Пыльные, засаленные обои покрывали стены кухни. Некогда белый, покрытый гарью потолок покрывал помещение, освещая его тусклым желтоватым светом люстры. Старинная мебель расположилась в ней, словно безмолвные хранители многолетних тайн, всего, что происходило здесь ранее. На деревянном столе с резными ножками стояла бутылка водки и нехитрая снедь. Друг напротив друга на лакированных венских стульях сидели двое.
Данила, хозяин квартиры, неоднозначный, но в большинстве своем, тихий и угрюмый человек, лишь изредка впадавший в длительные словесные излияния, был хозяином квартиры. Некоторые считали его чересчур умным, некоторые сумасшедшим, и мало, кто знал, чем он на самом деле занимается. Данила был холост, и с женщиной его редко, кто видел. Человек-загадка, у которого было много знакомых, но катастрофически мало друзей.
Напротив, сидел его друг, Денис. Человек с открытой душой, не витающий в иных сферах, который медленно, но твердо поднимался вверх по скользким ступеням служебной лестнице. Дамский любимец, но не сыскавший себе до сих пор жены, что, на самом деле, его не очень-то и тревожило. Он любил бывать у Данилы в гостях и в непринужденной беседе искал нечто, что, как казалось ему в душе он потерял, упустил, не нашел в этой жизни.
– Зачем мы живем, друг, – грустно спросил Денис, – ведь все равно умирать, какой смысл, зачем я столько работаю. Нет, не о том я говорю, давай лучше выпьем за смысл жизни, чтобы найти его.
– Всенепременно, – наливая, сказал Данила, – выпьем.
Они осушили по рюмке и, закусив, продолжили разговор.
– Вот ты, зачем ты живешь, – не унимался гость, – вечно угрюмый, непонятно, чем занимаешься, что у тебя в душе. Все говорят, что ты сумасшедший, может и так, но ты мой друг, и я так не считаю, возможно, самую малость. Все мы немного сумасшедшие, но ты. Никогда я тебя не пойму, вот ответь мне, зачем тебе нужна твоя жизнь?
– Да она мне не особо-то и нужна, – спокойно ответил хозяин, – она дана мне, чтобы ее прожить, этим я и занимаюсь с рождения, и когда-то все это закончится, иногда мне даже хочется этого, но я боюсь, как и всякий человек, неизвестного. Лучше, выпьем еще.
Данила налил еще по рюмке, раздался звон стекла, они выпили и закусили, и, выдержав неловкую паузу, возобновили беседу.
– Нет, ты мне ответь, – изрядно охмелев, громким голосом сказал Денис, – боишься ты, не боишься, а что там, и как ты можешь так безалаберно относиться к собственной жизни, которая для тебя, как подарок свыше, а ты плюешь на него с высоты собственной спеси, одумайся. Нужно жить, а не сидеть в своей кельи взаперти, подальше от всего человечества. С людьми нужно общаться.
– Ты ошибаешься, не полюю я на свою жизнь, хотя, и не считаю ее подарком. Зачем мне люди, которые, в большинстве своем, словно саранча уничтожают и наш мир, и друг друга, по собственной глупости и жадности. У меня нет ненависти к ним, я люблю людей, но ненавижу их пороки. Человек слаб, и по слабости своей, становится подлым и лживым. Живет, сам не зная зачем, кормя лишь свой грех. Поэтому, я и не люблю выходить в свет. А жизнь, я повторю тебе, не подарок, это нечто иное, хотя, ты вряд ли поймешь.
– Это я-то не пойму, – разозлился гость, – что ты мне рассказываешь про высшие сферы, ты про себя расскажи, кто ты сам. И как можно все-таки так относиться к жизни. И почему она не подарок? Если не так, то, что она есть, объясни.
– Выпей лучше, – сказал хозяин, разливая водку по рюмкам, – успокойся, а потом я тебе все объясню.
– Да ты уж постарайся, – крикнул Денис, и выпил, – уж постарайся.
– Весь наш мир – одно большое узилище. Тюрьма, куда ссылают души из высших сфер. Как проведешь свой срок на грешной земле, так к тебе и будут относиться в будущей жизни, могут еще добавить за преступления, совершенные здесь, в этой жизни. Погляди на людей, ведь все мы на этой планете, словно за высоким забором. И здесь человек человеку, по большей части, враг, а не друг, каждый норовит обмануть, лишь бы скрасить свое пребывание здесь мирскими благами, выбрать себе камеру получше, да повкуснее поесть, получить сомнительно высокий статус в этом тюремном обществе. Звери, а не люди, одним словом. Живи так, чтобы не причинять боли другим, тогда, может, и срок тебе, возможно, уменьшат, и новый не дадут. Эх, если бы можно было совершить побег.
– Дурак ты, – вскочив из-за стола, закричал Денис, – совсем с ума сошел. Правильно про тебя говорят. Пойду я домой, там спокойнее, без твоих бредовый идей, ишь, чего придумал.
Гость вышел в коридор, оделся, и, хлопнув дверью, ушел восвояси. Данила допил водку и задумался. Одно лишь слово крутилось у него в голове.
– Побег, ну, конечно, – судорожно воскликнул он, – вот, что я сделаю.
Данила снял с крючка люстру, смастерил удавку, и, натерев ее мылом, подвесил к потолку. Поставил под своим творением табурет, и, забравшись на него, сунул голову в петлю. Он даже не понял, что случилось, словно невидимый черт выбил опору из под ног. В глазах потемнело.
Огромный темный зал, в котором, казалось, не было стен. Лишь тьма создавала иллюзию из присутствия. Тишину изредка пронзало жужжание, словно невидимый рой пчел проносился в густой тьме. Перед Данилой стояло существо, похожее на человека. Огромные рога росли из его головы. Золотые латы покрывали все тело существа, и в них отражался невидимый огонь, горевший по ту сторону тьмы.
– Ну, что, сбежал, – громогласно захохотал демон, – поздравляю тебя, ты был на верном пути в своих размышлениях. Да, ваш мир подобен вселенской тюрьме. Но позволь спросить, что в вашем мире делают с беглецами, им дают новый срок, а перед этим сажают в карцер. Именно в такой карцер ты и попал, и пробудешь ты здесь очень долго до нового срока, а потом, тебе еще жить и жить.
Демон взмахнул рукой, тьма вокруг рассеялась и взору Данилы открылась бескрайняя огненная бездна Ада, и лишь одно утешало его душу, что и это не вечно.