предыдущее - http://www.proza.ru/2013/01/31/20
15. О встрече Мины и Кесария, и о западном береге Нила.
- Вот и дом Мины, - произнёс Кесарий, отчего-то тревожно озираясь, словно охваченный каким-то скверным предчувствием.
- Почему на окнах и стенах висят белые полотнища? – не заметив интонации друга, рассеянно спросил Каллист, уже немного уставший удивляться странным египетским обычаям.
– Тоже – в честь праздника Сараписа? А ты же говорил, что Мина – христианин…
- Не в честь Сараписа! – вдруг сдавленно вскрикнул Кесарий и бросился в дом. Слуги-привратники, сидевшие у входа в дом, с обритыми головами, посыпанными пеплом, не сделали никакой попытки удержать его. Они были погружены то ли в безмолвный плач, то ли в безмолвную молитву.
- Мина! – кричал Кесарий, словно обезумев. – Мина!..
Он кричал и бежал – вверх, вверх по белой лестнице…
- Он дождался тебя, Александр, - прозвучал на вершине лестницы мягкий и ласковый голос. Речь была греческая, но с каким-то странным, с трудом уловимым акцентом.
- Он не напрасно дал тебе прозвище «Гор», - продолжила маленькая египтянка, стоящая наверху беломраморной лестницы.
- Где он, Хатхор? – едва вымолвил Кесарий, хотя всё понял.
- Посмотри! – ответила маленькая египтянка в белом, указывая рукой на возвышение в центре залы, под сенью с четырьмя соколами.
Каллисту, следовавшему за Кесарием, в первое мгновение показалось, что она указывает на ложе больного, и что его друг успел вовремя к Мине-египтянину…
- Мина! – сдавленно произнёс Кесарий – почти простонал.
Он сделал несколько нетвердых шагов в сторону сени с соколами. Каллисту стало страшно – он ещё никогда не видел своего друга, охваченного таким безутешным горем.
- Мина… - снова повторил Кесарий, едва выговаривая слова и опускаясь на колени рядом с сенью. Он был близок к обмороку. Каллист протянул руки, чтобы его поддержать, наклонился вперед и вдыхая тяжелый, сладкий аромат благовоний, увидел лицо Мины…
Огромные черные глаза египтянина глядели далеко за горизонт – и одновременно в лицо Каллисту. Вифинец вздрогнул – он помнил этот взгляд, когда стоял у гробницы великого Александра.
Белые полотнища удерживали руки и ноги Мины – он был целым, неиспытавшим разрушения, идущим вперед и вверх, к небу с негибнущими звездами. На его груди, поверх пелен, лежал египетский крест с петлёй вверху – анх, знак жизни, символ, который египтяне-христиане сохранили от своих предков, ждавших телесного воскресения. Рядом с крестом на груди умершего Мины лежал развернутый папирус. По нему струилась золотом греческая надпись: «Иисус сказал – всё, что умерло, восстанет». Вокруг неё шли стройные ряды священных знаков – иероглифов. Среди них часто повторялось изображения сокола – то уверенно и мощно стоящего на скале, то, словно смертельно раненного и лежащего на животе. Здесь было изображено и перо, легче которого ничего на свете не бывает, и другой таинственный знак – две руки, поднятые в молитве, и ещё – изображение спеленатого, подобно Мине, человека…
Каллист пробудился от слов Хатхор, стройной маленькой женщины, одетой во всё белое:
- Он дождался тебя, Александр-Гор. Сегодня Мине семьдесят дней.
И с этими словами она привлекла к себе двух маленьких девочек, остриженных наголо, обнажила свою голову и зарыдала, воздевая руки вверх, как тот таинственный знак из свитка на груди её умершего возлюбленного и супруга. Ей начали вторить десятки плакальщиц, стекающихся к сени с соколами. Их голоса разносились под сводами огромного дома Мины, отражались эхом от стен, сливались с плачем тех, кто рыдал снаружи, у стен дома…
Каллист стоял как вкопанный. Слёзы сами заструились по его лицу, горло сдавили рыдания. Кесарий, к которому уже вернулось самообладание, отвел друга в сторону и усадил на кушетку с кедровыми ножками. Он старался не смотреть на вифинца, но Каллист заметил влажные следы на щеках бывшего архиатра.
…Тело Мины подняли вместе с его последним ложем, и процессия, образовавшаяся как-то сама по себе из людей в одночасье наводнивших дом, медленно, как река, стекла по мраморной лестнице и излилась на улицы Александрии. Плакальщицы с обнажёнными и остриженными головами – впереди них шла сама Хатхор с дочерьми – пели свою печальную песнь на непонятном для Каллиста египетском языке, и от их голосов в сердце накатывали волны неизбывной печали о том, что жизнь потерпела сокрушительное поражение от смерти. Каллист вспомнил рассказ своего дяди Феоктиста о древней вере египтян, рассказ об Осирисе, убитом Сетом,и о его верной супруге Исиде. «Египтяне – самый набожный народ в мире», - повторял дядя. «Они любят жизнь и ненавидят смерть».
… Мина, новый Осирис, убитый смертью-Сетом, возлежал на своей высоком ложе, которое несли восемь человек – ложе из кипариса и белых льняных простыней. Новая Исида и её подруги-плакальщицы с пением шли к реке, где их ждала погребальная переправа.
Пение-плач людей на лодках наполнил своими волнами всё пространство над Нилом и, казалось, проник в самые его глубины, невидимые глубины его темно-жёлтых вод. Их бездна, приносящая каждый год живительный, плодородный ил, теперь принимала в себя слова плача и скорби. Над Нилом сияло синее небо, и новорожденное солнце уже взрослело, двигаясь к полудню.
Как только погребальная процессия достигла земли, и лодки мягко коснулись песка своими бортами, плач внезапно стих и настала звонкая, оглушительная тишина. Даже ветра и плеска нила было не слышно. Так они, все собравшиеся, шли в молчании к месту погребения Мины в городе мёртвых, на левом берегу Нила…
Там они остановились – перед открытой гробницей из камня – и стали, образовав полукруг. На середину вышли два человека с кифарами в руках. Оба – египтяне, в белых льняных одеждах. Оба – слепые, с малахитовой пастой, защищающей веки над незрячими глазами от палящего полуденного солнца.
Один из слепых кифаристов, с иссиня-черным париком, подошёл к Хатхор, стоящей на коленях перед телом Мины, которого положили у входа в гробницу, остановился рядом с ней, и, коснувшись струн, запел:
«О сестра, о супруга, о подруга моя возлюбленная!
Не уставай пить и есть, хмелей,
Наслаждайся любовью, празднуй,
Следуй желанию сердца день и ночь –
Да не печалится сердце твое,
Да будут благими для тебя годы, проводимые на земле!
Весь Запад – страна сна,
Мрак лежит на этой обители,
На этом месте спящих в своих мумиях,
Не пробуждающихся, чтобы видеть
Своих братьев, своих отцов и матерей,
Забыло сердце и жен, и детей».
Хатхор не отвечала и не гнала слепца прочь, только слёзы непрестанно струились по её тонкому, словно начерченному на папирусе пером, лицу.
- Что это за странная песня? – спросил Каллист, когда Кесарий перевел ему шепотом на ухо слова слепца. Каппадокиец не ответил и отвернулся. Он плакал.
И первый слепец отошёл от Хатхор. Он подняла голову и запела:
«Вода жизни, напояющая всех, ее жажду я!
Струится она для того, кто на земле.
Жажду я воды, текущей позади меня.
Не ведаю я, где она, с те пор, как прибыла в эту юдоль.
Дай мне струящейся воды!
Скажи мне: «Недалеко ты от воды!»
Обрати лицо мое к северу, к краю вод!
Быть может, тогда упокоится сердце мое от снедающей его тоски». (*)
____
(*) Северный ветер нес прохладу и дождь со Средиземного моря (в отличие от иссушающих пустынных ветров)
Измененный текст поэмы Таимхотеп цитируется по книге А.Б.Зубова «Лекции по истории религии»
И подхватил второй арфист её песню:
«Иисус сказал:
Всё умершее оживёт.
Иисус, Бог наш, рек:
Всё умершее воскреснет.
Иисус, истинный Бога наш, глаголал:
Всё умершее восстанет с Ним.
Иисус говорит Мине, другу Своему:
Вместо пищи твоей – Я у тебя,
Вода твоя – я для тебя,
Пей и вкушай, и живи,
Ибо всё умершее оживет во Мне!»
И Хатхор запела, и её песнь подхватили все, стоящие вокруг:
«Ты – нам брашно и питие,
Ты – роса нам и горный ключ,
Наших риз нетканая ткань,
Наших глаз негаснуший свет,
Наше чаянье и печать,
Ты – нам Брат, и сестра и мать».
… Когда погребение было закончено, и тело внесли в гробницу, Каллист и Кесарий остались снаружи стоя на коленях на горячем песке. Хатхор подошла к ним, и они поднялись её навстречу.
- Александр-Гор, - проговорила вдова, - я знаю, что ты был лучшим другом Мины. И я знаю, что ты – изгнанник. Я хотела бы предложить тебе пожить в нашем доме. Я не могу позволить, чтобы друг Мины ночевал на постоялом дворе.
- Я не поселюсь у вас именно потому, что не хочу навлечь беду на дом моего друга, - ответил Кесарий. – И, кроме того, я не хочу, чтобы сплетники бесчестили твоё имя, Хатхор, - ещё тише добавил он.
- Мне нет дела до сплетников, - ответила она и помолчала, склонив голову.
- Я постараюсь найти тебе место в Александрии у кого-нибудь из моих знакомых, - твердо произнесла она. – И непременно дам тебе знать в ближайшее время. Где тебя найти?
продолжение - http://www.proza.ru/2013/02/15/812