он чувствовал только неимоверную усталость и острое желание поскорее добраться домой.