ГЛАВА 9.
ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕ.
…Марина замолчала.
Переживая перипетии прошлого, вспомнив всё в красках, звуках, цвете и запахах, никак не могла восстановить дыхание, хватая ртом воздух, дрожа телом, побледнев…
Муслим, нежно обняв за плечи, поднял и вывел девушку на улицу, дав возможность подышать холодным влажным туманом, впитать тишину и ночной покой спящего предместья, сонную негу предрассветных часов.
Стылый ветерок остудил её разгорячённое лицо, успокоил разыгравшиеся нервы.
Постепенно, смотря на умиротворяющий туманный пейзаж, впитывая безмолвие, радуясь безлюдности, поняла: «Прошлое отступило: тихо на цыпочках ушло, не оглядываясь, медленно закрыв за собой дверь памяти. Навсегда ли укрылось в заветных кладовых памяти? Придёт время, когда-нибудь достану, извлеку его из темноты сознания и посмотрю совсем другими глазами: повзрослевшими и мудрыми, милосердными и долготерпимыми. Глазами взрослого человека, а не вечной девочки-весны: глупой, взбалмошной, легковозбудимой и пьянящей! И опасной».
Парень обнимал женские плечи, вглядываясь в далёкие громады гор вдали, уже серевшие, но почти невидимые, вдыхал их запах, всматривался в высоту неба.
– Смотри, а ветер усиливается! Это значит, туман скоро рассеется, долго не продержится!
С радостью смотрел на проглядывающий сквозь облака звёздный небосвод, на начинающий розоветь восток.
– Так и есть: туман только внизу, в небе его нет. Через три-четыре часа и на аэродроме растает!
– Рад? – тихо спросила, почему-то осипнув голосом.
Открыл, было, рот, чтобы ответить утвердительно, но, странно взглянув на неё, замер, непонятно сверкнул агатом и… притянул к себе, мягко обняв.
– И да, и нет, – так же хрипло. – Домой надо, на работу. Но вот стою здесь с тобой, и словно нет нынешних взрослых забот, не было долгих восьми лет, и не двадцать пять, а вновь семнадцать мне… – не договорил, смолк.
Затаившись, всмотрелся сверху в белеющее в полумраке нежное лицо, поднятое доверчиво навстречу, сжал руку на её плече сильнее.
– И всё-таки они зелёные…
Смущённо засмеялась, опустила голову, уперлась в его подбородок лбом, почувствовала на коже мягкие мужские губы, прильнувшие с поцелуем. Задержала дыхание, стараясь не распалять, вздохнула: «Опять ты со своим запахом, Маринка!» Дав минуту невинной радости, встрепенулась.
– Пойдём, вновь юноша! Я замёрзла! – шутя, ткнула его кулачком в живот, удерживая рукой сползший изумрудный берет. – Сестра меня, наверное, уже потеряла!
Рассмеявшись, пошли, невинно обняв друг друга за талии, в здание аэропорта.
Оказался прав: погода с того часа стала налаживаться неотвратимо, безостановочно, не уступая ни шагу непогоде своей вотчины.
Пока неторопливо шли в зал ожидания, продолжали начатый разговор.
Пока неторопливо шли в зал ожидания, продолжали начатый разговор.
– …Скажи, Муслим, зачем вы с дядей меня искали? Ты сказал, что не нашли, а я ещё целых два года жила дома. Летом выезжала только в гости. Окончательно в 80-м уехала.
– Понимаешь, сразу после драки я и не мог тебя искать. Дядя Азим заставил три месяца работать на винограднике, как раба, без отдыха и выходных, в уплату долга за разбитую машину. В институт послал телеграмму, что я попал в аварию и выправил больничный лист, – тяжело вздохнул, вспомнив нелёгкое время. – Родители столько потом ещё платили!.. С тех пор, как вижу серую «Волгу», руки трясутся. Клянусь!
– Верю, не сомневайся, – пожала руку, лежащую на её талии, искренне сочувствуя. – Надо думать… Такое пережить! Спасибо, не посадили, как соучастника. А банду поймали?
– Сразу, двоих. Тот, которому голову камнем пробили, умер. Других долго ловили. Поймали, кажется. Много на их совести было. Несколько лет орудовали… Кто-то свой в силовых структурах прикрывал, видимо.
Замолчали, остановившись под портиком, заглядывали в окна зала ожидания, думали о своём.
– Ты так и не ответил, зачем вы искали? – очнулась первой.
Ей важно было знать – натура: не терпела неизвестности и недоговорённости.
– Забыл или не хочешь говорить об этом? Почему?
– Да? Прости, отвлёкся. Нечаянно, честно, – вскинул голову, открыто и ясно посмотрел в лицо. – Тот год поискать тебя не вышло. На следующий год дядя пригласил опять. Удалось приехать лишь в июле. Он предложил: «Поедем искать твою “колдунью”. Нужно найти. Теперь успокоилась». Мы несколько раз приезжали к Кодоевым, начав общаться, чтобы не вызвать подозрения у ваших людей частыми приездами. Нам не повезло. Оказалось, ты уже уехала к сестре в Москву. Родичи рассказывали о тебе много хорошего. Хвалили, говорили, что честная, смелая, драки мальчишек разнимаешь, а если не слушаются – дерёшься! Правда, что ли?
Смеясь, глядел недоверчивыми глазами. Обнял смелее, погладил спину тёплыми ладонями.
– Как равная или поддавались?
– Не знаю. Уважали, наверное. Всякое бывало. И такое тоже, – улыбнулась, любуясь озорными, светящимися, чистыми, счастливыми глазами. – И сама била, и меня били, и удирала, и догоняла…
– Как, «бил». Кто бил? – ошалев, перебил. – Женщину?! Ууу, меня не было рядом! – загорелся «фирменным» румянцем, напрягся сильным молодым телом, как тетива! – *Кто он? Имя, сестра!
– Успокойся! Это было нечаянно, – положив руки на мужские плечи, заставила посмотреть в глаза, остужая пыл виноватой улыбкой. – Просто моё лицо оказалось на пути кулака…
– Как, «кулака»? Как, «лицо»? Тебя ударили кулаком в лицо?!
Впал в раж от неосторожных слов, схватил её кисти в тиски рук!
– Ой, убью его! Найду! Имя!
– Остынь! Столько лет прошло! Очнись, горячий горец! Ты не английский лейтенант, а я не миледи Винтер! И он не Бэкингем!* Это другая история. Я влезла в драку, слышишь?.. Сама.
С трудом удалось заставить его сесть на бетонный парапет, не «светить эмоциями» перед окнами.
– Так вышло. Парень попросил прощения. И не раз, поверь… Всё уже позади. Простила. Давно. Клянусь.
Отцепила судорожно вцепившиеся мужские руки, взяла в ладони, накрыла, мягко гладя и лаская тонкими пальчиками. Заглядывала в полыхающие негодованием агатовые глубины, укоряя тёплой улыбкой, успокаивая светлой сочной зеленью понимающих, прощающих, терпеливых глаз.
Рассердившись, долго сопел, дулся, краснел и негодовал.
Забавлялась, глядя на лицо: в этот момент, расстроенный и возмущённый, больше всего напоминал ей того турчонка-подростка, которого за давностью лет успела забыть. Тихо по-доброму смеялась, любуясь густым румянцем, сочными губами, повлажневшими миндалевидными глазами в густых ресницах, радовалась его так и не повзрослевшей, бесхитростной, наивной душе – сама такая.
Успокоившись, долго молчал, искоса посматривая на девушку.
Едва ушла злость, накатила дурашливая обжигающая весёлость! Старался справиться с клокочущим внутри смехом, попытался сделать свирепое и сердитое лицо вновь, но пал и стал во всё горло хохотать над собой и вспыльчивой натурой.
Дивился своей мальчишечьей незрелости, непоследовательности, острой восприимчивости к обиде, тому, что оказался таким… беззащитным! Замер полегчавшей душой: «Девочка-колдунья всё-таки победила. Догнала, спустя столько лет, и отомстила по-своему, отобрав покой и сон. Не спрашивая желания, без умысла, даже не догадываясь об этом!»
Осознав масштаб потери, истинную глубину поражения, вспыхнул огнём, затрепетал, стараясь изо всех сил прикрыться весельем, вытесняя совсем другое чувство, более сильное и опасное: «Лучше смех, чем этот огонь плоти, грозящий выбить из равновесия, ввергнуть в куда больший грех, чем сиюминутная любовь глазами! Отвлечься! Забыть скорее…»
Марина стащила со светлых волос берет и, прикрывая им рот, хохотала, залившись краской смущения от вспыхнувшего, ошалевшего, жаркого, откровенно мужского взгляда. Отводила взор, мяла шапочку в руках, утирала слёзы в уголках глаз, опускала голову, заслоняя лицо волосами…
Успокоились нескоро, «подрываясь на мине», прыскали в новых приступах, едва посмотрев на пылающие смущённые и… страстные лица.
Немного погодя, смех пошёл на убыль, словно перекрыли кран веселья.
Воздух вскипел, волны взбудораженной энергетики завибрировали и зазвенели, как невидимые струны, аромат чувственного соблазна завитал ощутимым коконом вокруг молодых, в головах зашумел водопад, застрекотали кузнечики, бабочки затрепетали в животах. Одновременно вскинули глаза и… Ситуация явно выходила из-под контроля.
Девушка пыталась одёрнуть себя и разобраться с эмоциями.
«Как дети! Словно нам снова по четырнадцать-пятнадцать лет! Вот уж, поистине: время – назад! Но со мной всегда так – натура вне времени и разума, – медленно преодолевая одурь влечения и желания, стихала, всматриваясь в друга. – Да, и его заразила этим, свихнула голову. Понял. Почувствовал. Не зря же загорелись ушки и щёки, не напрасно пытается спрятать взор. Не может отвести от моей зелени, невольно окунается в рай. И ад. Бедный. Пропал…»
Знала, что нужно сделать: закрыла глаза и прекратила излучать тот свет, что губил всех мужчин. Ветерок остудил тело, стало легче.
Парень едва справился с чувствами, вспотев и задохнувшись до слёз. От странного двоякого ощущением тревоги и радости похолодел до озноба, тут же облился горячей волной жара, но так и не смог объяснить, что напугало и обрадовало.
Изумлённо выдохнул: «Вот так встреча в пути. Вот так девочка. Это не скучающая, самовлюблённая, глупая москвичка, пустышка-красотка, коих уже встречал в жизни не раз и не два, а настоящая зрелая колдунья! Очевидно, потомственная. Да задержись с такой ещё на сутки – потеряешь жизнь и “спасибо” скажешь за это! Не женщина – морок, опиум высшей пробы. Пара доз, и ты покойник! И счастливец…»
Лишь через несколько минут смогли отряхнуться от непростых мыслей.
– …Я услышу до конца историю ваших с дядей поисков?
В ожидании рассказа вскинула брови, спокойно заглянула сверху в глаза. Подслушав его мысли, решила отвлечь прошлым.
– А?..
– Кажется, всё рассказал. Ах, да… Зачем? – смущённо усмехнулся, не решаясь почему-то открыться до конца.
Поняла, но решила не отступать, применив безотказную тактику: маленькая девочка.
Посмотрев в её новое лицо с хлопающими, просящими и невинными глазками, смешно вскинутыми домиком бровками, на умильные губки бантиком, на ручки, трогательно и умоляюще мнущие беретик, рассмеялся звонко и сдался.
– Ладно, уговорила, Маринка.
Вздохнул глубже, как перед нырком в стылую реку, посерьёзнел, собрался с мыслями и заговорил, смотря перед собой, куда-то вглубь памяти, становясь всё взрослее, степеннее, достойнее:
– Мы искали, чтобы сказать «спасибо» тебе и твоим ребятам. За всё. За твой крик: «Бей турков!», за камни, за отважное сердце. Да-да, не удивляйся! Нам потом рассказали обо всём, что там было в клубе. Ты с ребятами… Вы спасли меня от смерти! Буквально! Если бы тогда бандитам удалось украсть девушек, то они меня с ними убили б, как лишнего свидетеля. А вы не побоялись никого и отбили подругу, и этим спасли нам с нею жизни – это очень ценно, поверь! Такое не оставляют без благодарности! Попытались поговорить с твоими парнями – глухо. Слушать нас не пожелали. Но тётя Наташа шепнула, что ты другая, особенная, сможешь нас понять правильно, – погрустнел взором, отвёл в сторону. – Когда мы не повидались, вернулись ни с чем, Азим засобирался в Москву. Тебя искать. Еле отговорили тогда: и Кодоевы, и родичи, и тётя Зара, и я. Не стоило тебя ещё и в Москве пугать.
Замолчал, задумчиво глядя в большие окна зала на разгорающийся рассвет, на розовеющие облака, видные сквозь редкий туман, на блики от вереницы фонарей. Вздохнул: «Светает».
Задумалась, смотря на светлое небо: «Может, он прав? Не отбей мы в тот вечер Натусю, что с ней стало бы? Тогда истории о пропавших девушках были у всех на слуху. И о печальной их участи тоже: если сразу не убивали, заставляли после пережитого ада идти по рукам».
…Время шло.
Туман осел к земле, став не таким сырым и тяжёлым. Утренний горный ветерок рвал, трепал, слоил и клубил его, но прогнать не мог.
«Манас» находился в большой природной котловине, что приносило определённые неудобства для воздушного сообщения в такие дни.
Таксисты стали привозить обратно «своих» пассажиров из гостиниц, пансионатов и домов отдыха.
Жизнь просыпалась, оживала в городе, в порту и на лётном поле.
Ванда, проснувшись, вертела головой, косилась, возмущалась, негодовала, недоумевала: «Как Маринке опять удалось “подцепить” такого красавца и целую ночь провести с ним? О чём можно говорить ночь напролёт с незнакомцем? Он-то как её терпит? Сам с виду кажется интеллигентным и умным. Чем она их всех берёт? Глупа, как пробка! Меня же бесит уже через полчаса!»
Наконец, они подошли.
Мари представила парня, вкратце объяснив, кто это.
Старшая сестра же была сильно не в духе, лишь что-то недовольно проворчала в ответ. Просто не поверила сестре, возмущённо про себя рыкнув: «Вот лгунья!»
Мари вздохнула: «Так было всегда. Что поделаешь – нелюбимая».
В зале ожидания становилось всё больше пассажиров: рассаживались в креслах и крутили головами, прислушиваясь к объявлениям по радио.
Все табло в здании ещё горели красным светом, а строчки с номерами рейсов заканчивались всё той же фразой: «Вылет задерживается».
Оставалось набраться терпения и ждать.
* Кто он? Имя, сестра! … И он не Бэкингем!* – намёк на сцену из к-ма «Д’Артаньян и три мушкетёра» (1978 г.).
Февраль 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/02/10/727