Бурхард вышел из машины, с досадой хлопнув дверцей. «Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этой развалины!» - выругался он и беспомощно оглянулся по сторонам.
«Смеркается, снег, как скаженный, метёт! Знал ведь, что аккумулятор в этом треклятом «ниссане» может подвести, а попёрся по лесной дороге! Теперь загорай, – злился на себя Бурхард, - жди, пока какой-нибудь дурень тоже вздумает «напрямки» в Гюнценхаузен проехать.» Он нервно закурил.
«Ещё закон подлости - мобильник оставил в своей холостяцкой берлоге. Ну, как теперь сообщить Майерам, чтобы приехали вызволять из снежного плена?!»
Возможно, не очень-то и ждут его, Борьку Франца, в Рождественский вечер в благополучном семействе? Розка, жена Майера, уж точно, против того, чтобы он появлялся у них.
«Нечего кутежи устраивать! – сердилась Розалия, когда Франц, переехав в Германию, впервые нанёс визит старому другу. – Мой Витька давно исправился. И тебе советую остепениться, семьёй обзавестись. Не молоденький, уже давно сороковник разменял!»
А ещё эта злючка выдала старую житейскую мудрость, дескать, «настоящий мужчина тот, кто дом построил, дерево вырастил и сына родил!»
Майерам хорошо! Давно здесь живут, работают, жильё приобрели. Двух сыновей воспитывают.
«А я?.. – угрюмо подумал Борис, садясь в машину. - Чего я достиг за три года германской жизни? Имя изменил на немецкий манер, из Борьки превратился в Бурхарда! Но ни кола, ни двора, ни работы, ни семьи...»
В молодости Борис, прозванный «цыганом» за чёрную, кудрявую шевелюру, предпочитал проводить досуг в весёлых компаниях себе подобных свободолюбцев. Никаких обременительных цепей!
За долгие годы работы водителем в Омской автобазе ему удалось выкупить однокомнатную квартирку в кооперативе. «Значит, дом в своей жизни построил! – невесело усмехнулся Борис, вспомнив, с каким трудом, за бесценок продал жильё перед отъездом в Германию. - И деревья тоже вырастил: сад, посаженный руками наших шоферов в подшефном совхозе, давно плодоносит...»
В том же селе, на уборочных работах познакомился он с молоденькой учётчицей Иринкой. Немало женщин встречал Борис на своём пути, но ни одна не задержалась в его сердце. А эту девчонку, далеко не красавицу, но милую, ласковую, с необъяснимым обаянием грустинки в глазах, он почему-то часто вспоминал последнее время.
И сейчас, сидя в застрявшей в сугробе машине, Борис мысленно вернулся в события давних лет...
...Вечерами молодёжь собиралась на полевом стане у костра. Пела гармоника, и Борис, невольно ловя робкий, притягивающий взгляд, приглашал Ирину на вальс. После танцев провожал её к дому, где она снимала угол у старушки. Расставаясь, целовал обветренные губы девушки, сладко пахнущие степной полынью. Потом околицей, в свете яркой осенней луны, шёл в общежитие для командировочных. Посмеиваясь, отшучивался от довольно колких реплик шоферов. А его дружок, Витька Майер, ехидно шипел: «Цыган! Ты никак жениться надумал? Мог бы и покрасивше деваху найти!»
«Интересно, где она сейчас? Может быть, тоже в Германии, ведь у неё мать – немка. Да, Иринушка, зорюшка моя светлоокая, крепко я тебя тогда обидел...» - вздохнул Франц.
...Горячая ладонь Ирины сжимала запястье Бориса. Волновал жаркий шёпот: «Тише, бабушку разбудишь! Уходи, Боренька, прошу тебя!..»
Тёплая волна разливалась по всему телу, унося в невесомость...
- Mein Gott! – сквозь пелену сна и ещё не совсем покинувших его ощущений услышал Борис немецкую речь. - Да здесь же человек замерзает! Очнитесь, прошу вас! Сынок, помоги мне его вытащить...
Чуть позже румяный, плотный здоровяк, ловко управляя «джипом» и добродушно улыбаясь, рассказывал:
- Мы с сыном увидели на обочине дороги ваш автомобиль, и сразу поняли, что-то случилось! Вовремя подоспели. Так ведь и замёрзнуть недолго! Ну ничего, всё нормально. И метель стихает, и уже к нашей деревне подъезжаем. Переночуете у нас. А утром мы ваш «ниссан» вытащим. Настоящая зима пришла в Рождество, не правда ли?!
- Да уж... - окончательно приходя в себя, сказал Борис. – Спасибо вам большое!
- Ах, не стоит! Вы ведь из России, я правильно понял? А как вас зовут? – спросил хозяин «джипа».
- Борис... Э-э... Бурхард Франц! Я из Сибири приехал.
- А я Клаус Эдельманн. Учитель. Моя жена, кстати сказать, тоже российская немка. А сынишку моего, как и вас, Бурхардом зовут. Интересное совпадение!
Мальчишка лет двенадцати, сидевший на заднем сиденьи, живо засыпал вопросами:
- Правда, что в Сибири всегда зимой много снега? Как сегодня? А вам нравится снегопад? Я, к примеру, в восторге от такой погоды!
- Сынок, ты не проголодался? - озабоченно спросил его отец. – Потерпи! Уже скоро дома будем.
В просторном зале особняка Эдельманнов приятно пахла хвоей нарядная ёлка, в камине уютно потрескивали поленницы. Клаус с сыном суетились, накрывая кофейный столик. Отогревшийся и разомлевший, Борис сидел в кресле у камина. И, честное слово, никогда ещё ему не было так хорошо: будто находился он у самых близких и любящих его родственников!
- Красиво у вас, - похвалил Франц. - Дом сами строили?
- Нет, это наследство от моих покойных родителей, - ответил Клаус, нарезая сыр и колбасу. - На Рождество моя супруга обычно готовит разные вкусности... Но на днях я отвёз её в родильный дом. Теперь у Бурхарда есть маленький братик, а у меня - двое сыновей!
Эдельманн открыл бутылку шампанского:
- За двойной праздник, господин Франц! За Рождество и за новорожденного!
- Сердечно поздравляю! - поднял фужер гость, и посмотрел на Бурхарда.
«Кого мне напоминает этот пацан? - мучительно подумал он уже в который раз. - И внешность, и походка, и голос – всё в нём кажется до сумасшествия знакомым!..»
Мужчины выпили и за Рождество, и за жену Эдельманна.
- Папочка! Давай покажем господину Францу фотографию нашей мамы? Она у нас замечательная! - Эдельманн-младший, не дожидаясь согласия, шустро вынул из шкафа большой семейный фотоальбом и устроился рядом с отцом.
- Вот, посмотрите, это моя Ирэн. Наша дорогая мамочка! - открыв первую страницу, с нежностью в голосе произнёс Клаус.
Одной рукой Эдельманн приглаживал смоляные курчавые волосы сынишки, другой - подвинул альбом ближе к Францу.
Борис вежливо посмотрел на фотографию и обомлел: на него кротко взглянули серые глаза Ирины. Не смог он забыть этот взгляд! И тут же безжалостная память подсунула ещё один эпизод из его прошлого...
...Через год после своего «сельскохозяйственного романа» (так окрестил их отношения с Ириной Витька Майер) он, по воле случая оказавшись в подшефном совхозе, пришёл на квартиру, где жила покинутая им девушка. Хозяйка сообщила, что Ирина ещё зимой уехала к родителям.
- А ты кто ж ей будешь? – сурово спросила женщина. - Что-то я тебя не припоминаю.
Но потом она немного смягчилась:
- Иришка сильно переживала, бедная. Всё какое-то письмо ждала. Не от тебя ли?..
- А здесь - наш самый первый с Бурхардом снимок, ему на этой фотографии около четырёх лет. Ирэн в то время называла его «Бориской-ириской»! - словно издалека доносился до Франца голос Клауса.
«Всё понятно, - под учащённый стук сердца пронзила Бориса догадка. - Бурхард – мой сын! Ведь он - моя копия. «Цыганёнок»! Вот, почему мальчишка показался мне знакомым...»
Всё остальное было, как во сне.
Клаус рассказывал, что судьба послала ему будущую супругу на «шпрахкурсе», где он преподавал переселенцам, а Ирина была одной из самых успевающих учениц.
- Поначалу мои престарелые родители, воспитанные в строгом пуританском духе, были против Ирины, - разоткровенничался хозяин. - Не нравилось им, что их единственный наследник берёт в жёны «русскую» да ещё с ребёнком. Но потом не только смирились, а даже одобрили наш брак. Не полюбить Ирину невозможно!
- Дедушка и бабушка были очень добрыми. Как жаль, что они ушли из жизни...- сказал мальчишка. При этом его глаза погрустнели, удивительно напомнив Францу взгляд Ирины...
На следующий день погода была, как на заказ! Сияло солнце, и только снежные наносы напоминали о вчерашней метелице. Старенький «ниссан» Франца уже стоял на подворье Эдельманнов. Отец и сын провожали своего случайного гостя. А тот не спал всю ночь! История, к которой он имел прямое отношение, здорово взбудоражила его...
Прощаясь, Франц признательно тряс руку Клауса. И тут он почувствовал, как в его душе, наряду с благодарностью за оказанную ему помощь, за предоставленный ночлег и подаренный аккумулятор, непрошенно больно ворохнулась острая зависть к этому необыкновенному человеку, которого его сын называет «папой».
Подойдя к мальчику, Франц неуклюже обнял его, на секунду прижал к себе, и стараясь скрыть волнение, неестественно бодро сказал:
- Ну, Namensvetter!..* Прощай! Я, пожалуй, больше не сумею оказаться в ваших краях... Столько хлопот вам доставил! Береги своих родителей, детка. Они - люди редкой доброты...
Борис, он же Бурхард, вновь сидел за баранкой своего «ниссана», направляясь в сторону Гюнценхаузена, где его, конечно, ждёт и уже волнуется старый кореш.
Может, и Розалия, Витькина шумливая жёнушка тоже тревожится? Не зверь же она, на самом деле!
На фоне виноватых, смятенных мыслей в нем неожиданно вспыхнуло новое, распирающе-горделивое чувство: «У меня же есть сын! Не зря, выходит, живу я на этом свете: дом построил, деревья вырастил и сына родил! Вот так, фрау Розка Майер! Мужчиной-то я оказался настоящим!»
Неприкаянные думки он отгонял прочь, дабы не омрачать радость рождественского сюрприза...
*Namensvetter – тёзка (нем.)