13. Qui? Cur? Quomodo?
Кто? Для чего? Каким образом? (лат)
В его квартире счастливые отец и дочь Сукотские собирали вещи для возвращения в Одессу. Гриша беспрестанно звонил по телефону и умолял мамочку, как он называл свою жену Аделину Иосифовну, не встречать их на вокзале всей родней.
- Ты же не хочешь, чтобы наша дочь нервничала из-за этих глупых вопросов с поцелуями? – вопрошал он на высоких нотах, которые стал позволять себе, осознав, что стал непререкаемым авторитетом не только в своей семье, но и во всей Одессе, ибо весть о том, что Гриша Сукотский нашел в Москве чудо-доктора, исцелившего его дочь от хронической бессонницы, облетела уже весь город.
Им предстояло провести в Москве последнюю ночь, и Сане снова захотелось, чтобы его гости не чувствовали себя стесненными, а потому решил переночевать у матери.
Они не виделись с похорон отца, и иногда Санников искренне скучал по ней, хотя ее уход от них, когда отцу пришлось совсем туго, считал настоящим предательством. Лишь иногда он звонил ей, спрашивал о здоровье и терпеливо выслушивал жалобы на укоренившиеся болячки и безграмотных врачей. И сейчас он решил поехать к ней не потому, что ему негде было переночевать. Просто, вернувшись сегодня из Завидова и выходя из машины, он увидел у себя во дворе пожилую женщину, которая стояла под деревом и смотрела на игравших на площадке детей. В ее глазах он прочел умиление и радость, какую люди испытывает при виде своей будущей опоры и надежды. Потом она взглянула на него, проходящего мимо, и лицо ее разительно изменилось. Видимо, она вспомнила своих выросших уже детей, и теперь ее глаза не выражали ничего, кроме боли и разочарования.
Мать долго не могла открыть ему дверь. Возилась с запорами и что-то ворчала. Впустив его, даже не сказала ему «Здравствуй», а, повернувшись, сразу пошла к себе в комнату. Там она тяжело опустилась в кресло и принялась вязать.
Саня впервые заметил, что она перестала краситься и ухаживать за волосами, которые всегда были ее гордостью.
- Давно? – спросил он.
У него была давняя, уже почти забытая привычка: задать человеку непонятный вопрос, над которым тому надо обязательно задуматься.
- Что давно? – переспросила мать.
- Давно перестала следить за собой?
- А ты давно стал таким внимательным к матери, что тебя волнует даже ее внешность?
«Нет, она еще ничего, - подумал он. – Постарела, конечно, но мыслит четко и может дать отпор».
Он оглядел комнату. В ней царили чистота и порядок. На журнальном столике он с изумлением увидел фотопортрет отца. Раньше на этом месте стояла фотография ее «бой-френда», как она его называла. Он занял место в ее сердце и квартире сразу же после развода с отцом и служил администратором в одном из столичных театров. Имея яркую внешность, он старался во всем походить на актера и при знакомстве говорил: «Я – служитель Мельпомены».
- Я заночую у тебя? – спросил Саня, освоившись в квартире.
- Что, жена выгнала? – без всякого злорадства сказала Виктория Гавриловна.
- В таком случае я пошел бы ночевать на вокзал, - ответил он тоже весьма дружелюбно.
Мать ничего не знала об их последних отношениях с Леной, а рассказывать о них у него не было никакого желания. Он знал, что в этом случае она будет добивать его вопросами до самого утра.
- Ужинать будешь? – совсем по-матерински спросила она.
- Буду.
- Тогда сходи в «Гастроном» У меня нет ни сахара, ни чая, да и хлеб, по-моему, окончательно зачерствел. У тебя деньги есть?
- Есть.
- Ну, тогда тебе повезло. У меня – ни копейки. А пенсия будет только послезавтра.
- Маленькая пенсия?
- Кто тебе сказал, что маленькая? Нормальная пенсия. Побольше, чем была … у некоторых.
Она все еще считала отца истинным виновником их развода и говорила о нем, как о постороннем человеке. Он действительно получал после ухода из института очень маленькую пенсию, а Виктория Гавриловна в молодости работала на вредном производстве, то есть, на заводе лакокрасочных покрытий, и хотя с этим производством никак не соприкасалась, начисляя в бухгалтерии зарплату рабочим, пенсию заработала солидную, числясь в штатном расписании как аппаратчица.
Сане стало неудобно, и он даже мысленно ругнул себя: ведь мог же он хотя бы раз в месяц спросить ее по телефону, есть ли у не деньги на пропитание.
- Сейчас передохну чуть-чуть, а потом схожу в ваш «Гастроном», - сказал он. – Что-то я устал за эти дни.
- С чего ты это устал? - спросила Виктория Гавриловна, продолжая вязать. – У тебя же каникулы.
Он опять-таки нашел излишним объяснять ей, что каникул у него быть не может, потому что он ушел из школы, а ответил кратко, но по-философски путано:
- Устал жить.
Он знал, что мать не любила философствовать, а потому удивился, когда она спросила его:
- Устал жить вообще или устал жить плохо?
- Ты знаешь, моя добрая мама, один великий человек сказал: «Жизнь тела опротивела душе». Вот то же самое происходит и со мной. Кризисы, путчи непонятные, еще менее понятная власть – удавиться хочется. А с тобой такое бывает?
- Каждый день, особенно к вечеру, - приземлила она его философию. - И когда пенсия кончается.
- Ладно, я пошел. Тебе что купить?
- А того же, что и себе. Сумки возьми в передней.
Они почти до полуночи пили чай с огромным заморским тортом и беседовали на отвлеченные темы, стараясь не затрагивать вопросов острых и семейных.
Он очень удивился, когда раздался звонок его мобильного телефона и мрачный голос директора ФСБ сказал:
- Александр Александрович, вы не смогли подъехать завтра к нам на Лубянку? Я до сих пор копаюсь в деле умерщвления главарей путча, но безрезультатно. Хотелось бы выслушать ваше мнение.
- Подъеду к десяти часам, - коротко ответил, спрятал телефон в карман и снова ругнулся про себя:
«Черта с два! Позвоню завтра и скажу, что заболел. Распутывайте это грязное дело сами. Я сдал вам Вяземского со Стремоуховым тепленькими, вы в восторге от того, что они колются по полной программе, а когда появляется сомнение в их руководящей роли, они таинственным образом умирают».
- Я покурю перед сном на балконе, - сказал он матери.
- Покури, - ответила она. – А я пока тебе постелю за ширмой.
Переулок, где она жила был тихим и зеленым, и с балкона открывался прекрасный вид на старинные особнячки и церквушки.
- Улаф, ты не спишь? – спросил он, и голос его президента ответил ему мгновенно:
- А ты как думаешь? Могу я заснуть после того, что вы там натворили?
- А что мы натворили?
- Как будто ты не знаешь! Я, например, не представляю себе, как будут развиваться события после смерти этих козлов отпущения!
- Ты уверен?
- Уверен в чем?
- Что они козлы отпущения?
- Стопроцентно!
- И какие у тебя мысли по этому поводу?
- А зачем мне мои мысли? У меня – факты, основанные на чужих мыслях.
- Это ты здорово сказал! Так, может, ты поделишься со мной этими фактами?
- Сколько угодно! У меня нет доступа к башке человека, который только что пригласил тебя на Лубянку, но зато я могу слушать его разговоры с вашим Президентом. Ты их слушаешь?
- Нет.
- И очень плохо! Президент буквально впал в ярость, когда узнал о смерти подследственных и сразу же вызвал его, как у вас говорится, на ковер.
- Об этом я знаю. Я потому и не улетел из Завидова вертолетом, а три часа пилил на машине.
- Ваш Президент задал эфэсбэшнику всего лишь один, но очень корректный вопрос: как могло случиться, что в застенках Лубянки убиты два подозреваемых в совершении государственного преступления?
- Ну и что ответил эфэсбэшник?
- Ты не поверишь, но он все взвалил … на тебя!
- Он что, свихнулся?!
- Отнюдь! Он рассуждает вполне разумно: ты смог на расстоянии вывести из состояния глубокого сна этих женщин, которых непонятно кто заставил спать, ты же сдаешь все эту банду, опять-таки спящими, а перед этим тоже непонятным образом проникаешь на телецентр, охраняемый, как ядерный объект. Он тут же уличает тебя во лжи, узнав, что никакого заявления Президент тебе по телефону не передавал, следовательно, ты сочинил его сам! Ты знаешь, Президент думал над его словами ровно двадцать минут, а потом – ты представляешь! – согласился с ним. Ему показалось подозрительным в твоем поведении то, что ты почти обвинил его и Премьера в организации этого путча, чтобы сорвать намечаемый форум. Дальше он рассуждал так: на совещании ты высказал мысль, что совсем не Вяземский является главой хунты. Так кто тогда? И вот послушай, какой хитрый ход ты, по их мнению, придумал. На форуме ты, якобы, хочешь выступить с прямым обвинением Президента и Премьера в организации путча против себя самих. И обвинишь их вдобавок в убийстве двух единственных свидетелей, которых, на самом деле, убиваешь сам, используя свои таинственные способности воздействовать на человека на расстоянии. Теперь они ничего не скажут и никаких имен не назовут.
- Понятно! Ты, Улаф, гений! Теперь только подскажи мне, что делать завтра.
- Завтра ты, как и обещал, в десять утра отправишься на Лубянку. Только до этого прозвонишь в администрацию Президента и попросишь его быть там тоже в это же время. А дальше ты сам сообразишь, что делать. Только будь осторожен. Наша система предупреждения об опасности может сработать с опозданием. На вооружении у твоего приятеля с Лубянки есть очень хитрые штучки.
- Хорошо, постараюсь. Спасибо за помощь.
- А вот этого не надо! Мы работаем одной командой, и не надо нас благодарить за то, что сделал бы для себя. Пока!
Несмотря на этот тяжелый разговор, ночь он проспал спокойно. Видимо, Нгамбо Ачоа продолжал пристально следить за его здоровьем.
Его долго не хотели соединять с Президентом, несмотря на его заявление о чрезвычайно важном содержании будущего разговора.. Несколько раз его переспросили, кто именно желает говорить с Президентом, а когда он называл себя, долго молчали, выискивая вероятно, в своих компьютерных справочниках, кто такой Александр Александрович Санников.
Только спустя час он услышал голос Президента и сразу обнаружил в нем холодные нотки враждебности.
Когда он изложил свою просьбу встретиться на Лубянке, Президент сразу же ответил, что он занят и быть там не сможет.
- Дмитрий Алексеевич, - принялся убеждать его Санников, - поймите, что это последняя возможность узнать настоящих организаторов путча.
- Я думаю, - поспешно ответил Президент, - что мы их уже знаем. Вчера я имел беседу с директором ФСБ, и он доложил мне о полном раскрытии заговора, в том числе назвал имена главарей. Я полностью согласен с ним и уверен, что вскоре они будут под стражей.
Санников понял, что Президент блефует и одновременно не хочет, чтобы он знал об из истинных подозрениях в отношении его самого. И тогда он решил заставить Президента приехать на Лубянку и четким размеренным голосом сказал:
- В десять часов вы будете в кабинете директора ФСБ. Предупреждать его о своем приезде не надо.
Когда он вышел из переулков на Сретенку, было ровно девять часов, и он решил пройтись до Лубянской площади пешком. Утро было солнечным, но прохладным, людей и машин на улице было мало, и он мог свободно передвигаться по ней, обдумывая предстоящий разговор.
«Да не разговор это будет, - размышлял он, - а целая баталия. Причем решающая, как Бородино. Только вот отступать мне некуда. Да и силы неравные у нас: двое против одного. Согласно нашим правилам я не могу применить здесь свое воздействие на Президента. Но надеюсь, он сам поймет, что к чему».
После вчерашнего разговора с Улафом у него не оставалось сомнений, что милейший Поликарп Афанасьевич является одним главных, если не самым главным организаторов путча. Он знал, что разговор с ним должен быть быстрым и решительным, и прокручивал его у себя в голове.
Когда он назвал свою фамилию офицеру на входе, тот даже не стал заглядывать в компьютер. Он нажал кнопку, и по ступенькам сбежал молоденький лейтенант с едва заметными усиками над верхней губой.
- Проводите Александра Александровича в приемную директора, - было приказано ему, и лейтенант пошел впереди по лестнице, постоянно оглядываясь и чуть заметно улыбаясь.
В приемной сидел офицер званием повыше, то ли подполковник, то ли полковник, Саня не различил. Он взглянул на часы и предложил ему присесть. Сам он тут же зашел в кабинет, а выйдя из него, улыбнулся и сказал, что генерал примет его в кабинете, где хранятся все материалы по делу, и куда его сейчас проводят.
Санников понял все: это был арест. Он тоже взглянул на часы. Президент должен был появиться только через десять минут.
«Я сделал ошибку, - подумал мне, - мне не надо было приходить сюда раньше оговоренного времени».
Но он ничем не выдал своей тревоги и послушно пошел вслед за тем же лейтенантом по длинному коридору.
Кабинет, в который он вошел, нисколько не отличался от помещений, где работают высокопоставленные официальные лица: большой письменный стол с креслом возле него и примыкающий к нему длинный стол со стульями. Под ногами ворсистый ковер, на стене – улыбчивый Президент в цветном изображении.
- Ожидайте, - сказал сопровождающий и исчез.
Саня не стал садиться, а подошел к окну, чтобы взглянуть на мир с высоты знаменитой Лубянки. Но окно выходило на какие-то задворки, и разочарованный Санников решил просесть за стол. И стоило ему опуститься на стул, как он почувствовал, что воздух, который он вдыхал стоя, чем-то отличается от воздуха, вдыхаемого на уровне стола. Запаха он не почувствовал, лишь это тонкое различие, но мысль, промелькнувшая в его голове мгновенно, была одна: газ! Он бросился к двери и дернул за ручку: она не поддалась. Он подбежал к окну: оно было цельным, без форточек и запоров. Он схватил стул, чтобы разбить стекло, но его остановила мысль, которая должна была прийти к нему раньше: «Здесь предусмотрено все, и стекла, конечно же, небьющиеся».
- Улаф, - позвал он, - я, кажется, попал в переплет!
- Знаю, - ответил швед, - сигнал опасности поступил к нам, когда было дано указание пустить газ. Твой сопровождающий ничего не знал, дверь захлопнулась автоматически. Ты знаешь номер этого кабинета?
- Да, я обратил на него внимание, когда входил: две четверки, сорок четыре.
- Выходи на Президента и сообщи ему, что тебя травят газом в кабинете №44. Если он промолчит, значит, это делается с его санкции. Тогда приказывай ему немедленно прекратить подачу газа и освободить тебя.
Видимо, Президент не давал санкции отравить Санникова, потому что сразу после первых же его слов дико закричал:
- Что!!! Они что, с ума сошли!
Только Саня не знал, кричал он это вслух или мысленно. Как бы то ни было, через минуту дверь щелкнула и распахнулась. Сначала в кабинет вбежало трое телохранителей в противогазах, которые быстро и сноровисто натянули такой же противогаз на лицо Санникова. Телохранители почти волоком вытащили Санникова в коридор, в глубине которого он увидел Президента, стоявшего в окружении большой группы людей в черных масках.
- Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич! – сказал Санников, содрав с головы противогаз, в котором он уже начал задыхаться. – А где Поликарп Афанасьевич?
- Он еще не знает, что я здесь. По крайней мере, я на это надеюсь. Но я получил ваш сигнал, когда входил в вестибюль. Мои люди сработали быстро и без вмешательства директора ФСБ. Так что я думаю, что мы сейчас встретимся все в его кабинете.
Ответ Президента показал ему, что тот еще находится под его воздействием, предпринимая, однако, необходимые меры для собственной безопасности..
В том, что люди Президента работают быстро и самостоятельно, Санников убедился по пути к кабинету директора. Они изолировали всех встречавшихся им сотрудников ФСБ, отключали камеры внутреннего слежения и телефонную связь, врывались в кабинеты, мимо которых проходили, и ставили находившихся там людей лицом к стене. И вся эта операция проходила почти бесшумно и удивительно слажено. Теперь Санников понял, почему им удалось так скоро прекратить подачу газа в кабинет, где он находился.
- В приемную первым прохожу я, в кабинет директора – вы, - приказным тоном сказал Президент Санникову, и телохранители широко распахнули перед ним дверь.
Секретарь главы ведомства российской безопасности был настолько ошарашен явлением первого лица государства, что на минуту впал в столбнячное состояние, что, правда, не помешало ему, видимо, по привычке попытаться нажать какую-то кнопку на пульте. Попытка не удалась опять-таки из-за молниеносных действий охраны Президента, которая обошлась с полковником совсем не по-джентельменски, ткнув его носом в ворсистый ковер.
Затем они приоткрыли дверь, и Санников вошел в кабинет директора ФСБ.
Поликарп Афанасьевич сидел за столом и что-то писал. На этот раз он был в генеральской форме и совсем не похож на того доброго, улыбчивого человека, каким Санников узнал его в Завидове.
Если он и удивился, увидев Санникова живым и здоровым на пороге своего кабинета, то огромный опыт работы контрразведчиком не позволил ему показать это. Он встал, протянул навстречу Санникову обе руки и с улыбкой сказал:
- Рад видеть Вас, дорогой Александр Александрович! Извините, что не смог принять Вас в назначенное время. Подождите еще одну минуточку, и я полностью в Вашем распоряжении.
Он нажал кнопку на столе, вызывая секретаря, но вместо него в кабинет вошел… Президент.
Вот здесь даже опыт не помог директору ФСБ совладать с собой. Он буквально упал в кресло и безвольно наблюдал за тем, как его кабинет быстро заполняется хорошо экипированными людьми в черных масках. Один из них молниеносно изъял у генерала оружие и мобильный телефон, а другой выдернул из розетки шнуры стационарных телефонов. Затем они дружно покинули помещение, в котором остались только четверо: Президент, Поликарп Афанасьевич, Санников и какой-то человек из охраны, так и не снявший с маску с лица.
- Позвольте, Поликарп Афанасьевич, мы присядем? – издевательски-церемонно спросил Президент. – Александр Александрович хотел бы задать вам несколько вопросов, которые, признаюсь, волнуют и меня. Например, чем вам так не угодил этот молодой человек, что вы решили расправиться с ним таким варварским способом, не применявшимся, по-моему, со времен Дахау и Майданека? Но я все- таки уступаю право задавать вопросы пострадавшему, так грубо оклеветанному Вами вчера в беседе со мной. Прошу Вас, господин Санников.
Поликарп Афанасьевич пришел в себя сразу после того, как Президент и Санников присели на стулья за длинным столом в позе скромных просителей. Может быть, именно это заставило его выпрямиться, сделать свой взгляд вновь проницательным и жестким и задать вопрос, в котором заключалось все его спокойствие и вся его правота:
- А что бы хотел знать господин Санников? С его способностями он знает все на десять ходов вперед.
- Не надо этих словесных упражнений, - весьма дружелюбно посоветовал ему Санников. – Я действительно знаю обо всех ваших преступлениях в прошлом и о том, что вы замышляли совершить в будущем, но об этом ничего не знает господин Президент, который всегда видел в вас свою опору и поддержку. Итак, первый и самый важный вопрос: как вы узнали о нашей встрече в Кремле и намеченных нами планах? Вы стали третьим человеком в России, узнавшем об организации «Peace and Justiсe» и о телепатических способностях ее членов.
Поликарп Афанасьевич молчал, таинственно улыбаясь.
- У меня нет времени ждать, когда вы соберетесь с мыслями, - предупредил его Санников. – Вы же знаете, что я могу заставить вас говорить так же откровенно, как это делал совсем недавно ваш друг и соратник Вяземский. За что и поплатился.
- Хорошо, - встрепенулся глав ФСБ, - молчать действительно не имеет смысла. Сведения, о которых вы сейчас упомянули, я получил путем прослушки кабинета Президента во время первой вашей встречи в Кремле.
От удивления Дмитрий Алексеевич даже привстал:
- Что?! Мой кабинет прослушивается?
- Да, прослушивается, - смущенно ответил Поликарп Афанасьевич, напомнив чем-то Санникову застенчивого завхоза 2-го дома Старсобеса, голубого воришку Альхена. – Такое решение было принято незадолго до вашего избрания Президентом.
- Кем было принято?! – продолжал возмущаться Дмитрий Алексеевич.
- Оно было принято на заседании глав всех силовых структур под руководством … вашего предшественника.
- Виктора Михайловича?!
Это все, что мог сказать Президент после такого откровения.
- Да, его самого, - подтвердил директор. – Только он теперь заседает в ООН и в любое время может попросить политического убежища, а мы должны отдуваться здесь за последствия его инноваций.
- И прослушав наш разговор, вы решили устроить путч? – спросил его Санников.
- Не сразу. Эта мысль пришла ко мне, когда я увидел, что руководство страны пошло у вас на поводу и решило провести этот форум, способный обрушить все, что было создано у нас за эти тяжеленные годы. И в то же время форум стал основной нашей фишкой. Знаете, сколько в России людей, недовольных действующей властью? Шестьдесят семь процентов! Это по данным ФСБ, а они гораздо достовернее всех социологических опросов. Переворот был задуман нами как бархатный, без стрельбы и даже без митингов. В нем не был задействован ни один человек из силовых структур. Больше того, они сразу же приступили к работе по раскрытию этого заговора, не зная, что во главе его стою я. Призыв сохранять спокойствие, не прекращать работу и ждать форума сработал на сто процентов. И вы правильно определили: вся вооруженная охрана была нанята за деньги. И та, что держала в заложниках Президента и его семью, и та, что обеспечивала безопасность руководства хунты. Я имею ввиду Николая Александровича Вяземского, которому я дал в руки липовые бразды правления путчем. Убедить его примкнуть к нам было нетрудно: он был очень честолюбивым человеком, а тут до него дошел слух, что его собираются с треском убрать с занимаемого им поста. При этом я доказал ему всю беспроигрышность нашего предприятия. А он смог убедить в этом второго человека в нашем «правительстве», Германа Васильевича Стремоухова. Вот эти два деятеля и были единственными заговорщиками, которые «светились» в этом деле. И действовали они неплохо. Правда, с моей помощью, о которой не могли догадаться даже они сами. Не говоря уже об органах дознания. Эта парочка организовала захват телецентра, хотя захватом это назвать нельзя. Они взяли его под свой контроль, а его руководящих работников просто купили, сказав им, что никто преследовать за предательство их не будет, так как они вынуждены были подчиниться силе. Они же организовали интервью с плененным Президентом, и очень умно убедили его говорить нужные нам вещи во имя безопасности его семьи. Во время отдыха в Сочи я не раз был на даче Бочаров Ручей и видел, что ее охрана мала и несовершенна. Наши наемники нейтрализовали ее без излишнего шума. Единственное, чем я им помог, было то, что я снабдил их подлинными удостоверениями офицеров ФСБ. Вот, по существу, и вся история.
- Далеко не вся, Поликарп Афанасьевич, - не согласился с ним Санников. – Вы забыли указать нам источник финансирования этого грандиозного мероприятия под названием «государственный переворот».
Лицо Поликарпа Афанасьевича окончательно помрачнело.
- Понимаю, - глухо произнес он. – Понимаю, что теперь мне не жить. Этот человек достанет меня везде, даже в «Матросской тишине». Ну, что же, молчать мне тоже бесполезно: вы все равно выведаете все, что вас интересует… Буковский Семен Абрамович … Вы, конечно же хорошо его знаете.
- Как же вам удалось втянуть его в эту авантюру?
- А никак… Я давно знаю его, он – меня. Я позвонил ему на его конспиративный телефон и сказал: «Сема, мне надо десять миллионов долларов». И в тот же день эти деньги были на счету моего доверенного лица. Ведь мало кто знает, что господин Буковский, ныне один из самых богатых людей планеты, в бытность свою депутатом Государственной Думы, был одновременно и нашим осведомителем, то есть работал на ФСБ. А я, бывший тогда скромным начальником отдела, курировал его.
- Теперь его нам не достать, - сказал вконец опечаленный Президент. – Он прочно окопался в Лондоне, и британцы нам его не выдадут.
- Вам - не знаю, а нам выдадут, - не щадя самолюбия высокой персоны, огрызнулся Санников. – Если он, конечно, не сбежал в джунгли, узнав о кончине путча.
- Такой не побежит, - с гордостью возразил ему уже бывший глава ФСБ. – Он твердо верит в то, что деньги правят миром, а денег у него много.
Они покидали здание на Лубянке порознь: Поликарпа Афанасьевича во внутреннем дворике грузили в «воронок», Президенту подали его черный «Опель» прямо впритык к боковому подъезду, и он сделал всего два шага, чтобы оказаться в его уютном салоне, а Саня, вежливо отказавшись от любезного приглашения сопровождать его, пошел к станции метро.
- Finita la comedia! – услышал он голос Улафа, подходя к «Детскому миру» - Ты разобрался с ними как надо. Восставший против власти изобличен, но власть при этом увидела свою несостоятельность.
- Ты умный мужик, Улаф, - ответил ему Санников. – И говоришь ты все правильно. В другой раз я обязательно бы записал твой афоризм. Но сейчас мне не до этого. Я хочу есть и спать. А, главное, подумать о том, что произошло и происходит в моей стране.
- Ты прав, Сан Саныч, - уныло согласился с ним швед. – Нам надо всем подумать, что же происходит в этом бестолковом мире.
В его квартире было чисто и прохладно: уезжая, Сукотские убрали ее и задернули шторы на окнах. Над диваном висел лист ватмана с ярко –красной надписью: «СПАСИБО за ВСЕ! МЫ ЛЮБИМ ВАС и ЗОВЕМ ВАС в ОДЕССУ! Гости столицы».
Саня растянулся на диване под плакатом и почувствовал, что ему становится лучше. Он даже улыбнулся, вспомнив рассказ Сони о Федоре Крузенштерне.
Он уже собирался заснуть, как вдруг почувствовал, что забыл о чем-то важном и близком, способном отвлечь его сейчас от всех этих мерзопакостных дел. Он посмотрел на плакат и вспомнил…
Голос Лены Горбуновой в трубке был приветливым и звонким:
- Вы куда запропали, подопечный мой?
- Никуда я не пропал, - приободряясь, ответил Саня. – И звоню я вам потому, что вспомнил, как кто-то обещал мне свозить меня в Ростов Великий.
- А как же… путч? – удивленно спросила Лена.
- Нет никакого путча. И не было. А была, есть и будет одна охота к перемене мест, как говорил поэт.
- Вы такой же сумасшедший, как мы с Юркой, - с грустью и восторгом сказала она. – Тогда встречаемся завтра на Ярославском вокзале ровно в десять. Надо спешить. Через неделю начинается школа, и тогда прости-прощай мечта.
- Мечте нельзя сказать «прощай». На то она и мечта, чтобы быть с тобой вечно. До встречи завтра. Спасибо.
Этот разговор вызвал у него в душе прилив сил, и ему еще больше захотелось есть.