По рассказам моей мамы Нины Евсеевны Заремба, примерно в 1980-е годы
Так все в памяти сохранилось, как будто вчера было… Перед самой войной жили мы на Втором Рощинском проезде в Москве, в бараке, в общежитии, возле завода «Мослифт». Комнатка – малюсенькая, дали ее, когда наш дом сгорел. И вспоминать ужасно, как на улице остались – без ничего, считай… Всей семьей в той комнатенке и жили, вчетвером. А тут – война началась. Я тогда работала операционной медсестрой в госпитале, развернутом в Первой-градской больнице. Представь себе, ассистировала самому профессору Александру Николаевичу Бакулеву, замечательный он был человек! Еще и в Первом медицинском институте училась – успевала как-то; там и познакомилась на вечере с Иваном, военным курсантом. Не скажу, что он очень мне понравился, но так ухаживал за мной, был таким обходительным, что невольно заставил обратить внимание на себя… Иван учился в Бронетанковой академии, и после ее окончания должен был отправиться на фронт. Понимаешь – на фронт! Вот это обстоятельство и заставляло меня не огорчать его резким отказом. Он стал часто встречать меня то из госпиталя, то из института. Провожал до дому, и если был свободен – не поверишь! – мог просидеть на крылечке нашего барака до самого утра, дожидаясь, пока я выйду на улицу…
Все соседи его уже знали и говорили мне:
– Что же ты, Ниночка, такого парня на пороге держишь, а в дом не пускаешь?
Неловко мне было от этого, но я чувствовала, что у нас нет общих интересов. Да и не очень симпатичен он на вид, как-то наивен и простоват. Может быть, я была не права…
Мои подруги удивлялись:
– Ведь положительный он, разве не видно? И влюблен – по уши, другого такого не дождешься!
Я уж не чаяла, как с ним расстаться, а надеяться, что сам оставит меня, не приходилось. Ну, в кино когда-то сходим, погулять, только свободного времени у нас особенно не было. А у него – как только увольнение, так ко мне бежит. Что делать? Слышу как-то: в коридоре общежития раздается его голос, а сама собиралась уходить куда-то с девчонками. Быстро сказала брату Яше:
– Передай Ивану, что я давно ушла!
А сама раскрыла окно – хорошо, что лето, что первый этаж, – и спрыгнула с подоконника вниз, прямо в палисадник. Догадалась же! Раньше перед каждым окошком нашего барака жильцы разводили цветники – ну, как в деревенских двориках. Так вдоль барака, под прикрытием цветов и кустарника, согнувшись в три погибели, я и доползла, добралась до ворот. Только хотела распрямиться и нырнуть в калитку, чтоб выскочить в переулок, как оглянулась и вижу, что с крылечка барака по ступенькам спускается Иван и направляется в мою сторону. Эх, не успела… Тут же нагнулась пониже, делаю вид, что завязываю развязавшийся шнурок на туфельке. Завязываю и завязываю, а он уже подошел вплотную и стоит над душой. Головы поднять не смею…
Стыдно так, словно я – преступница и сбежала из тюрьмы!
– Ну, долго еще зашнуровывать будешь? Или тебе помочь? – весело спрашивал Иван, присаживаясь рядом на корточки.
– Да нет, я сама… Уже все, пошли!
– Зря ты со мной так, ведь я…
Мы вышли в переулок, медленно направились к трамвайной остановке. Мне было слишком неловко, и он, понимая мое состояние после такого «обмана», проявил милосердие, начал говорить о другом, «позабыв» навсегда этот эпизод.
В общем… Так или иначе, расстаться с ним никак не получалось, а в декабре, в декабре 1942 года, он уже закончил учебу и, как все выпускники, получил направление на фронт. Какие могли быть варианты? Война предлагает только однотипные варианты… После нового года – отбытие, и так скоро! В первых числах января в Бронетанковой академии – выпускной бал. Иван пригласил меня, и конечно же, я ему не отказала.
Бал! Настоящий бал, почти как в сказке! Торжеству отвели главный корпус академии на Красноказарменной. Я даже не представляла, что так может быть, как в кино: официальная часть, вручение дипломов, призывные речи, клятвы в верности, заверения, что будут сражаться до конца – фронт ждет!
Все перемешалось в моем сознании…
Безумно жалко этих молодых людей, ведь сколько таких, но уже отвоевавших свое, привозят с тяжелейшими ранами в нашу Первую-градскую со всех фронтов уже второй год; сколько из них остаются инвалидами, сколько не выдерживают операций…
…Нет, нужно исключительно надеяться на жизнь и верить в скорую победу!
Иван так и говорил, что верит в самое лучшее, и разрушать эту веру было нельзя никак. Поэтому мы решили: будем веселиться по-настоящему, и как не веселиться, когда вокруг – накрытые столы, шампанское, вкусные блюда, сладости. А следом – танцы, веселье, кутерьма! И это все – в огромном, старинном зале особняка, где когда-то гремели настоящие балы аристократов. Было в этом зале и то, до чего тогдашние аристократы ни за что не догадались бы: все это время в центре зала рядом со сверкающей елкой на аккуратном постаменте возвышался настоящий… медведь.
Да, да, именно медведь!
Как только мы вошли, я обратила на него внимание и удивилась: почему медведь? Иван засмеялся и сказал:
– Угадай с трех раз.
– Ну, первое: медведь – символ могучей страны.
– Нет, не поэтому. Давай дальше.
– Может быть, как символ силы и победы… – Нет, я не могла сообразить.
– Тогда уж символ победы – это танк, – сказал Иван, подводя меня все ближе и ближе к медведю.
– Не знаю, скажи сам, – попросила я и уже заметила, что... – Похоже, что медведь – съедобный? И, наверное, – из шоколада!
Все вокруг догадались так же, как и я. Здорово! Иван объяснил:
– Потому и придумали этого медведя, что шоколад – коричневый. Разве танк может быть такого цвета? Да и не годится, чтобы танк предложили на десерт. Танк – это ударная сила, это – удар на поражение фашистов! Так что отведаем без ложного стеснения, какого мишку нам презентовали!
…Я надолго запомнила этот новогодний вечер, надолго...
Елка – до потолка, так украшена, такие огни сверкали – с тех пор такой елки не помню. На столах были такие угощения, каких я не видела до того дня. Вот как провожают на фронт танкистов… Все было так приготовлено – пальчики оближешь!
Жаль, что на шоколадного мишку не у всех из нас остался аппетит.
Ну, и вкусный он был!
Танцевали долго, чуть не до полуночи.
Провожать меня до дома было слишком поздно, а транспорт уже не ходил. Холодно – страх как… Нам предложили остаться на ночь у друзей Ивана, которые жили рядом, на Бауманской. Ну, мы и согласились; а таких, как мы, желающих переночевать – всего человек восемь. Так гурьбой и ввалилась. Квартира была огромная, комнат пять, наверное. Я так устала, что глаза закрывались на ходу, да и замерзла. В большой гостиной стояло удобное кресло, и я, как только сбросила шубу, села в него, провалилась в тепло и, видно, сразу уснула. Другие долго еще не могли успокоиться после шумного вечера, осматривались, устраивались, а я уже сплю – сама не ожидала. Дотанцевалась! Едва забрезжил рассвет, открыла глаза, вспомнила, где нахожусь… Удивилась тому, что смогла уснуть в этом кресле. Вижу – укрыта наброшенной сверху шубой, ноги – прикрыты пледом, а у моих ног… спит, свернувшись калачиком, Иван. Мне даже шевельнуться было боязно, чтобы его не разбудить.
А он так и проспал всю ночь, обнимая мои ноги, укутанные пледом…
На фронт он ушел через несколько дней; провожали с Курского вокзала. Расставались с тяжестью на душе. Первое время писал мне часто, со Сталинградского фронта, затем с Украинского, и я отвечала. Писал и о серьезном, и о смешном, вспоминал того шоколадного медведя… По радио говорили, какие там гремели танковые сражения – сердце замирало! Почти полгода письма приходили регулярно, а потом реже. Что было думать? Мой старший брат, Слава, воевал на севере, младшие братья, Филипп и Дмитрий – партизанили на Украине. Почти в каждую семью шли похоронки, а нас судьба щадила, пока все оставались живы.
А Иван… Война уже близилась к концу, и понятно, что писем от Ивана уже не будет никогда.
Да, его однополчане вскоре написали мне: погиб в бою под Краковом, сгорел в танке, вместе с экипажем…
По окончании войны, помню, когда уже познакомилась с Виктором, получаю письмо из Сибири, из Красноярска. Пишут две родных сестры Ивана: дорогая Ниночка, мы скорбим вместе с Вами, Иван нам так много рассказывал о Вас, и мы представляем, какое это для Вас горе – потерять его, и Вы нас, наверное, понимаете… Написали еще, что Ивану присвоили звание Героя Советского Союза посмертно. Присвоили недавно – за тот подвиг, за тот танковый бой. Сестры приглашали меня к себе, еще и еще раз выражали сочувствие…
Вот так. Вот и весь шоколадный медведь.
Иногда мне приходилось бывать в том районе, возле Бронетанковой академии, и сердце щемило: где все те ребята, молодые и пригожие танкисты?
Общих с Иваном друзей я не встречала, и понимаю: наверняка и половины их них не осталось в живых после войны…
Сентябрь 2004 г.