Из Гришиных тетрадей
Много ли нужно? Толчок - и всё. И ты внизу. Ты сидишь на самом краю. Каждый миллиметр, уползающий из-под тебя крыши, сказывается тяжелее, чем час пути. Толчок. Проклятый толчок. Просто отпустить руки. Но нет - мускулы напряжены. А до заветной кучи снега путь - чуть больше десяти шагов. Ну вот же она, рядом. Можно себя обмануть. Если смотреть долго на эту кучу, она будет казаться больше и ближе.
Можно, постепенно съехав с крыши, повиснуть на вывернутых назад руках. Так ты окажешься на десять сантиметров ближе к цели. Крыша на десять сантиметров ниже. Не так страшно.
Ещё одно неудобство: когда ты поверишь, что сидишь тут последние секунды, что вот-вот оторвёшься от этой дурацкой «музыкалки»* и окажешься внизу, тебя начинает бить дрожь. Страх? Возможно. Но скорее - волнение. Как перед экзаменом.
Вот сейчас, вот ещё чуть-чуть... И ты полетишь! Промахнёшься мимо кучи, или она окажется слишком твёрдой, или наоборот - пробьёшь её, как снаряд, и звезданёшься о землю, переломав себе руки и ноги, или вообще убьёшься. А не убьёшься - останешься калекой на всю жизнь и будешь проклинать этот день - 4 декабря 1987 года, когда из-за глупого прыжка полез сюда. А сидел бы дома - остался бы цел и невредим. И разбился бы в другой раз.
Тьфу, чёрт! Не могу. Подтягиваешься назад и садишься в исходное положение. Проводишь закоченевшей ладонью по лицу, греешь руки... И начинаешь всё сначала.
Сколько раз ты отбивал себе ноги с других, таких же высоких крыш... Вот же она, куча снега, вот она. Осторожно - ты уже на краю! Плевать! Будь что будет! Сейчас не прыгну - вообще не прыгну. Сам же себя проклинать буду. Дрожь в руках становится невыносимой. Ну! Ну же!
Хочется отереть пот с лица.
Сколько всяких помех: и край острый, и руки замёрзли, и дерево мешает, и какой-то мужик идёт, сейчас заорёт, прогонит, а потом уже смелости у меня не хватит. И ещё много чего не сделаю... Ну всё! Ты обречён! Ну наконец-то всё кончается! Слава богу! И руки разжимаются.
Сколько времени нужно человеку, чтобы пролететь расстояние от третьего или четвёртого этажа до земли? Секунду, меньше? Вот в эту секунду укладывается целый отрезок жизни величиной с учебный год. Кто ты был до того, как твои руки оторвались от крыши? А, какой-то пацан. А сейчас? Сейчас ты - «Тот, который покорил музыкалку». Наверное, тот, кто часто покоряет такие высоты, будет жить дольше - ведь к обычной жизни приплюсовываются эти часы полёта. И ты паришь - как в невесомости.
Но куча с невероятной быстротой приближается к тебе... Толчок. Ты клюнул носом снег. Посадка. Ну вот. Всё обошлось. Какой вздор мне лез в голову там, наверху, где другие сидят и завидуют (им ещё предстоят те бесконечные миллиметры). Какие переломы?! Такая огромная снежная куча! Да в неё с закрытыми глазами прыгни - не промахнёшься! Всё. Ура! Ты внизу! Ты победил! Все бегают, ищут на земле счастье - а оно тут, под боком, в этой снежной куче. И я счастлив, что пришёл сюда, нашёл эту кучу, а потом полез на крышу.
Теперь можно встать, отряхнуться и идти искать новую кучу и крышу - выше этой.
Написано на очке 8 декабря 1988 года.
* - крыша музыкальной школы
К О Г Д А Б Ы Л М А Л Е Н Ь К И Й
У Гриши было удивительное чувство ориентации - казалось, он просто не способен заблудиться. В шесть лет я потеряла его поздно вечером за магазином, в двух остановках от дома; он вернулся один, причём, пересёк довольно оживлённую магистраль. В другой раз мы разыскивали детский туристический лагерь, и прежде, чем я сообразила, куда двигаться, 12-летний сын побежал вперёд, разведал дорогу и вернулся уже проводником. В те годы мы ездили летом на юг, московские вокзалы были забиты народом. Взрослому без скандала к кассе и даже к расписанию не подойти. И пока мы с папой и Павликом сидели возле вещей, маленький Гриша по собственной инициативе штопором ввинчивался в толпу и возвращался с необходимыми сведениями. Я никогда не боялась отпускать Павлика вместе с Гришей: знала, что он отведёт брата, куда требуется, и приведёт обратно.
Иногда я думала, что вот такие в войну становились юными проводниками… как Гришин папа.