У меня были очень сложные отношения с матерью. Их не было, вернее они были не такими, какими должны быть у матери и дочери, как мне хотелось всем моим детским сердцем.
Родилась моя мать в 1928 году в деревне, отстоящей от города на неполные двадцать километров. Дорога к ней прямая, без резких поворотов, с горки на горку через мягкие холмы. С двух сторон то подступающие, то разбегающиеся нежные русские леса. Возле горки, на которой устроилась деревня моей матери, большое удлинённое в сторону от дороги озеро. Один берег острый, укрытый густым кустарником, другой – пологий с большой поляной, разделённой на секции кустарником, выползающим из близкого леса. Водится ли в нём рыба теперь, как во времена моего детства?
Деревня большая, местность вокруг неживописная, неуютная. Равнина на высоком пологом холме, поля, в отдалении лес. Ничем не примечательное место. Ну разве только тем, что до Революции 17-го недалеко был монастырь, когда-то он, наверное, украшал, оживлял собой унылый пейзаж. Его так старательно разрушали… Не осталось ничего… Только трава качается на этом месте. Сохранилось монастырское кладбище, оно всё растёт и растёт, расширяется. Вся округа хоронит своих… Похоронены здесь и мои родственники по материнской линии, моя мать, мой отец. В поминальные дни кладбище хаотично, неорганизованно окружено машинами.
В 1976 году эту невзрачную деревню присмотрели ленинградские кинематографисты. В ней снимали фильм «Вдовы». Съёмки проходили в доме старшей сестры моей матери. Дом? – изба! Декорации не строили, реквизит не завозили. Всё натуральное, живое, деревенское. Хотя деревни в то время уже не было. Оставалось дома три-четыре, в них жили старые бабушки. Гнилые кривые заборы, покосившиеся избы. Сейчас эту землю осваивают дачники.
1932 год. В стране голод. Моя мать пятый ребёнок в семье, младшая. Её перестали кормить. Выживет, так выживет. Она боролась за свою жизнь сама. Одна. В четыре года! Выжила. Только подросла – война, оккупация. Её отец не был на фронте, в те годы был уже немолод, на Первой мировой получил ранение, у него не было пальцев на руке. В их избе жили немцы – двое. Одного они боялись, а другой тайком давал детям шоколад, печенье, мог погладить по голове, приласкать. Опять голодали. Отец за кусок хлеба играл немцам на скрипке. Хорошо играл. Откуда в деревне скрипка, где можно было научиться играть и как можно на ней играть без пальцев?
Что я знаю ещё о своей матери? Закончила семь классов, школа была в другой деревне, за несколько километров. Училась очень хорошо, почти на одни пятёрки. Она всю жизнь была старательна и упорна. Потом, спасаясь от послевоенного деревенского голода, перебралась в город. Где жила, как – ничего не знаю. Бедствовала, конечно. Закончила годичные бухгалтерские курсы. Встреча с моим отцом. Моё рождение…
Я думаю, у неё не раскрылось материнское чувство. Она относилась ко мне отстранённо. Равнодушно, без сердечной горячности. Всё её сердце занимала любовь к мужу.Опыт её детства... Природная закрытость... Какое-то другое устройство души, несовместимое с моим устройством.Мы были разными во всём. И внешне я на неё не похожа. Я в отцовскую линию.
У меня не было разговоров с мамой о моих безысходных детских бедах и весёлых радостях. У меня не было дней рождения, я даже не знала, что есть такой большой семейный праздник, значительный почти как новый год. У меня не было чувства семьи. Моя мамочка была от меня далека так же, как мама из букваря, которая моет и моет раму.
Моя жизнь началась с нелюбви и одиночества…